Храброе сердце плачет и смеётся

Холодные стены казённого дома скрадывали звуки глухих ударов. Время от времени Каната лупили электричеством. Шоковая терапия быстро оживляла. Сотрудники правопорядка, донельзя превысившие служебные полномочия, требовали показать им запретное видео, издеваясь над Канатом. Долго, изощрённо, расчётливо. Но безуспешно.   — «Исправительная колония: честное руководство», — пробежав глазами по заголовку книги, прокурор хлёстко швырнул её на железный стол и обратился к двум подчинённым сотрудникам. — Если мы всё не подчистим, эта история просочится в прессу. Не допустите. Закройте всем глаза и зашейте рты.   — Босс, боюсь, здесь замешано слишком много влиятельных людей, — отозвался один из его цепных псов, покосившись на Каната, корчащегося на холодном влажном полу. — Это не так-то просто сделать.   — Я вам плачу за красивые глаза?! — отец Барыша резко вскочил со стула, отвесив подчинённому смачный подзатыльник. — Просто так плачу?! А? — удар в живот. — Просто так? — снова ляп по голове. — Отвечай, недоумок!   Поняв, что отвлеклись, мужчины продолжили утюжить Каната подошвами тяжёлых берцев в карцере для допросов. Они надеялись, что отпрыск с влиятельной фамилией просядет физически и согласится на унизительные условия. Они даже не предполагали, что Канат Гюнай окажется довольно упрямым, живучим и выносливым. От молодого бойца и избалованного барчука, он за ночь прошёл путь до настоящего самурая.   — Не переживай маленький утырок, рано или поздно я уничтожу все улики, — отчеканил до мурашек спокойный, охваченный холодом голос. Обладатель язвительного голоса вытер салфеткой пальцы, после чего брезгливо бросил её на пол. — Когда я говорю об уликах, я, естественно, имею в виду людей.   Ударный электрический импульс вновь влупил по всему телу. Канат заскулил от прокаливающей насквозь боли. Запрокинув голову, он увидел вместо потолка серой трансформаторной будки вспыхнувшее ясное солнышко. Но это солнышко было с ручками и ножками. Оно было человеком. Оно выглядело точь-в-точь как Эким. Ласточка его… Улыбалась…  Глаза нежные-нежные, голос ласковый, слаще медка. Холодный воздух в мрачном помещении стал вдруг свежим и живым. «Если бы я мог изменить обстоятельства, при которых мы впервые встретились, — подумал уставший избитый Канат, скручиваясь от очередного озлобленного удара пыром в солнечное сплетение. — Я бы обязательно это сделал». Видение улетучилось. Его губы мелко задрожали, а из глаз тихо брызнули слёзы. Но тут же помещение заполнилось напряжёнными вибрациями, и металлическая дверь неприятно лязгнула.   — А теперь, давай, поговорим о твоих полномочиях, — на пороге стоял господин Рыза и высокий, худощавый адвокат в официальном костюме.   На улице начало темнеть. При въезде в деревню Хазал искренне заинтересовалась, почему это у Озана в машине всегда тихо, когда у Барыша настолько громко орала музыка, что и поговорить было нельзя? Озан это объяснил тем, что любит тишину, и в целом ненавидит чужой трёп. Сравнение с Барышем вызвало всплеск ревности — такой же жгучей, нестерпимой, засасывающей, тяжёлой. Как тогда, когда он впервые увидел их ласково воркующими возле школы. Из вредности он объяснил, что Барыш с начала их знакомства никогда её не любил. Если бы любил, то её интересы и желания ставил бы превыше своих.   Заехав глубже в деревню, у Озана невольно вырвалось: «Аллах, что за грёбаные джунгли?» Позади них — несколько сотен километров. Перед ними — отдельная автобусная стоянка и магазин. Конечно, с электричеством и ориентирами было весьма туговато, зато снега навалило со щедростью — вдвое больше, чем в Стамбуле. Они вышли из машины, и Хазал, подпрыгивая, подбежала к внимательно рассматривающему глухую местность Озану. — Я в туалет хочу, — она замялась перед высокой мужской фигурой, наблюдая, как его хмурые густые брови расправились, а затем удивлённо поползли на лоб. — Почему ты на заправке полчаса назад не сходила? — Озан сдержал улыбку, поскольку Хазал была похожа на белого упитанного медвежонка. — Ну-у-у-у, — её лицо залилось краской. — Я тогда не хотела. — Согласен, — заметив робкий пурпур на чужих нежных щёчках, Озан усмехнулся. — Лучше в штаны себе насрать, чем в тот туалет ходить. — Иди-ка ты со своими дурацкими шутками! — Хазал быстро устремила взор на чёрную дремучую посадку, разместившуюся прямо за узенькой просёлочной дорогой. Не успел Озан ошалело моргнуть, как Хазал уже свинтила, растворившись в густой темноте. Он даже начал подумывать, чтобы прицепить к ней воздушный шарик, дабы не потерять из виду это милое создание, за которое отвечал головой. По возвращении из беспроглядных зарослей Хазал уже выглядела более одухотворённой. Оставив машину возле магазина, они наконец-то отправились за навигатором. Вскоре Хазал начала сильно уставать, замедляться и тяжело дышать. Даже такой пустяк вызывал в Озане настоящий звериный страх за неё. — Что такое, цыплёнок? — он круто развернулся и беспокойно наклонился к гулко сопящей Хазал. — Лапки болят? Она двумя руками приплюснула ушки на шапке и тихонько пикнула, словно побитый кутёнок. Реакция Озана была молниеносной. Заботливо подхватив на руки свою крохотную тёплую ношу, он специально овил её ладонями свою шею. Сперва Хазал ахнула от неожиданности, но потом сильно упрямиться Озану не стала. Она слышала, как гулко билось его сердце. Да и её сердце настолько сладко сжималось, что она доверчиво прижалась к его груди, щекоча шапкой чужой слегка небритый подбородок и пряча своё расплывшееся в блаженной улыбке лицо. Озан и Хазал вскоре оказались на пороге скромного частного домика, коими далёкая турецкая глубинка была богато усыпана. Отворившая дверь женщина в красном платке сразу показалась Озану подозрительной. Ведь первая реакция при виде Озана — дикий испуг. Но вскоре она расплылась в широкой искусственной улыбке и пригласила их в гостиную. Озан и Хазал ждали за круглым столом, пока хозяйка со своим сыном о чём-то злобно перешёптывались на кухне. Мальчишка со смуглым лицом, явно младше Озана на пару лет вышел, присев за круглый стол с чудной узорчатой клеёнкой.   — Как тебя зовут? — испытывающее спросил Озан, глядя на него свысока.   — Кемаль, — загнанно ответил парень, поскольку надменный гость внушал школьнику страх.   — Мои соболезнования, — поглумился Озан, за что получил колючий осуждающий взгляд Хазал.   Наконец, из кухни вышла хозяйка и на подносе вынесла чай в белых и голубых чашечках. Судя по дрожащим рукам и выплёскивающемуся чаю, она здорово нервничала и, видимо, что-то скрывала.   — Не надо мне голубую, — резко остановил её Озан, указывая пальцем на Кемаля. — Голубую ему поставьте. Хазал тихонько хихикнула. В дальнейшей беседе тётка отметила, что Озан вырос и сильно возмужал. Бесконечная чужая лесть и болтовня приводили его в немое раздражение. Но Хазал, как раз понимала, что если Озан будет сидеть с царственным видом, будто эта женщина должна бегать вокруг него с опахалом, то конструктивного разговора не будет. В это время Озан напряжённо шептал на ухо Хазал, что хочет уйти, потому что ему здесь ужасно не по себе. И вообще, воняет козлами, камышами и нестираными носками. А этот винтажный дом вызывает у него жуть.   Слушая одним ухом ворчание Озана, Хазал растерянно улыбалась его тёте. Несмотря на всю болтливость, на лице этой женщины отчётливо виднелся панически неприкрытый ужас. Стресс недурно развязал ей язык. Она щебетала, насколько была счастлива повидаться с племянником спустя много лет. Её счастье напрочь лишило гостей вставить хотя бы слово. Озан тем временем засматривался на трогательный пушок поверх губ Хазал. Она так изящно облизывалась, что он был бы не прочь, чтобы из этой комнаты вышли все, оставив их наедине.   — Я так долго тебя искала! — возбуждённо восклицала женщина. — Озан, сколько я времени потратила на твои поиски!   — Я заметил, как вы меня искали, — он криво ухмыльнулся. Озан имел чудесную врождённую способность обличать истинные лица и поганые мотивы людей. — За всю жизнь ни одной новости.   Удивительное спокойствие и саркастичная ухмылка Озана слишком быстро превратили её из приветливой женщины в грубую агрессивную хабалку. А глаза тут же налились кровью и яростью.   — Да потому что ты убийца! — не стесняясь собственного сына, она не выдержала и злобно зашипела. — Ты знаешь, что ты сделал?! Ты убил собственного отца!   В комнате повисла тяжёлая смертельная тишина. Первым делом он посмотрел на реакцию Хазал и увидел в её глазах искреннее непонимание. Несмотря на то, что внутри Озана уже что-то умерло, он сохранял холодную отстранённость.   — Как это случилось? Кем были мои родители?   — Твой отец был самым настоящим дьяволом, который убивал за деньги, и наша полиция об этом знала, просто у них не было доказательств, — она говорила, истерически надрываясь. — В день, когда он убил мою сестру… бедная жила с ним, как в аду… — хозяйка жалобно всплакнула. — Ты схватился за нож и зарезал его… Все дети как дети испугались бы или спрятались, а ты убил… убил его...   В полном ужасе она закрыла ладонями лицо.   — Почему я пропавший без вести по документам? — Озан невозмутимо продолжил допрашивать её.   Хазал в это время на него испуганно косилась, чувствуя, что он уже становился злым, как раззадоренный бык. Настолько злым, что она видела, как опасно свело его челюсть, гневно заходили жевалки и напряжённо сжались побелевшие кулаки. Его вены на лбу и висках ужасно повзбухали.   Хазал даже зажмурила веки, подумав, что в сию секунду Озан долбанёт кулаком и к чёрту разломит деревянный стол пополам!   — Потому что ты закопал моего сына живьём! — женщина указала пальцем на Кемаля. — Конечно, я со злости тебя ударила, когда узнала! Откуда же я могла знать, что ты потеряешь сознание? Я испугалась, что ты умер и попросила хороших людей вывезти тебя подальше! А что с тобой случилось потом, я не знаю! Я думала, что ты умер!   — Я это помню! — отозвался смуглый подросток и хотел было продолжить.   — Не каждое чмо имеет право на слово! — зло шикнул Озан, смерив его грозным взглядом. Затем уставился в откровенно напуганные глаза Хазал, протянул ей ладонь. — Идёшь?   По дороге домой Озан первый сделал, как ему показалось, неуместную попытку заговорить:   — Я боялся твоей реакции, — его хриплый бас заставил Хазал дёрнуться.   — Ты не подумай, — она прикрыла лицо и внезапно начала громко ржать на весь салон. — Я очень жалею не тебя, а того ребёнка, которым ты был…   — В смысле ты жалеешь того ребёнка? — Озан на неё ошалело уставился, явно не ожидая именно такой реакции. — А вдруг я маньяком стану? Что, если у меня есть эта склонность?   — Озан! — Хазал искренне стала ухохатываться. — Не бывает такого! Надо было биологию учить! Можно иметь с человеком одинаковые гены и при этом не иметь с ним ничего общего! Тем более, все маньяки, в обычной жизни были милые и приветливые люди, чего нельзя сказать о тебе!   — Хазал, сердце болит, — Озан хмыкнул обречённо и грустно, — Ты реально, лучший человек, которого я когда-либо знал.   Все попытки переубедить Озана по-прежнему были бессмысленными. Он оказался ещё более непробиваем, чем думала Хазал. Остаток поездки, он задумчиво молчал, явно продолжая что-то втемяшивать себе в голову. В конце концов, в сознание Хазал прокрался сладкий сон, наливая хрупкое беззащитное тело свинцом. Она проспала до самого Стамбула, так и не услышав его последние, сказанные шёпотом слова: «Малышка, плохих людей гораздо больше, чем ты можешь себе представить».   Ранним утром огласка о школьной стрельбе и двойной жизни начальника прокуратуры разнеслась по стране до каких-то немыслимых масштабов. Что телевидение, что радиовещательные каналы были заполнены этими новостями. Государственные учреждения по правам человека только об этом и гудели. Учителя были на взводе. Разгромная статья в интернете заставила бушевать весь колледж. В спортзале вовсю уже зудело обсуждение. Эким, Бекир и Хазал затаили дыхание, напряжённо ожидая учителя. Они как раз первыми застали бурное обсуждение новостей, принимая от одноклассников шквальный огонь ненависти. А нахождение в одном помещении с Мелисой невольно разожгло безумную потасовку, поскольку та обвинила именно Эким в том, что в чужой школе парень решил таким ужасным способом отомстить за свою честь.   — Всё дерьмо случилось из-за тебя и твоих вонючих друзей! Вы забрали у нас всё! И любовь, и уважение! — Мелиса изо всех сил надрывала голосовые связки, пока её с трудом удерживала Эдже. — Если бы ты не припёрлась, у нас бы было всё по-старому!   — Не дай Аллах, — Хазал опасливо отшатнулась после таких слов.   — Ты совсем идиотка, что ли? — Эким искренне не поняла, где была та самая нить, которая по мнению Мелисы связывала её и стрельбу в одной из модных столичных школ. — Ты лучше в больницу сходи, — она легонько постучала себя кулаком по макушке. — Голову полечи!    — А ну, иди сюда! — рывком отталкивая от себя Эдже, Мелиса молнией метнулась к Эким. Её глаза сделались стеклянными, почти прозрачными, утратив всякое людское наполнение. Рассекая воздух ладонью, она замахнулась на Эким, которая только и успела, что зажмуриться и прикрыться ладошками. Но, к счастью, щедрую пощёчину не успела почувствовать. Настороженно отлепив руки от лица, Эким увидела перед собой широкую могучую спину Каната. Он грозно нависал над испуганной замороженной в воздухе Мелисой.   — Чего лупишь? Приведение увидела? — ноздри Каната сужались и раздувались от тяжёлого хриплого дыхания. — Пшла на хер.   Пока Озан оттягивал Мелису за плечи, чтобы успокоить, Канат облегчённо выдохнул. Развернувшись, он встретил благодарную улыбку своей девочки.   — Ничего не болит? — страх за Эким заставил сжаться диафрагму и на глазах у одноклассников беспокойно запустить большую тёплую ладонь в её волосы. Эким врезалась носом в грудь Каната и принялась глубоко и часто дышать. Он пошатнулся от боли, но вида не подал. — Булочка, сегодня отец собирает нас на ужин, ты тоже приглашена. — Ага, — сбоку послышался отрезвляющий скептический голос Азиза. — Отец по-любому приглашает гостей, чтобы нас позорить перед всеми.   Когда учитель построил класс в две шеренги, Канат специально оказался сзади Эким, как бы оберегая её. И пока учитель разглагольствовал, не передать словами, какой бурный циклон раскручивался внутри Каната. Он буквально сходил сума от чувств. Его рука приблизилась на один миллиметр к маленькому нежному запястью Эким. Подушечками пальцев он ощутил её вздыбленные мягкие волоски на руках. А если бы задушил своим пахом её бёдра, окончательно бы одурел от вседозволенности. Но вдруг, заметив направление бесстыжей руки брата, рядом стоящая Хазал одёрнула его:   — Сколько тебе лет? — она зашипела, остро сощурив глаза. — Подбери слюну, в конце концов! — Но Канат только и делал, что целый урок глотал слюну, пожирая Эким глазами.   — Озан, — Хазал подошла к сидевшему на подоконнике Озану. По правде говоря, на уроке её здорово перекосило, когда Озан заботливо успокаивал Мелису, а потом и вовсе заступился за неё перед Джаном.   — Ну что ещё? — устало спросил он, тяжело выдыхая воздух и заталкивая телефон в карман.   — Что-то случилось? Почему ты без настроения? — обидчиво, почти капризно поинтересовалась Хазал. Уголки её губ плаксиво опустились, а глаза едва наполнилось влагой. Хазал была в шаге от того, чтобы расплакаться перед ним.   — Меркурий в космической залупе, — грубо кинул Озан.   — Ты заступился за Мелису? — Хазал поджала губы в тонкую линию, не понимая, зачем вообще задаёт ему такие вопросы, вместо того, чтобы плюнуть, растереть и уйти.   — Потому что я так посчитал нужным, — с нажимом ответил он и встал с подоконника.   — Я думала, мы пойдём к дяде в гости.   — Не пойдём, — безучастным голосом Озан растягивал слова. — Если я пойду, то пойду один.   — Почему? — она недоумённо переспросила. Перед глазами вдруг всё закружилось, земля начала уходить из-под ног.   — Я не обязан перед тобой отчитываться, — удивлённо хмыкнул Озан и развёл руками. — Ты мне никто.   — Но мы же ездили… ты же мне сам говорил… — Хазал не успела вымолвить, поскольку  подошла Мелиса и взяла его за руку.   — Хазал, я устал, правда, я просто задолбался... — между ними произошёл зрительный контакт, после чего Озан первый отвёл глаза. Затем переглянулся с Мелисой так, будто они были в курсе какого-то секрета.   — Ты свинья! Больше никогда не подходи ко мне! — Хазал нервно рассмеялась и быстро убежала, чтобы никто не посмел увидеть её слёзы и уличить в том, что ей начал нравиться Озан.