Храброе сердце плачет и смеётся

Рано утром, перед тем как отправиться на собрание и поседеть от луковиц до кончиков даже несуществующих волос, Рыза созвонился с племянницей, чтобы подвезти её в школу. «А вот и чудо в перьях», — подумал мужчина, когда Хазал вышла на улицу и со скрипом захлопнула железную обшарпанную дверь подъезда. Она была похожа на антарктического медведя. Когда белоснежный медведь с трудом вскарабкался в высокий мафиозный джип и умостился на пассажирском сидении, Рыза завёл мотор и плавно тронулся с места.   Родители, играющие важнейшую роль в финансовой жизни колледжа, скучковались, ожидая Фикрета в просторной комнате, где прямоугольные столы выстроились в П-образную форму, напоминающую скорее Коллизий, нежели аудиторию для занятий. Родители вроде Неше или отца Эмине, отделившись от элиты, не совсем понимали, что их сегодня ждёт и что может их объединять с дворянским сословием. Рыза и Мерт, отец Озана, вошли позже остальных. Собрание началось. Время от времени чей-то злобный шёпот нарушал тишину. Молчание сменялось активным гулом. Вопросы задавались директору по мере прояснения истории. А Сулейман всячески отрицал причастность Мелисы к травле слабых учеников.   — Этого не может быть! Мелиса замечательный ребёнок! Как она может драться и издеваться над кем-то? — с нотками истерики воспламенился Сулейман Герчек. Святая простота Сулейман, видимо, давно не пересекался в стенах родного дома с прелестницей, дочуркой. Скорее всего, они давно не говорили по душам за чашкой чая. И, видимо, поэтому из-за родительской слепоты или же розовых очков, плотно отдавивших переносицу, мужчина не видел собственные пробелы в воспитании дочери.   Только Рыза и Мерт обречённо прикрывали лица, прекрасно зная, кто их дети и на что они способны. Их дети были настолько разобщены с остальной прослойкой учащихся, что трагедия случилась бы обязательно, если бы вовремя не появились эти новенькие. Не вмешайся отважная Эким — дело бы вряд ли кончилось чайной церемонией или пикником. После речи Фикрета психиатру тоже нашлось что добавить. Он посвятил речь исключительно родителям. Он лишь хотел объяснить, что иногда самое страшное, что можно сделать — ни сделать ничего, а равнодушие похуже жестокости будет. Подумать только — за стенами колледжа процветало кумовство, травля слабых, безразличие учителей, а родители, получается, ничего не знали? Для того чтобы вовремя предотвратить страшную трагедию, родители и директор единогласно решили разбросать Каната, Озана и Мелису по разным школам.   — Вы знаете, я таких умных детей давно не встречал, — нарушил тишину психиатр, когда все разошлись, а он остался наедине с Рызой и отцом Озана. Мужчины удивлённо переглянулись: он точно говорил о Канате и Озане?   — Это их не оправдывает, но, согласитесь, — произнёс доктор. — Какими сильными качествами должны обладать лидеры, чтобы остальные дети добровольно столько лет признавали их волю и власть и даже не пытались им противостоять?   — Надолго ли хватит их святости? — с недоверием спросил отец Озана, отметив, что последнее время его сын с непростым характером, гораздо реже бился рогами в стену. Он, конечно, всегда был не слишком приветливым, но в последнее время даже родители заметили — сына что-то гложит.   — Я только хочу, чтобы вы поняли, годы отчуждения с вашими детьми не компенсируешь в одночасье. Они всего лишь хотят вашего родительского тепла. Вот у Каната острый ум, для него чёрное — это чёрное, а белое — это белое. Других оттенков он не видит. А Озан вовсе не хуже остальных, как вы думаете — он просто другой.   — Знаю, — уверенно сказал Мерт. — И мы с женой любили и будем любить его, как своего.   — Если вы будете ориентироваться на ожидание внешнего мира, вы не научитесь видеть реальность… И тогда станет слишком поздно.     Войдя в класс, Эким увидела, что Канат и Озан, облокотившись на подоконник, ржали над Бураком и Джаном, побуждая Эмине избить их, и взять реванш за годы инквизиции. Видимо, за дни отчуждения ребята уж больно соскучились друг по другу.   — Давай, Эмине! Врежь! Мы разрешаем! — выдавил Канат, хватаясь за живот, чтобы не взвыть от смеха. Эмине опустила голову, чтобы не поддаваться на провокации и делать всё возможное, только бы её не трогали. Её нервы по-прежнему были надёжно пришиты к пальцам Каната и Озана, а эти двое неустанно подёргивали за тонкие ниточки.   — Да, Эмине! Снеси им кабину! — поддержал Озан, но сразу же предупредил её. — Только по яйцам не бей — это не по понятиям.   Глядя друг на друга, ребята вновь схватились за животы, давясь смехом. Они вытолкали Бурака и Джана к доске, чтобы сфотографировать одноклассников на память, перед отчислением. Жалкие и растерянные одноклассники послушно выстроились. Проявлять дерзость они не решались, поскольку тело-то помнило, что Канат дрался в духе Шаолиньского монаха, а Озан был просто отбитым, незнающим жалости парнем, который мог и на кресте распять, и ухо отрезать, если его об этом сильно попросить. Канат и Озан только и успевали командовать: «Подойди! Быстрее давай! Обнялись! С чувством обнимай! А ну, стали ближе! Улыбнулись!».   Позже вошёл учитель Зия и прекрасным усыпляющим голосом заговорил о любимом произведении — «Фауст». Озан в это время сходил с ума и нервно дрыгал ногой, гипнотизируя дверь. Может, благодаря его пронзительному взгляду дверь вот-вот распахнётся и в класс примчит взмокшее от спешки «явление»? Так оно и случилось. Дверь внезапно распахнулась и Хазал забежала в класс. Она настолько спешила и боялась получить нагоняй, что забыла снять верхнюю одежду и залетела в полушубке и шапке с медвежьими ушами. Её лицо выглядело воодушевлённо и в то же время взволнованно. Пышущая лёгким румянцем Хазал, раскраснелась ещё гуще, когда целый класс её на смех поднял. Увидев плюшевого медведя, Озан загорелся внутренним трепетом и расплылся в улыбке от умиления, но вскоре пришлось свести упрямые мышцы лица в исходное положение.   — Доброе утро! — девушка широко улыбнулась, гулко вдохнула воздух и воскликнула: — Учитель Зия, я опоздала! Извините меня! Больше не повторится!   Класс завибрировал еле уловимыми и не совсем добрыми смешками. Мелиса искренне удивилась — откуда столько блаженной непосредственности в её-то унизительном положении? Мелиса смотрела в одну точку и уверенно вбивала остриё ручки в парту, думая о возможном уходе из школы. Она понимала приближающуюся неизбежность их «культурного разговора» с Хазал и Эким. В особенности с Эким.   — Доброе утро, Хазал, — сдавленно произнёс учитель Зия, скрывая вылетевший наружу смешок. — Можешь садиться на место.   Хазал с неким детским озорством прошла на место и повесила шубку на спинку стула, столкнувшись с хамской полуулыбкой и маслянистым блеском глаз Озана, который сидел прямо за ней. Почему смотрит? На ней цветы, что ли, растут? Озан раздул ноздри, хищно впитывая плывущий, нестерпимо вкусный невинный аромат. Обезоруженность и её трогательная застенчивость пробуждали наглость и бесстрашие, служа красным сигналом к действию. Раньше он диву давался, когда случайно удавалось коснуться плеча или руки Хазал. А о том, чтобы полноценно держаться за руки, целоваться, домогаться… О да… Домогаться её… Озан почувствовал растекающееся тепло между ног. Заметив его сальный взгляд, у Хазал внутри всё перевернулось от страха. Она одарила его раздражением, вздёрнула подбородок и резко отвернула голову.   Невзирая на монолог учителя, Эким решила занять себя более полезным делом и открыла книгу по математике, чтобы подготовиться к олимпиаде. Да наградит Аллах Бекира долгими годами жизни! — подумала она. И здесь Эким поняла, что отъезжает на стуле, покидая пределы собственной парты, в прямом смысле этого слова. Не успела Эким опомниться, как пальцы Каната, железно приклеившиеся к ножке её стула, ловко переместили её к себе за парту, которая предназначалась только для одного человека.   — Что ты творишь? — возмутилась Эким.   — А что? — строго уточнил Канат. — Хочу с тобой сидеть.   — Нельзя же… — она зашипела.   — Тише, — предупредил Канат, качнув головой в сторону учителя. — Обиделась?   — Опять ты взялся за старое? Чего снова к Эмине пристали?   — В смысле? — изумился Канат. — Мы ей помочь хотели!   — А... Вы ангелы света? — Эким скептически покривилась.   — После твоего появления я много чего переосмыслил, — загадочно улыбнулся Канат. — Пусть в школе полно разных ублюдков, но защищать её будут такие отчаянные, как я!   — Защитник, — не сдержала улыбку Эким. — Ты просто драчливый парень, признай это! Тебе только повод дай, чтобы помахать кулаками!   Но на самом деле, Канат и правда, многое понял. Если бы не Эким и её друзья, беспредел в школе и правда бы набирал обороты и всё это могло закончиться куда более неожиданно, чем в школе Барыша. У них с Озаном не было и мысли, чтобы унизить Эмине, даже если со стороны это выглядело иначе. Просто их необычная тактика общения, для таких неокрепших умов с тонкой душевной организацией, как Эким, выглядела несколько непривычно. Причиной всему её честолюбие, поэтому и расстановка сил в классе кардинально изменилась, давая шанс на нормальное существование «неудачникам».   Ладонь Каната уже вовсю расстилалась на внутренней части бедра Эким. Атмосфера в классе сгустилась, краска залила лицо девушки. Эким не могла пошевелиться, поскольку ситуация была одной из самых неловких. Она попыталась убрать руку парня, но Канат усилил давление и пробрался выше, усиливая дрожь в её ногах. Канат и сам задрожал, под лечебным действием воздуха вокруг этой девушки.   — Эким, — её неожиданно окликнул учитель Зия. — Как ты считаешь, чему нас учит произведение?   Эким сглотнула. Её лицо интенсивно замело краской. Пальцы Каната на секунду замерли, но руку он и не думал убирать. Уже и ребята за первыми партами стали оборачиваться, с любопытством рассматривая краснеющую Эким. А воздух всё скапливался, давил и, наконец, сжался, образуя тяжесть внизу живота.   — Произведение учит… — её лицо обильнее запылало жаром. Да что он творит? — подумала девушка, сделав очередную неловкую попытку отодрать его руку от своей горячей плоти на внутренней стороне бёдер.   — Так и скажи, что не читала, — разочарованно упрекнул её учитель Зия.   Озан спас Эким, сам того не понимая. Он вовремя вызвался дать оценочное суждение произведению. Брови учителя поползли на лоб! Озан читал Фауста? Мужчина резко переключился на Озана, что сразу вызвало у Эким облегчение. Некоторые одноклассники полностью развернулись от неверия собственным глазам и ушам.   — Я только лишний раз убедился в бесполезности многих людей, которые засирают планету. На Земле жить достойны люди только с крепкими яйцами. Чем твои яйца крепче, тем больше у тебя шансов выжить, — отрезал Озан.    — Исчерпывающе, можно дальше не продолжать, Озан, — учитель Зия трагично закатил глаза, пожалев, что дал Озану возможность высказаться и опорочить прекраснейшего Фауста ради глупых смешков, которые вовсю уже разлетелись по классу. Слова Озана почему-то обожгли душу Хазал. Девушка приняла высказывание на свой счёт и пристыжено опустила голову, думая, что так она может спрятаться от всех.   — У-у-у-у-у… какая сука! — в это время Мелиса больно впилась ногтями в руку Эдже. Девушка настолько вызывающе смотрела в сторону Эким и Каната, что они обязаны были почувствовать облучающие дозы её презрения.   — Что делать будем? — спросила Эдже и одёрнула руку, потирая саднящее место.   Мелиса ничего не ответила, лишь многозначительно притопнула ногой. После появления новеньких вся её жизнь пошла под откос. Мелиса разругалась с Канатом и Озаном, поэтому её влияние в школе значительно ослабло, она потеряла авторитет и рассталась с парнем.   Уроки закончились. Эким и Лейла задержались в коридоре, чтобы немного поболтать. Эким понимала, что должна остаться сегодня в библиотеке и заняться математикой, но время-то хотелось провести и с Канатом! Вдруг он неожиданно налетел на девушку и стащил рюкзак с её плеч.   — Эким, ты такой красивой рождалась для того, чтобы тяжёлые сумки носить? — Канат слегка улыбнулся Лейле и с тонким намёком помахал рукой. — Пока Ле-е-ейла.   Девушка закатила глаза и попрощалась с Эким, потому что намёк Каната был более чем прозрачен.   — А нельзя быть повежливее? — Эким перервала взгляд на парня.   — Некогда мне думать о вежливости! Эким, я завтра последний день в школе!   — Проклятие! — девушка влепила себе ладонью по лбу. — И что теперь делать? Тебя нельзя вот так взять и отчислить!   — Серьёзно? — Канат схватил её за нос. — Почему нос холодный?   — Не переводи тему! — возмутилась Эким, увернувшись от цепких пальцев. — Надо же что-то придумать!   Пока Эким рассуждала и придумывала схемы возвращения Каната в школу, он положил руку ей на плечо и повёл на улицу. Парня умиляли подобные мелочи, когда Эким волновалась о нем. Это всколыхнуло в Канате радостные чувства на новейший уровень.   Канат припарковал машину на безлюдном пляже, чтобы отгородиться от целого мира, насладиться разбушевавшимся морем и провести ценные минуты наедине с Эким. Ребята ходили вдоль берега, от которого ещё веяло призраком лета. Канат оставил в машине термос с горячим чаем и шоколадное печенье, которое купил для того, чтобы создать Эким осеннее настроение. Пусть это и мелочи, но хотелось подарить ей радость. Канат не грустил по поводу отчисления, поскольку никуда не уезжал и планировал надоедать Эким до такой степени, пока она сама его не прогонит.   Канат носил Эким на руках. Учил её отжиматься, отжимался вместе с ней, отжимался, когда Эким была верхом на его спине. Канат утомил её настолько, что девушка слышала, как песчаный берег хрустел под их ногами, словно хлебная корочка. Наконец, Эким выдохлась и уткнулась губами в его шею, покрывая влажной плёнкой раскалённую кожу.   — Почему всегда такой горячий? У тебя температура? — девушка зарылась руками в его мягких кудрях.   — Я не знаю, — Канат удивился и обхватил её руками своё мужественное лицо. — Просто с тобой всегда так жарко, как в теплице.   — Глупый… — Эким трогательно поцеловала его подбородок.   Когда на улице стемнело, ребята переместились в автомобиль. Было настолько тихо, что они могли слышать стук собственных сердец, заполнивший машину. Канат запеленал Эким в тёплое одеяло и достал горячий термос. Они обожгли горло сладким чаем с корицей вприкуску с шоколадным печеньем. Сладкое дыхание Эким на губах Каната всё ещё таяло, обдавая парня бесстыдными мыслями. Он возбудился, жадно наблюдая, как поднималась и опадала грудь Эким. Когда он не сдержался и слизал кусочек шоколада с её верхней губы, Эким внезапно решила его остановить.   — Канат, а куда ты поступать будешь? — Эким невинно дрогнула ресницами, оставляя трогательную тень на пухлых девичьих щёчках.   — На управление, конечно, — удивился парень. — А что?   — Я так и думала, — Эким уставилась на него большими горячими глазками и закатилась смехом. — В детстве ты тоже мечтал стать управленцем?   — В детстве я хотел служить в спецназе!   — Что? — Эким настолько сильно накрыло, что девушка не могла успокоиться минуты две.   — Очень смешно, — поджал губы Канат в свойственной ему манере. — Я тебе открылся… Вот что у тебя за характер, а?!   — Прос… — не успела Эким договорить, а Канат уже грубовато накрыл её губы, отомстив требовательным поцелуем за все насмешки. Верх блаженства было впиваться в мягкую плоть желанной девушки, потому что в эти моменты Эким сглаживала все его острые углы.   Крепкие руки отодвинули ткань одеяла и погладили мягкие округлые бёдра девушки, затем талию и животик. Его руки удерживали Эким немного по-хозяйски, немного по-собственнически, сминая её. Член Каната начал подниматься, предвкушая продолжение того, что они так и не успели сделать в прошлый раз. Ведь Эким успела размякнуть, буквально расплавиться в его руках. Да и Канат прожёгся насквозь, разгорячился так сильно, что девушка видела, как вдувались его вены и как пульсировала в них кровь. Эким могла только догадываться, что происходило у него там. Ведь Канат настолько хрипло дышал, что можно было подумать, что внутри у него всё ревело и переворачивалось. Но по закону подлости телефон Каната внезапно засветился. Он нехотя отстранился от Эким, когда увидел сообщение от Азиза: «Я в шоке! Это жесть! Приезжай в больницу! Я не знаю, как мне переварить то, что я увидел». Ребята хмуро переглянулись друг с другом — мало того, что им помешали в очередной раз, так ещё и это сумбурное сообщение, напоминающее бред сумасшедшего.    Вечерело. Озан задумчиво приблизился к окну, скрестил руки на груди и усмехнулся. Воспоминание унесло парня на несколько лет назад — в их с Хазал первую встречу, которая навсегда выжгла образ подонка на сетчатке её глаз.   Семилетний Озан прильнул к большому окну, хмуро рассматривая дымчатое голубое небо и большой зелёный сад. Из прошлой жизни был вырван последний лист, а после больницы он уже ничего не помнил. Присмотревшись, Озан заметил два приближающихся силуэта: высокий мужчина и миниатюрная, словно игрушечная девочка с высоким чёрным хвостом. Девчушка в белом  платьице опережала отца на несколько шагов и беспокойно вертела головой. Мужчина на секунду отвлёк её внимание и присел на корточки, указывая пальцем на какую-то дальнюю точку. Затем девочка увлеклась созерцанием чего-то дивного и убежала в сад. Маленькое сердечко Озана затрепыхалось в груди, тело быстро задышало. Он рванул на кухню, где мама вовсю готовила закуски для гостей.   — Мама, я видел ангела! — выпалил мальчик, подбегая к ней. Мать сначала удивилась, поскольку такой замкнутый, хмурый и неразговорчивый волчонок был встревожен. Женщина расплылась в доброй улыбке.   — Ангелы являются только хорошим детям, Озан, — она погладила мальчика по голове.   Не обратив на это внимание, Озан умчался в обратном направлении, пронёсся по маленькой тропинке и бегом направился в сад. Он выследил того кипящего радостью жизни ангела, затаился в кустах и замер, выглядывая, как девочка вела долгую беседу с маленьким птенцом.   — Как тебя зовут? — обратилась Хазал к птенцу после того, как поприветствовала его. Тот ей прощебетал что-то на языке птиц, а Хазал, казалось, его вполне даже понимала. Озану впервые довелось видеть ангела, который рассудком повредился.   — Ты кто? — прогремел голос мальчика, который внезапно вырос перед ней. Маленькая девочка испугалась и со страхом отступила на шаг, принявшись глазами искать папу.   — Хазал, — девочка взглянула на сведённые брови незнакомца. Суровое выражение лица внушало боязнь. И как для семилетнего ребёнка, мальчишка был уже достаточно долговязым.   — Хазал, я тебя не обижу, — Озан приблизился и клюнул девочку в щеку. — Выходи за меня замуж!   Девочка залилась пунцовым румянцем и робко подняла глаза.   — А ты купишь мне кукурузные трубочки? — кокетливо спросила Хазал. Он всё для неё сделает! Ради её мимолётной улыбки и краснеющих щёчек в лепёшку расшибётся! Как устоять-то перед этим чудом?   — Конечно! — воскликнул черноволосый, с полной уверенностью, что встреча с его ангелом была судьбоносной. Озан резко покосился в сторону, одним движением руки перехватил птенца и с треском свернул ему шею. В больших девичьих глазах застыл испуг. Девочка зажала лицо руками и расплакалась.   — Почему ты плачешь? — Озан уставился на неё, поднося на раскрытых ладонях подарок. — Это тебе.   Хазал дрожащими ручонками забрала птенца и убежала прочь, с криками, что за такого монстра замуж никогда не выйдет! После этого Озан ещё с десять секунд стоял неподвижно, глядя, как девочка уносилась вдаль.   — Глупая, я же от чистого сердца…     Хазал взяла в руки телефон, чтобы посмотреть, от кого же ей пришло сообщение: «Хазал, убегай от меня, сколько влезет, жалуйся, кому хочешь — никто не будет нянчить тебя круглосуточно. Ты пойми, я не против твоей бедности, просто тогда, когда я увидел… место, где ты живёшь — я был слегка в шоке. Но ты пойми, мне понадобилось время, чтобы отойти от этого. Ты ведь тоже не святая, ты врала мне. Малышка, кстати, видел личное дело твоего папы. У него скоро суд, ты знала? Его, скорее всего, оправдают. Так рад за вас… Вчера видел, как твоего папу полицейские избивали в камере. Надеюсь, ему почки не отбили, потому что он плевался кровью! Так жаль, его было, он у тебя настоящий боец! Очень выносливый! Хазал, Хазал… Я бы тебе, конечно, посоветовал объявиться первой, прежде чем я тебя найду — поэтому не глупи, любимая, я уверен, ты хочешь, чтобы с твоим папой всё было хорошо. С нетерпением жду нашей встречи».   Хазал вскрикнула от ужаса и дрожащей рукой отложила телефон в сторону. Позже девушка открыла кран, оставила душевую лейку в ванной и незамедлительно залезла туда, поджав под себя коленки. Хазал расплакалась от бессилия и начала качаться вперёд и назад. Вода шипела, уровень поднимался и подбирался к щиколоткам. Девушка окинула взглядом тесную уборную. Её голова затряслась и от бессилия упала на колени. Холодно. Плохо. Барыш и его отец, просто изверги. Они специально мучили папу. А Хазал, как всегда, ничего не могла сделать, потому что её интересы были не важны. Она обычный человек, её жизнь ничтожна по сравнению с их жизнями — жизнями кровожадных акул. Хазал стыдилась просить о помощи, но, по большому счёту, и просить-то было некого. Она боялась быть обузой и лишней головной болью для дяди и братьев. Её уязвимое положение придавало этому абсурду некий траурный флёр. Девушка плотнее сжалась в комочек и разрешила себе зареветь в голос. Из ванной послышался невообразимый девичий крик боли, ужаса и страдания. Нежное сердечко набухало и разрывалось. Она выла так громко, что глаза ослепли от слёз обиды, от боли и унижения. Вскоре раздался звонок. Хазал быстро смахнула влагу. Чёрт! Слышно же будет, что ревела!   — Привет, папа, — выдавила дрожащим голосом Хазал и шмыгнула носом. — Как у тебя дела?   — Дочка… — судя по голосу Дервиша, он едва не плакал. — У меня всё нормально. Ты ела сегодня? Может, тебе нужны деньги?   — Спасибо, папуля. У меня всё есть, — Хазал сглотнула, удерживая слёзы из последних сил.   — Ты тепло одеваешься?   — Угу.   — Тебя никто не обижает?   — Нет-нет, —  она схватилась за горло, чтобы остановить подступивший ком.   Хазал закончила разговор и отложила телефон. Она почувствовала себя бездомным котом, насекомым, пылью, чёрной точкой в огромной галактике. Да кем угодно! Её маленькая планета была слишком соблазнительным непаханым полем для гадких поступков окружающих.   Хазал ругала себя, поскольку раньше сходила с ума по такому парню, как Барыш. Но откуда же она знала, что закончится всё именно так? Хазал всего лишь хотела жить. Не ходить и оглядываться, зажимая ключи между пальцами. Не вздрагивать от малейшего шороха, а бежать домой, как и раньше — радостно и вприпрыжку, подкармливая котиков и собачек, слушая перешёптывания деревьев и травинок. Снова раздался телефонный звонок. Хазал посмотрела на экран и замерла то ли от шока, то ли от ужаса. Что? Как? Почему?   — Слушаю… — затравленным голоском ответила она.   — Ты дома?  — сухо спросил Озан.   — М…   — Выйди на улицу. Я возле твоего подъезда, — буркнул он.   Хазал зашевелилась, и Озан услышал хлюпанье воды.   — Хорошо, — она насторожилась. — Сейчас спущусь.   В абсолютном непонимании Хазал надела ворсистую тёплую пижаму, накинула сверху полушубок и спустилась. Когда дверь подъезда открылась, её встретил холодный уличный полумрак и слабый свет фар машины Озана. Он, тем временем, маячил из стороны в сторону, не зная, куда себя деть, не ведая, что говорить и как себя вести. Озан резко остановился, когда Хазал появилась на улице. Может, он ещё успеет убежать? Наверно всё-таки не успеет. Она медленно подошла и остановилась напротив Озана, соблюдая немалую дистанцию и неуверенно сомкнув ладони перед собой. Над ними повис ореол опасливого молчания.  — Ты плакала? — резким и грубым голосом Озан разбил тишину полузабытого района, выдавая готовность идти в бой, и, если понадобиться, применять подчиняющую силу. Но почему-то от его вопроса Хазал захотелось расплакаться ещё сильнее. И откуда в ней было столько воды? — Нет, я не плакала, просто глаза слезятся... — она осмелилась робко взглянуть Озану прямо в лицо. Затем Хазал перевела взгляд в сторону и невольно обратила внимание на белые розы, которые лежали на лавочке.  — Ты на день рождения идёшь?    — Нет, — Озан замялся и перевёл взгляд на цветы, а затем снова на Хазал. Пауза. Немного помедлив, он расхлябано схватил букет и сделал несколько шагов к ней навстречу.   — Но у меня день рождения не сегодня, — Хазал предупредительно выставила руку, понимая, что цветы он собирался вручить именно ей.   Аллах! Почему так сложно — подумал Озан и остановился. Он принялся наматывать круги вокруг Хазал, и как только слова собирались слететь с языка — Озан тут же их забывал и сбивался с толку. Как мог докатиться до такой жизни парень, который мог убивать одними лишь острыми словами? Он никогда не был настолько растерянным, беспомощным и никогда не мялся, словно телёнок. Он впервые запинался, заламывая свободную руку. Хазал ничего не понимала, зато отчётливо видела, что Озан нервничает и впервые не уверен в себе. Она продолжала робко сжиматься в комочек, растерянно наблюдая молчаливый хоровод с букетом вокруг неё. Совершенная противоположность того Озана, которого она знала много лет. Того Озана, который уморил, измучил и сжил из школы всех её друзей, разрезал на пополам ухо её однокласснику и чьё лицо только не схлестнул с унитазом.   — Мне надо тебе что-то сказать… —  Озан с трудом выдавил слова, которые застряли в горле. Он протянул ей цветы и Хазал с осторожностью, но взяла букет. — Я люблю тебя.   Минута молчания. Эти слова отозвались эхом в сонной головке Хазал. Соловьиные глаза, которые он не в силах был отвести, налились нежностью. Озан всё-таки произнёс эти слова. Он сделал это. Он смог. Теперь Озан готовился к тому, что Хазал отметелит его веником, но это уже было неважно, потому что тяжелейший душевный груз он уже сбросил.   — Что? Любишь меня? — опешила Хазал от внезапно ударившего по голове стресса. Слова не связывались в предложения, мысли хаотично разлетелись и в конце-концов они исчезли бесследно. — И давно?   — С детства.    — Какой кошмар… — с ужасом выдала Хазал. Она начинала откровенно злиться, потому что у неё в голове не складывался пазл. Озан ни разу в жизни не упустил, ни единой возможности, чтобы не назвать её насекомым и не напомнить об удручающем и беззащитном положении. — Ты всю жизнь был подлецом! С чего вдруг решил признаться? Я же насекомое! — Просто скажи мне сейчас... — Озан сглотнул и приблизил дрожащую ладонь к её мокрой щеке. Его кадык постоянно шевелился от перенапряжения, поэтому Озан говорил хрипло, глотая слова. — Есть ли ш-шанс... Что ты... Аллах... Когда-нибудь ответишь на мои чувства? Озан выжидательно смотрел на Хазал, словно от её вердикта зависела его дальнейшая жизнь. Так и было, ведь только Хазал, которую он так страстно полюбил, могла по-настоящему заманить его в рай или же в ад. — Никогда, — ... Озан не успокаивался. "Никогда" ему было недостаточно! Может, потому что, его упрямое сердце до последнего надеялось на другой ответ? — Хорошо! — выпалил Озан и резко схватил ее за плечи. Его глаза бешено горели и метали молнии, будто внутри разорвалась большущая кофеиновая капсула. — Если бы я тебе признался раньше, могло ли быть всё по-другому между нами? — Могло... — по щекам девушки обильно катились ручейки слёз. Её взгляд был направлен в пустоту. Взгляд Озана, напротив — был устремлён прямо в глаза, а его сильные руки слегка сжимали ослабшие плечи Хазал. — Тогда не отвергай! Давай сблизимся! — Озан её оттеснил к лавочке, затем усадил, а сам присел на корты и ладонями обхватил девичьи изящные щиколотки. — Нельзя, — Хазал часто завертела головой и сорвано зашептала. — Озан, ты всё это придумал, ты не можешь любить меня… — Если бы я мог это контролировать! — он уже не был в силах скрывать горячий и неуёмный нрав. — Послушай, Хазал, у тебя будет всё! Просто соглашайся!  — Что ты сказал? — её глаза налились кровью. — Ты меня хочешь купить? — Хазал с размаху всыпала Озану букетом. — Да что ты о себе возомнил?! — Чёрт, — Озан прикрылся локтем. — Я не это имел в виду! — Хватит! — Хазал поднялась со скамейки, забрала букет, переживший взбучку, и направилась в подъезд. Вдруг у железной двери она развернулась и крикнула Озану напоследок: — Я тебя не люблю! Ты мне даже не нравишься! Убирайся! Просто пошёл вон! Озан сел в машину и со всей силы сдавил ладонями глаза, стараясь подавить и удержать глухие и беззвучные слезы.