Храброе сердце плачет и смеётся

— Добрый вечер, меня зовут Рыза Гюнай. Хочу сообщить о пропаже сына, — вымолвил на одном дыхании мужчина. На другом конце провода послышался ленивый зевок. Видимо, Рыза отвлёк доблестные органы правопорядка от кропотливой работы.   — Когда вы обнаружили исчезновение? — заунывно спросил дежурный, потирая слипшиеся глаза.   — Сегодня! Сегодня вечером Канат не вернулся домой!   — Господин, — тяжело вздохнул мужчина. — Поиски могут начаться только по истечении трёх дней. Единственное, что, вы можете сделать — написать заявление и подождать три дня. Если ваш сын не объявится, тогда мы начнём поиски.   — Бездельники! — вспыхнул Рыза. — Кормитесь за наши налоги, а делать ничего не хотите!   — Господи-и-ин, — пропел полицейский, будто выслушивал подобные упрёки чуть ли не каждый день. — Это законы нашей страны. Если это не похищение и за вашего сына не требуют выкуп, мы не вправе отправляться на поиски ранее указанного в уставе срока.   — Правильно! Давайте подождём, когда моего сына найдут в полиэтиленовом пакете где-нибудь под мостом! — от одной лишь удручающей мысли он схватился за сердце и положил трубку. Если от полиции не дождёшься действий, значит, он прибегнет к своим методам поиска, у него в арсенале свои сыщики имелись.   Рыза не успел переполошить своих людей. Он хотел позвонить полковнику этого участка и нахлобучить его за бездействие подчинённых, но входная дверь широко распахнулась, и в залу вдруг вошёл Озан с вещами Каната. Он уже побывал в участке, и вид у него был, мягко сказать, подавленный. Увидев вещи сына, самые чудовищные мысли поползли в голову Рызы.   — Вот его телефон, ключи от машины и паспорт. — Озан выглядел несколько рассеянно и потрепано, скидывая на журнальный столик вещи Каната. — Машину я загнал во двор.   Озану казалось смехотворным, что настолько живучий и приспособленный к спартанским условиям кочевников Канат, мог умереть. Но заметив, что Рыза совсем позеленел и поплохел, Озан порекомендовал дождаться утра. Бить в колокола и жать на все аварийные сигналы можно начинать с самого утра.   Озан вошёл в районный участок узнать о местонахождении автомобиля и открыл дверь в кабинет следователя, но на его месте оказался вездесущий прокурор. Мужчина яростно подскочил с места и налетел на Озана, прижимая к стене. Не успевая ничего понять, Озан получил кулаком в челюсть. Хорошо, что они остались в кабинете одни.   — Ва-а-а-ай… посмотрите на эти проклятые глаза… почему этот выродок ещё гуляет по белому свету? — впиваясь ненавистным взглядом, тянул мужчина. Озан нахмурился и размял челюсть, но так ничего и не понял. — Что смотришь, урод? — напирал он на Озана.   — Если я двину, вы череп потом не соберёте, — ответил Озан, пошевелив челюстью. Прокурор молча отошёл к высокому коричневому столу и порылся в шуфлядах. Затем кинул на стол белую толстую папку, приглашая Озана ознакомиться. Тот, в свою очередь, нехотя схватил документ и забегал глазами, скептично перелистывая страницы: биография мужчины, личное дело, состав, преступление и жертвы. Красочные картинки зверски изувеченных тел. И что? Озан вопросительно поднял глаза на прокурора и швырнул папку на стол.   — Твой отец, — заключил мужчина. — Восемь жертв, Озан.   — Мой отец? — он улыбнулся. — Чушь.   — Ты. Не приближайся к моему сыну… а иначе… сядешь! Уж поверь мне, я тебя посажу в исправительную колонию. Точно, тебе же есть восемнадцать, так?   Натянув кровожадную ухмылку, Озан подумал, что и колония под ним будет.   — Барыш домогается беззащитных девушек, — Озан нахмурился, сдерживаясь, чтобы не раздавить мафиозного прокурора, который, будто саранча облепил все следственные органы.   — Барыш? — он рассмеялся, поправляя чёрный галстук на белой рубашке. — Да Барыш и мухи не обидит. А если и приставал, значит, она сама его спровоцировала!   — О да-а-а, — Озан отошёл к столу и скрестил руки на груди. Ему стало интересно — этот чертила и правда думает, что Барыш мальчик с колокольчиками, или же притворяется дауном, чтобы покрывать его? — Барыш был моим другом, — заговорил Озан. — С виду такой светлый и супер приветливый парниша из соседнего дома. А что же на самом деле?   Прокурор вышел из себя. Наглый малолетний ублюдок доводил его до белого каления спокойствием и кривой ухмылкой. Мужчина схватил со стола канцелярский ножик и размашисто чиркнул руку Озана. Сначала он дёрнулся, но потом принялся задумчиво рассматривать истекающую кровью ладонь. Прокурор хотел его вывести на эмоции, но сам же и испугался реакции Озана. Рассмеявшись глухо и беззвучно, он восхищенно принялся рассматривать кровавый ручеёк.   — Ты смеёшься? Вид крови заставляет тебя смеяться? — ужаснулся мужчина. — Да ты и правда, отродье!   — Я не смеюсь, — переведя воодушевлённый взгляд с собственной руки, Озан заглянул в круглые глаза мужчины и снова прыснул со смеху. — Это я так плачу!     Холодный ночной ветер грыз кости. Целый мир окутала тишина, позволяя Канату остаться один на один с шелестом травы, завыванием ветра, терском собственных шагов и мурлыканьем сверчков. Внутренний голос нашёптывал, что Эким ему не простит внезапных исчезновений без предупреждения, а от отца он рисковал отхватить с вертухана в лучших традициях ММА. Уставший, опустошённый и измученный жаждой Канат плёлся вдоль дороги, заходя в её дальние тёмные пустоши. За пару часов, что он плёлся на полусогнутых, не пронеслось ни единой машины. Зато благодаря дорожным указателям и слабым всплескам фонарей, Канат, наконец, понял, что находился в каких-то двух часах езды от города. В двух часах езды на машине! А прогулочным шагом, если Аллах над ним сжалится, и не позволит умереть от обезвоживания или от нападения дикого кабана — Канат успешно доковыляет к завтрашнему вечеру. Но сердце его звучно билось в рёбра, боролось с мозгом и глушило остальные органы. Меньше всего хотелось быть пустозвоном перед Эким. Наобещал с три короба, настроил планов и внезапно исчез. И что она должна теперь думать? Прогулявшись с ветерком ещё пару часов, Канат присел на дорогу и задумался. Он поднимался в горы, ходил в походы в младших классах и учился законам выживания на дикой природе. Костёр он, конечно же, не разведёт, мамонта не зажарит на вертеле. Разве что только мамонт зажарит его. Магической он спичкой не чиркнет, воду из колодца не наколдует. Внезапно Канат вспомнил слова тренера по смешанным единоборствам — волка, как и бойца, кормят ноги. Поэтому и решение было единогласным — идти дальше. И он шёл.   Канат встретил рассвет. Небо расползалось, тучи дрейфовали, и меж ними пробивалось золотистое солнышко. Сколько было радости, когда он набрёл на незнакомую сельскую местность. Войдя вглубь, Канат понял, что ему срочно надо на автовокзал. Городок был совсем маленьким и аутентичным. Район облепился маленькими частными домиками и садами, на которых уже трудились хозяйки под канонаду петухов. После выхода из простецкого, но такого доброго района, Канат вышел в центр, к многоликим сплетениям трамвайных путей. На первый взгляд жители были совсем иными, не такими, как в большом городе. От них веяло простотой и добротой… И одеты они были иначе — недорого, без вычурных кричащих образов. И это подкупало, от этого веяло искренностью. Канат думал, что обязан свозить сюда Эким, усмехнувшись собственным мыслям. Сколько мест он бы хотел ей показать. Даже сейчас он думал о ней. А как это было бы оказаться сейчас вместе с Эким? Мелиса ему тоже когда-то нравилась. Были и другие девушки, которые нравились Канату, хотя бабником он никогда и не был. Но то, что происходило с его мозгом и гормонами, после знакомства с Эким — это некие животворительные соки тестостерона, не поддающиеся никакому объяснению. Эким наполнила его нутро без остатка, Эким катила кровь по его венам, словно море катило гремучие воды.   Придя на автовокзал и обратившись к случайному водителю с просьбой его отвезти бесплатно в Стамбул, Канат был стремительно послан в пеший поход до Стамбула. И как бы он ни обещал перевести деньги на карту — водитель был неумолим. На вид мужчина был тем хмурым дровосеком, который утром не жаловал людей и ненавидел целый мир. Второй раз Канату уже свезло. Добрая бабушка заплатила за проезд. Сжалившись, она взглянула в его изголодавшиеся глаза, а затем осмотрела помятый вид. Бабушка усадила его рядом с собой. Далее картина получилась презабавная: Канат с несчастным видом держал в руках комнатный цветок, а на коленях у него покоился ящик с роем щебечущих цыплят. Бабуля поведала ему о непростой жизни и о том, как ездила каждые три дня продавать цыплят на столичный рынок. А Канат, в свою очередь, взял у неё адресок и обещал заскочить на огонёк и выкупить всю живность за её безмерную доброту. Приехав в город к восьми утра, ноги Каната понесли по наитию — к Эким. Когда подул ветер, и он услышал собственный запах первобытного мужчины, он решил, что всё-таки нужно не пороть горячку, а отправиться домой и привести себя в порядок. Когда Канат пробрался в дом, отец ещё дремал, склонив голову на грудь. Канат тихонько приоткрыл дверь, но даже малейший шум мимо отца не проскользнул, и Рыза подскочил.   — Аллах! Канат!  — он подлетел к сыну и схватил его за плечи, быстро осматривая целы ли его руки и ноги. — Жив? Здоров?   — Всё хорошо, папа, — с видом нашкодившего кутёнка, Канат виновато поджал пересохшие и потрескавшиеся губы.   Увидев, что сын жив, Рыза резко переменился в лице, замахнулся и двинул Каната кулаком. Тот пошатнулся и ошарашено схватился за лицо.   — За что?!   — За то, что я коней чуть не дал! — сердито крикнул Рыза. — А где ты вообще был? — удивлённо переспросил отец, понизив тон.   — В поле, — он опустил глаза.   — Где?!    И здесь Канат начал долгое повествование. Они присели на диван и Рыза задумчиво слушал фантастические объяснения. А его брови то и дело подпрыгивали вверх.   — Я и сам понимаю, что это мой косяк, — признался Канат.   — Раз ты понял, что это твой просчёт, значит, я не буду вмешиваться. — Спокойно заверил Рыза.   — Да, только… я пошёл туда из-за Хазал. По дороге в школу Озан и не думал об отчислении. Его интересовал только один вопрос: исцелится ли от навязчивых воспоминаний? Найдёт ли противоядие? Разгадает ли, что за чертовщина происходила с ним в детстве? Целую ночь ему снилось, что Хазал снимала с него паутину, потом брала за горло и стискивала так нежно, что у Озана всё дрожало от удушья. Наверно прав был Рыза, такая легкокрылая лебёдушка никогда не посмотрит на циничного и закостенелого парня без тормозов. Но она возбуждала и будоражила его. Заставляла ревновать и злиться. Но, что делать? С какой стороны к ней подойти? Как растопить её? Может, нужно что-то жуткое проделать для этой чувствительной души? Озан понимал, что с Хазал ему покоя не будет, но он всегда хотел её нежности. В новой школе без неё всё будет пресным…   Подъезжая к школе, он застал любопытную картину и не поверил собственным глазам: Барыш облокотился о капот и яростно рыскал по сторонам глазами ищейки. Нетрудно было догадаться, кого он выслеживал. Что же, если жизнь идиота ничему не научила, значит, убийство будет дозированным. И почему этот чёрт, будто сам его побуждал к действиям, словно выпрашивал: «убей меня, убей». Если тот убийца и есть его отец… то яблоко от яблони далеко не упало… Нет, не может быть — подумал он. Озана накрыло. Жестоко накрыло. Агрессия задушила его. Вены вздулись на шее и руках. Руки крепко вцепились в кожаный руль, а нога со всей силы жала на газ. «Да здравствует мир грубой природы», — подумал он и влетел в бампер чужой машины. Заработала сигнализация. Барыш опешил, затем разозлился и забарахтал руками. Озан не слышал, что он говорил, но с виду тот был конкретно взбешён. Возмущения сыпались гроздьями, словно Барыш вмиг вспомнил весь словарный запас ругани. Решив, что ради такого дела даже машину не жалко, Озан отъехал на метр и заново впилился в чёрную иномарку.   Учителя физкультуры не было. Одноклассники нехотя подтягивались на урок. Хазал и Эким уже были в спортзале, мило щебетали и смеялись. Хазал лежала на коврике для йоги, а Эким спешно разминала ей плечи, подведя итог гулким шлепком по заднице.    — Эким, я тебе кое-что расскажу, только обещай никому не говорить, — шепнула Хазал, чтобы не услышали, те, кто уже пришёл на урок.   — Аллах, ты так говоришь, как будто случилось что-то страшное, — усмехнулась Эким.   — Случилось страшное! — подтвердила Хазал. Она выглядела чересчур взволнованной, всячески оттягивая и теребя ткань шорт. — Меня Озан поцеловал вчера вечером…   — Что-о-о? — Эким рассмеялась, роняя голову на ладони. — Слушай, ты такая странная! Первый раз вижу, чтобы кого-то настолько сильно испугал поцелуй!   — Не смешно, Эким. — прошипела Хазал. — Ты его не знаешь, он теперь меня уничтожит!   — Ну а ты… во время этого… — на лице Эким возникла пошловатая улыбочка, а глаза хитро опустились вниз. — Почувствовала что-то?   — Я и не поняла, — вздохнула Хазал. — Но могу сказать, что он мне не был противен…   — Ну ты и хитрюга! — Эким стукнула Хазал по заднице, — В тихом омуте и черти водятся! И вообще... лучше уж Озан, чем этот... — Знаешь, Эким, глаза бы мои обоих не видели!   — Пришёл! — выпалила Эким. Хазал заметалась, завертелась, не зная, куда себя деть. Но Эким её успокоила, развернула спиной и принялась массировать плечи. — Хазал, он поглядывает в нашу сторону, — предупредила Эким.   — Злой?   — С виду очень, — Эким сжала плечи Хазал, глядя в сторону Озана, — Он идёт сюда. — Хазал вздрогнула и напрягла мышцы, каменея от волнения. Озан целенаправленно подошёл к Эким, и она тут же привстала.   — Слушай, Канат, случайно, не у тебя был всю ночь? — спросил Озан и украдкой покосился на Хазал. Увидев её напыщенное безразличие, Озана жёстко подрубило. Она специально развернулась к нему спиной, листая меню в телефоне влево — вправо и наоборот.   — Нет, — разозлилась Эким. — И мне неинтересно, где был Канат вчера ночью!   — Как с вами сложно, — вздохнул Озан. Зато теперь он точно понял, что Канат у Эким точно не был.   Учитель физкультуры передал Озану свисток и оставил его за старшего, а сам удалился на совещание. Не лучшая была идея отдавать бразды правления человеку, который был взбешён с самого утра. Протяжный свист и Озан приказал классам построиться. Ребята захныкали. Он властно прошёлся вдоль шеренги, так и, норовя нахлобучить кого-либо. Но в помещение вдруг забежал Бекир.   — Бегом сюда, псина! — крикнул Озан опоздавшему. Тот отряхнулся и стал в строй. Среди ребят воцарились недовольные воздыхания. Все понимали, что над спортзалом сейчас начнётся зарево.   — Сегодня баскетбол? — выкрикнул Джан. «Быстро, однако, оправился», — мелькнуло у Озана в мыслях. Его глаза мигом блеснули в сторону одноклассника. Он неспешно приблизился и наградил Джана пинком, благодаря чему у того подкосились ноги. Мелиса и Эдже весело расхохотались.   — Я решаю баскетбол или... — Озан вдруг отошёл и лукаво улыбнулся, скрещивая руки на груди. — Вы хотите баскетбол? — молчание, — Кивните, придурки!   Девчонкам по большому счёту было всё равно, они рассчитывали проваляться на ковриках до конца урока.   — Сто кругов по залу! Каждого касается! — крикнул Озан. Ребята запротестовали, но всё же нехотя побежали трусцой.   На двадцатом круге Хазал уже хотела упасть в забытье, потому что находилась на грани. Обессилено остановившись, она отошла к стеночке, чтобы отдышаться. Но Озан не позволил ей соскочить с корабля.    — Упор. Лёжа. Принять. — С леденящей душу нежностью пропел Озан. Хазал трупом распласталась на животе. Он и не думал, что она воспримет его команду настолько буквально. «Трогательная», — Озан усмехнулся. — Хазал, десять отжиманий!   Теперь уж он ей жизни точно не даст. Скрипя зубами, проклиная Озана, Хазал упёрлась коленями в пол и с трудом начала отжиматься. Лицо залило краской. Озан с видом колонизатора поглядывал сверху и смаковал. Она была прекрасна. Эти соблазнительные бёдра, на которых выступила испарина... Пробудилось звериное желание раздеть её. Озан возбудился, глаза приковались к девичьей заднице. Он не хотел останавливаться, он хотел смотреть и он будет смотреть. Ему нужно видеть её. Одноклассники заподозрили, что Озан точно взъелся на Хазал, потому что остаток урока он её гонял по спортзалу с командами: "Лечь! Встать! Лечь! Упор лёжа принять! Встать! Кругом!". Он на полном серьезе отводил душу, за то, что Хазал превратила его в одержимого придурка, заставляя семя в яйцах вскипать. Видимо, совсем крыша поехала от чувств.   Отоспавшись за день, разобрав пропущенные вызовы и осмотрев машину, Канат собрался выезжать из дому. Из головы не выходили слова Озана. Если отец не прикончит Барыша первым, то Канат это точно сделает за него. Да, между братом и сестрой, бывало всякое. Порой слишком сильные разногласия, порой он чрезмерно ревновал её к отцу, думая, что его любят меньше. Дураком был! Зная отца, — он никогда не делил любовь между детьми. У Хазал были привилегии, потому что она девчонка. Поэтому опорочить честь сестры он не позволит. Тем более, бедняжка переживала не лучшие времена, целую ночь плакала и крутилась с температурой. Отец сказал, что у неё болел живот. Но утром всю боль как рукой сняло. Стоило только отцу заикнуться, чтобы она к ним переехала. Она упёрлась рогом, встала на дыбы и сказала, что справится со всем сама. Рыза тоже давить на неё не стал. Племянница всё-таки уже взрослая, привыкла жить одна, а со дня на день, ей должно стукнуть целых восемнадцать.   Канат надеялся на примирение, без лишних объяснений. Он запланировал свозить Эким в тематическое кафе с котятами. Она бы была в восторге! Неше любезно пригласила Каната в дом, пока Эким тщательно намывала пёрышки в душе. Сдобный запах выпечки сразил ещё на входе, а на кухне обдало ещё и витающий пылью сахарной пудры. Канат блаженно вдохнул приятно щекочущий ноздри запах. Словно ребёнок, ждущий долгожданный сюрприз, он ждал, когда Неше достанет румяный яблочный пирог. Как же ему нравилось у них дома! Даже в своём доме он не чувствовал такое умиротворение. Ему было приятно находиться в настоящей женской цитадели! Неше разузнала о школе и обмолвилась, что со дня на день будет родительское собрание. Эким успела рассказать маме всю правду. Что удивительно — Неше его ни разу не упрекнула, не назвала сволочью, издевавшимся над её дочерью.   Канату сделалось дурно, оттого что Неше узнает новые подробности на собрании. Психиатр, конечно же, не будет перед всеми распыляться, какие они подонки и мрази. Но родителям Озана и его отцу точно расскажет всё как есть, без восторга и бенгальских огней. Прикажет посадить их на цепь, надеть ошейники и изолировать от человечества. Наконец, Неше вынула румяный пирог и предложила Канату перекусить. Потом активно засобиралась, попрощалась и ушла на работу.   Эким вышла из душа. Следуя нюху, она отправилась на кухню и шаркая комнатными белыми тапочками. Увидев Каната, она замерла, словно увидела приведение.   — Не поняла? — Эким многозначительно взглянула на Каната. Явился.   — Я должен с тобой объясниться, — сказал сквозь набитые щёки Канат, быстро кинув недоеденный кусочек на тарелку, и подскочил. Подойдя ближе, он замер на расстоянии полуметра. — Впечатляет… — у него вырвалось удивление и восхищение. Эким была похожа на беззащитного мокрого только вылупившегося птенца из утробы матери. Она была обмотана белым махровым полотенцем, а небесная роса хаотично стекала, огибая шею и изящные ключицы.   — Уходи, Канат. Тебе пора домой. — Эким была непреклонна.   — Не выслушаешь? — он вопросительно кивнул.   — Это ведь не первое твоё исчезновение? Так? — возмутилась Эким, — Если ты думаешь, что можешь пропадать без предупреждения, а потом вваливаться ко мне домо…   — Эким, меня накачали снотворным! — перебил её Канат.   — Кто?  — не поняла Эким, — Почему? — в голову невольно закралась мысль, что он проводил вечер в женской компании.   — Друзья Баре меня накачали в караоке! Я, мать его, проснулся ночью в поле! — Канат успокоился, когда увидел потепление Эким. Он приблизил небритое лицо ближе и подушечками больших пальцев погладил ключицы. Эким толкнула Каната в грудь и пошагала к себе в комнату. Но он увязался следом.   — Девочка, ты, что тайно качаешься? — пошутил Канат, чтобы Эким перестала дуть пухлые губки. Когда дверь открылась, Канат ввалился в комнату и нагло открыл шуфляду с нижним бельём. Глаза его упали на аккуратно сложённые трусики. Указательным пальцем он красноречиво поддел белую кружевную ткань.   — Положи на место! — Эким выхватила трусы и задвинула за Канатом шуфляду. Но он не успокаивался, словно ребёнок, делая всё, чтобы раздразнить её. Только бы Эким перестала хмуриться и, наконец, улыбнулась.   — Какая панамка! — покопавшись в вещах, Канат уже нашёл в её шкафу панаму в цветочек. Он примерил, подходя к круглому зеркалу над белым туалетным столиком. Таким же белым, как и обстановка в комнате Эким. Эким уже не знала, что и делать с ним. Она изо всех сил старалась оттащить его, схватив за рукав коричневой кожанки, но Канат был неумолим. Он основательно стоял на ногах, словно гранитная скала.   — Как тебе? — не обращая внимания на её натиски, он осматривал своё отражение. — По-моему, я похож на какого-то недоразвитого, — заключил Канат и развернулся к ней лицом. Эким несколько секунд неотрывно на него смотрела, а потом прыснула со смеху. «Аллах! Наконец, потепление», — подумал Канат.   — Канат? Как так можно? А если бы ты умер? Ты же не всесильный! — сквозь смех сказала Эким и сорвала панамку. «Как это он не всесильный», — подумал он.   — Я с ума схожу, когда ты волнуешься за меня! — Канат блаженно расплылся в улыбке. — И к тому же я присмотрел себе красивую надгробную плиту. Но не знаю, смогу ли я себе такую позволить.   — Дурак! — Эким легонько стукнула Каната панамкой.   — Я так скучал, — он внезапно схватил девичье тело, плотно сжимая в жарких сильных объятиях.   Эким понимала, что нет шанса на спасение. Канат скинул кожанку, напряг мышцы торса и рук, чтобы она видела через футболку, насколько он сгорал от страсти и насколько припекало в паху от сладкого предчувствия. Не отказывая себе в наслаждении, Канат медленно стащил полотенце, оголяя её тело. Восхищённо проводя ладонями по тонкой, будто точёной талии, он впился пальцами в изящную поясницу Эким.   Развернув ее к себе спиной, Канат захрипел и прижал упругие полушария к своим бёдрам, чтобы Эким ощутила, насколько он сошёл сума и обезумел от желания.   — Я думаю о тебе постоянно… — прошептал Канат, развернув ее к себе лицом. Накрыв чувственные влажные губы, он разомкнул их языком, медленно и настойчиво, углубляя поцелуй. Эким тут же ослабла, обхватив податливыми пальчиками крепкую шею Каната. Слегка отстраняя свое лицо, она закусила губу. Видимо, кафе с котятами на сегодня отменяется. Канат рыкнул и распластал Эким по постели, нависая сверху. Он хотел ей признаться, что томился, что изголодался по ней. Он хотел её настолько сильно, что и сказать ничего не мог.   Облизав шею Эким и пробуя на вкус её кожу, пропитанную душистым цветочным мылом, Канат смачно оттянул ее левый сосок, затем правый. Сжал розовые нервные комочки, катая их между пальцами. Ведь он уже понял, что нужно сделать, чтобы Эким выгибалась навстречу его настойчивым, но нежным прикосновениям. А Эким заходилась стонать настолько громко, что и окна нужно бы было закрывать, дабы соседи не заподозрили, что её терзают в собственном доме. Канат смочил два пальца вязкой слюной и незамедлительно вторгся в неё, вызывая разряд иглистых покалываний по всему телу. В глазах Эким блеснули слёзы. От удовольствия она схватила крепкую, напряжённую руку, которой Канат самоотверженно трахал её, заставляя призывно колыхаться налившуюся возбуждением девичью грудь в такт уверенному напору. Эким выгнулась, когда он большим пальцем надавил на чувственную точку, всё ещё не сбавляя уверенный темп. Эким задышала всеми порами и громко застонала. Когда оргазм прострелил её, разливая по телу тягучую негу, Канат вынул два влажных пальца, сопровождая это действо грязным звуком.   — Канат? — она блаженно простонала, и захлёбываясь в собственных ощущениях, повалила его на спину. Что-то было явно не так. Канат был по-прежнему в одежде. Она подняла футболку повыше и зазвенела пряжкой его брюк.— Я хочу кое-что попробовать.    — Ты не обязана, Эким. — Канат сглотнул, догадываясь, что она хотела сделать.    Но ловкие пальчики мигом покончили с ремнём. Эким приспустила брюки, освободив упругий и готовый к спариванию орган. Смущённо осмотрев волосистую тропинку, шаловливо увиливающую к его паху, она медленно обхватила одной рукой ствол и оттянула крайнюю плоть, внушительного члена, многочисленно усыпанного венами и жилами. Страшный нейрохимический взрыв произошёл в теле Каната. Он подумал, что если Эким прикоснётся к нему влажным язычком — топливо, готовое для запуска ракеты, выплеснется насчёт три.   Канат так и не успел познать усладу, поскольку послышался настырный стук в дверь. Эким мигом вскочила и накинула махровый халат. Канат невольно подумал, что госпожа Неше вернулась. Но когда они открыли дверь, на пороге стоял недовольный Бекир. Канат не знал, зачем он пожаловал, но  возненавидел его заранее.   — Привет, Канат, — Бекир махнул рукой, и, невзирая на осатанелые глаза Каната, уверенно прошёл на кухню. — Чего так долго? — он возмутился, набрасываясь на яблочный пирог.   — Что-то случилось? — Эким была слегка потрясена.   — Я записал тебя на олимпиаду по математике, — жевал Бекир, плотнее набивая рот.   — Ты для этого сюда пришёл? — спросила Эким.   — Ну да, — Бекир облизал палец и уставился на ребят. — А что, помешал?   Канат приблизился и одними губами шепнул ему на ухо: «Урод конченый».