Храброе сердце плачет и смеётся

Канат отдалённо слышал голоса Азиза и Эким, которые вскоре приблизились и оживили яркой вспышкой его сознание. Он открыл глаза и поморщился от заливного, солнечного света. Отмахнувшись от ребят, он поднялся на ноги и направился к выходу, с трудом удерживая равновесие.   Хазал застегнула замочек на кремовом полушубке и нацепила пушистую белую шапку с медвежьими ушами. А завязки на подбородке затянула потуже. Пять минут назад она бросила вызов автомату со сладостями, который упорно не хотел вышвыривать застрявший батончик, за который она уже заплатила.   — Хазал! Хазал! — налетела на нее Эким. — Выручай! Деньги есть? — она принялась судорожно ощупывать карманы удивлённой Хазал. И вдруг замерла, обратив внимание на шапку. Эким не выдержала, и согнулась пополам от накатившего смеха, — Что это, ради Аллаха?   — Вот, всё, что осталось, — Хазал разжала ладонь, протянув смятую купюру, и уставилась круглыми глазами на неё. Она так и не поняла, что её пушистая шапка вызывала всплеск дикого смеха у окружающих.   — Спасибо, завтра верну долг! —  Эким побежала к выходу, вслед за уходящим Канатом, крикнув напоследок: — Классная шапка!   — Обыкновенная шапка, — Хазал задумалась и ощупала пушистые медвежьи ушки, напоминающие облачко. Но, вспомнив, что последние копейки закинула в автомат, а остальное отдала Эким, Хазал выругалась и стукнула ладошкой по стеклянной витрине. — Вот же! Работай, давай! Заметив бешенствующую девушку в холле, Озан не мог подавить смех. Чёрт. Эта шапка. Она была настолько милой, что зубы непроизвольно сводило. Он даже забыл, что десять минут назад избивал незнакомого парня в туалете. Неизвестный имел наглость поприветствовать Озана с членом в руке. Озана это разозлило и он решил, что тот парень обязан умыться кровью. И он умылся. Когда он его избивал, навязчивые воспоминания из детства вспыхнули снова. Воспоминания, как на старой заезженной плёнке вспышками стробоскопа начали возвращаются уже несколько лет подряд. Он не помнил себя до шестилетнего возраста. В том селе, где он жил, случилась страшная трагедия. После того случая сестра биологической матери забрала его к себе. Далее его усыновили, но он этого уже не помнил, пока на одном из поединков, его не шарахнули по голове. Шкатулка подсознания открылась и ошарашила сокровищами воспоминаний из прошлого. Нож в его маленьких и окровавленных руках и умертвлённые тела матери и отца. Он не решался задать вопрос приёмным родителям. Почему они усыновили убийцу? С того момента он никогда тётю не видел, да и эту тему с родителями они не поднимали. Забавно было осознавать, что он убийца, причём с малого возраста. Озан отбросил навязчивые мысли и подкрался к Хазал со спины.   — Классная шапка, — напугал её Озан, не скрывая насмешку. Он принялся штурмовать автомат с батончиками. На грохот обернулась добрая половина учащихся.   — Стой, ты же сломаешь! — она испуганно воскликнула. Не ясно, чего Хазал испугалась больше: Озана или того, что он со всей силы тряс несчастный автомат. Стекло дребезжало и гремело, люди косились. Ей уже и батончик этот не нужен был. Наконец, он достиг цели, и батончик выпал.   — Ну вот. Метод бульдозера всегда работает, цыплёнок, — сказал Озан и отошёл в сторону, скрестив руки на груди. Хазал нагнулась и забрала батончик.   — Спасибо, — она сдержанно поблагодарила.   — Скажи: «спасибо, па-а-а-апочка» — Озан заржал во всё горло.   Хазал закатила глаза и многозначительно уставилась на него.   — Есть парни — настоящие придурки, — она поджала губы. — Ты как раз один из таких.   Вдруг откуда-то из-за угла выскочил Бекир и налетел на Хазал, перехватив локоть.   — Пошли скорее, дело есть! — и впопыхах потащил её за руку.   Озан вцепился в запястье Хазал и потянул на себя. Какого органа Бекир влез в чужой разговор? Если Озан доверил ему важную миссию держать двери в классе, это ещё не значило, что Бекир должен свой хобот всовывать не в свои дела.    — Пусти. — Хазал нахмурила брови, дёрнув руку ра себя.    Озан не отпускал, он смотрел на Бекира в упор, цепко ухватив чужое запястье. Они её растягивали в разные стороны, словно канат.   — Совсем из ума выжил? — возмутилась Хазал и покрутилась по сторонам, растерянно посмотрев то на Озана, то на Бекира. — Вали. —  Озан тут же пришёл в себя и отпустил её руку.   Хазал и Бекир направились к выходу то и дело, недовольно оборачиваясь на Озана.   Эким усадила Каната в такси. Он, собственно, и не возражал, потому что был полуживой. Позже, доставив его домой, она освоилась на кухне Каната и приготовила ему бульон. Найдя полотенца, Эким смочила их в холодной воде и отнесла в спальню. Нежно и заботливо она отёрла лоб спящего. Недавно вычитав, что при незначительных сотрясениях нужна лёгкая пища и отдых, Эким поставила тарелку с супом на тумбу у изголовья кровати, а сама присела на краешек. Канат стал медленно приходить в сознание. Он заворочался и потёр сонные глаза.   — Ты?! — от неожиданности он вскочил и широко раскрыл глаза.   — Я сварила куриный бульон, — Эким спокойно взяла тарелку и медленно поднесла ложечку к его рту   — Я сам, — Канат приподнялся на локти и грубо выхватил суп, недовольно косясь на неё.   — Как самочувствие? — спросила Эким так осторожно, будто хотела задобрить Каната.   — Как будто вздремнул в сортире, — бросил он ей в ответ и непринуждённо сёрбнул из тарелки.   — Шутишь? — усмехнулась Эким. Она была поражена тем, что после мозгового штурма этот парень был в состоянии юморить.   — Скажи, зачем заботишься обо мне? Почему не прошла мимо? — он отставил тарелку и многозначительно уставился на неё. — Понял, это тоже твой очередной план.   — Извини меня, — её слегка виноватый голос резал тишину в комнате. — Я не хотела, чтобы тебе было больно.   — Тогда зачем это сделала? — он слегка поморщился от боли в висках.   — Я не знаю… я была зла на вас…   — Знаю, — насупился Канат. — Мы уроды и подонки, пользуемся своим положением, — высказывался он. — Мы этого хотя бы не скрываем. Но то, что сделали вы — Эким, я не знаю…   — Ты меня, наверное, не простишь, но я должна была довести это дело до конца…   — Что ты такого делаешь со мной, скажи? — протянул Канат с некой болью и обхватил ладонями её пунцовое лицо и погладил большими пальцами нежные горячие щёки. — Почему я всё равно не могу тебя ненавидеть?   — Почему? — она шепнула, послушно замирая от грубоватых влажных ладоней.   Канат опустил голову.   — Потому что тебя можно только любить, — сказал он, глядя в глаза Эким, накапливая слюну от вкусного вида девушки.   От его близости Эким захлестнули яркие чувства, разбираться в которых уже не хотелось. Крепкие ладони Каната источали жар. Эким медленно накрыла его ладони своими и слепо потянулась к мужским полураскрытым губам, словно растение, тянущееся к живительному солнцу. Тишина растворила еле слышный звук поцелуя. Канат задрожал и прикрыл глаза. Грузное ощущение внизу живота заставило член пульсировать, разогнало кровоток. Мышечная память невольно воспроизвела прошлый поцелуй. Разомкнув губы девушки, Канат медленно и настойчиво проник языком в её рот. Он втягивал сладковатый привкус апельсина, в который она с аппетитом вгрызалась пять минут назад. Цитрусовые брызги на её губах заставляли его рецепторы гореть. На кончике языка остался всплеск сладкого вкуса.   — Садись на меня… — в приказном тоне прохрипел Канат в губы девушки и положил раскалённые ладони на её бёдра.   Томная и податливая Эким, медленно повиновалась его настойчивым рукам и присела сверху, образуя лодочку. Комната накалилась, распаренная кожа воспалилась и повлажнела. Воздух пропитался эротикой. Возмутительница его спокойствия ворвалась осенним ветром в его размеренную жизнь, и сейчас, сидя на его бёдрах, вынуждала напрочь забыть о травмах и раствориться в ней. Их тела были так близки, что это кружило голову, особенно когда она доверчиво и беззащитно жалась к нему: бёдрами к бёдрам, пахом к паху. Когда он соловьиными глазами заглянул в её помутневшие глаза с поволокой, увидел два кусочка шоколада устланные туманной поволокой. Эким почувствовала пульсирующий член. Она даже не представляла, насколько Канату тяжело сдерживаться, насколько ему приятно это утяжеление в паху. Девушка медленно приспустила рубашку с плеч парня и обнажила его плечи. Эким сглотнула скопившуюся слюну, наблюдая перекатывание мышц под загорелой тугой кожей с оливковым подтоном. Девушка неуверенно провела губами по покрывшейся испариной мужской груди, одновременно лаская плечи тонкими пальцами. Канат испустил глухой стон. Жарко. Настолько, что пот мелкими гроздочками стекал по исказившемуся от удовольствия лицу. Он огибал шею и стекал по ключицам. Заколдованный первобытным желанием Канат рывком стянул блузу с Эким и небрежно швырнул её на пол. Девушка почувствовала, как что-то горячее и увесистое упёрлось ей в бедро. Канат принялся исследовать пальцами и рассматривать голодным взглядом хрупкие плечи Эким, в которые врезались тонкие бретели лифа. Парень сомкнул пальцы на талии девушки и погладил раскалёнными ладонями её влажную спину. Его руки направлялись выше к застёжке. Лифчик, наконец, расстегнулся, спал и открыл взору поднявшуюся упругую грудь.  Канат словно одурел. Он вцепился настойчивым языком в мягкий розовый сосок, заставив Эким вздрогнуть и выгнуть поясницу до лёгкого хруста. Застонав, она наклонила голову и стала следить, как его язык жадно танцевал вокруг соска, мял его и аппетитно посасывал, будто слизывал медовую глазурь с карамельных ореолов. Чувство внизу живота было настолько щемящим и иступляющим, что заставило потерять голову. Эким уже не сомневалась, что готова зайти дальше, готова почувствовать этого парня глубже, ощутить частицу его горячей плоти в себе. Проглотив ртом надсадный стон с её губ, Канат вцепился пальцами в бёдра Эким и уложил её на спину. Очарованный её феромонами, напоминающими по аромату вереск. Он зачарованно взял в руки маленькую ножку Эким и провёл языком от косточки до голени, оставляя влажный след.   — Мне прекратить? — Канат лукаво уставился исподлобья и застыл.   — Ещё, — томно шепнула Эким и завертелась, сминая простыни под размякшим мокрым телом.   И это еле слышное «ещё» настолько подстегнуло парня, что он рывком стянул остатки одежды и согнул ноги Эким в коленях. Её промежность произвела неизгладимое впечатление на Каната. Он растерялся от нахлынувших чувств, услышал громовые удары собственного сердца. Остальной мир буквально перестал существовать. Когда парень вдохнул запах ароматной поблескивающей смазки, его затрясло от возбуждения и волнения. Он приблизился к телу Эким и с наслаждением скользнул языком по головке клитора. Влажная девушка с облепившими шею и лицо волосами выглядела для Каната, как никогда аппетитно, словно долгожданное угощение. Эким начала захлёбываться воздухом, когда парень впился губами в самое уязвимое место. Тело пронзило сотнями стрел возбуждения, заставляя мышцы пульсировать и сокращаться, тело дрожать, а ноги разъезжаться в разные стороны. Канат думал, что руководит процессом, но на самом деле руководила уже Эким, а парень лишь растворялся в её хриплых стонах и был похож на ласкового мурлычущего котёнка у неё между ног. Он ласкал языком набухший и покрасневший очаг возбуждения, то нежно посасывая клитор, то, разминая его пальцем, давил, игрался с ним так, что за уши было не оттянуть. Она судорожно вцепилась в мягкие волосы Каната и потянула их на себя. С трудом подняв потяжелевшие глаза, давая понять, что не в силах больше сдерживаться. Нависая над Эким, он втянул мочку и потёрся своим возбуждением. Девушка почувствовала, как густая капля предэякулята скатилась по её бедру. Забывая о том, что иногда нужно дышать, Канат ловко надел презерватив и вошёл наполовину. Эким жалобно заскулила и до крови закусила и без того набухшую губу, похожую на облизанный вишнёвый леденец. Он склонился ниже, широко открыл рот и громко задышал ей прямо в губы.   — Я тоже не хочу, чтобы тебе было больно.   На этих словах он вошёл до упора. Исступлённый восторг и вскрик Эким наполнили комнату. Он медленно, но уверенно сделал толчок наряженным и налитым кровью органом, а Эким вцепилась ногтями в плечи парня, стараясь сдерживать стон боли и удовольствия. Внутри всё постепенно стало переворачиваться. От жжения распирало настолько, что мышцы живота задрожали. Тела, разгорячённые и липкие от влаги, склеивались, скользили и шлёпались друг о друга. Хлопки учащались по мере нарастания темпа. Непристойные звуки ласкали слух, они были доказательством, что там внизу хорошо и приятно. Канат перевернул Эким на живот, чтобы продлить удовольствие. Разводя её ноги и пожирая глазами упругие ягодицы, шлёпнул так смачно, что нежная девичья плоть всколыхнулась.   Он снова вошёл, поменяв угол проникновения, а Эким, чувствуя в себе уверенные толчки, уже не сдерживалась и стонала. В порыве страсти парень жадно ощупывал её прелести и наэлектризовывал пальцами чувствительный клитор. Стоны Каната сорвались на рычания. Ускоряя темп, парень снял презерватив и густой струёй семени излился на ягодицы девушки. Он сошёл с ума от понимания, что овладел самой желанной девушкой в его жизни.       Озан свернул в поворот и припарковал машину у мечети. Парень настолько редко бывал в святых местах, что боялся войти. А вдруг священное место не примет его чёрную душу, и он потеряет сознание, не успев войти туда?   Мысли снова одолевали его. Когда парень увидел поцелуй Барыша и Хазал возле школы, Озан вкусил сполна больную чёрную ревность. Ревность, которая стала катализатором подставы. Он не мог удерживать свои чувства, потому что выстрел пришёлся прямо в сердце, в его глупое сердце. Откуда этот Барыш вообще взялся на его голову? Может, его изничтожало желание самому целовать эту девушку? Наслаждаться изгибами её тела, зацеловывать глазки, в которые так и хотелось бесконечно заглядывать. Сминать нежную попочку, осыпать поцелуями каждый пальчик, гладить блестящий шёлк волос и губами касаться нежного бархата кожи. Дьявол.   Но хотелось, чтобы и её руки ласкали его тело. Озану хотелось, чтобы и Хазал трогала его в самых чувствительных местах, которые при её появлении изнывали тянущей болью. Болью. Но болью сладкой. Озан думал много. В конце концов, понял, что он мазохист. Иначе, как объяснить странные мазохистические желания? Хотеть, чтобы её наливные мокрые губки тёрлись о его член. Только бы раз ощутить её ласку и пропитаться этой мягкой энергией невинного удовольствия. Но в то же время и не облучить своей энергией запредельной черноты. И больше всего гневило парня, что из-за этих мыслей он ночами должен пачкать простыни, думая о Хазал, когда она о нём вообще никогда и не думала. Он был никем для неё. Тенью в её жизни, в то время, когда она для него была абсолютно всем.