Храброе сердце плачет и смеётся

Эким слышала удары собственного сердца, а внутри всё холодело от страха. Сжав телефон в ледяных, запотевших ладонях она не решалась набрать Канату. Несмотря на то, что и хотелось услышать его голос, хотелось, чтобы пришёл, чтобы забрал её, девушка осаживала саму себя. Несколько дней его не было в школе. Азиз появился всего один раз и то урок до конца не выстрадал. Синяки под глазами и помятый вид говорили, что парень не настроен на волну тёплого дружеского общения и, судя по всему, он переживал нелёгкий период. За эти пару дней Мелиса действительно превратила её жизнь в томительный кошмар. Проблемы начали сыпаться, будто из рога изобилия. Каждый раз, когда Эким оставалась одна дома, а мать уходила на ночное дежурство, они налётом окружали дом и настырно тарабанили во все двери и окна. Удручающим кровожадным голосочком они орали: «Дорогая, мы знаем, что ты дома! Открывай, Эким!»       Когда концентрация страха зашкаливала, оголяла и без того чувствительные нервные сплетения, Эким заползала под стол, выключала свет и качалась в темноте. Она надеялась, что они перестанут, подумают, что никого нет дома. Но они не уходили. Они не прекращали. Они настойчиво терроризировали её часами. В школе себя не выдавали. Но воздух в классе, словно был насыщен зловониями и токсичными испарениями. Такая атмосфера не благоприятствовала учёбе и здоровому отношению в коллективе. А наступал вечер, и они приходили снова, снова приходили, третью ночь подряд. Решившись вызвать полицию, Эким ещё и нагоняй получила за ложный вызов, потому что при свисте мигалок зверинец трусливо разбегался. Эким не рассказывала маме, ведь боялась, что будет хуже. Забавным парадоксом являлось, что действительно было бы хуже.       Увидев в больнице смятение и растерянность племянницы, Суна отвела её в сторону и, успокаивая толи себя, то ли её, обхватила лицо ладонями.       — Сейчас всё будет хорошо, — подрагивающим голосом прохрипела женщина.       Мир Хазал рухнул в одночасье, и она оказалась в тяжёлом и давящем вакууме. Больничная среда и едкий запах лекарств всегда вызывали дикий восторг. А сейчас сердце забилось, и поры все раскрылись от осознания реальности. Издевательства в школе, придирки и обесценивание Барыша, ночные подработки и вечно качающая пустую коляску соседка. Понимание, что ничего не будет, как раньше. Она растерянно кинула взгляд на Азиза, смотревшего в одну точку, а потом на Каната, который нервно притопывал ногой, опустив голову. На глаза навернулись слёзы. Хазал ласково опустила руку Суны. Медленно и аккуратно, будто боясь обрушить на себя гнев или сказануть очередную провальную глупость, присела рядом с Канатом на самый краешек стула. Неуверенно положила ладонь ему на плечо и осторожно погладила, подушечками пальцев, еле касаясь шероховатой ткани синего пиджака.       Если он будет её ругать — она не обидится, она никогда не обижалась. Сильная рука неожиданно потянула её на себя, и девушка оказалась прижата к груди. Его лицо исказилось и покраснело, слёзы брызнули градом и смешались с тихими всхлипами.       — Его увезли после разговора с Сулейманом, — выдавил Канат, сильнее сжимая плечи Хазал. — Из-за этого урода он умрёт.       Поддавшись эмоциям и пропуская через себя тяжёлые удары их общего горя, Хазал уже не всхлипывала, а рыдала взахлёб, во весь голос. Оголённые души выстроили невидимую связь, превращая в шторм, то, что двухлетнее отчуждение таило. Найдя избавление, эмоции прорвались наружу. Азиз встал между ними и заключил в плотное кольцо рук, отбросив стеснение и предрассудки.   Когда дверь палаты распахнулась, они накинулись на доктора и перегородили путь.       — Как мой муж? — с отчаянием в голосе и надеждой в глазах спросила Суна.       — Он пришёл в себя, — ровным тоном сообщил доктор и тотчас услышал синхронный облегчённый выдох. — Но господину Рызе срочно нужна операция.       — Да, конечно, делайте. — Канат небрежно потёр сонные глаза.       — Нам можно к нему? — тихо поинтересовалась Суна.       — Конечно, проходите, — доктор одобрительно кивнул и указал на дверь.   Они, не медля ни минуты, отправились в палату.   Господин Рыза задумчиво глядел в потолок, практически не моргая. У изголовья тихонько гудел увлажнитель воздуха. Дети облепили его койку, словно птенцы, щебеча без умолку, насколько они волновались о его здоровье.       — Слушайте меня, — он, наконец, обратился. Дети послушно наклонились, впитывая каждое слово. — Когда я умру, — начались недовольные воздыхания, но Рыза стоял на своём. — Обещайте, что позаботитесь о Хазал, а наследство я перепишу поровну.       — Уф-ф-ф! Папа, ты неисправим, — улыбнулся Канат, понимая, что самое страшное было позади.       Азиз сказал, что задержится, поскольку у него были кое-какие дела. Канат и Хазал отправились в школу. Сидя в машине, Хазал доказывала Канату, что его отец — неисправимый ипохондрик.       — Говорю тебе, что всё зло из-за этой семейки, — вызвериться Канат, ударив руль.       — Это точно, — Хазал поникла.       — Чего у тебя такие синячища под глазами? — он неожиданно подколол сестру. — Барыш не даёт спать по ночам?       — Нет, — Хазал тревожно смяла юбку. — Я очень обижена на тебя, Канат.       От удивления он вскинул бровь и ухмыльнулся.       — Хо-хо-хо, — лукаво взглянул Канат. — И почему же?       — Это вы с Озаном во всём виноваты! Я никогда вас не прощу! — капризно воскликнула Хазал.       — Эй, мелкая, ты чего? — Канат отвлёкся от дороги и потрепал ей волосы.       Лицо Хазал настолько быстро покраснело и настолько быстро она начала реветь, что Канат запаниковал, начал метаться и не знал, что делать. Может сальто? Или на руках постоять, станцевать или на голове покрутиться? Прямо детство вспомнил, когда Хазал манипулировала слезами и бежала жаловаться Рызе, а Канату потом влетало. Он засуетился и достал из кармана конфету. Хазал капризно откинула руку, и её плачь разразился ещё громче. Канат покрутился по сторонам и достал бутылку воды из бардачка, но и здесь не угодил.       — Ну что? Что? Что мне сделать? — сдался парень.       — Они нам жизни не дают! — сквозь всхлипы выла Хазал и понемногу всё же успокаивалась. — В школе делают вид, что ничего не происходит, а вчера ночью Мелиса пришла ко мне в магазин. Они таскали меня по полу за волосы, а потом пришёл покупатель и прогнал их, — Хазал заметила, как глаза Каната наполнялись яростью. — Они пришли к Эким, когда она была сама дома. Ты не представляешь, что они сделали с её кухней, — глаза Каната уже осатанели, и он сильнее надавил по газам. — Они её душили…       Девушка показала ему фотографии до и после, которые удалось запечатлеть.       Канат старался удерживать себя в руках, но чувствовал, что не удержит и вот-вот вырвется. Когда они приехали в школу, он сказал сестре идти на литературу, а сам задержался и написал Озану многозначительную смс: «Безобидных выведи из класса».       Хазал на долю секунды стало легче, ведь с Канатом они заключили вроде бы мирное соглашение. Поэтому девушка, не, опасаясь за свою жизнь, забежала в класс и уселась на место. Следом зашёл Озан и попросил выйти практически всех её одноклассников, а потом подошёл к Эким, Лейле и Айше.       — Выходим, — его тон был беспрекословным и значило это, что выходить надо немедленно. — А ты, поможешь, — шикнул Бекиру. — Дверь держать будешь.       Зная, что Эким будет возмущаться громче всех, Озан пояснил это, как техническую заминку. Мелиса обратила внимание на хаотичные движения, но значения этому не придала. Озан подошёл к парте Хазал и недовольно сжал губы.       — Тебе особое приглашение нужно? — строго повысил тон и Хазал тут же подняла глаза.       — Что? — она только хотела поесть, но, видимо, и это уже нельзя.       — Выхо-о-одим, — Озан протянул с нажимом и указал на дверь.       — Не хочу, — фыркнула девушка и уткнулась в парту.       Спаси его Аллах. Без лишних церемоний он поднял стул вместе с Хазал. Не обращая внимания на её протесты, Озан вынес её в коридор прямо на троне и поставил в режим ожидания ко всем остальным.   Начались перешёптывания. Эким переглядывалась с друзьями. Когда Канат показался на горизонте, гул внезапно прекратился, а пришедшая на смену тревога окутала всех ожидающих. Размеренными шагами он направлялся в класс и волочил по земле железную биту, которую удачно обнаружил в багажнике. Пронзительный звук металла резал уши. Ребята замерли.   Он приблизился к выстроившейся шеренге и нашёл Эким, резко повернул голову и взглянул прямо в глаза. Но его взгляд изменился, стал другим, что-то в нём было жутковатое. Не сказав ни слова, он вошёл в класс, и дверь захлопнулась. Роли поменялись мгновенно и все, кто вчера был всем, сегодня стали никем. Да и сам Канат увидел мир глазами отщепенца, когда ты один вынужден идти против ещё вчерашних товарищей. Он холодно окинул взглядом своих друзей, и эта невнимательность и беспечность играла с ними злую шутку. Озан устроился на подоконнике, подался туловищем вперёд, готовясь к началу головомойки.        Придав жестокости взгляду и волоча по полу железо, Канат медленно, но уверенно, подходил к парте, где сидели вместе Джан и Бурак. Какая удача. Пусть начинают обратный отсчёт.       Мелиса понимала, что сейчас Канат будет ломать с удвоенной силой, поэтому вместе с подружками оттеснилась к стеночке. Единственное, что оставалось — это просить за себя всевышнего.       Ловкий взмах и первобытная ярость в глазах. Он со всей силы рубанул по парте тяжёлым куском металла прямо посередине. Раздалось пронзительное яростное эхо, и друзья синхронно увернулись, эффектно отлетая в противоположные стороны. Застывшие пеленой дикого ужаса глаза уставились на расколотую пополам парту.    Озан внимательно бдел и понимал, что накостылять таковым, особых навыков не надо, а Канат одним взмахом ладони этих серых мышей выключит.   Парень незамедлительно двинулся им навстречу, а они отползали и молили о пощаде. Шок и непонимание. Канат, не раздумывая, замахнулся и оглушил Джана.  Первый удар пришёлся по спине. Затем он наметил траекторию и методично ударил по рукам. Он работал молча, холодно и отстранённо. Новый взмах. Тот отчаянно прикрыл голову. Не спасло. Хлёсткий удар по почкам. Тело Джана обмякло, словно резиновый шланг. Канат тяжёлой ногой придавил локтевой сустав. Хруст. Крик о пощаде. Громкий хруст. Мольба в глазах Бурака. Когда недоброе лицо Каната хищно ощерилось, и взгляд метнулся уже в его сторону, он небрежно откинул кусок железа и достал из кармана нож бабочку. Затем присел на корточки и эффектно покрутил у лица дрожащего одноклассника. Его он тоже не собирался обделить вниманием. Размашистый быстрый мазок у лица и Бурак схватился за щеку, а из глубокого пореза хлынула кровь. Здесь уже и Озан напрягся. Его глаза расширились, когда он увидел, что Канат сейчас с полной уверенностью пырнёт Бурака. В одно мгновение он оказался между ними.       — Чёрт, — Канат посмотрел на истекающую кровью и трясущуюся руку Озана, которой он перехватил остриё ножа. — Ты что сделал?     Шокированные глаза Каната уставились на Озана. Тот зажмурился и отвёл руку в сторону, пока кровь стекала и покрапывала на пол.        — Я спас тебя, идиот! — прошипел ему на ухо Озан.       — Тебе больно? — напряжённо, бегая глазами, спросил Канат.       — Нет. Ты всего лишь пырнул меня ножом!    Они стояли вдвоём посреди класса и почувствовали на своей же шкуре, что значит ловить осуждающие, отторгающие и презрительные взгляды. Но вдруг на Мелису что-то нашло, она испуганно вжалась в Эдже.   — Он меня ударил! Он меня ударил! — начала вопить во всё горло девушка.   Они зажали уши от неприятного звона и многозначительно упёрлись друг в друга глазами. Единственное, что хотелось сделать Канату с Мелисой — вырвать её язык с основанием вплоть до шейных позвонков. Он медленно подошёл к девушке, и она тут же преобразилась, а страх будто испарился. Конечно же, Мелиса понимала, что Канат её не ударит.   — У тебя проблемы с контролем агрессии, — её лицо расплылось в издевательской улыбке. — Тебе надо держать себя в руках, дорогой.   В классе нависла гробовая тишина, а в коридоре слышались рассуждения и гул ребят. С ними уже стоял учитель Зия, а директор в это время вызвал скорую, и находился уже в пути. Канат быстро разогнался и со всей силы всадил нож в стену в пяти сантиметрах её лица. Девушка ахнула и расширила глаза.   Озан прислушался и понял, что за дверью начинал происходить какой-то замес, а это обозначало, что нужно как можно скорее уносить ноги. Он обернулся назад и напоследок окинул взглядом корчащихся, еле живых одноклассников.   — Значит так, — тяжело дыша начал Озан. — За непослушание и самостоятельность каждый день будете ссаться в штаны.     Дверь распахнулась, и они вышли в коридор, тяжело дыша, словно голодные звери. Рубашки испачканы кровью, будто у самых настоящих мясников. А девушки испуганно затаив дыхание, нерешительно подглядывали на дверь и слушали тихое падение капель крови. Канат молча подошёл к одноклассникам и уставился на Эким и Хазал.    — Если бы вы не промолчали, этого всего бы не было, — прохрипел Канат, развернулся и нервно пошагал вперёд.      Девушки испуганно посмотрели на руку Озана.    — У тебя кровь? — Хазал раскрыла рот от удивления.    — Не-е-ет. Это кетчуп, — раздражённо выплюнул Озан и пошёл вслед за Канатом.     Эким подпрыгнула на месте, когда раздался настойчивый стук в дверь. Девушка по инерции сжалась в комочек, но неугомонный громкий голос, с которым смешивались глухие удары, заставил её успокоиться.   — Открывай! Это я! — не унимался Канат.   Эким распахнула дверь и вопросительно уставилась на парня. Она сразу оценила внешний вид. Видимо, уже переоделся. Белая футболка и джинсы. А он уже был раздражён и явно чем-то недоволен.   — Ничего не хочешь мне рассказать? — он бесцеремонно сделал несколько шагов, оттесняя её на порог.   Парень широко расставил ноги и сунул руки в карманы.   — Ну?   — Я вызывала полицию, я думала, что справлюсь сама, — ответила Эким, виновато понизив голос. Она догадывалась, что Канат ещё зол, и, возможно, не без основательно.   Канат вдруг рассмеялся и обречённо схватился за голову.   — Ты серьёзно думаешь, что полиция что-то бы им сделала? — он поразился её наивности. — Эким, у тебя мама в департаменте работает? — молчание, — Нет? Тогда какого хрена ты себя возомнила всесильной? — в парне говорила злость на самого себя, что допустил это. Чего-чего, а в дома они ещё не врывались. Ведь дом — это святое, это крепость, где человек должен чувствовать безопасность, а не животный страх.   Эким отвела взгляд, смотря сквозь него. Будто Канат стал прозрачным, а его слова, его голос и то, КАК он говорил, казались настолько жестокими, что эта жестокость обезглавливала. Они вернулись к тому, откуда пришли. И на что только надеялась?   — Да, ты, наверное, прав… я слабачка, — уголки губ дрогнули и опустились.   Канат почувствовал, как в нём начинала закипать кровь.   — Ты прав. Ты прав. Я никто, — забормотала девушка и завертела головой. — Ты же за этим сюда пришёл? Чтобы сказать мне это?   Глаза Каната так и вспыхнули, когда Эким начала его выталкивать. Он перехватил и сжал её запястья. И чем больше девушка отпиралась, тем ярче, раз за разом разгорались его глаза.   — Успокоилась? — переспросил Канат, но Эким возобновила попытку выгнать его.   Тогда Канат не выдержал и рывком потянул её на себя. Они врезались друг в друга и одежда, будто начала дымиться на разгорячённых телах. Кожа стала чувствительной и гипервоспалённой. Канат обхватил ладонями лицо Эким, прижимаясь к её тёплым губам. Секунда шокового состояния. Эким почувствовала удары собственного сердца, кровь хлынула в голову, а в висках застучало и загудело. Внизу живота закололо, заныло, потянуло сладострастной истомой. Но девушка со всей силы стиснула зубы. Эким уже почувствовала врезающуюся твёрдую сочащуюся возбуждением плоть молодого парня, который не давал прохода и не намерен был сбавлять пыл. Канат был намерен терзать губы Эким, пока мышцы не начнёт сводить.    Канат зажал ей нос пальцами, перекрывая дыхание. Эким пришлось разомкнуть губы, чтобы урвать глоток воздуха. Воспользовавшись ситуацией, Канат с долгожданным аппетитом попробовал её на вкус и всосался в её рот. Эким задрожала, размякла и начала неуверенно отвечать. Парень толкнулся глубже, посасывая податливый язык, и лизнул поверхность неба и щёчек. Углубил сильнее, движение языка ускорилось, между ними происходила борьба. Пах Каната настолько свело судорогой, что пришлось прижаться к Эким и делать толчки. Уверенные и властные фрикции. Захотелось положить ладони ей на ягодицы и ощутить её тело, ощутить как же там на самом деле. Девушка охнула и коснулась ладошками груди Каната, почувствовав надёжный тыл и защиту. Канат погладил спинку, ощущая лихорадочный жар девушки, затем потрогал ниже и сжал упругие половинки, нежно побивая и лаская. Он набрался смелости и скользнул меж ягодиц. Поцелуй казался Эким настолько бесстыдным, что даже руки Каната на её заднице не казались таким бесстыдством, как его язык у неё во рту. Он тяжело застонал и поймал нижнюю губу девушки. Посасывал, игрался, оттягивал, чувствовал, что хочет зайти дальше, хочет больше, хочет не просто войти в неё, хочет смешаться с ней. Он представлял, что и в те, другие губы он будет впиваться с таким же удовольствием. Они наверняка у неё не менее сочные, горячие, мокрые, розовые. Розовая полоска. Уф! Канат представил, что касается промежности и похоть заставила отодвинуть атласные шортики и воплотить желаемое, запустив туда ладонь. Он потрогал через хлопковую ткань нижнего белья клитор и почувствовал, насколько трусики, пропитались её соками. Канат засопел и надсадно задышал, выпивая из девушки влагу, последний воздух и тяжёлые внутриутробные стоны. Он нежно ласкал и массировал клитор и одновременно преследовал её рот, то, добавляя немного языка, то, увеличивая давление. Для Каната эти губы — вершина сладострастия, её губы — спелая вишня. Алые, блестящие, мягкие, набухшие от настойчивых поцелуев и покусываний. Они блестели от его слюны, и слюна тянулась ниточкой между спелых вишенок. Когда он слегка отстранился, их поцелуй стал настолько мокрым, что пришлось слизывать поблескивающую слюну с её губ. Он хотел облизать всё её тело. Ни сантиметра не оставить. Эким закрыла ладошками лицо и пошатнулась на месте. Как бы Канат ни хотел зайти дальше, а он понимал, что сегодня, особенно в таком перевозбуждённом состоянии может её взять прямо на кухонном столе. Эти мысли заставили парня прийти в себя, а главное — уйти самому пока не поздно.   — Эким, — обратился Канат, в то время как глаза его были полны похоти. — Ты нечто… впредь… ничего не делай без моего ведома…   Канат тяжело вздохнул и поцеловал Эким в макушку. Девушка очнулась и подскочила только, когда тяжёлая дверь громко захлопнулась за ним.   — Да что это было? — Эким не переставала улыбаться, слегка хлопнув себя по щекам. А Канат, садясь в машину, всё ещё не переставал облизывать и трогать губы.   Вечер посещений не закончился. Барыш приехал по адресу, который отправил Озан и бонусом ещё отправил сообщение «Квартира тринадцать. Не благодари». Но как бы там ни было, Озан отдавал себе отчёт в том, что Хазал всё ещё приходилась сестрой Канату и по совместительству беззащитной натурой, которая осталась без тыла. И если её обидят, не просто посмеются и обзовут в школе, а действительно надругаются, то никто не придёт на помощь. А люди чувствовали её доброту, мягкий уступчивый характер. Для таких парней, как Барыш она горячий огонёк, светлая искра, изящество и мягкость. Вот почему Барыш так стремился о неё погреться, назойливо себя вёл и старался заслужить внимание. Чем ароматнее цветок, тем больше он привлекает вредителей.   Баре в абсолютных непонятках, но с лёгкостью миновал спящего консьержа и поднялся на второй этаж. Хазал в это время только легла спать, она буквально валилась с ног после тяжёлых трудовых и больничных будней. Звонок в дверь заставил девушку подскочить. Да кто же это? Сонная и ворчащая она пошла открывать дверь и, не разбирая, кто по ту сторону затаился, открыла. Сначала выглянул её любопытный нос, а потом и лицо. Что? От шока тело обомлело, голос пропал, язык парализовало. Он силой распахнул дверь, едва не выдрал с корнями и вошёл вовнутрь. Он замедлился у порога, Хазал молчала, Хазал перепугалась до смерти. Он включил свет и осмотрелся по сторонам, а затем усмехнулся.   — Бизнес значит… — заметил парень и, не снимая обувь, вошёл на кухню и по-хозяйски присел на стул, словно у себя дома.   Хазал трусило, она пошла следом, пропуская через сердце дозу свинцовой дроби. Это конец. Она опёрлась о стену и глазами перепуганного мышонка глазела и молчала. Лицо дрожало, руки дрожали, слёзы накатывались на глаза, горло настолько саднило, что захотелось залить в себя литр святой воды. Барыш абсолютно спокойно достал пачку сигарет и положил на стол. А для Хазал каждое движение, казалось, невероятно громким, оно оглушало. Барыш подкурил и сделал смачную затяжку, стряхивая пепел на пол.   — Не кури, мне плохо от этого запаха, — голос дрогнул, а голосовые связки, будто жгутом сдавило.   Он даже не обратил внимания и абсолютно, без всяческого уважения, жадно курил.   — Мда-а-а-а-а-а-а… какая нищета… — с неким цинизмом заметил Барыш.   — Это всё? — спросила Хазал, понимая, что это конец. Тогда пусть не мучит и уйдёт с миром. Она его не потревожит никогда.   — Хотела подняться за счёт меня, а? Бизнес! — он неожиданно вскочил с места и приблизился к девушке, схватив за волосы, а в зубах ещё держал сигарету.   Хазал оцепенела от страха.   — Т-т-ты мне, п-п-п-правда, нравишься, — пискнула девушка. — Я боялась этой реакции.   Он крепче вцепился в волосы у корней и выпустил дым ей прямо в лицо. Хазал закашлялась. Парень швырнул окурок на пол. Надавливая сильнее на ее макушку, Барыш поставил Хазал на колени. Девушка громко заплакала.   — Соси, — холодно приказал он.   Хазал упёрлась ладонями в его бёдра и начала молить, чтобы ушёл и оставил её в покое. Но Барыш со всей силы ткнул её лицом в пах.   — Я. Сказал. Соси. — Он достал телефон, наслаждаясь девичьими страданиями и горькими слезами.