Я помогу!

— Вам работать, я так понимаю, не надо? — возмутился Союз, встречая приехавшего сына. — Ой, да ладно тебе… Там в любом случае документов выше крыши, так что нормально спать я хоть так, хоть этак ближайшие месяцы не буду, — Россия невесело усмехнулся, уже представляя предстоящие бессонные ночи, — А мы в этот раз не вдвоём. — С кем ещё? — С остальными твоими детьми. Они тебя столько времени не видели, я вот и решил всех собрать. Там, конечно, не без трудностей, некоторых кое-как уговорил, но приедут все! Осталось подождать немного.       Они вчетвером сидели в гостиной, разговаривая о всяком. Рейх был сегодня немного не в духе, так что в основном молчал. А без настроения он был, так как стал в последнее время сильнее уставать. Костыли, которые советовал врач, они приобрели, и немец пытался перемещаться с их помощью, но это было проблематично для него, так как раньше он никогда ими не пользовался, а после месяцев, проведённых в коляске, было ещё сложнее адаптироваться к изменениям. С непривычки он в первые дни умудрился даже пару раз упасть, когда коммунистки не было поблизости. А теперь ещё и новость, что в доме в следующие часы будет аж 18 людей! Он не особо любил шум, а от такой оравы он наверняка будет. Понятное дело, что раньше приходилось выступать перед толпой, но это ведь совсем другое!       По комнате вдруг раздалась вибрация. Звонил телефон России. Он взял трубку. — Они сейчас подъедут. Пойдём встречать? — Завершив разговор, спросил Федерация.       Союз сразу согласился, Рейх молча помотал головой, младший немец тоже отказался. Русские вышли из дома, так что ариец остался наедине с сыном. — Wie geht es dir? — спросил старший, чтоб разбавить внезапную тишину. Да и с ребёнком своим стоит поговорить, они ведь редко видятся. — Mir geht's gut, — он отвёл взгляд, не зная, что вообще можно рассказать. — Und wie geht es der DDR? — Рейх внимательно смотрел на сына, который за секунду будто уменьшился в размерах. Глаза младшего заметно округлились, а руки подрагивать. — Deutschland? — Verstehst du das, Papa… Es war nicht leicht für uns… Und es war in Momenten noch schwerer für sie, — Германия замялся. Ему было очень неприятно говорить о таком со своим отцом. Всё-таки имя сестры давно стало отдаваться болью в сердце, но он очень старался не заплакать. — Im Allgemeinen ist sie nicht mehr am Leben, — как на духу выпалил младший, не смея поднять своих глаз.       А в это время мир Рейха стал крошиться с ужасной скоростью. Мозг отчаянно не хотел слышать, что та самая догадка, которую он отмёл ещё в начале, оказалась правдивой. Все месяца жизни с Союзом он думал, что дочь просто разочаровалась в нём и потому не захотела даже навестить. И ему было противно осознавать, что он — её отец — был такого мнения о собственной дочери.       В этот момент за дверью послышалось множество голосов, а через мгновение все эти голоса уже были внутри дома. Все эти люди приехали только ради того, чтоб повидаться с отцом. Друг друга они и так видели на вечных собраниях и встречах, а вот родителя многие не видели очень давно, и все приехали, несмотря на не всегда хорошие отношения с братьями и сёстрами. Как же Союзу повезло… У него много знакомых, готовых отвлечься от дел и приехать к нему, он явно не одинок. Рейху оставалось лишь с печалью и завистью смотреть на то, как коммунист весело общается с гостями. Все, кто был у немца, это его дети, а сейчас, именно в тот момент, когда отчётливо ощущалось одиночество на контрасте с общительным русским, он вдруг узнал, что одного из детей нет в живых. Сердце неприятно ныло от осознания всего этого. Хотелось куда-то деть нахлынувшие эмоции. Но что он может сделать, когда в доме посторонние люди? Не начать же внезапно рыдать или крушить всё вокруг?       Союз вернулся в гостиную. Он был в приподнятом настроении, но, заметив растерянность, тревогу, горе и многие другие явно не радостные эмоции на лице возлюбленного, опешил. — Что с ним? — тихо спросил он у младшего немца. Тот ещё тише, дабы лишний раз не напоминать отцу ужасающие известия, пересказал диалог коммунисту.       Мужчина смутился ещё больше, узнав причину такого настроения нациста. С одной стороны, арийцу явно стоит сейчас побыть вдали от такого скопления людей, но оставить его одного в такой момент совесть не позволяла, а надо ведь ещё находится рядом с гостями. — Рей… — заговорил он, даже не придумав, что конкретно говорить. — Пап, ты там скоро?! — В гостиной появилась пара сыновей русского, судя по всему, отправленных за потерявшимся где-то родителем. Заметив нациста, они то ли с ненавистью, то ли с испугом глянули на него. Все гости были предупреждены о том, почему их отец находится здесь, но неприятные воспоминания давали о себе знать. Тем не менее по поводу немца они промолчали. В отличие от самого немца… — Verschwindet von hier, — рыкнул он, глядя на лишних в этом доме людей с какой-то странной ненавистью. Последнее, что он хотел видеть сейчас, так это то, как хорошо другим, а тут перед его носом крутится вся родня Союза, когда он сам ужасно одинок!       Латвия и Эстония тихо фыркнули, дабы не ляпнуть лишнего. В комнату ввалились, напрыгнув на братьев, Молдавия и Литва, заливисто захохотав. — Латвия, меня Украина обижает! — шутливо хныкающим голосом пролепетала литвинка, тут же характерно взвизгнув, стоило вышеупомянутому резко и внезапно поднять её на руки.       Украинец взял девушку аккуратно за подмышки и тут же принялся её щекотать. На громкий смех пришли уже кавказские страны с Россией, которые с охотой подхватили дружный смех, разнимая горе-парочку. — Тц, ведёте себя, как дети, — голос наци прервал всю весёлую атмосферу.       Неожиданно настала тишина, давящая своей тяжестью на всех присутствующих. В этой и без того напряжённой атмосфере раздалось предложение: — Может, увести его куда-нибудь, чтоб не мешался?       Рейх, заслышав это, со злостью глянул на толпу стран, намереваясь уже нагрубить в ответ, но, к сожалению или счастью, не разобрал, кто из всех этих людей посмел сказать такое. — Никого мы никуда уводить не будем, — встал на защиту возлюбленного коммунист. — А мне нравится идея. И с каких пор ты его выгораживаешь? — спросил Латвия, чуть даже возмущаясь такому. — Да, кстати… С чего это вдруг? — согласился Грузия. — Он инвалид… — сказал Союз как можно аккуратнее, будто надеясь, что немец, которому эта формулировка не нравилась, не услышит этих слов. — Нельзя так относиться к человеку с… проблемами. — Ты забыл, что он сд… — Киргизию прервали. — Не забыл. Но ради одних вещей иногда стоит пренебречь другими, — Союз глубокомысленно махнул рукой. Ситуация подходила под описание «шутка смешная — ситуация страшная». — Особенно, если они стары. — Да ты с ума сошёл!       Хор из нескольких голосов возглавила, на удивление, миролюбивая Беларусь. — Тата, неужели ты хочешь пренебречь всеми миллионами жизней?! А как же сожжённые деревни, высеченные города, разрушенные страны?! — Наши народы четыре года мучились ради победы, которой, ты считаешь, можно «пренебречь»?       Гомон становился всё громче. В стороне стояли только две страны: Германия и Россия. Им и в правду было нечего сказать. Они помнили ту боль, слышали те крики и были там. И именно этим воспользовались другие республики. — Россия, ты ведь не сын этой мрази, так не молчи же! — Казахстан нервно взмахнул золотистыми крыльями. Да, остальные страны тоже пришли из-за поднявшегося шума. — Я не поддерживаю ваше решение, но и не на стороне Рейха. Человечным нужно быть всегда и в любой ситуации… — Он мелко передёрнул плечами. Всё-таки, именно он и принял больше всего беженцев с Украины, помогал врагам и знал, насколько порою могут быть жестоки даже воплощения. — И это говоришь ты, когда ведёшь войну с моим народом?! — Украина резко отделился от толпы братьев и сестёр, но его тут же за шкирку оттащила Беларусь под тяжёлый взгляд отца. — Украина! — он прикрикнул на среднего сына, но тише от этого в комнате не стало. — Пап, он лживая тварь! Ты и сам это прекрасно знаешь! Он предал тебя, а сейчас висит на твоей шее, не выпуская из четырёх стен! — украинец и не думал останавливаться, но теперь к нему присоединились и другие братья. — Да даже Герман ничем не лучше! На отца своего похож, как копия! Не ты ли сейчас предаёшь Россию, поставляя оружие в Украину? — Грузия и Узбекистан говорили вместе. Явно сошлись во мнении, несмотря на разногласия. — Но я… — Да никого не волнуют твои жалкие оправдания! — Тихо! — голос Союза прервал бесконечный поток желчи. Его достало всё: отношение детей к немцу, отношение Рейха к его детям, не вовремя рассказавший правду Германия, молчаливый Россия, да и вообще все, кто был в комнате, давили на нервы. — Те, кому не нравится общество Рейха, — на выход. Вы взрослые, и я не собираюсь вас разубеждать. Я не дам над ним надругаться и издеваться из-за его положения, и вам ссориться тоже. У вас для этого собрания есть. А если вы приехали только для этого в мой дом, то мне больше ничего не остается сделать, кроме как раскрыть перед вами дверь.       С этими словами из помещения молча вышли все сыновья, а дочки Союза лишь так же молча покачали головой и ушли вслед за ними. Никому не хотелось быть в обществе нациста. Только Беларусь задержалась, но лишь на секунду, чтобы показать, насколько она расстроилась, расплакавшись.       В комнате остались только две подавленные действующие страны, почувствовавший вину нацист и злой до коликов коммунист. Его дети предали его! Они даже не попытались дать Рейху шанс! Но он их отец, значит, он не зря доверился немцу снова, верно?       Союз отошёл с сигаретой в пальцах ближе к окну. Плевать он хотел на такую семью, которая не может даже поддержать в нужный момент. Россия подошёл к тихо плачущему Германии, а Рейх… А что Рейх? Он не знал, куда ему пойти сначала: к рыдающему ребёнку или взвинченному любимому. Сделав пару маленьких выводов, что первого уже утешают, он подошёл к коммунисту и уже было хотел что-то сказать, как до него донеслось раздражённое: — Отстань! Не до тебя сейчас…