Я помогу!

      Немец лежал, глядя во тьму, окружавшую его со всех сторон. Снова тот сон? Нет… Всё ощущалось по-другому. Он чувствует, что лежит в своей постели. Но ничего не удавалось разглядеть, как бы он ни напрягал глаза. Слишком темно. Было жарко и холодно одновременно, но он вполне реально ощущал, как болит голова и как тяжело дышать. Что произошло? Что за давящее ощущение в лёгких? Что за шорохи и необъяснимый скрежет в голове, мешающий соображать?       Сквозь мрак проглядывали какие-то силуэты. Они будто танцевали, кружась вокруг Рейха всё быстрее и быстрее. Время от времени они прикасались к нему, и с каждой секундой прикосновений становилось больше. Они были всё точнее и всё раздражительнее. Ариец попытался схватить хоть какую-то из теней за руку, но его собственные конечности не слушались. Да и видения были куда шустрее. — Рейх… — шептал приглушённый голос, что казалось, словно вот-вот, и он утонет в бесконечных шорохах и перестуках. Разобраться в том, кто его звал, было тяжело. Голос был каким-то неопределённым… — Рейх… — ни мужским и ни женским, ни тихим и ни громким, ни низким и ни высоким, он был везде и нигде одновременно… — Рейх!.. — Голос продолжал повторять его имя.       Потом шёпот пропал, и снова затанцевали тени. Но всё это закончилось, когда ко лбу немца прикоснулось что-то холодное. Он долго лежал в темноте, вслушиваясь в окружающие звуки. Кто-то разговаривал, потом свет потонул в изобилии теней. Они — тени — тоже что-то обсуждали. Была слабая боль в руке, но через какое-то время ему стало лучше. А позже всё пропало. Или не всё? Кто-то был рядом. Он что-то приносил в комнату, прикасался к немцу, что-то подносил к его рту. Но сейчас попытки взаимодействия были брошены.

***

      Рейх открыл глаза. Наконец-то у него это получилось. Он, почти не шевелясь, осмотрел комнату. Помещение освещалось ярким оранжевым светом с улицы. Видимо, уже вечер. Чуть поодаль от кровати на стуле сидел Союз. Он что-то читал, ещё не заметив, что ариец проснулся.       Немец прикрыл глаза. Те же неприятные ощущения всё ещё присутствовали. Усталость, боль, давление, жар… Он заболел? — Рейх?..       Нацист открыл глаза и посмотрел на приблизившегося коммуниста. — Ты как?       Ариец попытался ответить, но из горла вырвался только хрип, за ним последовала боль в горле. — Lass mich drinken, — Он приподнялся, приняв сидячее положение. Немного подумав он добавил, — bitte.       Ему немедленно была подана кружка чая с лимоном. Напиток был еле тёплым. Видимо, стоит он здесь достаточно долго. Он осушил полкружки и поставил её на тумбочку. — Что-нибудь болит? — Есть таблетки от головы и горла? — Есть. Пока температуру измерь, — Союз подал больному галинстановый градусник и стал рыться в куче таблеток. И откуда их столько?       Совет нашёл нужные таблетки, но решил подождать, когда будет известна температура. Она оказалась равна 37,4. Немцу были вручены три таблетки: жаропонижающая, от боли в горле и голове. Пришлось сходить на кухню за водой, так как ариец отказался снова пить чай, который ему почему-то не понравился. — Кто-то приходил к нам домой? — выпив таблетки, спросил нацист, иногда переходя на хрип. Он вспомнил, что в бреду слышал голоса. Очевидно, один из них принадлежал Союзу, но ведь были ещё какие-то люди. — Я скорую вызывал, врач тебе укол поставил, чтоб температура спала. Есть хочешь? А то ты целый день лежишь… Я там суп приготовил.       При мысли о еде в животе раздался протяжный звук. — Давай.       Совет принёс тарелку с разогретой едой и пару ломтиков хлеба. — И как ты умудрился заболеть, сидя дома? Ты меня поражаешь… — Это действительно всё, чем я смог тебя удивить за время нашего знакомства? — отправляя в рот ложку супа, задал встречный вопрос немец. — Нет, конечно… — коммунист немного печально посмотрел в сторону.       С Рейхом он был знаком ещё до войны, да даже до начала его правления. Кто мог подумать, что такой спокойный, с виду, человек может стать таким жестоким? Понятное дело, у сформированных взглядов были свои причины, и причины эти были достаточно глобальными, настолько, что целая страна, множество людей стали ненавидеть евреев. Что за причина? Насколько Союз знал, немцы нашли в евреях причину поражения в Первой мировой войне. Конечно, ничто не служит оправданием их действий. Просто удивляет, как обида от одного события могла сотворить ещё более глобальную проблему. Эти мысли вселяли ужас. Неужели и сейчас может произойти что-то такое, от чего все люди могут стать бесчеловечными? — О чём думаешь? — вдруг раздался вопрос. Нацист смотрел на собеседника так, будто говорил: «Я знаю ответ на этот вопрос. Я знаю, о чём ты думаешь». И этому взгляду и хитрой ухмылке охотно верилось. — Да так… Ерунда. Как тебе суп? — Он попытался перевести тему. — Разве это ерунда? — Немец будто не заметил вопрос. — Не верю, что ты мог назвать это ерундой. Ты боишься поднимать эту тему. Я давно это заметил.       И он был прав. Союз… Да что Союз? Многие ветераны не хотели поднимать тему войны, не хотели рассказывать родственникам о тех событиях. Некоторые дети сейчас ничего не знают о деятельности их прародителей на войне. И этих самых ветеранов можно понять. Кто захочет вспоминать о таких ужасных событиях? Так вот… Союз тоже не хотел думать о том. Хотелось забыть этот период жизни. А что насчёт Рейха? Пугает ли его война? С ним всё куда сложней. Он непонятный человек с очень запутанным разумом.       Посмотрев на него, нельзя понять, волнует ли его прошлое. Но ведь он всё ещё живое существо. Должно же хоть что-то ёркнуть в его душе при упоминании чего-то страшного: войны или каторги… Ведь, как выяснилось ранее, ему тяжело мириться с тем, что он теперь инвалид, с тем, что он проиграл. Неужто всё, что его волнует, — это он сам, его внешность, здоровье и так далее? — Возможно, ты прав, но давай не будем это обсуждать. — Ладно. Суп, кстати говоря, неплохой, — он всё же ответил на вопрос. — Не неплохой, а отличный! Я этим, между прочим, своих детей выкормил! И тебя откормлю так, что лопнешь скоро! — заспорил русский, значительно оживившись. — Хочешь взорвать меня? — казалось бы, серьёзно спросил немец, но это никак не могло быть таковым. Ему тоже смешно.       И так весь дальнейший разговор был сведён в шутку. Они ещё какое-то время болтали, пока не пришло время ложиться спать.