Однажды в будущем

Лес. Тёмный, мрачный, он был бы идеальной локацией либо для какого-нибудь атмосферного ужастика, либо для тяжёлой исторической реконструкции, если бы люди все ещё снимали на природе. Да только людей давно уже нет, а новые существа, массово населяющие эти земли, кино не снимают (пусть даже среди них есть камеры и киношники), да и не кино им с последний десяток лет было. И во всей истории, что была до них, так сильно не заинтересованы, чтобы в этом разбираться и снимать на эту тему что-то свое. В прочем, даже без этой совершенно пустой информации, лес очень красивый. Красивый и сам по себе, и без всяких наложенных эффектов хорош, ничего ему сверху не требуется. Пусть он и достаточно мрачен, а ещё и кажется густым (хотя деревья пусть и встречаются часто, но они достаточно тонкие, так что на самом деле лес оказался весьма редок), но в этом лесу хочется находится, вот прям аж грудь тянет. Даже несмотря на всю его мрачность, которая выражалась в тусклых и темных оттенках зелени и сухой коры, а ещё имела словно лёгкое голубоватое напыление. Что это? Последствия продолжительной губительной войны, или просто глаза играются? В любом случае, это все так искренне неважно, неважно. По крайней мере — это не принципиально девушке, что решила спустя столько времени снова потревожить это тихое место своим присутствием. Хотя, строго говоря, это не совсем девушка. Это, скорее, женщина, просто сохранившая достаточно молодой вид, хотя она при этом и местами намеренно фальшивила, лишь бы скрыть большую часть своей истинной природы. Во-первых, эта дама — человек. Только она человек не живой, а мертвый. Это прекрасно видно по оставшемуся от неё телу, да только само тело скрыто под плотной, тускло-чёрной, тканью, а это платье зрительно сглаживает все её самые непривлекательные углы, отчего и не прикопаешься, не подумаешь. Можно было бы догадаться по отекшему (и одновременно весьма истощенному) лицу, да только и оно не видно — сверху оно скрыто под искуственной натянутой кожей, которая одновременно ещё и маска. А маска на порядок симпатичнее непривлекательного людского лица, которое даже при всей своей несимпатичности смогло сохранить черты пусть уже не такой холеной, но все-таки аристократки. А во-вторых, дама эта — уже и не настолько человек, как раньше. Достаточно давно её тело стало, по сути, сосудом-вместилищем сразу для трех ее ипостасий — дикого, злобного и вечно голодного монстра, обиженной на весь мир за свою смерть аристократки, которая была дамой достаточно капризной, эмоциональной и нарциссичной (а при этом физически, по сути, ещё и мертвой), и для личности, что совмещает два предыдущих типа в себе, образуя какую-то вообже дикую помесь, которая мало того, что жестока, так ещё и весьма умна и остра на язык (а ещё на когти и зубы, но этого не видно, ибо зубы накрыты плотно сомкнутыми губами, а когти скрывают плотные, но тонкие, перчатки, весьма консервативные, без изысков). И вот эти три психотипа существуют в одном теле (ни про один тип в полной мере нельзя сказать, что кто-то из них живет, это странно употреблять по отношению к мёртвой женщине), в тесноте и в обиде, да только все никак примириться не могут. И съехать им некуда, отчего переодически за право владеть этим телом им приходиться бороться. Правда, как правильно, «у руля» обычно третий тип, тот самый, что является дикой помесью первых двух. Ибо сущность монстра предпочитала утаиваться, да из укромного угла наблюдать, поджидать, наблюдая наилучший момент, чтобы вцепиться, а сущность некогда холеной аристократки, под стать своему сосуду, была и физически мертва, и мёртвой иногда предпочитала прикидываться, лишь бы о ней меньше вспоминали и лишний раз не трогали, не тревожили. Вот и приходилось за все быть в ответе третьей ипостасии, что у неё, в прочем, выходило иногда весьма плоховато, ибо она не со всеми трудностями могла справиться. Но она хотя бы была в состоянии их физически пережить, а этого уже достаточно. Правда… Раньше как будто было куда больше аргументов в пользу того, чтобы попытаться пережить новый день. А сейчас… Это, в прочем, все так искренне неважно, неважно. Важно то, что ТВвумэн-титанша, агент с фракции телевизоров, смогла пережить все то дерьмо, что навалилось на неё саму и её богатую на родственников семью. А это куда важнее, чем её личное мнение по поводу всего произошедшего (и явных суицидальных наклонов). Она, определенно, должна собой гордиться, пусть гордиться именно собой у неё и не получается. Возможно потому, что она не из тех людей, что свою гордость смогли сохранить в принципе, ибо в жизнях бывало всякое, она и её семья существует уже достаточно давно, да и вообще, это не первая их война была. Вполне возможно, что и не последняя, но пока что все было относительно тихо, и новых войн вроде как не предвидится. Хотя она, возможно, и пыталась быть гордой, но именно казаться гордой у неё выходит на порядок лучше. Да и пережив столько волнений и войн, причём иногда даже гражданских, пережив столько событий и людей разного калибра, гордости в ней вряд ли осталось, и эту самую гордость сменили напускные едкость и злоба, а также умение умилительно морщить носик и зубоскалиться, лишь бы придать своей оскорбленной особе хоть какой-то вес и авторитета, под которыми прячется очень разочарованная и потерянная натура, которой даже недавняя война не помогла в полной мере прийти в себя. В этом оставшемся от человеческой женщины теле нет гордости, отнюдь. Как и нет какой-то особой искренней радости от всего прошедшего и пережитого. Лишь в душе что-то есть, медленно и неприятно ворочается, путаясь в текстуре души, которая на ощупь отдалённо напоминает материал. Правда, по большей части это недоувлетворенность, горькое чувство потери, а также неприятное ощущение несбывшихся хотелок, хотя вряд мертвячка сейчас вспомнит, чего ей хотелось хотя бы с десяток лет назад. Ей куда проще ответить, чего она не желает ни себе, ни чужим, и по сей день, но конечно спрашивать её никто и не намерен — мнение мёртвой женщины никому не уперлось, даже её такой же мёртвой семье. Возможно именно поэтому, ТВ-женщина (ещё одна в семье, младшая) часто смотрит на этот мир через призму бесконечного неудовлетворения от жизни. Даже, точнее, не от жизни, а от посмертия, и творящегося в нем безрадостного безумия. А лес, что сейчас окружает её со всех сторон… Все ещё настолько атмосферный и мрачный, что ощущается это даже не кожей, а всеми уголками души. Хотя мёртвую девчину это так сильно, как могло бы тронуть живых девушек, давно уже не трогает — смерть притупляет многие ощущения, в том числе и страх, да и подобные леса она в своей жизни уже не единожды видела. Видела раньше, видит сейчас, и будет видеть даже в ближайшем будущем, если доживёт. Не страшно, не страшно, совершенно не страшно. Да и чего бояться, если в этих лесах она уже была? Не конкретно в этой точке, а во многих других, сильно похожих на неё. Она в подобных местах и страдала, и умирала, и даже воскресала. Встречала ночи и рассветы, и рассветы нередко сопровождались заунывно-веселой трелью птиц, а иногда даже и чьим-то голосом. Людским. Чаще это были мужские, но иногда все-таки и женские. Нередко это были голоса её братьев. Шипящие, проклинающие, умоляющие, любящие. Хотя до последнего доходило, в прочем, редко, вряд ли семья любила её когда-то либо крепко и всерьёз. Любящими были голоса скорее редких человеческих любовников, которые ТВ-женщина давно уже забыла — а то в полной мере никогда и не знала, ибо эти самые любовнички дохли так часто, как какие-то мухи, отчего мертвечина со временем перестала как либо пытаться всерьёз знакомиться, да сохранять в памяти хоть какие-то образы — каков смысл, если они все умрут? Причём не только они, но и даже она. И даже семьи с обоих сторон. У неё воистину особые отношения были с жизнью и смертью — а это перекрывало отношения со всякими любовниками с головой. А учитывая, в каких темпах иногда приходилось существовать, она со временем сделала выводы, что вот так, без друзей и любовников, куда проще. Еще бы и надоедливых родственников сплавить, да только куда? Нет, конечно, у тех и в настоящем времени есть свои любовники, которым они явно нужны, и это все вроде как-то серьёзно, но… Но надолго ли? Хотя, в прочем, это весьма растяжимый вопрос, у каждого свой срок давности. О своём сроке ТВвумэн не была в курсе, но надеялась, что он у неё давным-давно истёк, или хотя бы вот-вот закончится. Однако в душе понимала, что насколько бы она не прогнила телом, это, увы, не так, и её сроку давности ещё только предстоит закончиться. Хотя, может есть способ задним числом списать её, или выписать справку об истекшем сроке годности? Хотя, в прочем, она и так прекрасно знает, что ответ на этот вопрос зависит от того, с позиции какого измерения на это смотреть. Если смотреть с людского измерения, то срок её годности закончился давным-давно. Примерно уже явно больше 200 лет назад, если точнее, учитывая, что её первая смерть произошла в районе 1826 года. Однако с позиции альянса, как агент она, конечно, малоприятный (возможно потому, что органическая, и что не какая-нибудь слепоглухонемая, и даже не умственно отстала, хотя в её семье есть инвалиды, но особой симпатии у подавляющего количества агентов они все равно не вызывают), но все ещё вполне пригодный для службы и работы на и в интересах альянса. Титанша опыт с подобных ещё у и на людей имела, а потому в восторге от этого не была. Хотя не то, чтобы её мнение касательно распоряжения её телом кого-то всерьёз волновало. В конце-концов, она же всего лишь тело, оставшееся от некогда молодой и холеной аристократки. К слову, её тело вполне можно было бы спрятать в этом лесу, и никто бы не нашёл, даже если бы кому-то на это место указали. А её тело тут уже до этого не единожды прятали, только вот воскресать приходилось самой. И откапывать, если сверху утрамбовывали землёй, приходилось самой, и выход из леса искать (хотя это перестало быть трагедией, когда их семья овладела телепортацией), и даже от диких зверей, если таковые были, отбиваться приходилось тоже самой. Хотя, в этом был один плюс — это её и воспитало, и закалило. Сделало прочнее, правда, только морально, а не физически, ибо она пусть и не старела, но и не молодела, так ещё только телом и в теле гнила, отчего кожа со временем приобрела какую-то жёлто-серую, немного даже фиолетовую, пигментацию, а ещё тело обрело неприятное, гнилое амбре. Людям когда-то от него было тошно, зато агенты, что их заменили, от столь мерзотного запашка просто без ума. Пусть даже они, по сути, искусственный интеллект в роботизированных телах, они во многом — без ума. По крайней мере — без критического мышления. Благодаря или вопреки их искусственной сущности? «Да кто-бы говорил, Эдмунда.» — злобно шепчет в черепной коробке голос монстра, страшного и злобного монстра, отчего тело девушки невольно начинает сжиматься — сразу становится как-то неуютно и страшно, а драматизм ситуации в том, что от голоса этого монстра сбежать невозможно, как и избежать контакта с монстром в принципе — этот монстр не материален, эфемерен, а поселился он аккурат под душой (как желчный пузырь под печенью). Страшнее только то, что этот монстр — это сама телевизионная женщина. Точнее, это не совсем личность телевизора, а скорее намеренно подавленная личность холеной аристократки, которую все происходящее не устраивает. Вот поэтому она и шипит внутри тела, пытаясь достучаться до подавленного здравого смысла, стараясь стать редким голосом разума (раз уж это тело предпочитает думать желудком и слушаться его, чем неплохо так соображающим, даже, можно сказать, юрким, мозгом). Если агенты получались без мозгов, то они это и не скрывают, что они, грубо говоря, безмозглые. Зато вот оставшееся женское тело все ещё корчит из себя не пойми что, лишь бы казаться лучше, чем она есть. Быть лучшей версией себя — это то, чему науськивали и мужчин, и женщин, во времена ее юности, правда, больше все-таки женщин. На это же её науськивает её злобное семейство до сих пор, и пусть Эдмунда и весьма громко им пытается противиться, но получается у неё все-таки плоховато, отчего она нередко и позволяет себе зубоскалиться на них. Правда, как-бы она не рычала на них, в душе она их все-таки любит, и все ещё готова ради них на все — даже в омут с головой, если придётся, пусть её никто и не просит идти на такие жертвы. Вполне, конечно, возможно, что где-то в душе она все ещё надеется, что и они её хоть немного любят… Но в слух она это никогда не скажет и не признает. Ей проще убедить чужих в том, что она убедила себя (а заодно и смирилась с тем), что её дрожащая родня её просто ненавидит. Но и добить ее у них рука не поднимается. Почему? Из жалости? Ох, вряд ли, это точно не про её семью. Не хотят брать грех на душу? Ну, в какой-то степени, это правда куда ближе, но тоже нет — у любого ТВмэна достаточно грешков за душой, и одним больше, одним меньше — разницы особо нет. Не знают, чем её можно добить? Ага, да как же. Эти сволочи, кажется, знают все, а если не все, то многое. И о способах убийства родственницы осведомлены прекрасно, также, как и знают, как можно прибить и их всех тоже. Нет, это все не то. Вполне возможно, а оно, кажется, так и есть, что не избавились от неё родственники только потому, что она им зачем-то ещё понадобится. Но на что? И зачем? Война же кончилась, а новые вроде как точно не предвидятся. И гражданские войны альянсу не грозят, даже несмотря на то, что фракции друг от друга много чего утаили однажды, а то даже и утаивают до сих пор. Даже ТВмэны и Клокмэны в своей обоюдной ненависти немного поутихли, и теперь просто предпочитали друг друга лишний раз не вспоминать. Как и раньше, да. Только раньше это была именно смертельная ненависть, потом — терпение сквозь зубы, а сейчас… Вполне себе возможно, что Клокмэнов с ТВмэнами вполне заставили примириться. Вполне понятно, кто именно. Тот, перед кем маленькие часовщики трепещат и стараются в суе не вспоминать. Тот, о ком ТВ-женщина старается не думать просто из принципа, ибо с ним связан отдельный её островок противоречий, который, в прочем, она старается держать подле себя куда ближе, чем все остальные островки её внутренних противоречий, ибо о нем думать хотя бы не настолько болезненно, как о собственной смерти или родственниках. А вот касательно скибидистов, то с ними проблем не предвидится уж вроде точно — по крайней мере потому, что подавляющую их часть давно уже никто не видел. Война кончилась примерно 8 лет назад, если внутренние часы Эдмунды не дали сбой, пусть без больших потерий и не обошлось. Правда, на потери агентов титанше все равно, для неё принципиальнее то, что никто из её родственников не пострадал. Правда, если бы не тот, о ком она и они стараются не вспоминать… Если бы не Он, то телевизионщица сейчас так уверенно по лесу не шла. Она бы вообще уже никак не шла, ибо по глупости сама себя убила, но её чудесным образом воскресили. Определённо, женщина должна быть благодарна, и она была, но… Но смотря на него, на того, кто возомнил себя Богом, даже при всей её мертвой телесности, у неё невольно начинает теплеть. Теплеть в груди — это закипает тупая, ноющая боль, от которой даже избавиться невозможно. Можно попытаться её вымыть, да только слезами эту боль неё смоешь. Попытаться, конечно, можно, да только эта боль давно уже стала частью сущности самой титанши, она попыталась впитаться в её плоть, но как только поняла, что плоть давно уже стухла, сгнила — сразу же стекла в рыхлые волокна и впиталась в хлипкие, разваливающиеся кости, став частью сущности женщины, так что от этой боли не сбежать. Можно, конечно, попытаться просто не тревожить болезненные воспоминания, да только болезненные воспоминания тревожат себя сами, а заодно и тревожат своего носителя, разрушая стереотип о том, что спокойствие можно обрести только после смерти. В случае телевизионной семьи, смерть принесла им только больше проблем и горя, а также и поводов для страдания. Наконец осознав, что мысли титанши стали утекает куда-то не туда, женщина резко затормозила и начала весьма быстро трясти головой из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя тяжкие думы, словно лёгкий газовый платок. А заодно и избавиться от гадкого ощущения, словно за девушкой ведётся слежка. Учитывая, что у неё весьма богатый опыт в нахождении в подобных лесах, она знает, как эта слежка ощущается — её в свое время и выслеживали, и преследовали, и даже старались загнать в угол. Однако, как и тогда, так и сейчас, Эдмунда никого не видет, и даже больше — не чувствует. Вполне себе возможно, что на самом деле тут никого и нет, и у зажмуренной леди просто нервы шалят. ТВ-женщина пытается сбросить с себя это напряжение сама, ибо прекрасно понимает, что ей никто не поможет. Как минимум потому, что она тут, в этом лесу, предположительно одна, а даже если бы и была не одной, то ей бы никто не помог. И даже не потому, что не хочет, а потому, что сознание этого монстра — весьма запутанная организация. А как максимум — она направляется к существу, который от подобных моральных диллем особо и не страдает. Ни тогда, ни сейчас — это отличительная черта очень многих Камерамэнов. Мало того, что они — лучшие игроки в глядели, так ещё и душой куда проще, и кривить ею, как это прекрасно делают ТВ (или те же Клоки), не умеют. Особенно у их титана-оператора очень прекрасно развито хладнокровие, даже несмотря на то, что он — гигантская раскаленная машина с натянутым на железку человеческим лицом. Страшно представить, сколько в свое время на это ушло сил и материалов, но вышло это на порядок краше, чем более маленькие операторы. По крайней мере — это в принципе не задевает синдром зловещей долины, хотя титанша ТВмэнов не та, которую человекодобные объекты задевают, даже в душе. В этом плане ТВ ему иногда завидует, ибо сама по опыту знает, что без эмоций существовать действительно куда проще, ибо они нередко только мешают. На своей шкуре знает, что это такое — эмоциональность, особенно излишняя, и тогда, когда она вообще не к месту, но и перестать выказывать эмоции не может. Может таким образом, за стеной из живых эмоций, пытается скрыть то, что она мертва физически. А мёртвым эмоции ни к чему. Эту истину давно уже приняла её семья, но все никак не может принять она. Вполне возможно, что она имено не не может, а, скорее, не хочет — хочет хоть в чем-то ощущать себя молодой и живой. А раз уж нет ощущения телесной жизни, то пусть будет хотя бы напускная эмоциональная. Проблема многих ТВмэнов, особенно этой дамы, в том, что они так утонули во лжи, что потеряли себя. И операторам тут тоже куда проще — у них нет ярких эмоций, но они и не заврались. Иногда они бывают слишком прямолинейны. По крайней мере в той сфере, которая не затрагивает их самих. Таков и их титан. ТВшница его за это долгое время и ненавидела, но со временем успокоилась, смирилась (а заодно и примирилась с ним), и стали они друг к другу относиться куда проще. К нему она, собственно, и направляется. После того, как война уже точно кончилась, подавляющее количество скибидистов куда-то улизнуло. Кто говорил, что они ушли в сторону Севера, а заодно и северных стран, кто говорил, что они отправились на Юг, а то и Восток — это и не так уж и важно. Большая часть ушла, и с тех пор их никто не видел и не слышал. Осталась лишь малая часть скибидистов — те, кто были готовы с альянсом сотрудничать, лишь бы больше не возвращаться под эгиду Джи-мэна и его основных умов (среди которых был и биологический дед ТВмэнов, о котором ТВ старались не вспоминать). И то, поговаривают, что среди этих скибидистов хватало тех, кто из-за боевых действий потеряли либо слух, либо зрение (о слепоглухих скибидистах никакой информации не было). Глухие скибидисты, конечно, поселились среди операторов, а вот те, кто ослепли, поговаривают, поселились уже среди колонок. В прочем, вполне ясно, что ушли такие скибидисты жить в альянс потому, что у альянса прекрасно развита доступная среда для инвалидов, чем Джи-мэн своих солдат обеспечить не мог. Какое-то время, после дележки ещё руин города, а заодно и ближайших территорий, альянс наконец занялся восстановлением инфраструктуры и домов, заодно начиная создавать и свои, понятные только альянсу, «святыни», как их с издевательством называли ТВмэны, заставив титанов помогать им. И почти все титаны, кроме, естественно, одного индивидума, особо и не противились, восстанавливая городок практически по камешкам. А после такого, в качестве некой «отплаты» за все проделанное, альянс дал титанам возможность пожить для себя, а заодно и самим себе выбрать расположение жилья. Стив, в прочем, поселился где-то в шахтах своих Дрелей глубоко под землёй, и с тех пор его никто не видел, титанша Карандашей также залегла куда-то на дно и пропала, вестей от неё нет… А жаль, на самом деле. Неплохая была девчонка, она ТВшнице какое-то время даже нравилась, но, видимо, сама судьба против их взаимоотношений (и вообще судьба как будто в открытую говорит, что телевизионщица предназначена другому). Спикер, видимо, чтобы окончательно не утонуть в своих переживаниях и тоске, поселился в самом сердце города, поближе к большим шишкам, а заодно и агентам, пытаясь таким образом избавиться от чувства всепоглощающего одиночества. А эти самые большие шишки выделили ему большую, во всех смыслах, квартиру, трехкомнатную, достаточно просторную. ТВ и Камера у него были и на новоселье, вместе с ним шампанским это отпраздновали, и даже раз в какое-то время навещали его вдвоём, правда, происходит это весьма и весьма редко, что морально только добивает колонщика. Душой ТВвумэн понимала, что она и Камера таким отношением поступают плохо, и морально только сильнее закапывают этого агента, но понимала только душой. Умом осознать не могла, ибо умом испытывала к колонке иногда даже отвращение и презрение, и лишних встреч с ним не искала. Правда, не так давно, она все же решила навестить Спикера, благо, что у неё на руках был точный адрес и дубликат ключей, и когда оказалась у Спикера… Нашла его в окружении початых бутылок из-под водки, а сам Спикер был максимально в неадекватном состоянии, близком на гране обморока. Он, кажется, был настолько пьян, что даже не понял, что к нему пришли. А ТВ-женщина там надолго не задержалась. Лишь немного постояла, посмотрела, и ушла, предварительно оставив Спикеру, если ему захочется с ней когда-нибудь потрещать, бумажку, где она оставила её не так давно приобретённый номер телефона. Правда, где-то в душе она прекрасно понимала, что как-бы Спикер от одиночества не страдал, но вряд ли он опуститься до того, чтобы звонить титанше, что его практически ненавидит. Хотя, кто ж этого черта-колонщика знает? Телевизионщица уверена, что однажды он начнёт совершать пьяные звонки по этому номеру, если его найдёт и осознает, чей он. А вот Камера, в отличие от Спикера, квартире предпочёл частный дом, который ещё и находится настолько в дали от цивилизации. И именно к нему сейчас направляется женщина, ибо она, на удивление, смогла с этим инвалидом неплохо так сдружиться. Возможно потому, что оператор мало того, что хороший игрок в гляделки, так ещё и умеет прекрасно слушать, а ещё даже и поддерживать. Даже несмотря на то, что он так-то глухонемой (одним словом — инвалид), причём он близок к тотальной глухоте (хотя, что удивительно, он пусть и не прекрасно, но очень громкие звуки способен если не слышать, то хотя бы ощущать и понимать). Сначала, если честно, ТВшница не поняла, зачем Камере дом так далеко, если это очень долго и неудобно. Но после таких индивидуальных походов к нему (единственный раз, когда она и Спикер были в этом месте сразу оба, это на новоселье — но с тех пор если и появляются тут, то в разное время и по одиночке), в общем-то, стала думать о том, чтобы трясти с высшего руководства частный дом тоже. Правда, учитывая, что она особой любви к лесам с таким богатым жизненным опытом не питает, она если и будет брать, то может на самом выезде из города, возможно даже ближе к местам, под которыми расположились шахты Дрелей. Не, ну а что? ТВ не съели ни одного живого бурильщика, да и вообще старались держать с ними дружественный нейтралитет, так что, по идее, Дрели не должны иметь ничего против такого соседства. Единственный нюанс в том, что чем ближе к шахтам Дрелей, тем ближе к Стиву, а вот этого придурка ТВвумэн не долюбливает, и подозревает, что у них это взаимно (она вообще считает Стива предателем). И вполне возможно, что как только до дракона дойдёт информация о том, что рядом с ним поселилась его старая знакомая, он вполне может без предупреждения нанести ей визит. И не один раз, ибо начнёт наносить ей визиты если не постоянно, то часто. Зачем? Без какой-то высокой цели, на самом деле, просто чтобы поиграть с ней, да побесить ее. Это было и развлечение, и хобби, Стива, а ничего лучше он себе не нашёл. Вполне возможно, что к нему бы с радостью присоединился и Спикер, да только он ТВшницу в какой-то степени даже опасается, а ещё прекрасно знает, что другие титаны его от гнева покойницы защищать не будут. Даже, скорее, другим титанам было бы выгодно подставить Спикера перед ТВшницей и использовать, как щит, лишь бы она весь гнев проецировала на нем. Однако, сама телевизионщица от жилья отказалась в пользу проживания в их телевизионном мире, на их базе. И какое-то время после войны прожила в их мире безвылазно, не имея моральных сил смотреть другим титанам в глаза, а заодно и ощущать их живые тела в принципе. Вот подобно жалкой трусихе и пряталась в недрах базы, практически ни с к нем не разговаривая. Обычно её редкими собеседниками был кто-то из родственников, и то, это был по большей части либо ТиВи (что, походу, решил заняться своей личной жизнью, впервые за столько-то лет), либо ТВ-ученый (который тоже начинает потихоньку становиться жертвой часов), который особо общаться с ней и не хотел — она его, по сути, вынуждала, задавая крайне меткие вопросы, которые любого разговорят. И, кажется, толчок покинуть этот мир и наконец снова заглянуть титанам в глаза, ей дал тоже кто-из её семьи, за что она им искренне благодарна. Однако, насколько покойнице известно, это предложение от властей ещё в силе, и может стоило бы им воспользоваться — то есть, по сути, это будет очередная попытка сепарции со стороны младшего ребёнка семьи Тейлоров. Вполне себе возможно, что и эта попытка провалится, ибо как только у неё появится хоть какая-то недвижимость, а заодно и имущество, её семья сразу поспешит этим завладеть, а то даже и приватизировать — видимо, им очень не нравится, когда у родственницы есть хоть что-то, и это хоть что-то ей приносит радость. Пусть даже и печальную, но все-таки радость. Возможно, стоит потребовать себе дом как раз по ближе к Дрелям, ибо если Стива она ещё имеет право заткнуть, то вот повысить голос на свою семью она не может — они сразу воспримут это в штыки, даже если она нагрубит им, вобщем-то, за дело. А дракон ещё и достаточно шумный, ещё и достаточно дикий, так что это может если не остановить, то по крайней мере отпугнуть родню, отчего она перестанет так сильно досаждать младшей родственнице. Возможно, соседство с этим зверем не настолько уж и плохая идея. Правда, соседство сразу двух зверей может нести весьма разрушительный характер… Но если город и шахты не пострадают, то ничего страшного. В конце-концов, титаны не будут разрушать эти сооружения потому, что им надо же где-то зализывать раны, а также выторговывать к себе сочувствие. В прочем, телевизоры свою титаншу особо никогда и не жалели, считая, что её боль — исключительно её проблемы. Правда, справедливости ради, ТВмэны в принципе друг друга не жалеют и жалости не требуют. Жалеют их обычно испорченные души. Как будто эта жалость чем-то ТВмэнам поможет. А вот где были Карандашница и… Тот, о ком ТВ старалась не вспоминать, у титанши не было никакой информации. Да и не только у неё. Карандашница, скорее всего, вернулась на базу Карандашей, а то и вовсе спряталась на какой-то ещё одной засекреченной точке, но вот создатель Клокмэнов… Эдмунда не знала, и знать, если честно, не хотела. Вполне себе возможно, что он где-то отстроил себе целое королевство, с парламентом и замком, но жить предпочитал там в одиночку, и его единственной компанией был разве что только Клок-ученый. Милейший и прелестный агент, на самом-то деле, ТВмэнам довелось с ним пообщаться, даже титанше. Правда, больше всего с ним все-таки прообщался ТВ-ученый, и если честно, в восторге он не был. Возможно потому, что у всех Клоков весьма двуличная натура, даже у их учёного, и эта двуличность проецировалась даже на дохлого кальмара, который подобное не терпел. Ну, не терпел со стороны родственников и агентов, но пришлось терпеть со стороны Клока, ибо Король по возможности все-таки следил за сохранностью своих созданий, и аргументировал это словами, мол, не ты им жизнь дал — не тебе её и отнимать. Правда, когда Король устраивал своим малышам взбучку, и кто-то их пытался прикрыть, Король сразу начинал заливать о том, что, мол, король имеет полное право требовать подчинения и послушания. Даже телевизионная женщина была свидетелем подобного, и как бы ей не было жалко, она малюток прикрывать не пыталась. Да и как показала практика, дешевле просто перетерпеть и промолчать, лишь бы положение маленьких не усугблять. Ну а даже если прикрыть Королю во время взбучки пасть, то и что с того? Если он публично перестанет принижать свои создания, то это не значит, что он перестанет втаптывать их в грязь в принципе. Он просто может увести их на индивидуальный разговор, и там в тройном объёме выскажет им все то, что о них думает. Король на порядок эгоистичнее чем все ТВмэны вместе взятые, он по своему эгоизму превосходит даже Камеру-титана, а он бывает гадюкой ещё той. Иногда телевизионщица отталкивала часового монарха лишь для того, чтобы он не смел влиять на неё, и своей двуличностью подменять понятия. Стоило ТВ-титанше даже только немного припомнить в своём сознании эти огромные позолоченные консервы, её сразу же передернуло, словно она вспомнила что-то очень брезгливое, хотя внешне Король не настолько уж и плох. Да и по характеру он иногда бывал лапочкой. Правда, только с теми, с кем он сам этого желал в определенный период времени, и даже сам Время не всегда знал, с кем и когда Король снова начнёт любезничать. Да, ха-ха, это свойский часовой юмор. ТВ-титанша его понимала, пусть даже и проклинала себя за это. Король отчаянно делал все, чтобы показать телевизионщице, что они куда ближе, чем им двоим может казаться. И мертвая этого монарха за это и ненавидела, ибо общих черт у них и вправду… Не мало. Невольно придавшись достаточно неприятным думам, которые из головы вымести не так-то просто, женщина чуть не пропустила нужную ей грязевую тропку, эта тропа ведёт к одному из выходов из этого леса. Причём под жёсткими, даже, можно сказать, дубовыми, носами туфлей это плохо чувствуется. Да ещё и подошва достаточно мощная, все нещадно под собой сминает — и редкие травинки, и обломанные ветки, и даже грязь, раскладывая все это на мелкие куски. Обувь, да ещё и такая, сделанная под дорогущий раритет, в свое время стоила кучу бабок, но покойницам не полагается. ТВ-титанша, в прочем, с этой мыслью не согласна только потому, что как раз когда-то она отвалила за это кучу бабок, и как-бы это не было красиво, денег ей до сих пор жалко — вот и носит, пусть даже возможно сейчас они и выглядят нелепо, хотя для людей это была вполне себе ценность. Те скибидисты, что по старше, и что когда-то были людьми, такое, может, оценить и были способны, но конкретно этого агентам не понять, насколько бы разумными машинами с самым прокаченным ИИ они не были. Камера-титан её однажды в этих туфлях видел, у неё тогда даже юбка несколько короче была, и, видимо, ему это зрелище понравилось, что он и постарался выразить на языке жестов. Конечно, жестовый язык не настолько полный и насыщенный, как обычный язык, но телевизионщица его все равно поняла. А когда Камера к чему-то ещё и обозначил, что не до конца понимает, почему это зрелище ему нравится, ТВшнице пришлось объяснять ему ещё и концепцию эмоций, и даже несмотря на то, что программа агентов имела способность к постоянному самообучению и самосовершенствованию, титанша тогда смогла немного приблизиться к тому, насколько же ТиВи нередко тяжело с Полицефалией таскаться. Иногда с операторами было тяжело, а иногда — очень тяжело, вообще не выносимо. В прочем, с ТВмэнами временами бывало не легче. Когда кончается тропа, кончается и этот лес, который поначалу может казаться бесконечным. А за ним — равнина, которая ещё и резко уходит вниз кривыми ступеньками, собранной наспех из кривых, огромных, серых камней. По таким импровизированным ступенькам надо идти максимально аккуратно-аккуратно, «бочком», как говорится. В идеале бы вообще босыми (если не считать плотных чёрных колгот) ногами, ибо не смотря на сравнительно небольшой каблук, он вполне в состоянии здесь проскользнуть, и если на такие камни упасть, то вполне можно попрощаться со здоровьем. Если не с большинством костей сразу, то с коленями так точно. В прочем, пачкать ткань колготок монстру ещё более жалко, чем ломать кости (которые у неё все равно сростутся), а потому она аккуратно, нелепо взмахнув руками, неспешно спускается, иногда издавая громкое «цоконье», которое хорошо разносится по округе, ибо никаких построек, кроме одинокого дома, тут нет, и в принципе, тут достаточно тихо, да ещё и просторно. Был бы здесь кто-то слышащий, он бы услышал появление телевизионщицы сразу, но на всю округу их двое, да и то, один из них — глухой. Он её при всем желании так не услышит, но мог бы увидеть, если бы выглянул в окно (которое изнутри завешено плотными белыми занавесками). Правда, и около окна её боевого товарища не наблюдается, а значит есть шанс, что он, скорее всего, сидит и смотрит телевизор, который ему заботливо установили (в силу того, что он глухой, у него все передачи идут с субтитрами). Либо читает книгу. Либо сидит за кухонным столом и предаётся воспоминаниям, правда, с таким тяжёлым и печальным лицом, словно ему это физически приносит боль. В подобном ТВвумэн его одновременно и понимала, и нет. Вспоминая всю эту скибидишную войну, она не испытывала какой-то грусти, переживаний или даже угрызений совести и вины, но испытывала это, когда вспоминала все свои прошедшие жизни, а также прошедших сквозь неё людей, которых запомнила — это приносило ей куда больше боли, ибо там она пусть могла и не иметь центральной роли, но какие-то события все равно по итогу затрагивали и её. Страшно представить, скольких она, по итогу, похоронила, а иногда и своими руками… В прочем, хоронить чужих и наблюдать за их смертями не так уж и страшно, как быть свидетелем смерти своих родственников. Это действительно выбивало её из колеи, даже несмотря на то, что она знала, что потом кто-то из родственников все равно вернётся, да и вообще, этих родственников у неё до неприличия много. Собственная смерть ощущалась одновременно и трагедией, и нет. В плане, вроде и умирать и страшно, и стрём был, и перед смертью особенно остро пожить хочется, а вроде и чувствуешь облегчение, и не нервничаешь, потому что уже наверняка знаешь, что твои мучения закончены… …На какое-то время. У обычных людей, и даже скибидистов, смерть — это уже навсегда, они не воскресают. У агентов же, особенно ТВмэнов, смерть — это лишь временный парадокс в бесконечном цикле страданий, и как правило, этот парадокс весьма быстро заканчивается, что даже не успеваешь насладиться сладостными минутами смерти. Вот кто-кто, а титанша прекрасно знает по теме, о которой с такой уверенностью может заявить. А она, к тому же, в количественном соотношении умирала даже меньше, чем большинство её родственников, если не все, и к горечи смерти привыкнуть ещё не успела. Морально не смогла, не смирилась. А физически к этому привыкаешь быстро, это как наркотик — быстро привыкаешь к тому, что тебе скоро станет легче, и, даже можно сказать, хорошо. Правда, удовольствие в том, что ты вот-вот перестанешь что-либо чувствовать, но это обычно принято опускать, ибо эта информация относится к типу «ненужное». Пожалуй, можно даже сказать, что смерть идёт в удовольствие тогда, когда она быстрая и хоть сколько-то безболезненная, когда ты ничего не успеваешь ни осознать, ни почувствовать. А вот когда умираешь медленно и мучительно, то даже после смерти страдаешь — не столько от физических ощущений (ощущений там в принципе не остаётся), сколько от элементов фантомной боли, а также от сильно расшатаных нервов. Правда, даже фантомная боль удовольствие редкое, и как правило заканчиваются они достаточно быстро — дальше умерший субъект себя больше накручивает, ибо действительность у мёртвого куда спокойнее, куда может показаться. ТВмэны с таким знакомы, и не по наслышке. Все они умирали, и не единожды, и разными способами, и среди них есть целый пласт тех, кто о мучениях во время и после смерти знают не по наслышке. ТВ-титанша когда-то, ещё очень давно, одно время весьма часто общалась с так называемым «Элитным ТВмэном», как его прозвали в альянсе, либо же со Смертником — так он называл себя сам, хотя придумал, скорее всего, это даже не он. Просто один сказал, он подтвердил, а остальные повторили. Это вполне присуще ТВмэнам (и в какой-то степени даже Спикерам), у них в принципе дух коллективизма дошёл до отдельного вида абсурда. И пусть Смертник умирал, в сравнении, может даже не так часто, но о мучительной смерти знал, возможно, не меньше других. Благодаря или вопреки идеям других террористов — не ясно. Да и никто, кроме самого Смертника, в столь тонких темах предпочитал не копаться. ТВ-титанша умирала тоже. И мучительно, и безболезненно, и быстро, и медленно, и долго… По разному, одним словом. И по опыту могла сказать, что быстрая смерть куда приятнее, чем медленная — ты не успеваешь осознать, что происходит, ты не страдаешь, чего нельзя сказать про медленную, во время которой ты начинаешь видеть всю свою жизнь и неприлично много, да отчаянно, думать — пытаешься сообразить хоть что-то, чтобы избежать смерти, но по итогу все равно умираешь, если тебя не успели спасти, или шансов не было вовсе. И даже в таком случае, по мнению женщины, дешевле умереть, ибо реанимация — дело хлопотное, затратное и достаточно мучительное. По, опять же, ее мнению — для обоих сторон. Поэтому и считает, что лучше умирать быстро, и желательно без боли. Чтобы ты не то, что не успел попытаться хоть что-то сообразить, а чтобы не думал вовсе. Она этим как-то поделилась с ТВ-учёным, они тогда уже наладили свой быт в их ТВшном мире, и он на тот момент уже давно был ниже солнечного сплетения парализован. Самый старший из выводка ТВ, до смерти звавшийся Лазарем Тейлором — за фамилию спасибо умершей маменьке, это она такую фамилию в отцовское имение принесла (а вот касательно имени, Лазарь сегодня кривился и душой, и лицом, считая, что родители у них были теми ещё шутниками) — у него была поразительная способность — он всегда выслушивал оппонента до конца, как бы он не был не согласен или ему не нравилось. И сначала он с чистой совестью её выслушал, а потом весьма едко заявил, что она готова на все, лишь бы поменьше страдать и ещё меньше думать. Обидно, не то слово, Лазарь вообще был весьма острым и грубым на язык, а на чужие чувства ему было плевать (как и на свои собственные, в общем-то, тоже, поэтому он в любой омут способен погружаться прямо с головой) — токсик, одним словом, как это в далёком прошлом называли люди. Только вот у младшей ТВ-женщины вся семья такая, кажется, абсолютно все родственники (даже дедушка, его яд был в его рыхлом лице настолько хорошо виден, что всю его злобу ощущаешь физически), и довериться ей было не кому. Конечно, можно было бы попытаться Смертнику или Поли, вот только они вряд ли бы все её недовольство забыли — как дослушали бы, так сразу и поспешили пойти и все рассказать ТиВи, а ТиВи бы ей отдельную взбучку устроил. Поэтому все свои мысли она всегда держала при себе, а от чужих оборонялась за стеной яда, причём даже трупного, лишь бы не показать сопернику, что она морально слабее. Понятно, что по этой же причине ей и не доверяли… Но это уже были проблемы тех, других, до которых ей вроде как искренне не было дела. Правда, со временем… Она все же нашла тем, кому вроде как точно может доверить душу и они не побегут жаловаться на неё ТиВи (как минимум потому, что хранить секреты умеют, да и со вторым по старшинству ТВмэном там отношения тоже далеко не лучшие), и были это Камера, Пенсилвумэн и Король. Первый в принципе никому ничего не доложит, ибо он немой, а вот к карандашам доверие у всех в принципе упало после того, как выяснилось, что во время войны они скрывали то, что у них достаточно ресурсов. Ещё и эта неприятная история с Си-Пеном… Жаль, если честно, что все обернулось так. Счастье лишь в том, что ТВ-титанша не успела раскрыть ей свою душу в принципе, и на неудовольствие пожаловалась один раз, и то, так вскольз, что не сразу было понятно, что это была жалоба. А вот Король… С ним опять куда сложнее. Вроде бы как он ещё ни разу не проявил негатива по отношению к ТВ-женщине (что на самом деле удивляет и саму ТВшницу, ибо она уже успела повытирать о его душу и руки, и ноги), и вообще всем своим видом показывал, что она может доверить ему свои мысли и душу, и что он точно не придаст её и не сделает ей больно, но его явное самолюбие её отталкивает. Самолюбие, прикрытое двуличие, и неприкрытая жестокость по отношению к тем, кто ему противен, причём жестокость эта проецировалась нередко и на Клокмэнов. Не потому, что он их прям ненавидит, нет. Просто недоволен, отчего и пытается держать их в тонусе. Наверное, одна из причин, по которой ТВ боится связывать себя с Королём чем-то большим, чем просто на словах, это то, что она опасается. Опасается, что как только она станет его собственностью, Король начнёт точно также жестоко поступать и по отношению к ней. А может заодно и захочет припомнить ей все то неуважение, что она посмела причинить ему, и он также поступит с ней, став использовать её тонкую душевную организацию как ножной полотенец. Каким-бы благородным ублюдком этот монарх не пытался казаться, иногда (очень частно) и он поступал далеко не по рыцарскому кодексу. Видели это все, но в слух боялись произнести. Король, в прочем, на то и король, монарх, и поступает он по этой же причине далеко не по рыцарски, а по царски. Однако эти двое насколько разные, настолько и похожи — вполне возможно, что одна из причин потому, что они относительно ровесники (хотя это очень громко сказано, ибо Король как-то вскольз упомянал, что несколько старше скибиди-деда), и взращивали их в несколько похожей обстановке, даже моральное воспитание явно схожее (Эдмунда далека от мысли, что Короля взращивали как-то сильно любящие родители и слуги в благоприятной по современным меркам обстановке, разве что у Короля родственничков могло быть на порядок меньше) — поэтому, вполне возможно, что в чем-то Король её действительно способен понять, а то и принять. Хотя, касательно принять, если он так аггресивно пытался навязать его любовь и романтические отношения, то это значит, что он уже принимает со всеми её внутренними демонами, которые есть, ибо ТВвумэн не та, которую можно полюбить за телесность. Точнее, раньше она была такой, и раньше её партнёры вполне могли любить её за телесность, то сейчас это окошко возможностей она сама себе прикрыла, и теперь любить её можно либо за имущество, либо за душу и внутренний мир, который у неё тоже находится при смерти. Да вот только никакого имущества у неё не осталось, да и нажить с альянсом его физически невозможно. Вот и остаётся только душа, да только в этой душе своих тёмных тайн и так хватает, отчего это превращается в ту ещё игру с огнём. Король либо невероятно глуп, либо необычайно умен и хитер. И смотря с позиции всего пережитого и произошедшего, лично телевизионщице верится во второе. Часовой монарх не так прост, как кажется, и это пытаются всем доказать Клоки за спиной у Короля, да только им почему-то отчаянно не верят. А зря. Несмотря на то, что дама была, определённо, не в самом хорошем расположении духа (с одной стороны ей настроение неплохо так подпортило ее семейство, даже сегодня подгадить умудрились, а с другой стороны — непрошененные мысли об этом дурном куске золота создали болезненную пропасть в груди), она все равно медленными, но уверенными, шагами неспешно, в развалочку, направлялась к двухэтажному (с позиции их роста) дому. Точнее, прямо двухэтажным назвать его нельзя, ибо в качестве второго этажа у этого дома крыша, а в крыше есть небольшой чердак, на котором титаны не могут с комфортом расположиться со своим ростом, но это не так уж и важно, поэтому для себя титаны считали, что дом двухэтажный (чердак был в достаточно хорошем состоянии, отчего, в теории, его реально можно использовать как вторую комнату). А ещё дом кажется белокаменным, ибо внешне обит белыми материалами (на самом деле он вроде кирпичный, но вполне возможно, что у него есть и деревянные материалы в составе), и пусть не крепость, но все равно — величественный, неприступный. И внешне выглядит как вполне себе небольшой людской жилой участок, отчего мертвая невольно начинает грустно улыбаться, да в груди появляется новое давление — вспоминает времена, когда люди ещё были живы. Собственно, обитатель этого места пусть и не человек, но на человека похож внешне. Хотя, стоит признать, ТВвумэн не уверена, селились ли нормальные люди так далеко. Странно, но подходя все ближе к двери, которая, кажется, все-таки деревянная, ТВшница начинает в душе ощущать меньше тяготения. Это все ещё не успокоение, и даже не близко, её печаль, по сути, просто что-то запломбировало, но ей достаточно и этого. А ещё она не уверена, насколько она тут желанный гость… Но по крайней мере есть уверенность, что с порога её не прогонят точно. Да и идти обратно, к тому же, долго. Нет, конечно, она может просто телепортироваться назад, но она все это нагуливает не потому, что не может этим воспользоваться, а потому, что хочет подольше понаслаждаться способностью ходить своими ногами. Да и в принципе фактом того, что в нижних конечностях у неё есть хоть какая-то чувствительность, в отличие от братца-кальмара. Раньше она себе позволяла так Лазаря стебать, когда он был способ передвигаться сам в основном с помощью коляски. Но как старший братик оброс щупальцами, и бесить его стало опасно для жизни, это окошко возможностей у неё быстро прикрылось. Также, как и прямиком в дом она могла, да и может, проникнуть по средству телепортации. Но делать этого не станет потому, что хочет, чтобы и встретили её по человечески. Камера-титан во многом её не понимает, даже, наверное, и эту её черту он не понимает тоже, но её хотелки без лишних вопросов выполняет. И не осуждает. По крайней мере, если они все в рамках приличия, и выполнить их не так сложно. «Король тоже может быть таким.» — пытается убедить её внутренний голос, возможно даже принадлежащий Эдмунде Тейлор, а может быть и принадлежащий кому-то из Клоков, в чьих интересах сплавить надоедливого монарха хоть кому-то, лишь бы от него отдохнуть. Особенно женщине, в которую их взбалмошный правитель влюблен. ТВ-титанша, конечно, такое наплевательское отношение к её телу и чувствам не одобряет — но никак и не противится, и не осуждает, в душе маленьким часикам все-таки сочувствуя. А ещё внутренний голос нередко пытался её убедить, что Король может быть во многом куда лучше, чем какая-то глухонемая машина, и что в отличие от Камеры, он уж точно её ни в чем не осудит, у него даже в мыслях такого не будет, в отличие от оператора, и вот тут-то Эдмунда ему не верит, ибо по одной лишь позолоченной морде Короля прекрасно понимала, что это не так. Король прожил не меньше неё, и держать язык за зубами умеет на порядок лучше, что значит, что он за столько лет научился свое недовольство держать при себе. Правда, пусть он и научился отмалчиваться, глаза его нередко с головой, даже за период прошедшей войны, выдавали — и по одним лишь глазам может быть вполне понятно, что именно он думает о ком-либо в определенный отрезок времени, и иногда опасаясь его реакции, телевизионщица редко смотрела ему в глаза. Но, справедливости ради, в те редкие моменты, когда покойница все же находила в себе силы и смелость заглядывать монарху в глаза, она ни разу не засекла хоть какой-то намёк на осуждение. Пусть даже она и не всматривалась. Вполне возможно, что Король её и вправду ни разу не осудил, да и не осудит… Либо он, что также вероятно, осуждал её, правда, тихо и про себя, а от любимой свои эмоции тщательно скрывал, лишь бы не спугнуть — ТВшница и так ему дала понять, что шансы у него весьма невелики. Не потому, что он не отвечает каким-то её персональным стандартам и критериям, о нет, ТВ-женщина этот девчачий максимализм давно переросла, и все эти глупости с критериями либо сама давно отбросила, либо попросту забыла. Король, если смотреть по стандартам времен их юности, сам по себе уже вариант очень даже неплохой (даже, точнее, очень даже отличный), да и сейчас, если так посмотреть, не самый плохой. Хотя, кажется, персональные данные и качества партнёра, это единственная сфера, до которой альянс не добрался (по каким-то причинам) и не зарегламентировал. Хотя, что ТВмэны, что Клоки, сразу дали высшему руководству понять, что у них регламенты и законы свои, и если те попытаются загнать их под свои персональные рамки, то они весьма быстро об этом пожалеют (ТВмэны, по крайней мере, свое отстоять смогут уж точно). И дело даже не в том, что покойница боится… Точнее, и да, и нет, одновременно. Конечно, она боится, что подпустив Короля настолько близко, сразу же пожалеет об этом, но есть ещё и львиная доля в том, что она, в принципе, не хочет, не хочет снова становится заложницей отношений, и уж тем более становится рабой колец. Был ли негативный опыт в прошлом, и связано ли оно с этим? В какой-то степени да, неприятного опыта у неё «выше крыши», как могли говорить люди. И в плане смертности партнёров, и в плане их характеров. Люди раньше дохли, как мухи, и не успевали ТВ в полной мере привыкнуть к одним партнёрам, как те по какой-либо причине их покидали (это не всегда было связано со смертью партнёра, это вполне мог быть как и безобидный переезд, так и даже отъезд в место лишения свободы, и даже просто пропажа безвести), а таким, как Эдмунда Тейлор, которые не хотели надолго оставаться холостыми (в одиночестве, проще говоря, и это вполне можно считать что-то вроде травмы или расстройства из-за безвылазной жизни в кругу слишком многодетной семьи), приходилось в рекордные сроки искать себе новых партнёров — отчего нередко и натыкались на негодяев похлеще Короля, от которых уйти, выйдя сухой из воды, было практически невозможно. Иногда даже приходилось обращаться за помощью к братьям, чтобы они отбили и увели за руку домой, и в такие моменты Эдмунда была совершенно не против их вмешательства в её жизнь посмертие. И, признаться честно, к её стыду, в какой-то момент ситуация настолько усугубилась, что даже несмотря на её купол скромности, партнёры стали идти один за другим, и даже при живом предыдущем партнёре… Кажется, это были 50 года двадцатого века, и пусть продолжалось это недолго, но телевизионщица все ещё ненавидит себя за это. Единственным её лекарством стал скорый переезд в другой, более далёкий, город, после которого у титанши наступил долгий период тотальной асексуальности, и отвращение к сексу и телам в принципе, причём как к мёртвым, так и живым. Спустя некоторое время Эдмунда несколько оттаила, но в душе осадочек остался, если честно, до сих пор. Она об этом никому не рассказывала, но её семья об этом прекрасно знала, ибо всякая её такая «ломка» происходила, мало того, что у них на глазах, так они же ещё ее нередко из тяжёлых токсичных отношений и вытаскивала. Однако… Об этом какого-то черта знал Король. Как именно он узнал, для ТВ было огромной загадкой, но и огромной трагедией, что он прознал это в принципе, а она ведь никому, и уж тем более ему, об этом не говорила. Да и, видимо, он узнал куда раньше, чем она думает, просто долго молчал, таил в себе (вполне себе возможно, что именно по этому титанша какое-то время ловила на себе его удивлённые взгляды), и сдал сам себя случайно — был такой день, когда у покойницы было паршивое, очень грустное, настроение, она нашла укромный уголок, сидела, грустила, вспоминала этот безрадостный период, и сильно сожалела. И начиналось это все весьма интеллигентно — Король возник у неё за плечами, а не успела она рта раскрыть, как он сразу заверил её, что она может сидеть спокойно, он её не тронет. И он правда — ни трогал её ни физически, ни словами (то есть, разговорить не пытался), молчал, но таранил её каким-то слишком спокойным и удивленным одновременно взглядом. Когда ощущать на себе его взгляд уже порядком надоело, Эдмунда не успела только огрызнуться, мол, чего тебе от меня надо, как Король ее опередил: — Почему ты так по этому периоду убиваешься? Ну было и было, чего теперь страдать? Сделанного все равно не вернёшь, и пусть это и неприятный эпизод твоей биографии, я тебя не осуждаю. У всех плохие дни бывают, поэтому я не вижу в твоём поступке трагедии. Они все равно уже все мертвы, так что конкурентов у меня нет. Вроде это и было сказано спокойно, без хвастовства, негодования или радости, но ТВ казалось, что именно какую-то гордость в его тоне она и уловила. Не осуждение, спасибо и на том, но… Для титанши было трагедией в принципе, что он какого-то черта об этом узнал, но как именно он получил информацию, она не знала. Вполне возможно, что он каким-то образом попал в прошлое, прямиком в её прошедшие жизни, и маловероятно то, что это кто-то из её семьи сболтнул (кроме, разве что, Полицефалии, этот вполне в состоянии проболтаться, но во-первых, маловероятно, что он это помнит, а во-вторых его в принципе в известность по понятным причинам не ставили), ибо мало того, что для них это своего рода позор и чёрное пятно на их семье, они тоже не в восторге от всего прошедшего. Да и сложно представить, как именно Король к ним подрулил, чтобы узнать, и чем же титанша им могла насолить, чтобы они все так просто рассказали. Видимо, Клокмэн осведомлён о прошлом своей потенциальной пассии на порядок лучше, чем сама пассия в принципе. И это все можно было бы использовать в своих интересах, но… Но думая об этом, Эдмунде становилось, скорее, скверно и жутко, ибо у неё в прошедших жизнях достаточно событий, которые она бы хотела забыть, или забыла, и рада, что позабыла, и вспоминать их не хотела. Но, очевидно, в курсе всей её подноготной хочет быть Король, и он намерен и дальше без её согласия шерстить все её прошедшие жизнь. А вот как — известно одному лишь ему. Где-то в душе титанша уже лишь за это его ненавидит. Пусть даже и часовщик способен помочь ей осознать и вспомнить все, что с ней за столько лет произошло. Тут, пожалуй, и аргумент в сторону Камерамэна-титана — с ним ей подобные скачки и эмоциональные качели не грозят. Ну, пожалуй, этот аргумент был бы в том случае, если бы она искала себе партнёра, или рассматривала этого инвалида в качестве партнёра до конца этого посмертия… Но она себе в партнёры никого не рассматривает, и не думает начинать присматриваться (по крайней мере, ей так кажется). Да и вообще, наверное, она если и думает умирать окончательно, то хочет умереть одинокой и бездетной, но в кругу семьи, пусть даже они с семьёй друг друга недолюбливают. Уж в сопровождении на тот свет родственники ей не откажут точно. В прочем, это все так искренне не важно, не важно, и вообще ТВвумэн пришла сюда не за этим, да и оператор… Ну… Не тот агент, с кем можно разводить влагу. Оно, в прочем, и к лучшему, ибо ТВ-титанша на влагу не способна — максимум на сырость. Немного постояв у двери, да покачавшись на пятках, ТВ осуществляет звонок в дверь, нажав на специальную кнопочку. Да, казалось бы, глупое решение, ибо как глухой это услышит, но насколько покойница знала, этот звонок подключён напрямую к живущему тут титан, и издаёт какие-то вибрации, которые кожей чувствует инвалид. Так оно и оказывается — сначала по ту сторону двери ничего не происходит, но потом чувствительный слух улавливает по ту сторону двери неспешное шарканье, затем — копошение в замке (есть у Камеры привычка запираться изнутри), а потом дверь открывается вперёд, и в верном проеме помещается фигура титана операторов. Его мимика, как и у большинства операторов, несколько хромает (у подавляющего количества операторов из-за немоты, ибо они совершенно не двигают челюстями за ненадобностью), однако он все равно силится выдавить из себя не обычное пофигистично-презрительное выражение лица, а хоть сколько-то добродушное удивление и даже улыбку. Получается, правда, плохо — у него от напряжения, кажется, начинают трещать искусственные кости, да натянутая искусственная кожа, но покойница рада и этому добродушию с его стороны. Особенно учитывая, что этот титан… Радушием и дружелюбием особо не отличается. Не отличался, по крайней мере, раньше, хотя вряд ли сейчас что-то сильно изменилось. Не все существа со временем меняются. Хотя Эдмунда не хуже других знает, что это такое — возрастные во всех смыслах изменения. — Здравствуй, инвалид, — с ухмылочкой добродушной пираньи говорит ему прямо в лицо труп, неспешно, по слогам, практически кричит — все ещё надеется докричаться, пробить этот барьер глухоты, пусть и знает, что это бессмысленно. Однако Камеры обучены всему, чему обучали глухих людей, к тому же, у него есть так называемый «остаточный слух», а ещё он способен читать по губам, отчего иногда может показаться, что он смотрит в рот в самом прямом смысле. ТВ, в прочем, такое и в прямом, и переносном, смысле, никогда не беспокоило. Конечно, не ясно, прочитал ли это по губам Камера, или все-таки услышал, но все равно в качестве приветствия сначала немного заторможенно кивает, а потом сразу же начинает посредством языка жестов обороняться. «Я не инвалид, монстр.» — и сам же беззлобно кривится, в душе правда не считая себя инвалидом, но спорить об этом с вредным телевизором он не собирался — «И тебе не болеть. Давно же тебя тут не было.» — Так вот я и решила, что пора бы тебе жизнь испортить. Нанести визит, так сказать. — весело язвит женщина, после чего тихо хихикает, да прикрывает фиолетовые губки изящной, но мертвой, ладонью, которую облепила тонкая чёрная перчатка — Ну что, инвалид, пустишь к себе? Или чисто тут, на пороге постоим, воздухом подышим? «Мне бы ещё дышать…» — мысленно добавила ТВвумэн, но сразу же поспешила их от себя отогнать, как наваждение. «Проходи.» — показывает ей робот, после чего от дверного проема отходит, пуская в прихожую — «Не буду скрывать, я твоему появлению удивлён. Ты надолго?» — А что, уже избавиться от меня не терпится? — хмыкает покойница, проходя во внутрь, для удобства даже немного сминая подол юбки в кулаке, да по дамски приподнимая, чтобы так сильно не мешался. А зайдя во внутрь, тихонько прикрывает за собой дверь, после чего находит свои гостевые тапочки, и её ноги легонько высказывают из глухих, чёрных, матовых туфель, сразу же соприкасаясь с очень мягкими, особенно в сравнении, тапочками. Нежные, бледно-фиолетовые, Камера знает, что кроме чёрного, она носит и адекватно воспринимает фиолетовые (и сиреневые) оттенки. Рядом стоят ядрено-красные, почти оранжевые, тапочки, предназначенные для Спикера, и они пустуют. Но Спикер навещает старого друга ещё реже, чем телевизионщица, что эквивалентно почти никогда. Выглядят эти тапочки мало того, что цветасто-аляписто, нелепо, так ещё и так одиноко, что в душе у титанши что-то переворачивается. Война их не то, чтобы рассорила… Она их, скорее, просто разъединила, и отправила каждого в свой индивидуальный угол. «Хотелось бы.» — показывает ей оператор, после чего весьма криво ухмыляется, словно ему это причиняет физическую боль, одна они оба прекрасно понимают, что если бы он действительно хотел, чтобы она ушла, то он бы давно уже прогнал. А если бы и не хотел видеть её вовсе, то и на порог бы не пустил. Но нет. Если она оказалась внутри, значит, он совершенно не против ее компании. Вполне себе возможно, что ему просто надоело одиночество, да компания из книг и телевизора, вот и решил запустить к себе в дом покойницу. Высшее руководство ему должно было предоставить хороший компьютер, с доступом в интернет, но что-то они особо не торопятся. — Да ты не переживай, я к тебе ненадолго. — «успокаивает» его ТВшница, скромно складывая руки на груди — Может, минут на сорок, пока моя дрожайшая родня моё отсутствие не заметила. — женщину от этих слов аж передернуло. Она, в какой-то степени, врала, ибо прекрасно знала, что её семейству на неё достаточно глубоко все равно. И что так быстро они ее пропажу в любом случае не заметят, даже если она улизнет от них, допустим, на неделю. А даже если и заметят, то им станет только проще. Однако, не заметят они, заметит… Другой. И вот он-то суетится по этому поводу и начнёт, а заодно и её родне из чистых соображений настучит, отчего потом и они сядут сестре на хвост, а ей этот шум и шевеленич не нужны. Оператор делает вид, что призадумался, а потом показывает: «Сорок минут? Ладно, потерпеть тебя можно.» — Спасибо за гостеприимство, — словно сквозь зубы шипит монстр, правда, благодарность в её тоне искренняя, пусть и не ясно, понимает Камера это или нет. Вполне возможно, что понимает, ибо в былые времена, если кто-то относился к Камере не с почтением, а с презрением, инвалид сразу начинал проявлять аггресию. Оператор на это с задумчивостью кивает, после чего разворачивается, и неспешно покидает гостью, уходя на кухню. Возможно, можно было бы удивиться тому, что он так спокойной оставляет незванного гостя, да только вот и красть у оператора нечего, ибо ящики — деревянные, массивные, жирно покрашенные белой краской, — по большей части пустуют, а какие-то редкие безделушки в них не представляют ни интереса, ни ценности. Разве что в одном углу стоит его небезызвестный молот, очень тяжелый, массивный, полностью из металла… Взглянув на него, немертвая не выдержала и начала печально улыбаться, с теплотой вспоминая самые тяжёлые годы прошедшей войны. А ещё здесь стоит вытянутое, начисто отполированное зеркало, в которое титанша зачем-то заглядывает — и улыбка сразу покидает её лицо, забирая заодно и хоть сколько-то хорошее настроение. Незнающие могут посчитать, что зеркало отражает вполне себе красавицу, разве что белолицию в прямом смысле, которая выглядит ещё и очень мрачно из-за полностью глухого и черного одеяния (которое, в прочем, немного разбавляется фиолетовой краской на щеках и волосах) — если точнее, то глухого платья в старинном стиле, даже с рукавами-фонариками и декоративным, ярко-черным, с белой шнуровкой, корсетом, которое подчёркивает небольшую, но видную, грудь, на котором сверху расположилось чёрное кружевное жабо, у которого есть ещё и фиолетовый кристалл в чёрной обсидиановой оправе. Да ещё и у рукавов есть широкие в длину, но достаточно узкие и тугие, чёрные манжеты, из которых вылезают тонкие женские ладошки, туго обернутые тонкими перчаткими. Причём опять чёрными. Платье, несомненно, красивое, но… Оно бы больше подошло покойнице, разве нет? И в этом-то вся и трагедия. Те, кто в курсе, знают, что зеркало отражает покойницу, давно умершую женщину, а это глухое платье не столько дань каким-то традициям или консерватизм, сколько просто элегантная попытка скрыть мёртвое и сгшнившее тело, которое ещё и идёт некрасивыми пятнами (особенно на спине их ввиде синяков много). И ладно эти пятна, но даже сам цвет кожи не то, чтобы хоть сколько-то терпимый… Голая ТВ-титанша может быть красива только в плане очертаний. Но если попытаться присмотреться к цвету шкурки, то можно ужаснуться. Причём от этого ужаснуться в состоянии даже сама ТВщница, которая к тому же носителем этого тела и является, и возможности поменять тело, ну или хотя бы его расцветку, у неё нет. И лицо это белое — не её вовсе… Маска такая, одним словом. Даже, пожалуй, вторая кожа, на которую ещё и нанесли ярко-фиолетовую краску, отчего теперь щёчки, да губки, выглядели умилительно-вкусными, кислотными. Это выглядит очень хорошо. А будь оно все свое, родное, выглядело бы ещё лучше. Разве что глаза свои, родные, и без этого шикарные, да. Ярко-фиолетовые, но прозрачные, как стекло, белок как будто и вовсе был лишён всяких сосудов и каппиляр, а сверху и снизу заодно «охранялся» средними по длинне верхними, и короткими нижними, ресницами, что только добавляет её глазам особого шарма. А учитывая, что волосы у ТВ-женщины чёрные, это все ещё и выглядит весьма контрастно. Да и волосы у неё… Не свои. Она давно уже свои после одного неприятного инцидента из прошлого перестала их отпускать, предпочитая родные волосы коротко сбривать, а поверх использовать уже старый, но все ещё крепкий, по возрасту парик. Причём парик достаточно изящный, подстриженный под острое карэ, и если канекалон у корней ещё жгуче-черный, то ближе к кочикам спускается нежным, как будто вымывающимся, фиолетовым. Со стороны выглядит неестественно, но пока из чужих никто вроде не догадался. Даже при всей своей внешней изящности и элегантности, с капелькой консервативности, Эдмунда не любит смотреться в зеркало, потому что понимает, что это — давно уже не она, она просто завралась. Пытаясь скрыть от всех, в первую очередь от себя, что она давно умерла и теперь разлагается, она во всем этих маскарад потеряла и себя, и теперь с трудом понимает, где настоящая она, а где все же фальшивка. Были раньше девушки, что не могли воспринимать себя без макияжа, а телевизионщица не может воспринимать себя без маски. Она сильно сглаживает её настоящие черты лица, которые, в теории, могут отпугнуть даже Короля, пусть этот по жизни тоже видел всякое. Правда, смотря в зеркало ещё и сейчас, с позиции «после всего пережитого», она находит повод ещё и загнаться по теме того, что… Она не изменилась. Вот совсем ни капли. Разве что вместо более практичных штанов снова начала носить длинные юбки старого пошива и образца, да убрала с себя дополнительные экраны, чтобы не мешались. Но вот сильно внешне, и уж тем более — внутреннее… Ни капли. Хотя она, признаться честно, сама ожидала, что война сможет поменять в ней что-то лучшим образом, да в лучшую сторону. Только что имено, она не придумала. Все такая же, фальшивка, утонувшая во лжи. Желая стать лучшей версией себя, она крупно всех развела, обманула, в том числе и саму себя, только в отличие от других, она это осознала, и теперь от этого же и страдает. Хотя она мельком видела, что другие титаны особо не изменились тоже. По крайней мере, внешне так точно, а вот внутри… Ну, возможно, во всех них все же случились незаметные сдвиги, изменения, но мало того, что они незаметные, так они ещё и не очевидны. В плане, что произошли в тех областях сознания, в которых они и сами не ожидали. Вот оператор, например, все такой же — как и все агенты прикидывается молодым человеком с красивым, но суровым, лицом, неподвижной нижней половиной лица, и внешне — ничуть не изменился. Всё такой же — с серыми всклокоченными волосами, да одинокой, незаметной, бледно-голубой прядкой в волосах, и горящими недовольством льдисто-голубыми глазами, чей взгляд настолько же цепкий, как крючья с тел свинных цестодов. Если бы агенты могли испепелять взглядом, то оператор бы давно уже спалил все, чем недоволен, ибо взгляд его мог бы выжигать, как лазер. Вполне себе возможно, что имей он такую способность, он бы давно уже и телевизионщицу прожег… Ей он тоже был частенько недоволен, особенно в недалёком прошлом. Но со времен недовольство спало, они смогли затереть острые углы в своих взаимоотношениях — чему, пожалуй, обе стороны были удивлены, ибо были уверены, что к миру и взаимопониманию не придут уже никогда. Спикер, к слову, тоже — особо не поменялся, внешне так точно. Все такой же, выглядит трудным подростком по старше, разве что кислотно-красный в его черно-красном карэ давно не обновлялся, отчего теперь кажется больше кислотно-рыжим, но он таким уже и под конец войны был. Лицо тоже не особо изменилось — все такой же крупный нос, которой ТВщнице во время войны частенько хотелось ему сломать, все такое же молодое, юношеское лицо, смотря в которое вряд ли можно заподозрить, что перед тобой просто хорошо собранный и обшитый робот, и все такие же печальные и виноватые глаза цвета запекшейся крови. И они от создания почему-то производят впечатление замыленных, а во время его попоек, когда он совсем в неадекватном состоянии, этот эффект только усиливается. Получилось ли это случайно, а то и намерено, ибо в отличие от операторов, которыми до последнего занимались люди, Спикеры занимались собой сами с самого начала — не ясно. Вполне себе возможно, что колонщик сорвался, нарушил данное им всем обещание, и теперь травит себя не только водкой, но и наркотиками, которые, как и все Спикеры, пускает по вене. Когда ТВ последний раз навещала Спикера, у него везде был выключен свет, а кухня была погружена в полутьму, ибо одиноко горела лишь одна настольная лампа, около которой Спикер и развалился. И когда покойница медленно и тихонько продвигалась к нему, она прекрасно услышала, что в темноте наступила на какое-то стекло и раздавила его. На бутылку водки, а то даже и чекушку, это не было похоже, но в темноте видно не было (не то, чтобы дохлое зверье присматривалось в принципе), поэтому для немертвой осталось загадкой, что же это такое было. Может быть и не шприц, но она и не отрицает, что похоже было именно на стеклянный шприц, которые Спикеры ещё у людей перетаскали, и которые им в принципе нравятся больше, чем пластиковые младшие братья. Телевизионщице, в прочем, разницы нет, как-бы, давать обещание колонщик должен был не ей, а себе, но… Где-то в душе она это в какой-то степени воспринимает даже как личное оскорбление, или, точнее, нарушения обета, и, возможно, появись у неё возможность, она ему это с радостью припомнит. Тихим, злобным, шипением, специально будет плеваться ядом, чтобы поставить колонку в самое неловкое (прежде всего перед ним самим) положением, пустив ему по венам уже чувство вины, от которого Спикер и так отмыться не может. Просто так, чтобы не расслаблялся. Хотя, вполне возможно, что это просто в покойнице скопилось так много трупного яда, и чтобы он окончательно не протравил в ней дыру, она ищет, на чьи бы плечи его переложить, а колонка просто всегда оказывается ближе других, да ещё и провинился он сравнительно больше других… Спикер, одним словом, просто многократная жертва. Хотя, если так посмотреть, то под это определение вполне попадают и Камера, и ТВ, и их маленькие копии тоже. Да и маленькие Спикеры за эту войну тоже настрадались, пусть может в сравнении не так сильно, как Камеры и те же Дрели, чья фракция в принципе считается практически вымершей. Конечно, поговаривают, что сейчас возводятся конвейеры по созданию новых агентов с навыками профессиональных шахтёров, как иногда называли Дрелей, но чтобы достичь масштабов других фракций, им могут понадобится годы. Но есть ли у них эти годы? Сейчас вроде как точно есть, а до новой войны им этого времени явно хватит. Поймав себя на том, что покойница сейчас явно занимается не тем, чем надо — страдает по всем и сразу — она недовольно морщится, активно качает головой из стороны в сторону, после чего снова чуть приподнимает подол платья, и начинает неспешно шаркать в сторону кухни, где её явно ждал оператор-титан. Или, может, по старой привычке, скорее, поджидал. Несмотря на то, что дом расчитан на практически великана, снаружи он кажется куда меньше, чем внутри — возможно потому, что извне он весь белый, даже, почти, белокаменный, зато внутри у него куда больше дизайна и красок — не самая удачная шутка от Спикера и ТВшницы, когда дом уже построили, и начали обустраивать изнутри. Учитывая, что всю работу внутри делали инженеры, они могли из-за слепоты упустить какие-то детали, чем двое других титанов и воспользовались, поменяв практически у них под носом обои — изначально стены должны были покрыть серо-угольными обоями, вполне спокойными, строгими, немного мрачными, однако покойница с напарником-алкашом с таким решением были категорически не согласны, и пока инженеры не приступили к обоям, вместо тех рулонов подложили более яркие и позитивные, зеленовато-бирюзовые с розовыми маленькими цветочками, которые под пальцами тактильно не ощущались (Спикер и ТВщница специально проверяли, ибо инженеры были в состоянии тактильно запомнить предыдущие, и также могли тактильно почувствовать у новых обоев иную текстуру и уж тем более объёмные цветы, отчего сразу же поспешили бы начать трезвонить более зрячим агентам, и план бы провалился), и выглядят эти обои зрительно вообще не типично. Даже, пожалуй, как-то слишком утопично, но при этом под местами белую отделку дома зрительно подходили куда больше, и инженеры, сами того не ведая, поклеив иные обои, сделали дом изнутри только лучше, а ещё и зрительно несколько просторнее. Конечно, сам Камера, когда увидел, что получилось, был и в ужасе, и в ярости, одновременно (на напарников, хотя, пожалуй, уже бывших, а не на инженеров, которым об замене обоев рассказали уже после), но переделывать было уже поздно. Сначала все клялся, что спустя время, когда шум утихнет, сам себе поменяет обои, где сможет, но вот время прошло, он с такой расцветкой дома смирился, а со временем и вовсе расхотел с ней расставаться, ибо это было одно из немногих, что у него осталось как напоминание об их крепкой, пусть и не счастливой, троице. Особенно этот прикол ему стал дорог сейчас, когда их «банда» развалилась — с Карандашницей он близкого знакомства так и не заимел, на Стива в глубине души таил обиду, Короля опасался, а… Спикер его перестал навещать вовсе. Одна лишь ТВ очень редко, но все-таки навещает, пусть даже от её таких походов не в восторге её семья, которая, походу, намерена из родственницы выпить всю её оставшуюся кровь, вот прям до последней капли. Да, с одной стороны, он специально ушёл в глубь ближайшего леса, чтобы его никто не беспокоил, не дёргал, особенно по пустякам, не докучал, да и вообще, чтобы про него забыло высшее руководство и дало пожить спокойно, да только он не рассчитывал, что это, в какой-то степени, его не просто изолирует, а словно даже отвернёт от других титанов. Хотя отвернуло их от него не столько расстояние, сколько грешки в прошлом. Он это понимал, но принимать не хотел. Поэтому и выдумывал тысячу других причин, лишь бы не принимать очевидное. Хотя, наверное, стоит быть благодарным в принципе, что его хоть кто-то навещает. Особенно столь злопамятная особа, как ТВ-титанша, которая нередко может недолюбливать даже без объяснения причин. Причина ли такого поведения в том, что она у этих кожаных была аристократкой, пережила много тяжёлого и даже травмирующего, или это дурная генетика — не ясно. Да и Камерамэну не настолько скучно жить, чтобы копаться в психологии и биографии покойной. Может даже можно и сказать, мол, покойной подружки. Если раньше оператор не желал иметь с ней ничего общего, то пройдя настолько длинный, тесный и тернистый путь, понял, что не прочь поучиться у неё некоторым жизненным навыкам. Да и сама ТВвумэн вроде как несколько оттаила после всего прошедшего, и стала куда проще душой. Смотря на эти обои, Камера понимал, что где-то они ему все равно осточертели. Потому, что ему иногда становится грустно, они наводят его на всякого рода размышления, воспоминания и мысли о том, кто как поживает сейчас. Хотя, казалось бы, у них такая позитивная расцветка, что не должны. ТВвумэн, глядя на них, становится грустно тоже. Причём не понятно, кому из них от этого больнее. Вполне даже возможно, что органической титанше, ибо через неё прошло куда больше личностей, и она явно за столько лет устала кого-то терять, менять и хоронить. Еще и со Спикером они неправильно поступили… Не единожды. Ни раз, и ни два, они с ним поступали некрасиво и неправильно постоянно — вполне возможно, что поэтому титан-колонщик с ними больше так отчаянно, как раньше, встречь не искал — понял, что это бессмысленно, ибо по человечески они к нему в принципе не относились. Зато под горячую руку попадал обычно именно он, ибо на Пенсилвумэн срываться было как-то неприлично, со Стивом связываться было в принципе опасно, а Камера, и уж тем более Король, такого не потерпят (хотя, вполне себе возможно, с чьей именно стороны). Один лишь Спикер не был в состоянии нормально ответить, ибо много чего опасался. В том числе и снова причинить товарищам боль, ибо доставил её достаточно, когда был заражён вражеским паразитом. Вот и предпочитал отмалчиваться, тем самым дав другим понять, что его можно использовать, как заблагорассудится, и тебе ничего не будет. Камера таким особо не баловался, предпочитая несчастную колонку просто игнорировать (особенно в те моменты, когда поддержка Спикеру нужна была жизненно необходима, как, например, людям — скибидистам — кислород), зато ТВвумэн в свое время неплохо так истрепала этому титану и нервы, и самооценку к плинтусу спустила, по сути таким образом пытаясь не только вымесить свои гнев, злость, а заодно и обиду из-за всех, кого только в чем-то обвинит — Спикеру доставалось и за многочисленных братьев покойницы, и за её скибиди-деда, о родстве с которым титаны узнали уже после войны, а Король уже какого-то черта откуда-то знал, и за безымянных родителей, которых она практически не знала, и даже за альянс в принципе. Да и в принципе пыталась таким образом самоутвердиться, пока не осознала, что что-то она заигралась, и ситуация вышла из-под контроля. Когда титаншу, наконец, настигло смирение, стало уже поздно. Спикер сделал неправильные выводы, извлёк из этого неверный урок (хотя, собственно, можно ли было извлечь из этого другую мораль? Едва ли), и поменять уже ничего не стремился, да и не пытался. Зато сделал определённые выводы про тех, кого раньше считал своими друзьями, а то даже и ещё ближе, практически родней, и, видимо, по этой причине контактов с ними больше не искал. Да топил печаль в алкоголе, а то может в чем и по хлеще, лишь бы не было так больно. Не физически, а морально, хотя он, казалось бы, испытывать душевые терзания не должен только по происхождению. Есть то, о чем ни Камера, ни ТВ, не знают, и это касается Короля, а сам Король предпочитает скрывать. Точнее, в этом случае, они о нем многое не знают, а сам он из соображений безопасности это все оберегает и скрывает, но конкретно это тоже затрагивает Спикера. Вполне возможно, что это было уже в конце войны, а может и перед самым заключением мира, Король давно уже засек страдающего и одинокого Спикера, который со временем стал их всех — титанов, в смысле, и особенно их скопление — избегать и сторониться, и, пересилив себя, все-таки тихонько подошёл к нему и увёл подальше от других, чтобы поговорить наедине. Хотя, признаться честно, ему не особо хотелось разбираться ещё и с проблемами колонщика — ему хватало проблем в личной жизни, так ещё и подчинённых надо было держать в ежовых рукавицах, чтобы окончательно от рук не отбились, но он все-таки пошёл на столь благородный поступок, решил разобраться в переживаниях Спикера. Колощик, конечно, поначалу упрямо отмалчивался, пытался от Короля мягко откреститься, ибо особого доверия к нему не питал, но потом, когда Король всей своей мягкой фальшью все-таки проник ему в разум, у Спикера все-таки сорвало крышу, он может с получас изливал позолченному титану душу, впервые за столь долгое время почувствовав себя не лишним, а вполне себе равным членом общества, к тому же и услышанным. Правда, после этого они к другим титанам так и не вернулись, ибо Спикер даже признался, что после такого обращения с собой, не особо-то и видеть их хочет, а Королю пришлось с ним остаться, и, по сути, начать охранять его (даже несмотря на то, что в душе он больше желал вернуться к любимой ТВвумэн, у чьих ног тогда притих Стив). Но зато этот акт позволил ему куда лучше прощупать и понять столь протеворечивую фигурку, чтобы в будущем он знал, кого можно будет для чего-нибудь использовать. Да и как показало время, даже сами Спикеры в своём титане особо заинтересованы не были, отчего он даже в своей фракции со временем разочаровался, и в душе сделал ошибочные выводы, что если кому он и может свою душу в полной мере доверить, так это Королю. Понятное дело, что колонщик крупно ошибался. Но теперь его при всем желании не переубедишь, да никто и не будет, даже несмотря на возникшие со временем чувства вины и раскаивания. Король даже в состоянии убедить Спикера отвернуться от альянса, но пока решил приберечь это на будущее. Пока ещё неизвестно, насколько ближайшее. Кухня у Камеры просторная, хотя роботу она особо и не нужна, тоже в таких необычных обоях, кроме разве что потолка. Потолок, как и много чего другого, белый. Деревянные оконные рамы, например, тоже в жирный слой белой краски покрашены. Тонкие занавески тканевые, белые. У стола и стульев ножки деревянные, карамельные по оттенку, щедро лакированные, зато сама столешница и спинки стульев белые — тоже. Скатерть на столе ещё людская, тоже белая, с небольшими кружевами на концах, накрахмаленная, если верить ТВ, которая это тканевое барахло сюда и притащила, до хруста — будучи глухим уже от «рождения», титан операторов, как и его более мелкие сородичи, очень относительно понимает звук и его концепцию. Телевизионщица пыталась ему объяснить, даже пыталась дать понимание звука тактильно — но это особо не помогло. Поэтому в хруст ткани Камера просто верит. Всякого рода ящички и столешницы, которые вроде уже как пластиковые, тоже белые, и вроде гладкие, но на ощупь немного как шершавые (хотя тут, скорее, уместнее назвать их мелко ребристыми). И даже люстра под потолком имеет белое — точнее, скорее, холодное и молочное — стекло. На этой кухне много белого, и это, если честно удивляет, местами даже неприятно. Потому что с одной стороны, это не в стиле Камеры, а во-вторых, сидя в местах, где большое скопление белого, ТВ-титанша всегда чувствует себя несколько паршиво, ибо белый, за столько лет существования, стал у неё ассоциироваться с больничной палатой, болезнью, несчастьем и даже комой. И как бы она не пыталась, но перестать видеть тут именно такие ассоциации у неё не получается. Должно быть, по этой причине, сидя с оператором на кухне, ТВвумэн всегда себя ощущает как на приёме у докторов хотя бы двадцатого столетия — у тех, как правило, и одеяния, и кабинеты, и даже помощники, были раскрашены в белое. Из Камерамэна вышел бы отвратительный доктор. Ибо, как для доктора, у него бывает слишком отвратительный характер, так ещё ему было бы плевать на своих пациентов, у него такой тип личности, который заботится о себе и только о себе. А если есть необходимость позаботиться ещё о ком-то, то он сначала позаботиться о себе, а уже только потом о своём подопечном. Да и он, к тому же, глухонемой, что уже усложнило бы ему понимание пациентов, ибо нередко врачам надо опираться и на звуки, которые пациенты издают, а доверять это не просто глухому существу, а глухому существу, который не в состоянии понять концепцию звуков, просто верх кретинизма. К тому же, этот доктор ещё и от «рождения» нем, а языком жестов для глухих на сегодняшний день владеют в принципе только в альянсе. Эдмунда, бывало, много таскалась по больницам и врачам, и ей попадались как плохие, так и хорошие, но глухонемых врачей она не встречала. Да и в принципе вся эта медицинская тема в ней тёплого отклика не находит, ибо все это для неё отдельный вид бесконечной трагедии. В какой-то степени у неё ещё и медицинские халаты ассоциируются с трагедией, и ей вдвойне от того неприятно, ибо её старший кровный брат, ТВмэн учёный, носит белый медицинский халат, а также некоторые его подручные болванчики, и может кто-то уже из не кровных родственников, а его однажды взяло — и парализовало с ног, отчего он и по сей день не чувствует ничего ниже солнечного сплетения. И пусть сам ТВ-ученый делал вид, что все в порядки, для них это все ещё трагедия, и вспоминать её не принято. Если бы по случайности парализовало саму ТВ-титаншу… От неё бы, конечно, не избавились, но её бы и так не жалели, и от этой темы не уберегали. Так ещё бы и часто этим попрекали, ставили в вину… Родственники бывают очень… Двуличны. И ей не повезло получить именно таких, хотя в глубине души она понимала, что даже это она им спускает с рук, ибо оправдвает тем, что раньше такого не было, и в их отвратительном характере виноваты только смерть, да послежизненные невзгоды. Ну да, конечно. То есть, нет, с одной стороны это действительно так, но было в этом что-то и из «отсебятины». В прочем, в глубине души, Эдмунда догадывалась, что это умение оправдывать и прощать ей может в будущем пригодиться. Но задумываться долго об этом не старалась, ибо сразу появлялось неприятное ощущение, словно её судьба уже предрешена. Покойница неспешно входит на кухню, тихонько шаркая тапочками и шелестя платьем, хотя для Камеры это и так без звука, и когда оператор заглянул ей в лицо, она не то, что позволяет себе улыбнуться — просто у неё на лице непроизвольно начинает вырастать очень уставшая, печальная, чисто женская, улыбка. Даже, скорее, улыбочка, чем улыбка. Долгое время ТВ-титанша была уверена, что она улыбаться так не способна, ибо на её памяти, так обычно улыбались только очень уставшие, замученнные, молодые матери, которые любили своих бедовых детей и неверных, опасных, мужей, но которых уже физически были не в силах остановить от глупостей или ещё чего по хуже. Причём такие матери обычно чаще всего начинали так постоянно улыбаться тогда, когда уже чётко понимали, что они вот-вот умрут, ибо были тяжело больны (нередко это были чахотка или брюшной тиф). А имела ТВвумэн об этом представление потому, что имела с такими женщинами весьма близкое знакомство, особенно в начале двадцатого века, и мало того, что она не думала, что тоже начнёт, да и умеет, так улыбаться, она себе однажды зареклась, что лучше будет постоянно кривиться, чем так улыбаться. Откуда она?.. Как докатилась, как началось?.. Эдмунда, откровенно говоря, не знает, ей сложно сказать, как это началось — просто однажды увидела свое отражение в стекле, и ужаснулась, поняв, что улыбается именно так, как зареклась никогда не… Младшая из Тейлоров уже и не помнит, пыталась ли она когда-нибудь завести детей. Она может утверждать, что нет, хотя на самом деле вполне себе возможно, что да — в жизнях бывало всякое. Так что вполне возможно, что разные ТВмэны в разные периоды своей жизни пытались завести детей. А учитывая, сколько у ТВ-титанши могло даже в теории быть партнёров, да ещё и каких… По крайней мере, даже если Эдмунда с кем-то и пыталась, то у неё ничего не получилось, чему она теперь была очень рада. А вот касательно смерти… Признаться честно, ТВшница давно уже ощущала приближение своей окончательной смерти, только ещё пока не понимала, с чьей стороны это поветрие на неё несётся (в смысле — кто именно будет её убийцей). Конечно, шансы на то, что это предчувствие естественной кончины, тоже есть, но такие мысли она отметала — прекрасно понимала, что ей никто так просто умереть не даст, и у неё будет свой убийца. Но кто?.. Сначала она ещё подумывала если не прямо сказать, то хотя бы намекнуть родственникам, что чувствует приближение своей смерти… Но вспомнив, на какой ноте кончаются любые их беседы, даже не стала пытаться хоть как-то подвести к этой теме. Но если не семье — то кому?.. Никто из титанов не поймёт её в принципе, ибо Стив и Пенсилвумэн смерти явно не боятся, а Камера, и уж тем более Спикер, тем более не расстроятся по этому поводу (не после всего дерьма с её стороны). Можно, конечно, на свой страх и риск поделиться этими шальными мыслишками с Королём, но это грозит… Последствиями. Под ними даже можно понимать возможное возрастание опеки, ибо он ещё как-то во время войны обмолвился, мол, он не хочет её потерять. А аргументировал это тем, что только недавно её обрёл, и не хочет так скоро прощаться. Поняв, что у неё на лице снова появляется эта сердобольная материнская улыбочка, ТВ-женщина из принципа не смотрит в стекло, лишь бы не видеть свое отражение. Лишь упрямо смотрит на свои руки, которые уперла в столешницу, когда медленно садилась, сильно скрипя корсетом и шелестя юбкой. Оказавшись напротив друг друга, титаны какое-то время молчат — Камера смотрит с неким сомнением на тело, сидящее напротив него, в то время как покойница с некой расстерянностью уставилась на свои кисти, туго обернутые рукавами и перчатками, словно видит их впервые, либо не верит, что они принадлежат ей, и они оба молчат. По ощущениям молчат долго и гнетуще, хотя немой по другому и не может, однако и первым прерывает их заминку именно инвалид, немного грубовато пнув мёртвую девчину по ноге под столом. Это не больно, но достаточно, чтобы ТВ вздрогнула и подняла на него взгляд. Сначала инвалид как-то слишком тяжко вздыхает — а потом на языке жестов интересуется: «Что там в мире делается?» — С каких пор тебя стали интересовать мирские дела? — в более привычной ей манере ухмыляется дохлая аристократка, смотря при этом прямо в лицо робота, чтобы он читал её по губам, при этом с гордо расправленной спиной откидываясь на спинку стула, складывая руки на груди, строя из себя гордую и истеричную аристократку, которая ведёт себя так потому, что она знает, что за неё в любом случае вступится муж — где надо, он договорится в высшем обществе, а чернь в любом случае рта раскрыть не посмеет. Да только Эдмунда пусть и гордая, и аристократка, да только влиятельный супруг за ней никогда не стоял потому, что его не было. Раньше за плечом у неё был влиятельный брат. Сейчас охранять её тыл перестал и он. Однако она все ещё чувствует, что за плечом у неё кто-то стоит… Но не оборачивается специально, ибо опасается, что ответ её не порадует. «На всякий случай.» — на языке жестов изъясняется инвалид, пытаясь воссоздать такую же гордую и насмешливую мимику — «Мало ли… Вдруг, ты моих малышей обижаешь.» — под малышами имелись ввиду ларджи и обычные рядовые операторы. — Акстись, инвалид, — фыркает монстр — Они в порядке, по крайней мере пока. Ну… Во всяком случае — я их не трогала. Я в принципе сейчас подле семейки постоянно нахожусь, ибо больше не с кем. — под конец слова покойницы наполняются горечью, но благо, что лицом она не дрогнула, а Камера из-за глухоты и вовсе не услышал. Сначала оператор чуть медлит, слишком внимательно всматривается в лицо ТВ-титанши, словно пытается найти в ней черты Эдмунды Тейлор, а потом снова вздыхает — видимо, больше не произвольно, — и показывает: «По поводу этого. Как там другие титаны? Они на связь выходят?» — Ммммм, по поводу этого… — несколько тише отвечает титанша — для глухого, в прочем, разницы нет, все равно он её не особо-то и слышит — всем свои видом показывая, что говорить ей об этом не очень приятно — У Стива и Пенсилвумэн все также — залегли на дно, причём этот дракон… — покойница невольно морщится — В прямом смысле… В прочем — не велика потеря. Думается мне, как только дракону окончательно надоест сидеть в шахтах, он о себе ещё даст знать. Поэтому я предпочитаю о нем не вспоминать лишний раз — чтобы не сглазить. Мне и со стороны родственников рычания в посмертии хватает. Титан с самым сосредоточеном лицом кивает, после чего показывает один жест, обозначающий колонку — про Спикера интересуется, ибо его он последний раз видел очень и очень давно, а связь с ним нет (даже несмотря на то, что у него тут, в общем-то, ловит связь). — Ах, этот энтеробиозник… — Эдмунда сразу как-то показушно надулась, чем-то со стороны даже начав напоминать мать-голубку — Я, признаться честно, не так давно у него была, и… Все, в общем-то, плохо. Свет в квартире не горит, лишь на кухне он оставил настольную лампу гореть. И везде початые бутылки из-под водки. Не уверена, насколько он именно в запое, но смею предположить, что последние сутки он явно не просыхает. Меня заметил, но не отреагировал, настолько он в неадекватном состоянии… — сначала мертвечина думала упомянуть про номер, но потом рассудила, что глухому знать о том, что у неё появился номер, знать не обязательно — все равно они по телефону потрещать не смогут. Правда, со Спикером, возможно, тоже, но не велика потеря. И сообразительность Камеры её даже поражает — он, на удивление, метко задаёт вопрос: «Только водка? Шприцов не было?» — можно подумать, что он беспокоится, да глаза только все такие же — глубокие, холодные, и слишком разумные для машины. — Нет, — подобно строгой молодой матери отвечает мертвячка, даже тон и выражение лица неосознанно копирует (а с кого? Она своей матери в лицо не знает, но почему-то уверена, что такой строгой и категоричной её мать не была, что в 19 веке было худшим, чего можно было ожидать от матери) — Ну… По крайней мере, там было так темно, что я не увидела. Хотя, признаться честно, я вполне допускаю мысль, что он вполне себе… Мог сорваться. Если только Король в свое время не надоумил его никогда не начинать, что, в прочем, вряд ли — но Камера и ТВ все ещё не знают, а Спикер не стал им из принципа рассказывать, ибо осознал, что они не те агенты, которым можно доверить свою душу. Какое-то время два титана молча смотрят на друга каким-то слишком тяжёлым, задумчивым взглядом, и со стороны, должно быть, похожи на строгих молодых родителей, прямиком из молодости даже не ТВшницы, а Короля — «подростки, слишком рано начавшие считать себя взрослыми» — такое определение подобному психотипу дал ТВ-ученый, и тут младшая сестра с ним абсолютно согласна — у которых непременно есть сын, который что-то натворил, и вот они думают, как его наказать, причём их методы, как правило, достаточно бесчеловечны, если не жестоки. Камере такие сравнения не доступны, зато с подобными семьями иногда даже лично были знакомы ТВмэны, и у ТиВи с ТВ-ученым — точнее, у Гарсии и Лазаря Тейлоров — подобные семьи вызывали отвращение. Но при этом они почему-то так и не осознали, что будь родителями они, они были бы именно такими отцами. Отличие лишь в том, что ТиВи и ТВ-ученый вполне себе считались бы не юношами и подростками, а уже вполне взрослыми мужчинами. Эти старшие братья бывают поразительными лицемерами, причём сами они этого почему-то за собой не замечают. Наконец оператор все-таки решает затронуть тему, которую даже сам внутри считает запретной, и которую поднимать — дурной тон. И вообще, эту тему можно было бы слелать табуированной, да только рано или поздно она бы все равно всплыла, и лучше уж сейчас, чем потом. Сначала он все ещё медлит — хотя по одной лишь его напряжённым плечам ТВшница примерно поняла, о чем именно он собирается спросить, и внешне сразу помрачнела как-то сильнее. Когда он спрашивает, в душе у женщины снова образуется неприятная, сосущая пропасть. «А Король?» — интересуется инвалид, ощущая себя так, словно он копается в чьём-то нижнем белье — то есть в том, что точно не его ума дело — «Он все ещё… Таскается за тобой?» — последний вопрос слишком интимный, но только в какой-то степени. Ибо в другой степени все эти любовные игрища двух органических титанов происходили на глазах у всех титанов, и, пожалуй, в какой-то степени на глазах и скибидистов. ТВ-титанша сначала поджала свои губки, выделенные фиолетовой краской как имитация посинения губ у покойников, а потом застыла в неподвижной позе, и настолько ушла в свои неприятные размышления, что со стороны стала больше напоминать красивую покойницу, что умерла, но глаза при этом остались открытыми, и закрывать их ей придётся уже живым людям, которым доверять её тело после смерти. Возможно, когда-то, так оно действительно и было, но… …Но с тех пор прошла не одна жизнь, и по прошествии стольких годов, она поняла, что никому свое тело доверять не хочет. Ни прямым родственникам, ни даже дедушке, что остался на стороне скибидистов, ни уж тем более каким-то абсолютно чужим людям. Только если печи со святым пламенем — чтобы не вернуться уж никогда наверняка, и чтобы возвращаться было даже просто не во что. Доверять Королю свое тело тоже не хотелось — мало ли, что он с ним может сделать, любое его действие с телом почему-то автоматически кажется разрушительным. Даже если все его воздействия действительно не будут иметь разрушительный характер, доверия его большие и мощные руки не вызывают. Даже несмотря на то, что есть в нем что-то и от ювелира — сам же всех Клокмэнов, в ручную, собирал, настраивал и взращивал. А это на порядок сложнее, чем когда создавали будущих ТВмэнов — их родителям много ума на это не понадобилось. Наконец немертвая вздрогнула, несколько выйдя из своих мрачных дум — правда, в голове своей допустила мысль о том, что Король продолжает её преследовать даже тогда, когда его нет рядом. Вполне себе возможно, что даже если Король погибнет, он будет преследовать её и после смерти, а слово «нет» он понимать отказывается. — Он… — наконец затянула покойница, после чего вся недовольно напряглась, словно начала испытывать сильную боль в грудной клетке — Я вижу его не так часто, как раньше, если честно. Он вообще стал… Какой-то непостоянный. В том смысле, что он то есть, то потом внезапно куда-то пропадает. И так началось сразу, как только наши воюющие стороны заключили мир и установили чёткие границы. Сначала мог все долго ходить около меня, окучивать, а как только я оттаивала — он внезапно исчезал, и пропадал месяцами. Зато потом появлялся как ни в чем не бывало, и ещё удивлялся, когда я ему высказывала за дело. — женщина злобно усмехнулась, чувствуя, как в ней закипает обида. ТВ-титанша злобно уводит взгляд себе куда-то на колени, но потом, встрепенувшись, сразу же поднимает недовольный взгляд на подозрительно спокойного, разве что привычно-хмурого, Камеру-титана. «Может… Он чем-то занят.» — предполагает инвалид — «Такое может быть?» — Мммм… Вполне, — злобно шипит титанша, чувствуя, что боль в груди только усиливается — Да только чем? Мелким взбучки устраивает? О, я по себе знаю, что на то, чтобы устроить взбучку, уходит в любом случае куда меньше времени, чем он себе занимает. Так что это точно не оно, да и живут Клоки чуть ли не в самом сердце нашей половины городища. В лучшем, мне кажется, он просто сейчас за пределами видимых границ себе какое-нибудь закрытое царство обустраивает, куда нам всем вход запрещён. Да и не только нам, а многим, в принципе, тоже. Хотя касательно себя, у женщины прям полной уверенности нет, ибо… Король вроде как её уже зазывал. Не прям в это эфемерное царство, о котором с такой ненавистью шипит покойница, а в нечто более реальное — Король просто не называл это своим полным именем, отчего идея кажется ещё сомнительнее. А это его нежно-умоляющее, абсолютно не царское «Ну же, давай уйдём вместе, любимая» все ещё вызывает какие-то слишком болезненные отклики в душе. Соглашаться на такое, конечно, бред полный, но… Но в самые острые фазы конфликтов с семьёй, ТВвумэн готова уже уйти и с Королём хоть к черту на кулички, лишь бы прекратились крики и обвинения в её сторону, и чтобы она в такие моменты не ощущала ненависть ко всему, к своей семье, и даже к себе. Просто чтобы не погибнуть. Ибо иногда ей кажется, что свою смерть она найдёт как раз в их семейных конфликтах. Почему-то Король смог создать образ того самого партнёра, который никогда не будет ни в чем обвинять её и скорее с радостью возьмёт всю вину на себя, лишь бы любимая не начала в очередной раз морально страдать. Возможно, встреть Король её после очередного конфликта и предложи уйти с ним хоть куда, даже без уточнения локации, покойница не раздумывая согласиться — а потом будет биться в истерике, используя Короля как удобную подушку. И пусть Король не поддержит её прямыми словами, но он все равно облегчит ей состояние, а может даже спасёт и от разрыва сердца на фоне этого стресса. Если бы Король знал, что все куда проще… У часового монарха вполне могло бы получиться. — И вообще… — снова затягивает титанша, невольно поймав себя на том, что к душевной боли прибавляется ещё и какое-то сосущее чувство тоски, которое можно было бы сравнить с пиявкой, но она может сравнить с ТиВи или даже ТВвумэн — у них высасывать с ближнего своего кровь получается куда лучше — Кхм… Не по мужски он поступает. Мне надоели все эти его игры в непостоянство. Если уж я ему так нужна, то пусть придёт и в лицо мне выскажет все, что ему от меня надо. А там уж я и подумаю. И с ненавистью сжимает кулак, что у неё, или в ней, начинает что-то трещать — то ли её кости, то ли ни в чем неповинная ткань перчатки. Камера в её шкуре никогда не был, а смотря на все её губительные метаморфозы, понимает, что быть ей тем более не хочет. Не нужны ему все эти… Злые родственники и неверные ухажеры. Пусть лучше уж все это так и принадлежит покойнице, ей уж точно ничего не страшно, ибо все самое страшное она пережила. Камерамэн может и инвалид, но прекрасно ощущает, что атмосфера сразу стала не просто гнетущей, а какой-то злой — по большей части из-за злой ТВвумэн, что сейчас начинает достигать наивысшей точки кипения, что лицо и руки у неё пошли чёрными пятнами, частичками её звериной сущности — а потому весьма быстро мозгами понимает, что надо как-нибудь круто поменять тему, пока телевизионщицу окончательно не поглотили злоба и звериная сущность. Мозгами понимает, что пахнет жареным, даже какое-то сверх обоняние не нужно — но, признаться честно, у него абсолютно нет идей, что им ещё можно обсудить. Да и немертвая не выглядит так, словно она намерена менять тему. В последнем, в прочем, он явно попал в точку, ибо закрыть эту тему просто так Эдмунда не намерена. И вполне возможно, что это в ней сейчас действительно шевелится возмущённая и чисто по женски оскорбленная Эдмунда Тейлор, чем более сПОКОЙНАЯ ТВ-титанша, которая была в состоянии простить кому-то даже и подобное неуважительное отношение к её телу. То ли Эдмунда, то ли все же ТВ-титанша, все ещё не намерена так быстро закрывать эту тему: — Знаешь… — снова затягивает она, после чего чуть подаётся вперёд, прижимая руки уже больше к животу, чем к груди, ещё и прикрыв глаза — Он… Он мне предлагал не только с ним уйти черт знает куда. Хотя, походу, там и черт не знает, куда конкретно. — женщина злобно усмехается, невольно начиная ощущать себя почему-то использованной. «А что еще?» — без интереса интересуется оператор, по крайней мере — внешне кажется, что без интереса, а так, чисто дежурно. — Он… — покойница на миг замолкмает, словно готовится признаться в чем-то очень постыдном — Он делал мне предложение руки и сердца. Предлагал стать супругами, одним словом. Реагирует оператор не сразу — сначала долго сидит неподвижно, мысленно роется в своей картотеке, вспоминая все эти людские понятия и их зрачения, — а покойница продолжила: — Правда, он это начал ещё в середине войны, и частенько мне об этом напоминает, хотя я и так забывать не успеваю — тут просто забыть не успеешь. Он почему-то свято уверен, что мы друг другу идеально подойдём, прям эталон отношений. — ТВ брезгливо морщится. — Тут, конечно, его стойкости только позавидовать можно, мужчины редко когда такие были, но… Но что-то я не уверена, что хочу всего этого. «Почему?» — удивляется инвалид — «Может, вам и правду будет хорошо вместе.» — Сомневаюсь в этом, товарищ, сомневаюсь… — тяжело вздохнула покойница, и её внешний облик несколько изменился — не значительно, на самом-то деле, разве что чёрные пятна исчезают, тут, скорее, дело в ауре — если раньше на ней словно был плат злобы и раздражения, то теперь он сменился на плат усталости — Лично для меня брак — это рабство колец. А заодно и рабство друг у друга в принципе. И лично для меня свадьбы в принципе синоним трагедии, ибо в наше время свадьба девушке ничего хорошего особо не приносила… Разве что статус, богатства, но это я не учитывают, ибо вряд ли Король может отдарить меня чем-то существенным. Разве что только колечком, да статусом королевы, который даже никакой документ не закрепит. А моё посмертие без этого явно будет куда спокойнее. — женщина с усталостью потерла лицо, сама понимая, что они затронули ту тему, которую трогать точно не стоило. По крайней мере — эту тему не стоило затрагивать именно по отношению к ней, ибо эта тема напрямую касается и затрагивает её. В чем-то, наверное, виновата и она сама. Наверное, одна из её проблем в том, что она это все восприняла слишком близко к сердцу, за что теперь и отдувается, хотя по другому воспринимать это и нельзя. Хотя, возможно, во всем виноват именно Король?.. Тему надо срочно менять, немертвая понимает это и сама — а потому интересуется, звуча слишком устало и разочарованно: — А телефон не звонил?.. «Нет.» — показывает Камера — «Я, по крайней мере, не слышал.» — и сам же с этого усмехается, хотя ничего смешного в намеренной инвалидности операторов нет (ещё меньше смешного в том, что инвалидность операторов никто не хочет признавать). Его лёгкую усмешку подхватывает и покойница, хотя в душе она испытывает сильнейшую тоску. «Принести?» — интересуется на языке жестов операторов, желая, скорее, просто ненадолго покинуть комнату, опасаясь ещё какой-либо неадекватной реакции со стороны монстра. — А есть ли смысл? — даже не говорит, а хрипит, титанша, оперевшись щекой на кулак — В мире мёртвых до сих пор нет связи, уж я-то знаю, о чем говорю. — Эдмунда грустнеет с каждым новым словом, в душе неуверенная, есть ли смысл пытаться дозвонится снова. А даже если и пытаться дальше, то кому? ТВ, наверное, в душе и сама не особо понимает, кого именно пытается с этого света на том потревожить, ибо конкретного адресата нет. «Попробуй.» — настаивает Камера, даже немного подаётся вперед, и на эмоциях позволяет себе нежно схватить Эдмунду за её тонкие, ледяные, не подвижные и обвисшие, но при этом очень тяжёлые, руки, даже немного поглаживает большими пальцами по тёмным перчаткам. Медлит, не особо спешит её отпускать, правда, зачем ему это — он не понимает даже сам. Вполне себе возможно, что никакой цели и информации это не несёт, и это просто дала о себе знать проблема всех Камер и Спикеров — излишняя тактильность — но Камера руки убирать не спешит, а ТВ не спешит первая руки вырывать, хотя даже из соображений приличия стоило бы поспешить (особенно учитывая, что есть подозрения, что суждена покойница другому). Так они какое-то время вместе неподвижно сидят, особо даже ничего не делают — лишь ТВ иногда моргает, как и положено людям, а Камера изредка проводит своими пальцами по поверхности кистей покойницы, возможно даже впитывая в себя её гниловатое амбрэ. — Ладно, — наконец сдаётся немертвая и первая возвращает себе руки, правда, не спешит снова принимать закрытую позу, а держит их над столом, и с этого ракурса даже кажется, что руки у женщины мелко трясуться — Неси сюда телефон. Титан сначала медлит — не сразу осознает, что к нему обратились с просьбой, а как только осознает — не особо охотно встаёт и покидает кухню, оставляя ТВшницу на какие-то минуты в неловком одиночестве. Благо, что был он ближе, чем казалось, а потому уже скоро перед мертвой поставили ещё старую трубку. А поставили перед ней старый, людской, дисковый телефон, у которого даже трубка на спирали, он тоже белый. Правда, его оттенок корректнее назвать скорее бело-серым, либо даже именно светло-серым, и он каким-то образом идеально подходит самой атмосфере дома. Вполне себе возможно, что это одна из причин, почему ТВ-женщина решила спрятать этот телефон от щупалец старшего брата именно здесь. И одна из причин, почему она это вообще решила увести у своей родни, это потому, что они были всерьёз настроены этот телефон уничтожить, разочаровавшись в нем. Эдмунда, конечно, тоже была в печали, когда узнала, что телефон не срабатывает, но при этом она уверена, что это не вина телефона, либо же не столько телефона, сколько самих ТВмэнов, и что это они сделали что-то не так. Или, возможно, не доделали, хотя ещё и возможно, что что-то не так как раз в мире покойников, куда они дозвониться и пытаются. Зачем ТВмэны вообще создали телефон, который должен дозвониться до мира мёртвых? Что-то вроде попытки таким образом докопаться до своего прошлого посредством связи с уже умершими родственниками, а заодно и такая попытка найти родителей, дозвонившись до них. Сами родители только особо отвечать на звонки не спешили, как и все родственники в принципе, отчего ТВмэны и сделали вывод, что связи в мире мёртвых нет. И есть у Эдмунды подозрения, что связи там ещё долго не будет. Она уже совершала туда звонки, и не раз, но все равно упрямо пытается, хотя в душе надежду потеряла. Это, наверное, она либо на зло, либо из принципа. Опять из принципа снимает трубку, а на номеронабирателе весьма быстро вводит какую-то комбинацию цифр, при этом нервно закусив нижнюю губу, а трубку зажав между ухом и плечом, после чего немного подождала, и с ощутимым таким разочарованием бережно ложит трубку, ждёт, хотя уже знает, что будет дальше. ТВ-ученый так создал, что если с той стороны все-таки ответят, то из телефона вылетает много букв, из которых надо составить предложение, а если абонент не доступен, то из дырок в трубке вылетают небольшие пузыри, внешне сильно напоминающие мыльные, имеющие розово-голубоватый блик. И все, что с ними можно сделать, это полопать. Сколько таких пузырей ТВмэны уже налопали? Настолько достаточно, что они долгое время в принципе на мыльные пузыри смотреть не могли. Вот и сейчас, история абсолютно повторяется — вместо букв из трубки вылетают до боли знакомые пузырьки, которые покорно зависают над трубкой, и для не знающих выглядят до обидного заманивающие, да только покойнице от такого становится только печальнее. Этих пузырьков, наверное, штук 13, может даже больше, они зависли над трубкой в забавной волне, и лопает покойница их практически не глядя одним пальчиком, чувствуя в душе уже привычную пустоту и даже разочарование, а ещё и некоторого рода обиду. Правда, на кого именно, сама до конца ещё не понимает — то ли на тех, до кого пытается дозвониться, то ли на старшего кровного брата, которые этот аппарат вообще создал. Хотя, пожалуй, на всех и сразу, даже в какой-то степени на себя, что все ещё упрямо пытается, хотя уже не единожды об это обжигалась, и по идеи должна была уже запомнить, что связи с той стороны все ещё нет. Но нет, все равно переодически снова совершает звонки, в душе надеясь, что однажды и с той стороны будет ответ. Хотя, возможно, она просто слишком много хочет… Старшая ТВвумэн, по размерам как обычный человек, при жизни звавшаяся Луизой Тейлор, как-то оскорбила её, обвинив в том, что младшая сестра зажралась, и вообще частенько с жиру бесится (хотя Эдмунда не уверена, что давала сестре для этого повод), и ТВ-титанша до сих пор очень болезненно переваривает это, опасаясь, что это действительно так. Возможно, спроси она это у кого угодно, кроме Короля, они в один голос скажут, что да, мертвая титанша зажралась, и один лишь Король будет это отрицать. Либо может если и подтвердит, то будет приподносить это как нечто красивое, и то, что вполне присуще королевам. Будет восхвалять, одним словом, это вполне в его стиле, у него в принципе иные стандарты для женщин, особенно для любимых (даже несмотря на то, что его любимая женщина может дбыть мертва). Кому верить? Кто говорит правду, а кто врет? ТВ-титанша не уверена, а потому старается особо свое мнение не высказывать, но и чужого мнения не спрашивать. В прочем, она и без чужих видит, что обращаться к её родственникам себе дороже. Только поняла она это несколько позже других. Как только покойница лопает последний пузырик, она уже на автомате возвращает трубку на место, и от обиды делает весьма резковато, по сути захлопывая телефон, что в этот момент её не особо волнует — подозревает, что он получился куда крепче, чем кажется, но в этом и способности ТВ-учёного — старший брат вообще гений, ему бы направить себя в какое-нибудь иное, более полезное, русло, было бы вообше шикарно (да и он, может быть, стал бы менее злым, получи полноценное признание). Телефону, в прочем, на её обиду максимально все равно, хотя учитывая, что он просто техника, от него большего ждать и не стоит. Его программировали не как агентов, и даже не взращивали в нем душу, как у Клокмэнов, так что все правильно. ТВ-титанша была в шаге от того, чтобы уйти в себя и погрузиться в пучину переживаний, но ее весьма ловко вырывает как раз робот-инвалид, и, признаться честно, она даже успела забыть, что он тоже тут (так они ещё и в его доме), отчего сначала смотрит на него с плохо скрываемым удивлением, при этом внешне пытаясь скрыть практически провал в памяти. «Получилось?» — словно даже с надеждой показывает на языке жестов Камера, хотя в душе вобщем-то понимает, что нет — но строит из себя дурочка, чтобы подобраться к душе Эдмунде аккуратно, не потревожить её и без того порушившееся душевное равновесие. Признаться честно, смотря на её сразу как-то осунувшееся ещё сильнее лицо, которое внешне словно ещё и потухло, так и хочется подметить, что она выглядит так, словно сейчас умрет. Если бы не одно но — она и так уже умерла, причём примерно около двухсот лет назад. И по сути все, что от неё осталось — это тело, которое теперь за все отдувается. Удивиться ли этому само тело, если на это указать — не ясно. — Нет… — наконец отвечает телевизионщица, начав непроизвольно хмурится, кажется даже не чувствуя и не осознавая это — В прочем — это было очевидно. — мертвячка упирается ладонями о стол и медленно встаёт, начав снова издавать звуки, только в этот раз весьма громко хрустеть костями, что остались без действия. Странно, но после всего произошедшего, ТВ-титанша начала невольно ощущать себя отвратительно-старой, древней, на порядок старше Короля и деда-скибидиста, которые в сравнении сохранились кула лучше, что в прочем не удивительно — не с её чистой тела и кровью этому удивляться. — Знаешь… Я пойду, пожалуй… — больше говорит себе, чем ему, женщина, после чего пытается собраться хотя бы лицом, не говоря уже обо всем, что в душе, а было там весьма сыровато. «Я тебя провожу.» — строит из себя джентельмена Камерамэн, ждёт, пока первой кухню покинет покойница, а сам идёт за ней следом, мысленно прикидывая, чего бы такого по приличинее показать, а может даже как-нибудь предложить встретиться ещё — пока есть время на себя. В прочем, как только ТВвумэн обувается и открывает дверь, а также проходит по сути на порог, она ощущает ещё больше разочарование, а то даже где-то в душе и ужас, смотря на того, кто за ней притащился. У Камеры же был не столько ужас, сколько негодование и презрение. Король. У оператора перед дверью Король, ещё и с самым невиным выражением лица, в то время как лица других титанов зрительно озарила злоба, они оба даже как-то взбодрились. — Добрый день, любимая, — нежничает с дамой Король, даже позволяет себе небольшой поклон — Я… Он не успел договорить, как сзади покойницы с размаху, а заодно и со всей дури, захлопнулась входная дверь, что как-бы и без слов выражает мнение оператора по поводу этого. У него с Королём и так отношения не лучшие, и единственное, что отделяло их после войны, это то, что Король не знал, где Камера живёт. Но теперь он максимально точно знает его место положение, что уже может стать угрозой спокойствия инвалида, отчего он явно не в восторге. ТВ-титанша пусть выражение лица Камеры не видит, но затылком чувствует, что оно искажается в ярости и ненависти. Вполне себе возможно, что теперь это окошко возможностей — посиделки с Камерой раз в какое-то время — у неё прикрылось, ибо оператор весьма импульсивный, и выводы может делать на лету, особо не задумываясь. А это значит, что он вполне в состоянии решить, что ТВшница намеренно привела Короля к его владениям… Что ж. Может, и можно сказать, что покойница привела этого часового монарха сюда, но она уж точно не собиралась делать это намеренно. И откуда тут взялся Король, она уж точно не знает. — Ну здравствуй… Любимый… — сквозь зубы цедит ТВ, едва ли не истекая желчью и ядом, хотя желчью частенько несло от самого Короля. Сейчас у неё настолько ненавистный взгляд, которым можно заживо испепелять все, что видишь. Хотя покойникам такие взгляды просто по физиологии не присущи. Ну нет, Король, походу, как и её семья — не нашёл себе другого хобби, кроме как портить ТВ-титанше жизнь! Посмертие, точнее…