Любовь двух святых узников (Альтернативная версия)

      Но в один из злосчастных вечеров всё резко прекратилось — когда прямо во дворце её арестовали.       Наша героиня не сопротивлялась — ибо была готова к этому с самых первых дней своего служения в Ордене и понимала, что это конец, что им больше не дадут заниматься их «преступной деятельностью», что властям стали известны все методы их конспирации, раскрыты адреса всех штаб-квартир, и что больше никакие меры по обеспечению секретности им не помогут, и императрица всё равно добьётся своего, а любое неповиновение участника правого дела, что в глазах правителей и закона считался едва ли не самым страшным грешником — лишь продлит и усугубит его физические и душевные испытания, и, само собой, затянет судебные процессы, проводимые над ним.              Прямо во время беседы Консуэло с императрицей незнакомый нашей героине человек прошептал что-то срочное на ухо Марии-Терезии, мельком глянув на на первую, которая в мгновение ока поняла всё — их тайное общество перестало быть тайным — и остался стоять рядом, оглядываясь по сторонам.       Правительница тут же замолчала и изменилась в лице, с которого вмиг исчезли интерес и весёлая беспечная улыбка.       — Что?.., — почти прошептала в ответ Мария-Терезия крайне испуганным, шокированным голосом.       Затем императрица громким криком, полным тревоги — почти что паники — вызвала стражу.              В течение всех этих секунд, ожидая своей участи, наша героиня продолжала спокойно стоять рядом с последней и смотреть ей в глаза — просто потому что некуда больше было Консуэло деть свой взгляд. Она хранила достоинство — ибо сейчас не считала себя виноватой перед лицом бога ни в чём. Напротив — наша героиня была его орудием, его правой рукой, его десницей, в своих действиях она была права — и это было второй причиной невозмутимости Консуэло. И потому она верила в его милость всевышнего — чтобы с ней ни случилось.       Мария-Терезия же теперь смотрела на Консуэло расширившимися глазами, коих не отводила в безумном страхе того, что та, осознав наконец, что сейчас произойдёт — сбежит.       — Да скорее же! Что же вы медлите?!       Императорская охрана, шаги которой Консуэло услышала ещё издалека — вот так же окружила нашу героиню — но не подойдя, а почти подбежав к ней и, по привычке предупреждая любое возможное сопротивление — не обращая внимания на то, что перед ними маленькая, хрупкая молодая женщина, которой и даже и в голову бы не пришло бороться с двумя высокими, крупными и крепкими мужчинами — быстро и резко схватили её под руки и, причиняя нашей героине ощутимую боль, не говоря ни слова, повели прочь.       И только тогда австрийская правительница вздохнула облегчённо, проводив взглядом ту, что посмела идти против государственной власти, да ещё так искусно, исподволь, незаметно…       «Ну, ты у меня поплатишься, хитрая лиса, змея подколодная! Я покажу тебе настоящие муки. Ты узнаешь, каково наказание за подобное. Надо же, до чего додумались — по капле — словно вода камень точит — ломать волю тех, кто кормит вас со своей руки! А уж особенно от этого твоего несчастного и вечно всеми непонятого Альберта Рудольштадта я точно этого не ожидала — на первый-то взгляд абсолютно безобидный, ничтожный, смешной, полупомешанный иисусик, а оказался способен на такие подлости. Вы все заплатите — да так, что другим неповадно будет! Думали, что вы умнее всех — да не тут-то было…».       «Создатель, я благодарю тебя за то, что этот миг не пришёл раньше. А ведь так вполне могло случиться — столько раз я была на волоске от этого… Спасибо тебе и ангелу-хранителю за то, что берегли меня всё это время, — с великой, невыразимой благодарностью высшим силам подумала Консуэло. — Но это также означает и то, что Альберта тоже уже могли задержать. А быть может, именно сейчас его судят. Его могли в срочном порядке разыскать — узнав о том, что он — инициатор всего дела — и потому бросив на это все силы — и схватить первым. Господи, сохрани жизнь Альберта — если ему уже готовы вынести смертный приговор — жестокую казнь — то пусть в последний момент её заменят более гуманной и безболезненной смертью или вечным заключением. Если он останется жив — я буду чувствовать это, буду знать об этом. Мысленно я всегда буду рядом с ним. Я уверена — моё незримое присутствие рядом с душой Альберта облегчит его муки в заключении. Пусть же в тюрьме с ним не обращаются слишком плохо. И пусть же наш пример вдохновит других — тех, кто повторит и завершит наши подвиги, изобретя для них новые способы — те, что не смогут выдать нас — тем самым воплотив нашу мечту — сотворив своими руками рай на земле — а после всегда будут стоять на страже его рубежей — не с огнём и мечом, но с пламенем в груди и праведным словом, что хранит ясный разум», — молилась она на ходу.       Постепенно и незаметно для себя, чувствуя, что задержанная не пытается вырваться, стражники значительно ослабили свою хватку, но шли всё так же быстро. Их шаги были широкими, и потому они шли немного впереди нашей героини, и Консуэло шла, едва ли не задыхаясь — и это усугубляло её положение, о котором Консуэло узнала без малого два месяца назад — еле поспевала за ними.       Оказавшись же наконец на улице, она, разумеется уже не думала о том, как красива природа вокруг — нашей героине, едва переводившей дух, было просто не до этого, да и те, что сопровождали её — не оставляли Консуэло физической возможности оглядываться по сторонам.       За то время, что её вели, почти тащили по бесконечным длинным коридорам, была вызвана и молниеносно подана арестантская карета, запряжённая двумя чёрными лошадьми, куда нашу героиню — «вспомнив» о своей бесцеремонности — едва ли не затолкали те самые двое служащих императрицы.       По дороге Консуэло не проронила ни слова, не задала ни одного вопроса. Она знала, за что её задержали. И это было делом рук доносчиков. Сама наша героиня точно знала, что не совершила ни одной ошибки — она верила себе — а значит, в том виноваты другие люди — быть может, враги, а быть может… Как же будет болеть её сердце, если её выдали те, что так искреннее, едва ли не со слезами клялись быть верными заветам во время посвящений… И эту вероятность, увы, никак нельзя было исключать…       Как только карета остановилась и охрана императрицы покинула экипаж, Консуэло, не дожидаясь, пока один из этих людей возьмёт её за руку — несмотря на своё отнюдь не лучшее самочувствие — в той степени как могла ловко и быстро — разумеется, в ином состоянии она смогла бы сделать это скорее и проворнее — стараясь не смотреть в глаза никому из них, самостоятельно вышла из него.       Поместив Консуэло в тюрьму временного содержания, целые сутки её продержали там безвылазно, давая, к счастью, сносную на вкус пищу, однако порции были очень скудными — отчего наша героиня, учитывая то, что она ждала ребёнка — вскоре начала ощущать заметную слабость, достигшую своего апогея к вечеру, и потому заснуть для Консуэло не составило никакого труда — тем самым — словно милостью бога — она была избавлена от продолжения и повторения тех тяжёлых дум, что преследовали нашу героиню теперь повсеместно и неотступно.