Любовь двух святых узников (Альтернативная версия)

      На следующее же утро Консуэло разбудили уже двое других служителей закона, имевших более низшие чины — это она поняла, несмотря на своё состояние, не растеряв быстроты глаз и внимательности, мельком взглянув на них — по виду формы — на коей было меньше нашивок.       Они объявили нашей героини о том, что сегодня повезут её в суд.       «Наконец-то», — с облегчением подумала Консуэло.       Эти двое мужчин принесли ей две кружки с водой — чтобы умыться и утолить жажду и железную тарелку с едой, от которой та тут же резко отвернулась, опасаясь, что её вывернет наизнанку прямо перед новыми стражниками — из-за ужасного, нестерпимого запаха — но каким-то чудом ей вновь удалось сдержать приступ — хотя она едва не закрыла рот рукой.       В камере Консуэло нашла оставленную, видимо, предыдущей узницей — расчёску и несколько раз провела ею по спутанным распущенным волосам. Затем она кое-как оправила выданную тюремную одежду, что успела основательно измяться за ночь — ту самую чёрную юбку и белую рубашку и была готова.       Тогда двое охранников вновь едва ли не выволокли нашу героиню наружу, посадили в тюремный экипаж и кучер погнал лошадей прямиком к зданию суда.       «Господи, как хорошо, что я не просидела там целую неделю, а ведь так вполне могло бы случиться по причине бюрократических проволочек. Главным было как можно скорее арестовать меня, изолировать от тех, чьей безопасности я угрожала, а дальше — к примеру, ради издевательства надо мной они вполне могли бы протянуть ещё несколько дней…», — думала наша героиня, также сидя, тесно прижатая, между двумя охранниками и подпрыгивая на каждой кочке.       Чтобы не чувствовать запаха табака — но всё же — бог миловал Консуэло — не такого крепкого и не в столь больших количествах, что привык курить начальник той тюрьмы, где она находилась сейчас — она так же как можно ниже склонила голову, чувствуя, что иначе её вот-вот может начать мутить.       Путь до зала судебных заседаний занял всего лишь несколько минут — чему наша героиня была несказанно рада, так как боялась, что её может укачать.       Когда настало время обеда — всё те же конвоиры подошли к Консуэло с той же пищей, которую та отказалась принять на завтрак.       — Что, и сейчас не станешь? Как бы ты прямо тут с голоду богу душу не отдала — а нам потом за тебя отвечать. Изволь-ка. А то уж больно худая да бледная.       И у нашей героини не осталось выбора. За прошедшее время еда лишилась того сильного аромата, который имела в начале дня, и Консуэло смогла наконец с осторожностью попробовать сомнительное варево на вкус. По правде говоря, поначалу, ещё не попробовав то, что здесь называлось едой для заключённых — она думала, что не сможет проглотить и ложки, но варево, к её удивлению отдалённо имело привкус настоящих мяса, моркови и капусты — хотя и было в целом довольно пресным. Нашей героине удалось опустошить почти всю миску, после чего Консуэло даже ощутила небольшой прилив сил и была благодарна самой себе за то, что смогла подкрепиться.       — То-то же, — с улыбкой, в коей была большая доля издевательства, проговорил один из охранников, забирая у Консуэло посуду. — Ну, хоть ещё день проживёшь. А там посмотрим — правда ведь, красавица? Тебе неизбежно придётся привыкнуть к этому. И, сдаётся нам, ещё ко многому — этак где-то через недельку. Эх… да, человек — такое существо, что ко всему приспосабливается. Живучий народ — мы — люди. Ох, какой живучий…       И с тех пор во всякий день её вот также почти выволакивали на божий свет и не давая толком увидеть даже дорогу, по которой следовала будущая узница, возили на нескончаемые допросы и суды, едва ли не выпытывая порой в действительности несуществующую правду, часто задавая одни и те же вопросы в надежде на то, что подозреваемая в конце концов не выдержит, выдаст всех причастных и раскроет мельчайшие детали коварных замыслов.       Но наша героиня держалась твёрдо и стойко — держа в строгой, неукоснительной тайне имена всех своих помощников и союзников их общие и свои дела, поначалу протестуя лишь против откровенной лжи бывших "собратьев" по поводу собственных действий и слов.       Когда Консуэло выводили из кареты, то также заставляли идти как можно быстрее, едва ли не подталкивая в спину. Но, видя и чувствуя физически эту крайнюю степень неприкрытого неуважения на грани с насилием, она была рада тому, что весь этот процесс ускоряется в том числе и таким — пусть даже самым недостойнейшим — образом.       Нашей героине дали государственного адвоката, но он, не подстёгиваемый обещанной высокой наградой — у Консуэло не было денег даже на самую скромную оплату его труда — довольно лениво защищал свою подопечную, да и вообще мало думал о ней — так что от его работы было мало проку.