Монолог грешной души

Силы заканчивались с катастрофической скоростью. Утекали сквозь пальцы, с каждым даже не днем, часом делая Аластора слабее и немощнее, чем когда-либо. Он не был таким даже первые дни в Аду, а сейчас, как ни прискорбно признать, не смог бы победить даже пресловутого Валентино. Сказать, что Оверлорд паниковал — ничего не сказать. Прошла неделя с тех пор, как Чарли строго настрого запретила покидать отель, и теперь он уже не решился бы. Стоит выйти, как тот неприступный «я самый сильный» образ пошел бы коту под хвост, да и по Преисподней гуляет куча личностей, готовых свести счеты. Даже выходить в эфир больше не получалось. Радио-башня простаивала, мрачным скелетом прилипнув к сияющему фасаду отеля, но Аластору было странным образом плевать. Вообще на все. Он просто позволял событиям идти своим чередом, просиживая дни в бездействии, со спокойной отстраненностью наблюдая, как силы оставляют его, как тело слабеет, но даже не собирался действовать. Почти не покидал комнаты, не столько из-за врожденного отшельничества, сколько из-за изматывающего спуска и подъема по лестнице. Докатился. Впрочем, все сами заглядывали с завидным постоянством. Самыми частым гостем был, разумеется, Даст, просиживающий с ним почти сутки напролет очевидно просто ради того, чтобы ни в коем случае не оставлять наедине с Люцифером. Они не обсуждали это, Аластору никогда не хватило бы духа на честность, но Энджел молчаливо принимал все, что новоявленный друг готов был дать, и, черт возьми, оказался действительно отличным товарищем. Хотя бы потому, что Морнингстар, как ни странно, действительно заглядывал и часто, но, натыкаясь каждый раз на Энджела, лишь изображал приветливую улыбку и принимался обсуждать мелочи вроде погоды или выходок Ниффти. Хватало его, впрочем, ненадолго, визиты Владыка ада наносил с какой-то явно другой тайной целью, о которой Аластор точно не хотел знать, и благодарил ебучие Небеса, что Энджел оказался таким хорошим. И это при том, что Люцифер вернул ему душу, отобрав у Валентино. Ох, об этом событии Даст рассказывал долго, красочно и в присутствии самого падшего, но Аластор, сдержанно порадовавшись за демона-паука, даже взгляда не кинул в сторону Большого босса. Тот ушел тогда надувшись и пылая от гнева. Оставалось надеяться, что до момента, как этот гнев перельется через край, он попросту не доживет. Было бы отлично. Словом, компании Люцифера чудом удавалось избегать, хоть тот и отчаянно пытался эту компанию навязать, другие постояльцы особо не докучали, по незнанию позволяя меланхолично ждать собственной кончины, приближавшейся даже быстрее, чем думалось. Хуже становилось постепенно, как-то совсем незаметно. Сначала исчезла ожившая кошмарная тень. Он просто проснулся как-то с утра, а вместо соратника отбрасывал самую что ни на есть обыкновенную тень, в точности повторяющую все движения и не проявляющую ни малейшей свободы воли. Следом перестал работать верный микрофон. Издал последний хрип прямо посреди дня, а потом затих, а Аластор не нашел сил даже на одну единственную попытку починить. Зачем, если он собирался пойти и сдаться Еве в скором времени? О такой роскоши, как теневые щупальца или рога даже говорить не приходилось, а помехи, давно сросшиеся с голосом, каждый день становились все тише и тише, пока совсем не исчезли. Никто, казалось, даже не заметил, один лишь Люцифер отчего-то беситься стал больше. Переломный момент настал ночью, Аластор проснулся в холодном поту, дрожа от выламывающей кости лихорадки, и на мгновение вновь почувствовал себя смертным. Он прислушался к ощущениям — сил не осталось ни капли, так что, похоже, и гордости места уже нет. Он ждал момента почти две недели и теперь, когда его живучесть на пределе, можно и Еве сдаться, даже когда суке вздумается его помучить, акт будет лишен долговечности. Радио-демон умрет по собственным правилам. Собрав в кулак всю оставшуюся решимость, медленно брел по темному коридору, то и дело пошатываясь и опираясь на стену, однако по мере приближения к комнате Евы абсолютное чувство опасности, казалось, прибавило сил. Идти в последний путь, так с гордо поднятой головой. Хорошо, что никого вокруг не было, он не смог бы, смотря в глаза Чарли или Энджелу, сказать, что решил умереть. Они бы не поняли, пытались бы реанимировать уже умершую внутри оболочку, только растягивая невыносимую агонию. Оверлорд не мог вечно бороться с Евой, как и не мог избегать нападок Люцифера, а между ними двоими — не было и шанса. Постучал уверенно, так, чтобы первая женщина уж точно услышала, но она, как оказалось, даже и не думала отходить ко сну. Дверь распахнулась мгновенно, явив залитую красноватым адским светом комнату, где Ева, умиротворенно улыбаясь, расслабленно сидела на подоконнике, позволяя прохладному ночному ветерку играть с длинными волосами. — Аластор. — Не поворачиваясь, поприветствовала грешница, и махнула рукой, захлопывая дверь за спиной замершего на пороге слуги. — Проходи, не стесняйся. Чего уж тут не было, так это стеснения. Аластору было плевать, он все решил для себя задолго до этого момента, так что, пошатываясь, уселся на край кровати. Слова излишни — Ева и так все знала, не спроста сидела тут в ожидании. — Итак, ты все же пришел ко мне. — Наконец уделив ему внимание, женщина спорхнула с подоконника, изящно приземлившись в кресло напротив. Склонила голову, обманчиво безопасная небесная дева. — Думаешь, можешь просто так явиться после того, что сделал? — Хм, нет? — Аластор криво надломленно ухмыльнулся. — В таком случае, отдай душу, и я уберусь отсюда. — Ха-ха, забавно, дорогой. — Ева заливисто рассмеялась. — У меня нет привычки награждать шелудивых, ни на что негодных дворняг. Особенно после того, как они укусили руку, что их кормит. — Давай признаем честно, ты всегда была сукой. — Зато с отменным чувством юмора. Так забавно наблюдать, как Люцифер пытается вытрахать из тебя правду. Аластор побледнел. Ну, конечно стерва знала, каждое растение в ее саду готово нашептать хозяйке обо всем происходящем, было бы странно, упусти она столь пикантную подробность. Впрочем, на данном этапе это мало волновало, мерзейшим поползновениям Владыки, как и всему остальному, пришел конец. — Бедный Люци, такой увалень в вопросах чувств, я удивлена, как ему вообще удалось завоевать блистательную Лилит когда-то. — Ева мечтательно закатила глаза, наслаждаясь ситуацией пожалуй чересчур сильно. — Ты мог бы использовать его влюбленность, знаешь, но ты такой глупенький, что предпочел оскорбиться. — Не твое дело. — Мы в Аду, придурок. — Бабочка фамильярно потрепала его по голове, словно какую-то собаку. — Мог бы отсосать папочке как следует, он бы и мою голову, и Преисподнюю в придачу к твоим ногам положил, но как хорошо, что ты слишком туп и горд, чтобы это использовать. Что ж, Ева, как и любая другая женщина, романтизировала секс слишком сильно, в то время как Аластор насчет Люцифера никаких иллюзий не питал. Похоть и любовь — разные понятия, в их случае это даже не похоть, а извращенное, низкое подобие доминирования, направленное на Радио-демона только лишь потому, что он посмел перечить. Морнингстар любил только дочь, всех остальных использовал. — Я не стану вести с тобой бесед. — К сожалению, ему немного полегчало, стоило прийти к Еве. Оно и неудивительно, приказ, которым она тянула его к себе все это время, выполнен, так что та малая толика энергии, оставшаяся внутри, перестала таять так быстро. — О, ты же пришел умереть, да? — Женщина понимающе кивнула, чинно сложив руки на коленях. — Как мило, друзья, верно, запомнят тебя мучеником. Оверлорд насторожился. Очевидное «но» читалось между строк, однако уставшим, опостылевшем ко всему сознанием он все никак не мог уловить, какое именно. — Светлая память Аластору, так что ли? — Дева расправила несуществующие складки на платье. — Но в чем тогда мой интерес? Проглотить предательство от какого-то грязного грешника? Нет уж. Аластор промолчал. Его участие в монологе явно не требовалось, да и сил на это не было. Ева бы сделала то, что задумала в любом случае, но он даже не мог предположить, что именно это будет. Казалось, любому извращенному сознанию должны быть пределы, но первую грешницу участь сия, очевидно, обошла стороной, превратив милую с виду девчушку в злобную расчетливую стерву. — Кажется, эти идиоты стали тебе близки, не так ли? Счастливый отель, дружба, радуга? Не обольщайся, у тебя нет друзей, Аластор. — Грациозно поднявшись, она нависла над ним, развернув к себе за подбородок. — Никто из них не доверяет тебе по-настоящему после той резни, ты понимаешь это в глубине души, просто признай. Так давай посмотрим, как они все отвернутся от тебя, что скажешь? Радио-демон не мог сказать ничего. Он даже не полностью осознал, что собирается творить эта психопатка, как она отошла на несколько шагов, мягко понимающе улыбаясь и, пошарив в рукаве, достала длинный увесистый нож. Не кухонный — изогнутый и старый, с щербинами по краям. Провела по нему пальцем, брезгливо морщась от налипших песчинок ржавчины. А потом, не меняясь в лице ни на мгновение, полоснула по собственному крылу, варварски разрезая нежную тонкую кожицу от самого плеча вдоль до края. Не поморщилась даже, когда черная, переливающая глубоким синим кровь закапала на пол, стекая липкими ручейками. — Теперь. — Губы изогнулись в хищной улыбке. — Нападай на меня. Приказ ударил по голове, словно тяжелый чугунный молот, обхватил горло невозможно горячим обручем, сдавил легкие, подавляя, ломая любое сопротивление, и Аластор, заскулив, рухнул на колени. Он наконец понял, что намеревалась сделать Ева, но сил или стойкости изменить это не было. Ни капли. Все мышцы, до того, казалось, атрофировавшиеся окончательно, вдруг напряглись, готовя тело к броску, а в следующее мгновение грешник с ужасом осознал, что повалил противницу на пол, рассекая непонятно откуда взявшимися когтями предплечье. Впивался в окровавленную рану, запертый и кричащий от агонии внутри собственного сознания, потеряв контроль над телом окончательно. Он стучался, рвался и плакал, но слезы так и не потекли по щекам, рот искривился в оскале, а собственные руки перестали слушаться. Тогда, и только тогда, убедившись, что когти Аластора испачканы в ее крови достаточно, она впихнула нож в его руку, позволяя занести его над собой в безумном рабском исступлении, а после завизжала так громко и пронзительно, что в ушах зазвенело. Она все кричала и кричала, пока не услышала топот ног по коридору, а после, когда до катастрофы оставалось всего несколько секунд, победно ухмыльнулась прямо ему в лицо. — Тебя ждет участь гораздо хуже смерти, дорогой. Дверь с протяжным медленным скрипом распахнулась, являя сбежавшимся на шум постояльцам отеля окровавленную бледную Еву и Аластора, занесшего ржавый нож над ее головой.