Если не знаешь, смеяться тебе или плакать - смейся

— Так где пульт? — Се Лянь оглянулся, когда понял, что перед ним обычная комната, в которой опять же хранились документы, как и в десятке других, в которых он побывал до этого, пока искал Цоцо. Обернувшись, чтобы посмотреть на сопровождающего, он лишь вздрогнул от резкого грохота двери, которую закрыли почти перед его лицом. К нему не сразу закрались подозрения, так что несколько секунд он просто смотрел на дверь, будто неправильно понял и просил глаза перепроверить картинку. Однако вскоре одинокие мысли стали подпитывать лёгкую панику — его обманули и закрыли тут не просто так. Чья же это воля? Если Триада так легко пронесла ребёнка прямо в тыл врага, значит, они и сами могли бы тут затаиться. Значит ли это, что в этой тёмной комнате его ждёт смерть? «Неужели, меня действительно так легко обмануть?» — прозвучал голос в его голове. Благо, сейчас у него был пистолет и какие-то небольшие запасы патронов, на случай, если придётся бороться за свою жизнь. Мысль о том, что где-то среди пыльных полок его ждёт опасный враг, психопат, который желает ему смерти вот уже столько времени, конечно, казалась странной, но он не мог отказать своей паранойе и поэтому проверил всю комнату. Прямо как ФБР, когда вламываются в старый склад, в поисках преступника, он левой рукой держал фонарик, а правая рука, держа пистолет наготове, лежала поверх левой. Как и ожидалось, тут не было ничего, кроме захламлённых полок. К правой стене крепилась ржавая и уже слегка заваленная набок раковина; казалось, в днище было много маленьких дырочек, из которых тут же посыпалась ржавчина, когда Се Лянь случайно задел её бедром. Прямо рядом с раковиной стоял не менее устрашающий унитаз — за той же ржавчиной едва ли можно было понять, что в лучшие свои годы он имел зелёный цвет. Кто бы его тут ни закрыл, наверняка подумал о том, чтобы у него были все удобства! Усмехнувшись самому себе, Се Лянь продолжил изучать каждый проход, чтобы точно убедиться, что тут нет никого, кроме него. Когда мужчина вышел на изначальную позицию, нахмурившись, он поставил руки в бока и стал думать, чем же заняться теперь. Ему нужно выбраться, а здесь даже вентиляционный люк не открывается, хотя он-то со своими плечами туда и близко не войдёт. Может, даже Жое туда не пролезла бы. Единственный выход — дверь, но он не мог её открыть — и пытаться даже не стоило. Конечно, можно было навести шороху и грохать кулаками по металлическому полотну, надеясь, что кто-то его услышит и спасёт. Но где уверенность в том, что это и не было изначальным планом? В таком случае, никто его спасать уж точно не будет. Но вот так думать о ситуации он не хотел, у него не было желания ставить какие-либо категорические оценки. Сейчас ему, наверное, стоит подождать, ведь сверху всё ещё приглушённо слышались выстрелы, так что вероятность, что кто-то решит прогуляться в подвале, была почти равна нулю. А если всё закончится, то его наверняка станут искать, поэтому остаётся только ждать. Он стал заложником обстоятельств, так что просто выкинул мысли о том, что он не должен отсиживаться тут, пока все остальные принимают участие в войне, которая случилась благодаря ему. Да, именно такого мнения он придерживался, несмотря на то, что Сань Лан множество раз говорил о том, эта война случилась бы и без него, ведь, помимо личных вопросов принца, есть также финансовая сторона и желание утвердить свои позиции главы. Се Лянь решил отвлечься поисками полезных предметов — инструментов, которые могли бы помочь взломать дверь или люк в вентиляцию, а также батареек для фонарика, если нынешних запасов не хватит. Конечно же, было бы странно, найди он тут целый набор выжившего, как, например, в играх, где на видных местах и пули лежат, и еда, и целые ремкомплекты. Так что, помимо различного хлама, мусора и пыли, он видел только книги — некоторые из них явно были специально порваны. Почему-то особенно досталось «Пеппи Длинныйчулок» — каждая страница была оторвана отдельно, о чём говорили неравномерные остатки когда-то прочно сшитой книги, ведь каждая из страниц имела свой уникальный узор. Некоторые были словно с гневом вырваны, а другие старались оторвать так, чтобы линия осталась ровной. Это вызвало какие-то смешанные чувства, так как раньше, когда Се Лянь был маленьким, он был буквально в восторге от этой истории. Ему покупали много книг, так что до десяти лет он прослушал и прочёл десятки различных детских книжек, но все знали — на ночь принц будет читать только «Пеппи Длинныйчулок». Когда он немного подрос, стал отстраняться от этой литературы, говоря остальным, что он уже взрослый. Но вскоре, когда ему было шестнадцать или около того, он вспомнил о ней и решил перечитать. И тот вечер оказался действительно приятным для него. Именно поэтому он не мог понять, как же реагировать на то, что какому-то человеку не нравилась эта книга настолько, что он стал рвать страницы. Из оставшихся огрызков страниц нельзя было и слова прочитать, так что мужчина ещё несколько секунд повертел её в руках, а после поставил на место так аккуратно, как только мог, ведь она пережила столько зверств, поэтому и заслужила хотя бы несколько секунд уважения. Но в какой-то момент он заметил таракана прямо рядом со своим пальцем. Се Лянь не закричал в силу привычки, ведь перед Жое было стыдно признать, что он до истерики боится этих тварей, однако сделал всё, чтобы только уйти подальше от пугающего монстра. Отпрыгнув назад, мужчина плечами и затылком ударился о полку, отчего та даже пошатнулась. Такими темпами, если он ещё раз травмирует свою голову, то совсем скоро станет дурачком. Но на каждое несчастье приходится одна радость, хотя Се Лянь не очень понял, к чему ему этот старый альбом для рисования, который свалился на него после удара о полку. Стандартная обложка с какой-то рекой, деревом и травой даже навевала ностальгию, так как именно в таких альбомах он рисовал, когда просто играл. Конечно же, на уроках искусства он рисовал за мольбертом, но больше ему нравилось лежать на полу своей комнаты и рисовать оранжевых человечков, чем с палитрой стоять под солнцем и пытаться в настоящий пейзаж. Что же, это просто показалось забавным — неужели какой-то бандит из Триады обладает настолько тонкой натурой, что приходит сюда порисовать в свободную минутку? Но внутри он заметил наброски цветов и несколько страниц с различными разрезами глаз, которые были довольно детально проработаны. Однако бо́льшая часть страниц также была вырвана, и если вначале рисунки были довольно нескладными, то уже к концу большого альбома детали в изображении поражали. Словно сначала рисовал маленький ребенок, а уже в самом конце альбома профессионал. Хотя для Се Ляня каждый рисунок был красивым, потому что он не умел рисовать. Поначалу он не хотел рыться на полках, так как тут могли бы быть документы, которые ему видеть не стоит. Но сейчас, когда он увидел рисунки и детскую книгу, казалось, что переживать не о чем. Тем более, Сань Лан и сам говорил, что раньше здесь были дети, так что не странно, что тут могли храниться какие-то их вещи. Кроме того, кажется, сегодня он слышал, что они вывезли многие документы из здания, так что, скорее всего, всё, что осталось в этой комнате, довольно безобидно. Гул взрывов хорошо был слышен в этой комнате, пропитанной сыростью. Каждый из громких раскатов мог бы заставить волноваться, однако принц принял решение не торопить события. От него не зависит ничего, так зачем переживать о том, что происходит там, наверху? Конечно же, он надеялся, что Жое в безопасности и не станет выкидывать никаких номеров, рисковать жизнью, а ещё, что Сань Лан тоже в безопасности и не пострадает. Этих мыслей нельзя было отогнать, но они хотя бы не заставляли Се Ляня нервно ходить из стороны в сторону. Однако он заметил, что если не найдёт себе занятие, то точно станет кружить вокруг, потихоньку сходя с ума от свиста пуль и незнания обстановки. Именно поэтому он обратил внимание на полки. Вдруг здесь были какие-то книги, которые он читал в детстве, но которые не попались в руки тому неизвестному грубияну? Это и отвлечёт, и позволит успокоиться, так что Се Лянь не медлил, снова ныряя между двух шкафов, доходящих почти до потолка, чтобы найти там что-то интересное. Оказалось, здесь была и литература для более старшего читателя. Книги для детей тоже встречались, но редко, кроме того, они были в ужасном состоянии. А те, что были поцелее, всё равно вызывали в принце какие-то смутные эмоции, отчего хотелось просто спрятать книгу подальше и даже не вспоминать о ней. Одна из книг была похожа на книгу заклинаний из какого-нибудь фильма про ведьм и магов — толстая кожаная обложка, металлические наконечники на углах, а кое-где кожа всё же слегка треснула от времени и сухости. Ну и как же без защитного механизма? Конечно же, он был тут. Протерев обложку от пыли, Се Лянь с улыбкой вспомнил, что в детстве у него была похожая книга, в которую он записывал свои заклинания и всячески прятал её от своего врага — Му Цина, который так и норовил узнать все его секретные рецепты. Вокруг таких книг велась целая борьба! Иногда она выходила за рамки спальни принца и ожесточённые драки на деревянных мечах переходили даже в холл, где мама, схватившись за сердце, растаскивала мальчишек и приказывала выбросить все мечи, ведь её сын не должен учиться убивать, он не должен создавать опасных ситуаций. И всё же, это было весело. После того, как все мечи и пистолеты выбросили, найдя даже тайник под кроватью, они играли на словах, произнося заклинания и говоря друг другу, к чему они приводят, чтобы отыграть правдоподобнее. Се Лянь так и ни разу не нашёл книгу Му Цина, так что не знал, что в ней, но в его книге было много разных штучек — засохшие листики с деревьев, цветы, наклейки супергероев и трансформеров, пара смятых купюр, папин пропуск, который тот искал несколько дней и всё же сделал новый, ну и, конечно же, записи о битвах, о том, где он хранил свой посох, представлявший из себя обычную палку. Только смотря на книгу, казалось, принц печально улыбнулся. Наверное, он был слишком груб сегодня? Ему не следовало вот так говорить с другом детства. А с другой стороны… разве иначе можно было это решить? В какой момент он стал тем, кто не решал проблему, а просто избегал её? Наверное, ему стоило ещё несколько раз попытаться с ним поговорить, прежде чем так грубить. Но сейчас его сожаления ничего не решат. Мягкая улыбка снова вернулась на лицо, когда Се Лянь снял ремешок с книги и наконец открыл её. Страницы были столь ровными, словно этот блокнот был новым, но в нём было много записей и рисунков. Особенных записей и рисунков. На первой же странице он с удивлением обнаружил свой портрет. Да, могло показаться, что он обознался, так как детали были нечёткими и слегка размытыми, но он уже видел этот стиль раньше. Только в тот раз черты были завершёнными и плавными. На этом же рисунке преобладали быстрые и рваные линии, но даже из таких грубых набросков получилась вполне детальная картина. Как же хорошо были проработаны тени, ямочки на щеках и слегка вскинутые брови. А глаза получились такими светлыми, невинными и радостными, что Се Лянь не мог вспомнить, когда он был таким. Под гнётом проблем, преследований и клеветы, постоянной усталости и работы, он перестал быть тем, кем был раньше. Нет, его взгляды на жизнь остались такими же, просто осталось слишком мало времени на улыбку. Прикасаясь к рисунку, Се Лянь не желал понимать очевидного. Оно словно было у него на языке, где-то совсем близко, будто, подумай он об этом хоть ещё чуть-чуть, то обязательно бы нашёл ответ! Но он не хотел думать об этом, поэтому перевернул страницу. А потом ещё одну и ещё. Дальше его встречали такие же портреты его самого, только выполненные разными методами — карандашом, ручкой, углём и даже сразу краской. Каждый портрет был разным, но очень знакомым принцу. Нет, он не видел их раньше, просто… что-то в этих произведениях вызывало в нём спокойствие, доверие. Таких портретов было около десяти, а когда они перестали попадаться ему на глаза, начался текст. Листы были довольно большими, но самих записей было мало. Небольшая заметка на несколько строчек украшала целую страницу, а следующая заметка могла быть через несколько листков. Неразборчивый почерк и множество ошибок в словах не могли не убедить его, что это писал ребёнок. Ему требовалось много времени, чтобы прочитать хотя бы одну строчку, но в итоге он всё же сумел уловить общую мысль. «Ненавижу эти книжки, ненавижу! Это враньё. Никто из них не может быть счастлив — ни Пеппа, ни Расмус, ни братья Львиное сердце, нет! Так глупо давать детям надежду, что кто-то их ждёт. Меня продали за двадцать тысяч и, если теперь этот старый придурок считает, что я буду ему сыном, пускай подавится своими деньгами и властью!» Несколько записей после были такими же негативными, но были написаны в разное время. Было не трудно сразу же догадаться, о ком речь, и кто автор этих слов. Читать чужой дневник не лучшая идея, это правда, но мог ли Се Лянь удержаться? Тогда Сань Лан был маленьким ребёнком, но в нём было столько злости на окружающий мир. И, хотя поначалу казалось, что он озлоблен на всех и винит окружающих в том, что с ним произошло, позже стало заметно, что это далеко не так. Были вещи, которые раздражали и злили, но он не плакался о своей жизни, не пытался добиться справедливости. Одна из следующих заметок была вполне нейтральной по отношению к его родителям — он просто сказал, что отец снова приходил в казино с деньгами, будто ничего и не случилось. Но слов, которые говорили бы о том, что именно он чувствовал, не было. Либо он был крайне умным и взрослым ребёнком, который мог писать прямо как взрослые, чтобы скрыть или незаметно намекнуть на чувства, либо он их просто не испытывал. Дальше он говорил о том, что охрана иногда посмеивается над ним, говоря, что они сейчас будут звонить своим матерям, явно имея ввиду, что у Сань Лана нет никого. Но даже это было воспринято им вполне нейтрально — не было обиды на родителей, не было обиды на тех, кто его донимал и старался сделать побольнее. Дети в его возрасте просто не бывают такими взрослыми. Се Лянь изучал детскую психологию, когда учился в педагогическом университете, так что составить психологический портрет по рисункам и сочинениям для него было нетрудно. И впервые в жизни он испытывал смешанные чувства, так как не мог понять почти ничего. Где-то Сань Лан демонстрировал такую выдержку и спокойствие, что даже взрослые бы не всегда могли с ним равняться. А в другие моменты он пылал злостью на Пеппи Длиныйчулок, ведь она не может жить счастливо, не имея никого, кроме обезьяны. Он нуждался в ком-то, но отрицал любые потребности во внимании. «Охранник опять обещает, что научит складывать этот кубик рубика. Но, если он снова его сломает и рассмеётся, я сломаю ему палец! Почему эти старые идиоты не хотят понимать, что я не играю — это важно! Может, попробовать научиться самому?» «Интересно, учитель умеет складывать кубик рубика? Будет странно, если он не умеет, но сказал мне научиться. Если он не умеет, то я научусь и его научу!» «Да, он говорил, что не умеет этого делать. Кажется, принцип теперь мне понятен. Мой личный рекорд - две минуты» «Как принц может быть учителем? Ему не было чем заниматься?» «Ха! Одна минута и сорок секунд!» «Чёртовы дроби. Я и их обещал изучить. Охранник считает, что я не понял, что он пытался пошутить, пока объяснял это дурацкое правило» «И всё же, почему настоящий принц стал бы учиться на учителя? Одна минута и тридцать четыре секунды. Сложно бить свои же рекорды. На пальцах уже мозоли, может, нужно остановиться на время?» «Мать говорила, что самые умные люди — взрослые, наверное, она так себя успокаивала. Но я только что тридцать минут наблюдал за тем, как этих два идиота не могли понять, как открыть этот блокнот. Зачем Триаде такие дураки?» «Никто не говорит, куда отправили остальных. Может, их продали? Может быть, дядя скажет? Они же не могли их продать!» «Подкинули в больницы. Круто, их хотя бы вернут домой оттуда. Кстати, сегодня дядя сказал, что мозоли у меня должны быть от штанг, а не от какого-то кубика. А учитель говорил, что я ещё маленький для этого. К тому же, кубик развивает моторику!» «Они всё же разобрались, как открыть блокнот. Но не поняли мой почерк. Это вообще нормально, что они лазят по моей комнате, пока меня нет?» «Дядя сказал, что раз мне исполнилось одиннадцать, я могу приступать к тренировкам. Это мало похоже на тренировки из фильмов, потому что меня просто пытаются избить. Мне нравится» «Уже прошло столько времени, а я вырос только на девять сантиметров. Слишком мало. А если учитель приедет вот сейчас? А ещё мне не дают много есть, как говорил учитель, говорят, что я всех объедаю и вместо того, чтобы стать сильным, стану толстым» «Один метр и двадцать сантиметров с хвостиком. До учителя ещё далеко?» «Дядя считает, что мне ни к чему учиться в школе, но никто из его умных людей, которые могли бы меня учить, не являются достаточно умными. Он даже пытался откупиться обычными учебниками. Ну уж нет! Взял меня под ответственность — терпи! Я буду ходить в школу, потому что никто больше не расскажет, как решать эти модульные уравнения!» «Одна минута на кубик. На День рождения дядя подарил мне кубик на двадцать деталей в ребре. Думаю, если я им овладею, учитель точно будет удивлён.» «Сегодня нашёл старый альбом с фотками угрюмых стариков. Подрисовал им сижки и усы, так что каждая фотка заиграла новыми красками.» «Блин, этот кубик даже в три минуты никак не укладывается. Какой рекорд на нём?» «Оказалось, альбом был важной частью реликвий, которые переходят от главы к главе. Упс…» ««Случайный» маленький пожар помог исправить ситуацию с альбомом.» «Почему эта Ша Хуалин ведёт себя, словно ей всё дозволено? Она думает, что лучше остальных? Её точно также кинут.» «Сегодня я переехал из подвала. Мне дали комнату на четвёртом этаже. Кажется, там две кровати. Нужно придумать, как избавиться от второй, чтобы ко мне никого не подселили» «Дядя сказал, что, когда он приедет, хочет со мной поговорить. Наверное, это связано с Днём рождения? Если он снова подарит кубик, улыбаться я не буду» «Охрана говорила, что это мои ужасные качества, которые не приведут ни к чему хорошему, а дядя сказал, что это отличные лидерские качества, которые позволят мне быть главой. Выкусите. Я уволю вас первыми, как время придёт» «Нет, не уволю. Из Триады просто так не уйти. Нужно придумать для них весёлое занятие на долгие годы» «Две минуты на большой кубик — это много или мало? А вдруг учитель за это время научился складывать кубик, и я ничем его не удивлю? Я должен больше стараться, чтобы в итоге исполнить обещание» «Написал список из ста книг на лето. Надеюсь, читать так же интересно, как об этом говорил учитель. Но раз учитель настоящий принц, мне же не придётся его ждать или искать? У него есть дворец, где он живёт, а значит, я знаю, где он!» «Охранники сказали, что никакого принца по фамилии Се нет. Как можно не знать действующую власть? Я хоть и жил в подвале столько лет, но всё же знаю такие вещи!» «Такого принца нет. Он был, но его нет. Меня выгнали из-за компьютера, так что ночью попытаюсь пробраться в библиотеку снова. Этого не может быть» «Почему его фотографий почти нигде нет? О нём даже не говорят, во всех статьях говорили про его родителей, а о нём ни слова. Но, что самое интересное, все статьи датированы двумя или тремя годами ранее. И никто так и не знает, где принц? Никто не спрашивает, где он, что с ним? Почему людей это не интересует? Только в одном издании сказали, что на дворец напали, а принца считают пропавшим без вести. Всё это очень странно. Пускай они ненавидели его родителей, но почему вообще никто не спросил, что случилось с прямым наследником? О нём и так информации почти нет, но люди же знают, что принц есть, верно?» «Не могу уснуть из-за этого. А что, если во время нападения он пострадал? Говорили, что пострадало много работников из дворца, может, они не заметили его? Эта ситуация вызывает столько вопросов! Всё выглядит так странно, будто кто-то контролирует то, что мы должны знать, а что не должны. Если причина свержения выглядит правдоподобно, то всё остальное — нет.» «Дядя говорит, что во дворце идиотов не держали, и что призывы и точные даты штурма были известны за день до нападения, так что принца могли спрятать. Я надеюсь, что так и случилось. Надеюсь, он в безопасности. Было бы нечестно, пострадай он из-за того, что его родителей в чём-то обвинили.» «Наверное, даже если он в безопасности, ему тяжело. Он же потерял родителей. Я об этом не подумал так сразу. Хотя, я же тоже без родителей, но… его родители его любили, ему наверняка очень тяжело сейчас. Могу ли я что-то сделать?» «Дядя говорит, что я поеду в Индию с какой-то женщиной. И поэтому мне нужно хорошо есть, но я не хочу никуда ехать и есть не хочу. Они ругаются, что я вечно хожу с кислой миной. Но что я должен делать? У меня нет сил быть радостным, когда учитель так переживает свою утрату! Это нечестно, никто о нём не вспоминает. Эти идиоты даже таких вещей сделать не могут. Так много людей говорят, что они искренне любили королевскую семью, но теперь разочарованы в ней, даже после их смерти. Но даже с их «безграничной любовью и уважением» никто из них не помнит учителя. Как вообще можно игнорировать его? Почему люди такие слепые и верят тем, кому верить нельзя? Принц же всю жизнь прожил во дворце, и, даже несмотря на это, ему было не всё равно на меня, он не брезговал даже говорить со мной. Он мог кому угодно сказать постричь мне ногти, но сделал это сам, он уговаривал свою охрану остаться подольше со мной, приходил раньше, потому что я приходил в школу в такое время. Разве не было достаточно того, что он привёз меня в больницу? Он приходил почти каждый день, кормил меня и играл. Даже мои родители не делали этого, никогда не делали! Какой ему был прок водиться с грязным ребёнком, никакой же пользы! Те, кто должен был мне объяснить важные вещи о жизни, не сделали этого. Мои родители по закону обязаны обо мне заботиться, но никто из них не рассказал даже о том, что нужно стричь волосы и ногти, что нужно менять одежду. Хотя, что там было менять? Никакой одежды и не было. И учитель не относился ко мне, как к идиоту. Да, ему, скорее всего, было жаль меня, но я знаю, что, раз он делал всё это сам, а не раздавал поручения подчинённым, которые и так всё бы сделали, значит, ему этого хотелось, он хотел обо мне позаботиться в тот раз. И, когда он уходил, ему тоже было грустно, он старался меня рассмешить, потому что переживал о том, что мне грустно и страшно от того, что он уйдёт надолго. Он пытался шутить, показал фокус, но ему тоже было неприятно. Я не понимал этого тогда, но, наверное, и сейчас не до конца понимаю.» «А может, это и к лучшему? Может, он сам не хочет, чтобы о нём помнили? Они уже нашли нового императора. А если бы и не нашли, может, Его Высочеству было бы тяжело взять на себя корону и обещать быть верным людям? Людям, которые убили его родителей. Если бы о нём помнили, то его бы искали, может, он хочет остаться в тени?» «А если он начинает жизнь сначала? Он ведь жил во дворце, где ему помогали, убирали и готовили. Ему, наверное, сложно сейчас приспособиться?» «Меня выгнали из кухни. Эта старая клюшка думает, что если я обещал её слушаться в поездке, то буду слушать и тут! Она дала мне подзатыльник за просто так, потому что я пытался почистить овощи и помочь на кухне. Я пытался помочь, а не навредить, почему она ведёт себя как истеричная курица? Говорят, у неё муж охранник где-то неподалеку и у них даже есть дети. Лучше быть сданным на органы, чем жить в такой долбанутой семье» «Дядя сказал, что хочет убедится, что я справлюсь со стрессовой ситуацией и смогу хорошо сыграть роль бедного оборванца, больного ребенка. С этой чокнутой женщиной, играть не придётся. Сегодня вечером мы уже едем. Я вычитал, что во время нападения на дворец без вести исчезло ещё несколько людей, может, они помогли принцу сбежать? А ещё мне не разрешают взять с собой блокнот. Один из охранников сказал, что только девочки ведут дневник. А я сказал, что записываю в этот блокнот все гадости, которые они мне говорят и делают, чтобы, когда придёт время, не забыть о них и напомнить им. Думаю, они хотя бы ненадолго отстанут от меня.» «Я видел его! Я видел! Он был там, на границе! Он военный, это точно был он! Он жив и с ним всё хорошо. Если бы эта клуша не так быстро бегала, я бы добежал до него, но она поймала меня. Старая дура. Но я теперь знаю, где он и что с ним всё хорошо. В армии хотя бы есть где спать и кормят неплохо, так дядя сказал. Он отругал меня за то, что я пытался убежать и не послушался ту тётку, но мне всё равно. Главное, что с учителем всё хорошо.» «Ша Хуалин тут задержалась. И какая ей разница, что я рисую?» «Дядя спросил, не хочу ли я, чтобы кто-то убил моих родителей? Наверное, он хочет знать, способен ли я на убийство. Он спросил это, когда заметил, что я увидел отца в казино. Дядя подумал, что мне больно? Я ответил, что убивать своих постоянных клиентов — плохое занятие. Как бы его убедить, что мне плевать?» «Тренировки проходят уже намного лучше. Дядя сказал, что просто отбиваться и кусаться — не выход, так что они перестали меня просто бить, а, наконец-то, рассказывают, как правильно драться. Это очень интересно. А ещё охранники, видимо, действительно поверили, что я пишу сюда обиды, так что подогнали мне несколько машинок. Я не играю в игрушки, но это было мило с их стороны. И всё равно, пара машин не убедит меня не отправлять их работать уборщиками до конца их дней» «Дядя говорил с другом о том, что конфликт в Индии завершён, и что нужно искать новые методы переправы наркотиков. Значит, учитель вернулся обратно? Может, он служит в армии и теперь у него есть красивая форма, может, знаки отличия? Вот было бы круто, если бы он вернулся в роли генерала, ха-ха. Но он же не любит войну. Он всё время мне говорил, что драться — плохо. Я, конечно, драться не перестал, но всё же. Или все взрослые так говорят всем детям? Во всяком случае, быть военным очень престижно и круто. Я бы тоже хотел стать военным, но не смогу. А служить в отряде морских котиков так и вообще элитно. Хотя, нет, круче всё равно быть шпионом в секретных службах. Но мне ничего из этого не светит, эх.» «Я всё реже сюда пишу. Прошёл уже год или больше? Наверное, стоило сразу писать какие-то даты ко всем записям. Особо ничего не изменилось. На большом кубике у меня рекорд в полторы минуты, и я не могу его побить уже довольно долго. Я вырос на двадцать сантиметров, так что они наконец-то купили мне новую одежду. Дядя научил меня пользоваться пистолетом, а скоро обещал научить водить машину и рассказать про всё оружие, про всякие гранаты и бомбы. Это довольно интересно. Ша Хуалин всё же исчезла отсюда. Я слышал, что её выгнали, как и остальных. Кажется, с ней поступили не очень хорошо. Я всё ещё ничего не знаю про учителя, дядя по моей просьбе попросил своего друга поискать его в реестрах разных подразделений, но они ничего не нашли. Надеюсь, сейчас с ним всё хорошо, и он живёт спокойно. Я не знаю, смогу ли я писать чаще, потому что работы действительно очень много, иногда я засыпаю прямо за ужином. Дядя считает, что это хорошо и значит, что я много работаю и учусь. Но за столом так неудобно спать! Я весь день держался за спину, как старик! Это больно, тренироваться даже не вышло нормально. Я устал ещё больше, но ужинать не стал, так что сразу пошёл сюда. Пока одна из тётушек убиралась, видимо, не заметила, как из-под матраса стал выглядывать блокнот, так что я о нём тоже вспомнил, как только зашёл в комнату. Мне нужно много работать, поэтому я навряд ли напишу сюда снова.» Записей дальше действительно не было. Насколько это было тяжело читать, настолько же и увлекательно. И дело было не только в неразборчивом почерке, который, порой, иногда «съезжал» с линии, но также и в том, что Се Лянь просто не успевал обдумывать всё детально: прочитав одну записку, он тут же читал вторую, будто кто-то хотел отобрать у него блокнот, из-за чего он не только не запоминал многих деталей, но и читал невнимательно. Поначалу он винил в этом усталость, но где-то подкоркой мозга он понимал, в чём дело, просто не был готов озвучить эту мысль. В глубине души он надеялся, что это просто такая шутка, кто-то решил посмеяться, а всё вокруг — умело поставленная сцена. Он пролистал ещё несколько страниц, будто надеялся найти хоть ещё одно слово, но дальше его встречали только рисунки. Один из них убедил Се Ляня, что всё это правда, что это не шутка или сон. В этот раз портрет заключался в образе военного. Насколько же феноменальной должна быть память ребёнка, чтобы запомнить порядковый номер на форме, который видел всего несколько секунд? Его шрам на шее. Когда Баньюэ давала интервью, то и сама сказала, что тот сбежавший мальчик имел шрам на шее, а после указала на Сань Лана. Казалось, просто сравнение, но почему он так занервничал? Тогда это показалось просто неловкостью, и это логично — Сань Лан из тех, кто внимательно следит за внешним видом, так что наверняка не хотел бы, чтобы в нём видели очевидный «изъян». Но сейчас, когда он увидел ситуацию с третьей стороны, когда понял, что тем ребенком и был Хун-эр, а Хун-эр и есть Сань Лан, это казалось глупым и невозможным, как и утверждение, что Земля плоская. Но, в отличие от знаний о Земле, Се Лянь понимал, что все его наблюдения — правда, только не мог принять их. Он столько раз говорил Сань Лану о Хун-эре, говорил, что должен его найти, но как-нибудь потом, когда станет легче, когда жизнь снова станет проще. Но тот всё это время был здесь и даже поддерживал: «Да, как-нибудь потом, обязательно» — говорил он и улыбался, хотя знал, что никого искать не нужно было! Почему он молчал, почему не сказал раньше? Было так много вещей, которые намекали Се Ляню об этом настолько открыто, что этой очевидности он избегал, списывал всё на экстраординарность своего нового знакомого. И портреты, и постоянная помощь, даже когда они не были близко знакомы, он стал слишком близок, дотрагивался к его сердцу и влезал в мысли бессонными ночами, так почему не признался? Почему не сказал, ведь знал, что Се Лянь всё помнит, что он скучает. Нет, Се Лянь его не винил, не искал справедливости. Теперь, когда он обо всём узнал, он называл только одного человека дураком — себя. Он продолжал жить, как и всегда, когда совсем близко к нему находился этот человек. Всё это время он был настолько близко, что, отдаляясь, Се Ляню казалось, что от него отрезали часть тела, что-то важное, отчего было больно. Ещё в момент нападения господина Мо он стал отдалённо понимать, что это не просто дружеское общение, Се Лянь нуждался в нём и ему было больно, когда эта потребность оставалась неудовлетворённой. Как всё дошло до этого? Почему он стал настолько безответственным, чтобы допустить это? Когда он читал литературу по психологии, то классифицировал себя как «избегающего любви». Так уж получалось, что он всегда привлекал к себе внимание противоположного пола, если не клиентки, то кто-то из коллег обязательно пыталась с ним флиртовать. Он не боялся внимания, старался мягко отказывать. Но почему? Он не думал об этом тогда — просто отказывал без задней мысли, но сейчас он задумался глубже. А что он мог предложить? Всё, что у него было — Жое, которая с нетерпением ждала его дома. Многие молодые девушки отставали от него, стоило ему соврать, что у него есть дочь. Иногда хозяйки квартир, которые были старше его родителей, позволяли себе неуместный флирт, некоторые даже считали крутым то, что, вот он — молодой отец, делает всё для своей дочери. Может, они думали, что он нуждается во внимании и заботе, но Се Лянь просто избегал этого, хотя у него была уйма шансов. Может, дело было в Жое, которая злилась каждый раз, когда видела, как очередная прохожая девушка оглядывалась на её дагэ. Но речь не об этом. Почему Се Лянь бежал тогда, но не пытался сбежать сейчас? Он и раньше притворялся, что ничего не происходит, но лишь для отведения внимания, а после всё равно уходил, избегал встреч. Почему сейчас всё по-другому? Почему он избегал мыслей о том, что ему хотелось поцеловать его, несмотря на стыд, который он испытывал? Почему каждый раз, когда в страхе он прятался в чужих объятиях, не подумал о последствиях? Почему каждый раз, когда он позволял спрятать себя от всего мира, спасти, взять за руку и успокоить, почему он не пытался опомнится, прийти в себя? Почему от осознания того, что, когда ему горько, хочется обнять Сань Лана, ему не становилось стыдно? Всё это время он как в бреду позволял делать с собой почти что угодно, но сейчас он действительно чувствовал себя омерзительным, он злился, сжимая твёрдый переплет блокнота, сжимал сердце в тисках, старался не дышать, чтобы не выдать лишних чувств, хотя глаза уже давно были на мокром месте. В какой момент он перестал замечать столько очевидных вещей? Он отпустил всё на самотёк уже давно, поэтому и чувствовал себя последним ублюдком, хотелось снова сбежать, поджимая хвост, будто это решило бы ситуацию, а не усугубило её. Но даже спрашивая себя о том, почему он не бежал, сейчас ему не хотелось избежать всего этого. У него не было желания всё бросить и переждать бурю в тихом месте, но он не знал, что именно должен сделать. Его нерешительность наряду с угрызениями совести не давали ему даже спокойно сидеть. Всё ещё стараясь удержать книгу в руках, он уселся на пол, надеясь, что у него будет ещё хотя бы несколько минут одиночества, чтобы просто подумать. Однако все эти мысли настолько громко звучали в его голове, что всё, что происходило вокруг, было забыто. Он не заметил, как стрельба и взрывы прекратились, стало тихо, но не внутри, где бушевали его беспокойные мысли. Он не сразу отреагировал, когда услышал громкий щелчок где-то за спиной, который эхом отдался по комнате. Кто бы это ни был, Се Лянь мудро выключил фонарик, надеясь, что его присутствие так и не заметили и, кто бы там ни был, он уйдёт. Несколько тяжёлых шагов по металлической лестнице отдались эхом по комнате, но звука закрывающейся двери не было. Бросив только один взгляд наверх, стало понятно, что дверь всё же была прикрыта, но не плотно, из-за чего тонкая полоска света из коридора рассекала белый потолок, усеянный паутиной. — Гэгэ, это я, — голос Сань Лана показался ему слегка боязливым и нерешительным, будто он надеялся, что всё хорошо, хотя и понимал, что это далеко не так. Се Лянь не ответил. Он не знал, что должен сказать, он не знал, как, если в горле так сильно першило, что, казалось, даже если попытаться сказать что-то в весёлом тоне, всё равно будет ясно, насколько ему горько и обидно. Да и как бы это выглядело? «А, привет, меня тут кто-то закрыл, поэтому я прочитал твой дневник и теперь всё знаю»? — Ты… ты в порядке? — Сань Лан звучал точно так же, его голос даже не приблизился, видимо, он остановился у лестницы, будто боялся нарушить границы или напугать. — Прости, что тебя здесь закрыли. Наверное, это и правда было глупо с моей стороны. Даже не представляю, о чём ты думал всё это время из-за этого. Хуа Чэн знал, что его вина огромна, поэтому и извинялся. Приблизительно он понимал, что Се Лянь мог подумать, что на самом деле те, с кем он борется на одной стороне против единого врага, и есть его противники. Но он надеялся, что Се Лянь доверится ему ещё хотя бы раз, поверит ему на слово, что он не собирается делать ничего плохого, а на самом деле хотел сделать как лучше. Однако тот так и не ответил, отчего Сань Лан всё больше поддавался панике, не понимая, что ещё должен сказать. Он не был в этой комнате уже давно, не считая того раза, когда их здесь закрыла Жое. Но его сердце холодело и пропускало удар каждый раз, когда он думал о том, что Его Высочество мог случайно наткнуться на то, что ему видеть не нужно было. Вернее было сказать, не желательно, Хуа Чэн не хотел этого, но понимал, что это возможно. И, судя по всему, это действительно произошло. Хуа Чэн прекрасно знал, что даже если обидеть Се Ляня, а после попросить прощения, то тот об этом просто забудет, будто ничего и не случилось, иногда он проглатывал обиду, лишь бы не усугублять ситуацию. Раз он не подаёт никаких признаков желания решить эту проблему, значит, он злится не на то, что его закрыли. Это, скорее всего, привело бы к его негодованию, он бы точно высказал свою позицию по этому поводу. Но раз он молчал, значит, проблема куда серьёзнее, а его прятки, возможно, означают, что он узнал всё и теперь считает Сань Лана опасным для себя. Юноша быстро пришёл к этой мысли, и, несмотря на догадливость, он паниковал всё больше. Во рту пересохло, а он никак не мог найти подходящих слов. Раньше это казалось таким простым, в любой ситуации он мог бы что-то ляпнуть и всё было бы отлично. Сейчас же дело заключалось в тонкой работе ювелирной точности, ведь ситуация напрямую затрагивала сердце принца. Хуа Чэн боялся разрушить всё неосторожностью, поэтому никак не мог решиться на какую-либо реплику, отбрасывая каждую из них и злясь на себя ещё больше. А ещё он понимал, что скрывать что-то уже поздно, ведь он не знал, что именно известно Се Ляню. Нет, поначалу он и не думал, что это ложь. Всё, чего он хотел сначала — просто быть рядом. Он был удивлён, когда стал понимать, насколько эгоистичнее становились желания с каждым днём, но Хуа Чэн не хотел признаваться в чувствах. Не потому что он боялся, что его отвергнут, хотя где-то в глубине души он запомнил тот страшный сон, который бросил его в жар. Он не хотел ошарашить Его Высочество этим, думал, что если они привыкнут друг к другу, то позже станет легче. А после навалились эти проблемы с Триадой — сейчас просто не время говорить об этом, ведь принцу и так тяжело, куда ему ещё тащить ношу чужой любви, возможно, безответной. Когда начались проблемы, конечно же, Се Лянь тяжело переживал этот период, поэтому юноша убрал свои чувства подальше и старался быть опорой для него, чтобы хоть как-то облегчить это состояние. Да, сначала было тяжело видеть, как тот делает вид, что всё хорошо — поначалу выходило очень плохо и эту боль в глазах легко было заметить, но вскоре чужое актёрское мастерство достигло небес. Но ведь остальные не дураки, все понимали, насколько тяжело игнорировать то, что из всех щелей тебя пытаются облить дерьмом, говоря, что ты сам в этом виноват. Хуа Чэн злился на то, что не может достучаться к Се Ляню туда, где он был честен даже с самим собой, где он был не всесильной оболочкой, которая улыбается на людях. Он злился, что не мог решить всю ситуацию в корне, пресечь злые языки. И даже потом, он надеялся, что, когда всё уляжется, когда станет спокойно и легко, он просто найдёт подходящий момент, чтобы сказать принцу о своей любви. Он не знал, как это произойдёт, где и когда, но он так решил. Сейчас, отнюдь, обстановка вокруг не была подходящей. Все те хорошие моменты, что с ними случались, будто становились незначительными и совершенно не брались в учёт. Между ними был неразрешённый вопрос, который стоял острым ребром, с каждой минутой отдаляя их всё больше друг от друга. Однако сейчас, снова и снова думая о том, что у него был миллион возможностей сказать о том, кем он является на самом деле, Сань Лан злился ещё больше. Тогда это казалось просто мерой предосторожности, но, раз Се Лянь узнал это не от него, значит, это была не осторожность, а ложь. Сначала Хуа Чэн делал вид, что он — просто молодой парень, сбежавший из дома ради путешествий, а когда выяснилась правда, Се Лянь просто пожал плечами и улыбнулся, хотя сложно представить человека, который спокойно отреагирует на новость, что его друг — глава Триады. Одну ложь он уже простил и даже защищал его от оскорблений со стороны других, так что второй шанс мог даже не случиться. Хуа Чэн не следил за тем, сколько времени он вот так стоял и не знал, что сказать и сделать, тогда как Се Лянь был вынужден сохранять молчание. И именно это молчание рисовало в голове юноши осуждение, злобу и обиду, ему было страшно из-за того, что одной неосторожностью он разрушил то, что могло стать чем-то потрясающим. И даже если он боялся, всё равно понимал, что если Се Лянь ударит его, уйдёт и предпочтёт сделать вид, что они никогда не были знакомы, то он не станет его удерживать, упрашивать и настаивать. Но сейчас, пока между ними была темнота и молчание, он решил сделать последний рывок. — Гэгэ, мне правда очень жаль, — голос звучал куда тише, но руки всё равно сжались в кулаки. — Я не хотел, чтобы ты узнал об этом вот так, надеялся, что у меня будет возможность подобрать подходящий момент. Я знаю, что всё это звучит, как оправдания, но я и правда хотел, как лучше, хотя и вышло как обычно. Мне правда очень жаль, мне стыдно, но я хотел обо всём рассказать, не мог дождаться подходящего момента, потому что ждал его всю свою жизнь, мне было так сложно сдерживаться, контролировать, хотелось сразу всё выдать, может, так было бы легче? Я понимаю, что ты, может, злишься, мне неприятно из-за этого, потому что я и подумать не мог, что всё так выйдет. Когда Хэ Сюань внезапно приехал и сказал, что видел тебя, что ты теперь работаешь на канале, я думал, что он обознался или пошутил. Но я был так рад, когда тебя увидел, снова, спустя столько лет. Я словно был мёртв всё это время, а, увидев тебя, снова начал дышать. Я не хочу, чтобы ты думал, что я пытаюсь давить на жалость, но… Это так сложно, я правда не хочу всё это терять, потому что… Потому что ты многое для меня значишь, ты никогда не относился ко мне как к мусору. Все так ко мне относились — родители, школа, одноклассники — все по-разному, но одинаково как к грязному и вшивому животному. В конце концов, ты спас мне жизнь. Когда у меня не было никого, у меня был ты, потому что ты приходил ко мне в больницу, даже если бы и без подарков приходил, всё равно я был так рад, как щенок, потому что никто не интересовался моим самочувствием, тебя от этого отговаривала охрана, твой отец тоже говорил тебе об этом, и ничего бы не случилось, если бы ты не пришёл. Но ты всё равно приходил, ты дал мне понять, что я чего-то стою, что я не дурак, что я могу. Может, я поэтому и боролся дальше? Потому что знал, что ты в меня веришь, что ты бы мной гордился. Сжатые кулаки всё белели, пока Хуа Чэн старался сдерживаться. Говоря шёпотом, он пытался скрыть дрожь в голосе, которая предательски выдала бы те несколько слезинок, что сбежали по щеке. Это было не в его правилах — плакать. Но он не мог сдерживаться до конца, потому что вынашивал это столькие годы. Рисовал красивые картинки о том, как впервые после долгой разлуки встретит учителя, и они долго-долго будут говорить по душам. Но всё это блекло в его голове, когда он понимал, что прямо сейчас его, скорее всего, считают монстром, его боятся. — Я просто хочу сказать, что это важно для меня. Я сделал ошибку, я не должен был скрывать от тебя правду, прости меня, пожалуйста. Мне больно только от мысли о том, что ты просто уйдёшь, что я так сильно тебя обидел, я не хотел тебя ранить, гэгэ. Я хотел, как лучше. Я всё время тебя ждал с таким нетерпением, вроде как перед Рождеством ждут подарков. Я надеялся, что встречу тебя, покажу тот кубик, как я быстро научился его складывать. Может, мне просто хотелось твоего одобрения, наверное, я действительно какой-то псих. Но… сейчас я чувствую другое, совсем другое. Тогда я просто ждал, мечтал о встрече, я злился, что не знал о том, что с тобой случилось, я был так зол! И я был так рад, когда увидел тебя в Индии, после тех нескольких лет в подвале. Мне было тяжело, хоть я и говорил про это с шуткой, преуменьшал всё, чтобы ты не переживал. Это было страшно, я боялся, что они меня убьют. И всё, что я писал, я всё время переписывал все свои записки, потому что не хотел писать в них плохое. Это было настолько тяжело, что я просто просил меня убить, лишь бы это не продолжалось. Но когда я снова увидел тебя там, то вспомнил о своём обещании, я снова старался, я попытался выжить. И когда он пришёл и сказал, что ты здесь, я долго не мог прийти в себя, потому что не знал, как встретиться с тобой, что я тебе скажу. Тогда я снова пересмотрел свои рисунки, я же рисовал их для того, чтобы не забыть тебя, потому что мне всегда говорили, что я всё забуду, когда снова загоняли в угол, и я говорил, что всё это вспомню. Мне сказали, что всё это уйдёт, и я страшно, до дрожи в руках, боялся, что я забуду тебя, забуду твой характер и лицо, потому что ты даже тогда был для меня как драгоценный камень, я не мог поверить, что кто-то может плохо с тобой обращаться, потому что ты столько сделал для меня. Я решил поначалу просто понаблюдать за тобой, будто бы мне нужно было самому убедиться, что это был ты, что ты не изменился, не стал таким же жестоким, как все взрослые. Это зашло так далеко, прости. Прости, что я говорю тебе об этом, мне страшно, я знаю, что это, скорее всего, убьёт меня, но сейчас я не просто жду, не пишу сценарий своих слов, не думаю над тем, что я скажу тебе, когда ты обо всём узнаешь. Чем больше я узнавал тебя, тем больше понимал, что это меня убьёт, но я не мог остановиться, прямо как зависимый. Я каждый день вставал и смотрел на себя в зеркало и говорил: «Это приведёт тебя к гибели, не делай этого, контролируй себя», и если я пытался, то это всё равно было неимоверно сложно. Я не могу представить свою жизнь без тебя, без твоей заботы, без того, чтобы просто украдкой наблюдать за тобой. Я просто схожу с ума, когда вижу, как ты улыбаешься, как ты убираешь волосы, как внимательно меня слушаешь и улыбаешься, когда понимаешь, что я снова дурачусь. Да, я знаю, я всё это знаю. Это может ещё больше напугать тебя, это так эгоистично с моей стороны, но я просто не могу больше молчать. Прости, но не бойся меня, если ты захочешь уйти, я… не буду чудовищем, я всё пойму. Я уже давно знаю о своих чувствах к тебе, но никак не мог сказать о них, я будто действительно становлюсь идиотом рядом с тобой. Тот раз на Хэтао Ва, эти свадебные костюмы… Господи, что со мной происходит? Я ведь не хотел говорить всё это… сейчас, потому что… это сложно будет перенести, ты и так страдаешь, а я только сделал бы хуже. Но вот, я сказал это, сказал вслух, а я даже не уверен, что ты всё же нашёл этот чёртов блокнот! Пожалуйста, не бойся меня, я никогда бы не сделал тебе больно намеренно, потому что я… это так тяжело, почему это так тяжело? Чего мне бояться? Мне больше нечего терять. Гэгэ, я люблю тебя, я люблю тебя не как друга, не как учителя, не знаю… я люблю тебя, очень люблю. Да, это звучит так нелепо и жутко, но я правда люблю, когда ты просто улыбаешься, когда ты счастлив; я грущу, когда ты переживаешь о чём-то, мне нравится смотреть тебе в глаза, когда ты ругаешь меня за то, что я невнимателен к себе. Ты настолько замечательный, я хочу видеть тебя каждый день, я очень хочу сделать тебя счастливым, закрыть от всех проблем, дать тебе то, что ты заслуживаешь. Ты слышал эти слова миллион раз, они есть во всех книжках и фильмах, но сейчас говорю не я, а моё сердце. Я… я идиот, я делаю так много ошибок, расстраиваю тебя, скрываю столько вещей… даже не представляю, как это выглядит со стороны, мне так стыдно. И мне сложно представить, что ты думаешь сейчас. Хотя я опирался на это, скрывая правду от тебя, я боялся сделать тебе хуже, но в итоге всё зашло слишком далеко. Я правда старался стать лучше, чем я есть сейчас, но… Но это просто сводит с ума. Сколько бы слёз он ни проронил, в какой-то момент он и вовсе забыл о них и стал говорить только быстрее, будто кто-то ему запрещал или пытался помешать. Скорее всего, он не до конца понимал всё то, что говорил, так как его речь всё же так запуталась. Но в его голове было всё куда хуже: он винил себя, переживал о Се Ляне, злился и ругал себя за то, что молчал, за то, что не предусмотрел всё, за то, что не остановился вовремя и тогда, и сейчас. И каждая из мыслей опережала другую, отчего болела голова, хотелось забиться в угол и просидеть там в одиночестве, пока все эти голоса не станут совсем тихими. Он и сам замолк. Упираясь ладонью в один из шкафов, Хуа Чэн наклонил голову вниз, глубоко вдыхая, надеясь, что прохладный воздух, пропитанный сыростью и запахом плесени, поможет ему хоть немного одуматься, вдруг это даст ему шанс придумать верное решение проблемы. Казалось, он сказал столько важных и тяжёлых вещей, но ответа так и не услышал. Похоже, ничего из этого не было так важно, не смогло победить обиду, но в этом ведь не было ничего странного — нельзя верить обманщикам и давать им второй шанс. Когда эта мысль зазвенела у него в голове, он стал успокаиваться, ведь это молчание — ответ. Он открыл своё сердце и свои мысли, а его нежелание как-либо дать понять свою реакцию ведь тоже является ответом. Ему это не нужно, поэтому юноша должен был сдержать своё слово и не мешать ему уйти. — Гэгэ, мне очень жаль… очень. Я ценю то время, что было мне отведено, это значит для меня очень много. Но я… я уйду, так что… так что ты, наверное, можешь уйти… если захочешь, если ты чувствуешь, что ты в этом нуждаешься, то я уйду, я больше не побеспокою тебя. Но я правда сожалею, я не хотел тебя обидеть. Сколько раз он сказал эти слова? Он надеялся, что это хоть немного поможет, что он достучится до принца, но… ему действительно придётся уйти. Ещё секунду он неподвижно стоял, будто надеялся, что принц всё же подаст хотя бы голос, но, убрав руку от шкафа, юноша снова наклонил голову вниз, шаркнул ногой. Может, таким образом он пытался оттянуть момент отступления, надеялся, что ему просто показалось, он не услышал, не понял шутки. Но, наверное, понял всё правильно. Несколько шагов назад он вытирал щёки, прежде чем выйти на свет, ведь он не мог быть таким слабым перед кем-то другим, однако звон в ушах от головной боли так ему мешал, что он не слышал никаких посторонних звуков. Впредь до момента, пока не почувствовал чьё-то присутствие рядом, он не видел ничего за пеленой из слёз, но точно знал, что рядом кто-то есть. Нежная ладонь дотронулась к мокрой щеке, большой палец вытер слёзы так медленно и бережно, будто со всей нежностью хотел осушить их все. — Так вот, почему Сань Лан так забавно себя вёл, — едва ли слышимый шёпот скрывал настоящую дрожь, но облегчения всё же не было возможности скрыть. Даже не видя улыбку, он слышал её, ощущал прикосновение, он слышал слова принца, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы до конца понять всё происходящее. Но даже когда мысли стали приходить на свои места, его снова прервали. Наверняка, он говорил сегодня слишком много, так что Его Высочество решил исправить это хотя бы ненадолго, ведь у него не было больше сил слышать эти упрёки и самобичевание. Острая проблема и колючие недопонимания отнюдь не помешали принцу с особенной нежностью прикоснуться к не таким уж и чужим губам. Прижимая свои губы в лёгком поцелуе, принц всё ещё касался щеки Сань Лана. Приподнимаясь на цыпочках вверх, он надеялся, что не слишком опоздал, ведь это желание одолевало его уже давно, но он всё отпирался и стыдился этого. Теперь же не было ничего вокруг — ни проблемы, ни войны где-то там наверху, никакой больше недосказанности — только слегка покалывающие обветренные губы, которые хотелось целовать до беспамятства. И сколько бы в нём не было желания сделать что-то бо́льшее, обнять Сань Лана, снова поцеловать и сказать, что всё хорошо, юноша всё равно застыл, будто заколдованная статуя. Се Лянь в последний раз прикоснулся к губам и слегка отодвинулся, всё ещё стоя на цыпочках. Он пытался найти причину, понять, что случилось, ведь сначала он говорил о своей любви, а теперь даже не пошевелился. Подняв и вторую руку, он аккуратно обхватил обычно холодные щёки, которые сейчас горели огнём, отчего даже было немного смешно и неловко. — Сань Лан, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, — Се Лянь говорил ещё тише прежнего, прекрасно зная, что его слышат. Юноше потребовалось ещё несколько секунд, чтобы собрать все мысли вместе, после чего он всё же взял ладонь принца в свои руки и, немного помявшись, снова извинился. — Не делай так, я не стану тебе мешать, не думай, что это единственный способ уйти, ладно? Если ты хочешь всё закончить, то просто уходи. — Почему ты меня выгоняешь? — Се Лянь надул губы, сжимая руку Сань Лана посильнее в надежде, что хотя бы это приведёт его в чувства. — Сань Лан, слушай меня внимательно, — тон стал ещё тише, настолько, что принц и сам едва ли себя слышал. — Ты такой замечательный, я рад, что ты здесь, ты вызываешь во мне столько чувств, и одно из них главнее остальных. Я нуждаюсь в тебе, понимаешь? Ты такой замечательный, внимательный, ты всегда замечаешь, когда со мной что-то не так, будто ты просто видишь меня насквозь. И сколько раз ты помогал мне, спасал меня и защищал. Все делают ошибки, но я знаю, что я могу тебе верить, что я могу на тебя рассчитывать, что могу спросить у тебя что угодно. Ты появился в моей жизни так внезапно, я знаю, что это лучшее из того, что случалось. Я не вру, я не пытаюсь тебе лгать, правда, поверь мне, — Се Лянь ещё раз поднял вторую руку к лицу юноши перед собой, испуганный его молчанием. Он надеялся, что сейчас не слишком поздно говорить об этом. — Гэгэ, — тихо позвал Сань Лан. В его голосе слышалась то ли просьба, то ли мольба. — Я здесь, — Се Лянь на секунду закрыл глаза, догадываясь, что в его слова не поверили. — Не говори этого, если хочешь уйти, мне больно из-за этого, я знаю, что я обидел тебя и заслуживаю всё это, но… — Перестань меня выгонять, я не хочу быть где-то там и делать вид, что мне всё равно. Я хочу быть тут, с тобой, слышишь? — Се Лянь слегка поддался вперёд, он хотел бы сказать так много, хотел убедить его в том, что его слова — правда. Принц понимал, что Сань Лан не может в это поверить, и принять это так сразу было сложно. Он сам, пока сидел там, между полок, отталкивал очевидный вывод от себя так долго, что боялся, что сейчас уже поздно говорить о чём-то. Зачем вообще о чём-то говорить, зачем так много слов? Ему хотелось сказать, что он впервые почувствовал себя в безопасности рядом с ним, что то, как он, казалось, игнорировал все его намёки, на самом деле было их принятием, принцу нравилась эта игра и иногда он и сам хотел войти в неё. И ещё много-много мелочей, которые были плотно связаны с образом Сань Лана, но которые он до безумства любил и ценил в нём — этот страх показаться каким-то не таким, попытки скрыть настоящий вид волос; то, как он делал вид, что в бассейне не случилось ничего страшного, потому что знал, что Се Лянь смущён из-за этого. Сколько раз он делал нечто, чтобы дать понять, что он не просто знает всё, что происходит в жизни принца, он всё время пытается его понимать, даже если это сложно, он всё равно так внимателен каждый раз, когда это необходимо. Да, со стороны может показаться, что Се Ляню было просто удобно его присутствие, но после стольких приключений, которые они пережили вместе и продолжают переживать, Се Лянь был точно уверен, что хочет отдать ему всё. Не как благодарность, а как попытку позаботиться, показать свои чувства. Просто он не до конца понимал, что именно должен сделать, чтобы подтвердить искренность своих намерений, ведь обычных слов было недостаточно, он сам чувствовал, что этого не хватит, ведь перед ним такой важный для него человек. Однако все эти мелочи можно было объединить во всего лишь три ёмких слова, которые несли в себе все чувства, все мысли и даже ускоренное сердцебиение, все желания и внимательные короткие взгляды, пытающиеся ухватить хоть ещё одну деталь такого красивого и притягательного образа. И, казалось, все слова уже прозвучали, но принц всё равно хотел сказать кое-что ещё. Однако при мысли об этом, решительности в нём поубавилось, хотя она казалась такой абсурдной, ведь они и без того сказали слишком много о своих чувствах, но всё равно какое-то смущение давало о себе знать. — Сань Лан, — Се Лянь снова позвал юношу перед собой, но тихо-тихо, будто боялся напугать, и убедился, что тот его слышит, и в тусклом свете за его спиной теперь можно было заметить едва видимый блеск во взгляде. Кожа юноши была такой горячей, впервые он чувствовал тепло, когда прикоснулся к Сань Лану, однако её оттенок оставался таким светлым, что даже без надёжного и яркого источника света это было хорошо заметно. — Сань Лан, я люблю тебя, я хочу остаться здесь, хочу держать тебя за руку. Ты позволишь мне быть с тобой? Хуа Чэн, казалось, совсем не слушал, будто ему было всё равно, но это было далеко не так. Он почти что смирился с мыслью о том, что ему придётся уйти, придётся оставить всё так, как есть, но понести огромные потери. Но теперь, даже когда он получил поцелуй, когда услышал признание, он не мог в это поверить, сердце всё ещё болело от того, что ему придётся потерять нечто важное. Да, когда он решил переодеться в жениха в Хэтао Ва, он повёл себя как идиот, влюблённый подросток, ему было за это немного стыдно, но что было сейчас? Ему требовалась минута, чтобы всё это переосмыслить, ощутить и осознать, что он больше не одинок. Эта влюблённость делала из него самого настоящего дурачка. Но Се Лянь был готов подождать, пока мягко гладил нежную кожу на щеках Сань Лана, заглядывая к нему в лицо, ища там подсказки. Но когда Хуа Чэн наконец до конца ощутил, что мужчина перед ним теперь не просто объект недосягаемой любви, а его любовь, он здесь, и принц не просто взял его чувства ко вниманию, но и ответил на них взаимностью, это заставило его действовать. Нейронные связи с каждой секундой всё быстрее и быстрее создавали в голове сотни планов и идей, на языке крутились множество фраз и предложений, но он лишь повторил слова Се Ляня: — Гэгэ, я хочу, чтобы ты был со мной, — наклонив голову вниз, он коснулся лба Се Ляня губами. Это заставило принца улыбнуться. Закрыв глаза, он обнял юношу за плечи и наслаждался этой нежностью, ведь они впервые могли быть полностью честны друг с другом, могли не скрывать свои чувства, не считать их постыдными. Эта свобода оказалась настолько облегчающей, что уже и вовсе не хотелось выходить из этой затхлой комнаты, продолжать битву. Всё, что они оба хотели — догнать упущенное, насладиться этим моментом теперь уже безграничной свободы, которую они получили, признав свою слабость к друг другу. Но время, которое им требовалось, чтобы наконец полностью всё осознать, они отнюдь не хотели тратить просто так. Целуя друг друга, они стали понимать, что всё уже хорошо, нет ничего более важного, чем то, что происходит между ними. Снова ощущая на своей талии крепкую, но нежную и безопасную, хватку, он больше не чувствовал себя неправильным. Подсознательно хотелось быть ближе, прикасаться, понимать, что между ними больше нет и не будет границ, неловкости и этих глупых намёков — они лишь зря теряли время, но точно не сейчас, ведь больше не было ничего, чтобы могло им помешать. Всё стало таким спокойным, что они даже не обращали внимания на то, что сверху снова слышались целые залпы выстрелов и взрывы, хотя, может это шаловливые сердца снова пропускали удары и взрывали салюты в голове?

***

Заметки автора. Прошу прощения, что задержалась на целые сутки, или даже больше. Эта глава была для меня настоящим испытанием. Для меня она очень важна, ведь я уже год пишу эту историю, я каждый день о ней думаю, а теперь, когда основная линия сюжета подошла к развязке (но не к завершению), я почувствовала огромную ответственность и давление, так как это очень важный эпизод. Этот страх, что я всё испорчу, просто сидел в голове, пока я писала каждое слово, отчего и пришлось задержаться. Если бы не мини-истерика, глава вышла бы ещё ранним утром в субботу, хех. А теперь к заметкам к главе. Первое, о чём хотелось рассказать — дневник Хуа Чэна. В нём действительно не стоят даты у записей. Он старался писать много, но, как видите, записей совсем мало и часто они идут с большими перерывами, так как он старательно вырывал страницы, так что никто и никогда не узнает, что там было на самом деле. Даты не стоят, так как в его подвале не было календаря. Хотя это не единственная вещь, которой ему там не хватало. Хочу больше об этом рассказать. В подвале он просидел около трёх лет. Первый год был с теми детьми, о которых он говорил принцу ночью в парке. Но даже когда этих детей забрали и подбросили в больницы, Хуа Чэн остался у них, так как за счёт его жизни был искуплен долг его отца. Когда Хуа Чэн рассказывал об этом Се Ляню, он сказал, что дрался с охраной, а после его привели к главе и тот решил сделать его своим наследником. На самом деле, Хуа Чэн упустил почти два года, сократив свой рассказ и упустив многие довольно жуткие детали. Когда его первый раз привели к «дяде», то он просто сказал, что у пацана есть задатки и неплохо было бы сделать из него хорошего служащего. То есть, изначально он планировал просто воспитать его как удобного слугу, так как заметил, что он довольно умный и у него есть стержень — если он считает что-то неправильным, значит, делать этого он не будет. Кроме того, в жизни мальчика была уже драма, так что он понимал, что не всё вокруг из радуги, а для того, чтобы выжить — нужно вертеться. То есть, они провели небольшую беседу с Хуа, после чего он сказал своим людям, чтобы они научили его азам — дракам, управлению оружием и всему, что бы ему понадобилось. Но сам он не влезал в эти тренировки довольно долгое время. Вы, возможно, заметили, что охрана не очень хорошо относилась к Хуа Чэну, так что последующий год с хвостиком был для него тяжёлым, потому что его действительно избивали, а не учили драться. Поначалу ему действительно это нравилось, потому что он был мелким и проскальзывал между мужчинами, но позже всё стало хуже. Его избивали взрослые мужчины, просто приходили и били. Часто ту еду, что ему должны были передать, просто съедали сами или выбрасывали просто на пол в его комнате, а сами оставались посмотреть, как он будет есть. На его правой руке есть небезызвестная татуировка, перекрывающая собой большой шрам, оставленный кипятком, который намеренно вылили ему на руку, пока несколько человек держали его, чтобы не брыкался. Это было своего рода наказание за требование нормального к себе отношения. Но Хуа Чэн попытался перекрыть это вечное ему напоминание о непокорности тем, что в тот момент заставляло его быть сильным — татуировкой с именем своего учителя. Этот год для него тянулся очень долго, он почти каждый раз просил, чтобы его просто убили и перестали делать это, потому что он один не мог сопротивляться. Глава не знал об этом, так что и не мог никак повлиять. Именно поэтому Хуа Чэн упустил этих несколько лет, потому что не хотел в тот момент, чтобы всё выглядело так: «А, ты переживаешь, что тебя преследуют и обвиняют в убийстве? Подержи мое пиво». И, на самом деле, он поступил правильно, потому что даже на то, что у него не всегда была еда, Се Лянь отреагировал довольно резко, не говоря уже о тех издевательствах, что ему пришлось вытерпеть. Для справки, спустя тот год, глава вспомнил, что у него там ребёнок в подвале, которого вроде должны были учить, так что он решил проверить, как там дела. Ну и не то, чтобы он проникся, но ему было немного его жаль, когда он узнал правду. Поэтому и дал ему нормальные условия для жизни. Нет, он не изверг, раз не сделал этого раньше, просто он не был женат, у него не было детей, а работы и ответственности было много, так что он просто физически не успевал подумать о том, что где-то в подвале есть мальчишка, у которого давно одежда мала и волосы отросли настолько, что он стал похож на Маугли. Он дал ему комнату и отправился в рабочую поездку, во время которой обдумал всю ситуацию. Ему доложили обо всем, что происходило с Хуа. Перед тем, как сказать про переселение, он задавал некоторые вопросы Хуа, так что он вполне мог нажаловаться на охрану, но он этого не сделал по какой-то причине. Так что его поведение послужило ему толчком к решению о том, что из него вышел бы хороший глава. Стоит также заметить, что дядюшка реально был бабником, он любил внимание женщин, но не ценил его, у него не было семьи, так что с приходом Хуа Чэна, и даже после того, как было решено делать его наследником, дядя не считал его своим приёмным сыном или что-то такое. Они были больше коллегами, потому что после этого важного решения, глава иногда сам занимался с ним и контролировал всё. Кроме того, по запискам можно было заметить, что они довольно часто говорили про разные вещи, глава дарил ему подарки и додумался дать одежду, а ещё по его просьбе искал принца в разных подразделениях армии. То есть, между ними устоялись хорошие отношения, но ни один из них не испытывал родственных чувств, или чего-то подобного. А с охранниками что стало? Думаю, на ваше усмотрение. Они могли бы и умереть во время разделения Триады, так как в тот момент погибли многие люди. А может, они до сих пор драят туалеты, как завещал Хуа Чэн, пока ещё был совсем юн. Но для них это было просто развлечением, они просто привыкли к такому обращению к заложникам или пленным, так что не видели особой разницы между детьми и взрослыми. Хотя эти мои слова не значат, что я их оправдываю. Но не все люди в Триаде наглухо отбитые, нашлись бы и те, кто заступился бы за мальчика, просто у них в подвале мало кто бывает, кроме охраны, так что шансов у Хуа было действительно мало. И ещё, хочу уточнить, что Хуа Чэн НЕ был влюблён в Се Ляня до того момента, пока не увидел его, уже будучи взрослым. У оригинального Хуа Чэна было восемьсот лет, чтобы влюбиться, но Хун-эр не обладал столькими годами. Для него Се Лянь являлся образцом для подражания, другом и кем-то важным. И всё же, когда он увидел принца впервые, после стольких лет, он не влюбился с первого взгляда, всё было… более размеренно что ли. То есть, прошло некоторое время, пока он понял, что начинает идти «не в ту» степь, из-за чего и переживал. И, да, решение надеть свадебный костюм в Хэтао Ва, было в основном из-за того, что он паниковал, ведь уже несколько дней наблюдал за принцем и уже тогда подсознательно понимал к чему это ведёт. Да, он поступил как глупый влюблённый подросток, ему можно, ему простительно)