Вечная весна

– Мне безумно жаль, что с тобой такое приключилось. – сочувственно произнёс Фёдор в ответ на рассказ друга, что сейчас совсем мирно покоился на его бёдрах и ни капли не выглядел грустным, несмотря на то, что рассказывал об ужасном происшествий, случившемся сразу после его приезда. Думать и переживать о матери не хотелось, хотелось лишь лежать на бёдрах одноклассника и наслаждаться копашениями чужих пальцев в его волосах. Но удобно не было, всё же ноги друга были весьма костлявыми. – Да ладно, что прошло, то прошло. Правда мне страшно бывает её дома одну оставлять. – расслабленно отвечает ему он, словно действительно ничего ужасающего не произошло. Словно он совсем не плакал. Собеседник же его о чем-то глубоко думал, кажется, грустный рассказ его немного загрузил. С Фёдором он давно не разговаривал. Точнее, давно не разговаривал с ним наедине, полноценно выделив ему время. Следующие два учебных дня после разговора с Гончаровым были отменены из-за погодных условий, после них – выходные, а потом Достоевский, в силу своего пошатанного здоровья, заболел и встретились они в итоге только через неделю, в четверг. В это время Коля пытался больше уделять времени Саше и Ване, чтобы не обижались. В школе было почти пусто из-за отмены уроков для классов помладше, а учителя в такие дни слабо работали, в чём их ученики не обвиняли, а лишь поддерживали халяву. Сейчас он с Федей прогуливали физру. Федя был отстранён от неё по состоянию здоровья, или по велению родителей, а Коля просто взял и не пошёл, желая провести время с другом наедине, хотя физра ему нравилась. Любил он играть в волейбол и вышибалы, но соблазн посидеть, а точнее полежать с Фёдором в медпункте оказался сильнее любви к спорту. Хотя физической активностью позаниматься стоит. Зато с Достоевским полежит. — Неужели у тебя совсем нет никого из родственников, кто смог бы помочь? Совсем никто? Даже бабушка? — внезапно, выйдя из раздумий, начал расспрашивать Федя, поглаживая белоснежные локоны друга. — Разве я не говорил, что бабушка не очень любит маму… — Но ведь твоя бабушка иногда названивает тебе и спрашивает о ней. Быть может, она всё же волнуется о дочери, просто сильно разочарована? Тебе стоит рассказать обо всём произошедшем ей. И об ухажере, что пытался тебя побить, и об… И том, что случилось недавно. Вдруг тебе удастся уговорить её приехать… — думалось ему, что если Гоголь всё-таки обратиться хоть к какому-то взрослому за помощью, это сделает его жизнь чуточку легче. — Вряд ли, бабушка всегда во время наших звонков лишь оскорбляла маму. — Но ведь попробовать стоит? — настоял Фёдор, надеясь, что его друг всё же прислушается к словам, что это вправду хороший вариант получить помощь. Николай вздохнул и встал с фединых коленок, что уже начали дрожать. Коля просто лег на кушетку и потянул Федю к себе, приобнимая. Достоевский, оказывается, тактильный, пусть и строил из себя недотрогу поначалу. Хотя скорее всего, он и есть недотрога, просто не для него. После каникул Федя уж сильно тактильным стал: лезет обниматься, редко хватает под руку, но ещё чаще прислоняется, ложится на Николая. Конечно, он и до этого обнимался с Колей, но сейчас он как будто бы начал делать это иначе, с чувством и сильным желанием. Сейчас его касания ощущались совсем иначе. Подобное поведение было немного неловким, но он скорее забавлялся от такого напора ранее нелюдимого одноклассника. Хотя, у того сейчас есть группа друзей, если Достоевский их всех считает за друзей конечно, но ведь Булгакова считает? – Я всё ещё удивлён, как вы с Булгаковым подружились. Вы оба такие тихие, подходите друг другу конечно, но сообщений с просьбой пообщаться я от него не ожидал. – начал Коля, стараясь словить зрительный контакт. Фёдор лишь на мгновение позволил взглянуть себе в глаза, и тут же отвёл их, словно смущаясь слегка. — Я его заинтересовал, не знаю даже чем, но он внезапно изъявил желание пообщаться… Я был удивлён, но ведь тебя я тоже непонятно каким образом заинтересовал. — Странно, а мне казалось, что чтобы заставить тебя выйти на контакт нужно сильно постараться, или… — Николай широко улыбнулся, когда одна весьма льстивая мысль возникла у него в голове. — Ты после меня так решил социализироваться? Достоевский очевидно был смущён. — Мм? — Да, это случилось не без твоего влияния. — наконец признался он. — Правда, если бы не ты, то я бы ни за что не ответил Михаилу, а он не стал бы так настойчиво предлагать свое общение, как это делал ты, так что ничего между нами не вышло бы. Это всё благодаря тебе, потому что ты… – Потому что я? – широко улыбаясь, Николай пытался убедить собеседника закончить фразу. Её окончание обещало польстить ему. Приятно же слышать, что ты важен человеку, и более того – вдохновляешь его на какие-то перемены в жизни, особенно когда это взаимно. Достоевский тоже его вдохновляет. Хотелось также как и он много читать, и потом красиво говорить и шарить за всё, а ещё хорошо выглядеть, дорого одеваться, чтобы все с одного взгляда понимали, кто ты есть, иметь много интересных хобби, играть на музыкальных инструментах… О, как же он хотел играть на пианино! Какой же красивый и благородный инструмент. Вот только всё это деньги, и всё это здесь недоступно. Однако это не демотивировало его, а наоборот — напоминало, ради чего он должен стараться. — Потому что ты дал мне понять, что возможно у меня ещё могут быть люди, что... Что будут рядом. Желающие заботиться обо мне и говорить со мной… — эти слова явно давались ему с трудом, но звучали они очень искренне, они тронули Николая до глубины души. Он и вправду оказал такое влияние на Федю? — Вот и поэтому я принял Михаила легче, чем принимал тебя в начале. Мне хотелось бы видеть много таких… Приятных людей рядом с собой. Таких приятных, как ты. — Федя… — Коля, растроганный таким признанием друга аж до лёгкой красноты на щеках, выразительно взглянул тому в глаза и абсолютно ошаренно произнёс: — Ты говоришь такие милые вещи сейчас. Фёдор отвёл глаза. — Ага, да… — Нет, серьёзно. Ты такой милый, а ведь месяцами ранее был такой весь из себя отстраненный. — он хихикнул, вспоминая, как он пил кофе с ним в тот дождливый день. А ведь тогда он даже не догадывался, что потом будет так общаться с Достоевским. Даже не думал, что будет лежать с ним в обнимку на кушетке и говорить такие вещи. — Я рад, что ты меняешься. Надеюсь, что ты больше никогда не будешь в таком ужасном состоянии, в котором я ловил тебя. Фёдор неожиданно уткнулся ему в плечо, тем самым пряча своё очевидно красное, расплывшееся в улыбке лицо. Правда уши его всё же выдавали. — Коля, Коля, спасибо тебе большое… — звучал он растроганно, словно сейчас он вот-вот расплачется. Пальцы его сжали чужую рубашку, а дыхание грело плечо, вот бы слёз там не было… Коля нежно коснулся чужой макушки, как несколько минут назад это делал сам Федя, ощущая мягкость чужих волос. Сам никак у него, у Феди волосы были как шёлк, чего нельзя сказать о его жёстких, как солома, локонах. Однако это не было удивительно, у Николая и ведь самого дешевого шампуня не всегда было дома, а Достоевский, кроме шампуня, наверняка дорогого, ещё и пользовался какими-то дополнительными средствами для ухода. — Коль. — спустя какое-то время внезапно окликнул его Фёдор, всё ещё прижимаясь к плечу друга. — Помнишь, ты хотел, чтобы я сыграл тебе?

***

Коля быстренько попрощался со всеми, и едва ли не бегом направился к выходу, где его уже ожидал Достоевский, что глядел в заснеженную улицу с меланхоличным выражением лица. Одет он был очень тепло: дорогая и стильная куртка, под которой крылся новый толстый пиджак, белая ушанка, наверняка из натурального меха, и такого же цвета мягкий пушистый шарф, и разумеется шерстяные угги. Казалось, что Фёдор сейчас пойдёт на улицу снежками кидаться, а не сядет в обогреваемое такси. На фоне такого Фёдора, Коле всё ещё было немного не по себе, словно Федя какой-то провинившийся дворянин, которого сослали в глушь, да и имущество конфисковать забыли. Повезло хотя бы, что ему удалось сделать купить новую зимнюю куртку. Ходить в прошлогодней перед Достоевским… Та куртка была неплоха, но её Николай уже перерос. Причём и ментально, и физически. — Уже вызываю такси… — предупредил он подходящего к нему одноклассника, на что получил просьбу повременить с вызовом машины. Почему-то сейчас Гоголю хотелось пройтись пешком. Всю дорогу они конечно не пройдут, уж больно далеко находится эта музыкальная школа, да и Федя здоровьем не блещет. Недавно и так болел, больше ему не надо. Снега на улице были полно — хоть лопатой греби, завтра всё равно также заметёт. Благо сейчас снег хоть и шёл, но уже не в таких количествах как утром, а то на небольшую прогулку Фёдор бы не согласился, да и сам Николай бы не отпустил — опять с температурой сляжет. Шли они молча, если не считать хруст снега под ногами и шорохи курток, то в тишине, улица была почти пуста, а машины проезжали редко. Достоевский громко дышал, явно из-за толстенного шарфа, и Коля то и дело подсчитывал про себя его выдохи, абсолютно без вразумительной причины, по крайней мере, если такой нельзя назвать скуку. Говорить не сильно хотелось, тишина, воцарившаяся вокруг них, была приятной, и уход в свои мысли совсем не напрягал, тем более когда главный герой этих мыслей шуршит курткой рядом. «Потому что ты дал мне понять, что, возможно, у меня ещё могут быть люди, что…» «Что будут рядом. Желающие заботиться обо мне и говорить со мной…» Он сказал “возможно, у меня ещё могут быть”... Ещё могут быть… Почему так? Почему он так сказал? Неужели Фёдор, столкнувшись с совершенно другой средой в новом месте, решил, что всегда будет один? Или он просто настолько отчаялся, насколько сломался от своих проблем, что принял собственное одиночество как нечто должное? А ведь если так подумать, он потерял не только родного человека, но и друзей и всю прежнюю жизнь. Внезапно просто лишился всего и был выброшен в эту глушь, прячась от смерти члена семьи и травли от остальных её членов. Это что за такая смерть была, чтобы люди, причём не чужие, посчитали её позорной? Из-за чего же родственники так набросились на своих же членов семьи, настолько, что заставили их оставить всё и приехать сюда? — Коль… Я замёрз, давай дальше на такси. — резко оборвал нить его мыслей Фёдор, растирающий свои ладони в попытки согреться. Коля кивнул, не раздумывая. Мысли его заняты были другим. Машина подъехала и они быстро сели. Залезая в тёплое такси, его осенило. А что если… «У меня брат, Михаил. Был. Он умер…» «– Вы были близки?» «– Очень.» «– Ты даже не представляешь, насколько. Никто не может.» «… возможно у меня ещё могут быть… Вот оно что… Он никогда не упоминал существования других друзей, кроме него. Он ведь мог хотя бы созваниваться с ними, если настолько одинок… Он никогда и не говорил, что у него были друзья. Это всего лишь догадка, основанная на его предположениях, но если это правда, то это делает ситуацию Достоевского ещё более трагичнее. Ему было бы намного легче пережить утрату, если бы у него был другой заботящийся о нём человек. Сейчас, хотя бы, есть он и Миша. Коля надеялся, что Булгаков тоже будет хорошим другом для Феди. Все-таки ехать куда приятнее, тепло и комфортно. Федор даже ненадолго успел прикрыть глаза и упасть щекой на плечо Коли, но как на зло спустя каких-то семь минут водитель остановился и объявил о прибытии. Даже носа в эту холодрыгу высовывать не хочется, но что поделать. Коля подумал предложить купить горячего чая или кофе, но вспомнил, что из денег у него пара монет, и то, если повезет, так что промолчал. Шли бок о бок, но если Федор смотрел под ноги, то Коля глядел по сторонам, пытаясь понять, кому пришло в голову строить в этом районе музыкальную школу. Всегда казалось, что такое место — олицетворение культуры и всей подобной баламуты, так что и атмосфера вокруг должна быть соответствующей, но здание будто было вырезано откуда-то еще. Все дома вокруг — ветхие многоэтажки, несколько частных маленьких домиков, а в дополнение идут убитый тротуар и такой же забор по всему пути. На фоне этого здание музыкальной школы смотрится особенно контрастно. Яркое, большое, относительно новое, а может, недавно просто делали реконструкцию или ремонт. По другую сторону дороги, почти напротив, расположилась величественная церковь. Видимо, здесь же учат будущий церковный хор, хоть что-то здесь смотрится гармонично. Территория вокруг огорожена металлическим забором. Федор достает какой-то круглый магнитик из кормана, прикладывает и калитка открывается. Его ладошки в толстенных варежках, поэтому придерживает дверь, пока Коля не прошел. Пара метров и они у главного входа, вот тут уже дверь чуть ли не нараспашку. Ощущение такое, будто никто никогда не перепрыгивал этот хиленький заборчик и не учинял беспорядки. Внутри все чуть менее роскошно, но все-таки. Федя тянет Колин рукав и ведет к стенке со всякими бумажками. — Все классы фортепиано заняты… А знаешь, мы в другое место пойдем, — произносит под нос после небольшой заминки. Насколько Коля понял снаружи, в здании три этажа, и пока они поднимались на второй, он немного уловил иерархию. На первом этаже, в основном, классы сольфеджио, нотной грамоты и пара комнат с табличками «литература». Видимо, со всей макулатурой. Наверное, чтобы людям в холле было приятней ждать, все звучащее убрали выше. На втором этаже уже пошли таблички «фортепиано», «скрипка» и еще какие-то, Коля уже не читал. Федор шел спокойно в конец коридора, сохраняя тишину. Даже шаги раздавались еле слышным эхом, так что вопросы решили оставить на потом. Спустя пару поворотов Федор все-таки остановился, достал еще один ключ из кармана и открыл кабинет. Просторная комната, а у стенки стоит несколько скрипок и… Тоже скрипок, только побольше? Дверь захлопнулась, и Коля подал голос: — У тебя от всех кабинетов есть ключи? — Нет, только от трех… — он снял варежки, стянул ушанку, и положил на кресло около входа. — Обычно их никому не дают, так что… Тебе не жарко? Бедное кресло оказалось завалено, но как мимолетом упомянул Федор, в раздевалке вещи лучше не оставлять. Тишина ничуть не неловкая, даже наоборот, она слишком хорошо вписывается в атмосферу этого места. Коля ходил кругами, пока Федор располагался на стуле и поудобней устраивался с инструментом в руках. Насколько Николай помнил уроки музыки, это называлось виолончелью… А в жизни это выглядит просто нереально. Может, такой эффект от того, кто держит инструмент, но все же… В стенах кабинета раздались пара чистых нот. Это не похоже на мелодию, скорее... — Разыграться нужно, — пробормотал, кинув только мимолетный взгляд. Коля подошел чуть ближе и, не желая брать стул, уселся на полу в позе лотоса. Смотреть снизу вверх на это задумчивое, и, кажется, чем-то встревоженное личико, оказалось завораживающе. Еще пара нот и что-то похожее на гамму, после чего Федор немного прокрутил колок и снова взялся за смычок. Коля был без понятия, что конкретно делает его друг, но взгляда отвести банально не мог. Настолько умиротворяющие и выверенные до малейших движений действия казались нереальными… И каждый раз эти движения переходили в невозможной красоты звук. Он не следил за временем, но в какой-то момент Федор улыбнулся. Так легко и искренне, будто хотел что-то сказать, но только вернул взгляд к инструменту и, выдержав небольшую паузу, начал. Теперь мелодия выдержанная, связная, переливающаяся из некой меланхолии в весь спектр эмоций. Как под гипнозом, Коля смотрит и размышляет, как такое может родиться из всего четырех струн… Чужая ладонь бегает вверх-вниз, зажимая их в разные аккорды, они просто впиваются в тонкие изящные пальчики. Полупрозрачная кожа к подобному уже привыкла, но все равно кажется, что движения причиняют боль. Движения отточены до идеала, ни одной заминки, ни капли неуверенности или неловкости… Только неземная красота, ни с чем не сравнимая. Сам Федор будто не из этого мира, волосы слезают на лицо, закрывают глаза, но кажется, зрение ему и не нужно: все давно уже выучено наизусть. Поэтому, наверное, он даже не подумал взять нот. В то мгновение Федя казался ему таким красивым. Ранее он не особо задумывался о внешних данных своего одноклассника, лишь о его одежде. Время будто остановилось, мелодия перешла в совершенно другой эмоциональный окрас: спокойная, как дождливое утро. Более тихая, летающая, и вот она — последняя нота, после которой рука останавливается и аккуратным движением поднимает смычок от струн, забирая с собой эти, наверное, часы. Воцарилась тишина. Продолжали сидеть, боясь первым нарушить эту идиллию, но Коля все-таки решился первым: — Это было… потрясающе. Федор прерывисто дышит, видно, устал. На слова он распахивает глаза, будто слышит подобное чуть ли не впервые. — Спасибо… — выдерживает недолгую паузу и добавляет. — Тебе. — Я должен благодарить… Это волшебно. — Все равно спасибо.. Спасибо за то, что слушал. Коля улыбнулся. — Я готов это слушать всегда.

***

Федор собрал инструмент, аккуратно вернул его в чехол, поставил все на место и сел на кресло, немного подвинув их вещи. Коля все на полу, но он себе позволить такого не может: пыль. — Слушай… — Николай все летал в своих мыслях, один раз только встал и помог со стульями, но тут заговорил. — Мне тоже хотелось бы… Научиться. — Играть? — Федор переспросил, немного волнуясь. Его никто не спрашивал, хочет он или нет, но раз так… — Знаешь, я могу попробовать научить тебя. — Правда? Спасибо, Федь! — Но как же поступление? Инструмент заберет много времени, — на что Коля заметно приуныл. Это правда, начинать играть сложно, особенно в первое время, кому как не Федору это знать. Только сейчас, спустя столько лет, он получил первый вдох, когда не ненавидит это занятие, когда получил хоть какое-то от этого удовольствие… Выкинув мысли из головы, он продолжил. — Тебе нужно на бюджет, может, пока тебе лучше сконцентрироваться на учебе? Начать играть можно всегда. — Не знаю… Я вообще не знаю, смогу ли поступить, — облокачивается на руки и запрокидывать голову в раздумьях. — Времени почти не осталось, про репетиторов забыть уже, я не наработаюсь на них… Бюджет это вообще нереально как-то. Федор это выслушал, поднялся и подал куртку Коле: — Я помогу тебе с учебой, ладно? Успеем, — натягивает свою одежду и ждет. — Я верю, что ты со всем справишься. Коля замер от этих слов. Слышать подобное от дорогого человека… Он подходит и крепко обнимает, на что чувствует, как его плечи обхватили в ответ: — Спасибо, Федь… — Все будет хорошо, — и утыкается носом в плечо. — Но было бы лучше, попроси ты бабушку о помощи. Это будет трудно, но тебе правда сейчас лучше не концентрироваться на проблемах. Расходятся, Федор захватывает остатки вещей, пробегается взглядом по кабинету и выходит, ожидая. — Я попробую, но не знаю, выйдет ли, — Достоевский закрывает дверь, проверяет, заперлась ли и снова вникает в диалог: — Надеюсь, все получится… С учебой я помогу, не переживай. — Спасибо еще раз… В целом, это было очень красиво. Они быстро спустились, стоят уже на улице, снова в холоде, но здесь идти им в разные стороны. Время прощаться. — Тебе спасибо, — повторяет Федор, искренне не желая расставаться. — До встречи? — До встречи.