Вечная весна

Добирался домой Коля счастливым, хорошо отдохнувшим, полным сил и энтузиазма хорошенько поработать в это полугодие. Все переживания, с которыми он поехал в отцовский дом, исчезли или же перестали гложить его так сильно, как прежде, и теперь он мог со спокойной душой и твёрдой решимостью вернуться в свою повседневную жизнь.  Об оценках переживал он не сильно, первые две четверти он хорошо работал над ними, так что можно было не сильно стараться на втором полугодии, но акцентировать свое внимание на чём-то другом. А именно на деньгах. Отец подарил ему неплохую сумму на праздник, так ещё и купил ему новые вещи, да закрутки всякие передал. Пока всё складывается хорошо, Николай планирует как можно больше работать и откладывать так много, как только сможет. С появлением Достоевского в его жизни, это должно стать ещё проще, ибо тот помогает сдать все экзамены, разве что кроме устных. Фёдор в принципе принёс немало хорошего в его жизнь, начиная от подсказок на контрольных, мотивацией и положительными эмоциями до появления общения с новым человеком.  Колю не может не радовать то, как прогрессируют их с Федей отношения. Из незнакомых друг другу людей в неплохих таких друзей. Это ещё притом, каким отмороженным тот был с начала, причем отчасти буквально... Теперь же их отношения гораздо теплее, и за время разлуки на каникулах Гоголь успел соскучиться по нему, особенно после того, как тот ему звонил на Новый год. Вот чего-чего, а звонка он точно не ожидал. Все каникулы они списывались, причем и инициативу каждый раз проявлял он, настойчиво выпрашивая как дела и что нового произошло. Он не был против, совсем нет. Коле и в радость рассказывать о своих мелких делишках - ведь, почему-то, был уверен, что на другом конце провода все его смешные истории внимательно читают. Сам Федор рассказывал что-то первым… Несколько раз? Обыденные вещи, но Коля и этому был рад.   Поэтому и в Новогоднюю ночь надеялся на простое поздравление. Что уж, он сам заранее написал текст, чтобы отправить его ровно в двенадцать. Сделал это аккуратно, под столом, пока все говорили тосты и слушали речь Владимира Владимировича под зевание младших сестер. Отец налил каждой по глотку детского шампанского, чтобы зажечь бумажку с желанием, так что они быстро нашли, чем себя занять, увлеченно что-то расписывая на листке. Коля от этой традиции сам отступать не любит, но ему на это требуется куда меньше времени: единственное, что он когда-либо желал, это здоровье и счастье его родным и друзьям. Отец, кажется, полностью с ним в этом солидарен. Когда пробили куранты, они дружно встали и прокричали родное «с Новым годом», покуда папа не начал вещать свой феерический тост, который точно приготовил заранее. Оля, как обычно, отнекивалась до последнего, пока робко не повторила часть реплик отца, Лиза тоже от нее далеко не ушла, а вот Аня с прошлого года явно этим прониклась: речь хоть и тихая, была очень милой и содержательной. Растет малышка… Коля говорить тосты не любит, но умеет, а как только они чокнулись — уже вишневым соком — он почувствовал вибрацию в кармане. Даже растерялся немного, ибо не мог вспомнить, когда ему в последний раз звонили в новогоднюю ночь…  Подумал даже, что это какие-то автоматические рассылки от банков или магазинов. Но разве хоть что-то в такое время работает? Николай сел, достал телефон и замер: на экране светится «Федя» со смайликом хорька, которым он его окрестил в одной из переписок.  — Пап, я выйду ненадолго, ладно?  — Ага, иди… — и продолжил что-то увлеченно рассказывать. Впрочем, Коля уже не слушал.  Он встал из-за стола, решив, что в комнате его будет слышно и направился к коридору. Накинул на плечи куртку, наспех надел кроссовки, по неосторожности пяткой загибая задник и вышел на улицу. Телефон все еще звонит: не прошло и минуты, как Коля отвечает. На пороге холодрыга, снег кругом, а когда после пары гудков он начинает разговор, в воздухе появляется пар:  — С Новым годом, Федь, — и улыбается сам себе, будто это кто-то увидит. Ладошки в карман, телефон под ухо и слышится робкий ответ:  — Привет, с Новым годом…  Шепотом, а в трубке гробовая тишина, будто все в его доме спят. Они молчат, ибо что уж… Коля в голове прокрутил десятки фраз, но каждая казалась ему то неуместной, то неправильной, то резкой… Хотелось продолжить разговор, а не спугнуть, но в то же время стало настолько неловко, что говорить язык не поворачивался.  В какой-то момент на другом конце провода послышались шорохи. Не сказать, что Коля в этом разбирается, но…  — Что у тебя там? Ты будто залез куда-то.  — Я под одеялом, — уже немного громче, но не в полный голос. — Родители спят, мне нельзя шуметь.  — А как же праздник?  — Мы не отмечаем.   «А…» только и слышится в ответ. Федор этого не говорил раньше, но тут-то Коля и понял, почему именно на все его рассказы с этого праздника реагировали так бурно: он попросту не знал, как это все обычно проходит в кругу семьи.    Как же у Коли сейчас тепло на душе. Кажется, праздник стал в сотни раз приятнее и ярче, когда звонит тот, кто по всем правилам и традициям этого делать не может.  — Тебя не поймают?  — Я тихо… А ты? Разве не должен сидеть за столом?  — Я вышел… Кстати, снег снова идет… У тебя тоже? — Коля выходит за небольшой навесик, чтобы почувствовать это волосами, а потом перебивает себя же. — Ай, как же ты увидишь из-под одеяла… Спасибо, что позвонил.  — Угу…  Коля улыбается. Почему-то представил, как Федор лежит сейчас калачиком под одеялом с телефоном на подушке и сморщенным от таких слов носиком. Почему-то так приятно, когда человек идет против себя, желая… Сделать приятно? Показать, что ты не безразличен?  — Коль, скажи, а ты скоро приедешь? — Обычно я остаюсь тут почти до конца каникул, так что приеду где-то через дней пять, — он все-таки заходит под навес, когда снег стал валить за шиворот. — Я хочу встретиться, ты же не против? Если будет еще два выходных дня, сможем куда-нибудь пойти и отпраздновать.  — Давай… Но к нам бабушка приехала, я не знаю, отпустит ли.  — Мм? Она строгая?  — Очень, — снова какие-то шуршащие звуки, будто Федор залез еще глубже, полностью укрываясь с головой. — Но я постараюсь.  — Хорошо, я рад… С Новым годом, Федь! Надеюсь, он принесет тебе уют и теплоту.  — И тебя с Новым годом, — он немного помолчал, будто подбирая слова, вскоре шепотом говоря. — Надеюсь, у тебя в новом году все будет хорошо.  Коротко, но слишком мило и приятно. Они попрощались, когда Коля сказал, что позвонит утром, как проснется. Не напишет, а позвонит… Впрочем, остаток каникул они также провели именно на звонке.   Кажется, они с десяток раз уже уточнили встречу, чтобы точно не забыть и не передумать, поэтому по приезде это было первым в списке планов. А ещё в план входило поговорить с Сашей и Ваней. Узнать наконец, чем он их обидел, что те так холодно его спровадили. В начале каникул мысли о друзьях его тревожили. Сейчас тревога притупилась, ибо по онлайну общались они вроде как нормально, хоть и чувствовалось, что что-то кто-то оставляет невысказанным. Ничего, поправимо. Не первый год дружат, уж вряд ли он мог обидеть их настолько сильно, чтобы их дружба пострадала. Тем более, раз уж он даже не понял, что сделал не так. Отлично, вот у него и два плана на ближайшее время: поговорить с друзьями и погулять с Федей. Возможно, даже стоит взять последнего в кинотеатр, он у них старый и стрёмный, единственный в городе, поэтому приходится принять его таким, какой он есть. Не всегда же Достоевского в кафе тащить! Да и, он был уверен, что после всего случившегося с ним здесь, убогий кинотеатр не покажется чем-то очень пугающим.  Довезли его до той же остановки, с который взяли. Вещей у него было гораздо больше, чем во время приезда, но от помощи он отказался, на что отец лишь коротко попрощался и уехал. Какое-то время Коля просто глядел вслед уехавшей машине, но совсем скоро схватился за сумки, уже чувствуя дискомфорт. Улица была вся белая. Заметно, что совсем недавно шёл снег, причём ещё и в обильном количестве, сугробы доходили ему до колен. На улице было холодно, хоть и безветренно, а от мороза кожа на щеках и пальцах пощипывала. Руки подрагивали от нагрузки, а пальцы побелели, но вот он уже стоял у двери в собственный дом. Дверь была заперта. Николай точно не знал, стоило ли уже вздыхать с облегчением. В квартире тихо, мать очевидно дома. Естественно, на стуки в дверь ему никто не ответил, пришлось доставать припасенный заранее ключ. Благо, теперь он точно знал, что она хотя бы не замёрзла насмерть или не попала в какую нибудь передрягу. Тревожно. Он предполагал, что может там увидеть, и старался подготовиться к этому, однако всё равно было тревожно. Медленно открыв дверь, Гоголь как можно тише проник внутрь, внимательно прислушиваясь к посторонним звукам. Слышно жужжание. Вонь стояла настолько ужасная, что он поморщился. Первое, что он заметил зайдя в дом, кроме жуткого запаха, это капли крови на грязно-коричневом полу и куча мусора в виде бутылок, упаковок от еды и осколок от кружки, из которой Коля часто пил и какого-то другого стекла. Окровавленного. Мама, напившись и обидевшись на то, что сын поехал к отцу, начала выливать агрессию на мебель и прочие предметы их быта. Это не было чем-то необычным или потрясающим, и Николай уже был готов к такому, ему в принципе казалось, что он готов принять от матери всё, что угодно. Пропившая всю себя, она, как и любой другой невменяемый человек, могла нести серьёзную угрозу. Она уже кидалась на него, а ему уже удавалось защищать себя от неё. Этот случай будет неприятным, но явно не чем-то из ряда вон выходящим. Явно не чем-то, с чем он не смог бы справиться. Не может же быть, да? Войдя к себе в комнату, первое, что он увидел, это того страшного мужчину, которого мама приводила в дом. Благо, лежал тот на полу, а не на его кресле, да и комната в основном была в порядке. Церемониться с незнакомым алкашом не хотелось вовсе, так что Коля быстро разбудил его одним хорошим пинком под зад, и с такими же пинками выгнал из дома, отчего тот несчастный вылетел едва ли не на четвереньках.  Что-то не так. Что-то очень не так, хотя ничего такого и нет, но интуиция говорит иначе. Кровь? Но мать часто вредит себе. Мусор? Мама всегда сорит. Мухи? Как всегда не убиралась, вот на мусор и развелись… Придётся устроить уборку, серьёзную, и мать проверить. Это, наверняка, самое худшее, что его ждёт. Хотя бы с этой свиньёй проблем не было. С решимостью, уже напускной, и грозным, мрачным настроем, он принялся изучать весь остальной дом, не спеша с поиском виновницы бардака. Пронеслась мысль, что он специально оттягивает этот момент, но Коля предпочёл не задумываться об этом.  Следующая на очереди была кухня. Комната, в которой он больше всего наводил порядок после своей спальни, и комната, от которой и исходил этот ужасный, зловонный запах, словно там кто-то умер. Это, в кое-то веки, могло бы напугать, правда он живёт с матерью уже приличное время и истерик застал немало… По-любому там просто мусор. …просто мусор… Комната находилась в ужасающем состоянии. В таком, в каком Николай никогда её не видел, какие бы пьянки мать не устраивала бы. Вся посуда была переломана, продукты разбросаны, разлиты или высыпаны по полу. От увиденного он поначалу шокировано замер, пытаясь проанализировать, понять, принять всё, что видят его бедные глаза, а вот уже только затем, разглядев летающих и ползающих тварей, увидел зеленоватые и белые мохнатые пятна на продуктах, на которых должен был жить… К куче из битой посуды, круп, хлеба, яиц, овощей и насекомых могла ещё добавиться его рвота, но Коля смог сдержать себя в руках и, круто развернувшись, почти влетел в ванную, что тоже находилась в плачевном состоянии. До него тут уже кого-то стошнило, а ещё теперь он точно знал, что зеркало было сломано голыми кулаками. На зеркале, а точнее тем, что являлось им ранее, оставались кровавые разводы. Благо, что он не разувался.  У матери была истерика. Это было ожидаемо, так происходило очень часто, когда она или он как-либо контактировали с отцом. Бывший муж оставался для неё больной темой по сей день, даже спустя столько лет прошедших с их развода. Правда такого никогда не было. Теперь он не мог оттягивать, нужно было проведать её. Тяжело вздохнув, он развернулся, вымученно направляясь в комнату матери, подавляя тревогу и подступающий к горлу ком. Дверь её открывается с громким и неприятным скрипом, однако на него никто не реагирует. Мать лежала на диване, лохматые волосы стали короче, одежда была грязная и от неё скорее всего плохо пахло, да только из-за общей вони в комнате это было ещё не ясно, хоть и очевидно. Руки её были в бинтах, окровавленных и плохо перевязанных, они едва держались и открывали повреждённую кожу. Порезы явно были глубокими. Её лицо было бледным, даже почти зеленоватым, вся в синяках и гематомах. Хотелось убежать, но он чувствовал себя ещё более отвратительнее, если бы оставил её пораненную прямо у себя под носом. Коля медленно подходит ближе, боясь разбудить её резкими движениями и шумом. Она на такое всегда реагировала бурно. Мать не издавала никаких звуков. Не было слышно ни храпа, который, как правило, сопровождал её сон, ни как у всех нормальных людей сопения, ни хотя бы малейшего намёка на то, что она дышит. Николай насторожился и нервно сглотнул. Тело холодное.  Нет. Нет-нет-нет-нет!