Вечная весна

Нет! Нет-нет-нет-нет!  Секунда осознания привела его в ужас. Разгромленная кухня, куча алкоголя, захламленная ванна и порезы на руках... Осознание и ужас нахлынули на него волной, и пока мозг разрисовывал картины, как его мать пытается убить себя в приступе негативных эмоций в купе с состоянием сильного алкогольного опьянения, тело бросило в оцепенение. Он резко замер, а мыслительная активность никак не затихала, продолжая лихорадочно задаваться вопросами: «Она правда наложила на себя руки? Как он мог её оставить? Как он мог не подумать о таком исходе! О чём он думал? О чём она думала?»  Что теперь он будет делать? За несколько секунд переваривания ситуации, превратившиеся в панику, он уже успел обдумать все последствия этого события на свою жизнь, успел поразмыслить над тем, как отреагирует семья, и даже подумать, как же он будет жить, зная, что виноват, пусть и косвенно, в смерти своей матери. Однако, тело его не дрогнуло. Ни для того, чтобы проверить её пульс, ни для того, чтобы хотя бы проверить, дышит ли она или нет. Сейчас ему казалось, что ничто в этом мире больше не дышит. Словно умерло. Вдруг мама издала стон, и, господи, какое же облегчение… Она жива. Покалеченная, разгромившая весь дом, обрушившая кучу проблем на его голову, но живая. Всё ещё спит, но хотя бы не вечным сном. Глаза, почему-то, как будто бы стали слегка влажными, а ведь, казалось, никто не умер…  Отойдя от шока, он тут же принялся осматривать её внимательней: кровь вся высохшая, раны не то, чтобы глубокие, слава богу. Правда, лицо её было в синяках, а волосы стали значительно короче. В любом случае, внимание привлекло кое-что другое. Юбка матери порвана. Николай видел на ее бёдрах бело-красные, местами розоватые разводы, и он, к своему сожалению, знал, что это такое. Глаза распахнулись, дыхание сбилось, сердцебиение отдавалось в виски, а ноги словно сами попятились, а потом и вовсе унесли его прочь, чтобы глаза не видели этого ужаса. На этот раз в ванную добежать не успел, рвота вылилась на пол, а сам он упал на колени, больно царапнув ноги об осколки битого стекла. Блевотни почти не было, всё, что можно было сплюнуть, он уже сплюнул, сейчас же Коля мог только сухо кашлять, дрожащими руками хватаясь за собственное горло. Горло щипало, глаза слезились. Хотелось пить, но он понимал, что на кухне ему станет ещё хуже.  Как же мерзко.  Тело всё потряхивало, а сердце никак не успокаивалось. Осколки, кажется, порвут или может уже порвали его штаны, а может уже и вонзились в мясо, а он так и сидит, позволяя тем проникать в плоть дальше, вместо того, чтобы найти в себе силы, помочь себе и наконец уже своей матери. Собственная слабость раздражала, но, по-настоящему он ненавидел лишь свою беспомощность. Николай знал, что уже совсем скоро ему придётся подняться с колен и разгребать всё то, что мать сотворила с квартирой и с собой, или ещё хуже – что сотворили с ней. Коля понимал, что трястись своей опекой и заботой он будет лишь сейчас, в моменте. Через дня три-четыре он уже покинет дом, придёт только к вечеру, а весь день пройдёт с тревожными мыслями, что с матерью случится нечто нехорошее. Даже догадываясь, что именно с ней сделали, Коля оставит её вновь. Он не сможет с ней сидеть, хотя бы кто-то в этой семье – а точнее уже остатке – должен был приносить деньги. Коля громко вздохнул и также громко ударился головой о стену, совсем не подумав о чистоте своих волос и полном отсутствии хотя бы какого-либо намёка на чистоту на этой стене, полной каких-то странных пятен, которых, вроде, и не было вовсе. Это по-любому мог оставить… Мерзко, мерзко, мерзко. Как же мерзко!… Теперь и от самого себя было противно. Коля бы так и сидел, ненавидя всё, что свалилось на его голову, если бы не услышал как воет и всхлипывает. Нужно было двигаться, а так не хотелось… Вот просто, почему мама сконцентрировалась на потере мужчины, а не на оставшемся вместе с ней сыне?! Да и отец хорош – почему просто не забрал его с собой!? Всех забрали, один он остался, старшенький же! Раздражает. Почему он не родился москвичом из хорошей семьи, да даже небогатой? Ему ведь несметные богатства тоже не нужны… Раздражает. Болезненно шипя – он в итоге порезался об осколки, чему не был удивлён – и поднявшись с дрожащими ногами, Коля не спешил выходить из блевотной комнаты, подарив себе хотя бы минуту на план дальнейших действий.  Что же делать? Следовало бы первым делом подойти к маме и посмотреть, как она там… А как она может быть? Естественно плохо, более того – хуже обычного. Стоит обработать и перевязать ей раны, может дать успокоительное? Нет, в крови может ещё остаться алкоголь. Может перевязать и отправить её спать, хотя с этими следами… Неужели придётся искупать её? Нет, нет. Хотя и оставлять её с такими мерзкими разводами нельзя. Может просто протереть и умыть? А ведь там тоже придётся… Может всё же не стоит?... Нет, нельзя. Это слишком… просто слишком. Её придётся помыть. Если она не сделает это сама, то на это придётся идти ему. Коля был готов даже богу помолиться, лишь бы не ему пришлось это делать. От этой мысли в желудке всё скрутилось, связалось, словно кишки сплелись в клубок, и теперь ему хотелось выблевать их. Очень жаль, что не выйдет. Аккуратно и спешно очистив свои штаны от стекла, Николай покидает ванну, осторожно минуя оставшиеся осколки и чужую рвоту на полу. Мама к этому моменту будто бы притихла, но он за годы одиночной жизни с ней уже успел понять, насколько эта женщина могла быть непредсказуемой.  Дверь скрипнула. Мама всё также лежала в постели, лишь слегка поменяв положение. Теперь он отчётливо видел засохшую кровь на выцветшей жёлтой простыне. Это ведь по любому сделал тот мужик… Найти бы его и как дать по голове чем-нибудь потяжелее. Чтобы жизнь малиной не казалось.  Коля горько вздохнул и вновь отправился в ванну, чтобы прибрать беспорядок и набрать ванну для матери. Вооружившись сланцами и метлой он со стоическим выражением лица отправился драить первую уничтоженную комнату, но снова перестроил маршрут и решил сперва вымести мусор и осколки из прихожей, дабы заранее расчистить дорогу: вряд ли она будет в состоянии полноценно ходить самостоятельно, по любому придётся помогать ей, поддерживать её. Мусор везде был одинаковый: бутылки, осколки, какие-то странные упаковки. Так же было и в ванной, за исключением чужого и почти высохшего блёва… Пахло ужасно, едко, сама субстанция уже было высохшей, желтоватой, с кусочками чего-то, чего он знать не хотел. Противно, и это даже пугало: если ему так противно убирать это, то как он будет разгребать весь этот ужас на кухне? Сегодня, видимо, как-то без ужина, а завтра, скорее всего, будет сидеть дома с матерью. И послезавтра, и после… Отмыв ванну, которой явно кроме самого Николая мало кто пользовался, он начал наполнять её тёплой водой. У мамы не было своего шампуня, они пользовались одним. Точнее, им пользовался лишь он. От мыла остался лишь маленький огрызок, однако выбирать не из чего. С уборкой покончено, теперь нужно было к маме… Было бы здорово ещё взять с собой воды, чтобы напоить её, у той наверняка обезвоживание, вот только на кухню заходить не хотелось. Если только в сумке осталось совсем чуть-чуть минералки… С горем пополам, тяжёлым сердцем и тошнотой, с почти пустой бутылкой и таблеткой обезболивающего на всякий случай, он переступил порог комнаты и тихо подошёл к матери. Она дёрнулась, уставившись на сына широко раскрытыми глазами с полопавшимися капиллярами. Николай вздрогнул, но старался не делать резких движений. Вдруг она ещё не в себе?  – Мам, – тихо, но четко окликнул её, надеясь на какую-нибудь реакцию с её стороны, желательно не агрессивную. Она закашлялась, и Коля тут же подал ей почти пустую бутылку с минералкой. – Мам! Мам… Поначалу женщина никак не реагировала на сына, слишком поглощенная напитком, что неприятно обжигал язык, но в то же время так хорошо освежал. Напившись, она тяжело вздохнула, почти судорожно, почти рыдая, но всё также не обращая на него внимания. – Мама, – он опять попытался привлечь её внимание к себе, на этот раз мягко касаясь её плеча, заставляя свой голос звучать ласковее. – Как ты?  Подействовало. Внезапно она расплакалась, совсем как дитя, и он замер, в ожидании её дальнейших действий: сейчас она либо накричит на него, либо… Обычно, она могла и кинуться на него в таком плачевном эмоциональном состоянии, но из-за своего плачевного физического состояния она вряд ли сможет выкинуть что-нибудь такое.  Зато говорить она могла и даже кричать.  – Плохо! Нет, замечательно… – грубым, охрипшим голосом, сквозь слёзы она отвечала ему. – Опять поехал к этому, а на мать наплевать! Тебе плевать, ему тоже! Ещё раз оставили! Ещё раз!  Женщина горько плакала, жалея саму себя, за что Коля, впрочем, и не мог её осуждать. Матерью, как человека взрослого и готового укрыть тебя защитой заботой, она уже не была, но остатки былых в себе почему-то пробудить не получилось. Тем не менее жалость и сочувствие задушить было сложно. Николай ведь догадывался, какого ей, понимал, что с ней тоже очень подло поступили и знал, что её сделали такой. Она ведь тоже человек, и она сломалась. Лор собственной матери его пугал, хотелось меньше о таком думать. И уж тем более проводить параллели с собой.  – Вы все такие… Кровь такая… – она продолжила бы хныкать, если бы Николай её не перебил, задав более важный и конкретный вопрос. – Мам. Болит? – он не стал уточнять о чём конкретном он спрашивал. Она кивнула, вновь громко всхлипнув. – Как давно ты выпила? Следовало бы ей дать обезболивающее, правда Коля боялся смешивать такое с алкоголем.  – Давно не пила?  – Не знаю… Наверное… Коля вздохнул. Сложно, но мучить он её дальше не хотел. Наверное, не случится ничего страшного, если он даст ей немного обезболивающего? Перегаром от неё не несет, и похоже на то, что она не в себе скорее от эмоции, а не от алкоголя. Таблетку он всё же дал. Благо, приняла она без всяких вопросов и подозрений.  – Можешь встать? Помыться нужно… Если можешь, конечно. – Николай аккуратно положил руки на её плечи, отмечая про себя что она вздрогнула под его касанием даже видя, как он кладёт свои руки. – Я воду набрал. Тёплую. Пойдём, пойдём! Видимо, она уже более-менее успокоилась. На удивление стала более спокойной и послушной, молча приняла его руку, чтобы встать. Доковыляв до ванной, Коля как можно осторожнее усадил её на унитаз, боясь её реакцию на боль. Вот бы у неё хватило сил… – Я сейчас принесу тебе одежды. Ты пока… Ну, раздевайся. – нервно сказал он, едва ли не молясь, чтобы у матери хватило сил помыться самой. Хотя присматривать за ней, пришлось бы в любом случае, вдруг ещё надумает утопить себя или просто заснёт. Николай немного напрягся, когда услышал, как она заходит в воду, и поспешил занести ей одежду, внимательно прислушиваясь к звукам из ванной. Чистой одежды у мамы было много, так как меняла она её не часто, а вот новой одежды давно не появлялось. Да и вряд ли уже появится. Передав ей вещи и полотенце, он сел возле двери в ванную, упираясь спиной в неё, чтобы проконтролировать действия горе-матери с самовредительскими повадками. Он уже достаточно ужасов увидел за сегодняшний день, и ещё увидит потом, когда начнёт уборку в разгромленной и превращенной в свалку кухне.  Гулять он точно не пойдёт, хотя уже пообещал Феденьке…