Вечная весна

Саше совсем не нравилась обстановка в доме у Ивана, но он всё равно шёл туда. Саше не нравились белые обои в его комнате, они как-то давили, словно он находился в больнице на принудительном лечении. Драматично, уж слишком, но всё равно. Саше также не нравились родители его друга, и то, как относились к собственному сыну и к его друзьям. И всё из-за бедности и их тупых предрассудков... Пушкин пытался делать вид, что всё хорошо и его совсем не задевает их грубое отношение, но он никогда не умел врать.  Особенно им.  Коля и Ваня были его лучшими друзьями. И единственными. Не сказать, что он был необщительным, просто так совпало, что его в серьёз мало кто воспринимал. А они могли. Их дружба в длинною в несколько лет, по ощущениям больше похожую на целую вечность, казалась безупречной. У них было и взаимопонимание, и дурашливость, и зрелость, и нежность. Ссор почти не было, были моменты когда они были не согласны друг с другом и спорили, но до конфликтов, а особенно до серьёзных, это никогда не доходило.  Они были как не разлей вода, как настоящие братья, едва ли не одни против целого мира. По крайней мере им так казалось, но ведь это и не было ложью. Ранее их мало кто понимал, не понимают и сейчас, но уже успели смириться со странностями троицы. Сашу обижали за лишний вес, бывало, что ещё влетало за мать, а всё из-за слухов, что матушка его, оказывается, на трассе зарабатывает. Когда-то давно он за себя постоять он не мог, но друзья его в обиду не давали. И его самого подключили. Так он и научился драться, так он научился не бояться людей и отстаивать своё мнение.  Пушкин представлял будущее вместе с ними, зная, что они тоже видят его в нём. Доверял им и говорил всё, потому что верил и знал, что мог доверять им. Именно из-за этого доверия, у него и мысли не было, что их дружба может расколоться. Любые перемены пугали, особенно в чём-то таком стабильном и надёжном как в их дружбе.  Николай больше не сидит вместе с ними. Почти все перемены он сидит рядом с Фёдором, и к нему теперь можно подойти только в компании новенького. Раньше Сашу это не то чтобы сильно напрягало, их Коленька всегда был очень общительным, вот с Мишей вроде ладит, вот с Владиком неплохо общался, правда двадцать четыре на семь он с ними не сидел. Подумаешь, решил посидеть с Федей недельку, они вроде как взаимодействовали, и Достоевский даже помог чем-то Коле. Вдруг он увидел что-то в новеньком, что не видел никто и решил подружиться с ним? Нет ведь в этом ничего такого. А подколы класса пусть и задевают, но ведь Коленька сможет не обращать на это внимания? Он ведь не сердится на них?  Здравый смысл говорил ему, что всё в порядке, но было тревожно на душе, особенно от того, что и Ваня выглядел напряжённым. Ему явно не нравилось, что Николай общался с Фёдором, хотя до этого он никогда не показывал хоть каких-либо намёков на ревность. Что делало ситуацию ещё страннее так это то, что у Ивана явно были причины для неприязни, но сам Саша ни разу не видел, чтобы он взаимодействовал с новеньким.  Странно, очень странно, ему это не нравилось, не нравилось то, как быстро всё изменилось.  Он скучал по другу, несмотря на то, что видел его каждый день и ещё мог общаться. Глупо, но Гоголя ему не хватало. Пушкин был сильно привязан к своим друзьям и был зависим от их присутствия и поддержки.  Любую проблему обсуждал с ними, и это первый раз, когда проблема напрямую касается одного из них и её необходимо обсудить вдвоём. Хотя, он был уверен, что Иван уже давно заметил его тревожное состояние и догадался что же именно послужило причиной ему.  Они, как обычно, договорились о встрече, теперь уже без Коли, что ощущалось неправильно и непривычно, ведь ранее они так не делали, даже когда думали что подарить тому на день рождение, с ночёвок мог отсутствовать только Ваня из-за строгих родителей, но обычно никто не отставал, тем более Коля. Подобное просто невозможно, так как именно семейные обстоятельства и нужда Николая становилась инициатором их совместных ночей и целые дней у друзей, да и в целом компанию свою не разделяли.  В доме у друзей он никогда не чувствовал уюта, лишь ощущение какой-то терзающей тревоги, но всё равно оставался ради них. Так же как и сейчас. Стоило ему открыть входную дверь, как Ваня схватил его за руку, ещё оглядывался, словно Саши тут не должно было быть, и увёл его в свою комнату. Молча. Также молча посадил его на свою кровать и секундное напряжение между ними испаряется. Хотя бы в комнате друга была приятнее.  – Сыграем? - спросил Тургенев как-то слишком весело, точнее не слишком весело, а недостаточно уныло для того, кто переживает или кого могут отругать родители. Пушкин предполагал, что тот хотел лишь сделать обстановку более комфортной, но Саше бы хотелось поскорее закрыть тему и по возможности вернуться домой. Сказал, что с ночёвкой, хотя они могли встретиться в любом другом месте, но ему самому хотелось подарить немного любви другу. Иван пусть и был напряжён у себя дома, пусть и говорил, что предпочитал ночёвки где угодно, но не у себя, на самом деле был благодарен им. По крайней мере так предположил Коля, на это намекнул и сам Ваня, когда Саше пришлось впервые признаться, что в его доме ему не слишком то и приятно находиться. Ване нравилось чувствовать себя любимым, но и хотел чтобы друзья его чувствовали себя свободно, что к сожалению, в его доме было невозможно.  Пушкин отрицательно кивнул. Играть не хотелось. На самом деле из-за экзаменов и переживаний он очень устал. Хотелось лечь спать.  — Ладно, я понял. — буркнул Тургенев как будто даже недовольно. Саша бы даже извинился, но был остановлен взглядом друга, что так внезапно повернулся к нему. Иван выглядел серьёзным, но и очень обеспокоенным. — Перед тем, как обсуждать последние события, хочу сказать, что считаю, что ты слишком всё драматизируешь. А ещё нам сразу стоило взять Колю.  — Ты так правда думаешь? — он мог показаться удивлённым, но на самом деле верил другу. Пушкин знал, что часто раздувал из мухи слона, и признать это было вроде и просто, ему подобное поведение свойственно, но при этом и очень сложно, потому что драматизаций за собой в упор не замечал. Другу он доверял, раз так говорит, значит не с проста...  — Нет, решил соврать и посмеяться над твоим чувствами. — в своей привычно саркастичной манере ответил Ваня, через секунду смягчившись. С одной стороны он всегда так общался и друг должен был привыкнуть к этому и подобное поведение могло дать ему чувство спокойной стабильности, с другой стороны он переживал, что тому сейчас нужно было понимание и мягкость. — Я серьёзно, Саш. Да не пропадёт никуда Коля. Просто нужно с ним поговорить.  — Да дело ведь не только в этом...  — А в чём ещё? Из-за слухов? — продолжал напирать Тургенев. Пушкин молчал, стараясь как-то сформировать мысли. Он действительно понимал, что тревожится попусту и что стоит просто объяснить свои чувства другу, но было какое-то странное чувство, смутная тревога, что охватывала его сердце и не давала ему покоя.  Ваня терпеливо ждал, пока друг старался собраться со своими переживаниями и опасениями. Годы дружбы с такими как Саша, приучили его к терпению, но только по отношению к особенным людям. То есть только к ним. — Это тоже, но на самом деле нет одной конкретной причины. — наконец чётко ответил он. — Их слишком много и появились они внезапно, понимаешь?  — Нет, не понимаю.  — Ну сам только подумай: совсем недавно всё было нормально, Коля ходил с нами, в классе о нём гадостей всяких не говорили, и он выглядел не таким поникшим, а сейчас... — он вновь сделал паузу, задумавшись. — Он сидит с ним с начала четверти, даже на обед не выходит, ребята уже вон что говорят... Так ещё когда Фёдора рядом нет, он начинает сильно волноваться. С другими такого не было, Коля никогда так себя не вёл.  Слова друга всё же заставили его задуматься. Иван, конечно, тоже замечал, тоже подмечал, но делать поспешных выводов, тем более о дорогом друге, не желал.  — Саш, — серьёзно, но как можно мягче произнёс Ваня. — Мы просто поговорим. Спросим, что у него там с Достоевским, мы ведь ни разу это не делали, а наш дурачок просто не подумал, что ты будешь переживать по этому поводу.  — Но это ведь Коля... Он может и соврать, и недоговорить. Ты же знаешь. — Тургенев задумался. Действительно знает. Коля мог стыдиться собственных проблем, мог бояться стать обузой или слишком зависимым от кого-либо. Даже если от них. Иван друга не стыдил, сам бы поступил также, и даже поступал, и, быть может, поступит ещё, но он бы не держал обиды на своих друзей, если бы они вмешались. Да, противился бы, ругался, но не стал бы ограничивать их. Более того, он понимал, что Николай такой же. Домыслы Пушкина звучали вполне разумно, но Ване казалось, что тот словно кое-чего не договаривал. Это было не обычное накручивание себя, здесь явно было что-то ещё.  — И что бы ты ему сказал? Не общайся с Федей — общайся лучше с нами?  Саша замешкался.  — Тебе не нравится Фёдор, да? В этом то и дело. — спрашивает Иван выстраивая не то чтобы самую логичную по его мнению цепь. Однако судя по реакции друга, он попал прямо в яблочко. Саша замешкался ещё явнее. Тургеневу аж стало смешно.  — Тебе ведь тоже. — смущённо промямлил Пушкин, заметив напряжённо-удивлённое выражения лица друга. Саша редко испытывал враждебность по отношению к другим людям, хоть и проблемы с доверием и какие-то подозрения имел.  — Мне много кто не нравится.  — И вправду... — легко признал он и недолго подумав добавил: — У меня нет причин ненавидеть его, и я не ненавижу его! Просто я же вижу, что тебе прям не нравится, что они общаются, и сам Фёдор тоже не нравится, это ведь неспроста. Я не видел, чтобы он тебе лично что-то сделал, но я же понимаю, что и просто так у тебя неприязнь к нему не родилась бы. Ну и добавь к этому изменения в нашем общении, слухи и... собственно вот.  Саша вновь тяжело вздохнул, объявляя конец своего объяснения. В комнате повисло молчание, которое если и было не напряжённым и долгим для Вани, то друга его заставляло тревожиться. Как же не к месту...  — Ты прав. — легко признался Иван, а лицо Пушкина приняло абсолютно беспомощное выражение.  После последней, особенно выразительной фразы, в комнате снова наступило проклятое молчание и снова двойственное.... Кое-кто, задумчиво молчал, словно прибывал в процессе принятия решения, другой, также не говорил, но молчал он уже раздражённо, словно решал уже нечто другое. Вдруг тишина была нарушена, к великому счастью Саши.  — Он мне лично ничего не сделал, просто мне родственница рассказывала, как он вёл себя в церкви в родном городе. — начал свой драматичный рассказ Тургенев. Пушкин устроился поудобнее.  — Его семья богата, очень богата, и имела какую-то власть в этой церкви. И по рассказам моей родственницы, Фёдор частенько ей злоупотреблял. Его семья религиозная, так что в церковь приходил часто, вроде ещё и не один, а со своим братом. У них там даже своя комната была, специально для Фёдора.  — Целая комната? Вау...  — Ага. У них в церкви за хорошее поведение или разные достижения давали маленькие подарки. Что вроде поощрение за то, что ты активно посещаешь церковь и делаешь что-то для неё. Так вот, Фёдор с её слов ничего не делал, только изредка играл на виолончели и всё. Однако ему всегда выдавали подарки и более того, Фёдор всегда брал больше чем должен был. А ещё все взрослые там стелились перед ним, а он этим только пользовался, часто врал и прикидывался больным, чтобы получить ещё больше подачек. Более того... он подкупал некоторых детей из бедных семей, чтобы те периодически делали для него что-то. — закончил свой рассказ Ваня, как-то слишком равнодушно и скучающе, пока глаза Саши блестели от интереса.  — Ты поэтому в первый день назвал его мужской версией Алисы? — спросил он, вспоминая тот день когда Достоевский только пришёл к ним.  — Да. Слишком много тот о себе думает, так ещё и положением своим злоупотребляет. — Ясно... — лишь смог ответить Саша, вдруг потерявший все признаки беспокойства разом. — Поговорим с Колей?  — Да, — повторил он, а затем добавил: — если хочешь всё прояснить. Я хочу узнать что у него там происходит с этим Фёдором, ибо кажется мне... Да и ты заметил наверное, что он в последнее время не идёт на ночёвки.  — Заметил. Думаешь к нему и ходит?  — Не уверен, но мы это выясним. Однако не стоит начинать тушеваться так рано, думаю лучше... Ещё понаблюдать и поспрашивать. — уже поставив цель ответил Иван, вставая с места, чтобы спровадить друга, что явно не желал оставаться в этом месте дольше запланированного. Только когда они всем составом — иначе быть не могло.