Вечная весна

Он не смог это сделать и на следующий день, и через день, и даже ещё через два. В первый день уроки отменили, а во второй Достоевского он тоже не видел, как и на выходных. И вот, уже настала новая неделя, которую Гоголь хотел начать с благодарности за доброту новенького. Однако, как назло, его в школе и в этот день не было. Вздохнув от досады, Коля сел рядом с Иваном, специально показывая своё недовольство. Тот окинул его безразличным взглядом, а затем хмыкнул, но вниманием всё же одарил. — Чего ты так дуешься? — показательно равнодушно спросил он, переворачивая страницы учебника. Тургенев всегда так делал: вёл себя нарочито безразлично, чтобы Николай потом выпрашивал у него заслуженного внимания. Эта черта порой нервировала его, но потом сразу вспоминалось, почему его друг так себя ведёт. Раздражение, пусть и не до конца, но спадало, а разум разъяснялся. — Достоевского уже который день нет! — горестно, но всё же слегка преувеличенно ответил Николай, с ещё большим драматизмом ложась корпусом на парту и раскидывая руки по ней. Иван посмотрел на него, зелёные глаза отдавали привычным ему снисхождением. — И зачем же тебе наша крыса пригодилась? — от услышанного прозвища Гоголь скривился. Он считал это имя слишком оскорбительным для Фёдора. В классе они имели привычку давать друг другу странные прозвища, временами больше походящие на унижения, но все воспринимали это как игру, и никто никогда не держал обиду за придуманные имена. Однако суть-то была в том, что клички появлялись от определённой ситуации, обязательно забавной, дабы прозвище было некой отсылкой к этому моменту. «Клоун», например, прозвище Николая. Буфетчица обозвала его так, подойдя к их столу в столовке, прямо перед всем классом, только потому, что он в который раз не мог сдержать смеха из-за Лермонтовой ошибки на английском языке. Михаила называли «героем нашего времени», а всё потому, что тот однажды не испугался и поссорился с математичкой, что было неожиданностью, так как Миша был спокойным и дружелюбным мальчиком (только при учителях разумеется). А тут он ни с того ни с сего решил устроить баталий, так ещё и противника какого выбрал! На удивление, ничего плохого не случилось, и математичка всё же сжалилась над ними и провела контрольную на следующем уроке. В тот день Лермонтов заработал себе не только уважение и славу, но и такую кличку. У Достоевского такой ситуации не было. Крысой назвали просто потому, что так захотели, без его просвещения, согласия, и кажется, даже ведома. Задумываясь об этом, Николаю становилось обидно за новенького. Да, Фёдор немного странный, но он же не мудак. Как-то немного несправедливо. — Да так, просто я отблагодарить его хотел, он меня выручил недавно, а я ему даже и слова хорошего не сказал. — недовольно буркнул он, не подымая глаз на собеседника. Ему не надо было смотреть, чтобы знать какое выражение лица сейчас у его друга. Тургенев наверняка оторвался от учебника и вопросительно изогнул бровь. — Если ты настолько ему благодарен, то мог бы просто написать. — язвительно фыркнул он. — Хотя зная тебя, я уверен, что тот «благороднейший поступок» просто мелочь, за которую даже спасибо говорить унизительно. — И что прикажешь делать? — Ну, если ты прям не можешь его дождаться — напиши. А вообще, это - мелочи, так что в идеале дождись его и скажи своё «спасибо». Нехер унижаться перед такими. — в словах Ивана были слышны нотки какого-то недовольства и пренебрежения. Коля знал, что его друг недолюбливал Достоевского, но ведь это дело касалось его, не Фёдора, разве что если косвенно. Николай нахмурился, готовый попросить друга быть повежливее, но тут же отступился. Он понимал, почему Тургенев ведёт себя так. Иван был уверен в себе и совсем не боялся людей. Он придерживался мнения, что с обществом нужно быть настороже, нужно быть готовым защитить себя и показать это всем, а иначе «люди сядут тебе на голову». Из-за этого некоторые боялись его, думая, что он высокомерный хам, напыщенный петух и всё такое. Однако Николай знал, что это не так. Иван, несмотря на свой далеко не всегда приятный характер, был очень хорошим другом. Сложным, но хорошим. Он был верен своим друзьям, всегда помогал и ставил в приоритет. Самого Колю он выручал тысячу раз — и выручит ещё. Давал денег на еду, когда всё плохо, впускал домой переночевать, даже если родители против, унижал кого-то, если оскорбили дражайшего друга, и даже вступал в драку, когда видел, что кто-то гнал на его друзей, а нападали в основном на Гоголя. Ещё бы, длинные волосы, разноцветные глаза и неспособность отвоевать собственные личные границы делали его идеальной жертвой, что и приводило его ко всяким разборкам. Иван всегда заступался за него, да чего уж там Иван, Саша тоже подключался. А ещё Тургенев учил и всё ещё учит его защищаться от людей. Объясняет, когда и как стоит ответить, даёт понять, когда им в наглую пользуются, и учит отстаивать свои границы. Гоголь ему благодарен, но временами опека Тургенева не к месту. Как сейчас. Смягчившись, он поворачивает голову к другу и хлопает по плечу, привлекая внимание. Иван не любит, когда его трогают, поэтому с недовольством глядит на него, но встречается с осознанным и понимающим взглядом. Он ненавидит такой взгляд Николая, ибо он всегда служит предвестником нервирующего разговора. — Ваня, я очень ценю твою заботу, но, пожалуйста, не стоит пытаться уберечь меня от Фёдора. Он мне ничего не сделает, к тому же, я более чем смогу постоять за себя. — неестественно для себя серьёзно, но мягко, словно мать просит ребёнка рассказать ей, что случилось, говорит Николай. Тургенев гневно хмурится: этот тон он искренне ненавидит, ведь именно к нему питает слабость. — Пфф, тоже мне, я защитником тебе не устраивался. — недовольно фыркнул он, и отвернулся, всем своим видом показывая, насколько сильно он не желает продолжать этот разговор. Коля уже собрался извиниться перед ним, как вошла учительница и начался урок. Николай учился не очень хорошо, но и не сказать, что совсем плохо, пусть он и выглядел безалаберным. На уроках он ходил сонным, а у доски не мог решить задачу по математике или физике. Он много смеялся над собственной глупостью, делал вид, что наплевательски относился к урокам, но на самом деле он очень старался. Правда, старался. Ночами мог читать историю, чтобы выбить хорошую оценку по устному заданию, всегда делал домашку, даже если приходилось списывать. Старался быть обходительным с учителями и помогать им, лишь бы те относились к нему мягче. В классе, бывало, даже шутили на этот счёт, были ещё и те, кому подобное поведение Гоголя не нравилось, но Николай старался не заострять внимания на этом. Не заострять сейчас. Раньше же он ужасно загонялся поэтому поводу, но теперь, конечно не так просто, но принял такое мнение о себе, а через какое-то время смог даже уверить ребят в то, что не понимает, как оно так выходит. И ему верят. Слишком уж он глуп для такого.  Сам же Николай себя за такое не стыдил. Да, он подлизывался, но он делал это неспроста. Просто так вышло, что некоторые предметы давались ему с трудом, а некоторые не давались вообще, вот и приходилось пользоваться всем, чем можно. Он подружился с биологичкой, и та пускала его на пересдачу, подружился с Зражевской, что периодически также помогала исправить оценки, да даже с физиком, что помогал ему у доски. Не всегда, конечно, ему это помогало, тройки ему всё равно ставили. Зато у него были пятёрки по профильным предметам. И химию с биологией он подтянул, за что он был горд. Коля послушно вёл конспект, старательно выписывая всё сказанное учительницей. Рука уже болела, но позволить себе остановиться он не мог: любая информация, сказанная преподавательницей, может оказаться на экзамене, и это даже не было преувеличением. Поэтому конспект на уроке истории ему был необходим. А на следующем уроке — информатике — можно было расслабиться. Исписанная тетрадь в линейку сменилась компьютером весьма старой, но всё же рабочей модели. Информатик быстро объяснял тему, желая как можно скорее приступить к практике. Уроки сменялись один за другим, и Гоголь даже не смог заметить, как быстро пролетело время. Николай неспешно шёл домой, растягивая дорогу насколько это возможно. Сегодня подработки не было, а он и так зачастил с ночёвками у друзей. Коля знал, что они бы приняли его, но беспокоить их слишком часто не хотелось. Вариант с ними он оставил на всякий случай, если ситуация дома окажется хуже, чем он думал. Сегодня утром маме звонили сёстры с отцом, и она громко плакала и истерила. Ему страшно возвращаться домой: она наверняка напилась или даже навредила себе. Возможно, пока он еле тащился, мама, ещё находясь в алкогольном опьянении, резала себя. А может, она уже протрезвела и лежала в собственной крови, захлёбываясь слезами. А он, такой бессердечный и плохой сын, вместо того, чтобы остаться с ней и поддержать её, трусливо убежал в школу, а сейчас, всё так же поджав хвост, нехотя плёлся домой. Совесть резко замучила его, и он всё же прибавил шагу. Иначе он и через год не добрался бы домой. Дверь, как всегда, оказалась не заперта. Из глубин квартиры доносился ужасающий запах, словно там кого-то зарубили. Сглотнув, он всё же прошёл внутрь. Николай старался двигаться как можно тише, пока он осматривал квартиру. На полу в гостиной были разбросаны бутылки и осколки зеркала, когда-то украшавшего уродливую потрескавшуюся стену. Обидно. Он в него смотрелся. Вдруг из комнаты матери послышался грохот. Он тут же замер, прислушиваясь. Шорох, ещё один. Стон. Мамин. И ещё один, явно принадлежавший не женщине. Он как можно тише подошёл к двери, прислонившись к ней ухом. Мама точно говорила с кем-то. С мужчиной. — Воды… Принеси, — послышался хриплый голос матери. Это тяжело было назвать голосом, больше хрипением животного. Стало страшно за маму, но нечто мерзкое ему говорило не испытывать жалости к этой женщине. Однако он должен узнать, что происходило за дверью. Хотя бы убедиться, что её там не убивают. Дверь была закрыта неплотно, от чего мальчик всё же смог взглянуть на происходящее. В комнате царил абсолютный беспорядок, но Коля давно привык к нему. Сейчас его заботило совсем не это. Гоголь совсем не привык к мужчинам в его доме. К нагим, тем более. Полностью обнажённая мама лежала в обнимку вместе с каким-то мужчиной. Тот собственнически обнимал её. Его рука покоилась на женском бедре так, словно там ей и место. Живот скрутило от отвращения, Николай чувствовал, как тошнота медленно подкрадывалась к горлу, как и гадливость от всего этого. Не выдержав, он резко отошёл от двери и унёс ноги подальше от дома в неизвестном для себя направлении, совсем не думая, что его могли заметить. Совсем скоро он перешёл на шаг, а в скорее и вовсе остановился только тогда, когда почувствовал, что дышать стало совсем тяжело. На улице уже начало темнеть, благо их город был совсем небольшой и он за всю жизнь тут уже давно выучил каждую улицу. И этот пафосный, но пустой район он тоже знал. Относительно недалеко от его дома, но идти обратно совсем не хотелось. Так что путь его только один, точнее их несколько, но он в любом случае пойдёт к друзьям. У Саши он недавно был, хоть и понимал, что друг примет его без лишних вопросов, а его мать только и рада будет. С Иваном проблем тоже быть не должно, просто не хотелось лишний раз беспокоить его самого и его родителей. Пребывая в раздумьях, Николай прогуливался по улице. Этот район сильно отличался от его. Здесь было чисто, много красивых домов, милых кафешек и модных магазинов. В отличие от его района, здесь были деревья, пусть уже и потерявшие свой цвет и листья. Летом наверняка очень хорошо, а ближе к Новому году здесь устраивали настоящую зимнюю сказку. Стало даже завидно, ему удавалось отмечать праздники только в кругу семьи и его друзей. Его бедные друзья так старались для него, но он всё равно так или иначе чувствовал себя неловко, пусть и испытывал мимолётное счастье. Какого же было родителям его друзей? Вместо того, чтобы решить возникший вопрос как можно скорее, Коля только сильнее погружается в свои мысли. Плохо. Совсем скоро солнце вовсе сядет. Глядя на розовый закат, он совсем случайно обращает внимание на бирюзовый дом, сильно выделяющийся на фоне остальных белых и серых зданий. Дом двухэтажный, хоть и небольшой. Выглядит весьма старым, но очень аккуратным и ухоженным. В окне на втором этаже можно разглядеть чей-то силуэт, очевидно читающий что-то. Сутулый, одетый во всё мрачное, с тёмными волосами... Силуэт резко повернулся и взглянул прямо на него. Сиреневые глаза тут же вспыхнули от удивления, и Николай изумился вместе с ним. Не успел он даже ничего сделать, как человек, сидящий у окна, тут же спрыгнул и скрылся, словно совсем не хотел, чтобы его видели. Но Николай видел. Видел мягкие черты лица Фёдора и распознал их. Как и гигантскую ватку на его щеке и бинты на шее...