Вечная весна

Прошло всего три недели с появления Достоевского в их классе. Ровно три недели, как на уроках появился ещё один активно отвечающий человек. Ровно три недели, как всё внимание к его персоне было сведено к нулю, и ровно три недели, как имя новенького вертелось на языке каждого учителя. Поразительно. Ему удалось смести всех. Легко, плавно, без каких-либо ругательств. Коле тоже пришлось столкнуться с... этим. По своей природе он общительный человек, поэтому, несмотря на не очень положительное, а тревожное впечатление о нём, он тоже подходил к Фёдору, но тот просто свёл разговор в никуда и оставил его стоять в замешательстве. Вроде бы и не послали, но желания продолжать общение тоже не высказали. А ведь казался более открытым, но, похоже, первое впечатление обманчиво. Хотя в чём-то оно оказалось верным. Странный он какой-то. Все остальные того же мнения о нём. Не плохого, но и явно не хорошего. Все как-то дружно сошлись, что он явно тот самый мажорный ботаник, с горой наград, талантов и амбиций, с друзьями из высшего света или вообще без них. По вечерам обязательно читал учебники, либо классиков. А ещё увлекался философией. Последнее в список добавилось непроизвольно. Виною тому был случай на уроке литературы, когда, анализируя произведение, Достоевский поделился интересным — к сожалению, только для учительницы — фактом, что писатель был гедонистом. Зражевская была приятна удивлена, а класс сидел в замешательстве, хоть и ничего удивительного по факту не произошло. Очередное блистательное выступление Фёдора. Никого это уже не удивляет. Кроме как поднятия успеваемости и активности класса, новенький ничем не выделился и нового не принёс. В этой рутине он слился, словно его здесь не было или наоборот, словно он всегда был частью класса. Его больше не трогали, и он остался сам по себе. Тот не выглядел хоть на каплю опечаленным этим. По всем избитым клише должна появиться девушка, что растопит его сердце. Однако клише на то и клише, что к реальности не применимо, так как Достоевский не казался ему каким-то злым. Отстранённым, не от мира сего, холодным, временами неприятным, но он не был мерзким. Скидывал готовую домашку в общий чат, когда кто-то спрашивал, хотя мог скинуть в личку, объяснял задачи и спасал класс своими ответами. Все относились к нему нейтрально, хоть и с капелькой благодарности, несмотря на очень предвзятое мнение о нём. Были, разумеется, люди, которым он совсем не нравился: Тургенев и Бунин, например. Но, в основном, всем просто было всё равно, до тех пор пока не понадобилось бы списать домашку. Хотя в столовой о нём можно было услышать не самые приятные вещи. А всё опять-таки из-за предвзятого отношения к Достоевскому. Уж больно сильно он подходил под стереотипы... Здесь дело даже не совсем в его поведении, а уже в его семье. Фёдор выглядел как человек, у которого было много денег, и ещё при первой встрече это было ясно. Его одежда выглядела дорого, он покупал себе воду из буфета и каждый день приезжал на машине. Уезжал, кстати, тоже. Как выяснилось — или же как сообщила Полянская — родители у него были жесть какими богатыми, поэтому учителя боялись и слово сказать в сторону Достоевского. Эта догадка, разумеется, не прибавляла баллов к репутации новенького. Так же как и то, что он не ходил в столовую. Весь же класс обычно скапливался там. Сидели и ели за одним столом — этакое негласное правило. Класс их не то, чтобы был очень дружным, но и разлаженным его отнюдь нельзя назвать. Травли, по крайней мере, не было, и никто никого не сторонился, отчего и садились все вместе и разговаривали. Обед - это самая большая перемена, как-никак. Садились даже те, у кого не было еды. Только изгои, как они сами себя назвали, Алиса и Булгаков, не приходили. В их число теперь входил и новенький. Чувство подкрадывающегося конфликта не оставляло Колю в покое, однако он старался относиться к Достоевскому сносно. В конце-то концов он ничего плохого не сделал. Просто странный и всё, ещё и такой спокойный, как скала и вежливый, как сын маминой подруги. Хотя, наверное, даже не «как», а «и есть». Фёдор словно был олицетворением того самого сына маминой подруги. Красивый, умный, вежливый и талантливый абсолютно в каждой сфере... Хотя всё-таки в спорте Достоевский наверняка был плох, по крайней мере, так с уверенностью мог сказать Николай, а точнее предположить, разглядывая его фигуру у доски. Рубашка свисала с Фёдора, но это было вполне незаметно из-за пиджака скрывающего телосложение и заставляющего его плечи выглядеть шире. С его не низким ростом, одежда делала худощавое телосложение больше и крепче. Правда острые скулы и тоненькие запястья с маленькими ладошками Достоевского говорили об обратном. Разумеется, это было просто предположение, подкреплённое ничем, кроме смутных фактов, но всё же странности новенького это не убавляло. Он удостоверился в этом в который раз, когда заметил, что новый одноклассник, оказывается, не появлялся на физре. То есть, не появлялся ранее: сейчас же он, как ни в чём не бывало зашёл в спортзал и сел на лавочку, пока все остальные делали упражнения. Учитель просто посмотрел на него, кивнул и перевёл взгляд на класс, крикнув, чтобы начали приседать, а Фёдор так и сидел с книжкой в руках. Сидел, а потом встал и ушёл. Молча. От такой картины у всех от зависти аж глаза засверкали. А ведь ранее физрук ни с кем не церемонился и не то, чтобы за прогулы, а за опоздание мог наказать, а тут... Первым не выдержал Бунин: — Заплатили родители и ходит теперь довольный. — тихо, чтобы не услышал учитель, но достаточно чётко проворчал он. Послышался свисток — и они тут же сменили упражнение. — Ага, а меня вон даже при месячных заставили заниматься... — поддержала его Ирина, на что её подруга шикнула на неё в попытке пристыдить за столь откровенные слова перед мальчиками. Все посмеялись.

***

Лило как из ведра. За окном творился какой-то апокалипсис. От воды ничего не было видно, всё муть да муть. Страшно представить, как он собрался добираться домой: шёл-то он пешком, а зонта у него нет и никогда не было. В кармане у Коли оставалось пару копеек, и этого должно хватить на автобус, правда совсем не хотелось их тратить... У него ведь были планы на них. Оставалась лишь надежда на то, что к концу учебного дня дождь всё же кончится. Однако, его надежды обрушились, стоило только классной руководительнице сообщить новость о том, что их отпустили домой пораньше. В школе отключили свет. Глядя на одноклассников, собиравшихся впопыхах дабы как можно быстрее попасть в раздевалку, он почему-то подумал о том, что всё же не хочет возвращаться домой. Короткие учебные дни он ненавидел. Мать ещё не успевала протрезветь, хотя бы чуть-чуть. — Эй, Коль, ты чего не собираешься? — окликнул его Пушкин. Он вздрогнул. Слишком глубоко погрузившись в свои мысли, он даже не заметил, как друг подошёл к нему. Александр уже был одет, так как верхнюю одежду держал в классе, и стоял в своей голубой куртке, держась за лямки красного рюкзака. Николай помнит, когда и где Саша его купил. Тогда они вместе гуляли по базару и выхватили этот портфель едва ли не из рук какой-то женщины. Та злобно смотрела на них, бурча что-то о невоспитанности молодого поколения. Было забавно. Тогда они не думали, что этот рюкзак переживёт столько всего: и падения с горы, и купания в речке, и нападение медведя.... Казалось, что эта сумка будет с ним до конца школы, а может и всей учёбы в принципе. Старая, выцветшая, но Пушкин наотрез отказывался расставаться с ней. «Памятная штучка», — говорил он с ухмылкой. Коля не мог понять, почему вдруг вспомнил об этом. На секунду показалось, что с рюкзаком что-то случится. Думать о таком не хотелось. — Я... я вот думаю. — заторможено ответил он, когда понял, что молчал слишком долго. Приятель его, казалось бы, совсем не спешил домой, терпеливо ожидая, пока тот не опомнится. — Я думаю, что лучше в школе ещё чутка посижу. В раздевалке сейчас такая толкучка. Слышал, что там вообще происходит? Зомби-апокалипсис какой-то. — быстро соврал он, глупо улыбаясь. В ответ ему добродушно посмеялись. Так искренне, что даже стало стыдно за обман. Александр был хорошим другом и знал о его ситуации в семье. Не то, чтобы прям хорошо, Коля многого не договаривал, но на понимание с чужой стороны можно было рассчитывать. Но, отчего-то говорить совсем не хотелось. — Хорошо, бывай. — широко улыбнулись ему и помахали на прощание. Николай с точностью скопировал жест друга и обратно сел на своё место. Гомон к этому моменту утихомирился, а класс совсем опустел. Как и вся школа. Какое-то время он сидел в кабинете и играл на телефоне, пока ему не наскучило. Хотелось сделать домашку, но было слишком темно, чтобы читать и писать. В какой-то момент он просто положил голову на парту и сам не заметил, как задремал. Видимо, недооценил собственную усталость. Коля всегда мало спал, мало ел и растрачивал слишком много энергий. Возможно даже хорошо, что он восполнял свои силы сейчас: дома у него так не получилось бы. Проснулся Гоголь от громкого, гулкого звука, похожего на грохот. Он испуганно повертел головой, пытаясь найти источник звука, но класс остался таким же. Похоже упало что-то поблизости. Николай нервно проверил время на телефоне: прошло почти полтора часа, а дождь на улице никак не стихал, а даже наоборот, как будто только усиливался. Таким макаром он мог либо остаться тут ночевать, если его конечно же уже не заперли, либо всё же поехать на общественном транспорте. Пока желания не было, и он вновь лёг на парту. В это время обычно уроки заканчиваются. Мама, должно быть, будет ждать его дома. Конечно, она знает об укороченном дне, так что отмазаться можно. Если он скажет, что не хотел промокнуть под дождём, она может отругать его, но злиться не станет, возможно, примет на свой счёт. Наверное. Позвонить и предупредить её он не мог. А ещё дома его ждут много дел, которые выполнять совсем не хотелось. Николай должен помыть посуду, убраться в ванной и своей комнате. Было только одно отменённое дело, от которого совсем не хотелось отказываться, — его работа. Он не сможет пойти на неё сегодня. Плохо: и так ведь не было денег. В классе становилось холодно. Урчал живот, но, лёжа так, на своих руках на парте, слушая звонкие капли дождя, отчего-то становилось спокойнее. Он как будто абстрагировался от всего мира. Словно перестал быть его частью, как если бы оковы, доселе удерживающие его, вдруг разом сломались, и он смог улететь. Хорошее чувство. Лишь находясь в таком покое, он осознал, насколько устал. Правда, всё тело и разум почти что молили об отдыхе, а понял это он только сейчас. Давно Коля не чувствовал себя так умиротворенно, хотелось остаться так, но... Но он услышал шаги в коридоре. Стук чьих-то каблуков, размеренно шагающих в его сторону. Неуютно. Стало жутко, хоть и причин на это не было. В школе ведь вполне могли оставаться учителя, уборщицы или даже другие школьники. Хоть свет и выключили, но школу же никто не запирал. Однако, почему-то ему казалось, что человек, приближающийся к нему(а он определённо-точно шёл в этом направлении), не должен находиться здесь. Возможно, это были очередные игры бурной фантазии, но... шаги стали чётче, и он уже абсолютно-точно был уверен, что кто-то стоит за дверью. Секунда — и она уже открывается. Гоголь этого не видит, всё также лёжа на парте, отвернувшись к окну, усердно делая вид, что он спит. Ещё пару шажков, и он чувствует, как некто склоняется над ним. Всё тело напрягается, и он чудом сдерживается, чтобы не сжать руки, тем самым выдав себя. Он ощущает, как этот самый некто мягко касается его плеча и начинает тормошить, очевидно в попытке «разбудить». Похоже, придётся оторваться от своего временного покоя. Николай отрывает голову от парты, потирая глаза, словно в действительности спал. Притворно. Поморгав, он всё же поворачивает голову на человека, помешавшего его «сну». Фёдор. Это был он. Он стоял над ним абсолютно невозмутимо, поглядывая своими большими глазами на него с каким-то странным любопытством. Выглядело это очень странно, особенно то, с каким интересном пришедший одноклассник рассматривал его, словно какую-то картину, в каждой детали которой был спрятан какой-то затаённый смысл. Николай смотрел на него в ответ, ожидая, пока тот не заговорит первым, что вскоре уже произошло. — Почему ты ещё здесь? — флегматично спросил тот, словно из вежливости, однако глаза его, кажется, говорили об обратном. — Я... — запнулся он на секунду, на ходу придумывая, как объясниться перед своим собеседником. О правде, разумеется, не могло быть и речи. — Кажется, уснул. — усмехнувшись, он неловко улыбнулся своим же словам, добавляя ситуации комичности. Обычно такое работало, и любой другой человек поверил бы. Но не он. Достоевский прищурился, и его губы растянулись в улыбке. Простой, немного глупой на вид улыбке, но от её вида у Гоголя перевернулось всё. И дело даже не в том, что он в первый раз видел, как этот мало эмоциональный парень улыбался. Его глаза... смотрели как-то пронизывающе хитро, словно он знал о чём-то, чего Николаю не хотелось бы, чтобы тот знал. — Ты ведь врёшь. Ты не спал, а притворялся. — просто изложил он, как простую истину, которую ему, дурачку, не суждено понять. И этому дурачку совсем нечего ответить. Он задержал дыхание: его поймали на лжи, а это неправильно. Стыдно. Николай молился, чтобы его щёки не покраснели. Одноклассник неотрывно смотрел на него, и, похоже догадавшись о чём-то, вновь поделился своими выводами. — Ты не ушёл домой из-за дождя? У тебя нет денег на проезд? — его голос звучал спокойно, без какой-то жалости и издевательства или намёка на обиды из-за обмана ранее. Выглядело так, словно тому абсолютно не было дела, но отчего-то же он всё равно пытался заставить его признаться. Гоголь не мог понять причину, почему этот тихоня пристал к нему. Однако... интуиция похоже не врала. Коля так и сидел, молча глядя на новенького, что сейчас совсем не походил на человека по его внутренним ощущениям. Вылез, как приведение и донимал его теперь. — Я собираюсь добраться до дома на такси, не хочешь со мной? — Николай совсем не знал, что ответить ранее, а от данного предложения он и вовсе забыл всё на свете. Особенно после того, как начал мысленно готовиться к конфликту. Фёдор смотрел на него, как и прежде, без намёка на какой-либо подвох или ещё что-нибудь. Думал, что у Коли совсем нет денег? Неужто готов был оплатить ему такси? А может, собирался попросить что-нибудь взамен или же для него такие деньги в принципе не являлись такой уж большой потерей? — Не бойся, я не буду просить у тебя ничего взамен. — словно прочитав его мысли, ответил Фёдор. — Давай! — выпалил Гоголь как-то слишком воодушевлённо, от чего стоило бы постыдиться, но сейчас он был слишком рад. Мягкое сидение автомобиля, экономия времени, ещё и за бесплатно... звучит прекрасно. Новенький кивнул, легко улыбнувшись, и отошёл к парте, ближе к доске. Там, где он, видимо, оставил свои вещи. Николай какое-то время наблюдал за тем, как тот собирался, и опомнился только тогда, когда Фёдор выпрямился с рюкзаком на спине, глянув на него в ожидании. От неловкости пришлось собираться впопыхах: совсем не хотелось заставлять человека ждать. Тот ведь совсем и не должен был.  Они не друзья, и ничего полезного для себя он не получит, так что у Достоевского просто нет причин, разве что кроме доброй воли, помогать Гоголю. Собравшись наспех, он быстро кивнул однокласснику, показывая свою готовность. Тот молча направился к дверям и вышел, а Николай поплёлся вслед за ним. В коридоре было тихо и пусто, словно кроме них здесь не было ни души и, казалось бы, что так будет и дальше. Школа выглядела неестественно покинутой. А ещё было темно, ибо света так и не дали, а никто из них не включил фонарик. Коле это не нужно было, он и сам прекрасно видел в темноте. Достоевский, судя по всему, тоже. Однако, вся эта тишина и темнота заставляли Николая чувствовать себя персонажем какого-нибудь хоррора. Звук шагов, почти эхом отдающихся в длинном коридоре, только обострял это чувство. Они так бы и шли в относительной тишине, если бы Фёдор внезапно не включил свой телефон и не протянул его Гоголю. Он растерялся, не поняв, чего от него хотели, но затем ему пояснили, похоже, уловив смятение: — Пожалуйста, укажи свой адрес. В ответ ему кивнули и уверенно выхватили телефон из рук. Яркий свет от экрана неприятно резанул по глазам, но он быстро распознал детали. Спешно набрав своё место жительства, он вернул телефон, буквально вложив его в руку Достоевского. Тот на подобный жест ничего не ответил. Они дошли до раздевалки, стеклянные двери которой упрощали её распознавание на фоне тёмного коридора. Не то, чтобы других дверей не было видно, просто заприметить раздевалку издалека было проще. Вид внутри помещения было таким же, как у всей школы в целом, — покинутый. На толстых тёмно-коричневых вешалках всё ещё висело несколько курток, пакетов и других элементов одежды, но они как будто только подчёркивали заброшенность этого места. Не желая отвлекаться на свои мысли, Коля стремительно принялся за поиски своей куртки, и к тому времени, как он заметил, Достоевский уже принялся за свой шарф, полностью одетый. От его вида Николай только ускорился, хотя его совсем не торопили, только молча наблюдали из-под полуопущенных век. Они вместе покинули раздевалку и вышли из школы. Дождь не прекращался, и Николай был уверен, что с такой интенсивностью и тяжестью дождевых капель они промокнут, едва ли дойдя до машины. Благо, та стояла почти у входа, и пострадали только волосы Коли. Шапку носить он так и не начал, а у повидавшей многое ветровки капюшон не имелся. Остановка находилась достаточно далеко от школы, чтобы наверняка промокнуть до ниточки и слечь от простуды. Гоголь был готов благодарить весь мир, что послал ему Фёдора сегодня. Уровень его благодарности поднялся ещё выше, стоило им только сесть. В машине было тепло и сухо. Ещё и достаточно светло, чтобы он смог заметить лёгкую дрожь бёдер Достоевского. Тот был одет достаточно тепло, но похоже всё равно замёрз, пусть и был на улице от силы минуту. Слегка качнувшись, машина тронулась с места. Таксист ехал неспешно из-за сильного дождя, но Коля не жаловался. Всё равно жил относительно недалеко от школы. Звук капель дождя вместе с мягкими сидениями расслабляли тело, и он вновь вспомнил, насколько же устал. Дел дома не убавилось, разве что работа... С одной стороны, он может отдохнуть, а с другой — денег жалко. Машина остановилась, и сперва Гоголь даже не понял почему. Однако, по многозначительному молчанию до него дошло, что вот — похоже, его остановочка. А он ведь почти заснул, но, видимо, поспать он сможет всё-таки только вечером. Зато есть мотивация закончить дела как можно быстрее. Он нехотя вышел из транспорта и закрыл дверь, попрощавшись с таксистом. Остановился тот далековато от здания, из-за чего пришлось бегом добираться до дома, чтобы окончательно не промокнуть. И только дома он вспомнил, что совсем не отблагодарил Достоевского.