Обратный ход

Ирхма, перемывающая в глубоком тазу плошки и чашки, оставшиеся после готовки, косит взгляд на сидящего за столом юношу, что уже которую минуту ковыряет кашу в тарелке, бесцельно гоняя ложку от одного борта к другому. — Когда ты кого-то любишь, ты стремишься к нему, а не пропадаешь, — бурчит ведьма, погружая руки в воду по локоть, — Думаешь о том, как ему будет лучше, а не наоборот! Она категорически не могла понять поведение верховного — разумеется, их счастью не было предела, когда живой и проснувшийся Иван появился на пороге. Но радость тут же сменилась чувствами с более темными оттенками — блеск голубых глаз поблек, плечи юноши поникли, и он едва ли мог разделить счастье своих близких, выдавливая из себя кислые улыбки. Ей, что ради своей возлюбленной проявила не дюжее терпение, годами, по капле и крохам завоевывая доверие, поведение Кощея казалось невероятно возмутительным, вызывало зудящее чувство неправильности. — И не исчезаешь в никуда, — продолжает она: «А еще волхв, и верховный! Тьфу!», — и не… — Да, — едва слышно отвечает Иван, поднимаясь из-за стола, — Все так. «Наверное, надо снова поискать свой дом себе», — рассеяно думает он, — «Не такой помпезный и роскошный, как в прошлый раз, да и мама наверняка все равно останется здесь…» Краем уха он слышит, как вошедшая в кухню и прочитавшая все с его лица Елена, сердито отчитывает Ирхму: — Ему же и так плохо! — и ее черты искажаются в редком для старшей Прекрасной выражении — сведенные к переносице брови, в досаде поджатые губы, — Зачем ты злорадствуешь?! — Да нет, родная, я совсем не хотела… — рассеяно начинает оправдываться Ирхма, которая действительно не собиралась расстраивать юношу, а лишь хотела выразить праведное возмущение положением дел. Но слова утешения у нее редко выходили хорошо, и сейчас вместо поддержки только потравила душу. Да и что могла изменить ее мысль, мол не стоит Кощей твоей любви, а его стоит гроши, если это ничего не меняло для Ивана, если его сердце все равно рвалось тоской по нерадивому возлюбленному? «Она, конечно, права…с теми, кого любят, так не поступают», — выходя на крыльцо, с тоской размышляет покинутый ведьмак, — «Не исчезают, не бросают, не пропадают без весточки, без даже самого малейшего объяснения…». Вздохнув, он оглядывает серую, покрытую трещинами бесплодия землю, и туман и безвестие окружающей обстановки наконец отлично сочетаются с его душевным состоянием. Хотя он и стремился не позволить скребущей тоске поглощать себя, мысли роились жалящими осами, не дающими покоя. «Может, он и не любил меня? Просто нашел какой-то иной способ спасти, обошел проклятье моего рода? Да я вообще со всех сторон проклятый… Хорошо хоть нет пока очередного Князя Тьмы», — и лишь на долю мгновения поток его мыслей отвлекается, чтобы после вновь вернутся к прежнему предмету, — «А я дурачок, как всегда потащил его в постель, он ведь не признавался ни в чем, просто поцеловал!», — не выдержав клубившегося в груди раздражения, Иван пинает землю, поднимая в воздух облако серо-черной пыли, — «А мне и этого было достаточно, хах!» Это была оборотная сторона его сил — его собственное влечение и вожделение с легкостью могли затмить сомнения Кощея, увлечь в сладострастный омут, очнувшись от нырка в который, мужчина мог пожалеть. И полная нежности и чувственности ночь, подарившая столько удовольствия, теперь обернулась для ведьмака травящим, подтачивающим по капле воспоминанием. «А если любит…то почему?», — он нервно прикусывает губу, — «Почему ушел молча, даже пары слов не сказал? Неужели он считает, что я бы не выслушал, что я бы не постарался понять его?..» И Иван не может отделаться и от мыслей о том, что все это язвительное наказание то ли Богов, то ли судьбы — скольких он покидал вот так сам, без оглядки, без какого-либо сожаления? «Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее!», — строго приказывает он сам себе, — «Яга чего-то там от меня хотела, надо прийти, пока сама не притащила…». Когда он является в избу ведьмы, то в который раз подмечает, что та в непривычно хорошем расположении духа. — О, явился, — кивает ему Яга, — Садись. Иван, чье лицо едва ли выражает какое-то вдохновение от этого визита, без энтузиазма плетётся к лавке. — Отрасти волосы, да побольше. Поджав губы, ведьмак прикрывает глаза и молча подчиняется — задавать вопросов зачем в очередной раз понадобились волосы желания мало, слишком высока вероятность нарваться за лишние вопросы на смачную оплеуху. — Это ты ведь сказала ему? — в конце концов не выдерживает юноша, пытаясь обернуться на Ягу и получая в ответ на это своеволие шлепок по плечам, — Что я уснул из-за безответного чувства? — Да, — ведьма от очевидной правды не отпирается, — а что было еще делать? Надо же было спасать тебя. «Прекрасную ты спасала, а не меня», — думает Иван, ничуть не сомневаясь в истинных мотивах Яги — «Чтобы подкладывать под кого нужно в случае чего!» — И как там почивший, — а та не удерживается от короткой, но пропитанной ехидством усмешки, — верховный волхв? — Не знаю, — откровенно огрызается Иван. — Сбежал от тебя значит? — словно невзначай спрашивает ведьма. Руки ее тем временем шустро заплетают пряди в косы, чтобы удобней было резать и использовать, — А что ты выспрашиваешь? — сердито отвечает Иван, дергая плечами: «Вот травит же душу! Наверняка все и так знает, донесли на хвостах слухами!», — Будто сама не знаешь! — Да, я его получше других знаю, — хмыкает Яга, — Вообще-то, до того, как оказаться в капище, он был моим учеником. Ну, как учеником… так, менялись всяким, он мне молодецкой дурости, я ему — по чутка знаний. — А потом что? — Иван внимательно слушает ведьму, припоминая стычку с Ярославом: «Да…тогда понятно, откуда он такого нахватался» — А потом угодил в лапы Белобога, — не без тонкой глумливости в голосе отвечает Яга, — и как видишь, только и ждал, как сбежать и обставить все так, чтобы комар носа не подточил. — Могли бы сразу сказать мне о своем плане, — поджимает губы ведьмак, — если оба хотели Князя сгноить… — Могли, да ты дурная голова, как всегда, наворотил бы дел, а нам расхлебывать, — подхватив лежащие неподалеку ножницы, она отхватывает у затылка собранную в косу копну. «Видимо, и Кощей так же считал», — внутренне хмыкает Иван, проводя по вновь отрезанным волосам ладонью. — Ты не горюй, — назидательно цокает языком Яга, — Может, и любил тебя Кощей, а может просто сдюжил над проклятием, да правда в том, что себя и свою свободу он всяко любит больше. Вот ты много людей знаешь, которые отказывались от такой власти, которая была у него в руках? — и кислая мина на лице напротив звучит красноречивей любого ответа, — То-то и оно, он эгоист, и такого толка, что не падок на лесть, на злато — ему кроме него самого никто не нужен. Каждое слово ведьмы ощущалось очередным гвоздем, без всякой жалости вбиваемым в сердце. Но вместе с тем Иван понимал, что это похоже на правду настолько, что скорее всего ею и является, и от того было поганей всего. Яга же, хотя и не оказывала себе в тонкой иронии, понимание которой было едва ли доступно не ведающему истинного положения дел Прекрасному, сильно издеваться не собиралась. Юноша совершил ошибку, отдав сердце верховному и чуть не лишившись жизни, его потеря была бы досадным огорчением для шабаша. Но теперь все встало на свои места — Иван жив, а то, что мается разбитым сердцем — невелика беда. — Оно пройдет? — юноша, которого она отпускает взмахом ладони, оборачивается уже в самой двери, — Я смогу забыть? — За все это время не многие Прекрасные влюблялись в кого-то по-настоящему, — протягивает Яга, постукивая отвердевшими и удлинившимися когтями по столу, — Но те, что влюблялись, никогда не изменяли своему предпочтению, благо что и их желающих оставить не было… «Это значит «нет», — внутренне хмыкает Иван, что на самом деле предчувствовал подобное, — «Я как всегда — в семье не без урода!». — Но станет легче, — добавляет ведьма, — сам знаешь, как можно помочь, зелья, заклятья… Еще клин клином, — лукаво подмигивает она, — А так время все лечит. И Яга с удовольствием оглядывает срезанные волосы — цепи, сплетенные из золотых нитей, были крепки, их не разорвать, да для пущей надежности хорошо бы сплести еще парочку. «Время все лечит…», — с тоской вторит Иван, покидая избу ведьмы, — «Пусть так, но…». Советам Яги он не внемлет — выбивать клин клином совсем не хочется, и не без горького осадка он размышляет, как вообще в грядущем будет кого-то соблазнять. Не хочется иных рук и иного взгляда, кроме тех, что утрачены. Сама мысль о том, что нужно будет изображать к кому-то чувства или терпеть чужие, вызывает поднимающуюся в горле тошноту. Но жизнь, будь она горька или сладка, продолжалась, и Иван стремился постепенно вернуться в ее русло. В один из дней он выбирается на базар вместо матери — не столько, чтобы облегчить ей труд, сколько чтобы развеяться. В этом месте на границе серых земель собирается самая разная публика — иной раз и люди, не чурающиеся обращаться к темной стороне силы. — А что-нибудь залечивающее есть? — в какой-то момент к прилавку с травами подходит женщина, скрывающаяся под плащом. Он узнает голос, и бросив более внимательный взгляд на лицо, прикрытое капюшоном, узнает мягкую линию округлого подбородка с россыпью маленьких веснушек. Переведя взгляд на ладонь, что женщина уложила на прилавок, ведьмак окончательно узнает обладательницу небольших припухлых ладоней. — Ты с Ярославом? — осторожно уточняет Иван, бегло оглядываясь по сторонам — присутствие волхвов в подобном месте ничем хорошим обычно не кончалось. — Нет, — качает головой Плаша, — Я бы хотела поговорить. — Хорошо. Сможешь чуть-чуть подождать? — Да, конечно, — ведунья торопливо кивает в ответ, — Давай в лесу, хорошо? Тут совсем неподалеку в сторону ближайшей деревни перекресток с дубом, буду ждать тебя там. В ответ Иван так же кивает, и сердце невольно заходится в волнении — после всего произошедшего возможность поговорить с глазу на глаз представляется немалой роскошью и доверием. Поэтому он старается побыстрее разобраться с торговлей, и, свернув оставшиеся травы и снадобья в котомку, отправляется в лес. — Здравствуй, — с короткой улыбкой произносит Иван, когда обнаруживает Плашу у оговоренного места. — Здравствуй, — кивает та, поднимаясь на ноги и снимая с головы капюшон, — Значит, ты действительно Прекрасная? — Да, вроде того, — он не без доли неловкости пожимает плечами. — Что, приворожил нашего верховного? — ведунья едва заметно улыбается, но в этой улыбке есть нота печали: «Не может же быть так, что он врал каждую минуту, что был с нами…» — Я его не привораживал, — чуть хмурится Иван. — Да ладно, я шучу, — примирительно кивает Плаша, — Вполне могу поверить, что это искренняя симпатия. Я не о том. Знаю, последняя наша встреча очень скверно прошла, но я не хочу, чтобы все так оставалось. Но никакие способы выйти на связь с Кощеем не помогают, он действительно будто мертв, и я подумала раз вы… — Я не знаю, где Кощей, — сразу прерывает ее речь юноша, вновь ощущая как под ребрами болезненно скребет, — он…и от меня тоже ушел. На следующее утро от того дня. Сочувствие, что тут же появляется в глазах ведуньи, только усиливает его горечь. — Я думала, вы… — с недоумением протягивает она, рассчитывавшая подобраться к неприступному верховному через его возлюбленного. — Я тоже, — поджимает губы Иван. — Но все не так. Я… у него были определенные планы на меня с самого начала. Поэтому он позволил остаться в капище, как я понял, нужен был хороший повод подобраться к Змею, от этого вся его лояльность, а не от широты души или симпатий. — Ох, Ваня… — сетует Плаша: «Вот значит как», — А когда ты пришел на совет, рассказал о плане… Так и было задумано? — Нет, тогда это было искренне. И Змей, и Яга в печенках сидели уже, думал, что смогу…вообще-то, у меня тоже был свой интерес. Мне нужна была помощь для матери, — он решает не пускаться в большие подробности, — И Кощей помог, и на том спасибо. Он не особо посвящал меня в свой план, я тоже считал его до поры до времени мертвым. — Ясно, — хмурится женщина, и на ее лице проступает разочарование — выходит, что найти след Кощея едва ли получится. — Ярослав в бешенстве там? — вопрошает Иван, пытаясь тем самым прощупать, насколько и остальная часть капища в гневе на своего верховного. — В ужасном, — вздыхает ведунья, — но мы не говорили пока ничего остальным, сама не знаю отчего. «Все и так пережили такое горе, а узнают правду и будет хуже…», — думала она, ощущая как надежда на то, что Кощей все-таки явится в капище, возьмет слово, развеет ее сомнения и кручинные, тяжелые мысли, еще теплится в душе. Но дни шли, и ничего не менялось. — Я думаю о том…о том, как должно быть больно, если ты готов причинить столько боли другим, — тихо продолжает Плаша. Когда они с Ярославом возвращались в капище, в какой-то момент она остановилась посреди леса и, не имея сил идти дальше, залилась слезами. Обида мешалась с непониманием и тоской. Она искренне считала Кощея не просто другом, а другом близким, человеком, с которым они прошли немало трудных дней. Так отчего он не поделился тем, что на душе? Все это толкало Плашу к неутешительному выводу — за все эти годы Кощей так и не открылся никому из них окончательно, не решился довериться. Не была ли в этом и доля их вины? — Однажды он сказал мне, что ненавидит быть верховным волхвом, — протягивает Иван. — Вот как… — едва слышно произносит Плаша, укрепляясь в самых тяжелых своих предположениях. «Он же…говорил об этом», — ее сознание услужливо выуживает воспоминание — Кощей обсуждает с ней свои сомнения, а она, с быть может, чрезмерным воодушевлением убеждает в том, что все получится, все сладится, — «А я просто серьезно не восприняла, думала тяжело по первой только, что привыкнет…» Повисает протяженное, отчасти неловкое молчание, в течение которого они медленно бредут по тропинке плечом к плечу. — Слушай, а ты ведь знаешь его бывшего возлюбленного? — кажется, это вопрос совсем невпопад, но Иван не может упустить возможности узнать хоть что-то о том, что продолжало неуместно назойливо мучить его, — Это князь какой-то, верно? — Вообще-то, Кощей запретил мне болтать с тобой о его прошлом. Но это было до того, как он очень сильно меня расстроил, — и, тряхнув кудрявой копной, Плаша невесело улыбается — Да, это князь. Кощей был у него при дворе слугой, лекарем. Оттуда его и призвал Божен, ты не знаешь его, это старший прошлого совета. Так вот, Кощей и не сразу пошел, слишком предан был, да что-то случилось меж ними. Князь тот, Мстислав, в какой-то момент хватился за голову, осознал, что потерял колдуна при себе, явился, все манил обратно, золотые горы обещал. — И он ушел? — Нет, но это очень тяжело ему далось. Знаешь, там не так сложно было различить алчность за страстью, а Кощей никогда не говорил, почему покинул его двор в первый раз, темная там история, судя по всему. — А что было потом? — А потом… Кощей стал верховным. И ему было тяжело. Сейчас мне кажется, что мы мало его поддержали, но все были растеряны, хотя, — она с горечью отмахивается ладонью, — что за оправдания… А Мстислав видать-то поумнел и хитрее к нему подобрался. Какое-то время они продолжали встречаться, тайно конечно, — она на мгновение делает паузу, вспоминая эти дни — Кощей порой возвращался в капище под утро, пропадая на день или даже два, и далеко не всегда его встречали понимающими взглядами, — Не знаю уж почему, но потом тоже прекратилось одним днем. Кощей конечно же ничего никому не рассказал, но глаза будто омертвелые были, пустые, долго сам не свой ходил. Единственное, что могу сказать точно — он очень его любил, а Мстислав совсем того не заслуживал, — вздыхает Плаша, — Ой, — она переводит взгляд на лицо Ивана, которое весьма красноречиво выражает сложную смесь досады, горечи и волнения, — прости. — Да ладно, все в порядке, — он разводит губы в привычной, но очевидно, сейчас фальшивой улыбке. «Любил…», — эхом отзывается в его голове, и перед глазами встает образ князя. Грудь на мгновение прожигает горячим и злостным чувством, постепенно переходящим в тоскливое отчаяние — неужто дело лишь в том, что он оказался не способен перебить былое чувство, не затмил первой любви, что вросла в самое сердце глубокими корнями? — А ты ведь просто так приходил тогда? — Плаша в свою очередь задет интересующий ее вопрос, — Я думала, что по поручению Кощея, а выходит нет? — Да, просто хотел увидеть, как вы. Я все равно как-то успел…привыкнуть ко всем что ли, — он поворачивает голову к женщине, стремясь передать своей улыбкой толику сложных чувств, — Вы хорошо отнеслись ко мне, и я благодарен за это. Правда. И мне жаль, что все вышло так как вышло. — Жизнь сложная, — вздыхает Плаша, — Ее пройти — не поле перейти. «Быть может, не так уж у нас много различий с ведьмами…», — думает она, подаваясь вперед и приглашая Ивана в объятие, которому тот не без смущения, но с радостью отвечает. — Я врагом тебя не считаю, — добавляет она, — и надеюсь, Прекрасная нас тоже. — Да, спасибо тебе, — искренне отвечает ведьмак, ощущая, как грудь щемит от тепла. После разговора с ведуньей часть тяжести упала с его души, но думы о самом Кощее никуда не делись, продолжая назойливым ульем зудеть в голове. Кроме того, юношу стали тревожить сны — неопределенные, самого волхва в них вроде бы и не было, только ощущение, что он стремится кого-то догнать, но тень всегда ускользает за поворотом, а потом вновь дразнит и манит. «Быть может…быть может, он просто в беде? И никак не может связаться?», — Иван, проснувшись среди ночи, задумчиво прикусывает губы — «Поэтому сны эти непонятные и снятся?». Сколько он не старался выбросить мужчину из головы, выходило скверно. Грудь ежечасно, почти ежеминутно подтачивала сосущая тоска, неразделимо слившаяся с тревогой. Его любящее сердце отказывалось униматься, подталкивая своего хозяина к действиям противоположным смиренным попыткам забыть нерадивого возлюбленного. «А вдруг это я просто с ума схожу потихоньку по нему?» — отбросив покрывало, Иван поднимается на ноги и начинает мерить шагами комнату, — «Хочу найти оправдание, поверить во все что угодно, какие-то мимолетные предчувствия, вместо того чтобы просто принять правду?». Казалось, все вокруг него говорило о том, что пора смириться, двинуться дальше — и слова Яги, и вкрадчивый, сочувствующий взгляд матери. Но Иван всегда был слишком упрям, чтобы просто подчиняться течению судьбы. «Ладно», — остановившись, он наконец принимает решение, — «Если я найду его и выясню, что он где-то припеваючи устроился, то плюну в его лицо и выскажу все, что думаю… А если он в беде», — и в голубых глазах вспыхивает яркий блеск, — «То я ему нужен!» … Капли воды стекают по отвесной скале, скапливаясь в небольшой нише. Ритмичный тихий звук давно поселился в ушах, отсчитывая мучительную бесконечность. «Странно, что она не попыталась забрать Иглу…считает, тут со мной сохранней будет?», — усмехается Кощей, касаясь кончиками пальцев сплетения метала меж своих спутанных и грязных, утративших привычный лоск волос, — «Хотя ей в руки она и не дастся, что толку отбирать…». Время в плену тянулось невероятно медленно — невозможно было понять, когда день сменяет ночь, не было ничего, за что мог бы зацепиться его деятельный и не привыкший находиться без дела разум. — А много ли сил ты сможешь выпить из ополоумевшего? — вопрошает он, когда Яга в очередной раз заглядывает к нему чтобы оставить парочку черствых краюх хлеба: «Мне нужно придумать, как обдурить ее, или это конец…». — Столько же, сколько сейчас, — плотоядно облизывается ведьма, — Так что, когда сойдешь с ума, будет даже легче. «Она ведь в чем-то права», — размышлял теперь Кощей, — «Я действительно не ценил того, что имел…». Сейчас ему уже казалось одновременно забавным и закономерным, что он попался-таки в лапы ведьмы, не сумел обыграть, пройти по лезвию ножа и выйти победителем. Его сгубило то, что он сам часто вменял в грех другим — неосторожность, недооценка противника, он позволил себе расслабиться и недальновидно обзавелся слабым местом, одновременно упрочив силы недруга. Тем утром, раскрыв глаза, Кощей обнаруживает рядом с собой мирно спящего Ивана. Нога юноши закинута на его бедро, ладони обвивают торс. «Да уж…», — он, стремясь не потревожить сна любовника, осторожно садится на постели, — «Вчера все было так сумбурно». Признание ведьмака заставило ощущать растерянность, смешанную с щемящей сердце нежностью. Внутри Кощея не находилось слов, и он опасался бросать их на ветер, но и полностью удержать клокочущие в груди чувства не смог. «Глупо отрицать, что я как минимум его хочу», — думал он, когда юношеские губы скользили по шее, а его ладони с поразительной легкостью находили свое место на Ивановой плоти. «Или куда, куда больше…», — мелькало в его голове, когда жаркое тело прижималось к его спине, обволакивая и утягивая в забытые, а быть может, и неведанные никогда глубины удовольствий. Все, что Кощей знал о чувствах раньше, убеждало его в том, что они сносят собой все, выжигая без остатка, отбирая у человека самого себя. Но с Иваном просто было хорошо — без надрыва, это пламя не обжигало, а равномерно согревало. Будто ожидая шага на раскалённые угли, волхв встретился с мягким покровом летней травы. И поутру он ощущал незнакомый ему сорт смятения — предчувствие не тревоги и боли, а опасение неизвестного, но будоражащего. …Я люблю тебя…я остановлюсь в любой момент…я хочу слышать тебя… Вздохнув, Кощей опускается, оставляя на виске спящего осторожный поцелуй. «Теперь обо всем этом придется хорошо подумать», — а после поднимается с постели и тихо одевается, выскальзывая из избы и заодно покидая обережный круг подле нее. Он идет к ручью набрать свежей воды, и, погруженный в свои размышления, не сразу замечает, что уже не один. — Смог пробудить его? — за спиной раздается голос Яги. — Да, — медленно кивает Кощей, и выхоложенная годами интуиция уже предчувствует неладное, но лицо ведьмы спокойно, и она не стремится сократить расстояние меж ними. — Хорошо, — коротко кивает Яга. — Ты это уточнить явилась? — Вроде того, — язвительно хмыкает она, и Кощею чудится, что из мира разом пропадают все звуки. Опустив глаза, он видит в траве черную змею, что уже забирается по ноге, распахивая пасть. В себя волхв приходит уже в мрачных глубинах нави, куда и нога нелюдя едва ли ступала. — Зачем? — хрипло вопрошает он, пока глаза привыкают в темноте, — Неужели тебе не хватило того, что получила? — Я тоже думала, что этого будет достаточно, разойдемся каждый своей дорогой. Все-таки сожрать остатки Чернобога было весьма заманчиво, но он оказался куда слабее, чем я рассчитывала, — пожимает плечами ведьма. — Старая магия отмирает…как и старые Боги, — усмехается Кощей, на пробу пытаясь пошевелиться в оковах, — И ты в том числе. Бегала дольше других, но и твой черед тоже настал. — Верно, — кивает она, — но знаешь, имея тебя под боком, Бессмертного с человеческой душой, у которой есть собственный магический исток…я протяну куда дольше. Тебя ведь всегда тяготило людское общество, верно? — хмыкает Яга, касаясь его груди ладонью и принося тем самым покалывающую боль и накрывающую с головой слабость, — так что насладишься покоем сполна… Ему не на что было надеяться — он сам попросил ведьму сделать так, чтобы никто, даже самые скрупулёзные и талантливые служители Белобога не смогли бы понять, что он жив, обнаружить его присутствие здесь или в межмирье. А единственный, кто знал правду, едва ли захочет протянуть ему руку помощи. Кощей закономерно полагал, что Иван зол, в обиде, а скорее всего, уже и забыл о его существовании, безжалостно вычеркнув как малодушно покинувшего его любовника. Теперь у бывшего верховного достаточно времени для раздумий и переоценки своих желаний. Принятое решение получить свободу все еще не вызывает сожалений, но выбранный способ, очевидно, завел его совсем не туда — не доверяя никому, кроме самого себя, в итоге он лишился поддержки и опоры тех, кто доверял ему. Капли ударяются о камень, день за днем, ночь за ночью, и прерывает это изредка лишь звучащий сначала тихо, а потом громче и громче цокот, предвещающий очередной визит Яги. «Боги, опять…она же скоро меня до дна высосет», — изнеможенно думает мужчина, скрипя зубами». Шум шагов нарастает, и его обострившийся в скудной среде слух вырывает еще какое-то шуршание. Прежде чем из-за скалы показывается кудрявая голова, Кощей видит, как к нему осторожно подкатывается красный клубок, чья нитка заканчивается аккурат подле него. «Это…что это?», — оторопело думает Кощей, поднимая глаза и сталкиваясь с блестящими в сумраке голубыми глазами. На самом деле Иван прошел не бог весть какой путь. Казалось, Кощея было действительно невозможно найти — даже Ясновидящая ведьма ничего не смогла сделать, хотя юноша умудрился достать и лоскут одежды, и, вернувшись в ту самую избу и тщательно обыскав пол и постель, выудил клок волос. Все говорило о том, что Кощей не желает быть найденным, скрывается самым сильным колдовством. Но пытливый, жаждущий цели ум Ивана нашел обходной путь. — Дай мне клубок, пожалуйста, — мурлычет его девичья ипостась самыми мягкими и обволакивающими интонациями из возможных. — Тебе? — другая ее сестра, маленькая курносая ведьма с жесткими русыми волосами лишь фыркает в ответ, — С какой-такой стати? — Ну милая, — ласково шепчет Прекрасная, вкладывая все доступное обаяние, — Все что хочешь проси. Хочешь, красотой одарю такой, что вторая после меня будешь? — шепот льется прямо на ухо, а ладони ее мягко поглаживают плечи уговариваемой, — Али хочешь любимого твоего найду, того самого, заветного, век с ним счастлива будешь! — Приворожишь? — скептически приподнимает бровь ее собеседница. — Нет, — качает головой Прекрасная, ощущая, как чаша весов клонится в ее сторону, — найду предназначенного, истинную любовь для тебя выведаю! — она не лукавила — могла и такое, но муторное и сложное было дело, почти никогда не бралась, но в этом случае готова была поставить и такую ставку. «Ну, лишь бы получилось!», — спустя несколько седмиц думал уже Иван, опуская ценный дар на землю. Клубок сразу покатился, выстилая дорожку к тому, что его сердце желало больше всего, и юноше оставалось уповать, что он не обманывал сам себя, как порой бывало с иными завладевшими волшебной вещицей, да не понимающими своих истинных желаний. Клубок вел его долго, темными путями в самые глубины навьей чащи, все больше упрочняя подозрения, в том, что не так проста история с уходом его возлюбленного. Пока наконец не прикатился к расколу в горе, ведущему в темную и глубокую пещеру. Он долго спускается по выщербленным в скале ступенькам, пока не оказывается в маленьком гроте. Привыкшие к темноте глаза различают фигуру. — Кощей! — стены разносят Иванов восклик, и он не чуя под ногами земли, бросается к Кощею, прикованному к скале целой грядой цепей, что поблескивали едва заметным золотым сиянием. Вид у его возлюбленного плачевный — исхудалый, бледный, с впалыми глазами, сбитыми в колтуны волосами. — Тебе нужно уйти, — шепчет пересохшими губами Кощей, переводя на него болезненно блестящий взгляд, — Это опасно. — Что? — фыркает Иван, опускаясь на колени рядом с прикованным к стене возлюбленным, — Ты в своем уме?! Кто вообще пленил тебя здесь и… — он осекается, переводя взгляд на цепи, в которые закован мужчина, — Яга. «Вот же тварь!!!», — в нем поднимается волна горячего гнева, — «Значит утешала меня, клин клином советовала выбить, а сама его здесь держала!» — Сейчас я все это с тебя сниму, и мы выберемся, — шепчет он, начиная стягивать золотые оковы. — Нет, тебе нужно уйти, — мотает головой Кощей, — Яга не позволила бы тебе найти меня, это… «Это точно ловушка», — думает он. — Да пошла она к черту! — рычит Иван, едва ли справляясь с цепями — обычно собственные волосы легко поддавались ему, рассыпаясь меж пальцами, но не сейчас: «Черт, надо было брать с собой те ножницы, да кто бы знал!». — Выглядишь ужасно, — шутливо хмыкает юноша, продолжая распутывать сплетение, созданное из его волос. — Я знаю, — Кощей впервые за много дней слабо улыбается, — Ваня, послушай, Яга сейчас очень опасна, она не… — Молчи! — шикнув, он обхватывает ладонями исхудалое лицо, притягивая и целуя с пылкостью, которая неожиданным образом заставляет Кощея испытать прилив сил. «Дурной он, дурной!», — с тревогой думает мужчина, размыкая касание, — «Она не могла такое пропустить!» — Ну вот, — удовлетворенно произносит Иван, не разрывая, но стягивая часть оков и тем самым позволяя мужчине вдохнуть свободней, — Я найду камень поострее и разрежу, моей руке они должны поддаться! — Нашел значит своего милого? — но его рассуждение прерывает ехидный тон, — Не сиделось тебе спокойно? Иван замирает, оборачиваясь. — Вот почему ты всегда пытаешься создать лишние проблемы? — вздыхает ведьма, от которой происки юноши, разумеется, не укрылись. Но, как опытная хищница, она предпочла дать своей жертве самой загнать себя в угол, — Говорили же тебе, забудь его…а ты, как всегда, заупрямился. «Нет!», — в отчаянии думает Иван, поднимаясь на ноги и загораживая собой изнеможенного волхва. — Ужасно трогательно, — фыркает ведьма, делая шаг вперед, — Уйди с дороги. — Ты не смеешь! — жарко возражает Иван, — Я не дам тебе… Ответом ему служит короткая усмешка и взмах руки, отбрасывающий его в сторону. Черная, обретшая плоть тень ушло пробирается к шее, стягивая с нее кулон и темной змеей отползая к Яге. — Еще как смею, — хмыкает та, сжимая шнурок, — Я породила тебя как ведьму, дала силы, и без меня ты ничтожней мелкого пищащего цыпленка. Иван, получивший неслабый удар в грудь, почти сразу поднимается на ноги. Грудь распирает горячая, пульсирующая злость: «Ничтожней цыпленка!». Он ощущает состояние, очень похожее на то, которое испытал, когда сам волхв решил лишить его сил — только теперь много злее и яростней. Короткие кудри быстро начинают расти, спускаясь до земли, становясь крепкими, живыми полотнами, что стремглав стремятся к ногам ведьмы. — Яга! — Иван гневно окликает ее, одергивая волосы и понукая ведьму отойти от Кощея, — Мы не закончили! И в темном своде грота становится много светлее от золотого сияния, что переливается от его прядей. — Вот так… Думаешь, раз познал любовь то и силенок прибавилось, без опоры теперь можешь быть? — обернувшись, оскаливает зубы ведьма. Окинув его с головы до ног, она злобно щурится: «Нехорошо, но и это я выбью из него». — Могу, — дерзко произносит он, сам дивясь нахлынувшей смелости: «Он ведь говорил, что я и без кулона чего-то да стою, чем черт не шутит!», — Так что почему бы тебе…просто не отойти в сторону? — голос его становится низким, обволакивающим, понукающим подчиниться, — Матушка. — Я приструнила тебя однажды, справлюсь и второй раз, — хмыкает, перебивая когтями воздух. — Что значит…что значит ты приструнила меня однажды? — Иван ловко отскакивает в сторону, не позволяя ведьме подобраться близко. — Баюн… Баюн всегда был в свите Князя, но лишь номинально подчинялся ему, — шепчет Кощей, — он ее фамильяр. «Что?», — Иван замирает, осмысляя услышанное. — Ты всегда был малоблагодарным отроком, — Яга недовольно цокает языком, косясь на Кощея, которому сама открыла эту тайну совсем недавно — дабы продемонстрировать, что его вины в падении капища куда больше, чем казалось ранее, и тем самым напитаться большей волной эмоций, — Я дала тебе силу, но не ожидала, что ее будет столь много, и что я перестану контролировать тебя. Твоя сестрица, — и зеленые глаза вспыхивают нехорошим огоньком, — слишком обнаглела и ей нужен был хороший щелчок по носу. — Значит…ты все просто подстроила? — шокировано восклицает Иван, — Это была ты?! — Да, — не без злорадства признается ведьма, — ты совал свой нос куда не нужно и было легко подсунуть тебе в руки Змеево сокровище, намекнув, что его красавица совсем не верна Господину, — она глумливо подмигивает, подначивая юношу броситься на себя. — Я тебя ненавижу, — жарко восклицает Иван и, не выдержав кипящей в крови ярости, кидается на ведьму, намереваясь удушить если не волосами, то руками так точно. — Ненавидь, а я все равно сильнее, — смеется Яга, — И сейчас не совался бы куда не следует — не нажил бы проблем. Разумеется, возможности не равны — сейчас Ведьма Ведьм куда мощнее, чем была раньше, да и силы Ивановы призваны очаровывать, а не сражаться. — Знаешь, что бывает со строптивыми детьми? — скалится она, разрывая когтями волны волос, что стремится опутать ее, лезут в глаза, мешая прижать юношу к земле окончательно, — Их наказывают. Но не переживай… — ее ладонь ложится на юношеское горло, — Ты забудешь все, что увидел и узнал здесь, а я уж позабочусь о том, чтобы ты окончательно уверовал в то, что твой возлюбленный тебя предал, — когти сжимаются на коже, заставляя Ивана сдавленно хрипеть, — И тогда Прекрасная станет еще сильнее, чем была раньше! — Ага, еще чего! — он пытается вырваться, но в таком состоянии голос плохо подчиняется ему, и поймать прямой взгляд Яги, заморочить взором, тоже едва ли выходит. — Отпусти его, — хрипло окликает Кощей, которому почти не оставалось делать ничего, кроме как проклинать свое бессилие и наблюдать за безрассудством возлюбленного со стороны, — Отпусти! — А то что? — Яга едва ли обращает внимание на этот хриплый протест. — А то останешься без дармового источника силы, — насколько возможно громко для его пересохшего горла произносит Кощей, заставляя ведьму снова обернуться. — Ты не сделаешь этого, — скалится та, наконец разглядев, что исхудалые пальцы угрожающе сомкнулись на средине Иглы. — А почему нет? — приподнимает брови Кощей, — Влачить бесконечность в этой дыре не многим лучше смерти, лучше уж прервать свое существование до того, как сойду с ума. — Я и так его отпущу, к чему твоя просьба? — щурится Яга, — Вытрясу из головы все воспоминания, вложу парочку нужных — он о тебе вовек не вспомнит! — Отпустишь и не будешь чинить зла, — твердо произносит он, — Оставишь в покое, восстановишь его силы, никогда и никак не станешь мстить за попытку спасти меня. — Слабый для тебя размен, — хмыкает Яга, но все же разжимает руку, что вцепилась в золотые кудри, — да и для меня тоже. — Пусть так, — кивает Кощей, — но я возьму с тебя клятву на крови. И мать его тоже оставишь в покое, — добавляет он, на мгновение переводя взгляд куда-то вдаль, в темные своды грота, — Не станешь зачинать им новых бед. А имея на руках Иглу сможешь быть спокойна, что я не сделаю с собой ничего. — Кощей! — Иван пытается дернуться, податься вперед: «Игла! Так вот в чем его сила, Игла Бессмертия!», — Нет, не надо! — Цыц, — хмыкает Яга и, спустя еще несколько минут борьбы, все ж таки дотягивается ладонью до лба ведьмака, лишая того присутствия духа. — Что ж, будь, по-твоему. Не ожидала подобной сентиментальности, но и перед Прекрасным так трудно устоять, правда? — Ты ведь этого и хотела, разве не так? — нехорошо усмехается Кощей. — Да, да только союзник из тебя все равно больно своенравный и себе на уме, — она подходит ближе, протягивая вперед ладонь, — Так что давай без глупостей, отдавай Иглу. — Э нет, — качает головой волхв, — Сначала клянись. И по-настоящему. — Я могу просто вырвать ее у тебя из рук, — скалится Яга, делая еще один шаг. — Не можешь, — Кощей облизывает пересохшие губы, — Иначе давным-давно сделала бы это. Иглу нельзя украсть, только отдать по своей воле. «Неужто за такую малость лишит себя последнего…», — думает Яга, — «Что ж, просит все равно немного». — Хорошо, — острым когтем она рассекает ладонь, позволяя проявится капле бурой крови, — Я лишь сотру ему память, и он забудет о том, что здесь и было, я не стану... - и в какой-то момент ее речи Кощей разжимает ладонь, роняя Иглу себе под ноги. Прежде чем ведьма успевает опомниться, толчком ноги он отталкивает ее от себя. Металл скользит по гладкому камню к другому концу пещеры. Оглянувшаяся вслед Игле ведьма неосторожно отворачивается, что позволяет мужчине набросить на ее грудь часть ослабленных Иваном своих цепей, хотя бы на долю мгновения смыкая и когтистые руки. — Давай! — шепчет Кощей, находя в изнеможенном теле последние силы и прижимая Ягу к себе: «Лишь бы сработало!» Отскочить ведьма не успевает — только увидеть перед своими глазами вторую пару сверкающих в темноте голубых глаз. Разумеется, Иван едва ли поделился с Еленой своими планами, пусть и из соображений ее безопасности. Но материнское сердце чуткое, предчувствует беду — она тенью последовала за Иваном, стараясь держаться на должном расстоянии, в какой-то момент даже теряет его из виду, но все же нападает на след, ведущий к расщелине в скале. Пробравшись к гроту, она пожалела, что не взяла ведьму Пустоты с собой, но было уже поздно. Оставалось взять все в свои руки. Броситься к Ивану — значит угодить в лапы Яги, дать ей преимущество, но в какой-то момент она готова сделать и это. Останавливает ее только пойманный взгляд лиловых глаз, короткий и многозначительный кивок. «Надо ждать», — понимает Елена, и с обливающимся кровью сердцем наблюдает за дракой, из которой Иван едва ли может выйти победителем. Потом, когда Яга наконец оставляет измученного юношу и вновь подходит к волхву, у нее появляется возможность пробраться ближе — тени скалистых сводов скрывают ее низкую и щуплую фигуру. — Давай! — и в нужный момент Кощей отталкивает упавшую наземь Иглу в ее сторону, и она сразу подхватывает ее. — Ты никогда не воспринимала меня всерьез, Яга, — тихо произносит Елена, но своды пещеры эхом разносят ее голос, — Но я тоже ведьма! Елена Прекрасная едва ли разбиралась в Иглах, в их потребностях и силе. И волхвам она тоже не доверяла — однажды их служитель отвернулся от нее, слабой и беззащитной, молящей о снисхождении и защите. Зато теперь она доверяла себе. — Это тебе за то, что ты сделала с моим сыном! — она бесстрашно наносит удар, приходящийся аккурат в глаз ведьмы. Нечеловеческий рев осеняет грот, и сила его столь велика, что мелкая крошка камней начинает падать сверху, норовя пробить голову. Кощей больше не может удерживать беснующуюся Ягу — от ее тела расходятся черные, хлесткие волны, отталкивающие все и вся к стенам. Игла пульсирует, отливает ярко синим, слепящим цветом, жадно впитывает обратно все, что было отобрано у хозяина, пока, наконец затихнув, а ведьма не падает на землю. — Я убила верховную, — шепчет Елена, поднимаясь на ноги и бросая шокированный взгляд на ссохшееся и свернувшееся в клубок тело, потерявшееся в складках почти истлевшей одежды, — шабаш меня проклянет… — Да, — Кощей, чье лицо потеряло бледность, поднимается на ноги с уже забытой легкостью, — или отблагодарит. Но вы не убили ее, скорее сильно истощили, она почти как смертная сейчас. «Она лишилась всего, что забрала и даже больше», — с мстительным удовлетворением думает он. Золотые цепи все еще на нем, но, кажется, через пару мгновений они обретут новую хозяйку. Сегодня каждый из них прошел сквозь игольное ушко — не последуй Елена за тревогой материнского сердца и не проследи за Иваном, не решись Кощей доверить ей этот удар, страшно было бы представить, чем все это могло закончиться для каждого их них. — И что теперь делать? Она же покоя не даст никому, сгноит, — шепчет Елена, но тут же ее начинает одолевать сомнение в собственных словах — сейчас Ведьма Ведьм едва ли выглядит как грозная противница. — Думаю, у меня есть вариант… Будет ли искать шабаш Ягу, если она пропала? — нагнувшись, Кощей выхватывает из покрытого пеплом тряпья свою Иглу: «Мне очень повезло что она не сломалась, а впитала все обратно, риск с шансом на тысячу… Но того стоило». — Я не знаю, — рассеяно отвечает Елена, — Наверное…но, с другой стороны, не сразу. Она же питает наши силы… — Вам кажется, она питала вас? — не без легкой иронии отвечает волхв, наталкиваясь на хмурый взгляд, — В любом случае, вам боятся нечего, — добавляет он, — я позабочусь о том, чтобы ее заточение взяли на себя светлые силы, вас и Ивана никто не заподозрит. — Все же считают вас мертвым, — хмурится Елена, подходя ко все еще бессознательному Ивану. «Мальчик мой…», — с нежностью думает она, встревоженно поглаживая горящую жаром кожу, — «Снова натерпелся!» — Не думаю, что это продолжится долго, — коротко вздыхает Кощей, — Если вы поможете разобраться с цепями, я быстро приведу его в чувство… *** — Я не нравлюсь твоей семье, верно? — протягивает Кощей, вопреки тому, что Иван выуживает из сумки щедро переданные припасы и травы из лучших закромов. В итоге, больший ущерб потерпел именно юноша, но очнувшись, предпочел не возвращаться в Пустошь, а уверить встревоженную мать, что волхв позаботится о нем лучшим из возможных образов. — Ну… — Иван погружается в притворную задумчивость, — мама добрая душа, она готова простить почти всякого, а вот у Ирхмы твоя персона все еще вызывает большой скепсис, — он многозначительно, но больше шутливо подмигивает, — Но ей вообще очень сложно понравиться, так что не бери в голову. Уже пару недель они ведут тихую, если не сказать скрытную жизнь в той самой избе, постепенно восстанавливая силы, по большей части его, нежели Кощеевы. Вместе с тем — приглядываясь и привыкая к друг другу и размышляя над грядущими планами. И не только над планами — у Ивана теперь достаточно времени, чтобы пересобрать куски прошлого в единое полотно. — Получается, с его помощью Яга не столько одарила меня силой сколько…умножила ее? — в какой-то момент задумчиво протягивает он, прокучивая меж пальцев кулон с поблескивающим в лучах солнца камнем. — Да. Тебе ведь было шестнадцать тогда, верно? — Кощей получает кивок в ответ, — Думаю, они и так и так бы пробудились, тем паче ты провел детство в нави, подле шабаша. Более слабые силы, чем у других Прекрасных, скорее всего, ты бы не мог менять лиц без кулона, как и твоя мать, хотя, этого уже нельзя узнать достоверно, — рассуждает он — Учитывая то, каким образом Яга передала тебе силу, ей важно было ее увеличить, а для этого нужна была жертва, что окунула бы тебя во Тьму. — Ясно, — коротко отвечает юноша. Теперь все куски этого лоскутного одеяла заняли свои места. Нет, не было никогда в Яге никакого милосердия — она не позволила Елене оставить его в нави, не проявила снисхождение, не закрыла глаза. Яге только и нужно было, чтобы он своими глазами видел тяжесть материнского положения. Его решение занять ее место — это выточенное и подготовленное годами отчаяния решение. «Она рассчитывала, что Змей влюбится в меня без памяти, и она сможет крутить им как хочет, а в итоге вышло не так… И она уже не могла меня удержать, поэтому разыграла это представление, подогревала мои сомнения в нем, как в Князе, понукала поиски в подземелье… И как тонко, там слово, там слово, а результат-то какой! А еще попрекала, что только благодаря ей мать «всего лишь» в плену, а не мертва!!!» Шумно выдохнув, Иван резко поднимается с крыльца. — Вань? — с тревогой произносит Кощей, также поднимаясь с крыльца. Он уже знает этот взгляд, видел его в свете удара молний. — Я вернусь скоро, — Иван коротко оборачивается, — не переживай! И он действительно возвращается, выгуляв часть поднявшейся внутри злобы и боли, но не найдя полного утешения. Прошлое вернуть невозможно, в него не войдешь, изменив течение реки вспять. Показавшись на пороге дома, он молча подходит к Кощею, уткнувшись в плечо и опустив глаза, не желая показывать их красноту, выдающую все смятение и уязвимость его чувств с головой. Мужчина прижимает его к себе, утешающе поглаживая по спине. — Мне жаль, что все вышло так, — тихо произносит Кощей, и в ответ Иван еще крепче вжимается в него. — Я все равно… — «Я уже никогда не буду просто собой, я всегда буду хранить Прекрасную внутри, даже если не прикоснусь больше к кулону…», — не важно, — вздыхает он. — Меня не пугает твое прошлое, — протягивает Кощей, поглаживая мягкие кудри и ощущая как юноша подается за этими касаниями, — Я тоже совершал немало зла, куда больше, чем может показаться… Он и до этого замечал за Иваном немалую тягу к тактильности, но теперь она обрушилась на него целой лавиной теплоты, на которую Кощей не всегда знал, как реагировать. — Тебе не нравится? — уточняет Иван, когда в который раз на его мимолетное объятье и скользящий поцелуй в шею, Кощей реагирует заторможенно, словно размышляя — стоит ли отвечать лаской на ласку. — Нет, — спустя долгую паузу задумчивости отвечает мужчина, — я просто не привык. Где-то в глубине его души робко поднимал голову тот, кто жаждал ласки и нежности, сам тянулся за ними, пока не понял, что цена будет слишком высока, и лучше не входить в неоплатные долги. Но теперь все было иначе — ничто не продавалось и не покупалось, не вымаливалось и не откупалось. Однако один вопрос все еще висел меж ними незаметным, но отчетливо упрочнявшимся день ото дня напряжением. Кощей видел его переливы в топазовых глазах, ощущал в затухающих прикосновениях кончиками пальцев. Но ведьмак не начинал этот разговор сам — не столько из гордости и страха навязаться, сколько из упрямого желания получить откровенное и действительное подтверждение своей значимости для возлюбленного. Его терпение, стоящее, к слову, определенного усилия, вознаграждается — Кощей долго смотрит за тем, как он прибирает стол после очередной трапезы, а потом, порывисто поднявшись с места, подходит к нему, подхватив за ладонь и усадив на лавку. — Вань, я…я знаю, что я не самый простой человек. И ты преступно мало знаешь обо мне, а многое из того, что знаешь, выставляет не в лучшем свете. Я нелюдимый, привык к одиночеству часто нуждаюсь в нем, мне трудно проявлять свои…чувства, мне тяжело доверять другим. «Интересное перечисление», — внутренне усмехается юноша, но слушает внимательно, ибо не сколько видит, но ощущает, что эта речь дается волхву нелегко. Но на деле он не подозревает, насколько нелегко — Кощей вынашивал, это, вроде бы простое и само собой разумеющееся теперь предложение несколько ночей, пока Иван безмятежно и крепко спал, прильнув к нему. «А если он откажется?», — прикусывал губу бывший волхв, осторожно поглаживая мягкую щеку. При мысли об этом в грудь пробирался неприятный, склизкий холодок. — Но с тобой…с тобой мне хотелось бы быть, я очень давно не ощущал подобных чувств, — сглотнув, теперь он берет руку юноши в свои ладони, и тот подмечает, как непривычно холодны ладони Кощея, — И вместе с тем, я не хочу отказываться от своих предыдущих планов. — Да, о которых, к слову, я тоже преступно мало знаю, — Иван не удерживается от того, чтобы выразительно поднять брови. — Да, — рассеяно кивает Кощей, — не знаешь… Я хочу попробовать найти свою родину, место, откуда я, быть может, таких же как я…если они еще есть. Хотя бы примерно, я устал быть деревом без корней. Это далеко, у меня почти нет никаких точных знаний, только воспоминания, и все равно, это очень важно для меня. Придется далеко плыть, за море и дальше. И быть может…ты хочешь отправиться со мной? — наконец произносит он, ощущая, как сердце ускоряет свое биение, а рот помимо воли дергается в неловкой улыбке. — То есть ты хочешь, чтобы я просто пошел вслед за тобой непойми куда искать непонятно что? За тридевять земель от дома? Пропав не понятно на сколько лет? — белесые брови выразительно приподнимаются. — Да, — медленно кивает Кощей, ощущая, как все в груди покрывается паутинкой холода. «Боги, конечно он не согласится! О чем я только думал, это так глупо…с чего бы ему бросать все здесь! Ради чего, ради меня?», — быстро мелькает в его голове, — «Что я вообще предлагаю ему?!» И, прежде чем лицо Кощея окончательно каменеет, привычным образом скрывая все чувства за непроницаемо-ровным выражением, Иван разводит губы в широкой и лукавой улыбке. — Дурачок, — он подается вперед, крепко обнимая мужчину, — лицо у тебя конечно было, — и в компенсацию своей маленькой выходки, призванной компенсировать мучившую его неопределенность, он покрывает щеки и шею Кощея короткими поцелуями, после заключая в крепкое объятие, — Конечно я хочу отправиться с тобой! — Ты серьезно? — Да, я серьезно! Я должен служить Князю Тьмы, но его не видно на горизонте, что очень удобно для моего проклятия, и Яга больше к когтю не дернет, — алые губы расходятся в лукавой улыбке, — Это будет целое приключение, увидим страны заморские! И кроме того, не знаю каких ты там чувств давно не испытывал, но я люблю тебя, Кощей, — поясняет Иван, все еще наблюдая в лиловых глазах вопросительную настороженность, — если ты вдруг забыл об этом маленьком факте. «С ним таким шутить не стоит», — сетует юноша на свою прорвавшуюся колкость. — Рэн. — Что? — переспрашивает Иван, не вполне понимая эту короткую, словно трель птицы, реплику. — Мое настоящее имя — Рэн, — поясняет Кощей, и звучание этого признания оседает в теле будоражащими мурашками, — И я тоже тебя люблю, — едва слышно добавляет он, касаясь поцелуем приоткрытых губ напротив. Это признание произнесено столь тихо, что Иван едва ли слышит его, скорее чувствует в подрагивающих кончиках пальцев на своей спине. Какой безделицей были эти слова раньше — ведьмак произносил их сам не один десяток раз не ощущая внутри ничего, кроме безразличного холода и скуки. А уж сколько раз говорили ему, и считать смешно было, в лучшем случае эти признания вызывали снисходительность, а чаще — отторжение. Но сейчас все внутри Ивана поднялось и сделало кувырок. Прикусив губы напротив, он не удерживается от тихого стона, ощущая, как нахлынувших чувств становится почти слишком много для его тела. — Но мне нужно сделать еще пару дел, предупредить и подготовить маму, — произносит он, на мгновение отстраняясь и заглядывая в лицо мужчине, на чьи колени уже успел перебраться. — Да, конечно, — кивает тот, заправляя ему за ухо выбившийся золотой локон, — у меня тоже осталось еще одно важное дело. Некому было научить Кощея прощаться — он научился лишь сбегать, так, как раньше сбегали от него, стыдливо оставляя за спиной ненужным грузом, или отшвыривая как изжившую, потерявшую пользу вещь. Поэтому с каждым шагом, приближающим к капищу, волнение предательски поднимало голову, пусть ничто и не выдавало его со стороны. «Интересно, пропустит ли вообще…», — размышляет мужчина. В его сердце было недостаточно тьмы, чтобы окончательно разочароваться во всем, но и недостаточно света, чтобы оставаться в этом месте — в конце концов, он был просто человеком, пусть и обладающим потаённым знанием о сплетающих этот мир нитях. Граница расступается, позволяя ступить на другую сторону. Он подозревал, что Плаша и Ярослав поделились своим открытием с остальными, но по изумленным взглядам и восклицаниям, особенно среди младших, становится ясно, что дело обстоит сложнее. — Давайте соберемся на совет, — произносит он, оглядываясь вокруг, и, не дожидаясь возражений и уточнений, следует к кругу безмолвных идолов, в последний раз занимая в нем свое место. Волнение в груди постепенно утихает, уступая место спокойной сосредоточенности. — Я больше не могу быть верховным, — произносит он, когда все собираются в кругу и испытывающе смотрят, ожидая объяснений и оправданий. — Верховный меняется после гибели предыдущего, — резонно возражает Лад. — Все так. И для меня это значит вечное бремя. Я не готов больше его нести. — А что думают об этом Боги? — раздается скептический смешок. — Думаю, если бы боги хотели что-то сказать, они бы давно это сделали, — с легкой усмешкой возражает мужчина, — полагаю, нам пора принимать свои решения. Да и медальона больше нет, не думаю, что обряд сработает. — Ты точно уверен в этом решении? — поджимает губы один из волхвов. — Как ни в чем прочем в своей жизни, — кивает он. — Проголосуем? — спустя еще одну затянувшуюся паузу в конце концов предлагает Плаша. Верховный, намеревающийся покинуть свой пост, с молчаливого одобрения остальных в голосовании не участвует. Каждый пишет имя выбранного, куски пергамента ложатся в чашу, которую потом передают в руки того, кого пока еще считают верховным. — Ярослав, — прочитав и пересчитав имена, он озвучивает выбранного. «Что ж…», — со смятением думает мужчина, не ощущая права вмешиваться и навязывать свою точку зрения и одновременно едва ли считающий подобный расклад лучшим. Но Ярослав удивляет его, как, впрочем, и он его — ибо тот с напряжением ожидал, что верховный если не выскажет свое слово, то окинет его таким выразительным и насмешливым взглядом, что всем сразу станет ясно все, что он думает. Однако они лишь смотрят друг другу в глаза с глубокой и вкрадчивой сосредоточенностью — как два хищника, знающие силу друг друга, но отказывающиеся вступать в драку. — Знаешь, ты был прав, — медленно начинает Ярослав, переводя взгляд от бывшего верховного к кругу вокруг костра, — Я не умею принимать тяжелых решений. А еще… — он на мгновение запинается, но все же продолжает, — Не уверен, что из меня выйдет хорошая ведущая рука для всех нас. Та стычка в избе погрузила его в глубокие и весьма неприятные размышления, в которых слои правды о себе отдирались от кожи со щиплющей сукровицей. Однако в конце концов в этом была и доля освобождения — долго стоя напротив зеркала в бане, он всматривается в свое лицо, прокручивая в голове воспоминание за воспоминанием. «Если я прав о нем», — вздыхает Ярослав, — «Выходит, что он прав обо мне…». — Но одно неудобное решение как верховный волхв я все же приму, — и сейчас, стоя в кругу равных себе, он поворачивает голову к Плаше, — Я рад, что вы готовы довериться мне, но она сможет позаботиться о капище куда лучше. — Что?! — восклицает ведунья с искренним удивлением, — Я же женщина! «Такого никогда не было!», — мелькает в ее голове, — «Только у ведьм!» — Я думаю, что так будет правильно, — вздыхает Ярослав, и его лицо трогает печальная улыбка человека, который получил желаемое в тот момент, когда окончательно осознал его невозможность и, самое главное, ненужность для себя, — Я всю жизнь хотел быть верховным, но едва ли это пойдет на пользу и мне, и капищу. Когда-то мы были против того, чтобы брать девочек в учение в принципе, но теперь все привыкли. Привыкнут и к этому. По кругу бегут разговоры, начинается активное обсуждение — вопрос немаловажный, способный изменить очень, и очень многое. «С ними все будет в порядке», — думает покинувший их, осторожно и едва заметно отступая из круга и ощущая как в груди разливается мягкое тепло, ощущение того, что все наконец происходит правильно, — «Они справятся». Сначала шаги приводят мужчину к дому вокруг дуба на краю капища. «Ничего не трогали», — с екнувшим сердцем осознает он, проходя внутрь, — «Все по-прежнему». Вещей, которые нужно забрать, совсем немного — кое-что из одежды, пара личных амулетов и несколько редких трав, что могут пригодиться в пути. Уже бывший хозяин медленно обходит свой дом, поднимается на второй этаж, гладит дубовые перила, в последний раз бросает взгляд из подчердачного окна на виднеющийся круг идолов. После он идет к пруду. — Обиделся, да? — с печальной улыбкой протягивает он, когда лебедь, покачивающийся на воде, демонстративно отворачивается в другую сторону, — Имеешь полное право… Вздохнув, мужчина опускается на траву, и некоторое время тишину вокруг прерывает лишь цокот насекомых в траве. — Прости меня, — наконец начинает он, — ты очень мне дорог. А я оставил тебя. И ты ждал, а я не сказал, что не вернусь. Это называется предательством и это очень малодушно, а ты никогда меня не предавал. Я не могу тебя забрать — точнее могу, но это было бы неправильно и глупо, ты бы мог заболеть или раниться в пути. И поверь, я правда не хочу тебя оставлять, но так будет лучше для тебя. В капище о тебе всегда позаботятся, не обидят, всегда будут вкусно кормить и пускать зимовать в дом. В середине этой речи лебедь все-таки разворачивает к нему свою шею, постепенно подплывая ближе к берегу. — Иди сюда, — сглотнув вставший в горле комок, он приманивает птицу, подхватывая на руки и мягко, но крепко обнимая, — Хороший мой… Пальцы до боли привычным жестом скользят меж белых перьев, и когда длинная шея обнимает его шею, в горле встает ком. Когда он наконец отпускает птицу обратно на воду, то наконец замечает Плашу, что наблюдала за ним со стороны. Их глаза встречаются, и в течение нескольких мгновений они смотрят друг другу в глаза. — Я никогда не был тебе таким хорошим другом, как ты была мне, — наконец мужчина произносит неутешительную для себя правду. Ведунья набирает полную грудь воздуха, и в голубых глазах мелькает влажный блеск. — Иди сюда, дурак, — хрипло произносит она, делая шаг навстречу, — Я все еще твоя подруга! Они встречаются в объятии — взаимно крепком, приносящим облегчение. — Не пропадай, — шепчет Плаша, — даже за тридевять земель можно свидеться через правильное зеркало! Мне понадобятся твои советы! — Как я могу отказать верховной, — улыбается он, получая за эту мягкую колкость шутливый тычок под ребра. Этим вечером бывший верховный переходит границу капища с легким сердцем, ощущая себя не беглецом под покровом ночи, пытающимся убежать от своей судьбы, а тем, кто наконец смог заглянуть в ее глаза. «Вот что значит…быть свободным», — думает он, поднимая глаза к чистому звездному небу и чувствуя, как в груди расширяется тепло, — «Выбрать быть свободным».