Обратный ход

Кощей, прикрыв глаза, глубоко вдыхает соленый морской ветер — давно забытый запах, поднимающий самые разнообразные воспоминания. Сердце его в равной степени было полно и предвкушением и тревогой, но он пропускал их через себя, предпочитая считать естественным следствием своего поступка, а не муками совести. «Да, нормально, что я частенько думаю, что да как там», — размышляет Кощей, и постукивая пальцами по поручню деревянного помоста, отделяющего его от шумных волн, — «Но так долго этого хотел, не удивительно, что все ощущается…странно». Он сам отринул все что имел, и сделал это осознанно, со всей присущей своему характеру скрупулёзностью. Он больше не был волхвом, не был верховным, и в этой толпе никто не знал его имени, а совсем скоро он окажется далеко-далеко. Однако нет-нет и мелькали в голове размышления о том, как его оставленная птица — хорошо ли о ней заботятся после скоропостижной гибели хозяина? Сильно ли горюет Плаша, находит ли утешение? А Иван — все ли в порядке с ним? Кощей полагал, что приложил все усилия, чтобы ведьмак мог без проблем вернуться в навь, но нет-нет да и всплывали в голове мысли о неугомонной кудрявой голове. Однако его размышления прерывают. — Да, — он оборачивается, обнаруживая перед собой женщину, сразу различая в ней ведьму под мороком — Отличный вид, неправда ли? — Что ты здесь делаешь? — хмурится Кощей, и все его тело сразу подбирается в напряжении, готовности отражать удар, — Ты получила все, что хотела. … — Не стоит, — он, стоящий над хладеющим телом Князя, резко оборачивается, — Ты думала, я не узнаю, что ты опаиваешь меня его руками? — холодно добавляет Кощей — «Если она будет думать, что Ваня следовал ее указаниям, то перестанет подозревать его и он будет в безопасности, хорошо бы…» — Это была просто предосторожность. Не принимай близко к сердцу, — голос ведьмы — елейный сладкий мед, но он на это не купится. — Каждый из нас получил свое, — твердо произносит Кощей, — Ты пожрала то, что осталось от Чернобога, твои силы и так получили значительную подпитку! — Вполне, — кивает она, — а с чего ты взял что я вообще-то что-то задумала? — невинно протягивает Яга, кивая на оберег на его груди, — Хотела забрать его, но если ты передумал действительно исчезнуть, могу и оставить… «И что ее сюда принесло?», — с тревогой думает бывший волхв, коротко оглядываясь — они у пристани, на людном месте, вряд ли Яга затеет здесь драку. — Да, — кивает женщина, и ее губы изгибаются в досадливой усмешке, — Но в этот договор не входило, что ты лишишь меня Прекрасного. — Что? — Иван почти что мертв. Уснул беспробудным сном, — с досадой поясняет ведьма. — Не вполне понимаю, о чем ты. — Прекрасные не должны влюбляться невзаимно, это смертельно для них. — Опасаешься смерти Ивана? — он стремится не выдать удивления и вспыхнувшей в груди тревоги, — Удивительно, что ты так о нем печешься…он ведь не Прекрасная, — и губы Кощея расходятся в выразительной усмешке. — Связь меж ним и сестрой крепка, — морщится Яга, — крепче, чем тебе кажется. Но все это не важно, — она подходит к нему вплотную, будто ища в его лице и глазах ответа на свое вопрошание, — Даже если я приволокла бы тебя обратно силой, все бесполезно, если в твоем сердце нет к нему чувств, — и он слышит в речи ведьмы отчетливую, ничем не прикрытую досаду. Развернувшись на каблуках, женщина уходит прочь, быстро растворяясь в снующей толпе. «А если есть, это было бы чудесной возможностью заманить меня в ловушку», — размышляет Кощей, провожая ее взглядом, — «Ибо едва ли она действительно переживает… Хотя…терять ведьму шабаша вряд ли в ее интересах». — Когда следующий корабль? — вопрошает он, пройдя несколько шагов вдоль пристани. — Да через пару седмиц. — А сколько их будет до первых холодов? — Да будут еще, — мужик чешет затылок, — До самого вересеня ходить будем! — Ясно, спасибо, — кивает Кощей Этой ночью бывший верховный волхв не спит — проникает привычным образом в межмирье, добирается до моста к Смородине, но не находит того, кого ищет. «Он не мертв», — думает он, с тревогой понимая, что будь с Иваном все в порядке, он легко бы вытянул его в межмирье или нашел след перехода, — «Но с ним определенно что-то не так». Пространство, отделяющее мир людей от мира духов, обширно, и он бродит по нему очень долго, заглядывая во все возможные закоулки, в которых мог бы обнаружить замершую и замерзшую душу, пока наконец не натыкается на тонкую золотую прядь волос, стелющуюся по земле вдаль. «Ага! Похоже на то!», — Кощей следует вдоль волос, пока не переходит в дальнюю часть межмирья, где и не бывал никогда — здесь теплее, чем в других местах, и почти нет островков снега. Однако приблизиться ему не позволяют — за несколько аршинов до свернувшейся в цветах фигуре по щекам резко ударяет порыв колючего ветра. Перед ним возникает женщина — высокая, с тонким, изящным станом, длинными, вьющимися волосами. — Кто вы? — уточняет Кощей, узнавая знакомые черты в бледной, сотканной из света фигуре. — Хранительница рода, — и женщина делает шаг к нему, — А ты, верно тот, кто сгубил последнего из нас? «Так, это плохо», — мелькает в голове Кощея, — «С таким сильным духом на его земле не потягаешься» — Нет, — качает головой он — В смысле да, но я не намеревался причинить какого-то зла специально. — Он предназначался другому, — холодно произносит ведьма, с досадой оглядывая его лицо, — Все должно было быть иначе. Уходи. Здесь ты не вернешь его к жизни. — А в мире действительном? Однако ответа от Прекрасной он не получает — только хмурый, злой взгляд исподлобья, который, тем не менее, внушает некую надежду. — Он сейчас в Холодной долине. «Да какая мне вообще разница?», — очнувшись, размышляет Кощей, меряя шагами небольшую комнатенку, в которой считал дни до отплытия своего корабля, — «Я сделал все, что он просил! Он смог освободить мать, никто и носу не подточит к его истории! Это не моя вина, я не знал и я… Я даже не знаю…», — остановившись на мгновение, он бросает взгляд в маленькое зеркало, висящее на стене. Оно отражает смятение и волнение. «Я не знаю», — Кощей морщится, растирая лоб ладонью, — «Я даже не знаю, что я чувствую к нему в действительности!». Спустя пару дней торговый корабль, что плывет через море к дальним землям, отправляется в свой путь без него. А он движется в сторону нави, пока наконец не добирается до той самой Холодной долины. Хотя Елене это и не нравилось, Яга настояла на том, что оставлять Ивана в его пограничном состоянии в сырой Пустоши небезопасно, а холод куда лучше сохранит пусть все же и живое, но бессознательное тело. «Безответная влюбленность…», — размышляет Кощей, подбираясь к хрустальному помосту, на котором был бережно уложен Прекрасный. Иван выглядит куда бледнее обычного, но, опустив ладонь на его грудь, спустя тревожное ожидание Кощей все-таки чувствует слабое, едва ощутимое биение сердца. «Я не многое знаю о Прекрасных…», — сглотнув, мужчина опускается над спящим, — «Но это должно помочь». Прикрыв глаза, он осторожно касается своими губами прохладных губ спящего. Проходит несколько минут, но ничего не происходит. Кощей испытывает странное чувство, в котором есть и оттенок облегчения — значит, он все-таки смог сохранить свое сердце при себе. И одновременно всполох глубокой тревоги — а что же теперь делать? Что может спасти Ивана, если не это? — Явился все же, — хмыкает знакомый голос за спиной. — А разве ты не на это рассчитывала? — обернувшись и наткнувшись взглядом на Ягу, мрачно переспрашивает Кощей. — Я рассчитывала на то, что это ты влюбишься в него без памяти, — хмыкает ведьма, досадливо цокая языком, — Но оказалось, все наоборот. Поэтому буду рада если ты все-таки что-то придумаешь. — А сестрица его где? — нехорошо щурится Кощей, — Что не печется о брате, попавшем в беду? — На что-то намекаешь? — Яга коротко скалит зубы. — Быть может, — сухо отвечает Кощей, — Можешь что-то сделать с этим? — она явно обходит острую тему, кивая на спящего юношу. «Я…», — и Кощей тоже переводит взгляд на ровные черты, вновь ощущая смятение — «А могу ли? Мне казалось, что поцелуй должен помочь, так в чем дело? В том, что на самом деле мои чувства недостаточны?». — Почему ты не предупредила? — Кого? Его или тебя? — фыркает ведьма, перекрещивая руки на груди, — Он был предупреждён и не раз, да разве слушал? Считал, что умнее всех, вот и поплатился… — Зачем это вообще было нужно тебе? Подталкивать его ко мне? — Полагала, что проникшись Тьмой в его лице, ты предпочтешь остаться здесь, но покинуть капище, и тогда на стороне нави будет весомый союзник, — пожимает плечами Яга. «Нужно проявить терпение», — думает она, наблюдая за тем, как мужчина, осторожно подхватывает тело с хрустального помоста, — «Он настороже, но ничего, всему свое время… Надо лишь добавить пару необходимых штрихов». — Родня навещает его время от времени, достаточно часто. Я оставлю морок до того момента, пока ты что-то не придумаешь. «А ты так уверена, что придумаю?», — внутренне огрызается Кощей, провожая ведьму недовольным взглядом. Однако Яга, к его неудовлетворению, права — он действительно намеревался, но дни шли за днями, и едва ли что-то толковое выходило. Его сил было недостаточно. Остается последний и самый неудобный вариант, ставящий Кощея перед неутешительным выбором — вернуться в капище и попробовать присовокупить к своим возможностям силы других волхвов. Но это значит раскрыться, упустить возможность, которую он выжидал так долго, к которой стремился всем своим существом. «Ваня…», — вздохнув, Кощей опускается на край постели, — «У всего есть цена, почему же у моей свободы такая высокая?», — он невесомо поглаживает бледную, прохладную кожу, — «Почему я всегда стою перед вечным выбором — кто-то другой или я? И почему я еще здесь…что держит, долг? Свой я тебе отдал… Вина? Да, но разве я могу быть виноват в чужих чувствах?». Когда он был вдалеке, деятельно стремящийся к своей цели, отринуть прошлое было не сложно. И куда труднее было отвязаться от воспоминаний, когда бессознательный Иван был так близко. Вот — и в голове всплывает сонное лицо, юноша растирает глаза руками, недовольно, но больше в шутку бурча, что мог бы поспать чуть больше, если бы не вереница поручений. Вот — Иван убегает от лебедя, огрызаясь, и идеальные черты искажаются злостью, вызывая у него усмешку. Вот — ведьмак лежит на его груди почти вусмерть пьяный, прижимаясь к нему и обнимая. Вот — Иван проходит мимо, встряхивая золотыми кудрями и оставляя за собой шлейф неведомого, но столь приятного запаха. Вот — и он прижимает к себе распаленное тело, и васильковые глаза смотрят на него разомлевшим, тягучим взглядом. Человеческое тепло, что он всегда отделял от себя, но к которому все равно успел привыкнуть за месяцы жизни бок о бок. Казалось, все это не значит много. Но так ли это было на самом деле, если он все еще здесь, все еще пытается вернуть Ивана в сознание? «Если у меня не получится… Что тогда?», — размышляет он, — «Я могу снова исчезнуть, но что будет с ним? Он проведет в таком состоянии…вечность?». Кощей все еще не был уверен, что готов рискнуть разделить свою собственную вечность с кем-то, но мысль о том, что из-за него этот юноша больше никогда не улыбнется, проведя жизнь в состоянии, подобном смерти, оседает в сознании терпкой, царапающей горечью. — Ты же очень опытный и талантливый ведьмак, — нависнув над лицом юноши, он проводит кончиком пальца по бледной щеке, — как тебя угораздило отдать свое сердце такому, как я? Обхватив лицо юноши руками, он касается его лба мягким поцелуем. — Я что-нибудь обязательно придумаю, — вздыхает мужчина, поднимаясь на ноги, выходя из избы: «Сначала можно попробовать просто вытащить что-то из капища… В крайнем уж случае, оправдание можно придумать и попросить остальных о помощи». И некому заметить, что спустя несколько минут волосы Ивана медленно начинают расти, постепенно опускаясь до плеч и ниже, а сам юноша, что до того лежал на спине, чуть поморщившись, сворачивается в клубок, нашаривая ладонью покрывало и сжимая его в комок, прижимает к груди. Спустя еще несколько десятков минут светлые ресницы вздрагивают, пока наконец Иван не открывает глаза. «Ого… Это ведь та изба?», — приподнявшись на локте, он оглядывается, пытаясь понять, где находится, — «Где мы были… Его изба…». Сев на постели, он растирает лицо руками — состояние странное, такое бывает, когда неосторожно уснешь днем и после с трудом просыпаешься. «И волосы еще эти…так отрасли! Неужели я спал так долго?!», — с недоумением думает Иван, проходясь грядой пальцев между прядей. Радует одно — волосы больше не выпадают серыми клоками, а переливаются привычным золотым сиянием. Поморщившись, он натягивает на плечи покрывало — его слабо знобит, хотя за окном разливается летнее солнце. «Интересно…», — рассеяно размышляет Иван, оглядываясь. Пол избы теперь испещрён рунами и неведомыми ему знаками, на столе разные банки и неопределенного вида амулеты, и вообще, все пространство указывало на некий суетный хаос. Его одиночество прерывается достаточно скоро. — Ты проснулся? — отворив дверь, Кощей с удивлением обнаруживает юношу не в постели, а за столом. — Наверное, — рассеяно отвечает Иван, тоже едва ли веря своим глазам, — А ты мне не снишься? Кощей, отбросив в сторону собранные травы, торопливо подходит к нему, укладывая ладони на лицо и разворачивая его в разные стороны. — Как ты себя чувствуешь? — он всматривается в зрачки, ощупывает лоб, не находя жара: «Так, вроде бы все в порядке…выглядит здоровым!» Иван от этих касаний невольно вздрагивает всем телом, и, подавшись назад, отстраняется. — Что-то не так? — Просто это знаешь, немного… — «Больно и унизительно, но я не в том положении, чтобы жаловаться…», — думает Иван, ощущая мучительно чувство собственной неполноценности, — Я знаю, что должен быть благодарен, учитывая, что ты… — он отводит глаза в строну, — вышел из тени и придумал что-то против этого проклятья. Сглотнув, он вновь переводит взгляд на собеседника: «Как я снова выгляжу в его глазах? Неудачник, который все время попадает в проблемы? За которого пришла молить мать», — и в этот момент, он не успевает подумать о том, что и его мать, и мачеха, и все прочие на всем белом свете, вообще-то не должны знать, что Кощей жив, — «И он наверняка знает все о моих чувствах…». — Только не надо жалости, ладно? — тихо добавляет Иван, — Я нормально чувствую себя. Ибо смотреть на лицо Кощея невыносимо — черты, что поедом съедали его в воспоминаниях, теперь так близко, протяни руку — и вот. Он должен чувствовать радость, но ощущает лишь расширившуюся горечь, что распирала грудь будто ветвистое дерево, пустившее в нем корни, вновь мешало дышать. — Я…я не жалею тебя, — серьезно произносит Кощей, ощущая от поникшего выражения лица юноши дискомфорт, — Так когда ты проснулся? — «Неужели просто из-за поцелуя? Но я ведь уже делал это!». — Да…недавно вот, — слабо улыбается Иван, — ты какое-то заклятие наложил, да? — он кивает на руны на полу. — Не то чтобы от твоего проклятья есть особые средства, — уклончиво отвечает Кощей, продолжая всматриваться в юношу, но теперь удерживаясь от прикосновений. — И сколько я спал? — Не так много, думаю несколько месяце…ты же слышал это? — настороженно произносит он, отчетливо различая сквозь отворенное окно несколько голосов. — Да, — кивает Иван. «Черт! Почему сейчас! Я же только что был в лесу, они что, с другой стороны подошли?» — Кощей узнает говорящих, и это не сулит ему ничего хорошего, — «Она же предупреждала меня!». … — Тебя не найдут, для всех ты действительно будешь мертвым, — хмыкает ведьма, разжимая ладонь, из которой выпадает обуглившийся оберег Белобога, — но учти, и все чары, что ты накладывал, падут — защитные или обережные… Нет ничего удивительного, что волхвы, считающие его мертвым, но знающие о его тайном пристанище, решили разведать избу, быть может, забрать полезное в капище. У Кощея ничтожное количество времени чтобы придумать оправдание, прежде чем на пороге появляются Ярослав и Плаша. Сначала дверь избы на пробу дергают, рассчитывая, что она заперта. Однако ручка легко поддаётся, распахивая вход в дом. Несколько шагов — и нежданные гости замирают. — Ты…ты!.. — шокировано произносит Ярослав, который рассчитывал увидеть в этой избе все что угодно, кроме ее хозяина. — Я, — произносит тот, поднимаясь на ноги. — Значит, ты жив? — голос волхва мрачнеет. — Как видишь, — не без пока хорошо скрываемого раздражения подтверждает Кощей. Плаша, наконец отмерев, бросается вперед, заключая его в объятие, крепко сжимая и ощупывая, словно желая убедиться, что перед ней не морок. — Кощей, я глазам своим не верю! — шепчет она, и радость, вспыхнувшая в голубых глазах, отзывается у ее друга чувством, весьма близким к стыду, — Как?! — И этот при тебе, — еще мрачнее произносит Ярослав, кивая в сторону юноши, — Очень хочу услышать, что ты наплетешь в свое оправдание! Иван же в ответ на это подхватывает копну волос в руки, нервно проводя по ней ладонью, будто бы так можно скрыть ее вопиющую длину. И, прежде чем Кощей успевает открыть рот, чтобы выдать наспех сложенное в голове оправдание, его прерывают: — Это ты! — внезапно произносит Плаша, всплескивая руками, — Ты приходил тогда! Ты и есть Прекрасная! Или Прекрасная и есть ты?! «Кулон такой же на шее! И родинка!», — думает она, отстранившись от Кощея и невольно разглядывая юношу вблизи, — «А волосы точь-в-точь, и сияют так же! Да у них же и лица почти одинаковые!» В ответ на это Иван замирает, пытаясь судорожно подобрать ответ. Он молчит, разумно полагая, что ляпнуть глупость слишком опасно. Но лицо его выдает скорее растерянность, чем удивление или возмущение. Будь ведьмак в лучшем расположении духа и тела, смог бы изобразить должное выражение лица, отшутиться, выдать подходящую реплику, но не сейчас. Васильковые глаза бегло, слишком быстро обращаются к лицу мужчины рядом, словно ища поддержки и защиты. — Очень интересное предположение, — будничным, абсолютно ровным, если не равнодушным тоном произносит Кощей. Вновь повисает молчание, и его секунды — вязкая смола. — Ах ты сволочь! — первым отмирает Ярослав, чья интуиция его не подводит, — Интересное предположение! Ты хоть понимаешь, что ты сделал?! — Я понимаю, — коротко поджимает губы Кощей, — Успокойся, Ярослав. — Не смей говорить мне успокоиться! — почти рычит мужчина, и, порывисто бросившись вперед, подхватывает Кощея за грудки, впечатывая в бревенчатый брус с такой силой, что валится утварь с полок. — Ты хоть знаешь, что мы все пережили! Все считают тебя мертвым, все в разброде! Младшие в страхе, некоторые до сих пор плачут по ночам и не только! А ты значит тут с ведьмой-перевертышем развлекаешься, как ни в чем не бывало! Все эти обвинения — неприятная полуправда, и Кощею нечего на нее ответить, поэтому он молча слушает, наблюдая как в серых глазах вспыхивает пламя ярости. Но внутри скорее копится раздражение, чем чувство вины, к которому стремился воззвать волхв. — Как ты посмел вообще! Что, решил просто сбежать со своим любовничком, использовав убийство Князя как предлог?! Это его идея была или твоя?! Ведьмак разум спутал?! Да какой из тебя верховный! — и в этот момент одна из ладоней Ярослава взлетает в воздух, отвешивая мужчине, прижатому к стене, звонкую и сильную пощечину. Чувства, бурлящие в волхве, выходят за край — узнав о гибели Кощея он был шокирован, отказываясь верить в произошедшее. Нет, такого просто не могло быть — их верховный слишком умен и хитер. Но дни шли, и тлела надежда на то, что Кощей со своим спокойным лицом и чуть насмешливой улыбкой вновь перейдет порог капища. За шоком пришло чувство вины и сожаления — совет должен быть рядом со своим верховным, так где был каждый из них и он сам, когда Кощей столкнулся с Тьмой, которой не смог противостоять? Не смогли спасти, не смогли помочь, и даже хоронить им было нечего. «Я действительно не самый лучший волхв», — с досадой думал Ярослав, наблюдая за одиноко плавающим в пруду лебедем, — «И даже если я был прав об этой ведьмачьей твари, что толку? Не смог убедить!». Но все сожаления, все горевания были ошибкой — жив и цел их верховный, и в свою очередь, ни о чем не сожалеет, спутался с той самой Тьмой, соблазнился, предал. — Какой из меня верховный, — медленно повторяет Кощей, потирая стремительно алеющую от удара щеку. Плаша, предчувствуя неладное, пытается броситься меж двух мужчин, но Кощей пресекает это, и ведунью отталкивает к стене волной — не сильной, но весьма показательной. От нее же несколько банок падают с полок, перекатываясь по полу. Вокруг двух мужчин возникает круг темного пламени в половину мужицкого роста. Иван смотрит на это во все глаза: «Это же!..» — с удивлением думает он, — «Не может быть, откуда он умеет так?». Ярослав, оглядевшись, намеревается дать отпор, но даже взмаха рукой не успевает сделать — зло усмехнувшись, Кощей щелкает пальцами, и темные путы обхватывают волхва за лодыжки, заставляя упасть. — Ты всегда хотел быть на моем месте, но ты не умеешь принимать неудобные и неприятные решения, Ярослав, — Кощей возвышается над прижатым к полу мужчиной, — Ты всегда хотел всем нравиться, быть самым правильным и самым хорошим, — голос его звучит холодно и глухо, будто шипение раззадоренной донельзя ядовитой змеи, — И знал бы ты, как ты меня достал этим до кишок! И своим вечно недовольным лицом! Говоришь, что из меня скверный верховный?! — Худший из всех возможных, — морщится Ярослав, всеми силами стремясь вырваться и норовя лягнуть оппонента ногами, — С таким и Князя Тьмы не надо! — Они же убьют друг друга! — тем временем восклицает Плаша, растерянно мечась из стороны в сторону, но едва ли может подступиться к темному, пульсирующему кругу. — Кощей убьет его, — утоняет Иван, более чем уверенный что перевес в силе совсем не на стороне Ярослава. «Ладно, чего уже мне терять!», — думает он, и, прикрыв глаза, позволяет волосам расти дальше, расстилаясь по полу. — Так вот, Ярослав, — ладонь Кощея опускается на горло мужчины, пока не сжимая, а только сильнее вдавливая в пол, — Быть верховным — это значит решать, что делать в голодный год, когда ты знаешь, что зерна в селениях на всех не хватит, и ты не сможешь помочь всем! Когда наступает мор, все обивают пороги, просят тебя помолиться, ты взываешь к Богам, а они молчат! Когда князья приносят тебе склоки, и каждый хочет от тебя своего, а ты всегда меж молотом и наковальней! И ты ничего не знаешь о том, как мне приходилось все эти годы! — Тебе дали высшее благословение, и как ты с ним обошелся?! — сипит Ярослав, — Ты думал только о себе! — А кто меня спросил, нужно ли мне это благословение? — наклонившись к самому лицу собеседника, цедит сквозь зубы Кощей, — Вам всегда было все равно, что я думаю и чувствую на самом деле, ведь служение важнее всего! Главное, чтобы дело свое делал! Я всю жизнь должен был думать о ком угодно, кроме себя! — и его ладонь невольно сжимается на горле Ярослава, — Мне надоело!!! В этот момент его отвлекает громкий звон — то золотая прядь смахивает вереницу посуды, что падает недалеко от вцепившихся в друг друга мужчин. — Остановись, — тихо произносит Иван, когда шум осколков затихает. Повисает напряжение, сродни тому, что возникает в воздухе перед ударом грозы. Кощей оборачивается на Ивана, стоящую рядом Плашу, а после переводит взгляд на лицо Ярослава, искаженное яростью и страхом, и поморщившись, отнимает ладонь от его горла. Поднимется на ноги, щелкает пальцами, и окружающее их темное пламя оседает на пол черным пеплом. — Я думал, что нам нужно опасаться нелюдей, — Ярослав, поморщившись и отползая на локтях в сторону, косит отчетливо неприязненный взгляд на стоящего неподалеку юношу, — А оказывается, наш самый главный враг был всегда рядом! — Он нам не враг, — жарко возражает Плаша, — Просто всем нам надо успокоиться и поговорить! — она нагибается, подхватывая Ярослава за локоть и помогая подняться. «Наверняка всему есть причина», — думает ведунья, неизменная в своей вере в лучшее в людях. — Да о чем здесь разговаривать?! Разве ты не видела все своими глазами?! — в бессильной злости восклицает Ярослав, заходясь кашлем, — Не слышала, что он говорил?! «Верно», — как ни парадоксально, Кощей согласен с ним, — «Здесь не о чем больше разговаривать. Я хотел обставить все гладко, не создать для себя еще больших проблем и неудобных разговоров, но пошло оно все к чертовой матери!». — У меня нет объяснения, — спокойно произносит он, но бьющая на висках вена выдает и его напряжение, — Кроме того, я не собираюсь возвращаться в капище. И да, Ярослав прав — я действительно просто воспользовался случаем, чтобы исчезнуть. Было что-то болезненное, тревожное и зудящее в том, чтобы вот так раскрывать правду во всей неприглядности. Однако вместе с тем и освобождающее — вскрытие нарыва, что нагнаивался годами, травил изнутри по капле каждый день. — Но… — Плаша замирает, и ее лицо искажается тревожным, почти болезненным недоумением, — но почему? Иван ощущает себя донельзя неловко и растерянно — напряжение меж волхвами так высоко, что и вздох этим заряженным воздухом сделать непросто, и даже его присутствие отошло на второй план. — Потому что знаешь, о чем я жалел все эти годы? — устало произносит Кощей, — Что в тот день, когда покидал капище, отрекшись от ученичества, я не проигнорировал то чертово видение и вернулся! А потом жалел, что протянул руку за оберегом! — Ясно, — едва слышно произносит Плаша вздрогнувшим голосом. — Пойдем, — Ярослав кладет руку ей на плечо, — И как Боги могли выбрать тебя! –шипит он напоследок Кощею сквозь зубы. — Как видишь, Боги не очень умны, — огрызается тот. Ярослав бросает на него еще один полный ярости взгляд, такой же достается и Ивану. А Плаша, кажется, с трудом понимает, что сейчас происходит — на лице застыла немая маска, голубые глаза влажно поблескивают. «Вот это да…», — думает Иван, переводя взгляд с затворившейся за волхвами двери на перевернутую лавку, разбитые плошки и их рассыпавшееся на пол содержимое, — «Такой разгром, и я никогда не видел Кощея таким взбешенным!». «Боги… Боги никогда меня не любили», — тем временем думает тот, — «Я разве что их любимая игрушка, которой они подкидывают проблему за проблемой и наблюдают!» Он косит взгляд на Ивана, который, подхватив с пола один из осколков, обрезает мешающуюся косу, откладывает ее в сторону, а после, оглядев избу, так же выходит во двор. «Хах, еще бы», — коротко усмехается Кощей, отказываясь признаваться, что в этот момент сердце тревожно екнуло, упав куда-то к пяткам и дальше, — «Он же влюбился в идеального и степенного верховного волхва…». Он проходит к столу, и, сев на лавку, роняет голову на сложенные локти. Резкая усталость разливается во всем теле, и почти бессонные ночи, которые он провел, пытаясь найти способ вернуть Ивана к жизни, тоже дают о себе знать. Но спустя всего час юноша возвращается, и становится ясно, что покидать бывшего верховного он и не собирался. — Ты не ушел? — не без удивления уточняет тот. — А ты хотел бы, чтобы я ушел? — приподнимает бровь Иван, ставя на стол корзину с собранными лисичками и кувшин с водой. «Я скорее о том, что удивлен, что ты остался», — думает Кощей, наблюдая за тем, как юноша подхватывает уцелевший горшок с небольшим количеством муки, — «После всего, что видел и после всего, что понял обо мне». — Нет, — качает головой Кощей спустя паузу, длина которой вполне позволяла Ивану думать, что ответа он уже и не получит. «Сильный и резкий всплеск», — вместе с тем думает он, растирая виски и ощущая, — «Теперь еще пару дней будет погано». Темные силы могли дать многое, но немало и забирали — нужно было платить либо собой, либо возносить жертву, и сейчас он ощущал последствия вспышки своей ярости. Иван тем временем высыпает в миску муку и добавляет к ней воду. — Пирог? — удивленно уточняет мужчина, когда понимает, что именно делает ведьмак. — Когда все идет донельзя плохо, пирог никогда не бывает лишним, — и губы, к которым пока все еще не вернулся былой насыщенный цвет, расходятся в слабой улыбке, — Так мама всегда говорит. Да и есть хочется просто-напросто. — Как она? — рассеяно уточняет Кощей. — Ну… Пока я не стал погружаться в этот бесконечный сон, было хорошо, — Иван едва заметно усмехается, — Ничего, когда она узнает, что со мной теперь все в порядке, то все быстро войдет в свою колею. Он всматривается в тесто в миске — мягкое и теплое. — То колдовство, что ты использовал сегодня. Оно ведь совсем не светлое. Ведьмовское, — медленно протягивает юноша: «Это магия Яги… Я вообще никогда не видел, чтобы кто-то использовал подобное кроме нее» — Ты ведь знал, что Змей подослал меня, верно? Потому что Яга тебе рассказала? — Да, — отпираться нет ни смысла, ни сил. — И это просто было вашим с ней совместным планом? Вы оба хотели избавиться от Князя? — Да, — так же вторит Кощей, наблюдая за тем, как Иван добавляет к пока слишком липкой массе муку. Он ожидает от юноши другой реакции на все эти признания — что миска с тестом полетит в его лицо, довершая прочие невоспринятые откровения этого дня. Быть может, Иван бы и мог выдать нечто подобное, но, с одной стороны, у него просто-напросто нет сил на яркий всплеск эмоций. А с другой, он думает о том, какова его роль в случившемся сегодня — ведь Кощей вернулся ради него, отказавшись от чего-то ценного и важного для себя. «Вот как…», — думает Иван, — «Я совсем не знаю, что он за человек-то в действительности», — вздохнув, он продолжает вымешивать тесто, быть может, с большей силой, чем этого действительно требуется, — «Но он любит, все же… Наверное. Если я еще жив». Кощей же чувствует странное сплетение чувств одновременной нормальности и ненормальности происходящего. Вид топящего печь юноши успокаивает, но вместе с тем ему удивительно что Иван не ушел. Не привыкший к тому, что кто-то остается на его стороне, даже если не считает его правым, Кощей с настороженностью ожидает подвоха. Кроме того, неожиданное появление волхвов отвлекло их от весьма трудного и неловкого разговора о чувствах, что теперь вновь маячил на горизонте и тревожил не меньше, а то и больше того, что теперь о нем подумают в капище. «Ладно», — думает Кощей, поднимаясь с места, — «Как-нибудь разберемся». Пока Иван разбирается с едой, он занимается тем, что прибирает часть образовавшегося бардака, а после они садятся на лавку рядом, но не то чтобы каждому из них лезет кусок в горло, каждому по своей причине. — У тебя вкусные пироги, — прерывает тишину Кощей. — Признал наконец, — хмыкает Иван, ощущая томящую грудь сладкую горечь: «В капище едва ли ел их… Но сегодня и выбора особо нет». — А об этом ты не жалеешь? — протягивает он, когда понимает, что и пол куска не осилит — проснувшийся было аппетит очень скоро сменился насыщением. — О чем? — вполне искренне уточняет Кощей. — О том, что тебе пришлось вернуться из-за меня, — развернув голову к мужчине произносит Иван. «Глаза у него… Прямо в душу заглядывает», — думает Кощей, скользя взглядом по серьезным, сосредоточенным чертам лица. — Скажем так, я точно не рад поднявшемуся шуму, но может он и к лучшему — все теперь знают правду. Все это… — и его ладонь поднимается в воздухе в неопределенном жесте, — наделает много шороху, и наверняка обернется хлопотами. Но я рад видеть тебя живым, — тихо добавляет Кощей, касаясь поцелуем лба юноши. «Сердце глупое», — думает Иван, прикрывая глаза и ощущая, как все в груди одновременно сладко и больно сжимается, — «Как много оно требует от нелюбимых и какая малость ему достаточна от возлюбленного». Ладонь мужчины спускается на его шею, они совсем близко — лоб касается лба, дыхание почти соединяется с дыханием. Иван не хочет тянуться за поцелуем сам, но и отстраняться не желает, надеясь, что получит нечто больше этого ласкового, но во многом целомудренного, и от этого удерживающего расстояния прикосновения. И все же, он едва заметно подается вперед, потираясь своим кончиком носа о другой. «Так странно», — думает Кощей, осторожно отвечая на эту ласку и зарываясь пальцами в мягкие волосы, — «Ощущать нечто подобное вновь». Были бы у него силы на откровенность с другими, да и с самим собой, он бы признал, что боится сильных чувств и тем более любви, но одновременно желает ее, как всякое засушенное до предела растение, забывшее, что такое влага, жаждет напитать корни водой. И сейчас в нем перетягивался туго натянутый канат — с одной стороны, до зуда под ногтями хотелось сбежать и как можно дальше, с другой — все внутри взбудораженно подпрыгивало и трепетало, полное настороженного любопытства. Неужели можно просто протянуть руку и вложить в другую? Коснуться, прижать к себе, обнять, получить в ответ ласковый взгляд? Разве подобное не смертельно опасно для таких как он? — Знаешь что? — тихо хмыкает тем временем Иван, опуская голову на его плечо — Теперь я совсем по-другому на все это смотрю. «Если каждый, кого я влюблял в себя, ощущал это…», — он невольно усмехается, — «То я породил куда больше зла, чем мне когда-либо казалось». — На чувства? — Кощей, поколебавшись мгновение, смыкает руки на спине юноши, что втек в его объятие. — Да, — подтверждает тот, коротко поморщившись. — Все в порядке? — Да, просто…еще ощущаю какую-то слабость, — поглаживания по спине отзываются разливающимся в груди теплом, но все равно край сознания Ивана подтачивает тревога — Но она ведь пройдет? — Конечно, — твердо произносит Кощей, — пойдем, тебе лучше отдохнуть, а я пока позабочусь о том, чтобы к избе точно больше не подобрался никто лишний. Подхватив юношу под мышки, он помогает встать, провожая до кровати. Тот бурчит, что ему совсем не нужно отдыхать, и вообще, куда больше Ивану хочется поговорить о том, что в действительности происходило все эти месяцы в капище, как и почему Кощей вернулся, и что же будет дальше. Но стоит его голове коснуться подушки, как он тут же засыпает и спит несколько часов, но то уже совсем другой сон — не лишающий сил, а возвращающий их. — Предпочтешь снова устроиться на полу? — приподнимает бровь Иван, когда после ужина, по большей части прошедшего в задумчивом молчании, вновь садится на постель. — Ты злишься на меня? — уточняет Кощей, внимательно всматриваясь в, казалось бы, спокойное лицо напротив. — Быть может, немного, — тихо произносит Иван, разглаживая ладонью складку на покрывале и взглядом обращаясь туда же, — Хотя, наверное, должен злиться много. И за то, что ты на пару с Ягой дергал меня за ниточки, не рассказывая, что происходит на самом деле даже тогда, когда я выдал тебе все свои тайны. Но ты и тем, кто многие годы был с тобой плечом к плечу, ничего не говорил, а я-то… — и внимательно наблюдающий за ним Кощей замечает печальную, чуть насмешливую улыбку, — И за то, что так много думал о тебе, но, если честно, я не верил, что ты мертв — быть может, просто слишком больно было верить в это. Могу злиться и за то, что ты никогда не воспринимал меня…скорее мои чувства серьезно, но я и сам не воспринимал их так, — Иван невесело хмыкает, пожимая плечами. — И все равно ты здесь, — медленно произносит Кощей: — Да, — кивает юноша, а после наконец переводит взгляд на говорящего с ним, — Потому что я люблю тебя. «И могу лишь уповать на то, что эти чувства действительно взаимные», — думает он, ощущая напряжение, порожденное этим признанием. Для Кощея эти слова, произнесенные так просто, так прямо — будто булавой в грудину до сбитого дыхания. — И может еще, потому что я не очень умный, — добавляет Иван, сверкнув глазами исподлобья: «Молчит…неужели не скажет в ответ? Не хочет? На самом деле я так плохо его понимаю…», — Ты сказал, что против этого проклятья нет никакого средства. Так почему же я очнулся ото сна? — А как сам думаешь? — мягко усмехается Кощей, подходя ближе и опускаясь рядом с юношей. — То, что я хочу думать, может весьма отличаться от действительности, — отвечает Иван, разворачивая голову в сторону собеседника и пристально всматриваясь в лиловые глаза: «Вдруг ты просто…ты же такой, ты мог обойти и не такое проклятье, просто из чувства…долга? Сочувствия?». Едва заметно поморщившись, Кощей укладывает ладони на юношеское лицо, и притянув его к себе, целует — мягко, во многом осторожно. Иван поначалу едва отвечает, осознавая прикосновения он прикусывает губы напротив — достаточно ощутимо и болезненно, но в ответ на это меж его лопаток ложится ладонь, медленно поглаживая. — Прости меня, — шепчет Кощей, когда касание наконец размыкается, — Я не…не подозревал, что все это серьезно для тебя. — Это я уже понял, — хмыкает юноша, — Куда там легкомысленным и недалеким Прекрасным до настоящих чувств? — Ты паясничаешь, — скорее утвердительно, нежели вопросительно отвечает Кощей. — Немного, — хмыкает он в ответ, — накажешь меня за это, верховный? — Я уже не верховный, — хмурится тот. — Тогда едва ли нам что-то помешает, — хмыкает, Иван, подхватывая мужчину под запястье и, откинувшись на кровать, утягивает его за собой: «Быть может…если я не услышу от тебя слов, то хотя бы смогу почувствовать?». Руки сплетаются с руками, и наконец в этих жестах нет торопливости, даже наоборот — медленная осторожность, с которой они изучают друг друга. Их не гонит страсть, а медленно, но необратимо утягивает в водоворот чувственно-острого, где каждое мимолетное прикосновение к коже отдается вспышкой. Иван, обнажив острую ключицу, стягивает с плеча Кощея рубаху, скользит языком по шее, чтобы затем медленно вернуться к губам. Волхв отвечает его поцелуям, теплые ладони забираются под одежду, осторожно ложатся на живот. Но, в тот момент, когда ведьмак не без досады думает о том, что всякая близость меж ним и возлюбленным все равно всегда зарождается от его инициативы, тот удивляет его. — Разве не должно быть наоборот? — сипло произносит Иван, когда Кощей соскальзывает ниже, оказываясь меж его разведенных колен. — Не знаю, — пожимает плечами мужчина, заправляя спадающую к лицу прядь за ухо, — А есть какой-то строго установленный порядок? И в ответ на это Иван не удерживается от смущенного смешка. — Ты не хочешь? — уточняет Кощей, осторожным, едва ощутим жестом поглаживая юношеское бедро. — Нет я… — Иван сглатывает в резко пересохшем горле, — нет, я хочу. Видеть меж своих колен этого мужчину — нечто из разряда дурманящей фантазии, что казалась едва ли достижимой. Кощею же не хочется думать, что подобным образом он стремится загладить свою вину — это отдавало бы флером чего-то дешевого и неуместного. Но не так много способов выразить чувства были ему подвластны, и он невольно прибегал к тому, что раньше был единственным доступным, а сейчас, похоже, стал единственно возможным. Поэтому, огладив ладонями паховые складки, он укладывает руку на крепко стоящий член, для начала смыкая пальцы на влажной головке. Ведьмак тем временем, приподнявшись на локтях, явно намеревается не упустить ни секунды разворачивающегося зрелища. Кощей ни в жизни не признался бы, что его это смущает, но глаз он не поднимает, сосредотачиваясь на том, что намеревается сделать. «Да уж…кто бы мог подумать», — мысленно хмыкает мужчина, касаясь губами вздыбленной плоти, — «Что снова вернусь к подобному в здравом уме», — его язык плашмя скользит от головки до основания и обратно, пока он не обхватывает ее губами, впуская в рот. «Боги… Кощей!», — запрокинув голову, Иван тихо стонет, прикусывая губу. Его рука невольно ложится на голову мужчины, но он не подталкивает, не давит, пытаясь управлять процессом, лишь зарывается пальцами в гладкие черные волосы. В каком-то смысле Прекрасный был слишком искушен во всем, что касалось сплетения тел, и от того порой относился к этому так, как уставший и видавший виды воин относится к очередной малозначимой битве. Но сейчас он ощущал каждый нерв в своем теле до предела натянутым, каждое движение языка отзывается вспышкой удовольствия, стягивающей низ живота в тугой узел. «О…ого!», — когда волхв пропускает его плоть глубоко в свое горло, и чувство горячей тесноты отдается судорогой в ногах. Кощей, бросив на выгнувшегося в пояснице юношу короткий взгляд, хмыкает, ускоряя темп ласк, чтобы через несколько мгновений ослабить его, почти выпустить член изо рта, дразняще обвести головку кончиком языка, а после вновь заключить в жаркий и влажный плен. Ивана надолго не хватает, и доводит его не столько последовательность вполне умелых ласк, сколько понимание того, кто именно касается его губами, чьи руки лежат на его бедрах. — Я сейчас уже… — хрипло произносит он, вцепляясь свободной рукой в простыни и тем самым дав своему любовнику возможность отстраниться, которой тот, впрочем, решил не пользоваться, предпочтя усилить его пик. Иван позволяет себе лишь несколько секунд передышки, а после, приподнявшись на локтях, жадно ищет глазами Кощея. Его вид — с размазанной влагой по припухшим губам, с чуть взлохмаченными волосами, с шальным блеском в лиловых глазах приносит удовольствие не меньшее, чем только что излилось из его тела. — Иди сюда, — порывисто подавшись вперед Иван укладывает руки на лицо мужчины, притягивая к себе, жадно впиваясь поцелуем, ничуть не чураясь солоноватого вкуса собственного семени на заалевших губах. Кощей, чье смущение от этого поцелуя значительно превышает смущение от оказанных ласк, порывисто выдыхает, ощущая, как пах крепче сводит в сладкой истоме. Но, Ивана, кажется, не смущает ничего — он скользит языком по его губам и, обхватив ногами бедра, не встречая сопротивления, переворачивает того на спину. — От тебя всегда пахнет чем-то таким… — произносит Кощей, зарываясь носом в мягкие кудри, — приятным. — Да, — с легкой улыбкой кивает Иван, — Мы всегда пахнем приятно для своих любовников, для каждого по-своему, — ласково шепчет он, — Чем для тебя? — Травами и чем-то теплым, слабо уловимым. А ты явно прибодрился, — мягко усмехается Кощей, чувствуя, как руки Прекрасного проскальзывают к его бедрам, задирая рубаху: «Надо же, какой ненасытный…хотя о чем я, он же Прекрасный», — Больше не чувствуешь слабости? — Не чувствую, — с нотами лукавства протягивает Иван, спускаясь поцелуями по шее и прикусывая выпирающий кадык, — быть может, почти в прямом смысле питаюсь чувствами…во всех их проявлениях, такая вот моя ведьмовская суть, — он, усевшийся сверху на волхва, вполне определенно потирается пахом о пах, — Кажется, в прошлый раз мы остановились на этом, верно? — он облизывает губы, подхватывая руку Кощея, что тем временем поглаживала его бедра. — Знаешь я… не уверен, что обладаю достаточным опытом в подобном, вопреки всему изяществу рук, — отвечает Кощей, ощущая себя в тот момент донельзя уязвимо и даже неуверенно. «Хм…он вообще как будто стремится избежать собственного удовольствия, но отдать другому», — в ответ на это Иван коротко хмурится. — А ты бы позволил мне? — спустя паузу уточняет он, опускаясь на грудь мужчины и касаясь невесомым поцелуем кончика носа. — Не знаю, — вполне искренне пожимает плечами Кощей, и, хотя его тон остается ровным, чуткий ведьмак считывает за ним действительное размышление. — Потому что это я…или потому что просто не знаешь? — уточняет Иван, ощущая не то всполох огорчения, не то ревности — а обладал ли Кощей достаточным опытом в ином смысле? С кем получал его, отдавался своим предыдущим возлюбленным с большим пылом? Потратили ли они столько же усилий, чтобы получить его благосклонность? Признавался ли он им в любви, или также обходился поцелуями и прикосновениями? — Просто не знаю, — слабо улыбается Кощей, ощущая как волнение сплетается с возбуждением и смущением в горячий ком, заставляющий сердце глухо и учащенно ударять в ребра. — Хм… — Иван скользит кончиком языка по его острым ключицам, и опустившись, прикусывает алеющий на бледной коже сосок, — можешь остановить меня в любой момент. — В любой? — хмыкает Кощей, ощущая, как от этой легкой боли по телу расходится волна удовольствия. — Да, — а Иван уже спускается по его телу дальше, проскальзывая языком вдоль полоски волос, ведущей к паху, и касаясь члена коротким, дразнящим поцелуем. — И что, ты остановишься? — еще выразительней усмехается Кощей, прикрывая глаза и позволяя теплым ладонями проскользнуть от бедер до коленей, разводя их в стороны. — Конечно, — серьезно отвечает Иван, бросая прямой взгляд глаза в глаза. И то, как его любовник произносит это, заставляет Кощея ощущать очень странное, доселе неизведанное чувство, усиливающее и упрочняющее все ощущения в разы. Он едва может подобрать ему имя, но оно распирает грудь, норовя лишить воздуха и одновременно вознести высоко-высоко. — У тебя очень длинные ноги, — с улыбкой добавляет юноша. — Да ну тебя, — вновь хмыкает Кощей, но за тем скрывается все то же смущение — то, с каким вниманием Иван касался каждой части его тела, будоражило до мурашек. Сам он ощущает давно забытое чувство несуразности — собственная плоть кажется слишком худощавой и вытянутой, особенно на фоне идеальных и выверенных пропорций Прекрасного. Иван же щадить его смущение явно не собирается — устроившись поудобнее, он начинает ласкать возлюбленного руками, при том неотрывно наблюдая за лицом. Ему хочется увидеть каждый оттенок эмоций, что могут расцвести в обычно отстраненном и спокойном мужчине. Кощей прикусывает губу — все кажется чересчур чувствительным, небалованное плотскими удовольствиями тело мается, наслаждение ощущает острым, порой почти болезненным, а после — плавящими жаркой негой. «Поганец», — он стонет, невольно подаваясь бедрами навстречу, и в наказание за своеволие получает ослабшие, дразнящие касания, а после них — то самое желанное и сильное движение вдоль всего члена, — «И что он просто пальцами вытворяет то!» Опустив голову, Иван целует его тазовые косточки, головку, движется ниже к мошонке. Но при попытке проскользнуть дальше, меж ягодиц и огладить чувствительное отверстие, он ощущает едва уловимое, но напряжение в теле под собой. Кощей ничего не говорит, Иван даже не получает отрицательного кивка головой, и можно было бы просто продолжить, но вместо этого он, еще немного помучив любовника языком, поднимается дорожкой поцелуев к его лицу. — Перевернись на живот, — шепчет он, прикусывая кончик пылающего уха. Волосы черным водопадом рассыпаются по спине, что выгибается ему навстречу, демонстрируя гряду выпуклых позвонков. А вместе с ними — вереницу побелевших от времени шрамов. «Хочу поцеловать каждый», — думает Иван, касаясь поцелуями затылка, — «И узнать, кто и за что их оставил…» — Хватит, — шепчет Кощей спустя несколько минут этих медленных, даже мучительно медленных ласк. — Хочешь, чтобы я остановился? — хмыкает ведьмак, прекрасно чувствующий, что на этот раз его любовник совсем не против этих поцелуев меж острых лопаток, скользящего движения языка по коже, оставляющего за собой мурашки. — Нет, просто продолжай, — Кощей прикусывает губу, комкая подающееся под руки покрывало, — не надо циклиться на… «На этом уродстве», — думает он, — «Переходил бы уже…». Он сам до конца не был уверен, что готов к этому, поэтому надеялся, что Иван приступит к желаемому быстро, не позволив ему сильно задумываться и сомневаться. — На тебе? — Иван мягко усмехается, обводя языком зажившую борозду, пересекающую пространство меж лопаток, — Хороший совет, да жаль запоздал. Его рука проскальзывает к талии, обнимая мужчину и обхватывая истомившийся, сочащийся смазкой член. — Ваня… — тихо шепчет Кощей, не то прося, не то взывая, и этот хриплый шепот возвращается в его плечо мягким, чувственным укусом. Кажется, этот неугомонный Прекрасный везде — бродит поцелуями по спине, дразняще ласкает чресла пальцами, прикусывает шею и уши. Он чувствует его кожа к коже, ощущает вновь поднявшееся возбуждение юноши скользящим меж своих ягодиц. Они сходятся в едином, плавном ритме, где вдох ложится в выдох, а всякое прикосновение продолжается другим прикосновением. Совсем скоро Иван добивается от своего сдержанного любовника глубокого, хриплого стона и этот звук приводит его в восторг. Он ускоряет движение ладони и, действуя интуитивно, вновь кусает Кощея за плечо, добиваясь того, что тот давит следующий, куда более громкий стон в покрывале. — Нет, я хочу слышать тебя, — в ответ на это Иван, свободной рукой, что до того опиралась сбоку от лица мужчины, загребает его волосы в ладонь, натягивая и притягивая ближе к себе, — Кощей… — шепчет он на самое ухо, скользя языком по каемке. Это окончательно выбивает из него все мысли — он прогибается в спине, до крови прикусывая губу, едва ли удерживая звук своего удовлетворения. И сам Иван тоже вновь испытывает удовольствие, но куда больше моральное, чем физическое — ощущение дрожи тела под собой, теплое семя, выплеснувшееся на пальцы, поджавшиеся в напряжении ягодицы и в нем разжигают яркую вспышку, оседающую на пояснице волхва вязкими каплями. — Почему ты не?.. — с удивлением вопрошает Кощей, когда, чуть придя в себя от горячей волны, прокатившийся по позвоночнику от затылка до копчика, переворачивается, чтобы увидеть лицо Ивана. — Потому что я чувствую, что ты не уверен, хочешь ли этого, — легко произносит юноша, прикусывая острый подбородок, — все в порядке. — Точно? — хмурится Кощей, внимательно всматриваясь в его лицо: «Он же так и не получил того, что хотел, почему?». — Знаешь, я думаю дело не только в том, что ты устал думать о других, — спустя паузу отвечает Иван, устраиваясь на его груди. — И в чем же, по-твоему? — спустя паузу рассеяно уточняет Кощей, не сразу понимая, почему юноша сказал именно это и именно сейчас. — В том, что мало думали о тебе. «Я его не заслуживаю», — с отчетливой безоговорочностью мелькает в голове Кощея, и ребра щемит от пробивающей кости нежной горечи, — «Сначала я был с неподходящим человеком, а теперь, кажется, наоборот…» Он стремился удержаться от этого, сбежать, огородить себя, но сейчас все уже рухнуло, уже пошло в тартарары. Его планы, то, как все идеально должно было пройти, уже не сработало, но может, это и не так плохо? Может, он получит что-то, чего не чаял и не желал, но в чем на самом деле отчаянно нуждался? Вздохнув, Кощей подтягивает скомканное покрывало, накрывая прильнувшего к себе Ивана. — Обещай, что поутру не сбежишь, — шутливо шепчет тот, прикрывая глаза и ощущая от этих мягких ласк разливающееся, сладкое тепло послевкусия желанной близости. — Ты думаешь, я могу? — усмехается Кощей. — Я не знаю, — честно отвечает Иван, — Я ни имени твоего настоящего не знаю, ни прошлого, — и, протянув ладонь к ладони волхва, он переплетает их пальцы вместе, — Но я хочу узнать. «А хотел бы он…уйти со мной? Не смешно ли даже предлагать подобное? Быть может…быть может и стоит, да», — думает мужчина, сжимая свою ладонь в ответ, — «Но захочет ли он? Ладно, все это сейчас не решить, утро вечера мудренее». — Спи, свет мой, — едва слышно произносит Кощей, мягко касаясь губами губ, — Завтра вряд ли день будет легче предыдущего. — Свет? — Иван довольно щурится от этого ласкового обращения — Твои волосы как солнце, — с короткой улыбкой поясняет Кощей: «Ох, и вырвалось же…сам не знаю почему, не звучало ведь глупо?». Однако его любовника все устраивает — тот действительно быстро засыпает, ощущая как сквозь опоясывающую дрему длинные пальцы бродят меж прядей его волос. Но на утро Иван просыпается в постели один, хотя место рядом еще теплое. «Ладно, может, ушел в лес за водой или еще чем», — думает он, но сердце уже укалывает ядовитая тревога. Он стремится ее прогнать, и поэтому занимает себя тем, что окончательно прибирается в избе, расставляя утварь по местам. После выходит в лес — недалеко, опасаясь разминутся с Кощеем. Набирает чистую воду в ручье, собирает охапку полевых цветов, которую ставит в кувшин на стол. «Вот так», — с удовлетворением думает он, — «Посимпатичней хоть». Но Кощей не приходит и к вечеру, и пойманный в лесу заяц, неосторожно поддавшийся на очарование Прекрасной и сам пошедший в руки, стынет на столе. Зеркала в избе не находится, и Иван тревожится от невозможности связаться, узнать, что и как, сетуя на то, что его силы, весьма обширные в области соблазнения, так бесполезны в ясновидении. Поэтому он просто ждет. Много лет назад он точно так же сидел на крыльце, вглядываясь в горизонт, ожидая возвращения матери, что увели в никуда навьи твари. Но теперь он больше не маленький мальчик, и вера и надежда в нем не бездонны и беспредельны. «Он не придет», — осознает Иван, когда солнце уже в третий раз поднимается над землей, а бывшего волхва все нет и нет, — «Он ушел…снова». Юноша роняет голову на сложенные на коленях локти, замирая в таком положении на долгие минуты. Казалось бы — если рассыпалось, разбилось однажды, может ли сломаться вновь? «Мне нужно вернуться в Пустошь», — смахнув навернувшиеся на глаза тяжелые, давящие горло слезы, он резко поднимается на ноги, — «Если мама не найдет меня в Холодной Долине, сойдет с ума». Но все равно, ведомый осколками веры в лучшее, он оставляет на столе записку и прядь отрезанных волос — такому колдуну, как Кощей не будет представлять большого труда отыскать его. Если тот, конечно, захочет. «Если я все же жив…значит он любит меня?», — прикусив губу, думает Иван, касаясь ноющей груди — «Но тогда почему он так поступает?» — Да какого черта, Кощей! — не выдержав, он смахивает со стола кувшин с цветами, и тот падает, разбиваясь. Но в пустоте тишины Ивану некому ответить. Порывисто выдохнув, он разворачивается, уходя прочь. «Самое глупое, что обещал ведь!», — с горечью думает юноша, оглядываясь на затерянную среди леса избу, — «Лучше бы смолчал, не врал… А вдруг с ним что-то случилось?..». Ощутив укол еще большей тревоги, Иван останавливается посреди леса, оглядываясь. Летнее солнце заливает кроны сочной зелени, полуденная жара звенит в воздухе тихим стрекотом насекомых. Ничто не выражает угрозы, ничто не предвещает беды — мирно и тихо так же, как и в нескольких верстах вокруг. «Нет, кажется…я просто ему не нужен. Свет мой… Ага, как же!», — с горечью думает юноша, ускоряя шаг и желая как можно скорее скрыться от места, в котором впервые ощутил и так скоропалительно утратил счастье взаимности. Кому как ни ему знать, как дешево порой стоят ночные признания с приходом дня?.. В это же самое время в темных глубинах нави тот, о котором он так старается не думать, облизывает потрескавшиеся, пересохшие губы. — Ты не сможешь удерживать меня здесь вечность, — хрипло произносит Кощей, предпринимая во многом бесплодную попытку дернуться. Выглядит он скверно — кожа посерела, и так острые скулы превратились в глубоко впавшие щеки. Его тело обвивают веревки из золотых прядей, сплетенных с нитями, выточенными из черного металла — вот к чему ведьма просила срезать Прекрасную так много волос, не для тех цепей, в которые его самонадеянно заковал Змей, а для собственных, сделанных с настоящим темным мастерством. — Ой ли, — ехидно усмехается Яга, — Разве ты не получил все чего хотел, Кощей? Ты больше не верховный, и никто не тревожит твоего покоя… Это ли не свобода, что ты искал? — насмешливо протягивает она, сильнее смыкая когти на плечах своей жертвы и наслаждаясь тихим стоном сквозь сжатые зубы, — Такое случается со всяким, кто в алчной погоне за желаемым забывает о ценности того, что имеет. Нет, зря Кощей опасался за свою Иглу — она сама едва ли принесла бы ей столько пользы, как он, Бессмертный, исток, из которого она может пить вдоволь, поддерживая его существование ровно настолько, чтобы удовлетворять исключительно свои потребности. Разжав когти, Яга отпускает плечи мужчины, что тут же оседает на земляной пол. «Ты сжег все мосты, и никто не станет тебя искать», — ведьма удовлетворенно скалится, оглядываясь на своего пленника через плечо, — «Так что я могу больше не переживать из-за угасания своих сил».