Обратный ход

Короткие и холодные зимние дни идут один за другим — наступает морозящий щеки просинец, порой радующий коротким, но ярким солнцем. Проходит несколько седмиц спустя Самой Темной Ночи, и, в один день, спустившись поутру к Кощею, Иван огорошивает его новостью: — Яга сегодня снилась мне, хочет, чтобы я выбрался к ней из капища. Сможешь как-то прикрыть мое отсутствие в течение целого дня, а может даже больше? «Как удобно ему теперь», — мелькает в голове волхва, — «Не надо юлить и придумывать оправданий». — Да, придумаю что-нибудь, — с легкой усмешкой кивает Кощей. Иван, явно не вдохновленный грядущей вылазкой, коротко и благодарно улыбается и уже на следующий день еще в утренних сумерках выходит в путь. «Уже же легли сугробы!», — Иван, чертыхаясь и регулярно проваливаясь в снег, пробирается сквозь деревья к месту, достаточно далекому от капища, чтобы туда на короткое время могла явить лик ведьма, — «Вот что ей понадобилось такое, а!». Он уже почти выбивается из сил, когда наконец замечает блуждающие огоньки, что наконец выводят его к Яге, что стоит, оперевшившись о дерево. — Мне нужны твои волосы, — без всякого приветствия и прелюдий возвещает та, бросая ему в руки нож, который юноша, немного неловко и резко подавшись в сторону, ловит за рукоять, — Отрасти-ка. Сдержав желание раздраженно цокнуть языком, Иван, расстегнув пуговицу полушубка, запускает руку под тулуп и касается предусмотрительно взятого с собой кулона. Золотые кудри начинают расти, выбиваясь из-под шапки, пока не доходят до колен. — Еще, — приказывает Яга, предупредив желание юноши отрезать получившуюся копну. — Насколько много? — Больше раза в три. «И на что ей нужно», — думает Иван, встряхивая головой, и позволяя волосам струиться дальше, спадая золотыми кольцами на пушистые сугробы, — «Точно ни для чего хорошего». Но это не сложный для него труд — и спустя пару минут, получив наконец удовлетворенный кивок, он, взмахнув ножом, передает в руки Яги пышную охапку локонов. — Еще что-то? — добавляет Иван, наблюдая как пшеничное золото без особых церемоний запихивается в большой мешок. Яга переводит на него взгляд, и, коротко сощурившись, подходит вплотную, болезненно вцепляясь в подбородок и притягивая ближе. — А что это у нас с лицом? — цедит ведьма, — Обиду затаил за день Карачуна? — Ничефо я не затаил, — невнятно произносит Иван цепко сжатой челюстью. Яга, сверкнув глазами, продолжает смотреть прямо, словно пробирается за самые застенки души. Юноша хорошо этот взгляд знал, и от него всегда бежали холодные мурашки. «Она ничего не знает», — успокаивал он себя, — «Все в порядке». — Смотри, — наконец произносит Яга, отпуская-таки его лицо, — не забывай, кто ты на самом деле! Если к тебе там и относятся хорошо, то лишь от того, что не знают, что ты в действительности такое, так что не думай обольщаться! «Да с тобой забудешь уж», — с раздражением думает Иван, потирая поцарапанные когтями щеки. — Как у тебя вообще продвигается с Кощеем? — Нормально, — коротко бросает юноша, — Живем под одной крышей, вполне ладим. — Вполне ладим? И это все, чего ты добился? — ведьма на короткое мгновение предупреждающе оскаливается, — В постель затащил его? — Эм…это сложно. Скорее нет, чем да, но определенную грань мы перешли и не раз. — Значит, в постель его не затащил, — хмыкает Яга, окидывая его почти что разочарованным взглядом, — Тебе кулон почто вернули, а? — Он очень хорошо контролирует себя, а соблазнять его чарами Прекрасной слишком опасно. Но думаю, он симпатизирует мне. — С чего ты это решил, если считаешь, что все сложно? — приподнимает бровь ведьма. «Вот хочет же все в деталях выведать!», — с нарастающим раздражением думает Иван. На самом деле в вопросах Яги не было ничего особенно — ему и раньше приходилось описывать в красках злоключения своих жертв, и порой Прекрасная делала это с оттенком самовлюбленного удовлетворения. Но то немногое, что было меж ним и верховным отчего-то хочется сохранить только для себя, не выставлять под пристальное обозрение насмешливых и холодных глаз. — Он заботится обо мне, — бурчит Иван, — Кощей осторожен и чурается падать с головой в омут, его главное не спугнуть. А когда слишком начинаю напирать, он стремится отстраниться, тут не стоит торопиться. Но я чувствую, — он делает особый упор на это слово, придавая своей речи уверенности, — что он неравнодушен ко мне. — Ясно, — спустя паузу размышлений Яга все-таки удовлетворяется его ответом, — Ладно, раз уж живете под одной крышей, труда тебе не составит, — и опустив руку в карман, она достает пузырек из темного стекла, протягивая его юноше, — Подливай мало, по капле в день, не больше! Без разницы, в горячее или холодное, напиток не окрасит. — Хорошо, — коротко бросает Иван, решаясь не пускаться в уточнения, что могут раздражить ведьму и навести ее на какие-то подозрения, — Мы почти всегда завтракаем вместе, я справлюсь. — Вот и славно, — в изумрудных глазах пробегает удовлетворенный отблеск, — у тебя еще есть время, пока лежат снега. — А потом? — А потом прогуляешься со своим дружком поглубже в лес, — хмыкает Яга, плотоядно облизываясь, — Найдешь же повод, верно? — Конечно, — он растягивает губы в притворной улыбке, получая в ответ покровительственный кивок и небрежный щипок за щеку, и затем наблюдает за тем, как сутулая худощавая фигура растворяется в сумраке меж деревьев. «Ладно, это хотя бы было недолго», — вздыхает юноша, — «Теперь еще обратно тащиться…». Дорога обратно в капище дается тяжелее — быстро смеркается, идти сквозь сугробы тяжело, и в итоге он добирается до дома верховного в ночи, благо, что луна достаточно хорошо освещала путь. — Как прошла прогулочка? — протягивает Кощей, отворивший ему дверь. — Холодно, — тряхнув плечами, словно нахохлившийся воробей, Иван сбрасывает с плеч налипший снег. Краем глаза он подмечает, что его ждали — на столе стоят завернутые в полотенца горшочки с едой, унесенные с ужина. — Она ведь что-то передала тебе, верно? — словно бы невзначай протягивает волхв, когда он, умяв кашу, укутавшись в покрывало и не отнекиваясь от предложенных отваров, устраивается у огня согреться. — Да, — Иван, и не собиравшийся ничего скрывать, утвердительно кивает, — А как ты догадался? — Дать наставления она могла и через сон, а если не поленилась рисковать подбираться так близко — значит, нужно было что-то отдать или забрать. «А, точно», -думает Иван — «Это вполне логично, и он как всегда ничего не упускает…» — Там, в кармане тулупа, — он машет в сторону одежды, небрежно скинутой на крюк у двери, — Пузырек. Еще и волосы сказала срезать, — бурчит себе под нос уставший за день юноша. — Интересно, — хмыкает Кощей, выуживая из складок одежды стеклянную емкость и прокучивая ее на свету, — Что ж, как часто сказала подливать? — Каждый день, но понемногу. Что это такое вообще? — Еще предстоит понять, — он опускает пузырек в карман, — Думаю, в какой-то момент тебя попросят отвести меня подальше от капища, или, быть может, изобразить похищение. — Да нет, никто не будет изображать мое похищение, — качает головой Иван, — Это слишком, и Яга обмолвилась, что когда сойдут снега, мне нужно будет завести тебя поглубже в лес. А что, ты бы стал спасать меня, а? — обернувшись через плечо, он окидывает волхва позади себя глубоким, с поволокой легкого лукавства взглядом. — Я бы посчитал что это слишком очевидная ловушка, — хмыкает тот. — А что будет, когда ты…попадешь в руки Змею? — уточняет Иван. — Тебе не стоит об этом переживать, — и эта фраза произносится тем самым легким тоном, от которого сразу становится ясно, что Кощей едва ли пустится в подробные объяснения. — Я вот в этом не уверен, — вздыхает ведьмак, крепче кутаясь в теплое шерстяное покрывало: «Не очень уж он и жаждет посвящать меня в свои планы… Все еще не доверяет». На следующий день Кощей, оставшись в лекарской избе до самой ночи, тщательно изучает содержимое того, что по плану Яги и не должно было бы оказаться в его руках. Очень хитрое зелье — если бы Иван остался верен Ведьме Ведьм, то он действительно скорее всего не заметил ничего подозрительного. Ни запаха, ни вкуса, ни цвета — и от пары капель едва ли что-то меняется, но каков был бы накопленный за несколько месяцев эффект?.. «Вот значит, в чем дело», — морщится Кощей, отставляя в сторону теперь на половину пустой пузырек — «А я-то гадал, что ж она не хочет все облегчить для всех сторон, боялась, что так ему легче будет спутаться со мной, а он и так спутался», — он в задумчивости барабанит пальцами по столу, — «Хочет все-таки ослабить меня…но для чего? Чтобы после убийства Змея отобрать Иглу? В целом, она даже не нарушала бы своего обещания, найти лазейку всегда возможно», — он прикрывает глаза, погружаясь в хитросплетение собственных мыслей, — «На самом деле, мне очень повезло, что Яга просчиталась с ним…». Кощей знал, что играет с коварным и опасным противником, и ему следовало быть предельно осторожным — ведь ведьмам, так или иначе, никогда нельзя доверять до конца. Вздохнув, он опускает голову, начиная растирать виски руками, желая прогнать зарождающуюся боль. В нем росло и укреплялось напряжение того рода, что возникало, когда долго и тщательно готовишься к чему-то важному и ставишь на карту почти все что есть в надежде получить желаемое. — Яга ведь расспрашивала тебя? — роняет он невзначай на следующий день, желая убедиться в том, что его навья товарка неизменна в своем намерении свести его с Прекрасным. — А? — Иван, до того занятый перебором вытащенного из погреба мешка яблок, поднимает голову, не сразу понимая, к чему вопрос. — О том, как продвигается мое соблазнение. — Да, конечно, — кивает он, — Убедил ее в том, что все идет как по маслу. И это в целом правда, разве не так? — хмыкает юноша, игриво приподнимая брови. — Считаешь? «Вот же вредный», — с возмущением, что было перемешано с вновь поднимающим голову азартом, думает ведьмак. Да, едва ли раньше ему приходилось добиваться чьего-то расположения так долго. Но зато в этом был живой интерес — много ли ценности в тех, кто падал к его ногам, едва ли понимая, кому на самом деле вверял свое сердце? — Мы не раз получили в руках друг друга взаимное удовольствие, чтобы иметь право величаться подобным образом, — мягким, обволакивающим тоном произносит Иван, подхватывая с ножа дольку яблока и позволяя кончику языка проскользнуть по губам. К его досаде, от этой мимолетной провокации Кощей едва ли меняется в лице. Однако сам мужчина с неудовлетворением ловит в себе неопределенного вида отклик — глаза невольно следят за движением языка по пухлым устам — и черт возьми, он ведь помнит, каковы они на вкус. — Быть может, любовниками. Но не возлюбленными, — невозмутимо парирует Кощей. — О-о-о, ты прав, есть существенная разница, — в тоне юноши проскальзывает легкая усмешка, — но не для всех, к слову. — А для тебя есть? — Разумеется, — фыркает Иван, — я уже давно перестал считать количество первых, но едва ли могу похвастаться хоть одним последним. — И что же выходит, ты никогда не любил? — приподнимает бровь Кощей. — Да. Хотя… — и он сощуривается, окидывая мужчину перед собой выразительным взглядом, — Думаю сейчас мне не чуждо определенное чувство влюбленности. «Вот посмотрите на него, а», — думает Иван, всматриваясь в молчащего волхва, — «Будто бы не понимает о ком я!». Кого-то могло бы обидеть или оскорбить отсутствие ответа, но юноша относился к своим чувствам легко, не деля себя на части, но и не определяясь ими. Они просто были, а он позволял им быть — пропуская через себя и насмешливое удовольствие от редчайшего смущения на лице верховного, и порой пробивающиеся сквозь отстраненное спокойствие короткие улыбки, и внимательную заботу, которую верховный оказывал ему вопреки словам. Кроме того, реакция Кощея была весьма предсказуема, и Иван, хорошо изучивший мужчину, особого ответа и не ожидал, поэтому сразу добавляет: — А ты? Ты любил? — Да, — коротко отвечает Кощей, стремясь не внести в этот ответ ничего более простой констатации факта. Но имеющий немалый опыт в подобных вопросах Иван прекрасно замечает, как на мгновения каменеют уголки рта. Да и не нужно ему видеть — о чем-то он догадывается, памятуя встречу с пожилым князем, что-то удалось выцыганить из Плаши. Она, впрочем, науськанная самим Кощеем, что строго запретил распространять подробности о своем прошлом, едва ли что-то рассказала. Лишь сердитое — это был очень плохой человек, не важно, Вань, то былое, и слава Богам. Поэтому вместо каких-либо слов юноша поднимается с места, подходя ближе и вовлекая Кощея в объятье. И в тот момент, когда тому уже чудится, что сейчас ведьмак абсолютно неуместно одарит его поцелуем, он, не совершая посягательств ни на его уста, ни на его шею, уложив голову на плечо, тихо произносит: — Я знаю, что любовь может быть скверной штукой. В этих словах не было притворного, слишком чрезмерного и от того уничижительного сочувствия, лишь тихое, глубокое понимание. — Потому что делал ее скверной штукой для других? — хмыкает Кощей, едва ли отвечая объятьем на объятие — в таком положении самым глупым образом некуда девать руки. — Да, — кивает Иван, поднимая глаза, — но я этим не горжусь. И теперь сам Кощей не удерживается от того, чтобы спустя паузу заминки, все же уложить свои ладони на спину ведьмака, пройдясь мягким движением вдоль лопаток. «Вот снова», — журит мужчина сам себя, невольно вдыхая невесомый запах, исходящий от золотых кудрей и вопреки морозу за окном вечно хранящий осколок лета, — «Нужно быть сосредоточенней и не поддаваться на эти…импульсы!». «Он будто черный кот», — Иван, предупреждая скорее всего неловкую попытку волхва прервать объятие, спустя несколько мгновений сам отнимает руки, — «Всегда убегает от гладящей его ладони, но если не подходить самому, то рано или поздно подберется сам…наверное». — Что? — вопрошает Кощей, завидев в топазовых глазах какой-то особенный блеск. — Ничего, — мягко улыбается ведьмак той самой чуть лукавой улыбкой: «В конце концов, не так далек путь от любовников до возлюбленных». Дни сменяются днями, зима проходит в капище спокойно и размеренно — укрытые покровом снегов, волхвы и ведуньи ведут спокойный быт, состоящий из простых дел. Те, кто вот-вот должен перейти определенный порог юношества и девичества усердно корпят над свитками и записями — по весне многие из них отправятся в собственный путь, станут волхвами и лекарями в самых разных княжествах и поселениях, а некоторые останутся жить в капище дальше, отдав себя верховному служению. — Ты был прав, — произносит Кощей, когда капель, падающая с крыши, начинает отбивать свой игривый ритм, — Осенью, когда дарил венок, — добавляет он, поймав недоумевающий взгляд. — Да, — с улыбкой кивает Иван, припоминая давнишний разговор, — С кем проводил осень — с тем и встречаешь весну. Вместе с весной приходит таянье снегов, капель, журчание ручьев, и, вместе со всем этим, крыша их дома, что выдержала грозы, все-таки стала протекать. Разумеется, Иван не преминул воспользоваться случаем. — Я ведь могу переночевать у тебя? — деловито произносит он под вечер, уже устроившись на постели волхва. — В общей избе найдется для тебя место, ребята потеснятся, — протягивает Кощей, окидывая его выразительным взглядом. — Подумай, как это будет выглядеть, — не без самодовольства хмыкает Иван, — никто в капище уже не верит, что я живу в этой коморке под крышей. Но, если что, могу сказать, что мы поссорились, хочешь наблюдать укоризненные взгляды Плаши и слушать ее нотации? — В угол меня загоняешь, значит? — вздыхает Кощей, выставляя руки в боки. — Нет, просто обрисовываю ситуацию, — лукаво протягивает Иван, и в голубых глазах вспыхивает озорной, хитрый блеск. «Поганец», — думает Кощей, которому стоит усилия сдержать улыбку, рвущуюся из уголков губ. — Я лягу на полу, — в конце концов произносит он, проходя к сундукам и выуживая из них еще несколько покрывал. — О, хочешь воззвать к моей совести? — протягивает не желающий так просто сдаваться Иван, — Я бы тоже мог устроиться на полу, но мы оба знаем, что этой постели достаточно для двоих. — Не уверен в наличии у тебя совести, — хмыкает верховный. — Эй! — не вполне серьезно возмущается в ответ юноша. В итоге после ужина Кощей действительно устраивается на полу, последовательный в своем намерении не поддаваться на провокации. А отчасти — опасаясь, что может поддаться. Ведь там, где одна постель, там и объятье, и эта мягкая, лукавая улыбка окажется слишком близко, и он просто окажется зверьком, что по своей воле вошел в лапы хищника, давно и откровенно точащего на него зубы. — Ты очень упрямый, — вздыхает Иван, проходя в комнату. — Я бы предпочел слово последовательный. И, учитывая твой облик, думаю, что двигаюсь в верном направлении, — невозмутимо отвечает Кощей, наблюдающим за ним краем глаза и подмечая коротковатую ночную рубаху. — Я же знаю, что тебе нравятся мои ноги…особенно в верхней их части, — мягко усмехается Иван, словно невзначай проходясь ладонью по бедру. — Ты чего-то конкретного добиваешься? — Кто знает, — ведьмак игриво приподнимает брови, — А как ты думаешь? — Думаю, что ты собственноручно проделал дыры в крыше, — вздыхает мужчина, взбивая подушку. — Ну нет, — и по комнате рассыпается искренний смех Ивана, — Это было бы слишком. — А для тебя есть слишком? — хмыкает Кощей. — Ты плохо обо мне думаешь, верховный. И это совершенно точно не случайно брошенное словечко поднимает вполне определенные воспоминания, которые волхв, к своему неудовлетворению, едва ли выкинул из головы. Подозревая, что его могут выдавать вспыхнувшие кончики ушей, Кощей, глубоко выдыхая, поворачивается на другой бок, показывая, что разговор окончен. Но на твердом полу сон не идет, и, проворочавшись с час, он поднимается на ноги. Иван к тому моменту уже уснул, привычным жестом обхватив подушку. «Такой непосредственный, даже нелогичный… Что вообще мог найти в таком как я?», — думает волхв, всматриваясь в расслабленное лицо мирно сопящего юноши, — «Уверен, что, если бы получил желаемое, сразу бы утратил весь свой интерес», — усмехнувшись, он, поколебавшись, все-таки протягивает руку вперед, невесомо поглаживая Ивана по щеке. Тот, улыбнувшись сквозь сон, тянется за этим касанием, и нечто в груди волхва отзывается на это мягким теплом. Вздохнув, Кощей осторожно отнимает ладонь и поправив сбитое в ногах одеяло, выходит из дома, направляясь в главную избу. Раз уж сон не шел, можно было занять и мысли, и руки работой, и не отвлекаться на лишнее. На утро верховный лично проследил за тем, чтобы течь в крыше устранили. Иван наблюдает за этим со спокойной усмешкой — да, такие откровенные подходы к Кощею едва ли увенчиваются успехом, зато порой он замечал на себе задумчивый, глубокий взгляд, что волхв сразу же пресекал, стоило ему повернуться в сторону того. Приходит ранняя весна, обещающая тепло, и юноша еще не догадывается, как резко и неожиданно надломится и прервется эта размеренная, спокойная жизнь, почти лишенная тревог. Лес едва подсыхает, когда Кощей говорит: — Мне нужно будет отлучиться из капища, и твоя помощь не помешает. Возьми с собой кулон. — Снова нужно будет обвести вокруг пальца какого-то князька? — деловито уточняет Иван. — Как пойдет, — уклончиво отвечает Кощей, — Постараемся не злоупотреблять силами твоей сестрички. — Да, это может быть опасно не только для князька, — многозначительно улыбается Иван, добиваясь того, что мужчина напротив первый отводит взгляд от его лица. Спустя еще седмицу они, захватив припасы, выдвигаются в путь. Краем глаза Иван замечает, что перед тем Кощей что-то долго перебирает в своих сундуках и держит лебедя на руках много больше обычного, но совершенно не придает этим фактам никакого значения. Они идут долго, пока наконец не добираются до того места, что служило им приютом при прошлой вылазке. — А что это все-таки за изба? — любопытствует Иван, разжигая огонь в печи, — Стоит в лесу, одна, особняком… — Моя, — коротко бросает волхв, оставляя юношу в некотором недоумении, — Получил когда-то подарком за исцеление княжеской дочки. — Сбегаешь сюда, когда все надоедают? — шутливо уточняет Иван. — Иногда, — слабо улыбается в ответ Кощей, и его собеседнику кажется, что в тот момент мысли мужчины где-то далеко. По утру Кощей отправляет его в лес, за водой к роднику, что проистекал неподалеку. В какой-то момент его отвлекает скрип деревьев и резко взметнувшиеся в воздух птицы, но, оглядевшись, Иван никого не замечает. «Странно, может, дерево упало где-то», — легкомысленно думает он, сперва умываясь, и только после этого набирая полные фляги воды. То, что нечто все-таки не так, становится ясно уже на подходе к дому — Иван замечает сквозь голые, еще не успевшие покрыться листьями деревья, несколько фигур. Но разве в этой чаще должен быть кто-то кроме них? Перейдя на бег, он оказывается на поляне перед домом, замирая в оцепенении и едва не роняя фляги с водой на землю! «Так вот зачем волосы были нужны!», — мелькает в его голове, когда он замечает, как тело Кощея, стоящего на коленях на земле, оковано веревкой, сплетенных из золотых волос Прекрасной. Рядом Князь, Яга, цепко держащая конец веревки, и несколько сестер шабаша — в том числе Ирхма, что переводит на него глубокий, цепкий взгляд черных глаз. Вокруг волхва пульсирующий, черный круг, угрожающий в любой момент поглотить пожирающей все пустотой. «Бросаться ему на помощь глупо, не на виду у всех, да и что я сделаю?!», — быстро думает Иван, — «У него наверняка есть какой-то план, по крайней мере должен быть! Он же примерно на это и рассчитывал, только вот… Почему Яга меня не предупредила, почему именно сейчас и здесь?!». — Ты преус-с-с-пел даже бы-с-с-стрее, чем я рас-ч-читывал, — удовлетворенно шипит Змей, и кончик длинного хвоста, что двигался к волхву, пренебрежительно- покровительственным жестом оглаживает щеку Прекрасного, — Я доволен. — Это было не так сложно, как казалось поначалу, Господин, — он легко и насмешливо улыбается, окидывая Кощея разом похолодевшим, надменным взглядом, — у каждого можно найти слабое место. Или стать им. Но внутри пульсирующим, горящим цветком разрасталась тревога, хотя ничто в лице Прекрасного ее не выдавало. … Пленение верховного волхва Кощея Бессмертного навь праздновала ярко и широко. Ивану же кусок в горло не лез — он ощущал стабильно бьющее кровь волнение, смешанное с растерянностью. Что ему следует предпринять? Можно ли как-то помочь Кощею? Или лучше не делать ничего, ничем не выдавая истинное положение вещей? «Так долго стремился его поймать, а сейчас, вместо того, чтобы терзать, пирует», — думает Иван, и от этой мысли сердце невольно сжимается — а откуда он знает, что с волхвом? Змей едва ли любил марать руки сам, и вполне мог приказать истязать жертву слугам и передать в его хвост уже изморенной и ослабевшей, готовой сдаться. Поднявшись со своего места, Иван проходит сквозь парадную залу, ловя на себе длинные, восхищенные взгляды — кончились дни, когда его компании чурались, и теперь всякий алчущий был не против сблизится с Прекрасным. Подойдя к Змею, он опускается в глубоком поклоне, а после произносит: — Господин, можем мы поговорить о… — он косит взгляд на стоящих вокруг нелюдей, что внимательно ловят каждое слово, — О том, что было мне обещано? — Позже, — отмахивается Змей, и шатающееся движение кончика хвоста, выдает опьянение, — Есть дела поважнее, Прекрас-с-с-сный. «Ох, ну конечно», — одарив своего Господина очаровательнейшей из улыбок, Иван вновь кланяется, отходя в сторону, — «Кто бы сомневался!». Бурлящее вокруг торжество претит, и, навесив на лицо привычную маску надменности Прекрасного, он с высоко поднятым подбородком скользит по зале, пока не выбирается на один из балконов. «Дело дрянь», — вздохнув, юноша подходит к краю балкона и укладывает голову сверху локтей, уложенных на парапет, — «Все так резко, быстро…я и не понял ничего, как они подобрались так быстро к нему? Мы же были не так уж недалеко от капища… Разве Кощей не защитил бы свой дом? Почему его так легко было обнаружить?». Погруженный в свои мысли, он не замечает, как дверь за его спиной вновь распахивается, и на балкон неслышной тенью ступает Яга. «Что-то не так с ним», — размышляет она, украдкой подкрадываясь к оперевшемуся на парапет балкона юноше, — «Отчего такой поникший? Ему и палец о палец ударять не пришлось, все сложилось в его пользу, так о чем тоскует?». Подозрения, что и раньше уже блуждали в ведьме, трансформируются в неутешительное для Ивана предположение. — А что это ты такой огорченный? — притворно спокойным, не сулящим ничего хорошего тоном вопрошает она, — Чего не радуешься, что матушке свободу заслужил? Услышав голос ведьмы, Иван вздрагивает, резко оборачиваясь. — С чего бы мне быть огорченным? — приподнимает брови он, изображая недоумение. Несколько мгновений Яга смотрит прямо в его глаза, и в итоге, подхватив за локоть, выволакивает его из парадной залы, протаскивая по коридорам до первой свободной и почти пустующей комнаты. Короткий окрик изгоняет слуг — и пусть не она властвует в этом замке, перечить ведьме много дураков не находится. Иван не отбивается, покорно волочась следом и ощущая, как с каждым шагом волнение в крови нарастает. — Да что такое! — почти сердито восклицает он, растирая запястье, на котором через пару часов обещает расплыться синяк. — Ты что-то знаешь, — шипит Яга, — Знаешь и молчишь, — взяв его за грудки, она со всей силы встряхивает, так, что голова болтается, будто у тряпичной куклы. Иван на физическом уровне ощущает, как его начинает пробирать страх — ложь Яга чуяла, могла прочитать в мимолетном взгляде и на лишнюю секунду задержанном выдохе. И, хотя силы его были при нем — кулон покоился на груди, отблескивая алым в свете свечей, рядом с Темной Матерью после определенных событий он почти всегда ощущал себя слабым и бессильным. — Ну?! — вторит Яга. — Его…его имя, — выдавливает из себя Иван. Ложь сейчас может сослужить очень плохую службу — если станет ясно, что он врет или увиливает, это заставит ведьму распускать клубок до конца, выводя его совсем не мнимое предательство на чистую воду. — И почему молчал? — рычит Яга, пуще прежнего вцепляясь когтями, — Почему сразу не назвал? — Да я просто забыл об этом, — быстро отговаривается Иван, — Мы пили как-то раз зимой, я окосел куда сильнее него, и вот… Он знал, как Яга может сделать больно — в такие моменты начинает казаться, что смерть — это приятное освобождение. «Просто забыл значит…», — скалиться ведьма, — «С него станется, а если нет? Если утаил намеренно?». — Его зовут Илио, — произносит Иван, прекрасно понимая, что промедления ему не простят и ощущая, как грудь застилает тревожным холодом. — Илио? — нахмурившись, переспрашивает Яга. — Да, — кивает он. — Не в твоем положении забывать такие важные вещи, — наконец ведьма отпускает его, позволяя отстраниться и напоследок награждая звонкой пощечиной. — Да, — не зная, что еще ответить, роняет он, потирая лицо — Просто Князь еще не сказал ничего определенного об освобождении матери, я об этом думал, — добавляет Иван, желая придать ситуации убедительности. «С ним я потом разберусь, если что», — думает Яга, разворачиваясь и выходя прочь, — «Пока есть дела поважнее. Кощей уже должен был начать искать ее, времени не так много». Иван провожает ее взглядом, полным тревоги: «Черт, это плохо. Она-то точно сможет сделать что-то с истинным именем!». Следующие несколько минут он нервно ходит по балкону взад-вперед, пока наконец не решается. Когда-то он хорошо изучил подвалы и нижние катакомбы замка, и, если постараться, можно отыскать темницу и придумать предлог, чтобы предупредить верховного. «Его наверняка тщательно охраняют…но кто? Если сама Яга не там», — проходя по темным коридорам Иван, хмурится, осознавая, что это, в общем-то странно, — «Ирхмы я тоже не видел, кто-то другой из шабаша с парой мощных волколаков?». Подозрительно и другое — ему слишком долго не попадается стража. А когда наконец попадается, он обнаруживает клыкастых и когтистых нелюдей, осевших кучками под стенами. «Они спят? Или мертвы?», — с нарастающим волнением он нагибается над одним из тел, пытаясь различить дыхание. Если и спят, то сном очень глубоким — и, сглотнув тревогу в горле, Иван идет дальше, петляя по темному лабиринту коридоров. В конце концов его блуждания находят свой результат, хотя скорее куда более верным было бы сказать, что волхв находит его сам и лишь позволяет себя увидеть. — Решил навестить? — из сумрака раздается знакомый, насмешливый голос. — Кощей! — он, резко обернувшись, испытывая волну обжигающего облегчения, бросается к мужчине, — Ты в порядке?! — «Как он смог… Не важно, главное цел!», — Прости, Яга приперла меня к стенке, она явно начала что-то подозревать, нужно было нечто, что усыпит ее внимание, мне пришло назвать твое имя, и… — торопливо тараторит юноша. «Такой он…», — что-то в Кощее отзывается тонкой трелью не то тревоги, не то сожаления, оттенённого горькой теплотой, — «Мог бы уже с легкостью продолжать там пировать примерно с тем же результатом для себя». Кощей сомневался в Иване — ничто не мешало тому в последний момент изменить планы. Но свою часть обязательства так или иначе намеревался выполнить, по крайней мере, в счет былых заслуг юноши. — Ничего, на нечто подобное я и рассчитывал, — тонкие губы расходятся в короткой усмешке, и, уложив ладони на плечи ведьмака, Кощей отстраняет его от себя, — Это имя все равно ненастоящее. «Не…настоящее?», — осекается Иван, осмысляя услышанное. — Ты назвал его, чтобы…проверить меня? — брови юноши сходятся к переносице, и взволнованно-радостное выражение, появившиеся на лице при виде живого- здорового верховного, сменяется смятением. — Как видишь, я не ошибся в своих опасениях. Все это не столь важно, — отмахивается волхв, — держи. — Что это? — Иван, нахмурившись, берет протянутый в руки мешок с неожиданным для себя содержимым. — Ножницы. И вольная для твоей матери. «Змей точно не писал ее», — хмурится Иван, всматриваясь в строки, что, казалось бы, выведены причудливым почерком Князя, а под ними — печать от кольца, что тот всегда носил на руке, — «Как он достал ее? Подделал сам?.. А ножницы, ножницы-то мне зачем?», — и, спустя мгновение, он понимает зачем — наверняка лезвие непростое, способное обрубить пленяющую с веретеном связь. — Сейчас я уже не могу гарантировать вам защиту капища. Однако, не думаю, что она действительно нужна, вы ведь можете скрыться в Пустоши? «Откуда он знает?», — с удивлением думает Иван. Кощей, конечно же знал — и пусть юноша совсем не отказывал ему в рассказах о своей судьбе, волхв предусмотрительно узнал нечто сам. Это не составило большого труда — когда водишься с теми, кто покинул навь, всегда можно найти достаточно говорливый рот. — А ты…что ты собираешься делать? — вопрошает Иван, продолжая косить отчасти не верящий взгляд на вереницу букв, — Что вообще происходит? — Не думаю, что мы увидимся впоследствии, — сухо обрубает Кощей, игнорируя заданные вопросы, — тебе стоит держаться от капища в стороне — для всякого там ты теперь предавший доверие. Зато в нави твое положение восстановлено. — Но я… — Иван опускает взгляд на ножницы и пергамент в своих руках, а затем поднимает к лицу мужчины. «Он злится на меня?», — непонимание смешивается с волнением, закручиваясь в груди — «Но за что? Да, я был вынужден рассказать Яге, но не от того, что хотел подставить его! Разве он сам не собирался оказаться в замке?» — Каждый получает то, что хочет и дороги расходятся, о чем здесь еще говорить? — добавляет Кощей, прекрасно считывая смятение с юношеского лица. «Вот этого и не хотелось», — ощущая прилив липкой досады, думает он, — «Объяснений, что никуда не ведут…». Иван — да, казалось, именно это ему и нужно — получит освобождение матери, перестанет быть изгоем и избавится от гнета предательства. То, что получит он, юноши не касалось, так почему сейчас так мучительно непросто смотреть на Прекрасного ведьмака? «Неужели мы больше просто не увидимся?», — в сердце юноши вспыхивают полярные эмоции, — «Вот так просто, раз и все?» — Но разве мы не… — пытается начать Иван. — Нет, — однозначно отсекая произносит Кощей, отрицательно качая головой, — Ты все время пытался принять лояльность за нечто большее. Я не испытываю к тебе никаких чувств особого рода. Мне просто нужно было попасть в замок, и ты подвернулся достаточно удобным поводом, чтобы потерпеть тебя какое-то время. «А это все просто…», — юноша замирает, ощущая как неприятный холодок пробегает по телу, замирая где-то под ребрами, — «Выходит, это все было игрой для него? А я просто все выдумал?» Кощей же думает о том, что видит это лицо в последний раз — и совсем не таким, как обычно, без привычной широкой и легкой улыбки, едва заметных морщинок в уголках глаз. Веснушки, завитушки кудрей — казалось бы, сколько месяцев они провели бок о бок, меньше года, но все равно хватило, чтобы изучить эти черты с пристальностью, которой можно было бы найти лучшее применение. «Ничего, он все быстро забудет», — и он заглушает пытающиеся поднять голову чувства, неуместные с первого момента своего зарождения и до настоящего момента, — «Прекрасный никогда не будет одинок, а меня ждет свой путь». — Постарайтесь покинуть замок как можно скорее, главное, не попадись самому Змею на глаза, но, полагаю, это не составит труда, — напоследок произносит через плечо мужчина, — Скоро здесь будет опасно. — Кощей! — Иван подается вперед, протягивая руку в сторону мужчины, но тот более не смотрит на него, — Подожди… — едва слышно шепчет он, преисполненный смятением и непониманием того, что на самом деле происходит. Волхв уходит, не обернувшись, и высокая фигура растворяется в сумраке коридоров, так, словно бы ее и не было. Иван провожает ее взглядом, пока глаза не перестают различать последние очертания. «Вот значит, как…», — его сердце пропускает несколько быстрых, тревожных ударов, — «Выходит… он просто использовал меня?», — но взгляд снова опускается к пергаменту и ножницам в руках. Так или иначе, Кощей сдержал свое обещание, так его ли вина в том, что ведьмак неразумно рассчитывал на нечто большее? Тряхнув головой, Иван сбрасывает наваждение, отбрасывая сердечное смятение в сторону — прямо сейчас существовали проблемы посерьезней. Он выходит из подземелий, двигаясь напрямую к самой отдаленной и высокой башне. Никогда еще подъем по этой бесчисленной гряде ступеней не давался ему так легко — ноги почти что летели, в груди все колотилось во взбудораженном неверии, что желаемое наконец так близко. — Что это? — спрашивает стража, когда он протягивает им свиток. — Это приказ об освобождении моей матери, — спокойно, даже чуть надменно произносит Иван, выдерживая причитающуюся ему роль. Стражи переглядываются, но вопросов, в общем-то не возникает — вся навь гудит о том, что младший Прекрасный, что сбежал к волхвам, на самом деле провернул самую грандиозную и удачную из своих интриг, не мудрено, что теперь им всем возвращена милость Господина. — Проходи, коли так, — хмыкает нелюдь, отступая в сторону и распахивая дверь. — Ваня! — Елена, заслышав скрип двери, поворачивает голову и завидев на пороге сына, вскакивает на ноги, — Ты здесь, значит…у тебя получилось? — с волнением вопрошает она, окидывая юношу беглым взглядом. Все эти месяцы от Ивана было ни слуху, ни духу, и все, что ей удавалось выбить из Яги — что сын пока жив. В несколько шагов юноша оказывается рядом, заключая женщину в объятие. — Да, но не совсем так, как задумывалось изначально, — его губы расходятся в бледной, короткой улыбке, — Пойдем скорее! — и, чуть отстранившись, он наконец-то отрезает материнские волосы, годами прикрепленные к проклятому веретену. — Подожди секунду, — Елена подхватывает ножницы, упавшие на лавку и быстрыми, резкими движениями обрезает волосы еще короче. Иван оставил ей значительную длину до талии, сейчас же женщина, подхватив волосы в хвост, безжалостно срезает золотые локоны по шею, а потом и вовсе беспорядочно кромсает почти под корень. «Даже короче, чем у меня!», — думает Иван, всматриваясь в образ, что с потерей волос ничуть красоты не утратил, скорее наоборот — хрупкость и мягкость черт донельзя обострились, сделав усталое, бледное, но прекрасное лицо еще более манким для постороннего взгляда. — Сил нет уже терпеть, — на выдохе произносит Елена, облегченно улыбаясь, — Думаю, во век теперь не буду их отращивать! — Тебе идет, — он прикусывает губу, ощущая, как в горле встает комок, и в груди смешивается причудливый комок из полярных друг другу чувств, — Пойдем! «Надо сохранять спокойствие», — думает он, подхватывая мать под локоть. Ослабшие, отвыкшие от движения ноги слушаются Елену далеко не так хорошо, как ей хотелось бы, и они спускаются медленно, опираясь о холодный темный камень, — «Никто не знает, что свиток в моих руках дал мне Кощей — никто кроме Змея, ох, надеюсь ему осталось недолго…», — дальше они идут по коридорам, и всякая вопрошающая стража легко пропускает их, завидев пергамент с княжеской подписью, — «А если что, спихну все на Ягу, а с ней уже как-то разберусь…». — И что, не останетесь на остаток празднества? — у самых ворот вопрошает упырь, занимающийся управлением делами замка, — Ваш сын отлично послужил нави! — Нет, — слабо улыбается Елена, прежде чем Иван успевает что-то сказать, — Но мы рады торжеству Князя. Ответ не искренний, но тот, что нужно озвучить и тот, что желают услышать — высокие тяжелые ворота распахиваются перед ними с протяжным скрипом, наконец позволяя ведьме вдохнуть воздух, от которого кружится голова. Пройдя по мосту над рвом, Иван оборачивается, бросая протяжный, встревоженный взгляд на замок — Кощей не тот, кто бросает слова на ветер, так что же он задумал? Особенно когда внутри еще добрая часть пирующих нелюдей? Не слишком ли самонадеян, осознает, в какой опасности находится сам? — Лучше бы нам отправиться в Пустошь, — тихо произносит Елена, пока еще не подозревая истинную причину неопределенно- тревожного блеска в глазах сына. — Да, — спустя заминку кивает Иван, — Думаю, лучше туда. Они выходят в лес, добираются до первого мало-мальски подходящего дупла, на котором чертят нужный порядок рун, и совсем скоро оказываются в совершенно другом месте. Хозяйка этих земель уже ждет их — невозможно проникнуть в Пустошь и остаться незамеченными. Туман расступается, быстро пропуская их к высокому дому, на пороге которого стоит Ирхма, тревожно всматриваясь в приближающиеся к ней фигуры. Шаг, шаг, еще ближе, и, не выдержав, ведьма стремглав спускается по ступенькам навстречу, и в ответ Елена ускоряет свой, пока обе женщины не сливаются в крепком объятии. — М-маленькая моя, — не веря своим глазам, шепчет Ирхма, и глаза впервые за многие, многие годы щиплют слезы. Ее руки бродят по исхудалому, хрупкому телу, которое она отчаянно вжимает в себя, словно боится, что все это сон, что снова пропадет, исчезнет Прекрасная ведьма. Елена же, рвано выдохнув, утыкается в острую ключицу. Иван наблюдает за этим с улыбкой, в которой облегчение смешивается с тревогой и светлой печалью. «Но что же сейчас происходит в замке?», — прикусив губу, он невольно оборачивается, бросая взгляд в туманную пустоту, стелющуюся по темной земле. Сейчас далек и замок, и все, кто в нем. А перед ним — дом, где он провел все детство, в один момент почти что ненавидимые стены. Позже, с горечью, всегда сопутствующей переосмыслению прошлого, он размышлял о том, что подчас совсем не ценил утраченного. «Что ж, с чего мы начали туда и вернулись», — вздохнув, Иван переступает порог темного терема.