Обратный ход

Зима приходит в капище ранним снегом, что ложится крупными хлопьями, укутывая землю пока в неплотный, пушистый покров. Вместе с ним вокруг становится светлее и легче — темнота осени, уже лишенной остатков красок лета, отходит, уступая милым сердцу зимним развлечениям. Юные ведуньи и волхвы с нетерпением ожидали больших сугробов, которые позволят сделать в ближайшем овраге горку, а окна покрылись первыми узорами изморози. Иван, до того порой задумывавшийся, как они проведут зиму в доме без печи, наконец получает ответ на свой вопрос. Огонь причудливым образом располагался в самой сердцевине дуба, вокруг которого был построен дом. Всполохи пламени не выжигали дерево, но согревали теплом все снизу доверху, благодаря чему даже на чердаке юноша совсем не мерз. Удобней стало и готовить, растапливая снег, а не таская ведра из колодца. «Какая интересная магия», — размышлял Иван, всматриваясь в прыгающие языки пламени, — «Согревает, но не сжигает дерево». Он устроился прямо на полу, напротив дупла, которое толком и не замечал в теплое время года. Юноша неосторожно озяб, слишком легкомысленно выскочив несколько раз на улицу налегке, без теплого тулупа. — Ты выглядишь задумчивым, — произносит Кощей, чей цепкий взгляд уже несколько раз замечал, как Иван замирает в некой прострации, выдающей глубокую погруженность в себя и свои мысли. После того самого раза, когда он попросил ведьмака не искать поводов к сближению, тот исполнял эту просьбу с тем уровнем прилежности, который свидетельствовал если не об обиде, то как минимум о показательном отстранении, но не таком уж сильном, чтобы броситься в глаза всем прочим. — Зима в этом году холодная, — отвечает Иван, едва кося взгляд на возвышающегося рядом волхва. Ответ, кажется совершенно пространный, невпопад, и достаточно прохладный. — Ты думаешь о матери? — но внимательный Кощей четко попадает в самую сердцевину. — Да, — все ж таки признается напрямую Иван, колеблясь несколько мгновений — все же толика обиды на холодность и непоследовательность мужчины осела у него внутри. Но он был отходчив, и едва ли мог обсудить этот вопрос с кем-то, кроме Кощея, знающего всю полноту правды, — Я думаю о матери, — он невольно вздыхает, плотнее кутаясь в теплое, шерстяное покрывало. У Елены Прекрасной такой роскоши не было и в помине, он знал точно. Дай бог, выдали прохудившийся, залежавшийся в сырых углах плащ. — Сколько она томится в замке? — Кощей опускается на пол рядом с юношей — вести такой разговор сверху-вниз все ж таки странно и неудобно. — Это будет уже седьмая зима, — «И каждую переносить тяжелее и тяжелее…», — с горечью и тоской думает Иван. Хоть все и считали его мать хрупкой и слабой, а большинство и просто-напросто жалкой, заслышав подобное мнение, он всякий раз скрипел зубами — что они вообще могли знать о Елене? Сам Иван заработал себе репутацию достойной ведьмы, которой не стоит переходить дорогу, но считал, что своей матери и в подметки не годился. — Она совсем не была на виду, верно? — протягивает тем временем Кощей. — В отличии от меня-то? — хмыкает Иван, — Да…ее считают самой слабой в нашем роду. Она даже не может перекидываться в чужие лица, а это важно для Прекрасных. — Интересно, что Яга смогла сделать ведьму из тебя, при том, что ты даже не рожден девой, но, кажется, и пальцем об палец не ударила, чтобы упрочить силы Елены, — задумчиво произносит мужчина, переводя взгляд с пылающего в дупле огня на собеседника. — Знаешь…я даже никогда об этом не задумывался, — со смешком Иван потирает лоб рукой. «В этой истории определенно что-то зарыто», — размышляет Кощей, наблюдая как на лице напротив проступает рассеянное огорчение, — «Ей был нужен на месте Прекрасной именно он?.. Или его мать правда была так бездарна?». В последние дни, кажется, он смотрел на юношу достаточно часто, по крайней мере, чаще чем раньше. Или ему лишь казалось? Для всех в прочих в капище Иван был славным малым сложной судьбы — даже строгие и скептически настроенные к нему старшие волхвы в конце концов прониклись мягким, покладистым характером, добродушностью и отзывчивостью. Пожалуй, останься ведьмак в подобном амплуа, ему едва бы удалось действительно зацепить его искреннее внимание и интерес. Но теперь Кощей видел его с совершенно разных сторон — не так прост был этот юноша, что являлся существом, которое могло безжалостно соблазнить, лишив разума и всего ему сопутствующего, и одновременно — бескорыстно вступиться за ближнего. Темное и светлое сплетались в Иване так, что порой Кощею мнилось, что он знает двух разных людей, а порой — словно одна грань неотделима от другой. — Что? — не без легкой ершистости наконец прерывает тишину Иван, подмечая слишком уж долгий и внимательный взгляд на свою персону. — Нет, ничего, — качает головой Кощей, — Немного задумался о… — Обо мне? — прерывает юноша, выразительно приподнимая бровь. — О том, сколько поворотов претерпела твоя судьба. — А твоя? — Иван решает сразу перевести разговор в другую сторону, — Ты ведь не на наших землях родился, верно? — Моя тоже немало, — покладисто отвечает Кощей, не отрицая очевидного. — Ты вообще хоть что-нибудь о себе кому-то рассказываешь? — вздыхает ведьмак, подмечая то, как Кощей филигранно пропускает второй его вопрос. — Иногда. А что касается происхождения — боюсь, все ясно по внешности. — Да, — хмыкает Иван, кося взгляд на мужчину, что действительно выдавался внешностью среди всех прочих, — Буду ли я выглядеть глупо, если я уточню, а ты опять увильнешь в своем стиле? — Полагаю, ты будешь выглядеть упрямо, а после — раздосадовано. — Никакого доверия, значит? — подтверждает Иван. «Доверие — это слишком большая роскошь», — думает Кощей, всматриваясь в лицо Ивана, — «Вгоняющая в неоплатные долги». Замечал ли он не то веснушку, не то небольшую родинку над губой? — Если тебя утешит, окружающие знают едва ли больше твоего, — добавляет он. — Любишь быть для всех тайной? — мягко хмыкает Иван, что уже с легкостью мог предугадать следующий виток этого разговора. — Не думаю, что мое прошлое на самом деле представляет какой-то особый интерес для других, — и ответ мужчины только подтверждает догадки его собеседника. — А я думаю представляет, — он опирается ладонь подбородком, подаваясь ближе к огню, — Абы кто верховным не становится. — Боги порой любят пошутить, — мягко усмехается Кощей. — Да, — кивает юноша, — Но чаще всего их шутки злы… «Вот именно», — мысленно подтверждает волхв, — «Видимо, мы оба знаем это не понаслышке…». Какое-то время они сидят в тишине, плечом к плечу, разделяя молчание, в котором куда больше близости, чем напряжения. Каждый думает о своем, всматриваясь в полыхающий огонь, пока Кощей наконец не поднимается на ноги. — Подожди, — подхватив рукав рубахи мужчины, Иван окидывает его серьезным взглядом, — Ты ведь правда поможешь мне? «Разве я могу ответить ему что-то кроме «да» вне зависимости от того, как поступлю на самом деле?», — размышляет Кощей, — «У него нет ничего, кроме моего слова, и он готов поверить и ему…». Эта прямота и бесхитростность удивляла его, порой заставляя сомневаться в том, что он действительно умеет разбираться в людях. — Да, — кивает Кощей, — Я помогу. Иван отвечает ему кивком и слабой улыбкой. Их взаимоотношения с Кощеем балансировали на тонкой грани — ведьмак более не предпринимал чересчур откровенных попыток к сближению, однако позволял себе время от времени ту или иную озорную улыбку или фразу, на долю переходящую в лишнее касание. Сам верховный относился к тому с прежним спокойствием, но внимательный взгляд мог бы подметить, что именно его трудами новый житель капища обзавелся всей необходимой зимней одеждой и вообще, едва ли чувствовал себя в чем-то обделённым. Кроме того, Кощей с последовательной твердостью продолжал выдавать юноше кружки то с одним, то с другим настоем. — Я уже абсолютно здоров, почему я должен пить это каждое утро? — бурчал Иван. — Лишним не будет, — спокойно, но безапелляционно отвечает Кощей, после совместной вылазки в межмирье полагавший, что юноше не помешает толика заботы. Душевные раны тем и опасны, что не видны, и истлевают медленно, с трудом поддаются врачеванию, и упрочивать душевное спокойствие никогда не бывает лишним. «Кажется…немного стало оттаивать», — думает юноша, всматриваясь в ровную спину отходящего от него волхва. Он не придавал свои чувства скрупулёзным осмыслениям, да и в целом, не считал их чем-то серьезным. Однако Кощей продолжал манить и привлекать, во многом от того, что все еще был неразгаданной вещью в себе. Но могут ли вообще людские, да и нелюдские симпатии быть высчитанными, можно ли точно определить, откуда берут исток и отчего расцветают в условиях, казалось бы, неблагоприятных и порой усыхают при самом бережном отношении? Во всяком случае, завидев спустя несколько дней спокойно следующего по протоптанной в снегу дорожке к главной избе мужчину, Иван ощутил задорно-щекочущее чувство, побуждающее нагнуться к земле и подхватить в руки охапку снега. Он быстро лепит не самый тяжелый снежок и, замахнувшись, вполне метко направляет его в цель, однако тот чудным образом разлетается, не добравшись до затылка мужчины. — О, великий верховный волхв Кощей Бессмертный слишком серьёзен, чтобы позволять себе играть в снежки? — задорно возвещает Иван, отправляя в затылок верховного еще один комок снега, смешанного с землей, который так же рассыпается, не долетев до цели. Эту провокацию волхв игнорирует, но юноша не сдается — в спину летит еще снежок, а потом и еще один. «Ладно», — внутренне хмыкнув, Кощей незаметным жестом отводит ладонь в сторону. — Ах вот как! И не стыдно тебе, сам значит не хочешь руки в снегу марать? — во многом с напускным возмущением Иван проводит рукой по покалывающим от холода щекам. Вместо снежка от легкого, еще не уплотнившегося слоями снега сугроба, поднялась волна и, закружившись быстрой и короткой метелью, ударила в лицо. Ответным словом волхв его не удостаивает — только оборачивается через плечо, бросая короткую улыбку и отворачивается, намереваясь продолжить путь. «Ну уж нет», — сощурившись, Иван не отступает от своей задумкии, ускорив шаг, приближается к своей цели. Еще несколько снежков летят мимо, один — возвращается прямо в него, но юноша ловко уворачивается. В итоге он оказывается достаточно близко к верховному, чтобы в следующий взмах руки Кощея оказался почти у самого его носа. И, уцепившись за рукав, Иван намеревается все-таки запустить заготовленный снежок, но мужчина тянет одежду на себя, и в итоге они оба теряют равновесие. Завалиться на землю несложно — благо, сугробы уже в должной степени смягчают падение. — Ага! — азартно восклицает юноша и, подхватив в ладонь охапку снега, таки бросает ее в лицо мужчины, благо, на таком расстоянии у его жертвы едва ли есть возможность увернуться. — Доволен? — морщится Кощей, вытирая быстро тающий холод со своей кожи. — Хорошо же, — улыбается Иван, просто и одновременно глубоко, — Нельзя же все время ходить с таким серьезным лицом, ну! «Да», — на мгновение замерев, думает Кощей, всматриваясь в сверкающие голубые глаза, что сохраняли тепло июньского неба даже в морозные, холодные дни, — «Хорошо…» — Серьезное лицо — моя обязанность, — произносит он, поднимаясь на ноги и отряхивая налипший снег с теплой, обитой изнутри овчинным мехом накидки, — А еще сегодня твоя очередь стирать, если я верно помню. — Боги точно одарили тебя талантом уничтожать любое веселье, — вздыхает Иван, убирая с лица прилипшую и подмерзшую прядь кудрей. — Им в том числе, — кивает Кощей и, протянув руку, помогает юноше подняться, впрочем, не позволяя этому касанию продлиться дольше необходимого. Отряхнув и со своей одежды снег и выудив из сугроба упавшую шапку, Иван небрежным жестом натягивает ее на голову и напоследок окинув Кощея короткой улыбкой, уходит. Наблюдающая за этой сценой со стороны Плаша сходит с крыльца избы. — Кажется, у вас наладилось? — с улыбкой произносит ведунья, от зоркого глаза которой не скрылось определенное отдаление между этими двумя. Нет, к чести обоих, свои отношения они совсем не выставляли на показ, и поэтому судить было трудно. Она, нежная и чуткая сердцем, ощущала, что с верховным, не то чтобы что-то не в порядке, но… порой во время разговоров его взгляд будто бы убегал куда-то вдаль, хотя Кощей неизменно мог ответить на всякую реплику с должным сосредоточением. Плаша, на самом деле предельно далекая от истинных тревог в сердце мужчины, полагала, что все дело в его взаимоотношениях с Иваном. Хорошо памятуя, чего стоило другу его предыдущее сердечное чувство, она опасалась, что ситуация может повториться. Иван внушал ей доверие, и, как виделось со стороны — сумел пробиться сквозь скорлупу, которой Кощей тщательно окружил свое сердце. Но как бы Плаша не ратовала за эту пару, все сложности тоже были как на ладони — и сомнительная история попадания юноши в капище, и неоднозначность их связи в принципе, и, чего она опасалась не менее всего прочего — не самый простой характер верховного. — А ты полагаешь, у нас разлаживалось? — хмыкает Кощей, скосив на Плашу короткий взгляд, — На самом деле близость наших отношений сильно преувеличена, — добавляет он не без едва уловимого раздражения в голосе, который способна различить только близкая подруга. — Ты заботишься о нем, — не то возражая, не то просто подмечая, отвечает та, слегка качая копной рыжих кудрей, что ленилась прятать под теплым платком до самых суровых заморозков — Я забочусь обо всех вас, — и ведунья ловит в интонациях собеседника тонкий флер усталости, — Это — моя обязанность. — И очень редко позволяешь заботиться о себе, — вздыхает Плаша, подходя ближе и стряхивая остатки снега с его плеч. — Все в порядке, — коротко, почти призрачно улыбнувшись, отвечает ей Кощей. Пожалуй, только при виде открытой и широкой улыбки этой женщины он испытывал нечто, похожее на укол вины за то, что только маячило на горизонте будущего, но для него было выверенным и продуманным шагом, а для Плаши обещало стать шокирующей, выбивающей из колеи привычного дурной вестью. Кощей не отгонял это чувство вины, но и не пестовал, позволяя ему барахтаться на окраине души — в конце концов, у всего есть цена, это он знал, пожалуй, лучше прочих, и свои долги оплачивал судьбе с лихвой. А уравновешенное положение дел меж ним и Иваном меняет простая случайность, произошедшая всего спустя пару дней после игры в снежки. Вечером Кощей проходит уже в подстывшую баню, рассчитывая, что не найдет там никого — и старшие, и младшие уже должны были успеть помыться, пока он, засидевшись за бумагами, упустил свое право на самую свежую и чистую баню. Погруженный в свои мысли, он не замечает стоящие у порога валенки с красной рябиной. Стянув полушубок, а затем тулуп, Кощей остается в рубахе. Вытянув из волос заколку, он делает шаг к парной, и только в этот момент замечает сквозь приоткрытую дверь предбанника, что вообще-то, он не один. И представшая перед глазами картина неожиданным образом заставляет кончики ушей вспыхнуть. Он ведь уже видел юношу обнаженным — признав неоспоримую красоту этого тела, но едва ли ощутив внутри себя какие-то импульсы. Но то, судя по всему, в прошлом — теперь взгляд лиловых глаз скользил по светлой коже неотрывно. Все в Иване было пропорционально, ладно, одно к одному — подтянутые икры и бедра, округлые ягодицы с ямочками на пояснице, линия позвоночника на спине с очерченными мышцами. Поджарый живот, высокая линия шеи, и, то, что и смутило волхва больше всего — размеренно двигающаяся на возбужденном члене ладонь. «Он…правда красив», — думает Кощей, сглатывая в отчего-то пересохшем горле. Он словно впервые по-настоящему увидел Ивана. Мужчина знает, что лучшее, что он может сделать — тактично уйти, сделав вид, что ничего не заметил и не тревожить интимности происходящего. Но не делает, продолжая наблюдать, как заворожённый. Чистая чувственность, чистое наслаждение, и не нужно этой красоте никакого обрамления в виде шелков и бархата. Ладонь юноши продолжает размеренно ласкать прижимающуюся к животу плоть, голова чуть запрокинута, рот приоткрыт в сладострастной истоме. В тот момент, когда Кощей невольно подается вперед, перенося вес тела на другую часть пола, тишину прерывает предательский скрип половицы. Он вздрагивает, а Иван бросает взгляд в сторону звука. Мгновение, что их глаза встречаются, длится для верховного мучительной вечностью, пока наконец обнаженный юноша не подходит к нему, шагая медленно и плавно, одаривая глубоким, чуть хищным сощуренным взглядом. Ни наготы своей, ни получаемого несколько мгновений назад удовольствия, он нисколько не стеснялся и не стыдился. «Бегаешь, бегаешь, а от себя не убежишь», — с удовлетворением думает ведьмак, втягивая воздух и помимо запаха разбухших в воде березовых веников, масла и мыла, почти ощущая возбуждение и растерянность мужчины напротив. — Нехорошо подглядывать, — коротко усмехается он, укладывая ладонь на щеку и осторожно поглаживая кожу кончиком пальца. «Просто уйди», — приказывает сам себе Кощей, но ноги словно приросли к дощатому полу, — «Извинись и уйди, тебе не нужно ничего усложнять». Живот скручивает томной, тяжелой сладостью, а сердце отбивает тяжелые, бьющие в ребра удары. Откуда взялась в этом юноше власть, что заставляет его замирать, неотрывно всматриваясь в манящие голубой бездной глаза? Тонкое, чарующее ведьмовство, которое он легкомысленно позволил тому оставить при себе, истоком содержащееся в самой сердцевине Ивана? Или сам Кощей проглядел вещь куда более серьезную? — Прости, ты вроде как просил меня…не искать лишних поводов для сближения, — протягивает Иван, склонив голову на бок, и слова льются с его уст бархатным, обволакивающим вязким медом шепотом, — Но что же мне делать, когда ты даешь их сам? — и притворное огорчение перетекает в мягкую усмешку. Не дожидаясь его ответа, юноша, поднявшись на цыпочки, вновь целует, обхватывая шею руками, прижимаясь всей протяженностью собственной наготы. Кощей вздрагивает всем телом, его будто кипятком ошпаривает — забытое чувство вожделения просыпается, разбегаясь жалящими кровь всполохами. Его руки ложатся на талию, бродят по спине, прижимая к себе крепче, вздрогнув, опускаются на упругие, округлые ягодицы и тут же возвращаются на спину. Кожа у юноши мягкая и горячая, обжигающая терпкой нежностью. Поцелуй длится долго — сначала волхв едва отвечает, но Иван с легкостью перехватывает инициативу, лаская языком напряженные уста, пока наконец они не сходятся в едином танце, а одна из ладоней Кощея не зарывается в его кудри. — Я, кстати, думал о тебе, — шепчет Иван, оторвавшись на мгновение от мужчины, — О твоих руках… Такие изящные, длинные пальцы, им можно найти много интересных применений, — рождающие непристойности губы спускаются по шее, дразняще прикусывая кожу, юноша не стесняется потереться пахом о тело напротив. — Замолчи, — разом осевшим голосом хрипит Кощей, не зная, что хуже — если ведьмак дразнит его, желая еще пуще распалить или если говорил в правду. От мысли об этом голову предательски ведет. — Так заставь меня, — хмыкает Иван, до крови прикусывая его губу, с видимым удовольствием слизывая выступившую каплю, — верховный. И эта ничем не прикрытая дерзость, вызов, показательно намазанный ядом клинок, приставленный к устам, порождает еще одну волну пламени, проходящую от затылка до пят. Отказаться, не пригубить — невозможно. Этот жар умножает и ладонь Ивана, что, проскользнув по груди вниз, ложится на его отвердевшие чресла, окончательно и с головой выдающие утрату контроля. Теперь уже Кощей накрывает уста юноши поцелуем, вжимая и втягивая в объятье, которое тот с удовольствием подхватывает, забрасывая ноги на его поясницу, ничуть не сомневаясь, что его подхватят. И волхву ничего не остается, как сомкнуть ладони на обнаженных ягодицах. Но в таком положении юношу он долго не удержит, поэтому, пройдя в парную, усаживает Ивана на одну из лавок. — Пальцы, значит? — сверкнув потемневшими глазами, произносит Кощей. Юноша, немного откинувшись назад, провокационно остается сидеть на лавке с призывно разведенными коленями. — Да, — кивает он, и подхватив одну из ладоней, что уперлись по бокам от него, притягивает ее к устам, показательно проходясь кончиком языка от запястья до подушечки указательного пальца, обводя и втягивая ее в рот. «Безумие», — только и мелькает в Кощеевой голове, а мыслей про то, что это все стоит немедленно прекратить, и что за леший вообще понес его этим вечером в баню в этот час, не остается. Он отнимает ладонь, и, подавшись вперед, упирается ей о стену, пытаясь нашарить полку, располагающуюся сбоку. Задев пару банок и разметав мешочки с травами, он наконец подхватывает нужное масло, которое обычно втиралось в волосы ведуньями, а сегодня сослужит весьма неожиданную для себя службу. Иван утягивает его за шею ближе, и, едва размыкая поцелуй, они двигаются на ощупь — ведьмак пытается стянуть с Кощея рубаху, а тот, огладив живот и грудь, спускается к паху, мягко поглаживая разведенные в стороны бедра и ягодицы. Темнота скрывает, как мелко подрагивают руки волхва — возбуждение и волнение сплелись в единый комок, что грохотал в груди громом пламенеющего желания. — Да… — стонет юноша, демонстрируя, что партнер все делает правильно, в тот момент, когда руки Кощея, несколько раз проведя по стволу члена, опускаются к мошонке и дальше. Хриплые вздохи тонут в поцелуях, смыкаются между уст. В бане давно уже не жарко, но не для них — скрип дерева смешивается с пылким дыханием, к запаху трав и масел с каждым движением примешивается аромат вспыхнувшей страсти, что оседал на коже сладкой испариной. Ощутив, что эластичные стенки уже достаточно поддаются, Кощей проникает в юношу вторым пальцем, разводя их внутри и добиваясь удовлетворенного стона. — Хватит, — изнывая от желания, шепчет ведьмак, в нетерпении ерзая пятками по лавке и рискуя загнать себе в кожу занозы, — Давай уже… Ну! Ивановым рукам все сложнее поддерживать ритм собственных ласк, он блуждает поцелуями по плечам и шее нависающего над ним мужчины, все чаще переходя на укусы. Еще несколько минут, и к двум пальцам осторожно добавляется третий, умножая напряженное, пульсирующее чувство внутри. — Нет…не хватит, — шепчет Кощей, прихватывая зубами покрытую сладкой испариной шею, — ты же этого хотел, разве не так? Достаточно изящно? — Я хочу твой член внутри себя, раз уж на то пошло, — прикусывает губу Иван, не привыкший к проявлению такого терпения от любовников — обычно, дорвавшиеся и допущенные до тела хотели овладеть жадно и пылко, словно опасаясь, что красота, насмешливо подразнив, ускользнет из рук. — Много хочешь, — хмыкает Кощей на самое ухо ведьмака, не отказывая себе в том, чтобы прикусить мягкую мочку. Иван отвечает ему тем, что еще сильнее вцепляется в плечи, смыкая их ближе, так, что действовать ладонью приходиться исключительно наощупь. Он не знает, кого пытает больше — себя или прекрасного юношу, что с потрясающим бесстыдством ритмично подается бедрами вперед, насаживаясь на его пальцы. Казалось бы, все немыслимые грани они уже перешли, но к требуемому Иваном он переходить не собирался. Было в том желание хотя бы мнимо удержаться от окончательного падения или опасение сделать что-то не так — ведь слишком давно он не погружался в чувственные удовольствия, а опыта в активной позиции почти не было вовсе — Кощей сейчас не рефлексировал. Однако, проявив милосердие, быть может скорее к себе, чем к распаленному его ласками партнеру, отстранившись, мужчина укладывает свободную руку на твердый, истекающий смазкой член, стремясь соединить движения обеих ладоней в одно. И пока руки делают то, что делают, взгляд его неотрывно прикован к юноше, что позволяет себе полностью отдаться — выгнув спину, царапает ногтями лавку, позволяя рваным вздохам перемежаться с короткими стонами. — Да что ты…ты… — и очередное глубокое движение пальцев внутри в сумме с крепко сжатой головкой выбивает из него всхлип, — за человек…человек-то такой! Я же сейчас… Ему хотелось, чтобы этот мужчина наконец сбросил с себя одежду, взял за бедра, слил их воедино, кожа к коже, но Кощей предпочитал продолжать свою одновременно сладостную и мучительную пытку. Ощущая, что вот-вот дойдет до пика, ведьмак вцепляется ладонью в его голову, притягивая к себе, нарушая заданный мужчиной ритм. Они сталкиваются в поцелуе, и пальцы Кощея входят в податливое тело еще глубже, и выгнувшись, Иван глубоко кусает мужчину над собой за плечо. И эта неожиданная боль, в сумме с взлетевшим к потолку хриплым, глубоким стоном юноши доводит до вспышки и самого волхва, что ощущается больше духом, чем телом, но при том вполне очевидно проступает пятно на скомканной на талии рубахе. Они оба тяжело дышат, и первым отстраняется Кощей, окидывая обмякшее на лавке тело осоловевшим взглядом. Иван отвечает ему во многом похожим взором — разморенным, с еще не истекшей поволокой наслаждения, что прошлась сладкой плетью от макушки до пяток. «Так…это…», — мысли все еще путаются, и сглотнув, Кощей таки переводит взгляд в сторону, натыкаясь на чистое покрывало, висящее на крючке на стене. Протянув руку, он подхватывает чистый, накрахмаленный лен, и набрасывает его на плечи юноши. Иван следит за его движениями с немалым удивлением — то, что его сейчас начнут вытирать и кутать, он ожидал в последнюю очередь. — Не выходи на мороз с мокрой головой, — произносит Кощей ровным голосом и окончательно отстранившись, отступает на шаг назад, одергивая сбитую одежду. «Неужели просто уйдет?», — с недоумением думает ведьмак, скользя взглядом по напряженной фигуре, которая действительно неумолимо двигается к двери. Ему хочется окликнуть, что-то сказать, но он просто не успевает — разморенное тело подводит ум. «И себя поласкать не дал толком», — вздыхает Иван, откидываясь на лавку, — «Сложно с ним…». Верховный, что вообще забыл зачем вообще в действительности пришел в баню, выходит на крыльцо, и, пройдя несколько шагов, замирает на месте, стремясь осмыслить произошедшее. «Я…я просто слишком долго воздерживался от подобного», — думает Кощей, ощущая, как сердце учащенно бьется, — «Вот и потерял контроль». Перед глазами все еще стоит образ обнаженного Прекрасного с разбросанными в сторону коленями, мокрым от семени животом, что стекало к кудрявому облачку волос в паху. Сладкое, тяжелое дыхание, заалевшие губы, манящие розовые соски, растрепанные, мокрые кудри, блестящие, шальные глаза, словом — катастрофа. А еще большая — его собственный жадный взгляд, как хорошо, что он не видел его в тот момент, когда смотрел на изгибающего на своих руках ведьмака. «Достаточно изящно…», — внутренне передразнивает он сам себя, испытывая покалывающий, давно забытый стыд, — «Я явно не головой думал!» Едва сдерживая рвущийся из груди тяжелый стон, Кощей зачерпывает гость снега, растирая горячее, пылающее лицо. Иван, выбравшийся из бани позже, катастрофой произошедшее совсем не считал, но был готов руку дать на отсечение, что волхв последует своей неизменной привычке и попытается свести все на нет. Конечно же, он был прав — Кощей ни словом, ни полусловом не пытается прокомментировать случившееся, ведя себя так, будто бы и не было ничего. Разумеется, Иван не мог позволить своему не-любовнику сохранять такое возмутительное, скорее даже игнорирующее спокойствие. — Ты ведь всегда ведешь себя так? — спустя день он не выдерживает, и, подловив верховного в доме перед сном, задает вопрос в лоб. — Как, так? — переспрашивает Кощей, прекрасно понимающий, что его собеседник имеет в виду. — Так, будто бы ничего не происходит… Игнорируешь факты и события, которые тебе не нравятся. — А ты о чем-то хочешь поговорить? — вздыхает Кощей, не переводя взгляда от кореньев, чьим измельчением занимался, — И тебе есть что сказать? — Ты сердишься, — сощурившись, протягивает в ответ Иван. — Нет. Кощей лгал, и прежде всего, сам себе — он сердился, но в ядре этого чувства было куда больше тревожной растерянности. Пусть все в нем и выражало равнодушную безучастность, о случившемся в бане он думал куда больше, чем хотелось бы, стремясь понять — что заставило его потерять контроль, увлечься, поддаться всполоху, казалось бы, мимолетного желания и страсти? Он не был из тех, кто падок на плоть, скорее наоборот, влечение тела рождалось в нем после эмоционального отклика. И верховному совсем не хотелось бы обнаружить в себе то самое семя, рискующее разрастись в пугающий, одновременно знакомый, и вместе с тем неизведанный цветок. Стоило убить и задушить его в зародыше, не позволить прорасти сорняком. Да так ли легко это сделать, когда на него так прямо и пронзительно смотрят эти упрямые голубые глаза? — Что? — в конце концов произносит он, когда и спустя долгие минуты юноша продолжает буравить его глазами. — Ничего, — пожимает плечами Иван, — Если ты не сердишься, то что я могу еще сказать? — и с глухим стуком он щелчком пальца опрокидывает стоящую на столе солонку, — Вот у меня-то никаких поводов сердиться, правда? — Полагаю, ты получил то, что хотел, так что не так? — Кощей с трудом подавляет рвущийся из груди шумный выдох. — В смысле? — белесые брови поднимаются в праведном возмущении. — Тебе хотелось соблазнить меня и получить подтверждение собственной ведьмачьей неотразимости, я, так или иначе — поддался этому, что чести мне не делает, но из песни слов не выкинешь. Что тут обсуждать? — Вообще-то это ты пялился на то, как я… — Это было случайно, — прерывает Кощей, не позволяя Ивану еще раз уличить его, — И на продолжение я точно не рассчитывал. — Но тебе было хорошо, — фыркает ведьмак, — Не делай вид, что не был активным участником событий! — Был. А после этой реплики Иван с трудом удерживается от того, чтобы откровенно, совсем по-детски не передразнить мужчину. — Но все эти игры — не для меня, — в конце концов произносит Кощей, поднимая к собеседнику тяжелый взгляд. — А если это — не игра? — парирует юноша, выразительно приподнимая бровь. «Тогда тем более», — мрачно думает Кощей, и, отбросив в сторону нож, которым кромсал коренья, разворачивается молча уходя в другую комнату. Его оппонент с присущим себе упрямством и прямотой пытался вывести его на откровенный разговор, которого волхв избегал даже с самим собой. Шумно, с раздражением выдохнув, он подходит к столу, желая переключится на работу, но одного взгляда на бумаги хватает, чтобы понять что ничего не выйдет. Заслышав за спиной скрип половиц, Кощей оборачивается на него. — Иди сюда, — вздыхает он, подзывая птицу, вытянувшую шею в проход меж комнат. «Верховному волхву Кощею Бессмертному осталось недолго», — он прикрывает глаза, поглаживая привычным, успокаивающим движенияем лебяжьи перья, — «И мне совершенно…совершенно не нужно это, я все уже решил», — и мужчина невольно поджимает губы, — «Боги, поскорей бы уже сошли снега». Но вслед за лебедем в комнату приходит и Иван. — Что еще? — с недовольством спрашивает Кощей. «Почему он так бегает от всего, связанного с чувствами?», — размышляет юноша, проскальзывая по мужчине взглядом сверху-вниз. — В чем проблема? — прямо спрашивает он, выставив руки в боки, — Если ты скажешь, что никакой проблемы нет, будешь выглядеть надменным идиотом, — сердито добавляет Иван. Кощей не любил, когда его загоняют в тупик, особенно в тех ситуациях, в которых не вывернуться умом, где не запутать собеседника хитросплетением аргументов. Ведьмак заставлял его сталкиваться с тем, что он заморозил, добровольно отринул, рискуя лишить себя части живости — чувствами. — Не все, что мы полагаем себе симпатичным, несет нам пользу, — холодно произносит он, опуская птицу на пол. Та водит головой из стороны в сторону, взмахивая крыльями — в воздухе повисает напряжение, которое лебедю совсем не нравится. «Ах вот оно что», — фыркает Иван, — «Какой витиеватый способ опять дать от ворот поворот!». — Я недостаточно хорош для тебя? — По-моему, я уже объяснял, в чем проблема, — пока еще сохраняя спокойствие, но не изменяя прохладности тона, отвечает Кощей. — Да всем все равно! — юноша от этого отмахивается, — Все уже, — и это слово он выделяет особенной интонацией, — считают нас любовниками и вообще спустили тебе это с рук — подумаешь, повозмущался Ярослав, тоже мне! Так что не надо делать вид, что ты чтишь какую-то благонравность! — А быть может, все равно и мне? Или ты настолько мнителен, что считаешь, что Прекрасным действительно не отказывают? — Кощей нехорошо сощуривается, — Или дело в том, что ты все-таки следуешь указаниям своей верховной? — Ты меня в чем-то обвиняешь? — протягивает юноша, ощущая поднимающееся внутри возмущение. — А если это не так, то в чем причина? Тебе нужно было соблазнить меня, но теперь в этом нет смысла, разве не так? Так почему продолжаешь? Из природного любопытства? И ты хочешь сказать, что все это для тебя не просто кошки-мышки, мол, поддастся мне этот безучастный мужчина или нет? — и он говорит с нарастающим давлением в тоне, постепенно повышая голос. — Да нет! — и Иван нарывается на откровенно скептический, почти прожигающий дыру взгляд, волхв на его возражение благо что глаза не закатывает, — Быть может, самую малость! И это ведь это не значит, что я…не могу испытывать искренних чувств! — Полагаю, что можешь, — спустя паузу почти цедит сквозь зубы Кощей, — но у тебя явно проблемы с восприятием слова «нет». — А ты-то можешь испытывать искренние чувства? — с нарастающим напряжением в голосе вопрошает в ответ Иван, скрестив руки на груди и буравя собеседника тяжелым, недовольным взглядом: «Кто еще с кем в игры играет! Помню я его «нет» в бане!». — Знаешь, мне было бы куда легче сказать…что вся проблема лишь в тебе, — морщится Кощей, в изнеможении потирая лоб рукой, — Что ты просто крутишься под носом, все время улыбаясь, пытаясь соблазнить меня с упорством, достойным куда лучшего применения. А я поддаюсь лишь от того, что тебе поддается всякий, — повисает пауза, в течение которой воздух меж ними накаляется, еще чуть-чуть — Но это не было бы правдой лишь отчасти, — добавляет он, и в этой финальной фразе юноше чудится отчетливая, почти тревожная досада. «Э…это такая форма ответного признания?», — Иван с недоумением провожает проходящего мимо него сквозь дом к двери мужчину, — «Не самая приятная… Или что?». Кощей же, испытывающий от этого разговора раздражение, что лишь маскировало тревогу, глубоко вдыхает холодный зимний воздух. «Я не хочу ничего чувствовать снова», — с досадой думает он, касаясь ладонью груди, в которой билось смятение, — «Ни влечения тела, ни тем более сердца, ничего…не важно к кому, все пустое, все дурость и глупость». Он, желая сбросить хотя бы часть напряжения, несколько раз проходит капище кругом, после заглядывает в центральную избу, и только потом возвращается в дом, надеясь, что Иван уже отправился спать. Но надежды идут прахом — юноша сидит на лестнице, явно намереваясь продолжить разговор, что с его точки зрения оборвался на полуслове. Они встречаются взглядами, и Кощей, сохраняя бесящую Ивана невозмутимость, молча движется в сторону своей спальни. Поняв, что собеседник мнит разговор оконченным, пождав губы и задрав подбородок, Иван поднимается по лестнице, так же не удостаивая Кощея больше ни словом, ни взглядом. «И что я в действительности бегаю за ним?», — с раздражением думает он, проходя туда-сюда от окна до лестницы, — «Тоже мне, верховный волхв! Не хочет- не надо! Вот пусть и варится сам с собой со своей дурной головой!». Однако для хождения пространство слишком мало, и Иван садится на кровать, раздраженно поправляя одеяло. Все-таки, самое обидное было в том, что Кощей ему действительно нравился. Но вместо того, чтобы оценить это чувство, тот лишь отталкивал — невиданная небылица, особенно учитывая, что верховному могло достаться весьма редкое сокровище искренней, а не изображенной симпатии Прекрасного. В очередной раз сделав круг, они приходят в точку охлаждения и отдаления, и на сей раз Иван твердо решает, что надменный и непоследовательный верховный больше не заслуживает его снисхождения. Больше никаких улыбок, мимолетных шуток и мягких подтруниваний. Канули в лету и совместные завтраки — теперь Иван, не гнушаясь мороза и сумрака, упрямо уходил к общей трапезе к ведуньям и волхвам. Кощей провожал его спокойным взглядом, порой сопровождаемым безукоризненными вежливыми просьбами захватить в трапезную избу ту или иную банку — их юноша выполнял молча, ощущая нарастающее раздражение. И, хотя он стремился и сам оставаться безучастным, хотелось сделать что-то такое, что все-таки вывело бы верховного из себя, заставило бы показать чувства. «Интересно…а стал бы он меня ревновать? Знаю я таких, собаки на сене, мол, мне не надо, а стоит только повернуться в другую сторону…», — размышлял Иван, перехватывая случайный, казалось бы, взгляд Ярослава на себе, — «Да мне недели бы хватило, и этот был бы мой! Вот уж он бы не стал отказываться!». Но это размышление при более глубоком рассмотрении его не удовлетворяло — мужчине требовался тот, кто мог бы смотреть снизу-вверх, нашел бы повод для восхищения, и ведьмаку ничего не стоило бы подобное изобразить. Но едва ли бы Ярославу приглянулась бы вся его полнота — с темными, острыми и неоднозначными гранями. «А в этом есть что-то забавное», — не без досады размышлял Иван, перебирая в хозяйственной избе сушенные грибы для супа, — «Что первый мало-мальски знающий всю подгонную обо мне предпочитает держаться в стороне». Вздохнув, он роняет голову на сложенные локти. «Может…я просто слишком о себе мнения хорошего? Как и о Прекрасном в том числе? Может, мне правда чудилось, что у него есть какой-то интерес? И все, что я могу получить — либо снисходительное безразличие, либо вожделение, основанное лишь на ведовстве?». Его вновь подтачивает чувство сосущей неуверенности в себе. Кощей его молчаливое отторжение воспринимал со спокойствием, в котором явно прослеживалось облегчение. Но вместе с тем он продолжал приглядывать за юношей, выражая не столько снисходительное безразличие, сколько заботясь о незыблемости собственного внутреннего мира. Так проходят дни, а за ними седмицы, пока не наступает самая долгая ночь в году, которую в капище всегда проводят в особой тишине и покое. Кощей долго не спит, выуживая из глубин сундука карту, на которую смотрел уже тысячу раз, так, что путь почти отпечатался в его голове. От созерцания его отвлекает короткий вскрик, и нахмурившись, он поднимает глаза к потолку. Поднявшись по лестнице, Кощей обнаруживает, что Иван мечется по постели, бледный, с искусанными почти в кровь губами, на лбу — холодная испарина. Брови сошлись к переносице, и все выражение лица говорит о том, что ведьмаку снятся сны, далекие от приятных. Волхв трясет его за плечи, хлопает по щекам, сначала легко, а потом вполне ощутимо, но ничего не помогает, тот не просыпается, только изнеможенно стонет. «Ясно», — вздохнув, Кощей опускается на край постели сзади, укладывая обе ладони на виски юноши и прикрывая глаза. В итоге только спустя полчаса, а то и больше усилий, ему удается наконец вырвать Ивана из кошмара. Он просыпается резко, с коротким вскриком почти подпрыгивая на лежанке. — Эй, — он легонько хлопает юноше по плечу, стремясь окончательно вернуть в реальность, — Ты в порядке? Тот тяжело дышит, с тревогой оглядываясь — он в капище, в доме верховного, и разгневанный, мстящий шабаш далеко. — Да… — произносит он, но из горла скорее выходит слабый сип. — Ты бледный как смерть, и ты…кричал во сне, — качает головой Кощей, осторожно протягивая вперед ладонь и укладывая ее на лоб, покрытый испариной. — Да…так… — Иван выдавливает из себя привычную улыбку, но выходит криво и неловко, — сестрички немного погоняли в честь дня Карачуна. Удивительно, что это произошло только сейчас. — Что им было нужно? — Загонять, полагаю, отомстить за предательство, — чуть выдохнув, Иван смахивает со лба взмокшие от холодной испарины волосы, — Не думаю, что Яга позволила бы им свести меня с ума до конца. Я разбудил тебя, да? В ночь Карачуна ведьмы традиционно собирались на шабаш — и в этом году в нем было пустое место, которое, разумеется, нельзя проигнорировать. Ведь и не стали игнорировать — с подачей той из сестер, что правила снами, устроили Прекрасной изощрённую в своей разнообразности пытку, как телесную, так и духовную. Кажется, спасение уже не придет ниоткуда, и это страдание будет длиться всю ночь, пока не задребезжит рассвет и не ослабнет хотя бы отчасти разгулявшаяся во всю силу в каждом уголке Тьма. Все прекращается резко, чьи-то сильные и уверенные руки будто хватают его за локоть, вытягивая из вязкой и болотистой топи кошмара. А не приди ему на помощь верховный — сколько бы это длилось? Понятно, что не дольше ночи, но время во сне растягивается, превращаясь почти в мучительную бесконечность, и при мысли об этом Иван вздрагивает всем телом. — Да, — кивает Кощей, — Быть может, хочешь доспать внизу? — предлагает он, догадывающийся о том, что завывающий за окном ветер и бьющие в окно голые ветки едва ли добавят спокойствия и так вдосталь понервничавшему ведьмаку. — Что, готов перетерпеть еще одну ночь под крышей, сгибаясь со своим ростом в три погибели? «Почто тебе терпеть такие неудобства ради меня», — не без толики еще не истлевшей обиды думает юноша, — «Спасибо и на том, что вырвал из кошмара». — Как будет лучше тебе? — тем не менее спрашивает волхв. — Ты хочешь честный ответ? — и он слышит в голосе юноши невеселую усмешку. — Да, — вполне искренне отвечает Кощей. Повисает долгое молчание, и в конце концов Иван, опускает голову, не то боднув волхва в плечо, не то просто опустив на него голову. — Знаешь, я устал, — тихо добавляет он. Ему хотелось толики тепла, не окрашенного вожделением или подозрением, ощущения безопасности, чувства, что все наладится, надежды, что хотя бы в этот раз он все не испортит, не наворотит еще больше ошибок, а исправит предыдущие. А еще — простого объятия. И, если быть откровенным до предела — этот завывающий зимний ветер уже в печенках сидел. «Вот опять», — с досадой думает Иван, прикрывая глаза, — «И чего я растекся…надо было сказать ему, что все со мной в порядке, и я больше не потревожу его сна». — Я понимаю, — тихо произносит Кощей, и, поколебавшись, осторожно укладывает ладонь на юношескую спину. Ивану на мгновение хочется огрызнуться, что ничего Кощей не понимает, по крайней мере, ведет себя, будто не понимает точно. Но осторожные касания успокаивают, одновременно вызывая какую-то особую, тонкую горечь внутри. «Все стало так странно», — думает волхв, ловя себя на том, что искренне хотел бы утешить юношу, сидящего рядом, — «Его появление в принципе перемешало карты, а сейчас…», — внутренне вздыхает он, — «Ему тоже не стоит ко мне привязываться, потому что его удел — привести меня в руки Князя, получить свою награду, а мой — сгинуть в безвестии, второй раз поправ Князя Тьмы, на сей раз ценой жизни. Так это должно кончиться, и нечего… Нечего думать», — текут мысли в его голове тревожным, нестройным рядом, в то время как его ладони блуждают по спине. — Пойдем, — тихо произносит Кощей спустя несколько минут молчания, прерываемого лишь снежной бурей за окном. Поколебавшись несколько мгновений, Иван все же поднимается с места. — Снова? — вопрошает он, когда усадив его за стол, волхв ставит котелок с водой в дупло. — Так ты лучше уснешь, и точно больше ничего не приснится, — качает головой мужчина, — Не такой уж он и горький на вкус. «Скоро из ушей будут его отвары лезть», — внутренне бурчит Иван. Но в этой картине — как чьи-то руки смешивают травы было нечто само по себе успокаивающее, что-то из детства, когда он совсем ребенком сидел подле работающей матери. Сам юноша об этом не задумывался, но быть может, именно поэтому ему нравилось наблюдать за Кощеем в подобные моменты. Хотя ночь все еще покрывала своим укутывающим покровом мрака, идти в постель Ивану не хотелось — слишком леденело в груди от одной мысли, что он снова сможет оказаться в кругу из двенадцати разгневанных ведьм. «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь», — звенит в его голове хриплый, тяжелый голос ведьмы Пустоты, которая почти нагоняет его уничтожающим Ничто, останавливаясь почти за секунду до того, чтобы поглотить. Нервно прикусив губу, Иван опускает взгляд в поставленную перед собой чашку. Пить нет никакого желания, но под внимательным взглядом он делает первый глоток. Кощей же обходит стол кругом, и, встав за спиной юноши, вновь кладет руки на его голову. — Закрой глаза. Сложно понять, что делает волхв, но постепенно сердцебиение Ивана успокаивается, а чувство тревоги и волнение утихает. — Спасибо, — обернувшись лицом к Кощею произносит он. — Я еще не сделал ничего особенного, — коротко усмехается Кощей, — И пока у тебя больше поводов на меня злится. Вполне обоснованных. В ответ юноша пожимает плечами. — Полагаешь? — все-такие протягивает он в ответ. — Да, — вполне искренне подтверждает волхв. Однако Иван умел быть благодарен и малому, а быть может, просто не так много встречалось на его дороге людей, так или иначе готовых протянуть руку помощи. — Быть может…хотя бы за то, что ты убегаешь от меня, а потом заботишься обо мне, а потом снова убегаешь, — вздыхает юноша: «И как вообще тебя понять?» — Вариант того, что я тебе не симпатизирую ты не рассматриваешь? — мягко усмехается Кощей, — может быть, я просто сердобольно забочусь о тебе из мотивов чистого человеколюбия, а ты все время норовишь принять мое покровительство верховного за какую-то форму влечения? И в конце этой фразы он сам не удерживается от короткого смешка, что прорывается в самых уголках губ. О людях Кощей заботился немало, но едва ли это множило его человеколюбие, скорее наоборот. — Твои пальцы симпатизировали мне сверх простой сердобольности, — резонно возражает ведьмак, находя в себе силы на иронию. «Поганец», — думает Кощей, и в этой мысли на мгновение пробегает не то нежность, не то восхищение. — Лишь на плотском уровне, — парирует он. — Пусть так. Но что плохого во взаимной физической приязни? — протягивает Иван, скользя кончиком пальца по груди мужчины, прикрытой тонкой ночной рубахой, — Можем оставить это на уровне «ничего серьезного», раз уж на то пошло. — Могу ли сказать, что это не положено верховному волхву? — с легкой усмешкой отвечает Кощей, опуская взгляд на ладонь, что ведьмак не задерживает на его теле слишком уж долго. — Не уверен, но полагаю, что тебе плевать в глубине души, что положено верховному волхву, а что не положено, — пожимает плечами Иван, — Так что же тебя останавливает? — У всего есть свои причины, — возражает Кощей, вроде бы и соглашаясь с юношей, но одновременно сохраняя неизменную уклончивость своих ответов. «Хотелось бы знать твои…», — вздыхает Иван, — «Дело в том, что ты просто отказываешься связываться с Прекрасным? Думаешь, что я раню чувства, не доверяешь? Или в том…что тот мужчина, даже имя его забыл…может ли что-то связанное с ним?». — Останешься внизу? — воспользовавшись паузой, уточняет Кощей. — Что ж, не буду отказываться от более комфортной постели, — пожимает плечами Иван, коротко улыбаясь, — раз уж ты предлагаешь злоупотребить твоим человеколюбием. В итоге он тихо засыпает, опустив голову на подушку, не рассчитывая, что упрямый волхв ляжет рядом. Тот действительно не ложится — прибирает кухню, но потом, все же, вновь подходит к юноше, что все равно устроился на краю кровати, у стены, оставив ему место. Иван спит полубоком, обхватив подушку руками. «Ничего серьезного значит…», — думает Кощей, поправляя одеяло, и в ответ на это получая мягкую, расслабленную улыбку на сейчас уже спокойном, не искаженном кошмарами лице, — «Нет, пожалуй, это не для меня — ввязываться в подобное, не ровен час и сам зайду дальше всполоха похоти, да и нет ничего хорошего в том, чтобы играть с чужими чувствами…насколько вообще у Прекрасного могут быть чувства», — вздохнув, он протягивает ладонь вперед, едва ощутимо касаясь щеки Ивана, — «Не даром же Яга это все затеяла, знать бы, для чего...». А где-то далеко, в глубине нави продолжает торжествовать шабаш, переключившись с проклятий предавшей сестры на другую часть празднества, состоящую из темных, хмельных хороводов, закрепляющих самые важные заклинания. — Я не верю, в то, что он мог оставить Елену, — глухо произносит Ирхма, всматриваясь в полыхающий костер, — Он мог уйти, но только с ней. — Ему там неплохо, а дети, знаешь, порой так неблагодарны… — хмыкает Яга, но все же, много сил на переубеждение не тратит. Она рассчитывала, что верховный придет незадачливому Прекрасному на помощь, потому не сильно заботилась о том, чтобы помочь Ивану самой. Ее ожидания оправдались, юноша пробыл в кошмаре даже меньшее, чем ведьма ожидала. «Дело делается», — усмехается она, опуская руку в кувшин, а после ленивым, сытым жестом слизывая с когтя кровь, — «Не так много времени осталось. Холодные зимы — к ранней весне…».