Обратный ход

— Я кое-что выяснил у Плаши, — за спиной раздается голос Ивана — странно, что волхв не услышал его шаги или скрип половиц. «Это не сулит ничего хорошего», — внутренне вздыхает он, прикидывая, к чему именно стоит приготовиться. Немногими пороками страдала ведунья, но увы, болтливость — один их них. — И что же? — протягивает Кощей, подмечая на лице напротив предвкушающую улыбку самыми уголками губ. — Я хотел узнать день твоего явления. Но выяснилось, что даже она его не знает, что уж говорить о всех остальных. «Даже я его не знаю», — Кощей давит внутреннюю усмешку, выжидая, желая услышать, к чему-таки клонит его собеседник. — И, раз никто не знает, что именно это за день, то можно отметить в любой, верно? — продолжает Иван. «Эм…странный поворот мысли», — думает Кощей, но не успевает возразить, как юноша до того, держащий руки за спиной, протягивает вперед раскрытую ладонь, на которой лежит пара серег. Материал простой, да сложная, кропотливая выделка — тонкое резное дерево, изображающее несколько лебединых перьев, скрепленных у основания. Подарок достаточно личный, и Кощей голову был готов положить на то, что Иван прекрасно знал подноготный смысл, что вкладывали в него в яви. Серьги преподносили на сватовство. — Что-то не так? — с невиннейшим из всех возможных видов уточняет юноша. Только в голубых глазах поблескивают красноречивые, лукавые огоньки. «Вот ведь чертенок», — с возмущением, к которому примешивается даже толика восхищения, думает Кощей, — «Будто сам не понимает, в какое положение меня ставит!». Принять подарок — значит ответить на ухаживания. — Нет, — спустя короткую заминку спокойно отвечает Кощей, — К сожалению, ответного дара нет, так что… — Ничего, — от этого Иван отмахивается, — Ты и так немало для меня сделал, да и подарки тоже были. — Если ты о валенках, то был подарок от капища, — многозначительно произносит волхв, намекая, что дары совершенно разного толка. — А это — тебе от меня, — а ведьмак совершенно не стесняется лишний раз подчеркнуть интимность своего жеста, — Примеришь? — и, не дожидаясь ответа, он делает шаг к мужчине, деловито привставая на цыпочки. Не даром ведь говорено, что наглость — второе счастье, и, следуя этой максиме, Иван убирает лежащие на плечах пряди вороных волос, освобождая себе путь к шее и мочкам. Ладони мягко касаются кожи, вдевая украшение в уши спокойно, быть может, даже нарочито медленно и плавно. «Почему я позволяю ему это делать?», — с недоумением думает Кощей, кося взгляд на маячащее в опасной близи лицо, — «Встал истуканом и стою!». — Не надо, — отмерев от странного рода оцепенения, он отстраняется, сделав шаг назад. — Наденешь вторую сам? — улыбается Иван, протягивая раскрытую ладонь. «Он потратил на это много времени», — размышляет Кощей, всматриваясь в легкий, витиеватый деревянный узор, — «И ведь не знал даже, что он способен вырезать такое!». Поколебавшись еще несколько мгновений и в конце концов, посчитав, что глупо отвергать вторую серьгу, когда первая уже вдета в уши, мужчина подхватывает протянутое украшение. — Тебе идут длинные серьги, — Иван, наблюдая за действиями его рук, улыбается очаровательно и очаровывающе одновременно, — Подчеркивают шею… — и он вновь тянется вперед, проскальзывая кончиками пальцев по колеблющимся в воздухе перьям, а на деле — невесомо касаясь шеи Кощея. И при этом взгляд его — глаза в глаза, всматривающийся в глубины и одновременно утягивающий в себя. — Ладненько, это так, мелочь, — и спустя миг Иван как ни в чем не бывало отстраняется: «Ну и лицо у него, стоило всех усилий!», — Пойду, Лад хотел, чтобы я помог сегодня на кухне, — будничным тоном произносит он, словно и не проскочила сейчас искра, которую он сам и разжег. Кощей наблюдает за этим с долей растерянности — ведьмак был на волосок от того, чтобы окончательно перейти границы всего мыслимого и не мыслимого, остановившись за мгновение до того, как он счел возможным наконец прервать это представление. — Тебе не кажется, что это слишком? — все же не выдерживает Кощей, окликая его в тот момент, когда юноша почти выскользнул за дверь. — Любовников принято одаривать, по крайней мере в нави, — он широко улыбается, — Так что стараюсь как могу, — и то, как Иван подмигивает ему, сводит всю мнимую серьезность ситуации на нет, оборачивает шуткой, на которую злиться — странно, а обсуждать всерьез — нелепо. Иными словами, обезоруживает своего оппонента почти что полностью. Оставшись наедине, волхв на какое-то время замирает, после задумчиво проскальзывая пальцами по покачивающемуся на мочке украшению. На самом деле ему не впервой было принимать дары — их приносили златом желающие задобрить его князья, мешком муки те страждущие, которые отчаянно нуждались в помощи и отдавали последнее. Но не многие, скорее, почти никакие подарки не вызвали в нем каких-либо чувств, однако Ивану в который раз удалось удивить и сбить с толку. Быть может, от того, что этот дар был действительно для него — самого Кощея, а не личины верховного — задевал то немногое личное, что он демонстрировал миру. А быть может — от неожиданности, того, что Иван застал его врасплох и с самим подарком, и с нелепейшим поводом, чтобы его преподнести. «Боги, я уже не глупый отрок, который едва встретил пятнадцатую весну», — с мучительным отвращением к своему смущению думает Кощей, растирая лицо ладонями, — «С какой стати мне теряться от такого?!» — И что ты на меня смотришь? — с недовольством произносит он, когда из спальни вразвалку выходит лебедь, заинтересовавшийся шумом на кухне. «Нет, так дело не пойдет», — нахмурившись, Кощей проходит в комнату, вынимая из ушей серьги и опуская на стол, — «Это уже слишком!». Шумно выдохнув, он барабанит пальцами по дереву. Стоит ли поговорить с юношей напрямую? Четко и строго очертить границу дозволенного и недозволенного? Но, вполне решительный и даже порой жесткий в переговорах верховный в сложившийся ситуации ощущал непривычный для себя ступор. Если, точнее не если, а точно — для ведьмака это лишь игра и забавное времяпрепровождение, повод разнообразить похожие друг на друга дни в капище, не выставит ли он себя дураком, что слишком серьезно отнесся к ничего не значащим, дразнящим заигрываниям? Не увидит ли он на лице напротив извиняющуюся улыбку, неловкое выражение лица, буквально говорящее — Ох, прости, я и не думал, что ты воспринимаешь это так, ведь все это — просто шутка. А Кощей и не воспринимал, и совсем не желал, чтобы ведьмак отчего-то подумал иным образом, счел, что эти заигрывания могут получить ответ. Кощей ни на миг не подвергал сомнению то, что у Ивана не могло зародиться к нему никакого рода искренней симпатии. Во-первых, от того, что он отторгал эту мысль в самой ее сути — слишком многие на протяжении жизни смотрители на него лишь как на средство достижения цели, и положение верховного дела не облегчало. При этом Кощей сам себе едва ли мог приписать достоинства, не относящиеся к власти и силе волхва. Он не полагал себя симпатичным, характером обладал отстранённым и нелюдимым — увольте, едва ли кто-то действительно мог бы захотеть подобного без какой-либо скрытой выгоды. Не добавляло доверия и то, что перед ним, так или иначе, ведьмак, и не абы какой, а Прекрасный, и волхв в чем-то вполне справедливо полагал, что того просто терзает любопытство — устоят ли перед ним? А справится ли он без подмоги сил? Да и дни поздней осени в капище спокойные, растянутые, в чем-то скучные, не удивительно, что Иван решил разбавить их подобным баловством. В результате скрупулёзных размышлений Кощей принимает решение не предпринимать ничего, придерживаясь предыдущей тактики игнорирования всего, что кажется ему неуместным. Но только до поры, пока это не перейдет границу разумного. А фигурно выточенные серьги ложатся на дно шкатулки, ни разу не надеванные в люди. Иван же, чутко ощутив, что ходит по грани, как на зло, более не давал повода волхву отчитывать его за фамильярность, оставляя того с чувством, что, быть может, он додумывает за непосредственным юношей слишком многое. Реакция Кощея его позабавила, но одновременно отозвалась в груди чем-то теплым, слегка щекочущим. Ему не в первой было ухаживать за кем-то, и обычно он делал это с холодной отстранённостью охотника, расставляющего силки. Ухаживания за собой принимал еще с большим равнодушием — как простой подкуп, желание подмазаться. Иной раз — с чувством жалости, больше уничижающей, чем сочувствующей, тем, кто отчаянно желал заполучить хотя бы кроху внимания надменной Прекрасной ведьмы. Но сейчас он ощущал непривычную легкость — отринув необходимость соблазнять верховного по приказу Яги и Змея, он мог выбирать свое отношение к Кощею сам. И его мотивы были много проще, чем мнилось верховному, что стремился скрупулезно разложить их на последовательность логических цепочек. В чем-то ведьмаку безусловно нравилось дразнить терпение и холодность Кощея, но в том не было коварства или расчета — скорее любопытство, искреннее желание заглянуть за фасад сдержанного и степенного верховного волхва, обнаружить там то живое настоящее, что мелькало в секундной растерянности или смущении. Он не думал, куда могут завести эти дразнящие ухаживания, просто позволяя себе делать то, что хотелось. При том он вполне уловил напряжение, повисшее между ним и верховным после этого подарка, но также не придал ему большого значения. Их невольное сожительство с Кощеем так или иначе сближало. С наступлением холодных дней верховный позволял себе не выходить к общей утренней трапезе, и так повелось, что со временем болезни Иван стал разделять с ним завтрак. С похолоданием к ним присоединялся лебедь, которому юноша под бурчание Кощея передавал очистки овощей со стола. — Ему вредна чрезмерная пища. — Да я немного, — улыбался через плечо Иван, мимолетно поглаживая льнущую к его боку длинную шею. Нарушенное одиночество уже не так тяготило Кощея — в жизни с кем-то бок о бок были и свои плюсы, которые, впрочем, он все равно не хотел бы обменивать на покой и тишину полностью. Спасало то, что Иван умел не переходить грань, не утомлял волхва навязчивостью — наоборот, после выходки с серьгами играючи сделал шаг назад, с легкой внутренней усмешкой наблюдая за Кощеем, что явно был начеку. «Такой серьезный», — внутренне улыбался Иван, — «Ему бы порой относится ко всему легче…». Осенние дни текли своим чередом, приближался подмораживающий студень. В один из вечеров Кощей подмечает, что Иван на удивление долго не является ночевать — вечер уже почти перетекает в ночь, когда наконец раздается стук в дверь. — Принимай, — на пороге оказываются волхвы в компании юноши. — Ого, — Кощей окидывает Ивана, что почти висит на руках у двух мужчин, удивленным взглядом, — Вы что, его споили? — Он сам споился, — качает головой Святозар, — Кто же знал, что его с пары набольших чарок брусничной настойки так унесет! Больше и нюхать не дадим! — О! — Иван, кажется, наконец заметивший, что его передали из рук в руки, распахивает затуманенный взгляд, — Кощей! — и распахнув объятие, он с блаженным видом вцепляется в плечи мужчины, утыкаясь носом в его грудь. — Эм… мы пойдем лучше, — бросает Ярослав, соскальзывая взглядом по затылку Ивана и не удерживаясь от толики неодобрения в интонациях. — Спасибо, что довели его, — кивает Кощей, подхватывая под подмышки виснущее на нем тело. Иван тем временем самонадеянно отстраняется от своей опоры, и, придерживаясь за стол как за промежуточное звено, проходит к лестнице. — И что это такое? — достаточно строго спрашивает Кощей, наблюдая за этой нетвердой походкой. — Это…да мы там чутка…с ведуньями…бруснич-нич…ой…брусничная наливочка, — хихикнув, Иван цепляется руками за перила лестницы, но заплетавшиеся ноги подводят, и он вновь стекает на пол, — у Плаши очень вкусная! — А сапоги снять не хочешь? — протягивает волхв. — Ой…сапоги…да! — встрепавшись, юноша, демонстрируя удивительную гибкость, вытягивает одну ногу в сторону, стягивая сапог, а затем разбирается с другим. «Смешной», — и, как бы Кощей ни стремился сохранять строгость на лице, вид опьяневшего Ивана был презабавный и вызывал улыбку, особенно когда он пытался подняться на ноги и покорить первые ступеньки. — Ясно, — вздыхает волхв, кося взгляд под потолок, — Пойдем, ляжешь сегодня внизу. «Всяко лучше, чем если он сломает шею», — думает он, вполне обоснованно предполагая, что винтовая лестница Ивану сейчас не по зубам, и проще вновь уступить юноше свою комнату, чем пытаться затащить его наверх. Однако попытка подхватить перепившего под подмышки не увенчалась успехом — вместо того, чтобы помочь ему и хотя бы постараться встать на ноги, Иван, лукаво сверкнув глазами, вполне естественным движением заваливается на Кощея, утягивая его к себе на пол. — О, мы уже в горизонтальном положении, — пьяно хихикает юноша, утыкаясь в шею волхва, — интересно… «Так, это не то», — он скользит языком выше, добираясь до подбородка и намериваясь коснуться кончиков губ. — Вот что ты творишь? — вздыхает Кощей, отводя голову в сторону и тем самым разрывая касание. Уложив ладони на плечи юноши, он отстраняет того от себя, — Что вообще хочешь? — Чего…чего хочу я? — облизнув влажные от поцелуя губы, с недоумением переспрашивает Иван, будто не понимая саму суть этого вопроса. — Да, чего ты хочешь? Соблазнить меня из чистого любопытства? «Чтобы поставить галочку в своем списке упавших к твоим ногам…», — мысленно продолжает Кощей, — «Из чистого охотничьего интереса…или все же по велению Яги?». И его вопрос тем временем заставил ведьмака задаться совсем не праздными размышлениями. «Хочу ли я его соблазнить?», — Иван, приподнявшись, окидывает лежащего под ним мужчину внимательным взглядом, — «Наверное, да…но не так чтобы… как обычно…», — мысли в голове нестройные, и он скорее прислушивается к чувствам. — Знаешь…я не против… лежать с тобой и болтать…и быть может, да… определенно хочу целовать тебя. Этого пока достаточно, — улыбается юноша. Но, в противоречии своим словам, он тут же подхватывает края рубахи, нетвердым движением стягивая ее через голову. — Жарко, — поясняет Иван, вновь опускаясь головой на плечо волхва: «Действительно…с ним как будто хочется не просто переспать…», — Погладь мою спину. — Погладить? — Да, погладь, — и в Ивановых интонациях волхву на мгновение чудятся требовательно-капризные ноты Прекрасной, — У тебя приятные руки, мне нравятся… — Вот как, — неопределенно протягивает волхв, все-таки укладывает ладони на его спину, — Интересно. — Ты мне вообще симпатичен, Кощей, — почти мурлычет Иван, потираясь щекой о его грудь. — Разве тебе не симпатичны все? — Пф… Нет, — и юношеская ладонь поднимается в воздухе, отмахиваясь пренебрежительным жестом, — Это я всем нравлюсь. Мне не нравится никто… — Но ты только что сказал, что я тебе симпатичен, — и мужчина не удерживается от короткой улыбки. — Да, — Ивана нисколько не смущает, что его ловят на противоречии, — ты — да. — И с чего бы это? — Не знаю… ты не смотришь на меня как на кусок красивой плоти, цена которому — хорошо смятые простыни… А еще ты сам вполне себе ничего… Умный… И такой знаешь, холодный, все время убегаешь… — А тебе хочется догнать и поймать? — приподнимает бровь волхв. — Быть может, — Иван пьяно улыбается, — Хочу узнать, какой ты на самом деле…под этим своим лицом…все скрываешь! — и, обхватив то самое лицо ладонями, он наклоняется, целуя без всяких предупреждений и прелюдий. «Боги», — отстраняться и сбегать Кощею некуда, касания растекаются по его губам обжигающей сладостью брусничной браги, — «За что вы его послали ко мне такого!», — его ладони невольно обхватывают спину ерзающего по телу юноши, что совершенно не смущается прижиматься и притираться плотнее, плоть к плоти, несмотря на то, что рискует перетечь на пол. — Знаешь, может я и хочу чего-то большего, — отстранившись, игриво шепчет Иван, припадая поцелуями к шее, мягко прикусывая кожу и проскальзывая языком ниже, — но в таком состоянии едва ли могу вести, так что предлагаю те… — Нет, — Кощей подхватывает движущуюся к паху ладонь, с неудовлетворением ощущая, как собственное тело отзывается покалывающими мурашками, всполохом тепла. — Ты не хочешь? — Иван забавно нахмуривает брови, искренне не понимая, в чем заминка, — Или не хочешь именно так? — Нам не стоит делать это, — вторит Кощей, окидывая лежащего на себе юношу выразительным взглядом, — и без разницы, как именно. — Эх, — Иван, коротко вздохнув, почти обиженно поджимает губы, — не знаешь даже, чего теряешь… «Так тоже хорошо…может, даже лучше», — и промычав что-то нечленораздельное в шею мужчины, он возвращает голову на мужское плечо, — «А то на утро толком не вспомню, что было там и как…». — А я? — вопрошает он, встрепенувшись, когда в голову запоздало приходит необходимость выведать, что происходит на другой стороне. — Что, ты? — переспрашивает Кощей. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — заплетаясь языком, медленно произносит Иван. — Я хорошо к тебе отношусь, — отвечает Кощей, продолжая осторожно поглаживать оголенную спину: «Надо одеть его обратно, и вообще, встать с пола, от двери дует, простудится еще, и так в тот раз вся грудина у него охладела, еще покашливает время от времени…» — Что это за ответ вообще такой? — заворочавшись, он приподнимается, укладываясь на грудь мужчины, — Ты вообще знаешь, что Прекрасным не отказывают, а? — Такие люди, как я, не заводят привязанностей, Вань, — вздыхает Кощей, отвечая таким тоном, каким поясняют непоседливому ребенку очевидную истину, — Это неуместно. — Что неуместно? — белесые брови забавно сходятся к переносице, искажая лицо в искреннем непонимании, — Я неуместный? Его опьяненное сознание с трудом сплетает выводы, но в груди поднимается возмущение, окрашенное обидой — если Кощей отказывает ему исключительно по причине навьего происхождения, это весьма неприятно. — Неуместно заводить столь личные отношения, — поясняет волхв. — Особенно с ведьмаком? — алые губы в досаде изгибаются, выдавая рождающуюся внутри обиду, что сейчас не прикрыта шутливой улыбкой. — Не важно с кем, — терпеливо отвечает он. — Ты ужасный зануда, Кощей, — фыркает Иван, вновь щекоча кончиком носа его шею, — Ярослав думает о тебе куда хуже, чем ты есть…ой… Но ты все равно мне нр-равишься, зануда… Это второй раз произнесенное признание порождает в груди мужчины неопределенное покалывание, отзывающееся томной горечью. «Глупый и пьяный», — думает волхв, прикрывая глаза и продолжая поглаживать оголенную спину юноши, — «Только и всего». В какой-то момент ему кажется, что Иван уснул, и он уже собирается аккуратно встать, размышляя о том, как донести бессознательное тело до постели, но юноша, встрепенувшись, резко поднимает голову. — Ты ведь поможешь мне? — Помогу? С тем, чтобы уберечь тебя от возможного гнева Змея? Да, я же обещал, мы обменялись клятвой если ты забыл. — Нет…это все так…просто, — вздыхает Иван, приподнимаясь и принимая сидячее положение на бедрах мужчины, желая увидеть его лицо, — Мне нужно разобраться с матерью. — А что с ней не так? — сощуривается Кощей, всматриваясь в разом посерьёзневшие вопреки опьянению глаза. — Она в плену у Змея. В башне. Ты…ик…ты знал, что Прекрасные кроме всего прочего могут сплетать золото из своих волос? — и он подхватывает одну из прядей, вытягивая ее в сторону. — Нет, — качает головой мужчина. — Вот…она прикована к веретену и бесконечно, бесконечно плетет это золото для сокровищниц Змея… Я не могу ее оставить, понимаешь? «Хм…вот что он имел в виду, когда говорил, что ему есть о ком заботиться в нави», — и Кощей с легкостью выуживает из памяти ранее мимолетно брошенные ведьмаком фразы. — За что она туда попала? — Из-за меня, конечно же…все всегда из-за меня. Знаешь, я был…очень самонадеян раньше. И жесток в чем-то, думал, весь мир у моих ног, что с силой Прекрасной ничто мне не страшно, — и Кощей видит в повлажневших васильковых глазах глубокую досаду и горечь, — Яга всегда хотела, чтобы я крутился рядом с Князем, ну я и крутился, без особого желания конечно…хвоста-то змеиного у меня все же нет… Мне, знаешь, не особо нравилось… — и юноша морщится, словно вспоминая что-то неприятное, — И чем больше я ошивался при дворе, тем больше…ой…тем больше было странно…что он…наш Князь, понимаешь? — Поговаривают, в нави были правители и посильнее его, — неопределенно протягивает Кощей. — Так вот… — юноша продолжает свою медленную и путанную речь, — Я узнал, что…что он и не получал-то благословение Чернб…чернб… — Чернобога, — с короткой улыбкой подсказывает Кощей. — Да, его…и что он хранит что-то в своих подземельях… И стал искать порой, ходить, просто от любопытства…пока не нашел шкатулку. «Шкатулку? В подземельях замка?», — и на этой реплике волхв замирает. — И что было в той шкатулке? — спрашивает он, стремясь не выдать волнения, но то лишнее — пьяный Иван едва ли способен отличать сейчас столь тонкие оттенки эмоций. — Баюн…он меня выдал… Я даже не узнал, что он там хранил! Только лишь взял ее в руки и все…они тут…ик…как тут! И уже с мамой… — лицо Ивана болезненно искажается, — А дальше начались такие разборки… Князь был в ярости! Ее собирались казнить на моих глазах…но Яга смогла убедить, что не надо. «Интересно, какой у нее талант всегда являться вовремя», — подмечает Кощей, пока Иванова речь продолжает течь нестройным потоком, — «И, получается, кто-то выдал или выследил его искания?» — Ее заточили в башне у веретена, мне достались плети…и не только, — вздыхает Иван, чувствуя давящую на грудь горечь, — и я потерял почти все, что у меня было… Силы были при мне, но все стали чураться, опасаясь гнева Князя или Яги. И в-в-все такое бессмысленное стало… Кого бы я ни соблазнил…они не могли бы мне помочь. Я пытался умаслить Змея, на все был готов, но…ик…но на него они не действуют… Он же наш чертов Князь Тьмы, господин и повелитель… Голос юноши становится тише и тише, пока наконец не замолкает, затухая в болезненном молчании, которое Кощей терпеливо выдерживает, осторожно поглаживая сидящего на нем по бедру, вкладывая в этот жест мягкое утешение. «Если сложить все рассказанное им…их судьба вышла очень непростой», — размышляет волхв. Погрузившийся в себя Иван это едва замечает, и несколько минут они пребывают в тишине. — Вот я и рассказал тебе свой последний секрет, — мотнув головой, он стремится стряхнуть с себя болезненные воспоминания, — Расскажи свой! — Я? Рассказать тебе свой секрет? — Кощей разводит уголки губ в улыбке, — Не тот ли, который хочет получить Князь? — Э-этот ты наверное не расскажешь, -Иван в задумчивости прикусывает губу, — Да любой, я же тебе свой рассказал…а то нечестно! Ты все обо мне знаешь! — и интонации юноши искажаются в забавную капризность — не то просящую, не то требующую. «Конечно, все всегда хотят все выведать», — мягко усмехается волхв. — Ладно, — улыбнувшись, Кощей все же кивает, и в ответ на это Иван наклоняется, вновь укладываясь на него, — Я ненавижу быть верховным, — на выдохе шепчет мужчина. Реакция юноши заторможенна — уходит несколько долгих мгновений, прежде чем он осмысливает услышанное. — Смеешься надо мной… — бурчит он, хмурясь. «Люди с удивительным упрямством отторгают правду», — внутренне хмыкает Кощей. — А может и не смеешься, — Иван сощуривается, различая в лице напротив нечто неопределенное, что не поддается трактовке его расфокусированному сознанию, — Тебя не поймешь…расскажи еще что-нибудь! — А не много будет? — Неа! — Иван активно мотает головой из стороны в сторону, отчего его кудри щекочут лицо мужчины. «Хм…», — тот на мгновение задумывается, а после усмехается, — «А почему бы и нет, будет хорошая возможность проверить в нужный момент, на чьей стороне он окажется в конечном итоге». — Тогда слушай, — запустив ладонь в волосы, Кощей вновь притягивает голову юноши ближе. — О! Твое имя… — завороженно отвечает Иван, — «Конечно, им же всем дают другое, едва они переступают порог капища… Да и вообще, что за имя…имя такое… Кощей…». — Красивое…будто тихое журчание реки, — он широко улыбается, разворачивая голову к шее мужчины и касаясь ее губами, — Тебе идет… — и, обхватив острые скулы, он вовлекает того в пылкий поцелуй, который не длится долго, ибо Кощей вновь прерывает его. — Кажется, кому-то все же пора лечь спать, — вздыхает он, вновь ощущая, что дело может принять нежеланный оборот, — Давай-ка поднимайся. Не без усилий, но ему удается выбраться из-под распластавшегося, расслабленного и от того отяжелевшего юноши. Затем не самой простой задачей становится поднять самого Ивана, благо, тот, уцепившись в плечи, находит в себе силы встать на ноги и сделать несколько шагов в нужном направлении. — Тебе стоит хорошо проспаться, — Кощей, убедившись, что усадил некрепко стоящее тело на постель, стремится отстраниться, но не тут то было. — Нет, — но Иван не отпускает его, на удивление крепко вцепляясь в шею, — я хочу спать с тобой! — Кровать узкая, — однако волхв не теряет надежды воззвать к голосу разума, — Вдвоем неудобно. — Удобно, — фыркает Иван, откидываясь на спину и рывком утягивая его к себе, — Очень даже… — А если мне не удобно? И если я не хочу спать с тобой? — вздыхает Кощей, предпринимая еще одну попытку выпутаться из неожиданно сильно обнявших его рук. — Все тебе удобно, — бурчит юноша, игнорируя второй вопрос, разве что сам разворачивается боком, желая занять меньше места. — спи! — и в довершение он закидывает свою ногу поверх бедер мужчины, смыкая ладонь на плече и укладывая голову на грудь. «Так указывает еще», — усмехается Кощей, дивясь этой напористой наглости, — «Ладно, просто подожду пока он уснет, а потом уйду наверх», — размышляет он, приходя к внутреннему компромиссу, — «Спорить себе дороже, вцепился ведь…». Вздохнув, Кощей, особо не имея иных вариантов, укладывает одну ладонь на золотую копну, а другой обхватывает спину. Ведьмак льнет к нему так мягко, так доверчиво, и так, словно действительно со всей искренностью полагает, что нет ничего странного в том, чтобы заснуть в руках верховного. «Вот теперь точно поговорю с ним, что у нас…что наши взаимоотношения должны оставаться в рамках разумного», — размышляет Кощей, невольно зарываясь пальцами в волосы и методично перебирая мягкие пряди, — «Не хотелось бы попасть в неловкую ситуацию». Иван же, не подозревая о направлении мысли мужчины, тихо сопит, быстро погружаясь в глубокий сон. Слегка развернув голову, Кощей опускает глаза вниз, всматриваясь в точеные черты — чуть приоткрытые алые губы, расслабленные брови, кончик носа с побледневшими веснушками. «Так странно…», — мелькает в голове Кощея, — «Очень давно не засыпал вот так с кем-то». Волосы юноши все еще пахнут отголоском холодной свежести ночи, и тем самым тонким, но приятным ароматом, в котором так сложно было найти единую ноту. Кощей сам не замечает, как прикрыв глаза, погружается в мягкую дрему, что перетекает в глубокий, спокойный сон. Прерывает его то чувство, что возникает, когда ощущаешь на себе чей-то взгляд. Поморщившись, он приоткрывает глаза, обнаруживая под своим боком чужое теплое тело — чувство совсем непривычное и выходящее за рамки повседневности. — Доброе утро, — тихо произносит Иван, что странным образом проснулся раньше, но не удосужился покинуть его постель. — Доброе, — сдержанно отвечает Кощей, кося взгляд на юношескую ладонь, все еще покоящуюся на своей груди. Ему немного неловко, во многом от того, что он не последовал собственному плану и поутру оказался в том же положении, в котором уснул. Расстояние меж их лицами совсем небольшое, и можно разглядеть каждый оттенок в глазах напротив. — Голова не болит? — и Кощей первый прерывает тишину, чутко ощущая увеличивающуюся в ней с каждым мгновением интимность. — Болит, — улыбается Иван, сдувая падающую на лоб примятую прядь, — Я, если не в облике Прекрасной, то очень быстро и скоропостижно пьянею. — Оно и видно, — хмыкает Кощей, поднимаясь на ноги и одергивая помятую одежду. «Так…мы оба одеты, кажется, ничего особенного и не было?» — размышляет юноша, беглым взглядом окидывая постель. Тело затекло от сна в неудобной позе, и голова действительно гудела, но в целом он ощущал себя достаточно бодро. Кощей же, выйдя на кухню, чувствует прилив смятения. «Разве я не позволил ему вчера лишнего? И почему вообще?», — он растирает заспанное лицо ладонями, — «Все эти намеки его, попытки…». Иван, едва терзающийся подобными мыслями, зевая, выходит из комнаты за ним следом. В доме царит полумрак — солнце еще едва поднялось, и Кощей занимает себя тем, что зажигает лучину, а после, стремясь подавить клюющую растерянность, оборачивается к полкам с банками трав. «Голова болит…да, это несложно исправить», — думает он. — Почему ты не рассказал о матери раньше? — спрашивает мужчина, желая начать разговор если не о чем-то отвлеченном, то хотя бы не тревожащем собственных чувств. «Ага, значит всю подноготную ему разболтал…», — не без досады думает Иван, что собирался подобрать для окончательных признаний более подходящий момент. — Это не столь важно, полагаю…что ты все равно получил бы то, что хочешь, так или иначе, — коротко усмехается Кощей: «Либо бы привел меня к Змею…либо его ко мне». «Что именно он имеет в виду?», — хмурится тем временем Иван. — Я знаю, что это…может выглядеть странно, — он опускает глаза в стол, — Но у тебя и так на руках почти вся подноготная обо мне… А то, что моя мать в плену, все немного усложняет, разве не так? — Да нет, это совсем не странно, — пожимает плечами Кощей, — на твоем месте я бы тоже проявлял осторожность в подобных вопросах. Полагаю, Змей обещал ее освобождение в обмен на мою голову? — Вроде того, — Иван призрачно улыбается, — но это могло быть и пустой болтовней. — Да, на его месте я бы не лишался такого крепкого крючка, за который можно держать Прекрасную, — задумчиво протягивает Кощей, всматриваясь в отблеск воды в котелке, — Ведь поэтому ты рискнул и раскрыл их с Ягой планы? — Ага, — кивает юноша, — Мне…правда очень важно вызволить ее. «И ты сделаешь это любой ценой», — мысленно добавляет Кощей, — «Стоит держать это во внимании». — Я понимаю, — произносит он, хотя понимал не в полной мере. Когда-то и сам верховный был готов пойти на все ради другого, но это были чувства иного порядка. Кровного родства Кощей не знал, и мог только предполагать, какая сила таилась в семейной привязанности, однако видел не раз, как и ее предавали, и порой не за самую высокую цену. — Ты… — Иван облизывает пересохшие губы, ощущая, как в кончиках пальцев замирает покалывающее волнение, — Ты ведь поможешь? — Да, — коротко отвечает волхв, задумываясь лишь на небольшое мгновение, и это заставляет юношу напротив облегченно выдохнуть, — Кстати, насчет Прекрасной… Понимаю, что в твоей природе не упускать никого из виду, но я был бы весьма рад, если бы ты поумерил свой пыл, — будто бы между делом роняет он. «О, вот как, в моей природе значит», — и Иван ощущает в груди неприятный, куда более глубокий, чем ему хотелось бы, укол. После вчерашнего этот разговор ощущался резким, в чем-то даже неестественным переходом. — Хочешь, чтобы я держался от тебя на расстоянии? — приподнимает бровь юноша, — В определенном смысле да. — В определенном смысле? — переспрашивает ведьмак, чувствуя нарастающее напряжение. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — выразительно произносит Кощей, наконец разворачиваясь лицом и выставляя на стол дымящуюся кружку, — Не стоит искать… особых поводов сближаться. Выпьешь до дна — похмелье пройдет. «Ох, вот как», — Иван молча кивает, ощущая, как эти произнесенные спокойным тоном слова отдаются неприятным ощущением, — «Припомнил мне ведь эти особые поводы!». Кажется, теперь он понимал, почему о верховном шла вполне определенная молва — редкий князь решался вступать с ним в препирания и споры. Кощей не сказал ему ничего грубого и ничего резкого, тогда отчего рождалось это ощущение, что его поставили на место, будто котенка подхватили за шкирку и оттащили от места, куда негоже совать нос? «Значит, решил сдать назад?», — с досадой думает Иван, провожая удаляющуюся спину нахмуренным взглядом. Приятное послевкусие ночи и мягкого утра рассеивается, оседая горчащим осадком на кончике языка, невысказанными, застрявшими в горле возражениями, — «Считает, что я… что я что? Все делаю по расчету? Или просто дразню бесцельно?». И задумавшись, он невольно ловит себя на противоречии — быть может, в чем-то корни его поступков и уходят в эту почву. Но разве тонкая легкая игра не может сама собой перерасти в нечто большее? Он помнил вчерашний вечер урывками, и из разговора с Кощеем всплывают отрывчатые фразы. Есть ощущение, что с ним поделились чем-то важным, и, не без доли напряжения ему удается вспомнить. «Его сложно понять, разве такое говорят первому встречному? И вообще, собирался уйти наверх, но остался со мной, а потом как ни в чем не бывало…на мол выпей, а я пошел по своим делам», — внутренне бурчит ведьмак, выходя из-за стола и поднимаясь наверх. «Чувства…», — он хмурится, всматриваясь в бревенчатый свод потолка, сходящийся под крышей углом, — «А что я там наговорил ему вообще вчера? Кажется, признавался в чем-то… Или нет? Мы, вроде бы, точно целовались, но хоть убей…не помню, что говорил ему! Но видимо много наболтал…», — вздохнув, он потирает лоб ладонью, — «Не так все это должно было быть». Он никогда не сталкивался с отказами, Прекрасным просто не говорят «нет», но быть может, верховный волхв сойдет за первого претендента на такую небылицу? Наблюдающий со стороны мог бы подумать, что Ивана может огорчить лишь сам факт отвержения, но его волновало не это. Вопреки всем стараниям Кощея, он чувствовал своим ведьмачьим нутром, а может, просто сердцем, что тот пусть и самой малостью, но тоже симпатизирует ему. А может и не такой уж и малостью — и в чем же тогда дело? Считает его слишком недостойной кандидатурой? Или достойной кандидатуры для Кощея Бессмертного не нашлось во всем белом свете? «Он был достаточно прямолинеен сегодня, дальше только грубый щелчок по носу, мол, не приближайся ко мне» — и в его сердце ярким, пульсирующим цветом распускается смятение, — «Но почему-то мне кажется, что не особо он и был против! И назвал свое имя, таким направо налево не разбрасываются…». Иван не удерживается от недовольного фырка. «Что ж, максимум задето его ведьмачье самолюбие», — размышляет тем временем Кощей, удаляясь от избы, — «Даже если я и обидел его, лучше сделать это сейчас». Ночь, проведенная с юношей бок о бок, теперь вызывала тревожный, щекочущий дискомфорт. Потому что проснуться с Иваном было до неудовлетворения приятно — как и увидеть заспанные глаза, мягкую, посвященную именно ему улыбку. Но стоило ему ощутить ответное тепло, волной за ним прокатилось покалывающее волнение. Мелькающая перед глазами копна кудрявых волос то и дело поднимала в нем чувства, пока неопределенные, смутные и не оформившиеся, но уже вызывающие пристальное внимание и тревогу. Кто-то мог бы сказать, что симпатия, влюбленность, любовь — все грани сердечных чувств прекрасны, и нет ничего такого уж страшного в том, чтобы проникнуться другим человеком. На то верховный бы ответил сдержанным кивком. Быть может, для кого-то это и было истиной, быть может, для большинства, но не для него самого. Отбросив в сторону круглый амулет с рунами Белоблога, юный верховный роняет голову на сложенные локти, пребывая в этой позе неопределенно долгий срок, пока его не отвлекает скрип двери. — Трудный денек, верно? При первых звуках до боли знакомого голоса Кощей резко оборачивается. Он шел на этот сбор, как на плаху, зная, что столкнется там с бывшим возлюбленным, имеющим ко всему прочему немалое влияние и авторитет меж себе подобными. И ожидал только худшего. Ожидания оправдываются с лихвой — его щуплую долговязую фигуру и неприлично молодое лицо, лишенное мудрых седин, окидывают в лучшем случае удивленными, а чаще — пренебрежительными и разочарованными взглядами. Кощей выдерживает их стоически, стремясь не выдавать укола, что всякий раз тревожит грудь, пытаясь сохранять ровное и спокойное и достойное верховного волхва выражение лица. Оно трескается в растерянность, когда собравшиеся за длинным столом князья недовольны и его речью, честно сулящей сложные дни, и тем, что он не может выбить из Богов должной защиты для яви. И в какой-то момент начинаются разговоры, переходящие в недовольный шум и гам, попытки утихомирить и перекричать который едва ли увенчиваются успехом. Его ладони холодеют, и с каждой секундой Кощей ощущает, как контроль над ситуацией утекает сквозь пальцы, оставляя его маленькой песчинкой перед бушующей стихией. Пока наконец один из сидящих за столом князей не ударяет по нему кулаком — это не призывает к тишине, и тогда, достав из ножен меч, он вонзает его в центр стола. — Успокойтесь, — звучно произносит Мстислав в повисшей тишине, — Боги назначили верховным его — это достаточный повод чтобы как минимум выслушать. Кощей не удерживается от порывистого, рваного вздоха, выдающего пробежавшую по позвоночнику дрожь. Но все же, берет себя в руки, возвращая лицу ровное и спокойное выражение, и, откашлявшись, начинает свою речь снова, несколько раз не удерживаясь и кося взгляд на спокойное лицо, сталкиваясь с карими глазами, что смотрели на него прямо и внимательно — впрочем, как и все другие в этой широкой зале. В этот момент в животе, который холодел волнением, все скручивается в тугой, напряженный узел, в котором тревога неразделимо переплетена с трепетом. — Что ж, с трудом могу тебя судить — теперь продолжает Мстислав, не стесняясь пройти в отписанную волхву светлицу и затворить за собою дверь, — обстановка действительно напряженная. — Спасибо, — наконец отмерев, он откашливается, поднимаясь на ноги и смыкая ладони за спиной, стремясь принять собранный вид, — За сегодня. Не думал, что ты… — Поддержу тебя? — коротко усмехается мужчина, проходя ближе к нему, — И почему же? — Полагал, что ты серьезно обижен на меня, — тихо произносит Кощей, ощущая, как сердце предательски заходится в тревожном, ускоренном ритме. — Был, — очевидного Мстислав не отрицает, — Но Белобог действительно предложил тебе больше, чем смог бы я, — хмыкает он, кивая на лежащий на столе амулет. От этого уголок Кощеева рта нервно дергается. — Богам не так обидно проигрывать, — продолжает Мстислав, подходя ближе, — Хотя не могу сказать, что не сожалею об этой потере, — и его ладони ложатся на острые юношеские плечи. И он не сопротивляется, хотя по позвоночнику и бегут мурашки. Знакомы, как же знакомы ему эти руки, это щекочущее чувство прыгающего меж ребрами сердца. Никуда на самом деле не делось, не испарилось, не истлело — просто оказалось зажато вглубь, в самые дальние закрома, чтобы при первой возможности вспыхнуть вновь. Он мог бы сказать себе — не будь дураком, ты же знаешь его, ты знаешь, почему он вступился за тебя, почему пришел сюда, почему так спокоен и расположен, мягко насмешлив. Но другой, не столько наивный, сколько бесконечно усталый может добавить — да, он любит власть, глупо в его положении отталкивать меня как верховного, но, быть может, в его сердце все же есть место и для другого сорта любви? Поэтому выдохнув, он утыкается своим горбатым носом в мощное плечо, не сопротивляясь поглаживающим по спине ладоням, что плавно, но крепко прислоняют его к мужскому телу. Кощей знал, что это неправильно, что эти ласки опасны для него в принципе, а теперь еще и возмутительно неуместны в положении верховного. Но находиться в этих руках до боли знакомо, и они дарят, быть может, и иллюзорное, но чувство защищенности. — Утомляет тебя все это? — спустя пару минут вкрадчиво произносит князь, продолжая поглаживать узкую спину. — Нет, — и оба из них понимают, что это ложь, отчего Мстислав выразительно хмыкает, а сам Кощей рвано выдыхает, позволяя себе самому прислониться к мужчине ближе. Его чертовски все это утомляло, до нервно искусанной в кровь нижней губы, до бессонных, тревожных ночей, в которых не было места никакому покою — только бесконечной, забирающейся под ногти отравленными иглами тревоге. Все хотели от него решений, ответов на вопросы, которые он едва знал сам — что делать с участившимися нападками нелюдей, какой брак благословлять, в чью пользу разрешать земельные споры, когда устав от распрей, князья решают положиться на волю богов, что делать с мором, что в самый неподходящий момент начинает косить деревню за деревней? Он, почти всю жизнь следовавший за чужой волей, едва-едва научившийся делать первые самостоятельные шаги, был вынужден неожиданно, резко и главное нежеланно стать ведущим, на чьи плечи легла ответственность за сотни жизней. Это тяготило, заставляло грудь томиться тревогой и злостью, волнением и страхом за будущее. Но он никому не жалуется и князю тем более не станет. Только лишь позволяет прикрыть глаза, ощутить теплую дрожь, стекающую по позвоночнику под знакомыми прикосновениями. В этот миг он особенно отчетливо ощущает, как чертовски устал за последние полгода. Мстислав продолжает поглаживать его по спине, проскальзывая меж копны гладких волос, пока в какой-то момент не ощущает, что напряженное словно натянутая нить тело рядом с ним расслабляется. — Так что, как твое имя, а, Галчонок? — вопрошает он, подхватывая острый подбородок и поднимая голову Кощея. Он смотрит в лицо напротив, ощущая, как проваливается вниз, в теплую и зыбку топь, что обволакивает мягко, коварно, и неотвратимо утягивая ко дну. В ответ на искренность Ивана он открыл ему два факта о себе, оба правдивы. Один из них юноша незаслуженно посчитал неважным, а второй содержал в себе уловку. В древнейшие времена магия имени имела колоссальную силу — сейчас она во многом утрачена, но далеко не полностью, пусть тех, кто мог ее применить, осталось почти по пальцам пересчитать, и Яга как раз относилась к таковым. Внезапно Кощей ощущает накатившую усталость — не тела, но духа. «У нас бы с ним в любом случае ничего не вышло бы», — думает он, кося взгляд через плечо на избу и горящий свет под чердаком, — «Ничего, не важно. Куда любопытней, как он обойдется с тем, что выведал, если вообще обойдется как-то», — а дальше его глаза скользят по капищу, — «Да и я узнал нечто важное. Шкатулка прямо в замке, значит… Пусть так. В любом случае, это последняя зима, которую я проведу здесь. Последняя. Скоро все закончится», — вздохнув, он прикрывает глаза, позволяя холодному ветру прикусывать кожу щек, — «И я наконец буду свободным».