Обратный ход

Сквозь болезненную дрему Иван слышит короткий разговор, а после — шуршание и звук шагов. Поморщившись, он поднимается с раскуроченной лежанки, сбрасывая с бедра тяжелую ладонь. Тело тянет и болит, особенно поясница и все, что ниже. Спящий рядом мужчина морщится, но не просыпается. Подхватив с земляного пола рубаху, Иван набрасывает ее на себя и нетвердым шагом выходит на улицу, морщась даже от слабого, пробивающегося сквозь серое небо света. Он успел зарекомендовать себя беспомощным и послушным — поэтому на него лишь косят сытый взгляд, обгладывающий по краям его обнаженную и размеченную синяками и засосами плоть. — А где остальные? — словно невзначай спрашивает Иван, подходя к ведру с не первой свежести водой. — Отошли за дровами, — усмехается мужчина, — Не переживай, скоро вернутся. Этот был пуще всех недоволен, что товарищи отпустили девчонку, променяв ее на смазливого, да, но все же парня. Это в чем-то облегчило Ивану жизнь — да и главарь вообще поначалу предпочел ревниво не делиться пойманной добычей, наслаждаясь его гибким и светлокожим телом в одиночку. Но надежды юноши отделаться малой кровью не оправдались — потом ему все же пришлось уступить его двум другим мужчинам, что не чурались брать его одновременно. И этот, четвертый, что сейчас окидывал его взглядом, в котором презрение причудливо сцеплялось с похотью, в конце концов, распалившись, не отказал себе в том, чтобы, захватив охапку помятых кудрей, притянуть опухшие губы и к своему паху. «За дровами — это недолго, хотя, не факт, что он говорит правду. Значит, времени мало», — резюмирует Иван, бросая взгляд вдаль — «Нужно действовать сейчас». Он ищет взглядом то, что может ему помочь — изнеможденное тело слабо, и, пускай можно попытаться свернуть шею голыми руками, он сильно рискует просто разбудить свою жертву, нарвавшись на еще большие неприятности. Вернувшись в землянку, юноша внимательно оглядывается. Это наскоро сколоченное, темное и маленькое помещение, удачно скрытое в небольшом холме в чаще леса — отличное пристанище для тех, кто хочет оставаться незамеченными. Но внутри маловато места, чтобы что-то скрыть, и, пошарившись около стен, он находит одну из сумок из грубой, потертой кожи. Сейчас удача, кажется, на его стороне — пальцы нашаривают нож. Стремясь действовать бесшумно, Иван подходит к грязной соломенной лежанке, служившей ему ложем последние несколько дней. Он осторожно проводит лезвием по запястью — нож тупой, будет неудобно, а у него есть только один шанс. Благо, насытившийся плотью и самодельной брагой мужчина спит крепко, и ничего не мешает Ивану, прихватив его за короткие и жесткие волосы, резким жестом перерезать горло. Получается хорошо — ни крика, ни хрипа, а значит, тот, что на улице пока пребывает в блаженном неведении. Только кровь теплыми сгустками плещет на руки, ногти так и не проснувшейся до конца жертвы слабо царапают соломенную лежанку. «Нужно разобраться со вторым и убраться, пока не вернулись остальные», — отстраненно думает Иван, поднимаясь на ноги и вытирая попавшие на ладони алые капли. Он собирается напасть со спины — не очень благородно, но это ведьмака волновало в последнюю очередь. Он, стараясь не скрипнуть дверью, ищет взглядом оставшегося на улице мужчину. Набрав в грудь воздуха, Иван, держа нож за спиной, выходит на улицу, обходя ветки, что могут хрустнуть под ногой и выдать его. Шаг, еще шаг — и вот он уже совсем близко. Но сидящей на завалинке, словно почуяв неладное, резко оборачивается, и занесенное лезвие лишь царапает его по плечу. Взревев, мужчина пятится назад, задевая ведро и создавая шум, от которого птицы с ближайших кустов взметаются ввысь. Иван же юркой змеей бросается ему под ноги, намереваясь повалить на землю. Преимущество в физической силе явно не на его стороне, а рана, что он нанес, слишком ничтожна. В итоге его хватают за грудки, бросая на землю, словно полудохлого кутенка. — Ты, шлюха, что задумал такое?! — рычит мужчина, наваливаясь сверху и стремясь обездвижить. «Черт…он же легко меня задушит!», — мелькает в голове Ивана отчаянная мысль, и он жмурится от опоясывающей горло боли, — «Нет, надо что-то придумать!». Ладони тем временем давят сильнее, перекрывая воздух. Прикусив губу, ведьмак распахивает глаза, и нависающего сверху разбойника ошпаривает отчего-то ставшим неестественно ярким, пронзающим вглубь взглядом. — Замри, — приказывает ведьмак, а после, действуя на голом инстинкте, обхватывает лицо, впиваясь в губы поцелуем. И мужчина действительно замирает, хотя в его власти сейчас с легкостью отбиться и свернуть юноше шею. Пользуясь заминкой, Иван, не разрывая соприкосновения губ, из всех оставшихся сил обхватывает ногами торс врага, перекатываясь с ним на земле и оказываясь сверху. Ощущая, как в крови бьет возбуждение драки, он не решаясь отстраниться, нашаривает валяющийся на земле нож, и несколько раз в слепую втыкает в шею мужчины под собой сбоку. Тот взбрыкивает, стремясь отстраниться, но оскалившись, ведьмак углубляет поцелуй, уповая не то на чудо, не то на то, что хлещущая в разные стороны кровь ослабит жертву быстрее, чем та скрутит его собственную голову. Это работает, и, поморщившись от вкуса крови на собственных губах, Иван отстраняется, вновь занося нож и стремясь попасть в сердце. Туповатое лезвие заходит в плоть лишь наполовину, а может, дело лишь в его ослабших руках, и поэтому последний удар он наносит в горло. Тело под ним вздрагивает в судороге, ладони мужчины в бессилии тянутся к шее, но уже поздно — кровь истекает на землю вместе с его жизнью. Иван же наблюдает за этим, замирая прямо над трупом и всматриваясь в медленно стекленеющий взгляд. «Погостил — пора и честь знать», — зло усмехнувшись, думает он, тяжело дыша и переводя дух. Но дав себе лишь несколько минут передышки, Иван поднимается на ноги. Хочется смыть с себя всю налипшую грязь и кровь, но ведро расплескалось в драке, да и нет времени — нужно поскорее убраться подальше. Поэтому он лишь разгребает кучу тряпья на полу землянки, выцепляя из нее свою повидавшую виды, отчасти порванную, одежду. Поколебавшись, юноша так же стягивает с одного из трупов тулуп. «Они не должны были увести меня далеко, мы шли недолго», — размышляет он, выходя из землянки в незнакомую ему часть леса, — «Капище не так далеко, а может, нужна просто любая деревня». Однако в его состоянии идти быстро, а тем более бежать невозможно — подсохшие на бедрах кровоподтёки, смешанные со стягивающим кожу семенем, отзываются простреливающей болью в копчике. Но, сцепив зубы, Иван продолжает двигаться. Все усложняется тем, что не лишенные предосторожности разбойники привели его в свое логово с завязанными глазами, и сориентироваться в незнакомой части леса непросто. Его подводит и погода — спустя несколько часов серое, тяжелое небо разрождается дождем, который, с одной стороны заметает его следы, а с другой — утяжеляет путь в несколько раз. «Черт…», — зажмурившись, Иван прислоняется спиной к ближайшему дереву, — «Надо…дойти до капища…они же ищут меня? Василиса точно рассказала им, они не…». Но слабый лепет мыслей в голове отчего-то не приносит облегчения, не дает надежды. А почему, с другой стороны, им бы и не оставить его? Разве он столь большая ценность? Мысли Ивана начинают путаться, положив ладонь на грудь, он ощущает, как собственное сердце бьется чересчур быстро, выдавая распускающееся в плоти недомогание. Собравшись с силами, он проходит еще несколько аршинов, ощущая, как ноги замерзают от влажного холода земли. Некстати ребра заходятся ходуном от кашля, и после на тыльной стороне ладони остается алый след — истерзанное горло отдает не то подкрадывающейся простудой, не то просто ноет от пережитых в него вторжений и удушья. В голове ведьмака мелькает шальная мысль призвать на помощь породившую его Тьму, но их безжалостная и теперь во много бессильная Богиня и прямые просьбы по большей части игнорировала, что уж говорить о мольбах. «Все невовремя, кашель, лихорадка…», — думает Иван, укладывая ладони на лоб, отдающий жаром, — «Ничего, ничего…», — набрав в грудь воздуха, он делает еще несколько шагов вперед, растирая капли дождя по лицу, — «Я справлюсь… Всего-то дойти!». В какой-то момент он уже сам едва осознает, как обхватив руками очередной ствол дерева, съезжает на сырую и холодную землю. Холодные капли бьют по лицу, облегчая пылающий в теле жар, и юноша вяло, слабо облизывает пересохшие губы. Неумолимо клонит в сон, и, свернувшись клубком, Иван закрывает глаза, теряясь в мерцающих и затухающих всполохах боли по телу. Тьма обволакивает тяжелым, придавливающим одеялом, милосердно укутывая его, замыкая в кокон и отделяя от мира. — Вань? Ты меня слышишь? — и он даже не может представить, сколько времени проходит, прежде чем зыбкие топи небытия расступаются, уступая зовущему его голосу. «Ого…черт, все еще болит», — прикусив губу, чтобы удержать рвущийся с губ стон, Иван с трудом раскрывает слипшиеся ресницы. Это уже явно не лес — он лежит на постели, вокруг сухо и светло. Жар отчасти спал, но тело все еще ломало. Окинув мутным взглядом пространство, юноша осознает, что находится в доме верховного, и более того — в его постели. Прислушавшись к собственным ощущениям, он чувствует нечто вязкое и влажное меж ягодиц, но опустив ладонь меж бедер, обнаруживает не кровь, а нечто жирное, пахнущее травами. «Да, не при таких обстоятельствах он должен был разглядывать мой зад во всей красе», — морщится Иван, поднимаясь на локтях и осторожно садясь. — Тебе лучше лежать, — Кощей, сидящий у кровати, пытается мягко пресечь эту попытку, приподнявшись и нависнув над юношей, — Хорошо, что ты пришел в себя, тебе нужно сделать компресс и… — Просто отдай мне кулон, — поджав губы, на выдохе произносит Иван, — Тело Прекрасной справляется с подобным в два счета без всяких последствий. — Ты хочешь обратиться? — приподнимает бровь волхв. — Да, — кивает он. Выпрямившись, Кощей окидывает его взглядом полным живого размышления. Иван же, сжав пальцы на простыне, смотрит в ответ глаза в глаза, пытаясь разглядеть — есть ли за лиловой гладью хоть тень надежды на снисходительность? В итоге волхв молча разворачивается, выходя из комнаты. «Хах…конечно, еще чего, размечтался…», — фыркнув, юноша опускается обратно в постель, — «Скажи мол, спасибо, что нашли и выхаживаем», — он поворачивается к стене, ощущая, как мышцы спины и поясницы неприятно тянет, а горло саднит, но уже много меньше, чем в лесу, — «А может к черту все это? Приведу его к Змею, предупрежу заранее о чудесных планах, наплету, как хитро втерся к нему в доверие. И пусть сидит в цепях где-нибудь поглубже… Какая разница, кого предавать, если бессмысленно быть преданным кому-то по-настоящему…». Прикусив губу, он сглатывает вставший в горле ком — синяки и царапины будут тревожить еще несколько седмиц, быть может, трудами волхвов меньше, но сосущая тоска безнадеги в груди все равно тяготит куда сильнее. «Надо уснуть», — Иван закрывает глаза, — «Будет легче, все пройдет. Все всегда проходит…». — Вань? — из вязкой дремы его вновь вытягивает знакомый голос, зовущий по имени. Нахмурившись, он оборачивается, закономерно находя перед собой Кощея. Но чего он не ожидает, так это того, что в его протянутой ладони лежит сплетение металла с алым камнем в центре. Иван недоверчиво переводит взгляд с лица мужчины на руку и обратно, а затем, поморщившись от резкого движения, подается вперед, подхватывая кулон так, словно опасается, что волхв передумает или, насмехаясь над ним, резко отстранится, лишь подразнив. Шнурок ложится на шею, пальцы касаются камня, и юношеское лицо меняется быстро, неуловимо и неотвратимо. Если мгновения назад оно больше выражало усталость, то теперь и без того изящные, а теперь предельно тонкие и точеные черты преломляются в холодном, гневливом раздражении. По скомканной постели рассыпаются золотые локоны, скрывая синяки на плечах, руках и шее. Поджав губы, ведьма отворачивается, вновь опускаясь на постель, и, подтянув к себе край одеяла, натягивает его по самую голову, сворачиваясь калачиком. Кощей, испытав определенную обескураженность, не вполне понимает, как именно реагировать. Это решение не далось ему просто, и он всецело понимал, за что именно берет ответственность — обнаружься в капище ведьма, пришлось бы объясняться слишком сильно и подробно. Однако и сидеть коршуном над постелью пострадавшего, точнее, теперь уже пострадавшей, тоже странно, да и тот едва ли жаждет внимания и заботы: «Так…ладно, пока ничего страшного не случилось». — Тебе нужно еще что-то? — в конце концов произносит Кощей, — Может, какие-то тра… — Нет, — из одеяла раздается жесткий девичий тон, сказала — как отрезала. — Хорошо. Я буду наверху, если понадоблюсь — зови, — и спустя заминку размышления он все-таки добавляет, — В таком виде тебе не стоит покидать пределов дома, если нужно будет что-то, то я са… — Ты думаешь, я тупая? — фыркает Прекрасная, и ткань одеяла колышется от раздраженного пожатия плечами. На это Кощей предпочитает не отвечать ничего — разозленная и раненая ведьма существо опасное. Еще раз оглядев съёжившуюся под одеялом фигуру, он предпочитает словам действия. Выйдя на кухню, приносит свежую воду и отвары, оставляя их у кровати, там же, в накрытой тарелкой миске — суп и немного подсушенного хлеба. На все это Прекрасная не реагирует, и Кощей больше не решается тревожить не то действительно заснувшую, не то показательно демонстрирующую отсутствие какого-либо желания разговаривать девушку. Василиса вернулась в капище запыхавшаяся, взлохмаченная, заплаканная и самое главное — одна. Объяснения были путанные, и то, что вышло из ее уст сквозь задушенные всхлипы, звучало скверно и неутешительно. Они отправились искать Ивана сразу же, как позволило приподнявшееся над горизонтом, позднее осеннее солнце. Благо, в капище было достаточно личных вещей юноши, чтобы верховный легко мог выйти на его след. Пригодились и предусмотрительно не сожженные полностью волосы Прекрасной. — Что там? — вопрошает Ярослав, решая не уточнять, в какой момент Кощей решил срезать локон с головы юноши. — Ничего хорошего, — мрачно отвечает волхв — пришедшее видение хорошо лишь тем, что Ивана не увели слишком уж далеко. В итоге они обнаруживают свернувшееся клубком промокшее тело в лесу, не так далеко от того места, где удерживали юношу. Синяки на запястьях, кровоподтёки на шее, потрескавшиеся уголки губ — все это лишь первые мелочи, позволяющие волхву предположить, что творилось с Иваном последние сутки. Точнее — что творили. — Ты не мог это предугадать, — тихо произносит Ярослав, когда он подхватывает пылающего жаром и бредящего юношу на руки, осторожно укладывая на лошадь. — Да, — поджав губы, едва слышно отвечает Кощей. Всякий живущий в капище находился под ответственностью и защитой верховного, а в этой ситуации было слишком много «а если», которых тот не предусмотрел. Начиная с того, что все же не стоило отпускать Василису с Иваном одних, и заканчивая тем, что можно было сразу заподозрить в том пожаре в деревне неладное. Добравшись до капища, Кощей осматривает бессознательное тело, мрачнея пуще прежнего. Брали Ивана явно долго, грубо, много и со вкусом, но не били, или почти не били, а значит, тот скорее всего не сопротивлялся. Запястья, бедра и плечи украшали красноречивые следы от сильной хватки, тут и там бледную кожу покрывали синяки и ссадины. Он догадывался, что Иван мог попадать в подобные ситуации ранее, но едва ли ему приходилось решать их без своих ведьмовских сил. Но так или иначе, кровь, что подсохла на руках, забилась под ногти и каплями, осталась на одежде, явно принадлежала не только самому ведьмаку. «Ладно…так физические последствия удалось бы убрать за несколько недель, может, чуть меньше», — вздыхает Кощей, поднимаясь по лестнице, — «Если он справится быстрее сам, то пусть. Расспрашивать его тоже еще рано». Здесь было тесновато для его роста, но ухаживать за Иваном было куда удобней в его комнате, поэтому верховный вновь расположился в подчердачной части дома, отписанной гостю. Опустившись на лежанку, он прикрывает глаза, ощущая, как в собственном теле бродит вязкое, тягучее утомление — он не спал уже почти несколько суток. Сначала поиски Ивана в лесу, после них он не доверил никому другому обмывать в бане истерзанное и испачканное чужой кровью тело. Затем нужно было обработать все раны и наконец дождаться пока юноша придет в себя. Но, несмотря на усталость, сон Кощея все равно прерывистый, неглубокий, и заслышав шум внизу, он просыпается окончательно, решая проверить, как ощущает себя больная. Сделав несколько шагов вниз, он замирает посреди лестницы. На кухне, облокотившись на широкую деревянную доску, прибитую вдоль окна, стоит Прекрасная, к слову, уже успевшая сменить одежду и облачившаяся в одну из рубах самого верховного. Специально ли, или просто вытянула из сундуков первую попавшуюся, но ведьма была одета в ритуальную одежду — выбеленный лен, причудливая и скрупулезно вышитая вязь рун. Однако все это ничтожные мелочи. Важно другое — на руках у девушки сидит лебедь, что бывало, щипал Ивана до болезненных синяков, а теперь доверчиво обвивал высокую шею, уложив клюв на грудь, так, как обычно укладывал хозяину. Кощей, сглотнув, ощущает себя дураком, которого обвели вокруг пальца вопреки всему опыту и всем предосторожностям. — У тебя может быть множество причин злиться на меня, — медленно произносит он, — но птица здесь ни причем. — А что, тебе мнится, будто мир устроен так, что возмездие всегда получают провинившиеся? — нараспев протягивая Прекрасная, насмешливо изгибая притом бровь. Песня — сладкий ручей, обманчивый яд. Девичья рука показательно скользит по лебяжьей шее, замирая на самой тонкой ее части. Тут уже не успеешь дернуться, стремглав сбежав с лестницы, вырвать из рук, и вообще, любое неосторожное движение может обернуться коротким ответным жестом, сворачивающим птице голову. Ведьма тем временем позволяет себе растянуть удовольствие на еще несколько мгновений, продолжая поглаживать лебяжье тело, чтобы после наклонившись к полу, отпустить птицу. — Я, конечно, та еще сучка, но не настолько, — фыркает Прекрасная, позабавленная и удовлетворенная реакцией Кощея. Лебедь, явно огорченный тем, что эта чудесная дева выпустила его из своих рук, встревоженно хлопает крыльями, тянется шеей вперед, но ведьма больше не обращает на него внимания. Она бросает мимолетный взгляд в окно, а после, поморщившись, отходит в сторону спальни. — Если это ко мне, скажи, что не хочу никого видеть, — роняет девушка. Лебедь же завороженно семенит за ней, проворно топая по дощатому полу. — Цыц! — резко обернувшись, она одаривает его холодным и надменным взглядом, — Успокойся и за мной не смей идти, ясно? «Я определенно подумал недостаточно хорошо, когда позволил ему это провернуть», — вздыхает Кощей, спускаясь с лестницы и подходя к тревожно переминающейся на пороге его комнаты птице. — Что ты, — мягко шепчет он, подхватывая лебедя на руки, — не надо тебе к ней. Давай, лучше на улице погуляй… — рассеяно добавляет он, выпрямляясь. Лебедь не сопротивляется, не вырывается из рук хозяина, только тянется шеей в сторону прохода меж комнатами, а потом понуро опускает голову на плечо. Нахмурившись и бросив раздраженный взгляд в сторону спальни, в которой скрылась ведьма, Кощей, не прекращая поглаживать свою птицу, подходит к двери, за которой аккурат в этот момент раздается стук. Отворив дверь, он пропускает лебедя на крыльцо, и встрепенувшись, тот задирает клюв, но не заинтересовавшись стоящей на пороге фигурой ведуньи, медленно семенит к пруду. — Он очнулся, спит, и не очень хочет пока говорить с кем-то, — качает головой Кощей, — Не стоит пока его тревожить. — Но ему же становится лучше? — вздыхает Плаша, все равно заглядывая за его плечо, словно стремясь разглядеть юношу: «Если не хочет никого видеть, так это ничего хорошего!» — Да, — активно кивает он, стремясь заверить ведунью, что дело идет на поправку. — Ладно, — поджав в огорчении губы, женщина понижает голос, опасаясь потревожить Ивана громким разговором, — Держи, здесь пироги, с земляникой, как он любит, и мясо с картошкой тушёное… «Все, что на зиму лучшее из закромов достала», — подмечает Кощей, подхватывая протянутый ему объемный кулек. — Все будет в порядке, — заверяет он, стремясь унять тревогу в голубых глазах, — Просто нужно время и покой. Плаша в ответ на это кивает, соглашаясь унять свой пыл, хотя ей очень хотелось увидеть Ивана и унять толику собственных переживай, ибо вид юноши, когда его в беспамятстве внесли в капище, заставил сердце упасть к земле и оледенеть в волнении. Отвадив женщину, Кощей раскладывает принесенную еду на столе, а после вновь обращается внимание к ведьме. Та успела знатно похозяйничать в его комнате — приоткрытые сундуки указывали на перебранную в поисках подходящей по вкусу одежду, кровать деловито переставлена от стены к окну. Сама Прекрасная, забравшись с ногами на стул, устроилась за столом и листала найденные на полках книги. — У тебя было ужасно смешное лицо, — хмыкает она, оборачиваясь к нему, — Забавно, что ты из всякой живой твари больше всего привязан к этому пернатому. «И поэтому ты его приворожила», — с растущим неудовлетворением думает Кощей, — «Хорошо, что тут нет ничего из записей, чего бы ей точно не стоило видеть». Хотя мотивы Прекрасной были отличны от далеко идущего коварства — просто лебедь не прекращал при всякой встрече щипать ее юношескую ипостась. И, проснувшись от странного стука в дверь и обнаружив птицу, что с холодами все чаще грелась в доме у хозяина, ведьма решила не терять времени зря. Хватило одного правильного взгляда и прикосновения, чтобы отныне лебедь стал послушной ей пташкой. Сейчас же она занялась тем, что давно стоило сделать — хорошенько обыскала комнату верховного, хотя пока и не нашла того, что представляло из себя нечто действительно интересное. — Надо обработать твои раны, — произносит Кощей, переводя взгляд на явно не тронутые со вчерашнего дня банки с лучшими лекарскими снадобьями капища. — Хах…мази твои, — усмехнувшись, она переводит взгляд от берестяных страниц на лицо волхва, — Подойди, — но исполнять ее просьбу, больше напоминавшую приказ тот не торопится, — Да подойди, я не сожру! — фыркает Прекрасная. «И почему это я делаю то, что она скажет?», — с раздражением на себя думает Кощей, приближаясь ней — «Таким как она палец в рот не клади, оттяпают по локоть». — Прикоснись. — Зачем? — хмурится он, наблюдая за тем, как ведьма приспускает с плеч рубаху, обнажая плечи и часть спины до лопаток. — Просто прикоснись и все, что ты дурацкие вопросы задаешь? — цокает Прекрасная таким тоном, что сразу становится ясно, что никаких возражений она принимать не собирается. Набрав в грудь воздуха и призвав всю доступную невозмутимость, Кощей, жестом осторожным, явно стремясь максимально не одаривать девушку лишними прикосновениями, убирает волны волос в сторону, обнажая спину окончательно: «В этом наверняка нет никакого смысла… и даже в таком состоянии она не отказывает себе в своих сомнительных играх!». Поколебавшись еще мгновение, он укладывает ладонь промеж острых лопаток, едва соприкасаясь с гладким телом. — И как? — вопрошает ведьма. — Обычная кожа, — протягивает он, одновременно с долей облегчения подмечая что синяки с шеи и укусы с плеч сошли, будто бы их и не было — по крайней мере в том, что справится с лечением сама, Прекрасная не лукавила. «Тоже мне, обычная кожа», — фыркает она, — «Ничего нежнее он ни в жизни не встретит!» — Да, — кивнув, девушка оборачивается лицом к Кощею, не утруждая себя тем, чтобы поправить сползшую с плеча рубаху, обнажившую одну из упругих грудей с топорщащимся розовым соском. Но в этой наготе скрыто не соблазнение, она — дерзость, — Но когда-то эту спину украшала сотня плетей. И ничего не осталось, как видишь. Тело Прекрасной всегда идеально — так что можешь оставить при себе твои травки. Кощей в ответ на это едва заметно кивает. — У тебя ведь тоже есть шрамы от плети… Любопытно, да не было случая спросить, за что высекли? — склонив голову, певуче протягивает она, склоняя голову на бок. — Это не имеет значения, — сдержанно отвечает Кощей, твердо намереваясь не поддаваться ни на одну из провокаций, которые, видят Боги, только начинаются. — Это не имеет значения, — нарочито передразнивает Прекрасная, и, фыркнув, отстраняется, возвращая рубаху на плечо, — Да что вообще в действительности имеет для тебя значение? И если Иван явно был осторожен, стремился, сглаживать углы, предпочитал умалчивать о том, что задевало, то Прекрасная не стеснялась лезть на рожон. «А как потом? Отбирать силой? Глупо…и почти что уже неуместно, но иметь под боком такого перевертыша весьма опасно», — размышляет волхв, скользя взглядом по шее вниз к ложбинке меж грудей, на которой лежит кулон. — На столе есть еда, Плаша передала, — но эту проблему он пока откладывает. — Ага, — кивает ведьма, снова намереваясь погрузиться в изучение летописей капища. — Василиса очень переживает, — добавляет Кощей, внимательно наблюдая за реакцией собеседницы. Всякое столкновение с Прекрасной упрочняло его в мысли, что она и Иван — существа, имеющие больше различий, чем сходств, но быть может, нечто общее все же есть? — Я поговорю с ней, — и ведьма наконец снисходит до того, чтобы одарить его взглядом, в котором Кощей наконец замечает нечто большее, чем надменную насмешливость, — Чуть позже. «Сто плетей…это очень много, почти смертельно может быть, хотя тело ведьмы не так слабо, как человека», — размышляет он, — «Большая провинность — но какая? Чем он или она могли так разозлить Змея?». Он решает больше не тревожить Прекрасную, входя к ней по необходимости. Больше усилий уходит на то, чтобы убеждать жителей капища, активно желающих навестить Ивана, пока не тревожить его даже с кратким визитом. Так проходит еще несколько дней, и осторожно наблюдающий за девушкой Кощей подмечает, что по крайней мере все внешние признаки насилия точно ушли. — Как ты? — вопрошает он, заглядывая в кажется, уже и не его спальню. — Сносно, — пожимает плечами ведьма, — думаю, завтра уже буду в порядке. На самом деле, она уже была в порядке — просто хотелось растянуть это чудесное состояние, в котором нет никаких забот, не надо выходить и объясняться с встревоженными ведуньями, и самое главное — грудь не холодит тревожное ощущение бессилия. «Так спокойна, а иногда сущие мелочи доводят его… Хотя, может, от того и доводят?» — размышляет Кощей, всматриваясь в идеальное сложение черт на лице ведьмы, — «Но сейчас она не выглядит провалившейся в себя или страдающей, но кто знает…». — Он…ты, — мужчина коротко морщится, — Я ожидал, что твое эмоциональное состояние будет куда хуже. Ты уверена, что не… — А ты полагаешь, это мое первое изнасилование? — фыркает Прекрасная, и бровь ее при том насмешливо изгибается, — Я знаю, о чем ты думаешь, — сощуривается она, — Что, если бы ты не забрал мой кулон, ничего этого бы не случилось. Ощущаешь себя виноватым? «Хочет загладить вину, поэтому все терпит — и то, что его лебедь теперь за мной по пятам ходит, и ни слова про то, что я тут хозяйничаю не говорит», — но эта покладистость отчего-то только злила ведьму. Кощей хмурится, ощущая, как эта реплика отдается внутри неприятным покалыванием. И коробят даже не слова, которые заключают в себе неприятную для него, но все же правду, сколько интонации — колкие, насмешливые, без всякого стыда обращающие боль в оружие. С другой стороны, за неимением лучшего — чем еще Прекрасная могла обороняться? — Всякое решение имеет последствие, — сдержанно отвечает он, стремясь не выдать чувств: «Снова стремится манипулировать эмоциями». — Всякое решение имеет последствие, — вновь откровенно кривляясь передразнивает ведьма, — Только вот ты принимаешь исключительно те решения, которые минимизируют твои, — и это слово Прекрасная выделяет особенно ядовитой интонацией, — неприятные последствия, а что до остальных… — и девичья рука поднимается в воздух, отмахиваясь. Волхв же слушает эти обвинения с лицом спокойным и беспристрастным. — Так что твое чувство вины ничего не стоит, Кощей, — фыркает Прекрасная, — Так, напускное. Не переживай, я буду твоей послушной девочкой, придержу зубки при себе. «Ты уже не придерживаешь зубки при себе», — рвется с его уст, но он удерживается от подобного рода комментариев. Так или иначе и сам Иван, и его ведьмовская ипостась имели не один повод точить на него зуб, а гнев и раздражение выражались в вообще-то, вполне приемлемых формах. — Тебе нужно что-то еще? — вздыхает он, — Какая-то помощь? — Да, ножки можешь размять, — ведьма показательно облизывает нижнюю губу, нарочито демонстративно играя бровями, — А то только сижу да лежу… — и хмыкнув, она сползает спиной с изголовья кровати, игриво вытягиваясь на покрывале. Даже не соблазнение, возьмись она за это дело серьезно, в случае замкнутого, сдержанного верховного действовала бы совсем иначе. Но было какое-то особенное, злое удовольствие, чтобы вот так вульгарно дразнить его. Однако к удивлению ведьмы, вместо того чтобы развернуться и с отстранённым выражением лица молча выйти прочь, задрав горбатый нос, Кощей делает несколько широких шагов к потели, опускаясь на ее край. И, хотя он, откидывая покрывало, притягивает к себе стопы с определённой выразительной силой, прикосновения к девичьим ногам достаточно мягки. Прекрасную это раззадоривает, как хищную рыбу волнует отдаленный запах крови в воде. — В чувстве вины нет никого прока, — произносит Кощей, всматриваясь в блестящие голубые глаза, — Но я осознаю свою долю ответственности за то, что с тобой произошло. «Злится», — с удовлетворением думает Прекрасная, переводя взгляд на руки волхва, обхватившие ее ступни. Взяла она волхва на рожон, или он, в свою очередь, решил продемонстрировать что его так просто не смутить, пока разворачивающиеся события ей нравились. — И в чем же она? — протягивает девушка, вытягивая второю ногу и укладывая ее поперек бедер Кощея. — Мне не стоило отправлять вас с Василисой вдвоем, — лиловые глаза смотрят на нее спокойно и серьезно, — И, хотя в этих местах случившееся — исключение, стоило позаботиться о вашей защите лучше. — Все равно все уже случилось, — фыркает ведьма. — Да, — кивает Кощей, продолжая разминать изящную ступню, — Но я могу сделать все от себя зависящее, чтобы не повторилось. — Уж постарайся, — хмыкает ведьма, прикрывая глаза. «А у него ничего так выходит», — размышляет она, — «И пальцы длинные, красивые, есть парочка куда более интересных применений таким рукам…». — Значит, ты полностью восстановилась? — Да. — И не так уж это было сложно для тебя, как…для ведьмы? — продолжает вопрошать Кощей, проходясь по своду стопы: «Разобрался с ними он ко всему прочему достаточно кроваво…». — Вроде того, — поджав губы, девушка подсовывает в руки мужчины другую ступню. — Интересно… Плаша теперь считает, что в мы долгу перед тобой. В нужный момент это может быть весомым преимуществом, на которое ты можешь рассчитывать. Ведьма распахивает глаза, кося взор на Кощея. А дальше тот едва успевает осознать, что произошло — мягкие стопы резко выскальзывают из рук, Прекрасная рывком подается вперед, замахиваясь ладонью. Воздух рассекает звонкая, сильная пощечина, что наотмашь ложится на его щеку горящим следом — ошибкой было думать, что в этих маленьких и изящных ладонях не скрыта сила, способная заставить его голову резко дернуться в сторону. — Рассчитывать? Ты думал, что я что-то там рассчитывала?! — яростно шипит ведьма, нависая над ним, — Мол ничего мне не стоит лечь под четырех грязных мужланов, зато спасу Василисушку и перед капищем выслужусь?! — Я этого не утверждал, — морщится Кощей, поднимаясь на ноги — Но с твоей стороны было бы разумно обернуть хотя бы часть ущерба в свою пользу. — Пошел вон! — натурально скалит зубы Прекрасная, и выражение ее перекосившегося лица передает всю палитру возмущения. — Ты, вообще-то, в моем доме, — поджимает губы волхв, потирая горящую щеку и отступая от пылающей гневом ведьмы на несколько шагов. — Если я сама выйду из твоего дома, мало не покажется никому, — фыркает она, — Не хочу тебя видеть, уйди с глаз! — и в подтверждении своих слов Прекрасная подхватывает с кровати подушку, со всей силой бросая ее в мужчину так, что становится очевидно, что будь под рукой камень — швырнула бы не задумываясь, — Полено бесчувственное! «Ладно, это размышление действительно стоило придержать при себе», — поймав подушку, Кощей откладывает ее на ближайший сундук, ретируясь из комнаты под гневный взгляд, — «С их-то вспыльчивостью…». Вопреки своему обещаю быть в порядке уже на следующий день, Прекрасная не торопится менять свой лик на юношеский. Кощей, впрочем, воспринимает это с должным понимаем — он совершил ошибку, за которую следует закономерная расплата. Поэтому волхв смиренно продолжает оказывать ту долю заботы, что ему позволяют — приносит девушке еду и питье, все равно оставляет отвары и мази, даже приносит несколько книг из главной избы, чтобы было чем коротать скуку. Все это Прекрасная молчаливо игнорирует, лишь изредка бросая в его сторону колкий, протяженный взгляд. И все же, спустя несколько дней, переступая порог собственного дома Кощей ощущает перемену, висящую в воздухе неощутимым глазу флером. Стремясь подтвердить свою догадку, он переступает порог спальни. Да, все так — комната прибрана — одежда, что валялась по полу тут и там, вернулась в распотрошенные сундуки, и Кощей был готов поручиться, что лежит она теми же ровным стопками, что и раньше. Кровать так же вернулась к изначальному положению, книги и бумаги возращены на место, на столе — сложенная в несколько слоев большая копна золотых волос. А на ней — кулон с поблескивающим камнем. Его обладатель сидит на кровати, притянув колени к груди и окидывая пространство за окном невидящим, выдающим погруженность в себя взглядом. — Разберешься, куда деть их? — тихо произносит Иван, не поворачивая голову в его сторону. — Да, — кивает Кощей. Внутри поднимается царапающее ощущение если не неправильности, то определенно неоднозначности происходящего. Или это вновь поднимающее голову чувство вины? Он был готов к уговорам и переговорам, убеждениям Прекрасной не строптивиться и не создавать лишних проблем себе и ему, а теперь выходило, что Иван снова добровольно отказывался от своих сил. Было это покладистое смирение? Или нежелание раниться о противника, что так или иначе держит в руках слишком много карт, слишком властен, чтобы тягаться один на один? В любом случае, волхв вновь ощущал переплетающееся с недоверчивым удивлением смятение. Он не доверял Ивану, но он едва ли доверял кому-то в принципе, однако своими поступками тот подталкивал его к мнению, что, быть может, он действительно зря подозревает ведьмака в сложной подковерной игре. А в таком случае тому действительно требовалась защита и покровительство — а с этим верховный уже успел не справиться. — Вань, послушай, — Кощей подходит к юноше, опускаясь на край кровати, впрочем, не слишком близко, сохраняя определенное расстояние, — Мне правда жаль, этого не должно было случиться. И эти люди понесут свое наказание, я обещаю тебе. — В чем-то они уже понесли, — невесело хмыкает он. — Василиса говорила о четверых, — роняет волхв. «Значит, и эту землянку тоже нашел», — подмечает Иван. Произнесенные волхвом слова в целом, можно было зачесть за извинения, но их юноша и не ждал, полагая, что раздражил Кощея своими ведьмачьими капризами в достаточной степени, чтобы тот счел отданный кулон и так слишком большим одолжением. — Все там, наверное, думают, что я тут с ума схожу и руки заламываю, да? — впрочем, о былом ему говорить не хочется, и он меняет тему, подаваясь вперед и опираясь локтем о колено, — А ты, мой тайный-нетайный любовник, утешаешь меня как можешь? — Да, вроде того, — слабо улыбается волхв. «У него даже осенью веснушки», — неожиданно для самого себя подмечает он, замирая взглядом на приблизившемся к нему лице. — Что ж, нужно будет развеять всеобщие тревоги, — юноша одаривает его ответной улыбкой и нечто в сердце Кощея екает — это выражение далеко от лица Прекрасной, и нечто в нем заставляет ощущать куда более глубокое смятение, чем язвительно брошенные комментарии и яростные угрозы. Будто бы выварившись в своей обиде и колкости, юноша отряхнул их с себя, оставшись прежним, как змея, сбросившая старую шкуру и более не думающая об узорах прошлого. — Ты ненавидишь меня? — вспоминая яростный блеск топазовых глаз и шипящее обвинение в отсутствии чувств, произносит Кощей. Что все-таки в Иване настоящее? Как уживаются эти противоположности, где острое и плавное находят точку соединения? Смирение в нем напускное или колкость и яд ведьмы лишь шипы, укрывающие мягкое и податливое? — Я…не знаю, — на лице юноши проступает искренне удивление, — ненависть слишком сильное чувство, а у меня и так немало имен в списке, я все же стараюсь их не копить. — Их копит твоя сестра? — шутливо приподнимает бровь Кощей, получая в ответ на это такого же тона пожатие плечами. Повисает минутная пауза, в течение которой они просто смотрят в лица друг друга, пока Кощей не решается продолжить. — Я… — прямые извинения — это то, что ему теперь приходилось озвучивать крайне редко, и, хотя он не страдал высокомерным мнением о собственной непоколебимой правоте, отчего-то сейчас слова так и норовили застрять в горле, — Я не хотел оскорбить тебя. И не имел ввиду, что ты защитил Василису из голого расчета. Совсем нет. «Да, ты лишь имел в виду, что глупо на моем месте было бы этого не сделать», — внутренне хмыкает юноша, — «Если уж страдать, так с выгодой для себя… Быть может, не в том дело, что ты полагаешь меня таким человеком, а в том, что поступал бы так сам?» — Я правда очень благодарен, что ты сберег Василису от того, что она скорее всего бы не вынесла, — добавляет Кощей. — А я вынес, — и это тоже подтрунивание, но уже не такое агрессивное и дерзкое, как у Прекрасной — скорее не лишенное светлой горечи и оттенка иронии по отношению к ним обоим, — И даже не собирался использовать это как преимущество, какая нелепость, правда? И в ответ на его блеклую, усталую, но искреннюю улыбку самыми уголками губ, лицо Кощея не покидает серьезное, сосредоточенное выражение, то самое, за которым так сложно считать истинное. — Знаешь, — вздыхает Иван, еще немного подаваясь вперед и укладывая ладонь на щеку волхва — как раз ту, которую несколько дней назад украсил пощечиной, — Мне начинает казаться, что быть тобой весьма непросто. Если все время думать и просчитывать, как отзовется каждый поступок или слово можно и с ума сойти… — В чем-то я обязан это делать, — от этого мягкого касания Кощей едва заметно дергается, но все же, не отстраняется, лишь опускает взгляд на пальцы, что невесомо поглаживают его лицо: «Иной раз…даже невовремя упавшее ведро или обронённое слово могут иметь катастрофические последствия». — Возможно. Но думается мне, что это тяжело, — мягко улыбается Иван, и теплое касание, легко проскользнув, угасает, оставляя за собой смутное чувство в груди Кощея. Отчего-то ему на мгновение кажется, что ведьмак выражает к нему сочувствие, но с какой стати? Из них двоих точно не он заслуживает сожалений, по крайней мере в последние дни. — Подожди, — порывисто поднявшись с места, Кощей подходит к столу, а потом — к замершему в нескольких шагах от кухни юноше, — Тебе не стоит покидать капище без кулона. Но и носить на себе здесь — опасно, если кто-то заметит, будет слишком много вопросов. И я, разумеется, рассчитываю, что ты не будешь использовать свои способности, чтобы плести интриги внутри волхвов и ведуний. — Это доверие или попытка сгладить? — приподнимает бровь Иван, искренне не ожидавший от волхва подобного поступка. «Это взвешенный риск», — думает Кощей, наблюдая за тем, как кулон скрывается в кармане, — «В конце концов, его действия говорят сами за себя». — А как полагаешь ты? — отвечает он вопросом на вопрос, едва замечая, как кончики его губ расходятся в короткой улыбке. — Полагаю, что не столь важно почему, отказываться не буду, — привычным жестом Иван заправляет спадающую на лицо прядь за ухо, и лиловые глаза невольно прослеживают это движение, — Спасибо. Ярослава обещаю не соблазнять, — он подмигивает Кощею, отвечающему на эту провокацию приподнятой бровью, — И никого другого тоже! «Что ж…надеюсь, я об этом не пожалею», — едва заметно вздыхает он, наблюдая за тем, как юноша поднимается по лестнице вверх. Спустя несколько дней, накинув на плечи плащ с капюшоном, верховный покидает капище, чтобы встретиться в лесу с крупным волком, чья шерсть отблескивает серо-серебряными переливами. — Сможете отыскать по запаху? — вопрошает Кощей, когда волк хорошенько обнюхал предложенные ему куски ткани. — Здесь есть запах того юноши, которого вы приводили к стае, искать нужно его? — Нет, — качает головой Кощей, — других. И если найдете их в обществе себе подобных — их тоже. Волчьи ноздри вновь втягивают воздух, ощущая запах крови, смешанный с множеством других, которые едва ли можно назвать приятными. — Привести живыми? — протягивает он, садясь на землю. — Нет, — и жесткие нотки в голосе верховного избавляют волколака от последних сомнений, — Знаю, что вы, в отличие от упырей, не ведете охоту на людей. Но иногда бывает неплохо позволить инстинктам разгуляться, верно? — и мужчина не удерживается от холодной усмешки. — А не будет ли у нас проблем? — скалит пасть Сергей, но в целом, предложение Кощея имеет свои плюсы — порой накопившиеся в стае брожения неплохо сбросить и таким способом. — Разумеется, нет, — качает головой волхв, — Я позабочусь об этом. — Могу ли я рассчитывать на… — Разве я когда-то оставлял свои просьбы, — на этом слове обладатель волчьей пасти невольно усмехается, — без ответной благодарности? Волколак отвечает на это коротким кивком. — Кроме прочего, вы освободите окрестные земли от своры разбойников. Отличный аргумент к тому, что стая заслуживает расширения земель, — добавляет Кощей, и это служит достаточным поводом к тому, чтобы в желтых глазах зажегся огонек удовлетворения.