Заново

Выходя из полицейского участка, Эдгару хотелось лишь зарыться где-то глубоко под землёй, скрутившись калачиком, чтобы там, в царстве покоя, он преисполнился в себе, решил все внутренние конфликты, а все эти трудности мирские и прочая мозгоебля обошли его стороной. На него написали заявление. Эдакий местный дурачок с подъезда. И был бы тот реальным «дурачком» — всё было бы в разы проще. Но говорить тот красиво и складно умеет, когда это нужно! Этот мудак всему дому жизни не даёт: ворует почту, меняет коврики у дверей, регулярно вырубает пробки и пишет на всех подряд заявления. Ходит везде с диктофоном под пальто и любое плохое про себя слово использует как компромат в суде. Эдгар старался жить тихо-мирно, подальше от этой лишней нервотрёпки, и даже на всякий случай здоровался со всеми в подъезде, несмотря на то, какие эмоции питал к определенным личностям. Какое-то время ему удавалось не привлекать к себе внимания, но, увы, теперь и ему придется вступить на это ожесточенное поле боя воюющих с этим мудаком бабок. Боже! На что он тратит своё время! Это даже смешно. В его жизни и так достаточно потрясений! Тратить остатки нервной системы на походы в полицию — вздор. Оказывается, написавший на него заявление забирается по утрам на крышу и, так скажем, «выжидает выхода жертвы». Эдгар несколько раз перебегал дорогу на красный свет, чем и поспешил воспользоваться положивший на него глаз местный не пойми кто. Хотя, чего это он так неофициально! Он же теперь знает, как того зовут — Виктор. Несколько минут Эдгар гадает, какую можно придумать тупую рифмовку с этим именем, но так и ничего не придумав, раздосадовано морщится. Значит, будет «хер». Просто, не вычурно и легко запоминается. Раз в жизни правоохранительные органы оказались благосклонны, и он отделался лишь предупреждением, даже без ответного заявления. Страшно представить, в каком расположении духа он был бы, если его заставили бы платить штраф или, не дай всевышние силы, явиться на разбирательство в суд. Когда половина сигареты, купленной в ларьке напротив, истлела, а эмоции чуть поутихли, Эдгар решил думать о насущных проблемах. Он снимает квартиру за гроши чуть ли не в самом убитом районе города, который где-нибудь в штатах вполне сошел бы за очередное гетто. Его соседи — это алкаши, нарик с пятого, Виктор-хер, весьма неблагополучная мать четверых детей и, конечно, бабки, занимающие значительную часть жилплощади. Необнадеживающий набор. Не сказать, что его сильно пугают жильцы дома, но мысль, что когда-нибудь он проснется связанным и обкуренным или вообще не проснется, иногда закрадывалась в его разум. Да и жить поближе к работе и университету было бы неплохо… Но он сомневается, что найти что-то не дороже, чем сейчас, вообще возможно. Как же заебало, он устал. Сигарета падает прямиком в урну, а рука опускает шарф — тридцатиградусная погодка даёт о себе знать, и даже такой мерзляк, как он, кажется, скоро сжарится. Поднимает глаза, недолго смотрит в никуда, прежде чем в удивлении вскидывает брови, когда замечает вдали знакомый силуэт. Это что, Фэнг? Почему сейчас? Разве он не остался пить? Некоторые вопросы так и продолжали крутиться в голове, пока Эдгар смотрел на медленно приближающуюся фигуру. Фэнг — последний человек, которого он ожидал увидеть, тот, с кем сегодняшнее знакомство не заладилось с первых секунд, и тот, кто буквально несёт на себе другого человека. Издалека непонятно, но вот он приближается, и становится ясно, что это женщина. Кажется, не совсем в себе женщина, ибо та просто повисла на парне, едва ли передвигая ногами. Эдгар без зазрения совести наблюдает за этой картиной, возможно, просто из-за любопытства, а может, потому что Фэнг ещё его не заметил, и это похоже на ощущение той самой немного жестокой детской шалости. Вскоре Фэнг приблизился настолько, что не заметить друг друга стало невозможным. Они встречаются глазами, азиат меняется в лице, а Эдгар так и продолжает стоять на месте, хотя причина его нахождения конкретно здесь уже как минуту теплится в мусорке. Взгляд падает на соседнее здание КПЗ, в простонародье вытрезвитель, а в голове складывается два плюс два. Что ж, это не его дело, а потому по-тихому отойти и сделать вид, что он ничего видел, будет наилучшим вариантом. Казалось так Эдгару, пока его не окликнули. — Хей… Фэнг, смотри, какой красивый мальчик… — мурчит женщина, с трудом поднимая голову, и Эдгару открывается вид на два донельзя похожих лица — Фэнга и его… — Мама, прекрати, — азиат запинается, а слова звучат неуверенно, будто бы это совсем не то, что он хотел сказать. Вид его выражает абсолютную неловкость. По стечению обстоятельств они уже второй раз за сегодня попадают в не совсем приятные друг для друга ситуации. Эдгару не интересны чьи-то личные проблемы, тем более пьяные женщины и их раздражающие дети, но он ненадолго задерживается. Причина не только в том, что до его автобуса ещё десять минут, а скоротать время было бы неплохо — приобретенную информацию можно использовать как компромат. Можно подождать и посмотреть, что та скажет ещё… А потом правильно воспользоваться этим. При необходимости, конечно. Эдгар давно перестал рассчитывать на удачу — полагается лишь на себя, и при таком распорядке жизни приходится временами отбрасывать человечность в сторону. Как бы то ни было, он продолжает стоять на месте и открыто пялиться на происходящее. Больше даже из вредности, мол, в месть за разбитый телефон чувствуй муки, а я порадуюсь. — Только чёлка эта поганая личико симпатичное не даёт нормально рассмотреть… Иди-ка сюда. Женщина делает попытку подойти навстречу, даже руку тянет, но Фэнг останавливает этот порыв собственными руками, не давая ей приблизиться. Мать Фэнга слабо сопротивлялась, а вскоре и вовсе прекратила попытки. — Сынок, милый, зачем ты так с мамой… — Эдгар готов поклясться, что на лице азиата на миг проскользнуло отвращение. Даже движения стали более резкими, точно стоять на месте с каждой секундой становилось всё труднее, а глаза начали искать, за что можно зацепиться. Эдгар не может понять, нравится ли ему вгонять того в неловкое положение или нет. Казалось, не так давно он был бы рад, почувствуй Фэнг всю бурю эмоций, что чувствовал он, когда его труд так просто растоптали о те ступеньки. Но как-то это слишком. Да, Эдгар, слабеешь, раньше мог смотреть на бездомных котят, даже в лице не изменившись, а теперь жалеешь каких-то китайских увальней. Вскоре азиат, словно ничего не произошло, задорно замечает: — Нам везёт на неудачные встречи, ха-ха! Только давай договоримся, что это останется между нами? С меня ещё один должок, — казалось, тон весёлый, но Эдгар не почувствовал и капли искренности в этой эмоции. — Забей. Считай, что не должен. Отчего-то просились именно эти слова, хотя Эдгар абсолютно не планировал снимать со счетов его долги. Это была отличная возможность облегчить себе жизнь, имея человека, к которому можно обратиться и который при этом не может отказаться. Теперь такого шанса у него нет — вернуть слова обратно не получится. Ну и глупость он сказал. В редкий раз удача была на стороне Эдгара, а потому он без промедления разворачивается, направляясь к подъехавшему автобусу, как в фильмах пафосно смываясь с места преступления, в его же случае — места неловкой сцены, в какой больше не хотел принимать участия. «Отлично», — думал он, пока не мог хоть на метр отойти от двери из-за абсолютной наполненности. Да и автобус приехал раньше — Эдгару пришлось стоять, наблюдая Фэнга, который отошёл купить воды и который теперь сидел на остановке и также смотрел на него. Он поднимает шарф, пряча половину лица, и достаёт телефон, делая вид, что экран блокировки вовсе не предлог, чтобы избежать зрительного контакта. Ебал он такую удачу. *** Эдгар открывает дверь, входит в пустой и почему-то отдающий сыростью коридор, кидая ключи куда-то вниз. Пол скрипит от его шагов, и он, не раздеваясь, садится на кровать, если ее, конечно, можно так назвать — это матрас. Его жизнь можно назвать… Выживанием. Один, в чужом городе, на грани отчисления, без знакомых и какой-либо поддержки. Он оборвал все связи с приемными родителями, как только окончил школу. Им было всё равно, куда он пойдет и как сложится его дальнейшая жизнь, а на прощание он получил лишь предупреждение «не делай нам проблем» и всученный в руки конверт с деньгами. Откупившись от него, словно никогда ранее не знали, они выставили его за дверь, точно вещь, срок годности которой подошёл к концу. Он выбросил конверт в первую же попавшуюся мусорку. Они дали ему дом, еду, одежду, даже разрешили ходить к репетитору по английскому. Всё для существования, но ничего для здорового детства. Иногда, задумываясь о минувших днях, Эдгар не может избавиться от скребущего внутри чувства. Раздирающего изнутри, точно во всем теле поселился рой пчел. Они жалят, жалят, пока каждая его клеточка не будет больно колоть и пульсировать, а мозг медленно плавиться. Ужасное чувство. Он даже не может сказать, ненавидит ли их… Просто это… Он не забудет. Их отношение к нему было слишком непонятным детскому разуму и телу, слишком неопределенным и слишком страшным. Это было слишком. Слишком. Обычно Эдгар не видит сновидений, но бывали случаи, когда он просыпался в холодном поту, всё ещё ощущая мнимые, но чересчур правдоподобные прикосновения. И, казалось, он там. В детстве, беспомощен, лежит на кровати, а голоса родителей словно удавка — не дают сделать вдох. Сейчас он чувствует что-то сродни этому. Ему страшно. Страшно за будущее, страшно понимать, где он живёт и что ему приходится делать ради денег. Эдгар скручивается калачиком в одеяле. Он чувствует, что не вывозит. Что не вывезет и в дальнейшем. Наверное, родной отец был прав: он ебучее всеобщее разочарование. Посланник всех бед. Тот, кто одним своим рождением оборвал концы в лучшую жизнь. Тот, на чьи чувства можно наплевать. Тот, кто есть главная проблема. Нужно успокоиться. Нужно просто не думать о плохом. Что тут сложного? Он набирает трясущимися руками воды в кружку и преподносит к пересохшим от сна губам, но теряет контроль, и та падает на пол, вдребезги разбиваясь. Опять. И, кажется, что-то в Эдгаре в этот момент сломалось. Это было последней каплей. Последней каплей в море того, что приходилось терпеть изо дня в день и делать вид, что он ещё способен бороться. Именно кружка послужила отправной точкой для действий, за которые в последствии он будет безумно сожалеть. Неконтролируемый страх частично прошел, на место ему пришло отвращение к себе. К своим действиям, к мыслям. И к ножу в руке. Эдгар нередко замечал за собой, что, когда возникает необходимость отвлечься от дурных мыслей, ему помогает мелкая боль. Царапать руки и больно впиться ногтями в кожу — способ заглушить поток мыслей. Его маленький секрет, который отвергало даже собственное я. Потому что он не хотел решать проблемы так. Потому что знал, что это не решение. Это — лишь способ, его доза очередных обещаний себе, что в следующий раз это не повторится. Попытка, ведущая в никуда. Непроизвольное действие, которое перестало помогать. В какой момент ему показалось, что увеличить дозу — лучшее решение? Он всегда считал людей, не способных решить свои проблемы без самобичевания и других жалких методов, слабыми. Жучками, которых в итоге растопчет жизнь. Эдгар обещал себе, что он никогда не опустится до подобного. В школьное время он по-разному снимал стресс: дешёвый алкоголь после уроков, там же первая сигарета; собственноручно сделанный прокол, после которого он не мог говорить более недели — всем было всё равно. И это… не то, что должно было случиться. Приступ прошел, ему лучше, он мог бы лечь спать, но вместо этого полностью осознанно идёт на это. Даже до конца не понимая, почему: ради успокоения или из ненависти к себе? А может, дело в том, что ему непременно хочется обратить на себя чужое внимание? Эдакая просьба о помощи? Он не уверен, что из этого правда. Он ни в чем не уверен. Эдгар поддался порыву. Не смог пересилить себя, и в итоге поступает как люди, которых ранее презирал. Нож в руке, спущенные штаны — во избежание лишних вопросов выбирает недоступное чужим глазам место — и проводит по податливой коже. Кровь стекает на холодный пол, а Эдгар морщится, закрывает лицо руками и стонет. Как он к этому пришёл?.. Неужели проблемы стали сильнее него? Или это просто он перестал воспринимать их?.. Нужно прибраться.