Выбор евы

Дни шли своим чередом. Ноябрь подходил к концу, а идея Адриана так и не была реализована. Они никак не могли подобраться к Дороте, та практически не появлялась на занятиях, большую часть времени отсиживалась в запертой комнате. Другим они рассказали только то, что всё же не хотят полностью вычёркивать её из списка «подозреваемых», об остальном же Маринетт попросила пока ничего не говорить. Даже Лайле. Адриан согласился. Роль Хлои в этом деле всё ещё оставалась непонятной, так что это была своего рода перестраховка. Но Маринетт всё чаще размышляла о том, что, наверное, с самого начала не стоило зацикливаться только на одной идее, ведь у неё даже не было никаких гарантий, что «дар» сработает в нужный момент. А если уж она начинала думать о том, какие мотивы для убийства могли быть у Дороте, то практически каждый раз приходила только к одному выводу: никаких. Конечно, в истории уголовно-процессуального законодательства встречалось немало случаев, когда у людей, на первый взгляд совершенно непричастных к преступлению, в итоге находили мотив, вполне способный подтолкнуть их к убийству, но Маринетт, сколько бы ни размышляла, никак не могла прийти к полностью удовлетворяющему её результату. Всё казалось недостаточно правдоподобным. Хотя кроме Дороте у них на примете толком и не было никого. Они действительно пытались, аккуратно проверяли людей, поведение которых казалось подозрительным, но в итоге ни одна из ниточек не приводила к Флоренс. Они и не надеялись на большее, но всё же каждый раз врезаться в пустоту было не слишком приятно. Но они всё равно продолжали периодически собираться в комнате «313», обосновывая это тем, что вопрос всё же нужно как-то решать. Хотя Маринетт чувствовала, что теперь это была не единственная причина. Теперь они были повязаны друг с другом, и эти узы крепли с каждым днём. Общая тайна невидимой чёрной нитью опутала сердце каждого из семёрки. Только друг с другом они могли поговорить о той ночи, которая никак не хотела отпускать мысли. Даже для Маринетт, которая буквально жила в криминальном мире, оказалось важным хоть изредка вспоминать о Флоренс. Заказное убийство кого-то высокопоставленного или смерть в перестрелке — это одно дело, ведь ты с самого начала знаешь, что такое вполне может произойти, убийство в стенах академии, где ты не ждёшь чего-то подобного — другое. Конечно, она заметно легче переносила увиденное, чем та же Алья, которая иногда до сих пор просыпалась посреди ночи в холодном поту, или Хлоя, которая на каждый неожиданный скрип чуть ли не подпрыгивала на месте, пускай и пыталась делать вид, что это случайность, или Лука с Нино, эмоциональное состояние которых вроде и осталось прежним, но всё же что-то незримое, что-то новое и тревожное стало чувствоваться в них. Всё это не вызывало у Маринетт ни удивления, ни сочувствия, скорее, отголоски горечи; где-то глубоко в душе она признавалась себе в том, что не желала бы ребятам такой невосприимчивости к подобному, как у неё. Может, это было и к лучшему: и крики по ночам, и тревога, и страхи, — уж лучше так, чем пустота. Удивление вызывало скорее поведение Лайлы и Адрина. На первый взгляд всё было в пределах нормы — они скорбели и переживали, но это чувствовалось так… так неестественно. Прямо как у неё самой. Словно случившееся не вызывало у них настолько сильных эмоций, какие, предположительно, должны быть у людей, которые становятся свидетелями такого страшного преступления, и оказываются заперты с убийцей в одном замке. Маринетт нашла только одно объяснение: они действительно не впервые видят подобное. Она не была уверена в этом на сто процентов, но всё же и имеющегося предположения было достаточно, чтобы посмотреть на них с другой стороны. Для неё это открытие не стало чем-то прям невообразимым, ведь в этом месте было слишком много богатых деток, было бы глупо предполагать, что родители некоторых в Большом мире не ведут двойную жизнь, так что было не странно встретить подобных себе. Единственное, что озадачивало её — мысли о том, кем их семьи приходились для её семьи: друзьями или врагами? Криминальный мир был одной большой паутиной, где все, в той или иной мере, были связаны друг с другом, полностью нейтральных быть просто не могло. О семье Агреста она знала немного: древний аристократический род, отец Адриана — Габриэль Агрест являлся одним из основателей известной французской компанией, производящей различные предметы роскоши, их торговые марки были известны по всему миру. Богатые и влиятельные — такие вполне могли быть замешаны в незаконном бизнесе, но это были лишь её собственные предположения. А вот о семье Лайлы она не знала ничего, кроме того, что её отец был испанцем, а мать русской. Конечно, тут она сразу вспомнила об известной даже среди простых людей испанской и русской мафии, но только из-за национальности причислять людей к криминальному миру она не могла. Маринетт уже жалела о том, что в своё время не сильно интересовалась личностями союзников её Дома и, самое главное, врагов. Конечно, эта информация была доступна очень ограниченному кругу, но, что сейчас было самым обидным, она вполне могла войти в него, если бы сама проявила желание. И это были совершенно не те вещи, которые она в любой момент могла бы узнать у отца или братьев по телефону. Поэтому единственное, что она могла сейчас сделать — быть внимательной и осторожной. Но она совсем не знала как придётся мириться с тем, если вдруг окажется, что их семьи враждуют. Думать о таком развитии событий не сильно хотелось, ведь общаться с Лайлой ей действительно нравилось, с Адрианом всё, конечно, было сложнее, но он тоже казался неплохим человеком. Несмотря на изначально сложившееся отрицательное впечатление, сейчас он с каждым днём всё больше и больше начинал ей симпатизировать. И речь не шла о нём, как о любовном интересе, это было скорее на эмоциональном уровне. Адриан чем-то напоминал ей отца. Грозный с посторонними людьми, но учтивый, а в некоторых случаях даже мягкий, с друзьями. Он не воспринимал её, как слабую девчонку, и это, пожалуй, было одной из главных причин симпатии к его личности. После их странного знакомства Адриан больше не недооценивал Маринетт. Они не стали друзьями, их было сложно пока назвать даже приятелями, но с ним ей было легко. Адриан был умён. Когда они общались, он подхватывал налету многие её мысли, ему не нужно было объяснять по несколько раз вещи, которые, по мнению самой Маринетт и не стоили того времени. Они мыслили схоже. Наверное, именно в этом и заключалась вся простота. Такой парадокс. Отвратительное стечение обстоятельств в не менее ужасном месте подарило ей сразу несколько хороших людей. Даже Алья, с которой у неё не сильно заладилось с самого начала, открывалась с новой и новой стороны. За оболочкой неуверенности, кучи комплексов и страхов, оказалась чудесная открытая душа. Сезар больше не смотрела на неё побитым щенком, не боялась сказать лишнего слово, иногда она смеялась так громко и ярко, что Маринетт и самой хотелось улыбнуться. Да и с Лукой они наконец смогли найти хоть какие-то точки соприкосновения. Когда его синяк практически зажил, тот сам подошёл и извинился за свои действия. Маринетт тогда решила, что они всё-таки квиты и сказала, что не держит на него зла. Но предупредила, их примирение будет ровно до того момента, пока ему опять что-то не стукнет в голову, и он снова не начнёт к ней приставать. Куффен шуточно поклялся, что такого больше не повторился, но всё же будто невзначай отошёл на пару шагов. С Нино отношения остались такими же натянутыми. Открытых стычек между ними больше не было, они вообще почти не общались даже на общих встречах. Этот холодный нейтралитет устраивал обоих. К Хлое же Маринетт продолжала относиться с небольшим подозрением. Для начала ей нужно было разобраться какую роль играет девушка в деле Флоренс. Но несмотря на все нюансы и недомолвки с ребятами, Маринетт больше не чувствовала себя настолько потерянной в стенах холодного замка как это было с самого начала. Пусть благодаря трагедии, но она нашла людей, с которыми могла поговорить, ни о чём и просто так, не ища причин. Мрачные мысли не покинули её голову, но теперь она знала, что ей есть с кем поделиться. А первого декабря директор академии объявил о внеплановом сборе всех учеников в театральном зале. Маринетт уже неторопливо направлялась туда, думая о том, что после было бы неплохо перекусить, как прямо в коридоре её выловил Агрест. — Это отличная возможность, — нагнувшись, прошептал он ей на ухо. — Ты о чём? — Маринетт нахмурилась и слегка повернула голову в его сторону. — Не прикидывайся дурочкой, тебе совершенно не идёт, — он цокнул, недовольно покачал головой и, схватив её за предплечье, затащил в ближайший пустой коридор. — Дороте точно будет там, в зале, — в глазах Маринетт вспыхнули искры, хотя сердце забилось немного тревожно. Это был шанс. — Ты прав, — кивнула она, — как я сама не додумалась. — Прими, что в чём-то я всё же лучше тебя, — Адриан усмехнулся и выпрямился. Они редко стояли настолько близко друг другу, но Маринетт не переставала поражаться высоте его роста. Она была ниже его практически на голову. — Какой ты всё-таки самовлюблённый, пошли уже, — она уже развернулась, но Адриан опять схватил её, останавливая. — Не перестаёшь разочаровывать меня, — не без издёвки сказал он. — Как ты собралась ловить её, находясь в гуще толпы? — она не успела и рта раскрыть, как Агрест сам ответил на свой вопрос. — Вот именно, никак. Подождём, пока все пройдут, зайдём последние и сядем сразу около входа. Так мы не потеряем Дороте. Нахмурившись, Маринетт задумчиво опустила взгляд, признавая этим свою оплошность. Как она могла не подумать о такой важной детали? Раньше бы она такого точно не допустила. — Ладно, не кисни, — снисходительно произнёс парень и засунул руки в карманы брюк, — рядом с таким обворожительным красавчиком забываешь обо всём. — Но твой болтливый рот как обычно всё портит, — как на автомате отмахнулась Маринетт и повернулась в сторону коридора, по которому в зал торопливо шли ученики. Теперь ей хотелось поскорее зайти внутрь, чтобы хотя бы удостовериться, что Дороте точно там, что это снова не промах, но люди всё шли, шли и шли, а их количество будто не уменьшалось, — Но ты не отрицаешь, что я всё-таки красивый, — услышала она насмешливый голос Адриана. Но ничего не ответила. Минуты ожидания длились неестественно долго. Маринетт и сама не знала чего именно ждёт. Чего они хотели от Дороте? Удостовериться, что она виновна? Что нет? Что знает о чём-то важном, но почему-то молчит? Это не было каким-то заданием отца, от которого бы зависел какой-то важный аспект работы клана. У их сегодняшней цели не было итога. Головой Маринетт понимала это, но почему-то продолжала внимательно осматривать каждого прошедшего ученика, пытаясь узнать в нём определённого человека. — Кстати, — вновь начал разговор Адриан спустя несколько минут тишины, — всё хотел спросить кое о чём. Как ты так быстро узнала меня при нашей первой встречи в Главном зале? — Маринетт стояла, прислонившись спиной к стене. Она нехотя оторвала взгляд от учеников и лениво подняла взгляд на парня. — А тебе-то что? — и снова нетерпеливо вернула своё внимание поредевшему потоку. Кажется, теперь ждать осталось немного. — Да так, — Адриан обнажил часть зубов в малоприятном оскале. — Видимо, в Азии я также популярен, как и в Европе, — он подошёл ближе и, оперевшись согнутой рукой о стену недалеко от лица Маринетт, немного наклонился к ней. — И что обо мне говорят девчонки? Скривив губы, Маринетт снова повернула голову в его сторону. Его лицо оказалось даже ближе, чем она предполагала. — Говорят, что в жизни не видели такого неприятного лица, оно будто так и кричит, что его владелец настоящий мерзавец, — на пару секунд она растянула губы в кривой улыбке, подобно ему. — Ты такая душка, жуть просто. Они простояли в пустом коридоре ещё несколько минут, прежде чем почти все ученики зашли в Главный зал. Зайдя практически последними, они заняли самые крайние места рядом с выходом. Директор уже стоял за кафедрой, готовый начать речь. Маринетт мысленно подкатила глаза. Сейчас им придётся выслушать очередную пафосную тираду, наверняка невыносимо длинную и скучную. Не теряя времени, она принялась медленно осматривать собравшихся учеников, надеясь как можно скорее наткнуться на Дороте, но никак не могла её найти. Неужели и в этот раз им ничего не светит, и они уйдут снова ни с чем? Месье Клеман проговорил вступительные слова и начал разглагольствовать. — Она у стены практически напротив нас, — прошептал ей на ухо Агрест, обдавая при этом открытый участок шеи горячим дыханием. Маринетт сразу повернула голову в указанную сторону. Дороте, сгорбившись, сидела на самом крайнем месте последнего ряда, голова была опущена так, что тёмные волосы закрывали практически всё лицо. Она напоминала скорбящую каменную статую: ни на кого не обращала внимания, почти не шевелилась, думала о чём-то своём. Мысленно она была точно не здесь. Маринетт на несколько секунд отвела от неё свой взгляд. Было сложно наблюдать за человеком, который потерял кого-то из близких. Снова взглянув на маленькую, почти незаметную фигурку Фарси, она подумала, что смерть Флоренс унесла не одну жизнь. Хотелось верить, что к убийству она отношения не имеет. Дороте встрепенулась неожиданно, даже как-то неестественно для её состояния. Подняла голову, широко распахнутыми глазами уставилась на директора. Руки её вцепились в подлокотники. Маринетт нахмурилась, она почти не слушала речь, поэтому ей пришлось подождать несколько секунд, прежде чем понять, что именно так встормошило Дороте в словах месье Клемана. — Гибель нашей дорогой ученицы стала уроком для нас всех — ничего вечного в этом мире нет, а смерти подвластны все: и старые, и молодые. Мы всегда будем помнить Флоренс Триаль: её образ, её лицо и улыбка навсегда останутся в наших сердцах, — директор замолчал на несколько секунд, приложил руку к сердцу и немного склонил голову. В зале царило молчание, Маринетт слышала только собственное дыхание. — Но настало время снять траур, нам всем нужно двигаться дальше. Думаю, именно этого она бы и хотела, — Маринетт сглотнула неприятный ком в горле. По всем правилам траур должен был длиться сорок дней, она была уверена, что срок не истёк, даже месяца не прошло. Рядом шумно выдохнул Агрест. Маринетт перевела взгляд на Дороте. Та больше не смотрела на директора, она уставилась на какую-то точку прямо перед собой и почти не моргала. Издалека видно не было, Маринетт показалось, что она заметила блеск слёз в глазах девушки. Точно не это она хотела услышать, приходя в зал, точно не сейчас она хотела снова вспоминать про смерть близкого друга. Месье Клеман продолжал что-то говорить, но поток его нескончаемой речи снова проходил мимо ушей. — Чего-то подобного я и ожидал. У этого придурка одни деньги на уме, им надо как можно скорее замять эту историю, — Агрест устало провёл ладонями по лицу, будто пытаясь снять с себя «послевкусие» от слов директора. Он откинулся на спинку кресла, на мгновение зажмурился, а потом уставился каким-то пустым взглядом на Дороте. Маринетт тоже посмотрела на неё. Она сидела всё в той же позе, её итак бледное лицо, кажется, побледнело ещё больше, а пальцы, видимо, настолько сильно сжимали подлокотники, что руки заметно тряслись. — Если это всё же была она, — одними губами неожиданно даже для себя проговорила Маринетт, — то мне не хотелось бы об этом знать. Она заметила, как Адриан бросил на неё короткий нечитаемый взгляд. В зал проникали дневные прямые лучи солнечного света. Впервые за несколько недель тучи на небе рассеялись, но теперь это больше не радовало. На сцене перед ними стоял мужчина, слова которого эхом отдавались в груди, слова которого причиняли боль и заставляли терять надежду хоть в какую-то справедливость. Но его искажённое наигранной горечью лицо было залито светом. Похожий на отверженного сына Божьего, он говорил им о добродетели, о скорби и вечной памяти. Ученики молчали, практически никто не перешёптывался, что было довольно редким явлением даже для такого момента. Маринетт никогда не называла себя моралисткой, она за свою пусть пока и недолгую жизнь сделала намного больше ужасных вещей, душа была давно грязна. Может это было и лицемерно, ей было плевать, но сейчас её сердце словно сжималось, она вспоминала рыжие волосы уже мёртвой Флоренс, раскиданные по сырой земле, её чёртово белое платьице с красным сердечком, испачканное в грязи. Её не должны так быстро забыть. Флоренс не должна становиться просто мгновением, у неё была жизнь. И сначала кто-то забрал её, а сейчас им пытаются стереть из памяти её образ. — Я благодарю всех за внимание, — услышала она заключительные слова директора и напряглась. Все начали вставать со своих мест, Маринетт растерянно оглянулась, лица учеников в большинстве своём были задумчивые и отрешённые. Наверное, не они одни были озадачены решением администрации преждевременно окончить траур. Все начали активно переговариваться, зал привычно наполнился гомоном, но теперь это действовало лишь на нервы, а не успокаивало. Маринетт поморщилась. — Давай, подъём, встанем ближе к выходу, — Адриан выжидающе глянул на неё. Но Маринетт не торопилась. Если это действительно была Дороте? Если она была в курсе того, что кто-то собирался убить её подругу, или узнала позже, но почему-то молчала? Маринетт не была знакома ни с одной из девушек, ей, по правде говоря, должно быть плевать на случившееся. Но почему ей не было? Через силу она поднялась со своего места и направилась вслед за Адрианом. Его широкая спина выделялась на фоне остальных. Движимая каким-то странным порывом, она резко схватила его за руку, останавливая. Он обернулся и непонимающе взглянул на неё. Маринетт молчала. Что она хотела сказать? Что хочет остановиться прямо сейчас? Ученики торопливо покидали зал, то и дело задевая её с разных сторон. Ноги будто стали ватными, никак не получалось встать ровно и не качаться в разные стороны, чтобы хотя бы собраться с мыслями. Теперь она не смотрела на остальных, не хотела находить Дороте, не хотела даже искушать себя. — Ты чего? — сквозь шум услышала она ровный голос Адрина. Он тянул её дальше. — Стой, — выдавила она из себя, чувствуя, что шум потока собственной крови заглушает все остальные звуки. Её продолжали толкать, но Маринетт не реагировала. Лицо Адриана посерьёзнело, он подошёл ближе и слегка нагнулся, уже готовый что-то сказать ей. Неожиданно кто-то с особой силой врезался в плечо Маринетт. В голове появился противный писк, но и громкие голоса посторонних никуда не делись. В глазах начало быстро темнеть. Шум так раздражал, когда же все успокоятся? — Извините, — бросила незнакомка, лишь мельком оглянувшись. «Дороте», — только успело пронестись в мыслях Маринетт, прежде чем она поняла, что все звуки вдруг стихли, чужие голоса стали теряться в дымке тумана. Последнее, что она успела увидеть — полные слёз серые глаза. Неожиданное спокойствие окутало всё тело. Теперь она снова слышала только собственное прерывистое дыхание, но сейчас оно больше не раздражало. Так тихо и так чертовски холодно. Ветер трепал её лёгкое платье, обдавая открытые участки кожи морозными порывами. Крыша. Маринетт сейчас находилась на крыше. Какого чёрта? Нет. Это была не она. — Ну где ты ходишь? — услышала она возмущённый женский голос, который исходил от неё. Но Маринетт молчала. Это было не её тело. Тогда кто? — Прости, — как-то бездушно ответила ей медленно приближающаяся тёмная фигура, движения её были такие странные, неестественные, будто человек только учился ходить. Было темно, разглядеть лица не получалось. — Принесла фотоаппарат? — как ни в чём не бывало спросила «она». — Нет. — Как это нет? — опять возмущение. — Ты как меня фоткать собралась? Глазами? — послышался смешок. Маринетт не управляла её телом, не слышала мысли, но она чувствовала, она видела и анализировала. Горло будто стянуло тугой верёвкой, а в голове снова на несколько секунд послышался писк. Мир перед ней начал неестественно расплываться, но несмотря на собственное желание прекратить это всё, она постаралась сконцентрироваться. Чтобы убедиться. Она находилась в чужом теле. В теле девушки, у которой были длинные рыжие волосы и которая в довольно холодную, ветреную ноябрьскую ночь почему-то оказалась в одном лёгком платье на крыше Северного корпуса. Если бы только она могла что-то сделать сейчас, что-то изменить. Предупредить. Но она не могла, потому что её роль сейчас — безмолвный наблюдатель, не имеющий ни права, ни возможности вмешаться в прошлое. Теперь она поняла чья это безликая фигура в тени и что именно это за день. Всего в нескольких десятков метров отсюда компания из семи человек наблюдала за безмолвной сценой. Последние мгновения своей жизни Флоренс провела с лучшей подругой, которая убила её, столкнув с крыши. — Ладно, пошли обратно, — услышала она уставший голос Флоренс, — ты была права, тут слишком холодно, вернёмся в другой раз, — она успела сделать всего один шаг, но тут же остановилась, чтобы вглядеться в лицо Дороте. Лишь на мгновение его осветила луна, но и Маринетт, и Флоренс успели заметить, что глаза у той были полностью чёрные. — Нет. — Это что у тебя? Линзы? — подруга сделала шаг в её сторону, Флоренс скорее неосознанно отступила назад, всё ближе оказываясь у края крыши. Та ничего не отвечала, продолжая медленно приближаться. — Что происходит? — уже с заметной ноткой тревоги в голосе спросила Флоренс. Дороте несколько секунд молча стояла и смотрела на девушку, её грудь часто вздымалась, а руки подрагивали. А потом разом успокоилась. Ей понадобилось всего одно уверенное и чёткое движением рукой, чтобы столкнуть подругу с края. У Маринетт перехватило дыхание, но она даже не могла кричать. Тело падало всего несколько мгновений, но удар был такой сильный, что резкая крышесносящая боль пронзила всё тело, не было сил даже на крик. Сильнее всего пострадал затылок. Там было что-то твёрдое, намного твёрже сырой земли. Камень. Поэтому она так быстро погибла после удара. У неё не было даже шанса. Маринетт чувствовала страх и боль вместе с умирающей девочкой. Она погибала вместе с Флоренс. Одна. Лёжа на холодной земле в собственной луже стремительно вытекающей крови и смотря вверх, туда, где лучшая подруга всё так же стояла у края с протянутой рукой. Это длилось лишь несколько секунд, но даже они показались вечностью. — Дороте, — стало последним словом покойной, прежде, чем она окончательно закрыла глаза, испуская последний дух. Её жизнь утекла так стремительно. Маринетт не знала, что чувствовала сама Флоренс в этот ужасный момент, какие мысли посетили её голову в последние секунды жизни. Но всё это время, находясь в чужом теле и не имея возможности помешать случившемуся, её сердце сжималось так сильно, что, казалось, ещё секунда, и оно просто разорвётся от напряжения. Умирать было страшно. Умирать от руки близкого человека, наверное, было в разы страшнее.

***

Темнота окутывала с ног до головы. Оглушающая тишина и полная пустота. Маринетт открыла глаза, резко поднялась и вдохнула побольше воздуха, наполняя лёгкие кислородом. Она тут же оказалась прижата к чужому телу, тепло которого заставило её начать осознавать происходящее. Неконтролируемые слёзы непрерывным потоком текли по лицу и шеи. Трясущимися ослабевшими руками она цеплялась за широкую мужскую спину. Грудная клетка горела огнём, а сердце стучало неимоверно сильно. Маринетт продолжала рвано заглатывать воздух, будто всё время до этого мгновения она и не дышала вовсе. — Я рядом, — сквозь свои громкие вздохи услышала она мужской хриплый голос над ухом, и крепче ухватилась за человека, который обнимал её с самого пробуждения. Мысли крутились в головы неразборчивым вихрем. Она ничего не помнила, но было так плохо, что Маринетт понимала: что-то произошло с ней. Но что? Они были там, в зале, слушали лжеприскорбную речь директора. Потом были голоса, много голосов, таких шумных, затмевающих разум. Что потом? Они с Адрианом кого-то искали, кого-то очень им важного. Это было будто наваждение. Заполненное учениками пространство и одно конкретное осунувшееся лицо. «Бедная девочка. Как же она переживает всё это?» Что это за девочка? Её внешность проскальзывала еле заметной дымкой в сознании, но тут же испарялась. Маринетт не могла сосредоточиться, не могла узнать. Хрипы вырывались из пересохшего горла. Она чувствовала, что что-то упускает, что-то очень важное. Резкая боль в голове, сопровождаемая высокочастотным писком, заставила зажмурить глаза и ногтями покрепче вцепиться в спину парня. Она видела крышу, там было так холодно и сыро, но там было так тихо, спокойно, только завывания морозного ветра и никакого шума. Почему всё не может прекратиться? Её череп не выдержит этого, просто расколется на части. Отцепив одну руку от мужской спины, Маринетт завела её за свою голову, уверенная в том, что в районе затылка должна быть кровь. Она знала, это произошло с ней. Но ладонь была чистой. Ничего, что хоть немного намекало бы на открытую рану. Парень что-то говорил ей, пытался помочь. Но становилось только хуже, его хрипловатый голос проникал под кожу и раздражал органы, резал изнутри. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Оставьте её в покое, дайте просто умереть здесь. На холодной промозглой земле. Маринетт так же резко снова открыла глаза. Её била крупная дрожь по всему телу. Но теперь она видела и понимала, что она не на улице, это тёплое помещение. Почему она была так твёрдо уверена в том, что умирает сейчас? Несвязные картины мелькали прямо перед глазами. Тёмная фигура на крыше приобретала очертания. «— Извините, — бросила незнакомка, лишь мельком оглянувшись. «Дороте», — только успело пронестись в мыслях Маринетт.» Это была она. В ту ночь вместе с Флоренс была её лучшая подруга. Боль исчезла так быстро, будто её и не было вовсе. Слёзы по инерции продолжали скатываться по бледным щекам, но Маринетт не было никакого дела до них. — Адриан, — хрипло позвала она парня, пытаясь в мыслях нормально сформулировать слова, — Адриан! — громче повторила Маринетт, он как-то настороженно выпустил её из своих рук и внимательным взглядом начал осматривать её лицо. — Я, — она просто не могла что-то сказать, слёзы рекой текли из широко распахнутых глаз. В своих смутных воспоминаниях она лежала всё там же, под окнами Северного корпуса, в теле Флоренс. Маринетт просто не могла убрать эти страшные кадры из мыслей. Но медлить было нельзя. Она должна всё рассказать. Но эти мысли заставляли лишь ещё больше разрываться от напряжения и какого-то инородного отчаяния, у неё не получалось успокоиться. Агрест без слов быстро встал со своего места и взял бутылку воды, стоящую на столе. Он сам открыл её и сам поднёс к искусанным губам девушки. — Давай, выпей, — придерживая её голову свободной рукой, Адриан продолжал внимательно всматриваться в её лицо. За эти несколько часов, что она была без сознания он пережил, кажется, несколько кругов Ада. И успел пожалеть об их грёбаном плане несколько сотен раз. В тот момент, когда в театральном зале Маринетт без сил упала в его руки, он и понял, что всё сразу пошло не так, как они предполагали. Но отступать было уже некуда. Адриан думал, что самым ужасным было то, что она сразу потеряла сознание, но, как выяснилось уже спустя каких-то двадцать минут, самое страшное — это её отчаянные крики, которые заставили кровь в его жилах практически застыть. В тот момент он снова пожалел о своём опрометчивом решение отнести Маринетт не в медпункт, а в свою пустующую комнату. В душе всё ещё была надежда, что она быстро очнётся и расскажет, что смогла узнать. Два часа он просидел у кровати, наблюдая за тем, как с каждой секундой слёз на лице Маринетт становилось всё больше, а руки сжимали простынь всё сильнее. Он не знал, что она там видела, и где была, но он лицезрел всю гамму страданий на бледном лице. Разбудить её не представлялось возможным, как сильно он не старался, а позвонить хоть кому-то он не мог: ни его, ни её телефона в комнате не было. Думать о том, где они находились в такой нужный момент, времени не было. Когда она буквально начала задыхаться от нескончаемой истерики, Агрест понял, что надо звать на помощь, потому что это всё было похоже скорее на предсмертную агонию, чем на обычное видение, которое и должна была увидеть Маринетт. Его изнутри разрывали чувства ужаса и вины, потому что оставить её одну здесь он тоже не мог. Адриан не верил в Бога, но сидя рядом с ней и крепко сжимая её маленькую обессиленную руку, он молился, чтобы она очнулась. Эти полные ужаса крики, наверное, навсегда останутся в памяти Агреста. И это произошло. Маринетт резко поднялась на кровати, тут же попадая в его крепкие объятия. И в этот момент уже сам Адриан был готов потерять сознания от облегчения и новой волны страха. Потому что она продолжала отчаянно плакать. Но она была жива, пусть её сердце и колотилось в груди, как ненормальное. — Я была там, — Маринетт, выпив воды, всё же попыталась хоть немного обуздать свои эмоции. — Я была на крыше. Это был тот самый день. Я находилась в теле Флоренс, — её язык заплетался, но она продолжала торопливо говорить, боясь, что потом просто не сможет. — Я не могла ничего делать, но я видела всё, что происходило с ней в тот момент, — дыхание снова участилось, не давая сказать самое важное. Адриан схватил её руки и крепко сжал их. — Просто скажи: кто был рядом? — как можно спокойнее спросил он, будто от этого ничего не зависело. — Ты же знаешь этого человека? — она кивнула. — Просто назови имя. — Дороте, — на выдохе ответила Маринетт и заметила, как глаза парня немного расширились, он хотел было что-то сказать, но только опустил взгляд, осмысливая услышанное. Такой, какая она и была. Грязная и отвратительная. Несколько секунд они просидели в тишине. Маринетт смогла произнести, Адриан пытался принять. Они оба до конца не верили в такой итог. Да, пытались найти её, уверяли скорее себя, нежели друг друга, что она может быть замешана в этом и не стоит вестись на показные страдания. Но не верили. Не верили, что такое горе можно сыграть. — Нам надо идти к ней, — сглотнув, нарушила тишину Маринетт, убрала свои руки из его больших ладоней и попыталась опустить ноги с кровати, чтобы встать. Агрест встрепенулся и положил руку ей на плечо, обратно придавливая к месту. — Нет, — лишь безапелляционно сказал он. Маринетт опешила. — Мы должны что-то сделать, а не просто сидеть здесь. Это не шутки, — она повторила попытку подняться, но ноги подкосились, и она уже без чужого вмешательства села обратно на мягкую кровать. Почему он не слышит её? Почему не помогает? — Ты несколько часов пролежала без сознания, не прекращая плакать, — злым голосом проговорил Агрест. — Твой организм истощён, а тебе нужны силы, чтобы хотя бы элементарно идти, — он встал, отвернулся и медленно подошёл к окну, опираясь руками на подоконник. — Несколько часов? — испуганно прошептала Маринетт, глаза забегали по комнате. Только сейчас она глянула за окно и поняла, что уже начало темнеть. Когда они находились в зале светило солнце. — Да, — коротко бросил Адриан, так и не оборачиваясь. — Послушай, — помотав головой, продолжила она, — мы должны туда пойти. Я чувствую это, поверь мне, — она наблюдала за его сгорбившейся спиной и надеялась, что Адриан доверится ей. Маринетт понимала, что слишком слаба, без его помощи ничего не получится. Она была обязана уговорить его, отбросив свою чёртову гордость. — Ты тоже послушай меня, — он вновь повернулся к ней, и только сейчас она заметила огромную усталость на его лице, будто он не спал несколько суток подряд, — всё это время я сидел рядом с тобой и думал, что пройдёт ещё мгновение и ты просто умрёшь, — Маринетт вздрогнула, — прямо здесь, на моей кровати, из-за моего глупого решения. И теперь ты, придя в себя лишь пару мгновений назад, снова рвёшься в бой, — он ненадолго замолчал, медленно потёр пальцами переносицу и продолжил. — Ты не похожа на человека, который будет бороться за справедливость ради справедливости. — Я погибала вместе с Флоренс. Можешь считать, что Дороте убила там и меня. Это уже принцип, ты предлагаешь сидеть здесь, пока она где-то там сидит в комнате, продумывает план побега и делает вид, что страдает? Это была ложь. Но Маринетт не собиралась объяснять сейчас всё Агресту. Ей не давали покоя глаза Дороте. Сейчас, когда она вспомнила всё, что успела увидеть и смогла хоть немного проанализировать случившееся, она понимала одно: там, на крыше, это была не Дороте. Её тело, но не душа. Она не знала как объяснить это даже себе, но чувствовала, что это было правдой. Адриан ещё раз устало провёл ладонями по лицу и нехотя направился к Маринетт. Она видела, что он не горел желанием куда-то идти, будто чувствовал, что так просто это не закончится. Но и спорить парень больше явно не собирался, было непонятно почему: либо поверил в её неубедительные доводы, либо просто устал. Ясно было лишь одно. У них обоих уже не осталось сил на бессмысленные разговоры, перерастающих в полноценную ссору. Агрест приобнял девушку за талию и помог подняться. Она чувствовала, что могла идти и сама, но это заняло бы гораздо больше времени. Они молчали, пока неторопливо двигались по холодным коридорам. Нехорошее чутьё снова окутало Маринетт, когда они уже подходили к Северному корпусу. Людей было слишком мало. На четвёртом этаже, где и находилась комната Фарси, уже стояло несколько групп девушек, о чём-то приглушённо переговаривавшихся между собой. Их лица были напряжённые и взволнованные. Маринетт взглянула в конец коридора и зацепилась взглядом только за одну фигуру, которая стояла напротив открытой нараспашку двери и, будто почувствовав пристальное внимание, быстро обернулась, белые волосы рассыпались по плечам. Хлоя со слезами на глазах наблюдала за тем, как парень с девушкой медленно подходят всё ближе к ней. Маринетт выпуталась из рук Агреста и сделала ещё несколько шагов, останавливаясь в нескольких метрах от Хлои. Та ничего не говорила, Маринетт поняла всё и без слов. Но всё же продолжила медленно идти на ослабевших ногах. Заглянув в комнату, свет там не горел, она наткнулась лишь на силуэт мёртвого тела, свисающего на верёвке с люстры. Маринетт ещё не знала, но недалеко от остывающего тела ученицы, на столе, лежал одинокий клочок бумаги всего с одним словом: «прости». Они не успели. Дороте покончила с собой. Ноги Маринетт подкосились, и она моментально упала, голыми коленями ударясь о каменный пол, по инерции цепляясь за руку Хлои. Та тут же попыталась помочь ей подняться, но Адриан к этому моменту уже подошёл и поставил на ноги обеих. Втроём они стояли коридоре полном людей, среди шума и множества голосов. Они узнали кто убил Флоренс, но не испытывали никакого облегчения от этого. Первого декабря траур в Академии «Франсуа Дюпон» был возобновлён.