Поножовщина

Окленд, Калифорния, США

Расплывчатые тени мелькали все быстрее. Одна, другая, третья, четвертая, еще и еще… Он словно мчался в бешеном хороводе. Скорость понемногу увеличивалась: пыльный тротуар шел под уклон, вот-вот покажется лестница. Сердце колотилось бешено — предупреждало: остановись! Эндрю поднял голову, и тогда ярко-зеленым хороводом замелькали не их тени, а сами лохматые верхушки деревьев. Полуденное солнце резало глаза, как разбитое стекло. От выступивших слез картинка пошла радужными пятнами и даже голова слегка закружилась. Эндрю тряхнул ею — и вовремя: успел перенести вес в сторону и объехать брошенную посреди дороги смятую банку из-под газировки. Колеса скейта шаркнули по неровным плитам тротуара, Эндрю повело вбок, он взмахнул руками, теряя равновесие… и выровнял доску. Не упал. Но расслабляться некогда: вот и лестница — дрожь в коленях еще не прошла, а сердце снова вопило: не надо! Но на этот раз у него должно получиться! Подпрыгнуть и проскрестись по поручню на деке скейтборда двадцать ступеней вниз, подумаешь! Но… Целых двадцать ступеней — крутых, там не меньше шестнадцати футов… Нет, он не может! Но вот она, осталась пара секунд, и он опять полетит лицом в землю, если ничего не сделает, да и скорость такая, что не остановиться просто так… Эндрю прыгнул! Он со страху зажмурился и ту очень долгую секунду, пока висел в воздухе, был абсолютно уверен, что уже падает, но тут подошвы снова ощутили под собой доску, та скрипнула и ударилась обо что-то. Эндрю открыл глаза и не поверил, что у него, наконец, получилось!.. Он стоял. Но скейт балансировал на перилах на уровне верхних ступеней секунды две, а потом накренился, и улица внизу тоже круто наклонилась влево. Эндрю рефлекторно подогнул колени, еще миг — и он со всего размаху грохнулся на засыпанные листьями ступеньки. Острые углы впивались в тело — он, вертясь, падал и падал целую вечность, пока вдруг жестко не ткнулся теменем о бетонную плитку у подножья лестницы. У него выбило дух. Скейт со стуком скатился следом и пропал где-то вне поля его зрения. Улица поворачивала снова и снова, квартал за кварталом, прямо, налево, направо, направо, налево… Как откормленный питон в игре «Змейка». Пейзаж не менялся: прилизанные лужайки с сохнущими под палящим солнцем газонами, дома под треугольными крышами, светлый виниловый сайдинг. Одним словом, скукота. Сначала Эндрю каждый день старался выбирать новый путь: во-первых, чтобы лучше изучить местность, во-вторых, чтобы не сойти с ума при виде одних и тех же домов с белыми занавесочками и пенсионеров с газонокосилками; если встать на скейт и от подъездной дорожки повернуть, скажем, сегодня на запад, а завтра на восток, а дальше каждый раз выбирать новое направление, можно постепенно объехать весь район — а занавесочки и газонокосилки были, так или иначе, у всех немного разные… Бред собачий, конечно. Но летом дни тянулись долго — надо было чем-то себя развлекать. Зато в трех улицах от дома Спиров у кого-то во дворе одно время цвело крупными бело-розовыми цветками неизвестное дерево, а немного ниже, кварталах в четырех на северо-запад перед одним из домов сутки напролет работали поливалки, и когда Эндрю проезжал мимо, на него попадали прохладные капли; если сразу повернуть направо, придется сделать крюк, чтобы потом спуститься, зато там — пять минут при попутном ветре — живет парочка золотистых ретриверов и толстый рыжий кот, и все трое с утра до вечера дежурят на веранде и наблюдают за прохожими (Эндрю иногда машет им рукой, если больше никого нет поблизости)… Так, он со временем выстроил для себя самый лучший маршрут. Но чтобы добраться до большой дороги и выбраться из спального района, необходимо было преодолеть лестницу. В этом месте улица круто уходила вниз и… можно было, конечно, просто скатиться по проезжей части, но смириться? Просто потому, что страшно проделывать трюки вроде тех, что вытворяют ребята в скейт-парке? Из-за них он там и не бывает. Но было и еще кое-что. Наверное, «это» можно было назвать секретом, но что такое секрет? Что-то, что скрываешь от тех, кому обычно можешь что-нибудь рассказать? В таком случае у Эндрю, кроме секретов, ничего не было. Непонятный зуд, поднимающийся от живота к горлу. Как щекотка, только слабая-слабая, и еще сердце пускается вскачь каждый раз, когда он смотрит вниз с высоты. Это ощущение не было приятным или хорошим, но и плохим оно не было тоже… Когда болезненный полет закончился, сердце, пропустившее удар, когда он завис наверху, сразу успокоилось. Отдышавшись, Эндрю попытался сообразить, где пол, а где потолок — голова еще кружилась, и он, кажется, вдобавок нехило приложился черепом об землю. Он пошевелил ногами и, ощутив неприятное чувство невесомости, заключил, что лежит на спине головой вниз и ногами вверх. Эндрю согнулся, как креветка, дотянулся носками кроссовок до земли и сделал что-то вроде самого неуклюжего на свете кувырка, встав на четвереньки, а затем и сев по-человечески. Подниматься на ноги пока было рановато: у него болело все от макушки до лодыжек. Эндрю потрогал лоб — падая, он обо что-то поцарапался и теперь на коже прощупывался довольно глубокий порез. И губу саднило — значит, растравил почти зажившую ссадину. Кэсс решит, что снова подрался. Расстроится. — Эй, народ, посмотрите, что тут! Эндрю вскочил. Вышло не очень удачно: его повело в сторону, и чтобы не упасть снова, он схватился обеими руками за перила, но даже с опорой его здорово пошатывало. За спиной позвали: — Чудила-а! Твой скейт?! Эндрю дал себе секунду успокоиться. Он обещал. Пришлось мысленно повторить себе это, чтобы совладать с голосом. «Я обещал». — Мой, — ответил он, оборачиваясь. Поставив ногу на его скейтборд и лениво сунув в карманы загорелые руки, на Эндрю свысока смотрел тощий мальчишка одного с ним возраста. Рядом на тротуаре лежал брошенный старый велосипед. У мальчишки были светлые волосы, выгоревшие на солнце до неправдоподобного, почти белого цвета, самоуверенная гримаса и маленькие, раскосые и очень наблюдательные — что не вязалось с его неряшливым обликом — глазки. Чем-то он, наверное, был похож на самого Эндрю: такие же разодранные колени, синяк на подбородке, — но в последние месяцы Эндрю не носил растянутых маек не по размеру и шортов с оторванными карманами: благодаря Кэсс его одежда теперь была новой и тщательно выглаженной. Но вещи — только фасад. Глядя на Эндрю, люди наверняка думали: о нем явно заботятся, ведь он одет опрятно и чисто и хорошо подстрижен, но этот неблагодарный ребенок ввязывается в драки и подводит родителей, иначе откуда у него все эти синяки и ссадины, и почему он смотрит так угрюмо и злобно? В этом-то и состояла суть: и этот костлявый пацан, похожий на бродягу, и Эндрю — безнадежно пропащие и нечего с ними церемониться. Вот только первым Эндрю на рожон никогда не лез: ему хватало проблем, — однако, как раз за разом показывала его дурацкая жизнь, проблемам не хватало его. — Спасибо, что поймал, — неискренне поблагодарил Эндрю, — а теперь верни. Тощий мальчишка и двое его приспешников — таких же помятых и заносчивых с виду — рассмеялись. — А как же «пожалуйста»? Не скажешь, а, Спир? Будь Эндрю зверем — собакой, медведем, да хоть кошкой — у него бы шерсть на загривке встала дыбом. — Во-первых, это не мое имя. Во-вторых, нет, не скажу. Я не собираюсь просить тебя вернуть мне мой скейт. — Как это — не твое имя? Твое. Все это знают. Потому что год назад полоумная мамаша Дрейка взяла тебя под опеку. Так что Дрейк Спир — твой… Эндрю никогда не лез на рожон первым, но. — О, ну конечно! — воскликнул он. — Дрейк Спир — влажная мечта всей окрестной шпаны! Вот именно: он мне не брат, а его мать — мне никакая не мать. А тебе лучше закрыть варежку, если не хочешь, чтобы я опять тебя отделал. Ребра с прошлого раза срослись хоть? Мальчишку его тирада не напугала. Наоборот, он, довольный, заулыбался: — Неужели не будешь делать вид, что мы незнакомы? Ну дела. — А мы разве знакомы? Я только помню, как ты визжишь, если тебя хорошенько отпинать. Тот пытался удержать на губах ухмылку, но Эндрю видел, что обидел его. Вся троица теперь глядела на него хмуро и враждебно. На самом деле он, честно, не хотел бы знать никого из них, но как-то так работали у него мозги: про себя Эндрю сравнивал собственную память с библиотечной картотекой, в устройстве которой не было ничего сложного — просто следуй указаниям специальных значков и непременно найдешь то, что ищешь. Эндрю ничего не искал — не думал даже! но в голове у него будто сидел чересчур трудолюбивый библиотекарь, и стоило только подумать — неважно о ком или чем, — как он подкидывал Эндрю целый ворох ненужных воспоминаний, без которых он, если б мог выбирать, выбрал бы обойтись. Шантрапа, у которой ему предстояло отвоевывать скейтборд — просто местные беспризорники. Нет, родители у них, ясное дело, имелись, но на своих детей им, похоже, было плевать. Закари Бейли — главарь этой шайки — в школе весь прошлый учебный год ходил с Эндрю на английский. Правда, «ходил» — конечно, преувеличение, и немаленькое. Пропусков у Бейли было раза в три больше, чем посещений. Целыми днями он и его дружки: Бобби Гарсиа из класса физики (такой же прогульщик) и щуплый пацан, которого Эндрю в школе не видел, но однажды слышал, как Бейли зовет его по имени: Люк, — рассекали по улицам на ржавых, дребезжащих велосипедах, отжимали у малышни мелочь, которую матери выдали тем на мороженое, воровали чипсы и сигареты из супермаркетов и приставали к таким одиночкам, как Эндрю. В начале прошлого года сведения о том, что новичок со скейтом — сирота, и что взяла его к себе Кассандра Спир, блаженная мать звезды старшей школы Дрейка Спира, который выпускается через два года, разлетелись по школе в первый же учебный день. Докопавшись до него впервые, Бейли не ожидал, что Эндрю даст отпор, и долго потом ходил с разбитым носом, а Эндрю надолго был отстранен от уроков, не проучившись и двух дней. Ничего, подумал он тогда, зато к нему не станут лезть. Но вместо того, чтобы отвянуть, Бейли по одному ему известной причине решил, что они с Эндрю — одного поля ягоды, и захотел взять новичка под свое командование. Ничего не стоило вписаться в «плохую компанию»: и Кэсс, смирившись, вернула бы его в приют — привычный сценарий, — но… обстоятельства изменились. — Нравится тебе нарываться, Спир, — с притворной жалостью протянул Закари, делая вид, что вовсе не он затевает здесь драку. Он толкнул доску к Бобби — подальше, а сам шагнул вперед. Эндрю просто хотел свой скейт обратно и потому еще держался, хотя сжатые кулаки прямо-таки чесались от желания съездить Бейли по зубам. Он упрямо не двигался с места. Зачем? Он и сам не мог понять. Какая разница? Просто Кэсс в очередной раз увидит, что не стоит на него надеяться. Но они говорили только сегодня утром, и она так смотрела на него… Бейли приблизился еще немного, Эндрю сжал челюсти. — Что такое, Спир? Ладно, давай так, вежливо попросишь меня — и скейт твой. Ну что? — Он и так мой. — Пока нет. Сейчас он у нас, — Бейли подначивал его, кривлялся и скалился, как сумасшедший. — Ты, может, нас боишься? — Тебе еще раз напомнить про ребра? — процедил Эндрю. — А тебе — про это? — Бейли поднял руку и мазнул костяшкой указательного пальца по ссадине в уголке его рта. Будто кто-то щелкнул тумблером, погасив свет. Бейли промедлил, и Эндрю поймал его за запястье. Тот вскрикнул от боли. Эндрю дернул его на себя, уже вскидывая ведущую руку для удара, как вдруг по улице разнесся короткий взвизг полицейской сирены. Пальцы сами собой разжались, Эндрю выпустил врага, и вся компания, забыв про него и про скейт, бросилась наутек, только заскрипели цепи раздолбанных велосипедов. Эндрю подтянул к себе доску и тоже собирался было под шумок смыться, но не успел он оттолкнуться, как за спиной позвали в рацию: — Эндрю! Обязательно ему делать это именно так! Подхватив скейт с земли и крепко прижав к боку, Эндрю исподлобья огляделся: на некоторых лужайках уже собиралась любопытная публика. Он втянул голову в плечи и быстрым шагом подошел к патрульной машине, остановившейся в паре метров от места стычки с Бейли. Хиггинс выглядывал из окна, глядя на Эндрю с укоризной. Эндрю делил взрослых на два типа: первые за самый мало-мальский проступок запишут тебя в последние негодяи и даже не подумают разобраться и понять, что случилось, им плевать, прав ты или нет, действительно виноват или тебя оклеветали; вторые — еще хуже первых, они терпеливо выслушают тебя, а потом тоже запишут в негодяи, потому что ты, конечно же, врешь, ведь дети постоянно только и делают, что врут. Хиггинс был из этих, из вторых. — Что такое? Снова драка? — Участливость в тоне его голоса раздражала больше всего. Хиггинс воображал себе, что знает Эндрю, что понимает его. Идиот. — Просто разговаривали, — хмуро отозвался Эндрю. — А царапины откуда? — Упал с лестницы. — Столкнули? — Нет, я сам упал. — По-нят-но, — с расстановкой проговорил Хиггинс и покивал головой. — Опять повезешь в участок и позвонишь Кэсс? — Думаешь, мне не стоит? Что за вопрос такой? Эндрю перестал рассматривать свои кеды и поднял глаза на Хиггинса. Коп был весь округлый, но не толстый, крепко сбитый, с полными щеками и глубокими морщинами на лбу, которые особенно подчеркивали его облик стареющего ребенка. Глаза у него были тусклые, серо-бурые и вовсе не злые, но мутноватые — как у всех взрослых, будто подернутые полупрозрачной пленкой, которая мешает им нормально смотреть на мир. Эндрю всегда думал, что скорее умрет, чем смирится с тем, что и у него однажды появится такая. — Мы просто разговаривали, — повторил он. — Ну да, — Хиггинс снова задумчиво кивнул. — Ладно уж, не хочу сегодня портить твоей матери настроение. Тебя бы подлатать. Ну-ка… — То есть я свободен? — Эндрю оживился. Неужели пронесет? — Да, только… — Тогда пока! Не теряя времени даром, он бросил скейт на землю, встал, с силой оттолкнулся и стал быстро набирать скорость — дорога в этой части улицы еще сохраняла слабый уклон. — Эндрю! — кричали ему вслед. — В среду я жду тебя после учебы в… — Ага! Эндрю не останавливался, и полицейская машина скоро исчезла из виду. Просто чудеса какие-то. У этого дня, кажется, еще были шансы не пойти коту под хвост.

***

День на всех парах летел коту под хвост. — Я так и думала! — причитала миссис Лоу. — Нет, все-таки ее нет. О, Эндрю, мне очень жаль, но их разобрали! А дети к тому же часто не возвращают книги в срок! Экземпляров и без того мало оставалось!.. Подол ее синей юбки-плиссе нервно колыхался у Эндрю перед носом, красные лодочки на маленьком каблучке неустойчиво балансировали на шаткой металлической лестничке, а лестничка опасно скрипела каждый раз, когда миссис Лоу тянулась к верхней полке стеллажа, перебирая в ряду, помеченном буквой «М», томики в потертых обложках. Она просила его подождать у стойки, но Эндрю считал библиотекаршу рассеянной: она легко могла и пропустить нужную ему книгу, — поэтому пошел за ней к полкам. В библиотеке было прохладно и тихо. Кроме миссис Лоу, Эндрю увидел за одним из столов только одинокую девчонку ботанского вида в круглых очках с толстыми стеклами, делавшими ее глаза очень маленькими; девчонка училась в одной с Эндрю школе, но ее имени он не знал. Он не стал подавать вида, что вообще заметил ее, но, видимо, его собственная слава шагала впереди него, потому что девчонка поспешно прикрылась свеженьким иллюстрированным «Хоббитом», как будто он не зашел в читальный зал со скейтом в руках, а въехал с намерением свалить на пол ближайший стеллаж и при возможности кого-нибудь задавить. Сам Эндрю подумал только, что читать в ее возрасте книжки с картинками — просто нелепо. Он пришел за «Моби Диком», обещанным ему миссис Лоу еще в позапрошлый визит сюда, но книги снова не оказалось в наличии. Миссис Лоу с расстроенным видом несколько раз перепроверила каталог, потом принялась многократно и в одних и тех же выражениях жаловаться на то, что «дети часто не возвращают книги в срок», в то время как «экземпляров и без того мало». Вообще-то, миссис Лоу Эндрю нравилась: она не считала его хулиганом (просто не знала ничего о его репутации), ее радовало, что Эндрю берет книги не только потому, что их задавали в школе, но и для себя (она утверждала, что молодежь совсем перестала читать, и Эндрю не мог с ней не согласиться), и она — скрепя, правда, сердце — выдавала ему Берроуза, почему-то решив, что Эндрю — человек надежный, и не сочтет его примером для подражания (Хиггинс бы позеленел от злости, если б узнал); единственной проблемой миссис Лоу было то, что ко всему в жизни она относилась как-то несерьезно, не по-взрослому — работать со списками, документами и отчетами получалось у нее из рук вон плохо, а любила миссис Лоу только книги. Взрослые, которых Эндрю встречал прежде, во всем проявляли просто фантастическую зашоренность и узколобие — это, в основном, мужчины; женщины же чаще бывали попросту злые — Эндрю никак не мог уловить момент, когда из нежных, обидчивых плакс девочки превращаются в жестоких и крикливых матерей. Даже попав к Кэсс, он долго не менял своего представления о них: Кэсс была не от мира сего и в расчет не шла; но вот миссис Лоу была вполне нормальная, однако она была первой — и последней — кто при первой встрече не отнесся к Эндрю с враждебной настороженностью и после не смотрел на него с отвращением. — Извини, Эндрю, ее нет, это точно. Немного запыхавшаяся, миссис Лоу спустилась с лестнички. Она отряхнула юбку, поправила завитые локоны у висков и, посмотрев ему в глаза, с сожалением поджала губы. Вдобавок к остальным ее странностям миссис Лоу выглядела так, словно застряла в пятидесятых: ну кто сейчас одевается в пышные юбки и блузки с треугольными воротничками, а волосы зачесывает назад и завивает волнами? Кроме того, миссис Лоу, кажется, тосковала по временам, в которых и не жила никогда: судя по кольцу на безымянном пальце, она уже вышла замуж, но круглые карие глаза и гладкий, высокий лоб делали ее похожей скорее на старшеклассницу, за которую Эндрю ее и принял, впервые заглянув в местную библиотеку. Тогда он забрел сюда почти случайно — не хотел возвращаться к Спирам после школы и коротал время, изучая окрестности. Он не был уверен, что вернулся бы, если бы не миссис Лоу, но книги в конце концов оказались прекрасным способом выживать: во-первых, у Эндрю не было друзей, а свободного времени — наоборот, уйма, а за чтением часы пролетали незаметно, и во-вторых, у него всегда имелась отговорка для Кэсс, почему он возвращается домой в сумерках: просиживает в библиотеке до закрытия. Сказать правду он ей не мог. Через пару месяцев после приезда в Окленд, он стал бывать в ее библиотеке не меньше трех раз в неделю, а еще спустя некоторое время миссис Лоу разрешила ему читать в архиве, а не в читальном зале: там было тише, и никто туда не заглядывал. — Может быть, возьмешь другую книгу? А я позвоню вам, когда Мелвилла сдадут, хорошо? — спросила миссис Лоу, вернувшись за стойку. — Не возьму, но позвоните. До свидания. — До свидания, Эндрю. Проходя мимо трусихи, которая, спрятавшись за «Хоббитом», с любопытством провожала его глазами, Эндрю не удержался и зыркнул на нее исподлобья — чтобы неповадно было пялиться. Девчонка так испугалась, что съехала под стол, со стуком уронив раскрытую книгу на свои толстые очки. Закаты в Калифорнии ранние, малиновые — почти холодные, как вишня. Эндрю легко прорезал теплый воздух лицом, высоко поднятым к полукругу тучного, рябящего жаром алого солнца, и представлял себя парусником на море — асфальт скользил под колесами скейта, словно вода. Через улицу уже был виден дом Спиров: кухонное окно распахнуто, белые кружевные шторки повисли в безветрии, но между полупрозрачными складками сочится еле заметный пар — это Кэсс готовит ужин. Эндрю доехал до нарядного белого крыльца. Дик обновил деревянные ступеньки в начале лета, и краска еще не успела потрескаться, но справа на нижней ступени виднелся вертикальный темный след — точно в это место ткнулся нос скейта, и Эндрю, легко подхватив его, взлетел наверх, навалился на медную дверную ручку, потянул, прокрутил и, почти не сбавляя скорости, ворвался в прихожую. Здесь было не прохладнее, чем на улице, но немного темнее — приятно: глаза за день устали и слезились от сухости. Розовый свет из кухни и гостиной косыми четырехугольниками ложился на обои в голубой цветочек. На вешалке — только смешная, старомодная шляпа Кэсс с заткнутым за тулью высушенным цветком чертополоха. Куртки Дика нет: он работает двое на двое и вернется только к завтрашнему вечеру. На весь дом пахло какой-то едой и немного гарью. Эндрю запнул доску под обувную полку, потом, встав на носки, кончиками пальцев подцепил с крючка шляпу и вставил между стебельками чертополоха еще один, свежий — с цветущим плоской шапочкой белым соцветием. Закинул шляпу обратно, сунул руки в карманы и вразвалку прошел на кухню. Кэсс стояла к нему спиной и раскатывала тесто на засыпанном мукой столе. На ней было длинное зеленое платье и фартук в бело-голубую клетку, повязанный небрежным бантом не за спиной, а сбоку. Волосы Кэсс обычно заплетала и скручивала на затылке, но в этот раз шпильки, скорее всего, не выдержали, и наполовину расплетшаяся коса свисала ей почти до талии. Догадка Эндрю подтвердилась, когда он заметил две валяющиеся под столом заколки. Не напугать Кэсс со спины было просто невозможно — она хваталась за сердце по любому поводу, будь то уроненная вилка или сорвавшаяся с поводка собака. Без преувеличения: как-то Эндрю сопровождал ее в пешей прогулке до магазина, и, когда по дороге они повстречали соседку — очень старую, трясущуюся миссис Эшли — ее такой же старый мопс, склонный к истерическим припадкам, так яростно залаял на скейтборд Эндрю, что миссис Эшли не удержала поводок, и тогда Эндрю пришлось не только самому защищаться, но и отгонять мопса от побелевшей как полотно Кэсс; история вышла бы смешная, если бы Эндрю не питал к миссис Эшли такого отвращения — потому что она была уродливой, брюзгливой и пахла чесноком, — а сама миссис Эшли, подхватив противного мопса на руки (и при том едва не сломав себе шейку бедра), не обозвала его хулиганьем и не начала отчитывать Кэсс, из-за чего им обоим, в конце концов, пришлось спасаться от гадкой старухи бегством. Он решил: все лучше, чем тянуть кота за яйца, — и громко шаркнул, чтобы привлечь к себе внимание. Кэсс ничего не услышала — так усердно стучала скалкой. Эндрю кашлянул — ноль реакции. Кэсс лишь утерла вспотевший лоб и продолжила раскатывать тесто. Ничего другого не оставалось: Эндрю вернулся в коридор, снова открыл дверь — и что было сил захлопнул, так что стеклянные витражные вставки в ней задрожали. Из кухни донесся вскрик и удар — Кэсс выронила скалку. Через секунду она выглянула из кухни. — Эндрю! Как день, милый? А я готовлю жаркое! И еще пирог, как ты любишь!.. Она никогда не ругала его за дверь. Ничего не ответив, Эндрю вернулся в кухню. Крышка над чугунной кастрюлей подпрыгивала и дребезжала, из-под нее клубами поднимался и улетал в окно белый пар. — Жаркое должно кипеть? — спросил он. — Ох, боже мой! — Кэсс кинулась спасать свое варево. Растрепавшиеся волосы взлетели за ее спиной, а голубая шелковая косынка, которую она повязала, чтобы убрать слишком короткие пряди с лица, съехала на самые брови. Когда Кэсс сдернула с кастрюли крышку, ее окатило огромным облаком пара, а конденсат из крышки, упав прямо в огонь, создал что-то вроде кратковременного ритуального костра, в котором полыхала красная кастрюля. Кэсс, снова охнув, отшатнулась и засуетилась, не зная, за что хвататься. Она неловко рассмеялась, когда Эндрю пролез мимо нее к плите и уменьшил огонь, а потом хорошенько перемешал лопаткой кусочки овощей и мяса. Ужин обещал быть с дымком — но, кажется, достаточно съедобным, чтобы не отравиться. — Нельзя быть такой невнимательной, однажды ты подожжешь дом, — наставительно сказал он, когда жаркое было спасено. — Ты мой герой, милый, — улыбнулась Кэсс и потянулась потрепать его по волосам, но Эндрю отдернул голову и с силой пригладил челку, которую специально зачесал пониже: может, еще удастся скрыть порез на лбу. Он уже прикинул, что раз в комнате у него припрятана пара бутыльков с перекисью водорода, то, возможно, и носовой платок, которым он стирал кровь со лба, получится очистить незаметно для Кэсс. Она, естественно, посчитала такое поведение проявлением его обычного дурного настроения, но ничего не сказала — только улыбка ее стала не такой яркой. — Я серьезно, — продолжал Эндрю, чтобы не молчать, — ты ничего не видишь вокруг себя… В глазах Кэсс мелькнуло веселье. — Ах, я такая невежа, такая неловкая! — театрально запричитала она. — И косолапая, как медведь! И невнимательная! — Она стянула с головы косынку и приложила к лицу: — Ничего не вижу, Эндрю!.. — Очень смешно, — Эндрю хмуро покачал головой. — Как же я теперь буду? — Она сделала вид, что вот-вот упадет, и схватилась за спинку стула. — Нет, просто уморительно. — Эндрю, ты поможешь мне? — Улыбаясь, она одной рукой прижала косынку к глазам, а второй стала шарить перед собой, как слепая. — Я ни на что не гожусь! — Детский сад. Кэсс, наклонившись вперед, пыталась найти перед собой плечо Эндрю, но промахивалась, а подойдя ближе, и вовсе чуть не подожгла кончики длинных волос, задев ими горящую конфорку. — Кэсс! — вскрикнул Эндрю и схватил ее за руки. Косынка упала им под ноги. Он хмурился, но уголки губ дрожали — от злости на нее, конечно. Кэсс с блестящими от беззвучного смеха глазами улыбалась. Как и у Хиггинса, они были словно слегка затуманенные. Эндрю однажды пытался отыскать что-нибудь об этом явлении в справочниках по биологии, но безрезультатно: казалось, никто, кроме него, не замечал повальную подслеповатость, появлявшуюся у людей в период, который они называют «зрелостью» (а иногда и раньше), и наука была здесь бессильна. Странно, ему никогда не нравилось ни на кого смотреть. Всегда в человеке находилось что-нибудь раздражающее, из-за чего Эндрю обязательно хотелось дать ему затрещину. Он этого, конечно, не делал — если его не провоцировали, — но дети казались ему глупыми, а взрослые были и того хуже. Куда легче быть всегда одному. Кэсс… Нет, она тоже была жутко раздражающей. Но с ней Эндрю чувствовал себя не совсем «Эндрю», не совсем собой — как будто он мог бы стать кем-то другим? Он этому наваждению, конечно, не поддавался, но долго злиться на нее не мог — хотя, на самом деле, кажется, был зол на нее с самого начала. Или почти с самого. Самым примечательным в Кэсс были густые, каштановые волосы, которые она отказывалась стричь коротко и завивать, как делали другие женщины ее возраста. Кое-где у нее уже проглядывала белоснежная седина, которую Кэсс не подкрашивала, отчего на ее голове создавалась необычная полосатость — когда Эндрю впервые ее увидел, то подумал, что эта женщина похожа на зебру. Под тонкими бровями домиком, над веком, у нее была мягкая складочка набрякшей кожи, а из-под нее на мир робко взирали добрые и жалобные светло-зеленые глаза. Прямой, длинный нос обильно усыпали веснушки, а от тонкого улыбчивого рта расходились морщины, как гипербола на системе координат. Кассандра Спир вовсе не была ни блаженной, ни «полоумной», как обозвал ее днем Бейли. Но была простодушной, как пятилетка, и часто в глазах окружающих выглядела глупо. Казалось, нет ничего, что Кэсс не смогла бы полюбить — ни в чем и ни в ком она не видела недостатков, и мир, наверное, представлялся ей раем. Она не вступала в спор с продавцом, если ее обсчитывали на кассе, не возмущалась, если в очереди ей наступали на ногу, не считала, что провинившегося ребенка надо наказывать, никому не отказывала в помощи, и даже когда Эндрю называл миссис Эшли старой ведьмой, не укоряла его, а лишь просила не быть таким строгим по отношению к «бедной одинокой женщине», будь она хоть сто раз грымза. Естественно, что добротой Кэсс нагло пользовались все кому не лень, включая ее собственную семью, в которой она, бедная, души не чаяла. Когда Эндрю понял все это, то сам стал стараться вести себя лучше: несчастной Кэсс и без него жилось несладко. — Иди сюда! Эндрю подвел ее к табурету и усадил. Потом поднял с пола косынку и выпавшие из прически шпильки. Когда он встал за ее спиной, Кэсс покладисто подала ему пластиковый синий гребешок, который достала из кармана фартука. Он принялся расчесывать ей волосы. — Твоя книга нашлась? — спросила Кэсс через некоторое время. — Нет. — Еще никто не вернул? — Нет. Эндрю разделил волосы на три равные части — из каждой можно было сплести отдельную толстую косу — и стал аккуратно скручивать их и переплетать, проверяя, чтобы нигде не образовался колтун и не выпали непослушные прядки. — А миссис Лоу что говорит? — помолчав, спросила Кэсс. — То и говорит. Готово, — он перекинул законченную косу через ее плечо. Кэсс туго закрутила ее под затылком, а затем закрепила шпильками. — Я закончу с тестом. — Спасибо, милый, — Кэсс не стала спорить, зная, что ему это не нравится. — Я уже раскатала, осталось разрезать на полоски и выложить в форму. Помнишь как… — Конечно, помню, — буркнул он и отошел к столу. Но он расправился только с половиной теста, когда из гостиной раздался телефонный звонок. Кэсс вышла из кухни, в гостиной послышался щелчок снимаемой трубки. Эндрю пробрала холодная дрожь. Почти невольно он бросил взгляд на отрывной календарь — до учебного года оставалась неделя, а это значит… — Эндрю, это тебя! — позвала Кэсс. Он настолько не ожидал этих слов, что выронил нож так же, как недавно Кэсс — скалку. — Кто? — Он не хотел туда идти. Не хотел даже… — Миссис Лоу! У него так дрожали от облегчения руки, когда он брал у Кэсс трубку, что она нахмурилась. Но Эндрю слишком отвлекся на телефон — он не заметил, как она поднимает и, отбросив челку, прикладывает ладонь к его лбу. Во всей красе Кэсс предстал его свежий порез. У нее удивленно и жалобно взметнулись брови. Чтобы она не успела ничего сказать, Эндрю громко спросил в трубку: — Да? — Эндрю, добрый вечер! Я подумала, еще не поздно. Я поискала и нашла у себя Мэлвилла, могу тебе одолжить. — Хорошо. Завтра? Пока он разговаривал, Кэсс внимательно осматривала его на предмет других травм — обнаружила пару новых синяков на ногах и, как назло, ссадину под кровавой коркой на локте, которую сам Эндрю умудрился не заметить. — Завтра не моя смена… — с сожалением ответила миссис Лоу. — А я могу приехать к вам? — Что? — она удивилась. — Простите, то есть… утром? Зайду на секунду! — Кэсс, которая никак не желала его выпустить, только мешала. — Заберу книгу и уйду. — Ах да, конечно. Запишешь адрес? — Я запомню. Миссис Лоу продиктовала ему свой домашний адрес, пожелала спокойной ночи и попрощалась. Прежде, чем Кэсс открыла рот, Эндрю выпалил: — Я не дрался! Я упал. Кэсс замерла с глупым видом, прикусила слегка дрожащую нижнюю губу. — Эндрю, ты помнишь наш утренний разговор? Скоро начнется школа и… — Я же обещал, нет? — перебил он, отворачиваясь от ее пальцев, пытавшихся пощупать царапину на лбу. — И я не дрался. Я упал с лестницы! Не рассчитал и упал! Кэсс тяжело вздохнула. — Что? Думаешь, я вру?! Он злился. Точно, злился. Чего и следовало ожидать: она ему никогда не верит. А раз так, на что надеется? — Не думаю, — тихо сказала Кэсс. — Просто не хочу, чтобы тебе было больно, Эндрю, милый. И он бы снес, он бы простил ее, если бы не это задыхающееся и жалкое «милый» в конце. — А мне и не больно! — Он, пятясь, отошел. — Я не голоден, не буду ужинать. Пойду спать. — Но!.. — Она словно хотела еще что-то сказать. — До завтра, Кэсс. — Но нет и девяти! Эндрю!.. Стремглав он бросился по лестнице наверх.

***

Хотя бы из вежливости не стоило приходить к миссис Лоу в несусветную рань, поэтому Эндрю пришлось еще часа два шататься по улицам после того, как он тайком выбрался из дома в половину седьмого утра. Он встретил рассвет на вершине холма, у подножья которого находился пустой в этот час скейт-парк. Даже неплохо было закатать рукава до локтя и погреть озябшие от утренней прохлады руки под первыми лучами солнца. Потом смотался в другой конец района поздороваться с ретриверами и котом, которых хозяева уже выпустили на веранду. Добрался до набережной, поплутал по новым местам, куда не заглядывал раньше, и, сделав круг, был у дома миссис Лоу около девяти часов — она жила неподалеку от работы. Ее дом был как все остальные в округе — небольшой, светлый, аккуратный, похож на коробку. От соседских вылизанных газончиков жилище миссис Лоу отличалось лишь обилием пестрых цветов и низкого кустарника на лужайке. Эндрю не решился звонить в дверь сразу и сначала прислушался, приложив ухо к двери: оттуда доносилась музыка, как будто работало радио, и довольно громкий жужжащий звук, напоминающий визг бензопилы — но Эндрю разумно предположил, что это может быть электроблендер или соковыжималка. Он позвонил в звонок три секунды и стал ждать. Ноги как-то сами собой стремительно отнесли его шагов на пять от крыльца, когда дверь распахнулась. Сердце подкатило к горлу. На пороге стоял огромный, как медведь, мужчина в домашней одежде с большой дымящейся кружкой в руке. У него были до странного маленькие глаза и большой нос, и Эндрю так долго пялился на его пышную бороду, что не сразу услышал, как мужчина говорит через плечо: — Почта сегодня рано! Эндрю оглянулся — никакого почтальона на улице и в помине не было. Повернувшись обратно, он вздрогнул: бородач заметил его и внимательно разглядывал сверху вниз. — Ты не почта, — сказал он. — Я… — Эндрю понятия не имел, что собирается сказать. Тут вдруг между широко расставленных ног этого исполина, где-то на уровне колен в клетчатых пижамных штанах, возникла розовая курносая мордашка. Мордашка с любопытством уставилась на Эндрю и что-то залепетала, дергая отца за штанину. Эндрю снова ощутил, как у него на загривке встает дыбом несуществующая шерсть. Исполин отвлекся. Он наклонился и мягко ткнул мордашку указательным пальцем прямо в курносый нос. — Ты сбежала от мамы? — ласковым голосом, который ненадолго поверг Эндрю в шок, спросил он. — А кто будет завтракать? Мордашка засмеялась и повисла у него на его слоновьей ноге, обхватив ее пухлыми розовыми ручками. Но еще через секунду счастливый, беззубый рот округлился, и что-то уволокло ребенка назад, а из-за могучего плеча мужчины показалась миссис Лоу. Она подняла дочку на руки и пощекотала за круглый бок. — Глория, кто это? — Это Эндрю! Он за книгой, помнишь, я говорила вчера? Здравствуй! — миссис Лоу обратилась к Эндрю. — Ты чего там? Хочешь зайти? Мы собираемся завтракать. — Здравствуйте. — Присутствие миссис Лоу придало ему сил, и Эндрю медленно поднялся на крыльцо. — Я тут подожду. — А, ну хорошо. Сейчас принесу ее тебе. — Миссис Лоу не стала возражать и передала ребенка мужу: — Подержи ее, пожалуйста. Когда она ушла, мужчина посторонился, насколько это было возможно при его габаритах, и приглашающе повел рукой внутрь дома: — Ты можешь подождать здесь, не стесняйся. Девочка в розовой плюшевой пижамке, маленькая, не старше года, увлеченного гладила ладошкой отцовскую бороду. Она была такая крошечная, что помещалась у него на ладони, как игрушка. Эндрю снова отступил на полшага. — Мне тут нормально, — сказал он, стараясь, чтобы голос не прозвучал грубо, но не был уверен, что ему это полностью удалось. — Вот! Вернулась миссис Лоу. При ее появлении воздух снова наполнился кислородом, и непонятное давление в нем растаяло. Эндрю вздохнул свободнее. Она протиснулась мимо мужа и вручила Эндрю книгу в мягкой, бумажной обложке, на которой была изображена гравюра с кровожадного вида черным кашалотом. — Спасибо, миссис Лоу. — Эндрю убрал книгу в рюкзак. — Я принесу, как только прочитаю. — Не за что, я только рада! И не торопись, я тебе доверяю, — беззаботно отозвалась она. — До свидания. Больше ни на кого из них не глядя, Эндрю встал на скейт и поехал вверх по улице — там было ближе до поворота, за которым и они уже не могли его увидеть. Слог у новой книги оказался непростой, и требовалось немало терпения и концентрации, чтобы пробивать себе через него дорогу. Эндрю, естественно, не везло, и за три часа скитаний по городу, он так и не смог найти достаточно тихое место. В библиотеку ехать не хотелось: на смене не было миссис Лоу. В парках и на площадках дети. А читать где-нибудь в подворотне, спрятавшись за мусорными контейнерами, — удовольствие сомнительное, и Эндрю считал, что до такого пока не опустился. Наконец, он решил вернуться к Кэсс, помириться (будет идеально, если она еще думает, что он заспался допоздна) и засесть за чтение у себя в комнате. Кроме того, он проголодался. Возвращаясь, Эндрю успел хорошенько обдумать вчерашнюю ссору и решил, что действительно был с Кэсс чересчур резок. Они могли и спокойно поговорить. Поднимаясь на белое крыльцо, он как раз размышлял над тем, чтобы сообщить ей о своих выводах, но в прихожей ход его мыслей прервал доносившийся из кухни возбужденный голос Кэсс и чей-то низкий смех. Ватная слабость сковала ноги от стоп до колен. Тысячи мелких иголочек впивались в тело. Эндрю опустил голову на деревянной шее и увидел на полу большую спортивную сумку. Поднял голову: на вешалке рядом со шляпой Кэсс висела черная пыльная бейсболка. Он сделал шаг назад, слепо ища дверную ручку… но вместо того, чтобы неслышно отворить дверь, он неловкой рукой со стуком захлопнул ее — так, что дрогнули стеклянные витражные вставки. Сердце в ужасе трепыхнулось. Ладонь вспотела, и проклятая ручка отказывалась прокручиваться в нужную сторону. Из кухни выбежала Кэсс. Эндрю отшатнулся, ударившись спиной о дверь, но она как будто не заметила. — Эндрю! Я так переживала! — Он вернулся, мама? На кухне по полу со скрипом проехались ножки стула. Коридор вытягивался в глубину, скручивался спиралью, Кэсс отдалялась, и ее голос тоже долетал до Эндрю издалека… Нет, до учебы еще шесть дней! Он проверял вчера! — Да! — радостно ответила Кэсс. — Эндрю, ты не поверишь, кто приехал пораньше! Мужские шаги. …решил сделать тебе сюрприз! Кэсс несла какой-то бред. Правда, здорово? Но я думала вчера тебе... Так вот к чему был пирог, и вот почему Хиггинс не хотел портить Кэсс настроение именно «сегодня»... Пространство больше не искривлялось, а бросалось Эндрю в глаза вырванными из целого ошметками. Кажется, он увидел только покрытые жестким черным волосом руки, бычью шею в вырезе черной майки, туго завязанные шнурки на берцах, черную двухдневную щетину... — Привет, Эй-Джей. Как жизнь? Дрейк были выше матери на две головы. Ее перекинутая через плечо толстая коса с проседью, веснушки на ладонях… Когда они легли на плечи Эндрю, он толкнул ее в грудь и рванул на себя дверь. Жаркий полуденный воздух опалил лицо. Он бежал. Скейт под мышкой больно бил по боку. Он бежал.