Поножовщина

Не дожидаясь ответа, Лола поймала Натаниэля за плечо и подтащила к себе. Он не сопротивлялся: тело покалывало, будто кровь не очень хорошо поступала к конечностям. До него не сразу дошло, что она хочет рассмотреть его под светом. При виде его буро-сиреневого носа Лола поджала красные губы с таким видом, словно перед ней стояло неудавшееся блюдо — разварившаяся паста или пережаренное мясо, например. Хотя в ее конкретном случае такое лицо у Лолы бывало, когда у нее во время работы сбоила пила, или разрез получался не такой ровный, как она рассчитывала. — No es bueno, — пробормотал Ромеро, так и стоящий за спиной сестры, заложив руки за спину. — Это как посмотреть, — задумчиво ответила ему Лола по-английски и, пожевав губу, схватилась прямо за нос Натаниэля. Ему будто вогнали между глаз раскаленный добела гвоздь. Опешивший, оглушенный острой болью, Натаниэль попытался вырваться из ее цепких, как когти, пальцев, но Лола сгребла волосы на его затылке в кулак и заставила задрать голову к потолку — тогда вдобавок к боли, волнами распространяющейся по всей голове и шее, в глаза Натаниэлю ударил яркий белый свет лампы. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять: Лола не пытается оторвать ему нос, а просто ощупывает его на предмет повреждений. Когда она его наконец отпустила, Натаниэля штормило так, что если бы Лола снова не взялась за его плечо, он бы непременно упал, запутавшись в собственных ногах. — Целый, — вынесла Лола вердикт и прибавила почти с сожалением: — вправлять не придется. Пошли. — Куда? — слабым голосом спросил Натаниэль, не пытаясь, впрочем, упираться. Конечно, никто ему не отвечал. Лола бесцеремонно тащила его к дверям. Ромеро тоже, оглядев напоследок совершенно пустой вестибюль, направился к выходу. Они приехали на большом, черном «шевроле». Машина принадлежала Ромеро и отвечала всем требованиям его работы. Высокий, проходимый, с просторным салоном и вместительным багажником, «шевроле» использовался Малкольмами для «работы в поле», как выражалась Лола. Сама она водила вишневый «кадиллак» представительского класса — автомобиль куда более приметный — и никого к нему не подпускала, делая исключение только для брата и босса, которому в принципе ни в чем не была способна отказать. Тем не менее, подсказкой Натаниэлю, зачем Лола и Ромеро пожаловали, «шевроле» был слабой. Он понятия не имел, чем близнецы занимаются в свои редкие выходные. Ездят отдохнуть на берег лесного озера? Вряд ли. А может, они, наоборот, сейчас на каком-то задании? Ни то, ни другое не объясняло, с какой целью они забрали Натаниэля из Эвермора, а спрашивать дважды ему было страшно — главным образом потому, что больше всего он боялся услышать, что они едут в Балтимор. Крепко держа его за плечо, Лола подвела Натаниэля к машине и открыла заднюю дверь. — Залезай. Там сумка, переоденься. Натаниэль забрался на сиденье и расстегнул замок небольшой спортивной сумки, в которой нашел новые кроссовки в коробке, чистые джинсы, черную футболку без рисунка, синюю ветровку с капюшоном, а еще чистое белье, носки в упаковке и черную бейсболку, на которой — вот так штука — красными нитками была вышита эмблема Воронов. Никакой приватности ему не предоставили. Лола оставила заднюю дверь с его стороны открытой и, встав вполоборота, чтобы краем глаза следить за ним, закурила. Ромеро сел за руль, тоже запалил сигарету и устремил застывший взгляд на пустую, синеватую в поздних сумерках парковку; он включил верхний свет в машине — из лампочки, заключенной в прямоугольном мутном стекле, по салону будто разлилась желтая краска, раскрасившая и гладко выбритую щеку Ромеро, и череп, на котором сквозь короткую щетинку — обычно сизую, а сейчас словно бронзовую — проступала затейливая татуировка — какое-то шипастое растение, подобно венку огибавшее его голову от шеи до скуловой кости. Больше с его места Натаниэлю ничего видно не было, да и дым от сигареты наполнял салон «шеворле», как очень густой туман. Он быстро стащил влажную, потную форму и, пока переодевался в чистое, рассматривал фигуру Лолы на фоне почти черного звездного неба над Эвермором. Лола стояла близко к машине и в желтом свете казалась Натаниэлю такой же огромной, как стадион перед ней, а оттого, что она, как и ее брат, почти не шевелилась, только время от времени щелкая ногтем по сигарете, мерещилось, что она все-таки движется — просто невероятно медленно, как столетнее дерево, и ветер медленно-медленно колышет ее желтые, обрезанные по плечи волосы и желтый мех на ее шубе, или это она сама — высокая, ростом в несколько этажей — своим медленным дыханием заставляет дуть ветер… Натаниэль снова ощущал пугающую скованность, он не мог сделать лишнего движения, послушно переодеваясь в привезенную для него одежду. — Все? — голос Лола выдернул его из тумана. — Грязное сунь в сумку. — Выбросив сигарету, она обошла машину, ухнув в темноту и снова став белой и холодной. В багажнике что-то щелкнуло, немного погремело, а затем Лола снова появилась в пятне желтого света. — Ближе! — приказала она, а когда Натаниэль послушался, закинула ему назад голову и закапала что-то в нос. — Сразу башку не опускай. Потом приложи это, — она пихнула Натаниэлю в руки холодный, плотный пластиковый мешочек, в котором прощупывались кубики льда. Захлопнув дверь, Лола громко сказала брату: — Едем, закругляйся. Натаниэль услышал, как с шипением падает на асфальт сигарета Ромеро, как он хлопает водительской дверью, и как Лола забирается на пассажирское. Ромеро выключил желтую лампочку, и на несколько секунд в глазах у Натаниэля потемнело, пока в черноте не загорелась красным приборная панель. От этой игры света и ряби пополам с болью у Натаниэля снова закружилась голова. Что они выехали за границы университета, он понял, лишь когда ряды фонарей на подъезде к Эвермору оборвались, и путь машине указывали только фары дальнего света. Лола сдвинула свое сиденье назад и откинула спинку. Сложив себе на колени маленькую квадратную сумочку, в которой Натаниэль узнал коллекцию музыкальных дисков Ромеро, она сняла алые, из крокодиловой кожи сапоги и закинула ноги на бардачок. Натаниэль, приложив к носу лед, решился повторить свой вопрос: — Куда мы едем? Лола сразу догадалась о его страхах: — А что? Боишься, отвезу тебя к папочке? Неужели совсем не соскучился? — она зевнула, перебирая диски. — Я… — Натаниэль надеялся, что она не заметит дрожи в его голосе, или хотя бы спишет ее на его временные проблемы с дыханием, — я просто… Мастер, почему он… — Мастер, — Лола изобразила в воздухе кавычки, — слова мне поперек не скажет, пацан. Но если будешь паинькой, вернем тебя твоему Мастеру в полной комплектации. А теперь держи лед и не вякай, пока я добрая, — на последних словах она вдруг развернулась и хищно улыбнулась Натаниэлю. Эта ее улыбка всегда будто намекала ему, что, если захочет, Лола, наверное, может сожрать его заживо — а в полутьме прохладного салона «шевроле» это впечатление только усиливалось. В конце концов, Натаниэль не выдержал ее прямого взгляда и опустил глаза на свои ноги. Он не ожидал, что Ромеро вдруг мягко вытянет из пальцев Лолы сумочку с дисками и кинет ему на колени. — Эй! — Лола возмутилась, но Ромеро кротко посмотрел на нее, слегка прищурив глаза (Натаниэль никогда не понимал, как вообще возможно смотреть на Лолу так по-доброму), и та, цокнув языков, улеглась обратно на сиденье. — Мне… мне выбрать? — неуверенно спросил он. Ромеро кивнул. Пока он листал «страницы» внутри сумочки, где с обеих сторон каждой в прозрачном силиконовом кармашке хранился диск, подписанный крупным почерком Ромеро, Малкольмы вполголоса переговаривались между собой на испанском. Натаниэль не знал этого языка, но некоторые слова выучил благодаря вот таким беседам близнецов, свидетелем которых становился не раз. Дело было в том, что Ромеро вообще не говорил по-английски. Почему — не знал его или не хотел использовать, Натаниэлю известно не было. Из их разговора он уловил слова «вкус», «музыка» и резкое лолино восклицание, что-то вроде «очень хорошо!», после которого она вдруг подскочила на месте и молниеносным движением вцепилась брату в горло, сжимая с такой силой, что в тишине салона даже послышался тихий хруст. Натаниэль вжался спиной в угол между дверью и сиденьем за ее спиной. Сердце гулко застучало где-то под затылком, ослабшая было, боль вспыхнула с новой силой. Одним коленом Лола встала Ромеро на бедро, но тот даже не вздрогнул. Он продолжал спокойно вести машину, пока Лола, тяжело дыша через нос, душила его обеими руками. Вся ее поза выражала бешенство, не находящее выхода. «Шевроле» плавно повернул, Ромеро завершил маневр, выровнял руль и только после этого скосил глаза на сестру. От напряжения у обоих вздулись абсолютно идентичные венки на висках — но у Лолы на левом, а у Ромеро на правом. Спустя еще несколько секунд Лола натужно выдохнула через рот, сонно прикрыла веки и упала на свое место. Натаниэль догадался, что гроза миновала, потому что Ромеро, потерев шею, закинул одну руку назад и жестом попросил дать ему диск. Натаниэль уже сделал выбор и потому сразу вложил в большую ладонь Ромеро диск с надписью «The Psychedelic Furs», значение которой так и не смог разгадать, но которая показалась ему забавной. Ромеро не глядя поставил его и пролистал несколько треков, пока на экранчике магнитолы не высветилось «Heaven». — Серьезно? Под это только сдохнуть можно, — глухо проворчала Лола, когда музыка заиграла. — Нам ехать черт знает сколько, повеселее ничего нет?! Ромеро снова улыбнулся ей одними глазами и пожал плечами, как бы говоря, что его все устраивает. Лола фыркнула и отвернулась к окну. Натаниэль подумал, что песня самая что ни на есть подходящая для ночной поездки неизвестно куда. Он старался не думать, куда… Ромеро постукивал пальцами по рулю в такт негромкой музыке, изредка мычал себе под нос какой-нибудь мотивчик и вел машину без спешки, как будто действительно предвкушал приятный уикенд. Лола всю дорогу молчала, но Натаниэль не видел, спит она или нет, потому что так и сидел, забившись в угол прямо за ее спиной: отсюда и самой Лоле его было не увидеть. Ряды лесополос сменялись одинокими купами деревьев, а то и вовсе низкой, голой равниной. Приникнув лбом к стеклу, Натаниэль глядел, как незаметно отстают от хода «шевроле» крупные звезды, к рисунку которых он едва успевал привыкнуть, как тот каждые полчаса немного менялся. Он старался не заснуть. После многочасовой тренировки свинцовая голова сама клонилась к груди, а веки норовили закрыться против его воли. Порой, моргая, он вдруг спохватывался и обнаруживал, открывая глаза, что местность снаружи давно изменилась. Так, он погружался в темноту посреди темного шестиполосного шоссе, а выныривал из нее на освещенном оранжевыми и белыми огнями мосту на окраине небольшого города, из которого они скоро выезжали, огибая жилые районы по дуге. Огни, приближаясь, рассеивались множеством длинных, широких лучей, отчего казалось, им навстречу падают на Землю из космоса горящие кометы. Кометы, не задевая «шевроле», проносились мимо и тонули в заднем ветровом стекле за круто изгибающейся спиной моста. Последнее такое головокружительное пробуждение оказалось особенно неприятным. Натаниэля вдруг что-то выдернуло из зыбкой дремоты, он выпрямился и подался грудью вперед, чуть не ударившись многострадальным носом об опущенное переднее сиденье Лолы. Ускоренный пульс множеством крошечных молоточков стучал в груди, в голове, в кончиках пальцев; телом владела непреодолимая слабость. Они словно въехали в поток света, сияющий, разноцветный… Несколько минут Натаниэль — на самом деле плохо соображая, что вообще делает — просидел, накрыв глаза ладонями, пока те не привыкли к буйству огней за окнами машины. Растопырив пальцы и сощурившись, он попытался осмотреться. Они ехали по большому ночному городу. Высокие здания были подсвечены столбами белого света, часто установленные фонари клонились над дорогой с обеих сторон, как металлические деревья, а между ними бесконечными волнистыми лентами висели гирлянды синих круглых лампочек, отовсюду из сетки перекрещивающихся лучей то и дело выпрыгивали рекламные табло. — Где мы? — спросил Натаниэль. Зачарованный, он даже забыл, кто находится вместе с ним в машине. — Кливленд, штат Огайо, округ Ка-.. Ках-… короче, как-то на «Ка», индейцы чтоб их, основан в конце восемнадцатого века, климат кон-ти-нен-таль-ный… — скороговоркой проговорила Лола. Ее хрипловато-скрипучий голос разбудил Натаниэля лучше всякого будильника. Подобравшись всем телом, он смотрел, как она во второй раз поворачивается к нему, низко склонившись в проем между передними сидениями и смяв длинными белыми пальцами кожаную обивку на спинке своего. Затем с непонятной глумливой улыбочкой Лола закончила: — Здесь проходит морская граница с Канадой. Еще хочешь что-нибудь знать, м? Натаниэль напряженно помотал головой, прикусывая изнутри нижнюю губу, хотя и чувствуя, как она начинает мелко дрожать. — Что надо сказать? — Нет, — прошептал Натаниэль. — Не-ет?.. — нараспев повторила за ним Лола. — Нет, тетя Лола. — А теперь тебе задание, пацан, — она переключилась на командирский тон. — Делаешь, что велят, и держишь рот на замке. Один звук — любой! — хоть чихнуть тебе приспичит — и я зашью тебе рот. Будешь ходить фаршированной индейкой. Это ясно? — Да, тетя Лола. — И надень кепку, спрячь свои патлы, — приказала она и принялась натягивать сапоги, высоко задирая ноги по очереди и ничуть не беспокоясь, что может перекрыть Ромеро обзор. В широкие голенища она спрятала два ножа, один — длинный, с широким лезвием, второй — маленький, обоюдоострый, и небольшой плоский топорик, отлитый из цельного куска металла. Ромеро припарковался неподалеку от ярко освещенного главного входа восьми- или девятиэтажного здания. Когда он заглушил мотор, Малкольмы синхронно выскочили из машины, одновременно хлопнув дверями. Лола отправилась открывать багажник, а Ромеро помог выбраться Натаниэлю. Тот подумал, что Ромеро спустит его на землю и схватит за руку или за капюшон — они обычно делали так, чтобы не упускать Натаниэля из виду, — но Ромеро вдруг подхватил его на руки. Натаниэль, чтобы не свалиться, рефлекторно схватился за ремешки на плечах его кожаной куртки. Творилось что-то странное: в последний раз так его брала на руки мама — и то, сто лет назад, когда он был раза в два меньше. — Obedece a Lola, — полушепотом сказал Ромеро ему на ухо, пока его сестра доставала из багажника два кожаных дорожных чемоданчика. «Слушайся Лолу». Ромеро повторял иногда эту фразу — она означала, что в ближайшее время ничего, кроме полной покорности, Лола не примет, и что даже смотреть на нее стоит определенным образом — ей ни в коем случае не должно показаться, что вам в ее действиях или словах что-то не нравится. Здание, у которого они припарковались, оказалось гостиницей. Натаниэль не успел прочитать название над входом, но заметил четыре большие звезды, изображенные на медной табличке у вращающихся дверей. В лобби Лола сразу повела их к стойке регистрации. Здесь было очень светло. Громадная хрустальная люстра под потолком, бежевые диванчики с позолоченной металлической отделкой, экзотические зеленые деревья в кадках, расставленные по периметру, а также силуэты Лолы и Ромеро с Натаниэлем на руках отражалась в начищенных до блеска, мраморных полах песочного цвета. Людей в предутренний час не наблюдалось — ни гостей, ни персонала, кроме бодрой девушки на ресепшене, одетой в бежевый брючный костюм. На пиджаке у нее виднелся бейдж. — Здравствуйте… Камилла, — Лола, подойдя к стойке, притворно наклонилась к девушке, как бы приглядываясь к имени на бейдже, хотя в действительности зрение у нее было отличное. Голос ее сделался тошнотворно сладким. — Моя фамилия Малкольм. — Добро пожаловать! — воскликнула та и заглянула в компьютер. — Бронь. Одни сутки, все верно? — Да-да. — Могу я попросить ваши документы? — Конечно! — Лола без колебаний сунула руку в открытую кожаную сумочку, болтавшуюся у нее на локте, выудила оттуда какие-то бумажки и подала администратору. Девушка раскрыла паспорта Лолы и Ромеро, сверилась с фото, забила что-то в компьютер, а затем взялась за бумажку, которая, по всей видимости, подтверждала личность Натаниэля. — Натан Малкольм, — прочитала она вслух. Администратор отеля, конечно, не заметила, какое сделалось у Натаниэля лицо при этих словах. Его будто ледяной водой окатили. Он невольно бросил взгляд на Лолу, хотя до этого вовсе боялся поднимать глаза. А Лола только того и ждала: она насмешливо ему подмигнула. — Все так. Администратор взглянула на Натаниэля… и охнула, увидев его разбитый нос. «Сделайте что-нибудь, пожалуйста!», — вот, что хотелось ему выкрикнуть, но Лола прищелкнула каблуками, как бы разминая уставшие ноги, и Натаниэль вспомнил о припрятанных в голенищах ее сапог ножах. Он сказал: — Экси. Лола переливчато рассмеялась и... погладила его по щеке! Пришлось напрячься изо всех сил, чтобы не содрогнуться от отвращения. — Воспитывать мальчика это настоящее испытание! — доверительно сообщила она девушке за стойкой. — Что ни день у меня сердце кровью обливается! Ни о чем не подозревающая, администратор тут же расслабилась и улыбнулась. Она вернула Лоле документы: — Большое спасибо, миссис Малкольм, мистер Малкольм! Желаем вам хорошего отдыха! Лола сцапала бумажки и резво направилась к лифту. Сахарная улыбочка слетела с ее губ мгновенно, стоило им только отойти от ресепшена. В лифте Ромеро опустил Натаниэля на пол. Лола, подтирая в зеркале слегка смазавшуюся помаду, резко спросила: — Что я тебе сказала на счет болтовни без разрешения? Натаниэль в ужасе отшатнулся от нее, но налетел на Ромеро, который небрежно оттолкнул его от себя. Да и что было дергаться? Лифт не откроется, пока они не поднимутся на нужный этаж. Он судорожно пытался разгадать правила этой игры, которую Лола, очевидно, выдумывала прямо сейчас, на ходу, но тут вдруг Ромеро что-то быстро сказал сестре, а та раздраженно вздохнула, надув губы. Но и опасный огонек в ее глазах поутих. — Да, это было вовремя. Хотя ты и не соврал ей, да? Нос-то тебе расквасили на тренировке, правда? Скажи спасибо этому добряку, — Лола схватила Ромеро за подбородок и потрясла, как собаку, которую хозяин играючи треплет по морде. Ромеро флегматично отмахнулся от нее. — Ему тебя жалко. Но правило еще действует, усек? Натаниэль кивнул. Лола ласково отвесила ему крепкий подзатыльник. Всю эту ночь ему улыбалась какая-то извращенная удача. В Кливленд они прибыли около пяти часов пополуночи. Натаниэль давно перестал пытаться как-то осмыслить происходящее, однако все-таки пережил легкое потрясение, когда понял, что в гостиницу Малкольмы заехали, чтобы просто переночевать. А точнее хорошенько отоспаться после ночи в дороге. Машинально Натаниэль подметил, что дверь их номера не закрывалась на привычный замок — вместо него на двери был установлен датчик, к которому Лола поднесла пластиковую карточку. Датчик загорелся зеленым (совсем как на главном входе общежития Эвермора), и дверь открылась. В номере Лола первым делом отправилась в ванную, а Ромеро достал из кармана наручники — один браслет он застегнул на собственном запястье, а второй — на запястье Натаниэля, и тому пришлось ходить за Ромеро по всему номеру, пока он распаковывал чемоданы (в которых неожиданно не нашлось ничего, кроме сменной одежды), расправлял для Лолы кровать, себе устраивал постель на диване, а потом разбирался с раскладушкой, на которой предстояло спать Натаниэлю. Болтаться туда-сюда на цепочке в тридцать сантиметров было не очень-то приятно, но Натаниэль так устал, был так измотан, что, пока от него ничего иного не требовали, продолжал на автопилоте шевелить ногами. Даже когда Ромеро ненадолго расстегнул наручники и загнал его в душ, Натаниэль не проснулся: он просто провалился куда-то, а вынырнув, очутился на раскладушке под одеялом. Его изогнутая рука высовывалась из-под одеяла и свисала с раскладушки, снова пристегнутая к руке Ромеро на диване. Тусклый блеск металла был последним, что Натаниэль увидел перед тем, как провалиться в глубокий, долгожданный сон.

***

— Твой выход, пацан. Слушай сюда. Лола, одетая в черное, присела на корточки перед темным прямоугольным отверстием. Металлический люк и решетка под ним, которые Ромеро только что демонтировал, валялись неподалеку. Вентиляционный ход глухим, узким тоннелем уходил вглубь здания. Что ждало там, внизу, разглядеть было решительно невозможно — а наверху разворачивалось высокое ночное небо. Погода стояла ясная, но из-за городской засветки звезды казались далекими пылинками, грязью на стекле. Натаниэль заглянул в отверстие. Еще до того, как Лола объяснила, что надо сделать, он все понял… Что было общего у близнецов, так это любовь поваляться в постели подольше. Натаниэль помнил об этом еще со времен жизни в Балтиморе: нередко, спускаясь на первый этаж в два часа дня, можно было застать на кухне Ромеро, занятого у плиты, а за столом — заспанную и опухшую Лолу в халате, с кружкой кофе и кипой бумажек, которые она сосредоточенно разбирала, ругаясь на двух языках сразу. Если не считать те дни, когда отец Натаниэля возвращался с работы утром, часы с семи до полудня были самыми условно безопасными — редко в доме можно было застать хоть одну живую душу на какой этаж ни поднимись. Однако и после плотного завтрака, неторопливых сборов и выезда из отеля — доброго пути «миссис Малкольм» пожелала новая девушка-администратор по имени Алиса — ровным счетом ничего необычного не произошло. Хотя, что можно считать «необычным» по отношению к Лоле? Все самые обычные вещи, которые она делала: снимала обувь в машине во время долгой поездки, платила за бензин, принимала ванну, сушила феном волосы, — наоборот, казались в ее исполнении не обычными. Несмотря на то, что Натаниэль никогда не считал, что Лола целыми днями убивает людей и питается сырым мясом, наблюдать за ней, занятой повседневными делами, какими бывали заняты девушки-Вороны и которыми бывала занята мама, было дико. Лола устроила грандиозный поход по нескольким торговым центрам, используя Ромеро и Натаниэля в качестве носильщиков — на выходе оба оказывались нагружены пакетами с одеждой и коробками с обувью. Несчастные консультантки сбивались с ног, выполняя лолины поручения — искали нужный размер, цвет и фасон, таскали в примерочную и из примерочной выбранные и отбракованные Лолой вещи, застегивали и расстегивали замки на платьях, убеждали, что «кожа, конечно же, настоящая», и по десять раз бегали на склад, потому что Лола никогда не верила, что товара нет в наличии. После обеда следовал марафон по магазинам со стройматериалами, снаряжением для походов и товарами для охоты и рыбалки. К груде пакетов из модных бутиков, наваленных на заднее сиденье «шевроле», прибавились мотки веревок разной толщины, пластиковые стяжки для проводов, сменные лезвия для разных видов пил и прочие вещи, которые вне всяких сомнений никогда не будут использоваться по назначению. — Весь этот хлам так быстро изнашивается, — заговорщически прошептала Лола Натаниэлю, пока продавец отсчитывал ей сдачу, — но будет подозрительно, если закупаться всегда в одном месте, правда? Целый день и вечер они мотались по городу. Целый день и вечер Натаниэля преследовало неприятное ощущение, что ему снится абсурдный и абсолютно кошмарный сон. В конце концов он перестал отдавать себе отчет в том, где находится и что происходит вокруг, пока «шевроле» вдруг не остановился в тесном тупике между довольно обшарпанными невысокими зданиями. Солнце уже село, сгущались сумерки. Когда Натаниэль выбрался из машины, его слух уловил слабый шорох — звук был очень отчетливый, словно доносился отовсюду сразу. Немного позже Натаниэль догадался, что это было эхо — оно подхватывало шум волн озера Эри и катилось вглубь прибрежного района, в самом сердце которого они остановились, а бетонные стены плотно прижимавшихся друг к другу строений подхватывали его и несли дальше по безлюдным улочкам. — Этот парень, который нам нужен, живет в этом здании, — рассказывала Лола. — Он занимается кое-какими делишками, за которые народ и по ту, и по эту, — она приложила руку к сердцу, — сторону закона его временами не жалует. Он об этом прекрасно знает, поэтому устроил из своего жилища натуральную крепость. Я могла бы просто подорвать парадный вход, но нам надо попасть внутрь без шума. Это, — Лола ткнула пальцем в дыру вентиляционной трубы, — единственный вариант. — И я должен пролезть по вентиляции и открыть вам двери изнутри? — спросил Натаниэль. — Бинго, малыш! — Лола, кажется, обрадовалась, что он так быстро понял, чего от него хотят. — Я туда не влезу. Лола перестала улыбаться. — Влезешь, я считала. И труба прямая, так что застрять не должен. Вроде, — добавила она и ухмыльнулась, уловив мгновенный проблеск ужаса в его глазах. — А если все-таки застрянешь, представь, какой будет эффект неожиданности! Уже предвкушаю. Ну, давай… — А если там внизу тоже решетка?! — Натаниэль предпринял еще одну попытку отговориться, хотя и осознавал всю ее бесполезность. — Так, все, — Лола дернула его за руку и подвела к зияющему отверстию, которое с близкого расстояния показалось Натаниэлю еще теснее. Он не мог не оглядеться напоследок. В эту минуту издалека огни центра города казались в тысячу раз прекраснее, чем вчерашней ночью, когда Натаниэль прорезал их насквозь под защитой автомобильного окна. Поблизости же не было ни одного источника света, кроме далекой полукруглой луны, словно все до единого обитатели этого портового мини-городка покинули его навсегда... Натаниэль сел и свесил ноги в проем, из которого сильно несло пылью и затхлостью. Держась за металлические бортики, он спустился по пояс, потом по грудь и… застрял, когда дело дошло до плеч. — А руки?! — зашипела Лола. — Поотрывать бы, да как ты мне дверь откроешь. И тут она вдруг схватила его за запястья, отцепила руки от бортиков люка, подняла вверх и отпустила. Она была права: он пролез. Все исчезло: свет луны, прохладный ветер. Натаниэль пролетел несколько метров и все ждал, когда падение закончится, и ноги ударяться о решетку, которой обязана была заканчиваться вентиляция, но скольжение вдруг замедлилось, и страшная мысль, как боль от удара, заглушила все остальное: он застрял — но не в начале трубы, а в ее середине. Через пару секунд падение остановилось. Паника разрасталась, душила, першила в глотке. Или это пыль? В трубе нечем было дышать: металлические стенки покрывал толстый слой грязи и, судя по запаху, — плесени, кусочки которой вперемешку с крупной пылью плавали в воздухе. Ни через рот, ни через нос дышать не получалось! Ноги болтались в пустоте. Руки все еще были задраны вверх, и опустить их возможности не было — так он просто не поместился бы внутри трубы. Удушье, давление грязных стен и странное онемение в пальцах мешали собраться с мыслями. Да и не было мыслей — он бился в темноте, как животное, угодившее в смертельный капкан. Он был этим животным, слепым, лишенным разума. Ладони над головой уперлись во влажные, шершавые стенки трубы. Локти подогнулись, а затем разогнулись — и окаменевшее от натуги маленькое тело плавно продвинулось вниз. Труба сузилась, но лишь настолько, чтобы нельзя было дальше без помех проскользнуть вниз — спускаться, отталкиваясь руками, было вполне можно. Напрягшись, он стал понемногу двигаться. В черноте расплывались и пульсировали серые пятна, тело били судороги, но обоняния вдруг коснулась тончайшая струйка свежести… Подошвы кроссовок уперлись в решетчатую поверхность. Он опустил голову — прутья, заросшие ржавчиной, болтались под ногами. Из последних сил уняв дрожь, сотрясавшую тело, он уперся ладонями в стенки хода, чуть подтянулся, поджимая ноги, и толкнул... Грохота, который решетка произвела при падении, он не услышал. Толкнувшись в последний раз, он вывалился из трубы на голый кафельный пол. Боль. Она вонзалась в грудь, в живот, в горло, в ноги и руки, как собачьи зубы. Легкие давили изнутри. Влажный, холодный, умопомрачительно вкусный воздух лился в них и причинял нестерпимые страдания, но не заканчивался, его было сколько угодно, и Натаниэль глотал воздух ртом, кашляя, обливаясь потом, бесконечно, пока ломота в конечностях не ослабла. Сколько он пролежал вот так? Пока боль скручивала его тело, Натаниэль не вспоминал ни о чем, ни о чем не думал, ничего не хотел — только дышать, пока не наступит смерть. Но вот боль отступила. Натаниэль почувствовал, что лежит на боку в неудобной позе, а в щеку ему упирается что-то шершавое и холодное — это была решетка. Он осторожно приподнялся, проверяя, не сломал ли чего, но руки и ноги, несмотря на ушибы, двигались нормально. Он лежал на полу крохотной ванной комнаты. Здесь было довольно грязно: в стыках между полом и стенами комками свалялась пыль, на облезшей металлической сушилке висели смятые, явно несвежие полотенца, неприятного вида пятна темнели на поднятом стульчаке унитаза, тусклая лампочка на голом проводе под потолком реагировала на движение: гасла, если Натаниэль секунд пять-шесть сидел без движения. Странное было место для вентиляции, которую к тому же сделали такой широкой и вырезали прямо в середине комнаты. Натаниэль поднялся и отряхнулся: с ног до головы его облепила пыль и грязь, но включить воду и умыться значило выдать себя. О том, что тяжеленная вентиляционная решетка, скорее всего, наделала раз в сто больше шума, чем могла бы струйка воды из крана, он как-то забыл. На цыпочках он вышел из ванной и оказался в обшарпанном коридорчике, по обе стороны которого находились две двери — обе открытые: за первой, дальней, обнаружилась комната, которая, надо думать, предназначалась для сна — из мебели там стояла только большая, неубранная кровать и огромный шкаф, сверху донизу забитый книгами; во второй комнатке прямо на полу стояли всевозможные баночки и бутылки с бытовой химией, а в углу, погрохатывая, работала стиральная машина (когда Натаниэль заглянул сюда, машина как раз слегка подскакивала, с каждым маленьким прыжком отдаляясь от стены и натягивая короткий провод, которым была подключена к розетке), пахло здесь не очень хорошо. Рядом с прачечной в стенной нише нашлась крутая деревянная лестница. Вела она только вниз. Прощупывая каждую ступеньку, Натаниэль начал новый спуск. До сих пор он никого не встретил, но это его скорее настораживало, чем успокаивало. Либо кто-нибудь вот-вот появится, либо Лола ошиблась и никого они тут не найдут — но против второго говорила работающая стиральная машина. Над лестницей тоже висели лампочки, реагирующие на движение. Ступеньки заканчивались квадратной площадкой метр на метр с двумя высокими проемами, занавешенными забавными шторками, полностью состоящими из нитей, на которые были нанизаны потрепанного вида пластиковые цветы. Один проем вел налево, другой — прямой. Натаниэль решил сначала заглянуть во второй. Тихонько, стараясь, чтобы шторка не зашуршала, он отвел несколько цветочных гирлянд в сторону. Перед ним открылось просторное, выложенное белым кафелем помещение. Вся мебель здесь была металлическая, а с потолка над тем, что сначала показалось Натаниэлю столами, свисали массивные металлические трубы. Приглядевшись, он заметил на стенах крючки с различными кухонными приборами, а у дальней стены — ряд холодильников и догадался, что попал на кухню. Видимо, когда-то на первом этаже располагалось кафе. Натаниэль прокрался к двустворчатым дверям кухни и заглянул в зал. Точно — он увидел силуэты стойки бара и нескольких столиков. Однако из-за того, что дверь и окна кафе были чем-то наглухо загорожены, в зале царила темнота, и смотреть было особо не на что. Натаниэль вернулся к лестнице. Оставалось проверить последнее направление — проход, уходящий от лестницы влево. За цветочной шторкой там оказался еще один коридорчик — без всяких лампочек, шагов через десять он расширялся, превращаясь во что-то вроде технического помещения: на стене висел электрощиток, вдоль стен были расставлены целые башни из деревянных и пластиковых ящиков… а расчищено место было только перед внушительного вида железной дверью, сваренной из нескольких больших листов металла. Натаниэль издалека поискал глазами замок, но нашел только приваренную к двери сбоку, грубо сработанную конструкцию с кнопками, экранчиком и красной лампочкой на самом верху. Стоило ему только увидеть это устройство, как он узнал в нем электрический замок с датчиком! Точно такой же — только более изящный с виду — был в двери их номера в отеле! Значит, чтобы открыть эту дверь, требовалось либо знать пароль, либо иметь ключ-карту. Выглянув из-за угла, Натаниэль обнаружил еще одну комнату. Проход в нее был так плотно окружен ящиками, что пропустить его ничего не стоило. Оттуда в комнату с дверью просачивался очень слабый свет, а, прислушавшись, Натаниэль различил какие-то звуки — стук или, может, ритм? Ведомый не столько необходимостью, сколько любопытством он приблизился к этой последней комнатке. По бетонному полу он ступал так тихо, что сам себя не слышал. Перед ним, безусловно, был рабочий кабинет: вдоль стены выстроились открытые стеллажи с коробками и папками, а в центре за очень длинным столом, поставленным в виде прямого угла, спиной к входу сидел человек. На столе стояли два включенных компьютера, две лампы, три телефона, телефакс и две копировальные машины, а еще диковинная конструкция — пять круглых стеклышек на длинных, согнутых в нескольких местах металлических ногах, прикрученных к столешнице. На голове у человека были наушники. Скорее всего, он слушал музыку: голова со всклокоченными волосами еле заметно покачивалась вправо-влево. Наверное, песня была хорошая: не под каждую хочется танцевать. Почти не скрываясь, Натаниэль продолжил осмотр комнаты. Крошечное квадратное окошко, врезанное глубоко в толстую стену, было закрыто куском фанеры и заварено изнутри решеткой с толстыми прутьями. На полу под ним кучкой были сложены вещи: спортивная сумка и две заполненные бумагами коробки. У самого входа, на полупустой полке одного из стеллажей, ровно на уровне глаз Натаниэля лежала простая белая пластиковая карточка. Не веря, что все складывается так удачно, он взял карточку и вернулся в комнату с дверью — пятясь задом, чтобы не спускать глаз с человека за столом. Натаниэль уже был готов открыть Лоле и Ромеро дверь, как вдруг замер, не донеся карточку до датчика — ключ завис в сантиметре от красной лампочки. Натаниэль оглянулся. До этой секунды он думать не думал о том, кем был тот человек, подтанцовывающий под неизвестную Натаниэлю музыку и ни о чем не подозревающий. По чью душу Лола пришла? Что-то снова сдавило ему горло. Но это была не боль — горечь и жалость застали Натаниэля врасплох и не давали ему опустить карточку. Сколько он себя помнил мама учила его заботиться в первую очередь о себе и своей безопасности. «Больше никто этого не сделает. Ты всегда один и всегда за себя», — так она говорила. Это было впервые, когда Натаниэль усомнился в ее правоте. Разве не будил его Кевин по утрам, чтобы он не опоздал на пробежку? Разве не кинулся на Берти Батлера, когда тот едва не придушил Натаниэля, пока все остальные смотрели и ничего не делали?.. В комнатке, которую Натаниэль про себя назвал кабинетом, внезапно раздался звонкий удар и треск, а затем громкое ругательство и шаги. Натаниэль вздрогнул и обернулся, инстинктивно отступая к стене… Рука с карточкой опустилась, раздался пронзительный писк и дверь медленно, беззвучно отошла от косяка. Писк прекратился. Кто-то потянул дверь снаружи, и через секунду порог перешагнул Ромеро, а за ним и Лола. С собой они принесли два пластиковых ящика на защелках, в которых Натаниэль узнал переносные холодильные камеры, и черную брезентовую сумку. Его окатило волной свежего воздуха, а затем дверь захлопнулась с громким скрежетом. Ромеро поставил ящики на пол. — Ну надо же! Живой! — Лола хотела потрепать его по волосам, но Натаниэль отпрянул от нее и продолжал отступать, пока его не остановил еще один голос. — Эй, что за херня?! Натаниэль повернул голову. Человек, в чье жилище они вломились, успел снять наушники и сейчас стоял посреди своего кабинета. Это был высокий, но сутуловатый мужчина, с худыми руками и тощей шеей, но круглым брюшком, оттягивающим ткань его футболки. Лицо мужчины покрывала неопрятная щетина, густые брови хмурились. На полу у его ног валялись крупные осколки: это разбилась кружка, которую, он, наверное, только что случайно смахнул со стола. С замирающим сердцем Натаниэль увидел зажатый в его руке пистолет. Видимо, мужчина схватил его, когда услышал писк входной двери, но при виде маленького мальчика, непонятным образом попавшего в его дом, не решился поднять оружие. Малкольмов он увидеть пока не мог: они притаились у дальней стены. А дальше события разворачивались с непостижимой скоростью. Мужчина выскочил из кабинета, вскидывая пистолет. Конечно, у него не было и шанса. Натаниэль рванулся назад, чтобы не попасть под ноги Ромеро, который огромной черной массой налетел на противника и без труда выкрутил ему руку, выдергивая из пальцев пистолет. Мужчина уже кричал от боли, но Ромеро на этом не остановился — он поставил мужчину на колени, а затем надавил на плечевой сустав. Раздался хруст, и крики переросли в бессвязный, нечеловеческий вой. Незнакомец обмяк, сотрясаясь от рыданий, а Ромеро, подхватив его под здоровую руку, затащил обратно в кабинет. Лола за шиворот подняла Натаниэля с пола и повела туда же, не глядя, успевает он за ней или нет. В кабинете Ромеро усадил мужчину в рабочее кресло, уложил его руки на подлокотники и обездвижил при помощи нескольких пластиковых стяжек — тех самых, что они купили сегодня в строительном магазине. Пока мужчина стонал и корчился, Лола бросила Ромеро сумку, а сама подвела Натаниэля к стеллажу — как раз к тому, где он нашел ключ-карту — и усадила на пол. Присев напротив, она приказала: — Смотри на меня. Как всегда. Опять! Натаниэля охватило знакомое, гадкое до тошноты бессилие. Дрожа, он повиновался. Ее голос, ее пустые, как у мертвого зверя, глаза — Лола будто погружала его в глубокий гипноз. Она достала из кармана маленький складной ножик и взяла Натаниэля за руку, раскрыв его сжатую в кулак ладонь. — Если ты, — Лола провела кончиком лезвия линию от запястья до подушечки среднего пальца, — опустишь голову или отвернешься… — она надавила на нож, и Натаниэль дернулся, когда лезвие проткнуло кожу. Лола сжала пальцы крепче и надавила еще: — или зажмуришься, я… — она покрутила нож. Натаниэль задавил подкативший к горлу жалобный стон, вжимаясь затылком в острый край полки за спиной, — буду отрезать тебе пальцы. По одному. Она отпустила его и встала. Натаниэль прижал руку к груди, и Лола счастливо рассмеялась. Пока она мучила его, Ромеро расстелил перед чужим рабочим столом приличный кусок толстой прозрачной пленки и перекатил кресло в ее центр. Мужчина в кресле кричать уже перестал и только кривился от боли, хрипло дыша. Он перевел затравленный взгляд с Ромеро на Лолу, а та как раз достала другой нож, побольше. — К..кто вы?! — выпалил пленник, когда Лола нависла над ним, прокручивая нож между пальцами. — Это я хотела у тебя спросить, — елейным голосом отозвалась Лола. Теперь она тыкала кончиком ножа в самые разные части тела мужчины: щеки, шея, солнечное сплетение, плечи, уши… Она как будто примеривалась к свиной туше, прежде чем начать ее потрошить. — Есть предположения? Ты, я вижу, паковал вещички? — она указала в сторону сумки и коробок на полу. — Знал, что пора делать ноги. Но мне вот интересно, чего так поздно? Дела были? — Б-были! — У него стучали от страха зубы. Как он только сохранял способность внятно отвечать на вопросы? — Но вещички-то паковал. — Д-да! Что вам нужно, м-мисс? — тон мужчины стал умоляющим. — У меня… у меня есть свя-язи. Если ч-ч-что-то… — Заткнись! — стремительным движением Лола подняла нож и на слове «что-то» просунула лезвие в его открытый рот. Мужчина издал сдавленный звук, будто его тошнит. Он застыл и больше не ерзал в кресле, тупо уставившись в разъяренное лицо Лолы. Она ненавидела, когда ее игнорировали. Вкрадчиво, почти любезно она произнесла: — А теперь еще раз. Кто. Я. Такая? Лола вытащила нож из его рта, и мужчина закашлялся. — Я не знаю, кто вы, м-мисс, н-но… — Но? — Я знаю, кто вас п-послал!.. — Lola. Все посмотрели на Ромеро. Он держал в руках бумажный конверт. У его ног в беспорядке валялись вытащенные с полок коробки, папки, конверты и просто отдельные бумажки. Натаниэль, одуревший от ужаса, не слышал, как он искал что-то во всех этих стеллажах. Ромеро передал конверт Лоле. Она вытряхнула оттуда несколько белых листов… и расплылась в довольной ухмылке. — Миранда Беатрис Хэндерсон... — стала зачитывать она, листая бумаги. — Маргарет Изабелла Хилл. Мюриэль Наталия Харви… О, а вот и европейские! Да ты мастер, чувак! Ну-ка, пусть это побудет у тебя минутку. И она с силой вогнала нож мужчине в бедро. Лезвие ушло в плоть по рукоять. Тот заорал от боли, завыл, но Ромеро ударил его по щеке и заставил сидеть прямо. Будничным тоном Лола попросила: — Поищи скотч. Она вернулась к Натаниэлю, протягивая ему конверт: — Она, правда, такая глупая, чтобы сохранить инициалы, ты только глянь! Это были ксерокопии паспортов. Имена, даты рождения, специализированные знаки — все копии были разными, и только одно объединяло их. С каждой черно-белой маленькой фотографии на Натаниэля смотрела мама. Он выронил бумаги. Лицо Лолы опять замаячило перед глазами. — Ну как? Ты рад? Было непросто узнать, куда она подалась после побега. Не хочешь сказать спасибо? Натаниэль не хотел. — Понятно, — Лола с преувеличенно безразличным видом стала собирать разлетевшиеся листки. — Но вообще-то, малыш, мне надо, чтобы ты кое-что мне рассказал… Он ждал. Сквозь шок и панику в мозг ввинчивались приглушенные скотчем стоны человека, который изготовил для его матери поддельные документы. Несколько комплектов поддельных документов! Теперь Натаниэлю все было ясно: и в чем заключалась истинная цель поездки в Кливленд, и зачем Лола взяла его с собой. Она наконец вышла на след его мамы и наверняка скоро узнает, куда та могла отправиться из пограничного города. И главное — Лола хотела, чтобы Натаниэль не просто знал о том, как идет погоня, а чтобы он сам поспособствовал ей. Чтобы он видел все своими глазами. Он не сомневался, что это личная инициатива Лолы. Дядя Стюарт вряд ли знал что-то, и не исключено, что отца Натаниэля — человека, ради которого Лола полтора года вынюхивала след Мэри Веснински — она в известность не поставила. Лола разыгрывала шоу для единственного зрителя — для Натаниэля. — Тут два канадских паспорта, паспорта Евросоюза и еще по мелочи, но что мне нужно знать, малыш, так это почему вот здесь, — она веером разложила на полу копии паспортов европейского образца, — почти все имена — французские. Расскажешь? Мамуля говорит по-французски? Натаниэль посмотрел Лоле в глаза. Ему не нужно было отвечать: Лола сама обо всем догадалась, а вопросы задавала лишь для того, чтобы поиздеваться. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. Лола наклонялась так близко, что Натаниэль чувствовал жар ее дыхания и страстно желал отвернуться, но терпел. Не потому, что Лола обещала в противном случае начать отрезать ему пальцы, а потому что надеялся, что она все прочитает в его глазах. Поймет, как сильно он ее ненавидит. Однако правда состояла в том, что ненависть его была пустой, бесполезной. Он был бессилен перед Лолой. Как всегда. И защитить маму он тоже не мог. — Ой! — не сводя с него глаз, Лола оскалилась. Она достала из конверта еще несколько ксерокопий. — А тут и для тебя были, но… — она выпятила нижнюю губу, — кажется, не судьба. У Натаниэля вырвался сухой всхлип. Лола добилась своего. Она резко поднялась и повернулась к нему спиной. Он никуда не уйдет — она это знала. Подойдя к своей второй жертве, Лола выдернула из бедра мужчины нож, устроив небольшой, но мощный фонтан — кровь, толчками вытекая из раны, сливалась в предусмотрительно расстеленную на полу пленку. Словно находясь за толстым стеклом, Натаниэль смотрел, как тело незнакомца, который помог его матери сбежать и в дом которого он собственными руками впустил убийц, постепенно покрывается глубокими ножевыми порезами, как льется кровь, как промокает и темнеет от нее одежда. Лола задавала какие-то вопросы, смеялась — Натаниэль не разбирал ничего, на время от перестал понимать человеческий язык. Под конец, когда так и оставшийся безымянным мужчина, прекратил дрожать и вообще подавать признаки жизни, Лола с торжественным видом встала за его спиной и взмахом ножа раскроила горло от уха до уха — кровь, как алый воротник, залила тощую шею и перекрыла темное пятно от пота на футболке. Натаниэль не представлял, сколько прошло времени. Способность чувствовать его течение он тоже утратил. Он встал, хватаясь за полки. Вышел из кабинета. Его никто не остановил. Белая карточка так и лежала, где ее бросили. Навалившись на тяжелую дверь, Натаниэль перешагнул через высокий порог и на подкашивающихся ногах вышел к узкой бетонированной площадке, за которой внизу, футах в шести от края, тихо плескалась вода. Наступал рассвет. За прерывистой черной стеной, которую образовывали спящие здания на противоположном берегу, золотистыми нитями в темноту тянулись лучи встающего солнца. Когда они осветили невидимые прежде гребешки волн, в воздухе потянуло прохладой. Бриз зябко обдувал его лицо, и не сразу Натаниэль сообразил, что это немые слезы уже неизвестно сколько ручьями орошают его щеки и подбородок. Он не заметил, как заплакал. Он вытер лицо ладонями, а ладони, чтобы высушить, с силой вытер о футболку. Это оказалось ошибкой: от пальцев до запястий протянулись тонкие красные линии — следы от смазавшихся капелек крови. Тогда Натаниэль подбежал к краю площадки, отыскал узкую бетонную лестничку и спустился по влажным ступенькам до уровня воды. Там пахло рыбой и гнилью. Он сполоснул руки и лицо и намочил волосы в студеной воде, потом поднялся обратно. Его уже ждал Ромеро с дымящейся сигаретой в зубах. Через два часа, уходя, они тщательно заперли за собой дверь, будто никто не открывал ее прошедшей ночью. Лола и Ромеро отнесли в машину холодильники — потяжелевшие, судя по тому, что тело из ресторанчика без следа исчезло, пока Натаниэль выходил на улицу. Коробку с документами в бумажных конвертах и папках — Лола просто повыгребала из ящиков стола и стеллажей все, что показалось ей интересным — доверили тащить Натаниэлю. Он надеялся, что раз дело сделано, его отвезут в Эвермор, но у Лолы, как вскоре выяснилось, были другие планы. Погрузив добычу в машину, Малкольмы снова переоделись, и для Натаниэля тоже нашлась новая одежда — второй комплект из чистых джинсов и футболки, а для того, чтобы стереть пыль и мелкие капельки крови с кроссовок, Лола выдала ему тряпку, которой Ромеро ночью на заправке протирал лобовое стекло. Заблуждением было думать, что все самое худшее случилось ночью и уже закончилось. Последовавший за ночью мучительно долгий день стал для Натаниэля сущей пыткой. Облачившись в тонкую черную блузку и брюки, снова накинув на плечи мохнатую белоснежную шубку и надев алые сапоги, Лола объявила, что желает позавтракать. Глаза в этот момент у нее были действительно голодные. В отель они не вернулись. В столь ранний час большинство заведений еще было закрыто, поэтому первым делом Ромеро отыскал газетчика и купил для Лолы местный гастрономический журнал. Они остановились на набережной — еще почти безлюдной за исключением редких утренних бегунов, кто в наушниках, а кто с собакой на поводке, — набрали в уличном лотке хот-догов и дымящегося кофе в маленьких бумажных стаканчиках и принялись за завтрак, разложив импровизированный пикник на капоте «шевроле». Пребывая в благодушном настроении, Лола даже взяла порцию для Натаниэля, но он, с двух сторон зажатый близнецами, мял в пальцах булочку хот-дога, не испытывая никакого аппетита — из машины он вылез вообще только потому, что его оттуда попросту выгнали. Малкольмы снова негромко обсуждали что-то между собой, но на этот раз Натаниэль не пытался вслушиваться в их слова. Ему было все равно. Нащупав под футболкой краешек книги, которую прихватил с собой из спальни того человека, он глядел прямо перед собой на светлеющие в лучах рассвета воды озера и не думал ни о чем. Несмотря на то, что все его тело до сих пор бил озноб, вид течения, сильного, но бесстрастного, безразличного ко всему, к людскому миру и к нему, Натаниэлю, странно его успокаивал. Под мрачным взглядом Лолы ему все же пришлось запихнуть в себя один резиновый на вкус хот-дог, но второй он изловчился незаметно выбросить в ближайшую урну. Как ни странно, его вовсе не тошнило. Зато обжигающий черный кофе, который Натаниэль никогда прежде не пробовал, неожиданно взбодрил его, помог прийти в чувства. После кофе на него навалилось необыкновенное хладнокровие, он понял, что сможет перетерпеть еще день в компании близнецов, как бы ни тянулось время, потому что точно знал: рано или поздно они вернут его в Эвермор, он больше не был им нужен. За этим первым завтраком последовал второй. Ночь, полная трудов, видимо пробудила в Малкольмах здоровый голод, и, когда к десяти утра выбор мест, где можно подкрепиться, стал разнообразнее, они провели еще пару часов за неспешной трапезой в ресторане на верхнем этаже какой-то высотки. Натаниэль следовал за близнецами безучастно и безропотно, словно все происходящее вокруг не имело к нему отношения — впрочем, почти так оно и было, с тем же успехом Лола могла таскать с собой в сумке декоративную собачку. Натаниэль никогда толком не пытался представлять, чем занимается отец и его подчиненные вне стен их дома в Балтиморе, но два дня, проведенные один на один с Малкольмами, перечеркивали самые невероятные предположения, какие только могли прийти ему в голову. Кровавое, чудовищное убийство, совершенное Лолой между шопингом в молле, утренним посещением спа в шикарном отеле и всем тем, чем они занимались на второй день пребывания в Кливленде — это были, в том числе, просмотр бейсбольного матча и приобретение пары бутылок красного вина, каждая стоимостью в несколько сотен долларов, — как будто ничем не выделялось из этих обычных, повседневных дел. Натаниэлю же случившееся представлялось одновременно размытым, лихорадочным сном и намеренной издевкой со стороны Лолы. После обеда, когда они наконец двинулись в обратный путь, Натаниэль чувствовал себя даже более разбитым, чем утром, когда смрад от смеси сырости и горячей крови еще забивал ему ноздри. В дороге он снова провалился в тревожное забытье, а очнувшись, увидел, что сбывается худший его страх — Ромеро как раз заезжал на задний двор их дома. Они приехали в Балтимор. Но не успел Натаниэль всерьез испугаться, как Малкольмы торопливо выскочили из машины и скрылись в доме, прихватив с собой пакеты с покупками, наваленные на холодильные ящики. Натаниэля Ромеро запер в машине, но вернулся уже через десять минут, и они вновь отправились в путь, на этот раз вдвоем. Облегчение накатило на него вместе со сном. Возможно, он и не заснул вовсе, а потерял сознание, не выдержав под конец груза переживаний последних суток. Пришел в себя Натаниэль, когда Ромеро распахнул заднюю дверь «шевроле», и его, свернувшегося во сне клубком, обдало порывом холодного ночного ветра. Натаниэль сам спрыгнул с подножки, но, сделав пару неверных шагов по направлению к Гнезду, обернулся: Ромеро, неподвижный, словно статуя, смотрел ему вслед. Его смуглое лицо с орлиным носом и большими темно-карими глазами (в полутьме их цвет было не различить, но Натаниэль знал, что они такие), так не походившее на лицо его сестры, застыло скорбной маской. — За что? — тихо спросил Натаниэль. Как-то отрешенно он осознавал, что не слышит в собственном голосе ни слез, ни мольбы. Это был голос чужого человека, которым он никогда не был. Монотонный и твердый. Ромеро неслышно вздохнул. — Porque eres tú. На этом они расстались.

***

Натаниэль возвращался в общежитие с неведомым прежде чувством: к дверям из темного тонированного стекла его тянуло, будто пугающая, но незаметно ставшая привычной тишина коридоров Гнезда обещала ему передышку, какое-никакое убежище — нечто похожее он испытывал, когда мама запирала его в его детской спальне в Балтиморе, в месте ни капли не безопасном, но изученном до каждой трещинки в побелке потолка, каждой скрипучей половицы. Автоматические двери, плавно сомкнувшиеся за его спиной — непрочный, тонкий барьер — показались ему в ту минуту такими надежными… Он вытащил из-под футболки книгу. Видно было, что читали ее много раз, или, как минимум, часто держали в руках: мягкая обложка обтрепалась, на форзаце осталось пятнышко от кофе. Натаниэль еще раз прочитал название — «Гарри Поттер и Тайная комната». Он не чувствовал в себе сил встречаться с Кевином и Рико. К потасовке на тренировке два дня назад это не имело никакого отношения — о ней Натаниэль даже не вспоминал, но, если эти двое еще не спят (первый час ночи не считался в Гнезде поздним), он не представлял, как превозмочь себя и ответить на вопросы, которыми они обязательно его засыплют. Кроме того, его мучила жажда, а разжиться водой проще всего было в общем холодильнике в гостиной. Туда Натаниэль и отправился. Убирая книгу в карман ветровки, он подумал, что при первой же возможности надо будет сунуть в мусор всю одежду, которую ему дала Лола. В гостиной он застал сцену, уже виденную им раньше, но, как и в первый раз, год назад, повергшую его в ступор. Верхний свет не горел, включены были только два напольных светильника — их хватало, чтобы хорошо видеть все происходящее в помещении, но недостаточно, чтобы свет пробивался в коридор сквозь щели двери. Вороны полным составом набились в гостиную, заняв диваны, кресла и высокие барные стулья, кто-то, по-турецки скрестив ноги, сидел на гарнитуре в уголке кухни, а кто-то просто устроился на ковре. Новым было то, что мебель в центре гостиной раздвинули, освободив место в центре, где вокруг круглого журнального столика на снятых с дивана и кресел декоративных подушках сидели пятеро: Тоби Уоллес, Николь Фернандес, Дагги, Кори Робинс и Чед Уоткинс. Все они сосредоточенно смотрели то на игральные карты, которые крепко сжимали в пальцах, то на стол, где в особом порядке были разложены карты. Натаниэль замер у двери, успев поймать ее в последний момент, чтобы в натянутой тишине гостиной, где каждый азартно наблюдал за пятеркой в центре, она не щелкнула, закрываясь, и не выдала его присутствия. — Пс! Сюда! Приложив указательный палец к губам, Натаниэлю помахала Хизер. Она сидела к выходу ближе всех, в тени, пристроив голову на подлокотник диванчика. Вивиан, которая — видимо, по праву старшей — расположилась на диване, рассеянно накручивала на палец прядку волос на затылке Хит. Ноги Вивиан сложила на колени Чарли, устроившемуся посередине; в руках Норвуд держал блокнот на кольцах. Оба увлеченно наблюдали за игрой. Третьим на диване сидел Генри Паркер и, кажется, спал — Натаниэль не мог придумать другого объяснения тому, что обычно колючий и мрачный Паркер вдруг размяк и безмятежно сложил голову на плечо Чарли. Натаниэль на цыпочках прокрался к Хит, и она усадила его рядом с собой, обняв за живот и устроив подбородок у него на плече. — Что они делают? — как можно тише прошептал Натаниэль, когда соседи перестали сердито на них коситься. — Покер! — выдохнула Хит ему на ухо. — Я не знала до сегодня. Играют всю ночь, ставка — позиция на финальном матче. — Что?! — изумился Натаниэль, и тут же со всех сторон на него зашипели, а Вивиан, наклонившись, больно щелкнула по уху. Он вжал голову в плечи. Но любопытство пересилило, поэтому через несколько минут он снова спросил: — Они составляют планы игры, исходя из того, кто лучше играет в покер? — Да! Но только для финала. Это что-то типа турнира. Норвуд все записывает, составляет таблицу со стратегией матча и относит Мастеру. Тот может что-то поменять, да и на самой игре мало ли что пойдет не так, но, оказывается, вот так оно и работает. — Но это же… — Знаю! Но это традиция! Вивиан сказала, без этого перед игрой никакого адреналина. Угадай, кто лучше всех играет. — Батлер? — Ага. Ви говорит, Норвуд не хочет его ставить, он что-то «устал» в последнее время, но, если ему сегодня повезет, деваться будет некуда. — Это безумие… — Натаниэль ошеломленно покачал головой. — И не говори. Но Генри это все вроде как не нравится. — То-то он дрыхнет! Они прыснули, и на этот раз, кроме грозного шипения со всех сторон, заработали еще и несколько злобных взглядов, а щелчок в ухо получила Хит (потому что Натаниэль предусмотрительно накрыл уши ладонями). Он думал, что рано или поздно уснет от усталости, но игра увлекла его, несмотря на то, что правил Натаниэль не знал, а комментировать действия сменявшихся в течение ночи игроков так, чтобы никому не помешать, Хизер не могла. Даже жжение и боль от многочисленных синяков притупились, пока Хит обнимала его. Как она и предсказывала, одним из лучших оказался Батлер. Да и вообще, самыми поднаторевшими в покере Воронами, как это ни странно, были те, кто и на поле отличался лучшими навыками и выносливостью — связь, причину которой Натаниэль так и не смог себе объяснить. Через несколько дней он остался один в опустевшем Эверморе и вечером забрался в тренерский кабинет, чтобы посмотреть прямой эфир финального матча. Хотя сумасшедшая и строго секретная традиция Воронов играть в покер на свои потенциальные шансы блеснуть в финале отвлекла Натаниэля от ужасной поездки в Кливленд и зловещих слов Ромеро «Потому что это ты», вскоре воспоминания вновь захватили его. Игру на большом телевизоре Мастера он смотрел почти без интереса и почему-то не удивился, когда Берти Батлер на экране проигнорировал открытую Николь, находившуюся на более удобной позиции, и сокрушительно промазал, бросив мяч чуть ли не на три метра дальше ворот. В последние две секунды матча Батлер лишил Воронов шанса на победу. Но Натаниэлю показалось, будто сам он откуда-то знал, что именно так все и произойдет. Может, потому, что Норвуд хорошо изучил свою команду, и редко его предчувствия оказывались ошибочными? Что ж, это говорило лишь о том, что беспечнейшей глупостью было проигрывать в карты свое место на игре. Натаниэль усмехнулся, представив, как отреагировал бы Кевин, узнай он обо всем. Он подумал, что взрослые все-таки странные существа — и Лола с ее причудами, и Мастер, считавший, что у Воронов нет от него тайн. Еще он подумал: можно ли считать взрослыми самих Воронов? Но этот вопрос поставил его в тупик, и он решил больше не тратить на это время.