Поножовщина

Они снова шли через третий этаж. Кевин смотрел в затылок Рико — он опустил голову, сведенные плечи поднимались и опускались в такт частому дыханию, но шаг был твердый, как будто Рико старался пробить подошвами пол и, может быть, провалиться вниз прежде, чем они дойдут. У самого Кевина все тело будто одеревенело, он и сам не понимал, как продолжает идти — но металлический стук трости Мастера за спиной заставлял его двигаться вперед. Вот показался и тоннель-переход на стадион — двери распахнуты, а вокруг ни души. — Сэр! Стук трости оборвался, и Кевин тоже остановился против воли. Рико впереди продолжал идти, но когда Кевин попытался окликнуть его, то понял, что не может выдавить из себя ни звука — пропал голос. — Чем еще я могу быть вам полезен? — прохладно, но с ноткой раздражения в голосе, не ускользнувшей от Кевина, отозвался Мастер. Кевин украдкой опустил голову и скосил взгляд в сторону, но увидеть смог только, что дверь, мимо которой они прошли — вторая и последняя из всех в этом коридоре, — была открыта. Сразу он этого не заметил, боясь посмотреть куда угодно, кроме спины Рико. — Прошу прощения, мне нужно, чтобы охрана пропустила четверых моих людей. Они уже ждут. И снова, будто не по своей воле, но движимый не страхом, а каким-то другим то ли чувством, то ли чутьем, ругая сам себя на чем свет стоит, Кевин очень осторожно вывернул шею насколько получилось и заглянул в открытую дверь. Этот момент и ответ Мастера разделил один миг или, может, несколько секунд, и, может, поэтому Кевин не успел закричать, а может, виной тому был пропавший голос… но он запомнил это на всю жизнь, и годы спустя, когда он перестал думать не только о самом этом воспоминании, но и том, что где-то в его памяти такое воспоминание хранится, оно порой вставало у него перед внутренним взором само по себе, без всякой на то причины или намека, поднимая из глубин памяти другие, составившие целые годы его жизни, подобно камню, баламутящему стоячие воды и поднимающему со дна ил, песок и мелкую гальку; и пускай не самое страшное, но первое, и оттого самое мощное, оно, бывало, на недели лишало его сна. Его прошиб холодный пот. По темному паркету в комнате текла кровь. Густая жидкость понемногу заполняла щели между деревянными плашками, растекаясь в стороны от центра большого пятна — там лежали два тела лицами вниз, черные костюмы, черные туфли, черные волосы. У высокого узкого окна, расположенного напротив входа, стояли двое мужчин: один — спиной к ним, он, казалось, глядит в окно, на которое налипал мокрый снег, а второй — лицом, в руке, которой он загораживал первого, шипела рация. Он посмотрел вниз и тронул человека у окна за плечо. Кевин проследил за его взглядом: кровь достигла их обуви, и оба сделали пару шагов в сторону, ближе к стене. Кевин успел разглядеть лицо человека у окна — это был Ичиро Морияма, которому он кланялся несколько минут назад. Как и тогда, точно так же, как смотрел на Рико, он невозмутимо оглянулся на трупы у своих ног… а что случилось потом, Кевин так и не узнал. — Вы уже хозяйничаете здесь, — раздался ответ Мастера, — разве я как-то могу вам помешать? Кевин опустил глаза и теперь снова смотрел прямо перед собой. Рико стоял один перед тоннелем, ведущим на стадион, слепо уставившись в пол у себя под ногами… Над рабочим столом в кабинете Мастера висела картина, это была японская гравюра, изображающая ясный морозный день — полная противоположность бушевавшей сегодняшним вечером снежной буре. Это, конечно, была копия, причем увеличенная: высота картины составляла не меньше полутора метров, а гравюры такими не бывают. В самом кабинете все лампы были погашены, и единственным источником света был ослепительный, как во время матча, стадион, вид на который открывался за панорамным стеклом, служащим кабинету одной из стен. Картина, как луна, отражала этот свет и казалась здесь лишней. Но Кевин был рад ей, он рассматривал картину, пока за спиной не щелкнул замок. Раздался резкий, короткий свист, за ним — тошнотворный звук удара о человеческое тело и высокий, полный удивления и боли вздох. Рико упал на колени, схватившись за живот, из его глаз брызнули слезы. Не сказав ни слова и не позволив объясниться им, Мастер ударил Рико тростью с такой силой, что у него вышибло дух: он хватал ртом воздух и давился слезами — они ручьями лились из его покрасневших глаз. Мастер размахнулся снова, и следующий удар пришелся на спину. Набалдашник трости мелькнул у Кевина перед самым носом, он отшатнулся, потерял равновесие и упал назад, когда холодное дуновение воздуха взъерошило ему волосы; он почти почувствовал удар на кончике своего носа. Рико закашлялся, он уже не стоял на коленях, а лежал на боку, скрючившись, но даже не подняв рук, чтобы закрыть голову — он все еще задыхался. А Мастер наносил удар за ударом, и вот железный вороний клюв уже порвал на Рико футболку и рассек кожу на плече, а на ногах и на той части спины, где футболка задралась чуть не до самых лопаток, наливались красные пятна. Сначала Рико еще вздрагивал и тонко всхлипывал, то хватаясь за горло, то пытаясь закрыть ладонями искривленный рот, но потом обмяк и просто лежал, как в обмороке, пока Мастер снова и снова резким взмахом поднимал над головой трость и опускал ее вниз, на его тело. Кевин застыл в ужасе, не зная, что ему делать. Броситься к Рико было все равно что прыгнуть головой в мясорубку. Бежать? Позвать кого-то? Но звать было некого: он обязан был хранить секреты Рико и его семьи от всех, да и в Эверморе не было никого, кто мог бы ему помочь! — только Ичиро Морияма, который, по всей видимости, недавно хладнокровно приказал убить двоих человек, и его отец, который был еще худшим вариантом. Но, на самом деле, все эти мысли пронеслись у Кевина в голове позже — в тот миг, когда Мастер в последний раз поднял трость и, взявшись за набалдашник, стукнул ею об пол. Кевин только теперь поднял на тренера глаза. В первую секунду он не узнал человека перед собой — в бело-зеленоватом цвете лица, в почти идеально круглых провалах глаз, в сжатых тонких губах, выражавших не как всегда неудовольствие или раздражение, а будто бы страшную боль, отразилось что-то звериное, лишенное осмысленности, бешеное — больше всего сейчас Мастер походил на животное, доведенное до слепого бешенства. Кевин завалился на спину, ударившись об пол локтями. Пришла его очередь. Мастер наклонился и поставил его на колени, подтянув с пола за ворот футболки. Кевин снова хотел закричать или хотя бы прошептать что-нибудь — в голове билось жалобное: «Пожалуйста!», но у него зуб на зуб не попадал. Он не смел отвести глаз от лица Мастера, искаженного страшной гримасой. А тот отпустил его футболку и выпрямился во весь рост — тогда Кевин, как привязанная на ниточки кукла, поднял вверх подбородок. Стало так тихо, что Кевин услышал собственное мелкое, захлебывающееся дыхание; Рико, наоборот, редко и хрипло вздыхал. Глаза щипало, и, кажется, по виску даже стекла слезинка, но Кевин боялся сморгнуть. Боль во всем теле от напряжения, резь в глазах, к горлу подкатывал ком, челюсти сводило, еще чуть-чуть и в груди что-то разорвется, и от ужаса ожидания у него вырвется жалкое, сухое рыдание… Но вот Мастер поднял руку и с размаху ударил Кевина по щеке. От пощечины у него вмиг онемела половина лица, а боль наступила лишь через несколько секунд. Кевин упал на бок, прикрывая руками голову… но больше ничего не произошло — Мастер вышел из кабинета, с грохотом закрыв за собой дверь. Кевин открыл глаза, прямо перед ними оказались сильно выпирающие под кожей от середины спины до самой шеи позвоночные косточки — так высоко задралась на Рико майка. Он согнулся и упирался теперь носом в колени. Поверх старых желтоватых синяков на его спине разливались новые — перпендикулярно линии позвоночника. Кевин зачем-то поднял руку и почти коснулся одной, но вдруг заметил, что грудь Рико не двигается: он не дышал. Кевин опрометью бросился к двери — у него кружилась голова, из-за чего по дороге он пару раз чуть не упал — и изо всех сил налег на нее, но кабинет, несомненно, был заперт на ключ. И сколько бы он ни кричал — предательский голос вернулся, — на зов никто не отозвался… На четвереньках — иначе у него просто не получалось двигаться по прямой линии — Кевин подполз к Рико. Он позвал друга по имени, но добился лишь того, что у него от страха застучали зубы. Рука тряслась, когда Кевин отбросил назад налипшую на лицо Рико челку. Из носа — по щеке и шее на мраморный пол — у того текла кровь, да так сильно, что набралась уже небольшая лужица. Кевина замутило. Перед глазами, накладываясь на бледное в красных разводах лицо Рико, стояла картинка другой лужи крови и двух тел, у тех людей тоже были черные волосы… — Рико? — позвал Кевин во второй раз. Ему показалось, что он просто пискнул что-то невнятное, но тут Рико моргнул. Кевин шарахнулся в сторону, и от разом обрушившегося облегчения его стошнило прямо под письменный стол. Когда он снова смог посмотреть на Рико, тот лежал в прежней позе. Он не плакал, но взгляд был пустым, устремленным на гладкие плиты на полу. Кевин подполз ближе и одернул на нем футболку. Потом сел рядом и переложил голову Рико себе на колено, потому что кровь из носа продолжала сочиться, попадая ему в горло, и Рико время от времени приходилось отплевываться. Он делал это безразлично, не пытаясь сесть или хотя бы лечь иначе. Кевин даже не мог понять, сломано у него что-нибудь или нет. — Он меня помнит, как думаешь? — скрипуче спросил Рико через несколько минут. Он имел в виду Ичиро. — Конечно. — С чего ты так решил? — Ну, у него ведь нет деменции там или… — То есть, он помнит, что я есть. И все. Окно. Рация. Небрежные несколько шагов в сторону — чтобы не замочить ботинок. Кевин поежился. Он решил, что, когда этот день кончится, он постарается забыть о нем навсегда, будто его никогда и не было. — Может, это к лучшему? — Что именно? — Рико даже обратил к нему свое красно-белое, как червовая игральная карта, лицо. Кевин заметил, что под глазом у него наливается немаленький синяк. — Они ведь… не очень хорошие люди. Они делают, ну, много чего… А мы играем в экси. И Мастер. Он ведь тоже не общается… с ними. И он… — Заткнись, — перебил его Рико и попытался сесть. Кевин придержал его за плечи, когда он сильно накренился вперед, жмурясь от боли. — Ладно. — И я, и ты, мы просто его проект. И мы «играем в экси», потому что он так решил. — Нет. — Чт… — Я играю в экси, потому что хочу, — на этот раз Кевин не дал ему договорить: — И мы станем лучшими игроками, потому что хотим этого. Я всегда буду играть в экси. Рико ухмыльнулся, отхаркнул еще немного крови. Потом он все-таки наклонился к Кевину и толкнул его лбом в лоб. — Ты играешь в экси, потому что я так хочу, — проговорил он так, словно поведал какую-то непоколебимую истину. — Правда? — прошептал Кевин. Он никогда не спорил: знал, насколько это безнадежно, — но сейчас просто не мог удержаться. Он понял все почти сразу, как попал в Эвермор. Ему не уйти отсюда по своей воле, ему не играть в другой команде, не слушать другого тренера, не дружить ни с кем, кроме Рико, еще много, очень много лет. Он стал чем-то вроде полезного сувенира, оставленного Мастеру его матерью после смерти, и чем-то вроде щенка, подаренного Рико Мастером. Веснински только притворялся тупицей. Он был прав: ни разу за почти пять лет Мастер не обратился к Кевину напрямую, он оставался дополнением к Рико, должен был стоять рядом и слушать. И только одного Кевин до сих пор не мог понять: имеет ли он право играть со своим напарником на равных? А стать однажды лучше? Он тайком тренировался по ночам, соблюдал диету и учился лучше. Он вел дневник всех игр, которые ему удавалось посмотреть, он даже осмеливался иногда задавать Воронам вопросы! Он собирался однажды доказать всем, что чего-то стоит. А отказываться от экси не собрался никогда. Рико всегда получал что хотел и только одно ограничивало его: слово Мастера. Но и оно не распространялось далеко; Кевин давно заметил, что воспитание Рико сводилось к двум вещам: экси и строжайшему запрету даже пытаться узнать что-то о родителях или старшем брате; оба эти пункта Рико соблюдал и тренировался на износ, и хотя порой его заносило, он держал рот на замке — на глазах у Мастера. Но в другое время он только и делал что болтал о своей семье: в основном, жадно вспоминал что-то из далекого детства или пересказывал истории, которые слышал о «мистере Морияма» от Воронов: о постройке Эвермора, о спонсорстве, о том, что иногда он приходит посмотреть игру… Но было и еще кое-что — что-то, о чем Мастер сам посчитал нужным ему рассказать: об иерархии, о семьях и династиях, о постоянной опасности и почему во время переезда из отцовского дома в Эвермор за Рико следом прибыла толпа охранников в черной униформе (Рико тогда было около пяти, и он мало что понимал, но Мастер объяснил ему все в красках). Иногда Кевин думал, что Рико, наверное, считает себя кем-то вроде принца, на которого король-отец возложил важную задачу — играть в экси, играть в экси лучше всех, играть в экси насмерть; иначе трудно было объяснить особенно агрессивный стиль игры, который проявлялся у него уже сейчас. Мама, когда была жива, говорила, что Рико будет непросто учиться у своего дяди, и порой Кевину казалось, что он понимает своего лучшего друга, но бывало, ужасно хотел спросить его: «Ну а что еще?!» — Я всегда думал, что это решает Мастер. — Я вырасту и стану капитаном, — сказал Рико упрямо, хотя как раз против этого Кевин нисколько не возражал. — Номером Один. Рико кивнул. — Но это нечестно, — продолжил Кевин, — почему Мастер не… — Побил тебя тоже? — закончил Рико его мысль. — Не знаю. Может, он решил, что это моя задача следить за Веснински? А не твоя. — Мы напарники. Ты Первый, а я Второй. — И что? Кевин поднялся и взял со стола серебряный нож для писем с гравировкой в виде раскинувшего крылья ворона на рукоятке. Он закатал рукав футболки, сжал покрепче зубы и с нажимом провел лезвием по плечу. Оно оказалось таким острым, что сначала Кевин ничего не почувствовал, но потом стало так ужасно больно, что он выронил нож, а тот со звоном откатился в сторону Рико. Порез — обидно — получился маленький, всего пара сантиметров. Рико поднял ножик: — Мне теперь тоже такой надо сделать или как? — Нет, — ответил Кевин. — У тебя такой уже есть, — он опустил рукав и указал на полоску подсыхающей крови у Рико на плече — след острого вороньего клюва. — Ха, — кажется, Рико одобрил его идею. — А неплохо. Больше он ничего не сказал. Они переползли к стеклу и смотрели сверху на то, как проходит рождественский банкет. «А торта не было», — заметил в какой-то момент Рико, но все остальное время они молчали, пока человечки на стадионе группами не ушли с поля, а потом один за другим не погасли огни. Когда стало совсем темно, отворилась дверь кабинета. Рико давно уснул у него на плече, и поэтому Кевину стоило немалых усилий повернуться на звук как можно аккуратнее. — Привет, Саму, — поздоровался Кевин. На пороге стоял высокий мужчина с орлиным носом и темным ежиком волос, в руках у него была большая красная аптечка. Медик зажег верхний свет, и Рико заворочался во сне. — Давно тут? — Самуил обошел диванчик, за которым они сидели, и присел перед мальчиками на корточки. — Не знаю. Да. Мне не нужна помощь! — добавил Кевин, когда Саму потянулся сначала к его щеке. Но врач всего лишь протянул ему емкость со льдом, завернутую в полотенце. Только приложив ее к лицу, Кевин осознал, как больно горела пощечина все это время. — Это уже не слишком поможет, зато приятно, — ободряюще сказал Саму. — Спасибо. — Рико, просыпайся, tío! Подлатаем тебя. Нос цел? — Саму… — тихо позвал Кевин, пока Рико приходил в себя. — А? — Почему ты никогда не задаешь вопросов? — Я как мадам Помфри! — весело ответил он, стирая кровь со щек и подбородка Рико остро пахнущей антисептиком ваткой. — Читал «Гарри Поттера»? — Нет. — Это бомба! Эпохальная книжонка, говорю тебе. — Но видя, что такой ответ Кевина не удовлетворил, командный врач сказал уже серьезно: — Мое дело ставить вас на ноги, вот и все, даже если тебе это пока не понятно. Знаешь, на моем месте мог быть кто-нибудь и похуже, — добавил он, подмигнув, но и тут Кевин его не понял. — Эй, Рико, не спать! Дьявол, тут нужна капельница.

***

Ночь и весь следующий день они провели в кабинете Самуила. Тот ничего не объяснил им, кроме того, что таков был прямой приказ Мастера. У Рико распух и заплыл левый глаз, а от уголка рта к виску протянулась тонкая царапинка, но Саму уверил его, что шрама не останется. У Кевина была прикушена щека и сосуды полопались в глазу, но отек на пострадавшей половине лица был небольшой и к вечеру даже немного спал. До утра он просидел на больничной койке, закутавшись в простыню, слушая, как сопит во сне Рико и пялясь в окно медблока, выходившее на ту же сторону, что и окна общежития. В жилых комнатах всегда было темно, как если бы там вовсе не было окон, потому что каменный карниз выступал над первым этажом здания так далеко и нависал так низко, что солнце почти не проникало внутрь — зато в ясные ночи вдали всегда были видны звезды. В этот раз прямоугольник окна был темен и слеп, и Кевину все казалось, что мира за стенами Эвермора не существует — об этом напоминали только завывания зимнего ветра снаружи. Около семи часов Саму проводил их на вечернюю тренировку до мужской раздевалки. — Что с вами стряслось? — первым делом спросил Чарли, когда они безуспешно попытались прокрасться к своим шкафчикам незамеченными. Другие Вороны разом обернулись на его голос. Кто-то даже выронил на пол тяжелые краги. Кевин и Рико переглянулись. — Подрались, — раздался позади мальчишеский голос. Кевин сразу заметил, как стремительно краснеет шея у Рико. Инстинктивно захотелось пригнуться, чтобы не попасть под горячую руку, но Кевин и думать обо всем этом забыл, когда обернулся и увидел, что бровь у Веснински картинно рассечена, а от переносицы до самой линии роста рыжих волос тянется бурая ссадина. Рико, кажется, испытывал те же эмоции, потому что лицо у него изумленно вытянулось, а руки сжимать в кулаки он перестал. — Из-за чего это? — полюбопытствовал кто-то со смешком. — Подрались и все, — преспокойно отозвался Веснински и, протиснувшись межу ними, прошествовал прямо к своему шкафчику под недоумевающими взглядами команды. Кевин внимательно посмотрел на него. Веснински говорил и двигался как-то самую малость иначе, чем обычно, но что именно не так, Кевин понять не мог. Появился из ниоткуда и так легко наврал Норвуду… Но капитан прикрикнул на них: — Пошевеливайтесь! — И разгадку странного превращения Веснински пришлось отложить. Рико всю тренировку, во время которой никто не подал виду, что накануне произошло нечто из ряда вон выходящее, собирался после устроить Веснински допрос с пристрастием, но уснул, едва доковыляв до кровати, даже прежде, чем Кевин успел включить в комнате свет. Тогда он не стал трогать выключатель и только заставил Рико перевернуться на спину прямо во сне, а затем накрыл его половинкой покрывала, которую кое-как удалось из-под него вытянуть. Закончив, Кевин перевел взгляд на Веснински — тот сидел на своей кровати, болтая ногой, и наблюдал за ним. Эта ночь, в отличие от прошлой, была лунная, и Веснински вполне просматривался в темноте — он напоминал серого призрака с блестящими глазами. — Ты пойдешь на стадион? — неожиданно прошептал он. — Да. — Я с тобой. — А вот это уже был не вопрос. Кевин хотел возразить, но ему тоже кое-что было интересно. — Где ты был? — спросил он, садясь на свою кровать. Теперь они с Веснински глядели друг на друга из разных углов комнаты. — Не знаю. — Как это? — Я был со своим дядей. Мы ходили на охоту. Но я не знаю, где, я не видел ни одного дорожного знака. — И ты не додумался спросить? — Я спросил, но он не ответил. — Он не хочет, чтобы ты рассказал об этом нам? — Да. Кевин пытался понять, врет он или нет, но как тут поймешь? Что бы Веснински ни говорил, он произносил это одинаковым тоном, как волнистый попугайчик. И почему-то некоторые считали это милым. Но Кевин только уверялся со временем в том, что Веснински просто прикидывается. — Откуда у тебя эта царапина? — Мы охотились, — повторил Веснински. — На тебя напал зверь? — с сомнением спросил Кевин. — Нет, — тот угрюмо шмыгнул носом, — я упал. Кевин тихо рассмеялся, но скоро ему пришлось прикусить язык, потому что Рико заворочался на своей постели. — Что, погнался за белкой? — Не совсем. — И тут Веснински вдруг тоже улыбнулся: Кевин понял это, потому что расслышал его тихий несмелый смешок. Получалось так, что по неизвестным причинам Веснински позволили не только уехать из Эвермора, но и пропустить половину тренировочного дня. И сам Мастер ни словом, ни делом не дал понять, что он в чем-то провинился. Это оставалось самой большой загадкой. Кевин вдруг вспомнил картину, открывшуюся им в том переходе. Ичиро Морияма держал Веснински за руку — как себя не убеждай, им это не привиделось. Что бы это могло значить? Кевин почти физически ощущал, как у него пухнут мозги. Еще около получаса они прождали, пока все звуки в общежитии не затихли, а потом пробрались обратно в раздевалки. Свет на стадионе снова горел, как и каждую ночь, кроме вчерашней. Когда они вынесли на поле снаряды, Кевин отложил клюшку и ткнул пальцем в башенки вставленных друг в друга конусов. — Бери сколько сможешь и ставь, как я, — велел он. С минуту они расставляли конусы. Веснински сосредоточенно повторял за ним и слушался, когда Кевин, прикинув на глаз расстояние, командовал: «Правее! Ближе! А этот поставь подальше!» Когда все было готово, он сказал: — А теперь… — Кевин, подожди. — Веснински, всем больше нравится, когда ты молчишь! — Кевин не собирался тратить время ночной тренировки на разговоры. — Это быстро. — Тот глядел на него своими голубыми глазищами — от этого всегда было немного неуютно, но сейчас дело обстояло особенно неприятно: раньше Кевин практически никогда не оставался с Веснински один на один. — Что такое? — Помнишь, Рико давно сказал, что ты считаешь, что… — О боже… — закатил глаза Кевин. — …есть кто-то, кто играет в экси лучше всех в мире? Я сначала думал, что он имел в виду Генри. Паркера. Но он говорил про твою маму, да? Про Кейли Дэй. Кевина будто ударили под дых. — Что ты сказал? — Ты играешь в экси из-за твоей мамы? — Веснински было не остановить. — Вы играли вместе, когда она была жива, да? Моей маме не нравилось, что я играю, — он стал разглядывать свои руки. — Но она не запрещала мне! Так что это нестрашно. Я решил, что останусь тут, с вами, и стану лучшим игроком. Как ты. А ты станешь, как твоя мама. — Он замолчал. — Моей мамы тоже больше нет. — Плечи Веснински поникли, а Кевину в какой раз за последние дни стало страшно больно, причем он не понимал, в какой части его тела родилась эта боль — болело везде и сразу. Он вздохнул. — Нет, где-то она есть, но это не имеет значения, — договорил Веснински. — Чего? — Для всех будет лучше, если она сумеет вроде как... потеряться. Чтобы ее нельзя было найти. Мне дядя Стюарт рассказал. А мама умеет прятаться, я всегда проигрывал ей в прятки. — Вы играли в прятки? — зачем-то спросил Кевин. Его как оглушило, он даже ненадолго забыл, где находится и что вообще происходит. — Играли, — Веснински кивнул. — Иногда целыми днями. Никто, кроме мамы не мог меня найти, как бы они ни старались. — Возможно, твой дядя тебе соврал, — безжалостно заметил Кевин. — Возможно, ее уже убили. Она предала семью Морияма, да? После такого… — Нет, — Веснински сверкнул глазами. На Кевина будто повеяло холодком. Он уже пожалел о своих словах, но был поражен и зол, что Веснински так запросто заговорил о его собственной маме, как будто действительно мог понять, что чувствует он, Кевин, и как он по ней на самом деле скучает, и потому не захотел забрать свои слова назад. Да он и успел бы — Веснински очень серьезно сказал: — А если ты прав, если дядя соврал, я отомщу им за маму, когда вырасту. Отомщу им всем. У Кевина по спине поползли мурашки. Он невольно глянул в сторону приоткрытых ворот, за которыми — через раздевалки и коридор — спали Вороны, спал Рико. — Всем? — Да. — Ясно, — Кевин постарался придать своему голосу твердость, — тогда лучше не трепись об этом на каждом углу. — И не буду. — И мне тоже… не стоило тебе мне рассказывать, — Кевин неловко запустил пальцы в волосы. Он чувствовал, что Веснински по какой-то неведомой причине доверил ему большой секрет. — Но ты же мой друг. Кевин удивленно посмотрел на него. Веснински уже не пялился и невинно хлопал глазами. Будто ничего странного не произошло. — Друг… — пробормотал Кевин. — Так я прав? — Насчет моей мамы? Не говори о ней больше. Бери клюшку, и пойдем. Веснински шел за ним след в след. Кевин специально прислушался: звук их шагов совпадал. Это не было страшно, но все же он точно знал, что ему не нравится терять Веснински из поля зрения. Они надели шлемы, и Кевин высыпал мячики из корзины. — Технику ты знаешь. Давай. Не закончим, пока не выбьешь сто конусов подряд. — И все-таки я угадал, Кевин, — сказал Веснински, вставая в позицию. — Я знаю. — Работаем! — отрезал он. — Раз ты пережил сегодняшний день, пора достать тебе номер. Нейт. — Да, тренер! — Веснински ударил по мячу.