Поножовщина

Фукуи, Япония

Стоял погожий майский день, когда во время обеда за столик молодого аспиранта университета Фукуи подсела студентка третьего курса Кейли Дэй. Мать Кейли всегда говорила о ней, как об очень амбициозной девочке, а души не чаявший в единственной дочери мистер Дэй с теплотой называл Кейли то «рисковой», то «бедовой», — все зависело от причины, по которой она заставляла отца схватиться за сердце. Родители с самого ее детства догадывались, что Кейли уготована необычная судьба, и в конце концов оказались правы. Вот уже много месяцев Кейли издалека наблюдала за Тэцудзи Морияма и теперь решилась встретиться с ним лицом к лицу. Она поднялась на веранду кафе, где он по своему обыкновению обедал в одиночестве, без приглашения уселась напротив и через стол протянула ему густо исписанный мелким почерком бумажный листок. Вид у нее был такой решительный, что Тэцудзи не успел задуматься, как обнаружил, что его руки отложили палочки и взяли листок. Написано было по-английски, бумага стала мягкой и шершавой от множества прикосновений, в верхнем правом углу стояла подпись: «Кейли Дэй». Внимательный глаз Тэцудзи мгновенно распознал в мелких строчках и аккуратных, детальных рисунках четкую систему. Он обстоятельно изучил листок с обеих сторон. Тэцудзи не нужно было смотреть на нее, чтобы почувствовать, как девушка, помешавшая его трапезе, следит за бумажкой в его руках, словно на ней написаны коды мирового ядерного оружия. Она явно не боялась, что он низко оценит ее идеи. Наоборот, она делала ему одолжение, и Тэцудзи сразу понял это. Он закончил читать и сказал по-японски: — У этого может быть потенциал. Девушка восприняла его реплику по-своему. На прекрасном японском она ответила: — Я пока не взялась перевести с английского. На нем проще думается. Тэцудзи отнесся к ней с пониманием: он сам родился в Америке и большую часть жизни прожил в Нью-Йорке, хоть и назвать этот город «домом» язык у него не поворачивался. Кейли продолжала: — И да, у этого есть потенциал. А у Вас — возможности его реализовать. Тэцудзи коротко поджал губы. — Много ли я теперь могу. Она поставила ладони на стол и подалась вперед: — Возможно, даже больше, чем раньше. На вкус Тэцудзи, привлекательной ее назвать было нельзя. Мощный, почти мужской подбородок, прямой нос, густые черные брови, как два строгих росчерка, над желто-зелеными глазами, — волевые, фактурные черты, прекрасные по отдельности, на ее лице вступали друг с другом в противостояние, как столкнувшиеся свинцовые пули, сведшие на нет страшную красоту друг друга. Впрочем, Тэцудзи никогда особенно не интересовали женщины, ему было все равно, миловидна она или нет, однако он увидел в этой смелой девушке нечто такое, что заставило его задуматься. Кейли Дэй определенно знала себе цену. А Тэцудзи Морияма хватило короткого разговора, чтобы оценить ее куда выше, чем она сама при всей своей юной самоуверенности могла допустить. Беспрецедентное событие. Он слегка откинулся на спинку мягкого диванчика и погладил набалдашник новой, сделанной на заказ трости. Сломанная в трех местах нога неприятно пульсировала уже несколько минут — ровно с того момента, как Тэцудзи осознал, чем именно так подробно исписан врученный ему бумажный листок. Он не обращал внимания. Пластины удалили не так давно, он привык к постоянной боли. — Говорите, мисс Дэй, — сказал он по-английски. — Возможно, еще немного, и вы сумеете меня заинтересовать. Не прошло и десяти лет, как эпидемия экси охватила весь земной шар. Тэцудзи Морияма вернулся в Штаты, но и помыслить не мог, что ему дадут столько свободы. Старший брат Кенго, недавно перенявший бразды правления после кончины их отца, призвал его к себе и объявил, что их с Кейли маленькая затея отныне будет работать на благо семьи. Тэцудзи не возражал, да и выбора ему не предоставили. В ответ на полную покорность судьбе, он получил в свое распоряжение неслыханную сумму и собственную команду — Воронов, в честь Кейли*. Она прислала ему письмо со словами признательности, суховатое — в ее обычной манере, — но искреннее. В последних строчках Кейли признавалась, что ждет ребенка. Никому, кроме Тэцудзи, она не назвала имени будущего отца, и попросила до поры до времени оставить это в секрете. Вероятнее всего, Кейли нуждалась в том, чтобы разделить с кем-то свою тайну, ведь знать, что самостоятельно рассказать сыну о его отце ей не доведется, в те годы она никак не могла. В ответном письме Тэцудзи великодушно пообещал мальчику место в его команде. Он удивился, почувствовав острый укол в груди, когда стало известно об ее безвременной гибели. А встретив у дверей Эвермора осиротевшего сына Кейли, испытал разочарование. На лице восьмилетнего Кевина читалось глубокое, осмысленное во всей его непоправимости горе, и тренер Тэцудзи понял: мальчик никогда не оправится. Все изменилось, когда Кевин вышел на поле. Прошло несколько лет с тех пор, как Тэцудзи лично наблюдал за его игрой: вечно в разъездах, Кейли всюду брала сына с собой, — и за это время Кевин расцвел. У него был талант его матери. Но Кевину знать об этом было не обязательно. «Потенциала» было вполне достаточно. С самого начала его Вороны были лучшими. Успех имел свою цену, но тренер Тэцудзи никогда не считал себя жестоким. Жестокость проистекает из несправедливости. Он же всего-навсего любил порядок, и очень скоро понял, как добиться желаемого. Воля — вот, что вносит разлад в идеальную систему, вот, что сеет хаос. Его игрокам она была ни к чему. Таков был простой контракт каждого, кто прошел через руки Мастера Воронов. Он не вешал замков на клетки своих птиц, не подрезал им крылья — они сами покорно вверяли ему свои жизни в обмен на небо, которые он один был способен им подарить.