In search of yourself

      Джисон с трудом разлепил тяжёлые веки. Перед глазами мутным пятном маячил белый потолок, а в нос внезапно ударил запах стерильности, спирта и так называемый запах лекарств — смесь из непонятно чего, но точно лечебного и больничного. Да, благоухало определённо по больничному.       Стоп.       Когда Джисон успел оказаться в больнице?       Он приподнялся на кровати, и его тут же повело: голова кружилась, перед глазами маячили звёздочки, а в грудь змеей заползла шипящая тревога. Джисон принялся вертеть головой в попытке сфокусироваться хоть на чем-нибудь и вспомнить, как он здесь оказался. Но лоб простелило нестерпимой болью, и Джисон зажмурился, чувствуя, как к горлу подкатила тошнота. Хан откинулся обратно на подушку, едва коснувшись пальцами места, что болело и пульсировало под пластырем. С трудом сглотнув, Джисон вновь приоткрыл веки и заметил кнопку для вызова медсестры. Он быстро нажал на неё и закрыл глаза, борясь с болью и тошнотой.       Не прошло и минуты, как в палату влетели медсестра и врач, принявшиеся хлопотать над Джисоном. Следующие полчаса или час, или может целый день прошли для Джисона как в тумане: ему задавали какие-то вопросы, мерзко светили фонариком в глаза и что-то кололи в вену, но все это смешалось в поток размытых и мало связанных между собой событий. В следующий раз он очнулся ближе к вечеру, когда голубое небо за окном приятно отливало фиолетовым. Голову больше не стреляло, да и мысли немного прояснились.       Да, теперь он точно понимал, что находится в больнице. Палата была одноместной, светлой. Рядом с его кроватью стояли какие-то приборы и капельница. На столике стакан с водой. Ни цветов, ни фруктов, вообще ничего, что могло бы хотя бы как-то намекнуть на то, что о Джисоне кто-то беспокоится. Джисон задумчиво разгладил одеяло. В груди неприятно кольнула обида. Неужели он действительно никому не нужен?       Джисон закусил губу и посмотрел в окно. Голова его прояснилась, но в ней была какая-то до ужаса звенящая пустота. Его не волновало, как он здесь оказался и почему он в таком состоянии, будто для него это было привычным делом, но при этом Джисон осознал одну леденящую душу вещь: если брать его жизнь в общем и целом — он совершенно ничего не помнит. Будто только родился на свет, имея за плечами не двадцать с лишним, — если судить по рукам — лет, а лишь несколько месяцев в утробе матери.       Собственная амнезия пугала до темных пятен перед глазами, но ещё больше его страшило то, что, возможно, ему даже нечего вспоминать. А если он был бандитом? А если все его родные погибли в аварии, в которой выжил только он один, и теперь он беспросветно одинок? А если…       Его мрачные мысли прервала бесшумно приоткрывшаяся дверь и замаячившая голова медсестры в щели. Шмыгнув в палату, она вновь принялась за различного рода манипуляции над Джисоном.       — Скоро придёт доктор Пак и еще раз Вас осмотрит, — предупредила она, улыбнувшись. Джисон ответил нервной улыбкой и подготовился задавать доктору Паку все волнующие его вопросы.       — Амнезия, в Вашей ситуации, — дело совершенно нормальное. Еще бы, у Вас такое сотрясение! — успокаивал Джисона доктор Пак — невысокий приятный мужчина лет сорока в прямоугольных очках. Вопросы Джисона обрушились на него лавиной, которую он смог уверенно пережить, отвечая на всё с мягкой и успокаивающей улыбкой. — Главное, что Вы помните своё имя, — продолжал Пак, — а остальное всё само вспомниться совсем скоро. Правда, с документами у Вас что-то неладное, но ничего, потом с этим разберетесь. На вздернутую бровь Джисона и нервный смешок доктор Пак, белозубо улыбнувшись, ответил: — Я думаю, Вам не стоит об этом беспокоиться прямо сейчас. Если сопротивляетесь отдыху, то лучше подумайте о молодом человеке, что привёз Вас сюда и третий день рвется к Вам в палату.       — О парне? — Джисон даже сел на постели.       — Ох, не стоит резких движений, — предупредил его доктор Пак, мягко подталкивая лечь обратно. — Да, о парне, о господине Ли, если я ничего не путаю.       Замешательство Джисона сменилось радостью. Кем бы ни был господин Ли, важно то, что он волнуется за Джисона, а это значит, что он, Хан Джисон, всё ещё кому-то нужен на этой чертовой планете!       — А он сейчас здесь? Если да, то не могли бы Вы его позвать? — с надеждой в голосе спросил Джисон, чувствуя, как радостно колотится сердце.       К счастью, доктор Пак не смог отказать, увидев как в потухших глазах Джисона наконец загорелась надежда. Он разрешил господину Ли, который, как оказывается, дежурил в коридоре больницы с утра до вечера, словно ополоумевший, пройти в палату и поговорить с Джисоном, который деловито поправлял челку не первой свежести, жалея, что не может посмотреться в зеркало, всё же хотелось предстать перед господином Ли в лучше виде из тех, что на данный момент возможен.       Джисон принял полулежачее положение, стреляя глазами в дверь и кусая губу. Он всё гадал: кто такой господин Ли и сможет ли он помочь Джисону вспомнить всё, что случилось с ним до того, как он очнулся в стенах одной из больниц Сеула? Сеула же? Он вообще в Сеуле живёт?...       Дверь приоткрылась медленно, но фигура прошмыгнула в палату быстро, остановившись у порога и не смея проходить дальше. Перед Джисоном предстал парень, на вид лет двадцати пяти, в строгом сером костюме, начищенных ботинках и с очень подтянутой фигурой. На шее затянут галстук, в руках черный кожаный портфель, а в глазах, кажется, все демоны мира. Физиономия его застыла каменной маской, мрачной и серьёзной.       Кстати о лице. Бледную кожу острыми ножами прорезали скулы. Четкая линия подбородка, прямой нос, густые тёмные брови, сдвинутые к переносице. Красивейшей формы губы плотно сжаты. И глаза, чёрные как дёготь, какие-то подозрительно кошачьи, полные непередаваемого… удивления и неверия. Вошедший смотрел на Джисона так, будто не верил в то, что он на самом деле существует.       — Эм, здравствуйте, э-э, господин Ли? — неловко пробубнил Джисон, откашлявшись. Пришелец ничего не ответил, сверля в Джисоне глазами дырку.       А потом господин Ли вдруг сорвался с места и быстрыми шагами преодолел расстояние от двери до кровати. Джисону интуитивно захотелось сжаться, глядя пусть и на очень красивую, но грозно надвигающуюся на него фигуру. Господин Ли быстро щёлкнул застежками на своём портфеле, достал оттуда какую-то книжку — как выяснилось позже, томик манхвы — и в мрачном молчании протянул Джисону.       Хан дрожащими руками принял её и решил посмотреть на обложку, чтобы понять, что за чтиво ему вручили. Глаза его в ужасе и шоке расширились, и взгляд застыл, впечатавшись, но не в название, а в то, что было нарисовано на книге.       Со светлой обложки на него глядел… Он сам.              

***

      Минхо потянулся в компьютерном кресле. Тело его затекло от непрерывного сидения в одной позе, так что теперь каждая косточка хрустела, и каждая мышца в наслаждении растягивалась, наконец-то придя в движение. Рабочая пятница подходила к концу.       Знакомьтесь, это Ли Минхо. Ему двадцать пять, три года назад он окончил университет и теперь работает на своего лучшего друга в одной из компаний Сеула. Пусть высшее образование ему в жизни так и не пригодилось, зато друг в беде не оставил, с радостью устроив к себе. Бан Кристофер Чан — тот самый лучший друг — восстанавливал в Корее бизнес своего деда, который стал угасать после того, как дедушка отошел от дел, а почти вся семья Банов переехала в Австралию. Вернувшись на родину, Чан принялся заново отстраивать семейное дело, расширяя его возможности и границы. В целом, всё шло очень даже неплохо, и Минхо был не последним человеком, способствующим процветанию компании.       Вообще, жизнь Минхо не баловала, но попусту и не мучила. Стабильный доход, квартирка, пусть и скромная и съёмная, но явно лучше, чем ничего, машина, три кота. Что ещё, спрашивается, нужно для счастья? Но, тем не менее, Минхо себя счастливым мог назвать с натяжкой. Человек же становится удовлетворённым своей жизнью только после того, как разберётся со всеми потребностями из пирамиды Маслоу, так ведь?       Каждый день Минхо засиживался на работе допоздна, переделывал все дела и опережал все графики с лихвой. Приходил домой, кормил своих пушистых деток и поскорее заваливался спать. Работал даже в выходные, а если Чан чуть ли не метлой принимался выгонять его из офиса, принимался бродить по многолюдным улицам Сеула, теряясь в толпе, или стирал ноги о беговую дорожку в тренажерном зале, или тянул друзей по магазинам или в бар.       Всё, что угодно лишь бы не быть дома. Всё, что угодно лишь бы не встречаться лицом к лицу с тишиной пустой квартиры. Всё, что угодно, лишь бы не съедающее его душу одиночество.       Кроме котов, единственное, что помогало Минхо отвлечься от мрачных мыслей, стоило ему оказаться одному — это его любимая манхва. Вообще, раньше он подобным не увлекался — всё аниме да дорамы смотрел, но однажды утром приметил взглядом на рабочем столе Феликса красивую обложку.       — Что это? — кивнул Минхо в сторону загадочной книженции.       Феликс, что стоял у принтера и усиленно делал копии для Минхо, обернулся и лучезарно улыбнулся.       — Это? Моя новая любимая манхва!       — Не знал, что ты таким увлекаешься, — хмыкнул Минхо, засунув руки в карманы строгих брюк.       — Честно, я тоже не знал. А потом наткнулся на эту и так втянулся — за уши не оторвать!       И вправду. Прочитав все вышедшие тома, Минхо был согласен на все сто, даже двести процентов, что манхва просто огонь! В тот день Феликс предложил ему найти в Интернете первый том и попробовать прочитать, мол, штука закачаешься. И Минхо, который только недавно досмотрел аниме и теперь был в поисках чего-то нового, решил, а почему бы и не попробовать не только смотреть, но и читать? Сожрав за одну ночь первые три тома и придя на работу выглядящим как зомби из «Ходячих» или из первых частей «Резидента», Минхо твёрдо решил пойти после работы в книжный и закупить всё оставшиеся печатные версии этой манхвы.        «Смерть длиною в жизнь» — так называлась любимая манхва не только Феликса, но уже и Минхо.       Сюжет вертелся вокруг двадцатитрехлетнего парня по имени Хан Джисон, родителей которого убили мафиози, а на него самого охотились, потому что он был единственным человеком, знавшим какой-то Очень Страшный Секрет главного злодея, но что это за секрет, читатели, конечно же, понятия не имели. Спасаясь от людей мафиози, Джисон путешествовал по всему миру, встречал новых друзей и наживал очередных врагов. В общем-то, сюжет стандартный, но было в нём что-то цепляющее. Сам Джисон казался не персонажем, а простым, обычным парнем, другом для читателя, на которого во всём хочется равняться. Он остроумно шутил даже в самых сложных ситуациях, помогал нуждающимся, фирменно улыбался одним уголком губ, ошибался, грустил, плакал, а в свободное от побегов время писал песни. А ещё он был живым. Настоящим, живым человеком! Минхо это до безумия восхищало. Он преклонялся перед мастерством автора манхвы, а в Джисоне видел близкого и родного человека, иногда воображая, как бы он себя вёл, встретившись с подобным парнем в жизни.       Эта манхва стала для Минхо не просто чтивом, она стала очень важной частичкой его жизни и его самого. Она скрашивала одиночество Минхо, и заставляла его чувствовать себя живым.       Новые главы выходили каждую субботу, и поэтому Минхо с особым удовольствием ждал выходных. Он скупил все печатные тома и ждал, когда же выйдут новые, а продолжение манхвы читал на сайте.       Ли принялся крутиться в кресле, предвкушая завтрашнее чтение. Последняя глава закончилась на очень неожиданном повороте, и Минхо всю неделю раздумывал над тем, каким будет следующий шаг Джисона. Иногда он чувствовал себя подростком, что с головой уходит в фэнтезийный мир, забывая о реальном, но при этом Минхо не мог корить себя за эту маленькую слабость, дарящую ему столько счастья.       — Ты чего такой довольный? — спросил у Минхо замаячивший на горизонте Чанбин с кипой документов в руках.       — Так сегодня же пятница! — усмехнулся Минхо, тушуясь. А когда понял, что документы в руках у Чанбина предназначены для него, поменялся в лице и страдальчески простонал. — Забери их туда, откуда притаранил.       — Да, наконец-то выходные, — Чанбин смачно приземлил стопку документов на стол Минхо, проигнорировав скорее приказ, нежели просьбу друга, и принялся хрустеть пальцами. — О! Завтра новая глава «Смерти»! Ух, чует моя душа, в ней будет настоящее мясо. — И кровожадно усмехнулся, потирая руки.       Минхо и Феликс умудрились подсадить всех друзей в радиусе километра на «Смерть длиною в жизнь». Теперь и Чанбин с Хёнджином, живущие вместе, тонули в стопках томов манхвы, и Чонин с Сынмином в обеденный перерыв читали новые главы, а старые обсуждали и обсасывали в тысячный раз, и даже Бан Чан, как только у него появлялось время, брал в руки телефон и открывал Нэвэр. Вот таким вот образом в считанные недели занятые взрослые дяди превратились в фанатеющих мальчишек, которые душу готовы продать за значок или плакат с любимым персонажем.       К слову, о плакатах. Стены квартиры Минхо с минималистичным дизайном, но заваленной приколами для котов, украшали распечатанные фреймы манхвы с красивым лицом Джисона в самых различных ситуациях. Он прикрепил их рядом с кроватью, чтобы ночью, просыпаясь от кошмаров, видеть лицо Джисона и представлять, будто он не один в этом огромном мире.       — Слушай, — вдруг заговорил Чанбин, — а ты вообще видел, чтобы хён сегодня выходил из своего кабинета? — он указал себе за спину большим пальцем, имея в виду дверь в кабинет Чана.       Минхо замотал головой и нахмурился.       — Опять завалил себя делами, бедняга, — закачал головой Чанбин. — Надо бы проверить живой он там вообще или как.       — Я схожу, проверю, — сказал Минхо, вставая со стула. — Мне всё равно надо немного размяться прежде, чем браться за эту малышку, — и стрельнул глазами в кипу, что приволок Чанбин.       Чанбин усмехнулся и, махнув рукой, пригласил Минхо пройти первым.       — Земля вызывает Бан Кристофера Чана, — стучась в дверь, проговорил Минхо. И тишина была ему ответом.       Минхо нахмурился сильнее и нажал на ручку двери. Та, само собой, не поддалась. Минхо уже достал телефон из кармана, чтобы попытаться дозвониться до Чана, но дверной замок щёлкнул, и в щели между дверью и косяком показалось виновато улыбающееся лицо Чана.       — О-о-о, Минхо? Ты что-то хотел? — вид Чана доверия не внушал: под глазами темные круги, кожа бледнее, чем обычно, а улыбка нервная, губы неестественно дергаются.       — Угу, проверить хотел, не начал ли ты подтухать. — Минхо скрестил руки на груди, а в его взгляде проскользнуло раздражение, связанное с тем, что весь облик Чана буквально кричал о том, что его обладатель вновь не спал прошлой ночью, работая и не жалея самого себя.       — А-а-а, — понимающе протянул Чан и усмехнулся. — Не волнуйся, со мной всё хорошо, просто навалилось работы… — он на пару секунд завис, а потом, наконец, сделал шаг назад и распахнул дверь пошире. — Входи.       Минхо зашёл в кабинет Чана и по-хозяйски плюхнулся в одно из кресел, что стояли рядом со столом Чана, который был завален документами. Чан устало потер переносицу и медленно зашагал к своему месту.       — Хён, — начал Минхо, заложив руки за голову.       — Я сам всё знаю, — мягко осадил его Чан и потянулся к очередным листкам бумаги, оказавшись в своем компьютерном кресле. — Скажи всё, что ты думаешь по этому поводу не мне, а тем нашим партнёрам, что не доверяют электронному документообороту и заставляют меня просматривать и подписывать всё вручную. — Он деловито принялся выравнивать небольшую стопку документов.       Минхо закатил глаза.       — Хён, ты не маленький, сам разберёшься, что тебе выбирать — сон или работу. — Он потянулся и зевнул. — Мне до этого дела нет. — Минхо размял шею. — Но, я не позволю тебе пропустить наши сегодняшние посиделки в баре с парнями, понял?       Чан усмехнулся и закивал.       — Как скажешь, большой босс.       Минхо встал с места и посмотрел на Чана сверху вниз.       — Вот так-то. В девять будь готов, или мы с Чанбином протараним твою дверь той стопкой макулатуры, что он приволок ко мне на стол. — Минхо развернулся на пятках и вышел из кабинета, стуча по полу каблуками ботинок.       Чан закатил глаза, иногда его друг был просто невыносим.       К девяти Чан, конечно же, готов не был. Но Минхо не вправе был его осуждать: сам сидел в небоскрёбах бумаг, проклиная партнёров с закостеневшими мозгами, отрицающими технический прогресс. В чём проблема пользоваться благами цивилизации, компьютером, электронными документами и прочими прелестями, черт подери?       Краем глаза Минхо заметил приземляющийся на его стол чужой зад. Сынмин деловито пристроился на краешке, скрестив руки на груди.       — Ну? — вздёрнув бровь, спросил он.       Минхо уронил голову на руки.       — А сам не видишь? — ядовито поинтересовался Минхо.       — Слушай, хён, давай, бросай всё это, работа никуда не убежит. Чанбин-хён в качестве тяжелой артиллерии пошёл выковыривать Чана-хёна из его залу… м-м-м, из его кабинета, но это не значит, что я буду с тобой возиться. Ты был основоположником нашей пятничной традиции, а значит тебе всё это и расхлёбывать, поэтому давай, поднимай зад и пойдем.       Минхо вздохнул. В словах Сынмина была доля истины. Ну как доля, она чистой воды истиной и являлась. К чёрту работу. Пора отдохнуть.       Чанбин усердно очищал фисташку от скорлупы.       — Хёнджин-и, открой рот, — весело попросил он, покончив с зелёным орешком.       Хёнджин повернулся к Чанбину со стаканом в руке и, не задумываясь, открыл рот. А когда летевшая в его рот фисташка не достигла пункта назначения, приземлившись ему на пиджак, Хёнджин не выдержал и расхохотался. Чанбин надул губы и принялся чистить следующий орешек, наблюдая за тем, как Хван ловко хватает пальцами фисташку, закатившуюся в сгиб его локтя, и закидывает в рот.       — Готовься, Хёнджин, я буду бросать до победного, — предупредил Чанбин, сжимая фисташку в кулаке, чтобы расколоть скорлупку.       — Предлагаю сделать ставки, с какого раза он попадёт, — хмыкнул Сынмин.       — Десять бросков, — с плеча Чана отозвался нехило поплывший Феликс.       — Ты высокого мнения о нашем хёне, — пьяненько хихикнул Чонин, поймав оскорблённый и уязвлённый взгляд Чанбина. — Ставлю на двадцать.       — Хён? — полуобернулся к Чану Хёнджин, намекая на его ставку.       — Я пас, — поднял свободную руку Чан, а потом поймал губами трубочку.       — А ты Минхо-хён? — Феликс обратился к Минхо, который всем своим существом олицетворял один из семи смертных грехов — уныние, лежа подбородком на стойке и сверля взглядом свою пустую рюмку.       — Семнадцать, — меланхолично отозвался он, а Чанбин фыркнул.       У Минхо было две стадии опьянения: во время первой он превращался в унылую серую и депрессивную массу, проклинал весь мир и с тоской смотрел в пустоту, сожалея о том, что вообще родился на этот свет. Но шот-другой, и трагическое выражение покидало лицо Минхо, правда после этого, в лучших традициях жанра, он обнаруживал себя танцующим на чьём-то столе. Хорошо танцующим, к слову, но наутро от мыслей о том, как он великолепен и пластичен, легче не становилось, а хихикающий и бомбардирующие их общий с парнями чат видосами горячего танца Минхо Хёнджин и Чанбин ещё и добавляли головной боли.       — Знаете, — сосредоточенный на процессе Чанбин отвлёкся, чтобы перевести дух и почистить очередную, уже седьмую, фисташку. Хёнджин облегчённо закрыл рот, а потом глотнул своего пойла. — Нашей компании, я имею в виду той, что состоит из нас семерых, не хватает кого-нибудь типа Джисона из «Смерти длиною в жизнь», — скорлупа сдалась под напором сильных пальцев Чанбина и треснула, — он бы веселил Минхо-хёна, пока тот в своей эмо-фазе, а потом они бы вместе танцевали на столах. — Седьмая фисташка тоже не попала в цель, красиво пролетев выше рта Хёнджина, как фанера над Парижем, и смачно взрезавшись Чану в нос. Все разразились смехом, Чанбин цокнул языком. Но потом парни дружно закивали, соглашаясь с последними словами Со.       — Да, нам бы вообще такой человек как Джисон пригодился, — задумчиво протянул Сынмин. — Он будто бы тот самый кусочек пазла, которого нам всем не хватает. Каждому из нас есть чему у него поучиться.       Парни разрознено закивали. Они все безумно любили друг друга и дорожили. Каждый из них понимал, они уже давно больше, чем просто друзья. С того самого дня, как Чан собрал их, таких разных, под своим крылом и обеспечил их работой в своей компании, они сразу стали друг для друга поддержкой и опорой. Они стали друг для друга семьёй. Но всем им порой казалось, что жизнь будто бы проходит мимо: то уезжает на том поезде в метро, в который не успел запрыгнуть, то проезжает мимо на такси и машет ручкой. А Джисон, нарисованный на электронных страницах или напечатанный на глянцевой бумаге, вкушал жизнь как сочный фрукт, и каждая капля фруктового сока попадала ему в рот. Он жадно глотал ее, вбирал в себя каждой клеточкой тела. Он сам был жизнью — яркой, разносторонней. Он был тем, кого порой боишься, но ещё больше ты его, как и жизнь, боишься потерять. У него было то, чего так не хватало этим семерым парням — чувство того, что в этой жизни главный он, а не Бог, Вселенная или что там прячется наверху?       Когда десятая фисташка внезапно и совершенно неожиданно влетела пулей в рот Хёнджина, вся барная стойка взорвалась бурей эмоций, но счастливее всех, конечно же, был Чанбин, соскочивший со своего стула и принявшийся радостно издавать неподлежащие распознаванию человеческим слухом звуки. Хёнджин даже прожевать бедную фисташку как следует не смог, от смеха чуть не рухнув со стула. И лишь Чонин с Сынмином расстроенно качали головами, с ужасом ожидая какой напиток на их деньги закажет выигравший Феликс, не сомневаясь в том, что друг, по жизни добрейший и милейший, но подшофе — тот ещё дьяволёнок, сделает всё, чтобы их разорить. Минхо и ухом не повёл, лишь поморщился, когда его друзья как бешеные начали скакать рядом с барной стойкой, поражённые меткостью Чанбина. А с тем учетом, сколько в Чанбине уже было алкоголя, это было не просто удивление, это был ахуй, как минимум, вселенского масштаба.       Остаток вечера прошёл по накатанной. Минхо, как и всегда, очень сопротивлялся, на уговоры Чана слезть с барной стойки, как впрочем сопротивлялись и Феликс, Чанбин и Хёнджин, что уже по двадцатому кругу пели какую-то песню в караоке, что располагалось в этом же баре. Из всех его подопечных прилично себя вели только Сынмин и Чонин, принявшиеся играть в шашки на барной стойке крышками от пива (Чонин проиграл Сынмину все партии). Когда все бунтующие наконец были запиханы в два такси, Чан вздохнул спокойно. Но недолго продлилось его умиротворение: когда все, кроме Минхо, были развезены по домам, находящимся к счастью в одном районе, и одно такси со спокойной душой уехало, Ли вдруг заявил, что ехать дальше они никак не могут, потому что его тошнит. Тогда пришлось экстренно останавливаться в каких-то закоулках около мусорок, и вытаскивать Минхо из машины, чтобы потом за чистку салона платить не пришлось. Пока Минхо проклинал весь мир за мусорными баками, избавляясь от излишков алкоголя и еды в своем организме, Чан жалел, что не курит. Потому что, кто ещё кроме сигареты, мог бы составить ему компанию в этом Богом забытом уголке Сеула?       — Пойдем до дома пешком, — мрачно предложил появившийся из-за мусорок Минхо. Правда предложение это звучало скорее как угроза, пусть и лицо его не выражало ровным счетом ничего.       Чан прикинул, где они примерно находятся. Они жили в одном доме, буквально в соседних квартирах, поэтому Чан имел возможность проконтролировать доставку Минхо точно до дверей его места жительства в целости и сохранности. Если он правильно всё понимал, то до их дома минут пятнадцать-двадцать пешком, поэтому он, выдержав тяжёлый взгляд Минхо, всё же решил рискнуть и отпустить такси. В конце концов, он за весь вечер выпил лишь один алкогольный коктейль, а Минхо немножко протрезвел после того, как потёрся рядом с мусорками, так что у них есть все шансы добраться до дома без приключений. Ну, так думал Чан, пока они не прошли метров десять и не услышали глухие удары, чьи-то негромкие разговоры и более громкие стоны боли.       Идти на шум не казалось Чану хорошей идеей, но игнорировать стоны и задушенные всхрипы тоже было невозможно. Они с Минхо переглянулись, и второй решительно направился в сторону шумящих. Чан потянул Минхо за рукав, тихо сказав: — Давай сначала я схожу в разведку, а потом, если что, ты мне поможешь с обезвреживанием.       Выражение лица Минхо говорило красноречивее слов, что его такой план, мягко скажем, не устраивал. Всклокоченный Минхо с всё ещё не до конца протрезвевшей головой рвался в бой. Чан втянул носом воздух и с силой потянул Минхо на себя.       — Минхо, там может быть опасно, — с нажимом произнёс Чан.       — Да что ты говоришь! — в полный голос ответил ему Минхо, закатив глаза. Чудо, что его не услышали.       — Я не хочу, чтобы ты пострадал, — твёрдо, глядя прямо в глаза. Минхо от такого Чана даже на секунду опешил. — Поэтому я сам со всем разберусь. — Он втолкнул Минхо подальше в проулок, а сам бесшумно зашагал к источникам звуков, которых явно было больше, чем один или два.       Несмотря на то, что в ту секунду Минхо захлестнула не просто злость, а настоящая праведная ярость, удаляющаяся спина Чана в свете фонарного столба, заставила какие-то странные трепет и восхищение забушевать в нем. В этот момент Минхо в очередной раз убедился, почему именно этот человек его лучший друг. И именно, потому что Чан всё еще был его лучшим другом, и Минхо хотел, чтобы Чан оставался таковым еще долгие годы, Ли ускорил шаг и быстро его настиг. Поймав по-матерински недовольный взгляд Чана, который сразу же одной рукой преградил Минхо путь, а указательный палец другой поднёс к своим губам, умоляя не издавать друга лишних звуков, чтобы не привлекать внимания, Минхо всё же тормознул. Но взрыв хохота и приглушённый стон боли за углом заставили Минхо резко зашагать вперед, игнорируя шлагбаум в виде руки Чана. Бан удручённо вздохнул, тихо выругался себе под нос, и дёрнув Минхо в очередной раз за вечер за рукав, отпихнул его в бок, сам зайдя за угол первым.       Перед глазами его предстала не самая приятная картина: трое мужчин в весьма приличных костюмах глумились над лежащим на асфальте нечто, что когда-то было человеком, а теперь скорее напоминало залитую кровью тряпку. Судя по всему, парень скрючился на земле, явно находясь на грани жизни и смерти. К своему неудовольствию, спиной Чан почувствовал присутствие Минхо — он правда боялся, что с Ли может что-нибудь случится, поэтому искренне раздражался поведению Минхо: тот артачился и не давал себя пусть не защитить, но хотя бы отгородить от лишних травм и побоев. Но прежде, чем Чан успел шикнуть на непослушного Минхо, он ощутил обжигающие, хищные взгляды направленные на них с Минхо. Только сейчас Чан понял, что сглупил, выйдя из их укрытия в темном проулке за кирпичной стеной одного из домов.       — Эй, вы, — нетрезвый Минхо, судя по всему, решил, что ситуация, в которую они влипли, до прозаики скучная, и поэтому ему стоит подлить масла в огонь. — А вы в курсе, что трое на одного — это нечестно?       Чан еле сдержал истерический смешок, Минхо звучал сейчас как герой какого-нибудь дешевого или не очень боевичка. Тоже Ван Дам тут нашёлся. Но мерзкая ухмылка одного из мужчин стёрла с лица Чана проступающее нервное веселье и заставила всё его тело, каждую мышцу, каждую клеточку напрячься.       Вдруг Чан осознал одну неприятную вещь: они с Минхо — две добычи, загнанные хищником в ловушку, из которой выхода нет. В голове разом загудел пчелиный улей: мысли жужжали в унисон, перебивая или заглушая одна другую. А если всё это подстава, и парню, лежащему на земле, не нужна помощь, и он лишь один из актёров этого маленького кружка самодеятельности? Но зачем разыгрывать всё это представление, если можно просто нагнать нетрезвых парней в темноте ночи и ткнуть ножом в бок, пока большой Сеул спит? С другой стороны, как можно думать, что человек, уже харкающийся кровью на асфальт, с этими бесами заодно? Как не стыдно, а, Бан Чан?       Все эти мысли не меньше чем со скоростью света пронеслись у Чана в голове, для которого миллисекунды растянулись на века, пока один из мужчин, продолжая мерзко ухмыляться, бросил окурок себе под ноги, затушил его носком ботинка, а потом вальяжной походкой направился к ним с Минхо.       — Минхо, если что — беги, — шепнул другу Чан, приготавливаясь к бою. Он начал расстегивать сковывающее движения пальто и пиджак под ним, не отрывая взгляда от приближающегося мужчины, который всё так же опасно молчал.       — Жалко, что с нами Феликса нет, нам бы сейчас очень пригодились его навыки, — флегматично отметил Минхо, проигнорировав слова Чана (гадёныш), и принялся разминать шею. Губы его всё пытались расползтись в улыбке: происходящее явно веселило Ли.       Тишина давила. Мужчины хранили молчание, хищно скалясь, и лишь ветер гудел где-то наверху, да лежащий на земле постанывал от боли и кашлял. Но вдруг он начал смеяться.       — Забавный ты, пиздец, — извергая хрипы, ткнул пальцем в Минхо парень, крючащийся на земле. Минхо даже вскинул бровь.       Эти слова не остались без внимания трёх жутких господ. Они все повернулись на звук севшего голоса и в унисон усмехнулись, мол, неужели этот мусор ещё может издавать нечто человекоподобное? А потом один из них пнул парня в бок.       Насилие не должно порождать насилие, всю жизнь твердил себе Чан. Но когда видишь, как на твоих глазах пинают лежащего, израненного и главное, беззащитного человека, всё, что было выстроено в голове годами, летит к чертям, кровь в венах закипает, а в голову ударяет чёрная, жгучая ярость.       Минхо с Чаном переглянулись. Злость и остатки алкоголя помогли им подняться до неведанных ранее высот и почувствовать себя теми самыми непобедимыми парнями из старых американских боевиков. Секундное замешательство мужчин сыграло Чану и Минхо на руку — они атаковали первыми.       Не стоит говорить о том, что противостояние их больше походило на поход навозного жука на танк. И Чан, и Минхо, несмотря на все отягчающие их разум мелочи, типа алкоголя и перекосившей лицо ярости, сразу отметили развитую мускулатуру мужчин, а ещё нечто подозрительно похожее на кобуру, под полами пиджаков.       Они явно не только хорошо дрались, но и имели при себе оружие. Лезть на них с кулаками — чистой воды самоубийство. Именно так бы думал Чан, если бы сейчас самозабвенно не прописывал удар в скулу одному из мужиков.       Алкоголь, жалость, злость, сочувствие и вселенская несправедливость — гремучая смесь, бьющая в голову и дурманящая, порой, не меньше, а то и посильнее наркотиков. Минхо чувствовал себя неуязвимым, каким то странно воодушевлённым и очень и очень разъярённым. Ему казалось, что кровь в его жилах — горячая лава, что извергается из него хлёстким ударом на того мужика, что стоял слева и только что пинал беднягу на асфальте. Наверное, кулак, летящий прямо Минхо в живот и оскал его оппонента охладили бы Ли и спустили его с небес на Землю, но мужчина как-то внезапно исчез из поля зрения Минхо. Ну, или точнее упал, потому что кто-то сбил его с ног одним чётким ударом.       — Что? Остался ещё порох в пороховнице? — выдал опьянённый всем происходящим и собственным гневом Минхо и даже хмыкнул, протягивая руку парню на земле.       Тот утёр рукавом льющуюся из носа кровь, не поднимая лица, а потом ухватился за ладонь Минхо своими окровавленными пальцами, давя на лице ухмылку.       — Есть такое, — с улыбкой в голосе отозвался он.       На секунду, когда их руки соприкоснулись мир вдруг замер, а планета перестала вращаться, но стоило парню подняться на ноги, а одному из мужчин попытаться повалить Минхо, как шум драки вернул всё на круги своя, и сердце принялось бешено колотиться о грудную клетку, гоняя по венам адреналин вместо крови.       Странно, думал Минхо, понимая, что сейчас его повалят на влажный октябрьский асфальт и изобьют. Странно, что всё происходящее не вызывает у него ни капли страха, лишь гнев в нём раздувает ноздри, словно взбесившаяся лошадь, а желание отомстить за парня, которого отхлестали будь здоров трое мощных мужиков, плясало в нём явно не «Лебединое озеро». Минхо хотелось крови, Минхо хотелось смять чужую плоть, разломать чужие кости, превратив их в кашу, хотелось обнажить всю силу злости, ненависти, бурливших в нём. Он будто озверел, потерял контроль, отдал бразды правления чувствам, которые словно терпеливые, но изголодавшиеся хищники, до того тихо ждали в тени, а теперь обрели свободу под покровом ночи.       У Чана всё получалось в общем-то очень даже неплохо, если не брать в расчёт один маленький нюанс: его, лежащего на земле, избивали. И он лишь молился Богу о том, чтобы Минхо додумался убежать, вызвать полицию и скорую, а лучше заодно и труповозку, потому что плывущее перед глазами пространство ничего хорошего Чану не предвещало.       Глупо это, наверное, сгинуть вот так, защищая незнакомца, в подворотне. Ну или не сгинуть. Вполне возможно, что от боли Чан просто сгущает краски. Наверное, он бы отключился, если бы не мысли о Минхо, маячащие на периферии. Чан должен его защитить. Любой ценой. Он попытался подняться, но очередной удар под дых заставил закашляться и вновь распластаться по асфальту в сгустках крови.       — Безмозглые ублюдки помешали нашему веселью, — выплюнул мужчина даже не на корейском, продолжая усердно колотить ни в чём неповинного Чана.       Минхо, на которого только что многообещающе с перекошенной физиономией летел один из, не ожидал того, что и этот вдруг внезапно окажется на земле в нокауте, пока парень, которому он несколько секунд назад помог подняться на ноги, будет тяжело дыша и покачиваясь, стремиться к третьему мужчине. Обрывки мыслей не складывались в голове Минхо во что-то адекватное и, честно признаться, он вообще потерял нить происходящих событий. Но ему, собственно, и не до этого было, потому что взгляд его наткнулся на почти что бездыханное тело Чана.       Внутри у Минхо всё мигом покрылось коркой льда. Только не это…       Он почувствовал, как рассыпается на осколки, а боль обжигает холодом изнутри. Блять, только сейчас Минхо понял, что он натворил. Полез заступиться за незнакомца в переулке и втянул во всё это Чана, и Чан же теперь страдает, лёжа на земле и захлёбываясь собственной кровью. Расплачивается за ошибки и вправду безмозглого друга.       Наверное, Минхо бы рассеялся по ветру, если бы праведная, бушующая словно Тихий океан в шторм, ярость в очередной раз не ударила бы ему в мозг и не заставила сорваться с места.       — АХ ТЫ, ДЕРЬМА КУСО… — с кулаками бросился на мужика Минхо, готовый буквально взорваться, но прежде, чем его костяшки вмазались в грубую кожу щетинистой щеки, третий мужик тоже был отправлен в нокаут великолепным ударом ноги.       Мозг перестал успевать за действиями, что творило тело. Минхо не понимал, как он додумался помочь Чану подняться на ноги, а потом услышав надрывное: «Побежали» от того, кого они, собственно, спасали, смог сорваться с места, таща на себе полуживого друга.       Он очнулся лишь тогда, когда Чан, сползающий по стене его квартиры, хрипло спросил:       — Ну что? Все живы?       Минхо усмехнулся. Как они добрались до квартиры он не помнил. Будут ли их теперь преследовать эти жуткие мужчины в чёрных костюмах, он не знал. Но это не было важно. Важно было то, что сейчас, в данный момент, вот именно в эту секунду он жив. Еще важнее было то, что Чан жив и даже хрипло посмеивается, держась за бок.       И также важно было то, что парень, которому они так доблестно решили помочь, и который по итогу спас их сам, сейчас валялся на полу без признаков жизни, а кровью его пропитался пушистый светлый коврик, что лежал у Минхо в прихожей.       Пиздец.       

***

      — В общем, — Минхо нахмурил брови, — да, в итоге ты, как чертов, я не знаю, Берсерк, или кто ты? Раскидал этих мужиков направо и налево. Хотя до того лежал еле живой… — Минхо потёр подбородок. — А потом, когда мы увидели, что ты всё, капец, кончился, мы конкретно так пересрались…       Парень сверлил его лицо нечитаемым взглядом.       — И что было дальше? — мрачно спросил он.       Минхо опять пришлось поднапрячь память. Сейчас, спустя несколько дней яркие краски ощущений размылись в одно еле различимое пятно. Он нахмурился ещё сильнее.       Минхо помнил, как трясущиеся пальцы, оставляя на экране следы чужой крови, — его в этот в вечер ни капли не пролилось, — набирали номер, чтобы вызвать скорую. В голове набатом била тревога, вышибающая из лёгких воздух. Помнил, как ночью ехал в больницу, вместе с парнем в отключке и Чаном, который убеждал всех, что это не его пятно крови на рубашке и вообще с ним всё хорошо! Он помнил, как смотрел прямо в лицо парню, и оно, все перепачканное, казалось ему таким знакомым.       Интересно, может они встречались где-то раньше?       Пазл сложился не сразу. Он сидел в коридоре больницы, куда их привезли, с накинутым на плечи белым халатом и нервно вертел в руках телефон. Чана штопали в одном месте, беднягу-парня в другом. Минхо мутным взглядом смотрел перед собой. Произошедшие события никак не хотели укладываться к голове.       Это просто кошмар, надо же было так встрять! И самое тупое, что во всем от начала до конца виноват лишь один чертов капризный Ли Минхо, что вдруг возомнил себя героем. Минхо хотелось себе вмазать. Ещё сильнее ему хотелось себя ударить, потому что в голову его впилось стрелой осознание: пострадали все, кроме него. Пока с его головы не упал ни единый волос, одного парня врачи доставали с того света, а его лучшего друга зашивали, словно порвавшегося плюшевого мишку. Минхо схватился руками за голову и сжал её, что есть сил. Он прокручивал в голове события вечера, начиная от бара, в котором Чанбин кидал фисташки в рот Хёнджину и заканчивая потасовкой в переулке. Он вспоминал, как парень, чьего имени он всё ещё не знал, профессионально укладывал на лопатки мужиков, одного за другим и гадал, что мешало ему сделать это раньше, и как вообще он, умеющий так первоклассно драться оказался валяющимся на земле в луже собственной крови. Минхо вспоминал предупреждения Чана и вспоминал, как тот отчаянно пытался защитить его. И Минхо пытался вспомнить, почему он не послушался Чана и всё равно полез. Да, ясное дело, он не мог пройти мимо и делать вид, что всё хорошо, пока в соседнем переулке жестко избивают человека, да и Чан бы не прошел мимо — Минхо был в этом уверен. Но вопрос был в том, почему в тот момент он настолько не задумывался о последствиях? Почему он не предложил Чану экстренно соорудить план действий на коленке, чтобы минимизировать физический ущерб?       Когда рядом с Минхо на скамейку приземлился чей-то зад, он вздрогнул и поднял голову, чтобы посмотреть на соседа. Минхо с облегчением выдохнул, приметив на губах Чана бледную, но тёплую улыбку.       — Прости, — всё, что смог выдавить из себя Минхо, глядя на пластыри на лбу и на носу друга и подозревая сколько слоёв бинтов таится под плотно застегнутым пиджаком. — Как ты? — голос его был непривычно и пугающе взволнованным.       — Всё хорошо, — Чан улыбнулся шире. — А ты как? И как там наш спасённый? — на лицо Чана легла тень беспокойства.       Минхо меланхолично пожал плечами и продолжил прожигать взглядом дыру в светлом полу под ногами. Чан откинулся на спину и прикрыл глаза.       — Ну, тогда подождем, — тихо сказал он.       — Хён… — срывающимся голосом заговорил Минхо, чувствуя, как горло сдавливает спазм. — Я… я правда очень виноват…       — Минхо, нельзя винить себя в том, что ты захотел помочь человеку, — возразил ему друг и похлопал Минхо по плечу. — Мы все живы — это главное, а раны до свадьбы заживут.       Минхо горько усмехнулся, украдкой утирая выступившие на глазах слёзы.       — Слушай, у тебя точно с головой не всё в порядке. Иначе я не могу объяснить твоего умения видеть стакан наполовину полным, даже в таких дерьмовых ситуациях. Вот объясни мне, как у тебя это получается, а?       Чан пожал плечами.       — Знаешь, Австралия солнечная страна и все дела…       Минхо хмыкнул. Присутствие улыбающегося Чана рядом успокаивало его, придавало сил, возвращало в привычную жизненную колею.       — Может ты перестанешь строить из себя героя и поедешь домой? — предложил Минхо с напускной флегматичностью в голосе, на деле же всё ещё беспокоясь о здоровье лучшего друга.       — Ну не-е-е-ет, —тут же запротестовал Чан. — Сначала мы убедимся, что жизни того парня ничего не угрожает, а потом я лично проконтролирую, как ты перешагнёшь порог своей квартиры. Кстати, как тебе мысль в воскресенье взять парней и съездить купить тебе новый коврик в коридор?       Минхо закатил глаза и усмехнулся, но уже не так печально.       — Хорошая мысль, — кивнул он.       Чан мягко улыбнулся, а потом вновь прикрыл глаза, уперевшись затылком в светлую стену. У него ещё оставались вопросы, на которые ему интересно было бы получить ответ, но при этом запас его сил был на исходе. Хотелось лечь в тёплую кровать, закрыть глаза и провалиться в глубокий сон без сновидений.       Минхо тоже прикрыл глаза. Ему страшно хотелось приехать домой, принять горячий душ и залезть на кровать в обнимку с котами. Ему хотелось, чтобы врач, как можно скорее подошёл и сказал им, что жизни паренька ничего не угрожает, и всё будет просто замечательно. Минхо встал со скамейки и принялся расхаживать из стороны в сторону.       Ещё никогда в жизни он ни за кого так не беспокоился, ни за чью жизнь он так ещё не волновался. Перед глазами стояло окровавленное лицо парня, в ушах звучали его стоны боли, а на пальцах будто всё ещё была его кровь. И кровь эта отливала чем-то очень тёмным, очень страшным. И пахла она не железом, а смертью.       В итоге парень не очнулся. Не очнулся он и на следующий день. И через день. А Минхо потерял сон и, кажется, сошёл с ума: домой приезжал только покормить котов и даже на работу в понедельник не вышел. Как и за ковриком не поехал. Лишь сидел в коридоре у двери в палату парнишки и ждал.       Чану в субботу пришлось отлучиться, работа не щадила его даже по выходным, но вечером он тоже вернулся в больницу, правда не один.       — Минхо-хён, — Феликс крепко обнял Минхо за шею и облегчённо выдохнул куда-то в плечо.       Они всемером стояли в фойе клиники. Хёнджин и Феликс ругались на Минхо из-за того, что тот весь день им не отвечал. Чан в задумчивости ушёл поговорить с доктором. Остальные с ужасом обсуждали события, которые произошли только сегодня ночью, а для Минхо — будто неделю назад.       — Вы чего полицию не вызвали? — поинтересовался Чанбин, когда они вышли покурить.       Минхо неопределённо пожал плечами. Он слушал друзей лишь вполуха, сам буравя воздух тяжёлым взглядом.       В воскресенье утром Минхо первый раз пустили одним глазком глянуть на парня. Друзья уехали из больницы поздно вечером, всё ещё взволнованные и здоровьем спасённого, и состоянием Чана и Минхо. Чан остался с Минхо до утра, а потом, устав умолять Минхо съездить домой и хотя бы немного поспать, уехал в офис, но вечером пообещал вернуться. Карлсон, не иначе.       Спустя полчаса после отъезда Чана Минхо встретился с доктором Паком у кофейного автомата — казалось, что он со своей настойчивостью уже стоял у бедного мужчины поперёк горла. На самом деле Минхо сам не до конца понимал, почему он так сильно волнуется. Хотя волнуется — это мягко сказано, потому что Минхо натурально сошёл с ума.       Минхо потребовались десять минут и один стаканчик кофе, купленный за его счёт, чтобы наконец-то уломать доктора пустить его к парню в палату. Парнишка, к слову, не открывал глаз с того самого момента, как попал в больницу, но доктор Пак уверял, что всё будет в порядке и «друг» Минхо обязательно очнётся и поправится.       — Только не очень долго, — мягко попросил доктор, открывая перед Минхо дверь в палату. Ли мрачно кивнул и шагнул внутрь.       В палате было немного прохладно. Может дело было в дыхании смерти, что тянула свои руки к парню, лежащему на постели? Минхо шумно втянул носом воздух, взял раскладной стульчик и поставил его рядом с кроватью больного. Сердце его еле билось где-то в районе желудка. Он всмотрелся в лицо парня и вдруг… его окатило холодной водой.       Джисон. Перед ним с перебинтованной головой, разбитой губой и фингалом под глазом лежал, мать его, Хан Джисон.       Минхо проморгался, потёр глаза и вытаращился на парнишку вновь. Да быть, блять, этого не может. У него, наверное, от усталости и нервов крыша поехала, вот и всё, а парень просто похож на персонажа любимой манхвы. Минхо пригляделся ещё лучше. Твою мать, ну как же похож… Ли определённо сошёл с ума. Надо будет как это всё закончится, попить чего-нибудь сильно успокоительного. Желательно соджу или водки.       В полной тишине, на протяжении пяти минут Минхо сканировал лицо очень похожего на Джисона парня, пытался обмозговать ситуацию и решить, кого ему лучше вызвать: дурку или экзорциста.       — Тогда я думал, что это просто случайность… — протянул Минхо и взгляд его буквально впился в лицо Джисона, которому аж не по себе стало. — Но потом…       В те выходные сотрудники больницы и больные с посетителями решили, что к кофейному автомату поставили охранника — настолько часто Минхо рядом с ним тёрся. В очередной раз, ожидая пока наполнится стаканчик, он размышлял. Это не может быть Джисон, потому что Джисона не существует. Но почему тогда у Минхо волосы на затылке дыбом встали, а руки покрылись мурашками? Почему он почувствовал, что это не кто иной, как Джисон?       Теперь Минхо смутно понимал, откуда у него чувство того, что они с пареньком (Минхо хочется называть его Джисоном хотя бы в своей голове) уже встречались. Конечно, они уже виделись, правда на страницах манхвы. Но пока что Минхо слабо верил в то, что всё это реально, скорее всего, у него просто сильное эмоциональное потрясение, вот воображение и разыгралось, а парень похож на любимого персонажа, и всё тут.       Поэтому, когда Чан вернулся в больницу вечером Минхо и словом не обмолвился. А на замечание Чана по поводу его странно-перепуганного вида Ли ответил, что друг сам выглядит не лучше и перевёл тему.       — Ты правда выглядишь ещё дерьмовее, чем обычно, — заметил Минхо, вяло ковыряясь в больничной еде. Ли проследил глазами за тем, как Чан отодвинул от себя тарелку с ужином и принялся пить пустой чай. — Феликс, там, наверное, всех на уши поставил? — как-то самодовольно ухмыльнувшись, предположил или скорее утвердил он.       Чан хмыкнул, сдерживая улыбку. Все друзья знали, что между ними что-то происходит, но что конкретно, никто не понимал. Их отношения вроде бы были дружескими, но чувствовалось, что эти двое ближе друг к другу, при этом ближе далеко не как друзья… Чан ни за что и никогда не признается никому из друзей, что эти два дня Феликс приходил к нему в кабинет и мешал работать. Буквально залазил к нему на стол со словами:       — Я знаю, что мне не уговорить тебя поехать домой и отдохнуть, поэтому я буду не давать тебе работать.       И он, правда, не давал. Стоило Чану усмехнуться словам Феликса и потянуться к компьютеру, так его сразу же несильно хлопнули по лбу небольшой стопкой бумаг. А потом Феликс, словно любопытный и наглый кот буквально лез под руки Чану, не давая тому сосредоточиться на работе. В итоге Феликс остался доволен: он отвлекал и забалтывал Чана до самого вечера, да и Чан, честно признаться, еле скрывал радостную улыбку к концу рабочего дня — общаться с Феликсом ему нравилось многим больше, чем перелопачивать очередную тонну информации. К тому же Чану была жутко приятна забота Феликса, что хлопотал около него весь день. В общем, да, оба остались очень и очень довольны, но друзьям об этом знать совершенно необязательно.       В итоге Чан тоже попытался перевести тему, но от Минхо не утаился вспыхнувший огонёк в глазах друга.       Они быстро расправились со скромным ужином в больничной столовой — читай, как размазали рис по тарелкам и съели по паре кусочков того, что здесь звалось свининой с кимчи — и вернулись на свой пост у двери в палату парнишки. Встреча с другом, казалось, вернула к Минхо способность разумно мыслить, он перестал думать о схожести любимого персонажа и парня лежащего без сознания. Ему просто почудилось, с кем не бывает?       Через какое-то время доктор Пак приметил, сидящих на скамейке Чана и Минхо и отправил первого в принудительном порядке на осмотр. Пока Чан, сопротивляясь, плелся в сторону кабинета доктора, Минхо улучил момент, чтобы спросить Пака, а нельзя ли ему, случайно, ещё на пять минуточек заглянуть к больному.       — Хорошо, на пять можно, — быстро сдался доктор Пак, — я думаю, ему нужна компания.       Минхо скользнул в тёмную палату и вновь уселся на раскладной стул. Почему-то пока что ему хотелось видеться с парнишкой наедине, без посторонних глаз, даже если эти посторонние глаза принадлежат одному из самых близких для Минхо людей. Ничего не изменилось: даже сейчас в практически полной темноте парень всё так же был похож на Джисона, и Минхо почувствовал, что крыша у него опять начинает съезжать. Минхо поджал губы, продолжая неотрывно глазеть на лицо парнишки.       И вдруг тот что-то забормотал. Минхо вздрогнул и немного подался вперед. Больной принялся метаться по подушке. А Минхо будто оцепенел, мозг его кричал, что срочно нужно вызвать врача, но тело не двигалось, оно замерло будто… в ожидании чего-то.       Минхо вслушался, пытаясь разобрать, что бормочет себе под нос… Джисон. Минхо не сразу понял, что именно Джисон говорил, ему понадобилось секунд двадцать, чтобы идентифицировать в неразборчивой каше слов песню. И не просто песню, а ту самую колыбельную, что в детстве Джисону пела его мама: Минхо перечитывал главу с флэшбэками Джисона не раз и не два, поэтому он знал слова колыбельной наизусть.       По спине Минхо пробежал жуткий холодок, а волосы на затылке зашевелились.       Это точно Джисон. Никто, кроме него не может в бреду нашептывать колыбельную. Ни для кого, кроме него, она не значит так много.       Наконец Минхо смог оторвать зад от стульчика и позвать медсестру. Сердце его гулко колотилось в горле. А мозг отказывался воспринимать реальность. Или не реальность?...       — Почему ты меня не дождался? — в голосе Чана слышалась обида.       Минхо смотрел широко распахнутыми глазами перед собой, крепко сцепив руки в замок. Вполне возможно, что сейчас в районе его лба вертелся значок загрузки, и, наверное, Чан бы его заметил, если бы сам не пялился куда-то в сторону.       — Хён, мне кажется, что я сошел с ума… Нет, даже не так, мне кажется я ебанулся…       Чан, выгнув бровь, повернулся к Минхо:       — Выкладывай.       А Минхо не знал с чего начать. Всё, что вертелось на языке звучало как сущий бред. Ощущение было такое, что той ночью в тёмном переулке они перешагнули грань реальности и оказались в иной.       — Давай так: ты веришь в потусторонние силы, жизнь после смерти и подобное? — Минхо устало потёр переносицу.       Чан призадумался.       — Знаешь, мне хочется верить. Головой я понимаю, что магии и подобных вещей не существует, но моему сердцу хочется верить в то, что оно где-то есть, где-то там, где мы не можем всё это найти.       Минхо даже вскинул брови, услышав эти слова. Несомненно, ему понравился такой ответ.       — Хорошо, — терпеливо продолжил он, а потом осёкся. На секунду он задумался о том, как прозвучит то, что он сейчас скажет, и даже пожалел, что начал этот разговор, скорее всего Чан подумает, что Минхо тронулся умом и не поверит ему. Но, раз уж сказал «А», говори и «Б». — А дораму «Параллельные миры» ты смотрел?       Чан пожевал внутреннюю сторону щеки.       — Это та, в которой у главной героини отец был автором манхвы, и потом гг сама в этот мир манхвы попала?       — Да-да, — закивал Минхо, — О Ёнджу, — услужливо подсказал он имя той самой главной героини.       — Точно! А его — главного героя и манхвы, и дорамы в целом, звали Кан Чоль! Он вроде потом и в реальный мир попасть смог…       Минхо поджал губы. Вот здесь и начиналось сходство дорамы с настоящим, мать его, миром.       — Как ты думаешь, такое вообще возможно? — в голосе Минхо стало слышно напряжение.       Чан не сразу понял, что Минхо имеет в виду и поэтому состроил забавное лицо.       — Если ты про попадание в мир манхвы или наоборот приход персонажа в наш мир, то… звучит как сущий бред и по идее такое невозможно… Но это только по идее, а на практике, знаешь… вряд ли люди, жившие в семнадцатом веке могли вообразить себе, что электричество существует, и что через какое-то время мы будем освещать наши дома просто нажав на выключатель. Мы многого не знаем о нашем мире, друг, и я думаю, что он намного удивительнее и сложнее, чем нам кажется.       Теперь задумался Минхо. Слова Чана что-то взбудоражили в нём.       — Знаешь, в этом плане мне очень нравятся дети, — вдруг продолжил говорить Чан, — у них в голове нет рамок, как у нас, у взрослых. Рамок, в которые мы сами себя загоняем, основываясь на научных познаниях и собственном опыте. Но ведь нельзя объяснять всё, что происходит только тем, что ты можешь это потрогать, понюхать или увидеть. Вот в этом дети и круты: ты скажешь им, что Санта существует и пролазит в дом, через дымоход, и они тебе поверят, не задумываясь о том, откуда у бедного дедушки столько сил и времени просачиваться в трубы всех детей мира. И пока они не увидят, как под ёлку или в носки им родители подкладывают подарки, или пока им об этом кто-то не расскажет, они так и будут верить, наплевав на логику, науку и прочее. В этом их сила. Возможно, Санта, Зубная Фея, Пасхальный кролик, все они есть на самом деле, но они уходят тогда, когда мы становимся взрослыми, потому что мы перестаём верить. Я не знаю к чему ты клонишь, но как бы там ни было, давай я попытаюсь быть ребёнком, чтобы в случае чего не удивляться и не говорить: «быть такого не может». Так что да, даже, если ты скажешь, что тот парень, лежащий в палате, окажется Джисоном, который, как Кан Чоль переместился в наш мир, я даже глазом не моргну!       Минхо подавился воздухом.       — От-откуда ты?... Блять?...       Чан всё же вопреки своим словам и заморгал, и брови вскинул.       — Что?...       — Это… это именно то, о чём я хотел тебе сказать: мне кажется, что парень которого мы спасли он… ну… Хан Джисон. Тот самый Хан Джисон.       Теперь настала очередь Чана загружаться.       — Я понимаю, что это всё звучит как бред, — поспешил объясниться Минхо, — но просто… Черт… Понимаешь… Я могу объяснить, почему я так считаю!       — Знаешь, я не думаю, что ты бы сделал такие… такие интересные выводы просто так. Само собой на это есть причины, и я тебе верю, Минхо.       Минхо завис. В смысле, а где вот это всё: «Минхо, ты что с ума сошёл?» или «Тебе просто показалось!» или «Ты просто перенервничал!» Где километры возгласов? Где неподъёмные тонны неверия, непробиваемая стена, которую годами строит человек, чтобы фильтровать информацию? Где вот это всё?       — В смысле? — наконец спросил Минхо, еле шевеля языком.       — Я же тебе сказал, что я – ребёнок, который искренне верит во всё, что ты скажешь, ну, только в этой ситуации, разумеется. Ты выглядишь взволнованным и перепуганным, Минхо, поэтому я, чтобы самого себя не накручивать и не тратить силы на неверие или что-то подобное, выбрал принимать реальность такой, какой мне её подаёшь ты. Я вижу, что-то гложет тебя, и я хочу помочь. Если я хочу тебе помочь, а то, что мучает тебя и шокирует — это Джисон, пришедший в наш мир и лежащий без сознания, значит я должен тебе верить и я буду тебе верить. — Чан объяснял всё это совершенно спокойно, в голосе его звучало тепло.       Минхо сглотнул, уже не понимая, кто его пугает больше: персонаж, который из манхвы попал в реальный мир или лучший друг, который готов принять это без лишних вопросов.       — Тем более, нам ведь придётся как-то решать эту… эм, проблему, и я думаю, что моё отрицание того, что вопреки всем законам есть, явно не будет полезным.       — Ты делаешь это всё ради меня? — вдруг спросил Минхо. — В смысле, ты веришь мне, потому что я твой друг?       Чан, как и обычно, пожевал щёку прежде, чем ответить.       — По большей части да, но я думаю, что, увидев парня, который выглядит как Хан Джисон в нашем, обычном мире, я бы в любом случае поверил. Просто не сразу.       Какую-такую лотерею Минхо выиграл в этой жизни раз ему достался такой лучший друг? Лучший друг, что готов с ним пойти не просто на другой конец света, а лечь вместе в дурку с одним диагнозом «полное и необратимое сумасшествие».       — Ты меня, нахрен, пугаешь, — всё-таки выдавил из себя Минхо, не переставая охеревать о того, как просто Чан легко всё принял. — Ладно, возможно я правда схожу с ума и просто так треплю тут языком. Я хочу, чтобы ты тоже на него взглянул и тогда точно всё прояснится. Мне правда могло показаться…       — Сколько раз ты его видел?       — Два.       — И ты считаешь это чем? Совпадением? Тебе два раза показалось, что тот парень — это Джисон.       Минхо поджал губы, не зная, что ему ответить. На деле он вообще ничего не считал по этому поводу: просто вбил себе в голову, что парень в отключке — это Джисон, даже несмотря на то, что быть такого не может.       Или всё же может?...       Когда Чан, взглянув на лицо лежащего парнишки, замер, словно его молнией шандарахнуло, а глаза его чуть не полезли на лоб, Минхо понял, что крыша съехала, как минимум, не только у него.       Чану потребовалась минута, чтобы вернуть себе невозмутимый вид.       — Ну… — протянул он, — в общем-то, я даже не удивлён. Ты оказался прав.       Минхо отчего-то подавился воздухом. Если даже Чан делает вид, что поверил, то у Минхо с этим делом туго: когда он смотрит на парня, он понимает, что это Хан Джисон, но стоит ему отвести взгляд, так Минхо сразу же начинает убеждать себя в том, что ему почудилось.       Вообще, когда Минхо в очередной раз за день принялся доставать доктора Пака, который вышел из палаты после последней на сегодня вечерней проверки состояния пациента, в нём боролись надежда и страх. Надежда на то, что Чан не увидит в парне Джисона — это значит, что у Минхо просто сильное потрясение на фоне стресса, вот ему и мерещится и всё тут, и страх именно этого же. А вдруг Чан не увидит в больном того, кого видит Минхо… Почему мысли об этом, заставляли сердце Ли болезненно сжиматься, несмотря на все противоречия, гудящие в нём, Минхо чувствовал какую-то странную, пока что робкую радость при мысли о том, что спасённый может быть Джисоном, пусть и вероятность этого миллион к одному.       Нет, реально, а если это и взаправду Джисон? А если это взаправду, мать его, Хан Джисон, от которого Минхо фанатеет уже достаточно долго? А если это взаправду тот нарисованный парень, что заставляет Минхо продолжать двигаться дальше каждый чёртов день?       Если всё это правда, то Минхо — самый счастливый человек на Земле. Наверное.       Итак, самый счастливый человек, кхм, Минхо, пока что счастья своего не осознавал, продолжая истошно кашлять. А когда Чан подошёл его похлопать в спине, Минхо заметил, как мелко подрагивают пальцы друга.       — Ты же тоже это чувствуешь? — наконец прокашлявшись, хрипло поинтересовался Минхо, устремив жадный взгляд на Чана.       Тот заторможено кивнул, продолжая прожигать дыру в лице мирно лежащего.       — Это Джисон. — безапелляционно.       — Но как? — рвано выдохнул Минхо и вскочил с места. — Я не готов пока что так просто верить во всё, как делаешь это ты. Как такое, блять, вообще возможно? Его же не существует…       — Знаешь, — задумчиво и от того спокойно начал Чан, — мне кажется, что единственный, кто может ответить нам на этот вопрос — это сам Джисон. Осталось только подождать.       К счастью, ждать пришлось недолго…       — И вот ты очнулся, — закончил Минхо, мрачно глядя на Джисона, что гулко сглотнул и продолжил сминать пальцами одеяло. — Утром я съездил домой, принял душ и подумал о том, что… о том, что если я хочу понять, что произошло той ночью, ты должен мне верить. С первой секундой нашего знакомства. Ну… или не совсем с первой, получается…       Джисон нервно усмехнулся, сложив край одеяла гармошкой.       — Это выглядело пугающе, — признался Джисон.       Жизнь его, после рассказала господина Ли, стала вырисовываться в памяти яркими пятнами. Он зажмурился и проморгался.       Такого же и правда быть не может? Неужели всё, что пережил Джисон, вся его жизнь, да он, блять, сам — это выдумка одного человека?       Джисон конкретно завис. Как это возможно? Вот же он: дышит, чувствует, говорит, думает, помнит, но почему его тогда никогда в этом мире и не существовало? Почему его жизнь — это лишь нарисованная картинка? Кто его создатель? Эти вопросы свинцовыми пулями влетели не только в голову Джисона, но и в его грудь, в его сердце.       Он поверить не мог в то, что до той самой ночи его просто не существовало…       — Честно, не представляю, что ты чувствуешь, — тихо проговорил господин Ли, будто прочитав мысли Джисона.       И тут Джисон вдруг не выдержал и, крепко вцепившись господину Ли в лацканы пиджака, прижался к нему и начал рыдать в плечо. Рыдать так, как не рыдал никогда в жизни. В той жизни, в которой совершенно не было смысла…       Он не раз был на волоске от смерти, он прятался, убегал, выживал столько лет, но осознание того, что всё это было всего лишь фальшивкой, разбило его. Всё, ради чего он жил, всё, во что он верил — это пепел бумаги, ежащийся в языках пламени…       Ему хотелось сорвать с себя кожу голыми руками, хотелось убежать далеко-далеко от этого чертового господина Ли и от всего того, что тот Джисону рассказал. Хотелось рассмеяться ему в лицо и сказать, что он лжец.       Но Джисон понимал, что Минхо ему не врал. Он в собственных руках держал неопровержимое доказательство — том манхвы, в котором навсегда запечатан кусок его жизни — вон, переливается на страницах глянцем, — и который хочется отправить на дно реки Хан, что он там разбухал и гнил.       Наверное, сейчас самый подходящий момент для того, чтобы в палату ворвались люди с шариками, в праздничных колпачках и проголосили: «Сюрприз!», обсыпав Джисона с головы до ног разноцветными конфетти. И выяснилось бы, что всё это — розыгрыш, и просто кто-то очень вдохновлённой жизнью Джисона решил склепать о нём манхву. Но что-то никто не торопился врываться в палату и разуверять Хана — в коридоре было тихо, за исключением редкого стука каблуков чьи-нибудь ботинок.       А на душе у Джисона было мерзко. Так, как ещё не было никогда, и одному Богу было известно, как сильно сейчас Джисон мечтал просто исчезнуть.              

***

      Проистерив добрых двадцать минут, Джисон отрубился в объятиях Минхо, что сидел в оцепенении и корил себя за то, что всё вывалил бедняге вот так сразу.       Надо же хоть иногда думать головой, Ли Минхо! Что же ты за паразит такой! Приходишь и за считанные минуты рушишь жизни людей, стираешь всё в порошок?       Минхо чувствовал себя ужасно. Чувствовал себя так, будто бы это он самолично отнял у Джисона всю его жизнь, забрал, заграбастал себе, напечатав в качестве грубой насмешки на страницах «Смерти длиною в жизнь». Длиною в жизнь, которой никогда не было…       Это абсурд чистой воды.       Когда Минхо тайно мечтал встретиться с кем-то, похожим на Джисона… да что уж тут врать, с самим Джисоном, он не подразумевал под этим разрушение его жизни… Не зря мама всегда говорила ему: бойся своих желаний!       Минхо аккуратно уложил Джисона на постель, чувствуя себя последней тварью на планете. Дурак, дурак, дурак.       Он вышел сначала из палаты совершенно бесшумно, а потом и из больницы просочился на улицу. Хотелось раствориться в прохладном осеннем воздухе. Минхо достал сигарету и закурил, в тяжёлой задумчивости глядя куда-то вдаль.       В кармане брюк завибрировал телефон, и Минхо вздрогнул. Он как-то совершенно забыл о том, что мир существует и продолжает вертеться вне палаты… теперь уже точно Джисона.       Хён:       «Минхо, как дела? Как Джисон? Я постараюсь заехать в обеденный перерыв»       Минхо прочитал сообщение друга, спустив панель уведомлений, а потом, не успев подумать, обнаружил себя за тем, что зажимает в зубах сигарету и слушает гудки в трубке. В груди его было как-то холодно и пусто.       — Да? — ответил обеспокоенный голос на том конце.       — Хён, давай я сам приеду. Нам нужно встретиться и поговорить, но без посторонних глаз.       — Хорошо, я возьму нам еды и жду тебя у себя в кабинете, — без промедления сказал Чан и сбросил.       Минхо докурил сигарету и затушил её, а потом выбросил в урну. Ему нужно на время сбежать из этого чертового места, иначе оно и Джисон сведут его с ума окончательно.              Друзья повисли на нём чуть ли не виноградным гроздьями. Минхо отпихивался как мог, но сила дружеских объятий Чанбина, Феликса и Хёнджина оказалась мощнее и совершеннее: не прошло и пяти минут его пребывания в офисе, а он уже был смят в гармошку в руках друзей, и лишь Чонин с Сынмином тихо над ним посмеивались, выжидая момент, чтобы пожать другу руку.       Несмотря на недовольный вид, Минхо почувствовал, как в груди его развязался один из туго затянутых узелков. Он скучал по этим придуркам, пусть и не видел их всего лишь чуть больше суток. Правда, стоит отметить, тех самых суток, которые перевернули всё в его скромной до недавних времён жизни вверх дном окончательно.       Парни бомбардировали его сообщениями вчера весь день, беспокоясь о нём, и, что вчера, что сейчас Минхо чувствовал силу их любви. И был благодарен Богу за то, что он послал ему таких друзей.       Только вот мысль о том, что скорее всего ему скоро придется рассказать друзьям о том, кто такой парень, которого они с Чаном спасли, вгоняла Минхо в уныние. Он не знал, как на всё это отреагируют парни, и поверят ли ему вообще или покрутят пальцем у виска. Минхо чувствовал себя идиотом. Правда, стоит отметить, идиотом, жизнь которого никогда больше не будет такой как прежде.       — Ну ты и козёл, — трепал его за щёку Хёнджин, — заставляешь нас волноваться, но приезжать к себе запрещаешь чуть ли не в истерике, — в этот момент Хёнджин несильно ущипнул недовольного Минхо за щеку, как бы мстя ему за вчерашние полные злости и вот этого «Вы мне тут не нужны, я сам разберусь» ответы на их сообщения. На самом деле, они с парнями уже собрались ехать, но их остановил Чан, уговорив их хоть на денёк отстать от Минхо и дать ему время отойти от произошедшего, — ладно хоть Чан-хёна подпускать к себе не перестал.       — Да, что случилось, Минхо-хён? — поинтересовался Феликс, слегка отстранившись. Лицо его отсвечивало не только волнением: Минхо видел, как на нем проступают пятна заинтересованности, и глаза Феликса начинают хитро поблёскивать в нейтральном свете офисных ламп.       — Я пока сам не понимаю, — напряжённо повёл плечами Минхо, стряхивая руки друзей. — Чан у себя?       Сынмин утвердительно кивнул:       — Если бы хён был не «у себя» мы бы уже весь Сеул на уши поставили.       Минхо хмыкнул на эти слова и зашагал к двери. Не постучавшись, он распахнул дверь и ввалился в кабинет директора компании, который с упоением раскладывал на своем столе палочки и салфетки, отодвинув монитор и спихнув кучи документов на край стола или вообще на пол.       — Чувствуешь, как пахнет? — вместо приветствия спросил Чан, а потом сам принюхался, и по лицу его растеклось удовольствие. — Свинина с…       — Это правда Джисон, — Минхо подошёл к столу и с размаху плюхнулся в кресло, а потом закинул ногу на ногу.       Ни одна мышца на лице Чана не дрогнула. Он сел в своё компьютерное кресло и, поставив локти на поверхность стола, поинтересовался:       — Значит он очнулся?       — Да. А я самый тупой человек на Земле, — обречённо сказал Минхо и, прикрыв глаза, пальцами растёр переносицу.       И на вопросительный взгляд друга, что подбородком кивнул на запакованные деревянные палочки, намекая на трапезу, Минхо в ответ принялся за очередной пересказ произошедших событий. Как же он от этого, черт возьми, устал!       — И что ты собираешься делать теперь? — спросил Чан, внимательно выслушав друга.       Минхо незаинтересованно гонял рис по тарелке. Он выговорился и вроде бы должно стать полегче, но его не отпускало, отчего-то хотелось вырвать из груди сердце и выбросить его в мусорное ведро под столом у Чана. Минхо пожал плечами.       — Поговорю с ним ещё. Предложу помощь, не могу же я его вот так бросить… Он, конечно, крепкий орешек, но…       — Вот это правильно, — интенсивно закивал Чан. — Если хочешь я поеду с тобой.       Минхо нахмурился и замотал головой.       — Спасибо, но я хочу наконец-таки разобраться со всем дерьмом, которое натворил, сам.       — Ну, в любом случае, ты знаешь, что тебе всегда есть куда обратиться за помощью, — закачал головой Чан. Ему, скорее всего, не понравился такой ответ, но он позволил Минхо действовать самому.       Минхо кивнул, продолжая смотреть себе в тарелку. А в груди у него разлилось приятное тепло, он правда знал, что может обратиться к Чану, да и вообще ко всем своим друзьям за помощью. А вот у Джисона нет никого, к кому он может обратиться. Джисон совершенно один.       И Минхо костьми ляжет, но он станет тем, на кого Джисон сможет положиться.       

***

      Джисону совершенно не нравилось отрубаться в рандомные моменты и просыпаться с ощущением тяжелой головы и спутанных мыслей.       Голова всё ещё побаливала. Джисон приподнялся на постели. Воспоминания впились в уставший мозг отравленным дротиком. Но сейчас Джисон реагировал не так остро.       Что ж, в жизни его бывало разное дерьмо, ему пора уже привыкнуть. Он как-нибудь выкрутится, как и всегда. Наверное…       Но в то, что всей его жизни просто не существует Джисону всё еще не верилось. А раз не существовало всей его жизни, значит никогда не было и такого человека, как Хан Джисон? Но кто же тогда сейчас лежит в этой постели и морщится? Человек или призрак?       Что ему делать Джисон примерно представлял, но сил у него не было совершенно. Как жить и зачем он теперь не знал. Он был растерян и потерян от слова совсем.       Дверь приоткрылась и в палату проник свет ламп из коридора.       — Господин Хан? — дверь приоткрылась шире. — Вы спите?       — Нет, — Джисон не узнал в этом тихом и хриплом голосе собственный.       — Славно, — доктор Пак, улыбаясь вошел в палату и включил светильник на прикроватном столике. — Как самочувствие?       «Дерьмово.»       — Уже лучше, — натянуто улыбнулся Джисон и тут же спохватился, — а господин Ли сейчас здесь?       Доктор Пак по-доброму усмехнулся, вскинув брови.       — Да, — протянул он, рассматривая один из приборов, стоящий рядом с кроватью Джисона. — Он отъезжал куда-то на пару часов, но вернулся. Очень уж беспокоится о Вас. — И вновь добрая усмешка.       Джисон поджал губы, а потом нащупал что-то твёрдое под одеялом.       Том манхвы.       Джисон стиснул зубы.       — А можно мне будет с ним увидеться?       — Ну… уже достаточно поздно…       — Я Вас умоляю, доктор Пак!       Джисон должен посмотреть в глаза этому дьяволу. Хан почувствовал, как в груди его поднимается волна иррациональной злости, — ведь именно Ли огорошил его страшной правдой, — но он тут же пресёк её на корню, как бы то ни было вот кто-кто, а господин Ли Минхо ни в чём не виноват. Он сам, кажется, в шоке, точно уж не в меньшем, если не большем, чем Джисон. Хану стало как-то стыдно даже за намёки на негативные мысли о господине Ли. Он закусил губу, натягивая одеяло до подбородка.       К тому моменту, как доктор Пак закончил осмотр и обрадовал Джисона тем, что через пару дней ему можно будет ехать домой — Джисон истерически усмехнулся на эти слова — Хан уже был весь как на иголках. Теперь ему ещё сильнее хотелось увидеть господина Ли, пусть Джисон и не совсем понимал почему.       Минхо медленно закрыл дверь и замер у входа в палату. Они с Джисоном начали игру в гляделки, оба замерев, словно каменные изваяния.       — Как ты… Вы? — наконец, прочистив горло, спросил Минхо.       Джисон отвёл взгляд и снова принялся комкать одеяло в руках.       — Не понимаю. Пока ещё не осознаю. — Он нахмурился и поджал губы.       — Джисон, — Минхо сделал шаг, а потом вновь остановился на середине палаты. После он резко развернулся на пятках, взял сложенный стул, прислонённый к стене, и поставил его рядом с постелью больного. — Прости, зря я тебе всё так с дуру рассказал…       — Нет, наоборот, спасибо… Зато я не живу в иллюзиях.       — Это вышло очень тупо, — не унимался Минхо и в голосе его слышалась искренность. Он правда сожалел. Джисона это не могло не тронуть. — В любом случае… Я хочу, чтобы ты знал, Хан Джисон, что ты можешь на меня положиться. Я помогу тебе всем, чем смогу, если ты сам этого захочешь.       Джисон скептически выгнул бровь. Но его сердце в груди отчего-то загрохотало по-другому: было во взгляде Минхо что-то, что заставляло безоговорочно верить ему.       Но всё же, зачем Минхо все эти сложности? Он же может продолжать жить свою обычную жизнь и ни о чем не париться, в чём выгода для него?       — С чего вдруг такая щедрость? Зачем это тебе? — тем не менее ощетинился Джисон, скрестив руки на груди. Он даже не заметил, как перешёл на неформальный тон общения.       — Потому что я знаю, каково это быть одиноким, и я знаю, как важно, чтобы в такой момент кто-то протянул тебе руку помощи. Ты сильный, Джисон, и я не сомневаюсь, что ты со всем справишься, но позволь мне помочь тебе, вместе нам будет легче. — Поза Минхо была напряжённой, голос срывался, но звучал достаточно убедительно. Джисон выдержал взгляд Ли и поджал губы.       Ну, в конце концов, вариантов у него не так много. Да и чёрт с ним, уже будь, что будет!       Джисон осторожно протянул ладонь для рукопожатия. Минхо замер на вдохе и неверяще заморгал, глядя на руку Джисона. А потом протянул свою и пожал.       — Но если ты вдруг попытаешься меня наебать, — Джисон угрожающе крепко сжал ладонь Минхо и оскалился в опасной улыбке, — я убью тебя под покровом ночи.