Две Империи

      Сыро. Скользко. Грязно.       Мужчина откашлялся в кулачок, собираясь с мыслями. В каюте запах стоял такой, что его можно было резать ножом. Влажный воздух, пропитанный солёным морским ветром и затхлостью, напоминал старику о темницах Королевской Гавани, где он провёл слишком много времени в ожидании своей участи. Тёмные стены, холодные и мрачные, казались ему более привычными, чем эта трясущаяся на волнах комната.       Райам Флорент, когда-то уверенный в себе человек, сейчас чувствовал себя как тень самого себя. Он не понимал, почему его вытащили из того места, где он уже смирился с судьбой. Бейлон Грейджой — чёрствый и мерзкий человек, да и сам Кракен даже не пытался показаться каким-то другим — был его единственным спасителем. Но что могло стоять за этим поступком? Каковы были истинные мотивы Грейджоя? Это была игра, цели которой Флорент не понимал.       Райам взглянул в окно каюты, где волны разбивались о борт корабля, словно пытаясь освободить его от оков. Он вспомнил свою семью: жену, которая ждала его возвращения с надеждой, сыновей, которые смотрели на него с восхищением и ожиданием. Мысль о том, что благодаря этому мерзкому пирату, к которому бывший правитель Простора теперь всё равно относился с благодарностью, у них всё ещё есть возможность иметь мужа, отца и деда придавала ему сил. Он не мог позволить себе сломаться, даже если сам был на грани отчаяния.       С этой мыслью он снова откашлялся в кулачок и взглянул на дверь каюты. Впереди его ждали трудные решения и опасные игры. Но он был готов бороться за свою семью, даже если это означало идти по тонкому льду между надеждой и предательством.       Если, конечно, все они ещё живы.       Пусть слова лорда Грейджоя, сказанные им в записке, которую Райам хранил как зеницу ока и дали ему надежду, доверять им целиком было невозможно. Эти строки, написанные с такой страстью и решимостью, словно вырывались из сердца самого лорда, обещали ему покой и свободу, но в мире интриг и предательств такая надежда могла обернуться самым страшным разочарованием.       Путешествие из Королевской Гавани в Браавос длилось уже достаточно долго. Каждый день, проведённый на борту корабля, напоминал Райаму о том, как изменчив и непредсказуем мир вокруг. Флот Тихо Несториса, гордо рассекающий волны, стал символом победы и триумфа. Их путь проходил через Сумеречный Дол, многострадальный Драконий Камень, где стены замка ещё хранили воспоминания о недавней битве. Каждый порт, который они посещали, оставлял в его памяти свои следы — в Пентосе местный магистр закатил роскошный пир в честь Президента Новой Валирии и короля Семи Королевств. Город был полон веселья, и люди поднимали кубки за здравие господ, не подозревая о том, что за этой видимой радостью скрываются тёмные замыслы и коварство.       Пять недель в море стали для Райама испытанием. Он чувствовал, как время тянется, как будто каждая волна отдаляла его от дома и от тех, кого он любил. Но в Пентосе произошла новость, которая перевернула его представления о будущем: его спаситель, лорд Грейджой, стал десницей короля. Это назначение вызвало смешанные чувства у Райама. С одной стороны, это было неудивительно, ведь Грейджой привёл к присяге короне Речные и Западные земли, контролировал их и был с самого начала с Визерисом; с другой — поднимало множество вопросов об истинной верности и преданности.       На коронации Грейджой вёл себя так, словно он всегда был частью этого мира — уверенно и властно. Но слухи быстро разлетелись по миру: Мейс Тирелл, известный своей гордостью и амбициями, затаил обиду на бывшего пирата. И можно ли было считать брак племянников короля и лорда Тирелла компромиссным решением? Эта ситуация только добавляла масла в огонь интриг, которые уже бушевали в королевских кругах.       Райам понимал: доверять лорду Грейджою было рискованно. Но с другой стороны без него его собственная судьба могла оказаться под угрозой. Он чувствовал себя на краю пропасти, где каждый шаг мог привести к падению или к спасению. В этом мире лояльности и предательства он должен был найти свой путь — и надеяться на лучшее.       А если бы новый король узнал, чем промышлял его десница, то Бейлон Грейджой сам рисковал бы остаться без своей головы.       В Браавосе счастье Райама своему спасению сошло на нет: кроме особенной монеты Грейджоя у бывшего лорда Хайгардена не было ни каких-либо других денег, ни другой одежды, ни лошади, ни пропуска на какой-либо корабль, чтобы добраться до Волантиса вплавь. Ему оставалось идти пешком.       — Посторонись, — грубо толкнул его в плечо какой-то мужик, и Флорент неудачно встал на всё ещё больную ногу. Он задрал голову вверх и зашипел. Оклемавшись, пришлось отправиться дальше.       «Нет, — понимал Райам. — Столько не пройти».       Он не пройдёт и половины этой дороги.       Взгляд просторца, устремлённый вдаль, упал на величественную вершину дворца Несториса — когда-то гордой резиденции Морских владык Браавоса, а ныне превратившейся в пристанище Президента Новой Валирии. Этот грандиозный архитектурный шедевр, окружённый высокими стенами и величественными башнями, возвышался над городом, словно страж, охраняющий свои тайны. На шпиле, словно черная птица, развевался чёрно-красный штандарт, его цвета казались зловещими и угрюмыми на фоне ясного неба.       Несмотря на мрачное зрелище, повседневная жизнь вокруг продолжала бурлить. Торговцы, сгорбленные под тяжестью своих товаров, шумно переговаривались, не обращая внимания на символ власти, который нависал над ними. Старухи с корзинами, полными свежих овощей и фруктов, громко выкрикивали свои цены, а лысые толстяки с бородами, обвивающими их шею, беззаботно смеялись, обсуждая последние сплетни. Их лица были полны радостью и безмятежностью, словно угроза, исходящая от дворца, была для них лишь призрачным мифом.       В этом контрасте между величием и повседневностью ощущалась особая атмосфера: жизнь продолжалась, несмотря на тени над городом. Люди сновали по узким улочкам, полным ароматов специй и свежей зелени, не замечая мрачного знамения, развевающегося в вышине. В их глазах не было страха — только привычка и стойкость перед лицом неопределённости.       И рыцаря опять подвинули, пока тот погрузился в думы. Большие игры больших людей и мысли об этом никого не занимали, это было очевидно.       — Чего стоишь, остолоп старый, работы мало? — возмутился прохожий, зацепившийся за две палки на краю повозки, которую волок за собой. Она была пустой и накрыта тряпкой.       — Простите, — поспешил извиниться Райам, осознавая, что тут к нему уже будут относиться как с слуге. — Я только из порта. Только прибыл, у меня только…       На мгновение Флорент замолк: только что? Он в грязи, в пыли, в тряпках и совсем непотребно выглядит. У него даже меча нет.       — У меня нет ничего, — честно признался падший Флорент. — Даже дочь потерял.       Мужик, который в эту минуту назвал его остолопом, вполне мог бы пройти мимо, даже не обернувшись. Но его толстая туша остановилась, и своим серьёзным лицом он повернулся прямо к рыцарю. Огрубевшая кожа на лице, неприветливый шрам на щеке, безжизненные карие глаза, неухоженные бакенбарды и борода — в общем, работяга не из прихотливых. Сильные руки расслабились, продолжая держать в руке повозку. Примерно так все эти люди из мещан и крестьян зарабатывают себе на жизнь.       А Райам считал это не жизнью, а выживанием.       Именно этим бывший лорд Простора и захотел заняться.       — Иди за мной, отец, — проговорил незнакомец. Уловил ли он мысли деда бывшей королевы?       Шли они молча, а что оставалось мужчине? У изгнанника даже крыши над головой не было. Выгонит этот мужик — хуже не будет, оставит хотя бы на ночь — не всё так плохо. Они дошли до рынка. Бабки, девки, тётки, дядьки — в общем, огромная толкучка, очереди, нецензурная лексика со всех углов.       — Стой! — крикнул какой-то мужик. — Держи вора!       Внезапно вокруг раздался шум, и всё изменилось. Кто-то, явно спеша, сбил с ног все корзины на соседних прилавках. Фрукты и овощи разлетелись в стороны, создавая хаос. В центре этого безумия оказался чумазый мальчонка с апельсином в руке, который, не замечая препятствий, мчался так быстро, словно у него за спиной были призраки. В одно мгновение он споткнулся и упал прямо перед изгнанным рыцарем.       В этот момент из-за него рухнула какая-то тётка, которая, не раздумывая, схватила мальчугана за ногу, пытаясь удержать его. Её объёмная рука, принадлежавшая раздобревшей браавосийской женщине, оказалась крепче всех попыток ребёнка вырваться на свободу. Она даже не заметила, как из её кармана выпала квадратная железка с таинственным символом и цифрой, сверкающая на солнце.       «Монета», — понял мужчина.       И Райам, стоявший рядом, поднял эту вещицу — она могла пригодиться в будущем.       Однако ситуация ухудшилась: к воришке подошёл продавец, у которого только что был украден апельсин. Его лицо исказилось от гнева, а глаза сверкали яростью. Женщина продолжала держать бедного мальчика за ухо, словно он был виноват во всех грехах мира. Мальчонку трясло от страха и смущения, он пытался вырваться из её хватки, но тщетно. Вокруг собирались любопытные прохожие, некоторые сочувствовали женщине и продавцу, кому-то было наплевать, и они лишь наблюдали за разворачивающейся сценой с интересом. И никто не посочувствовал ребёнку, которому пришлось на такое пойти из-за очевидной, написанной на лбу нищеты. Райам почувствовал, как напряжение нарастает — это было не просто столкновение двух миров, а настоящая драма на фоне суеты рынка.       — Спасибо, Матильда, никогда в тебе не сомневался, — приветливо начал тощий лавочник. А продолжил он прямо противоположно, переходя на крик: — Ах ты ж невоспитанный мелкий ублюдок, воровать удумал? Родители мало бьют? Я сейчас это исправлю!       — Идём, — сказал в сторону Райама тот самый полузнакомый мужик, который вёл его за собой. — Ничего удивительного.       — Ещё бы ты сомневался, Клещ, — самодовольно воскликнула Матильда, отвечая угрожающему ребёнку продавцу. Да, провинился, не спорил старик сам с собой, но остался ребёнком. Да и откуда они знали, что его сподвигло на этот шаг?       Клещ уже начал размахивать и грозиться кулаком, нависая над ребёнком.       — Я заплачу, — подал голос вестеросец. Райам достал поднятую у Матильды монету и отдал её Клещу, который остановился. — Простите моего внука, больше этого не повторится.       Клещ осторожно взял монетку и вернул апельсин ребёнку. Флорент тихонько похлопал мальчишку по плечу и взмахом ладони велел идти.       — Воспитывай своего пиздюка в следующий раз, иначе он от меня отхватит! — вернувшись к крику, гордо сообщил Клещ, наконец поняв, что случилось.       Ребёнка и след простыл. Весь рынок вернулся к его работе.       — Ну и зачем? — спросил проводник Райама.       — Не хотел, чтобы ребёнка били, — честно ответил ему рыцарь.       — Уилл постоянно тут шляется и слоняется, просит поесть и ничего не умеет. А теперь попробовал воровать. Завтра он украдёт у меня рыбу, и что ты сделаешь? Заплатишь за него?       «Значит, его зовут Уиллом», — всё, что запомнил Флорент и что-то промямлил в ответ.       Уилл. Кажется, это проклятие. Ему на ум пришёл Уиллас Тирелл, и на душе стало мерзко.       — Здесь моя рыба. Развози по рынку и продавай. Всю выручку складываешь сюда, — купец указал на мешок. — С меня часть заработка и койка в моей хижине.       — Сколько будет стоить лошадь? — сразу уточнил просторец.       — Тебе на неё неделю батрачить — это всё, что я готов тебе сразу сказать. Вперёд, работай. Через шесть часов буду стоять на этом месте и ждать тебя.       — А вы где будете?       — Не твоё дело.       Повисло неловкое молчание. Кажется и сам мужик понял, что перегнул палку.       — Рон. Меня зовут Рон. Обращайся так.       — Райам, — тоже представился новоявленный торговец рыбой.       — Редкое имя в Браавосе. Вечером обсудим.       Мужчина, с трудом взваливший на плечи повозку, уже гружённую свежей рыбой, медленно удалился в сторону. Повозка была тяжёлой, и каждый шаг давался старику Райаму Флоренту с большим трудом. Его колено всё ещё ныло и напоминало о себе, словно старый враг, не желающий отпускать. Сложно было не только поднимать груз, но и просто двигаться вперёд.       Тем не менее, у Райама не было другого выбора. Старший из Флорентов отправился бродить по рынку, где шум и суета царили в воздухе. Часы тянулись бесконечно. Он не обращал внимания ни на время, ни на свои шаги, ни на количество проданной рыбы. Ему казалось, что каждая секунда растягивается, как резина, готовая в любой момент лопнуть от напряжения.       Познавать на себе труд простого сословия, от которого он всегда ожидал налоги и продовольствие для армии, оказалось тяжёлым бременем. Это было испытание, которое ему необходимо было вынести, несмотря на все трудности. Однажды Райам перепутал стоимость товара за определённую весовую меру и случайно продал рыбу дешевле обычного.       В конце первого дня Рон, его строгий и грубоватый напарник, ничего не сказал ему по этому поводу. Возможно, он простил старика за первую ошибку, или же сам Райам запутался в ценах и взял с какого-то бедного покупателя больше, чем следует. Однако старик не хотел углубляться в эти размышления; ему было не по себе от мысли о том, что из этих двух вариантов хуже. Он предпочёл бы оставить это в тени своего сознания, чтобы не усложнять и без того трудный день.       — Как тебя вообще занесло в Браавос? — удивился Рон.       Ответить, что тебя за несколько часов до неминуемой гибели и пыток спас десница заморского короля, а сам ты отец скончавшейся родами вдовствующей королевы и бывший правитель целого королевства, оказавшийся в изгнании и желающий добраться до семьи? Рон тут же его высмеет как шута горохового. Да и на рыцаря Райам абсолютно искренне не похож. «Да и какой ты рыцарь и господин с таким вот коленом, они ж все здоровые!» — в ответ было бы заявлено ему хозяином хижины.       — Не доплыл до Волантиса. Там моя семья.       — Ты сказал, что потерял дочь.       Селиса предстала в его памяти. Он вёл её к септону, когда они были рука об руку. Жених, молодой и статный, и невеста, созревшая и стройная, пусть и не первая красавица, смотрелись друг с другом гармонично и приятно. Или же отцу Селисы так хотелось видеть и думать. Ширен родилась пусть и не сразу, но это не значит, что Райам не был ей рад. А как была рада Серена!       — Скончалась, разродившись сыном.       И снова неловкое молчание. Мужик привстал с табуретки и налил эль в две деревянные кружки.       — У меня тоже была семья, — нарушил молчание Рон. — Моя жена тоже умерла, дав жизнь моей дочери, Лии. Но и Лия два года назад умерла от лихорадки. Болезнь сожрала мою дочь. Ей было восемь.       «Немногим старше Ширен», — задумался мужчина.       — А ещё у меня была сестра. Но она умотала с хахалем на край света, — с тоской и злобой проговорил Рон. — Вот уже шесть лет я ничего о ней не знаю: ни где она, ни как, ни кто с ней находится. Ничего, — мрачно добавил Рон, вздохнув.       В хижину, где царили полумгла и тихий шёпот, осторожно вошёл ребёнок. Дверь, сделанная из грубо сколоченных досок, со скрипом закрылась за ним, как будто сама по себе не хотела выпускать его обратно в мир. Сир Райам, сидевший с хозяином и погружённый в мысли о нелёгкой судьбе собеседника, настороженно пригляделся к новому посетителю.       Мальчик был одет в тёмный плащ, который плотно облегал его фигуру, скрывая все черты лица и делая его похожим на призрака. В тусклом свете хижины трудно было разглядеть, кто же он на самом деле. Но как только плащ немного сдвинулся, открыв его лицо, Райам мгновенно узнал Уилла — того самого мальчика, которого мужчина спас от тощего и несуразного купца с рынка, заплатив за его апельсин и выдав того за своего внука.       Флорент смотрел на ребёнка с выпученными глазами, полными удивления и недоумения. В то же время Райам уже понимал, что он и есть тот самый племянник Рона. Рон тем временем уже помогал ему.       — Я воспитываю его так, чтобы он сам себя мог обеспечить. Но при этом и не могу сделать публичной свою родственную связь с ним. А так он славный малый. Надеюсь, ему повезёт больше, чем мне, — слабо свёл губы в подобии улыбки рыбак.       Райам Флорент всегда считал, что настоящая ценность человека заключается не в его происхождении или богатстве, а в его собственных усилиях и достижениях. Воспитывая своих детей, Имри и Эррена, он старался привить им эту философию. Он не мечтал о возвышении своей семьи через получение родового гнезда, не рассчитывал на Хайгарден. Вместо этого он учил сыновей, что их значимость будет определяться только их собственными поступками и достижениями. Рыцарями они могли стать только благодаря собственному труду и мастерству, а не по праву рождения.       Каждый день Райам напоминал им о том, что лишь те, кто готов бороться за свою судьбу, смогут добиться успеха. Восхождение же Станниса и Селисы на трон было результатом стечения обстоятельств, которые обернулись в основном бедой. Селиса стала мишенью для зависти и недовольства, а потом и умерла мученическими родами, и это оставило глубокий след в сердце Райама. Он понимал, что случайности, которые подняли его дочь на вершину, также обернулись против него и всей семьи.       Эти уроки были горькими. Райам знал, что жизнь и окружающие не готовы прощать бедность и нищету. Люди чаще всего смотрят на тебя с презрением, если ты не обладаешь достатком или влиянием. Они готовы загрызть живьём любого, кто осмелится бросить вызов их привычному порядку вещей или даже просто украсть апельсин, и они не стали бы разбираться, что сподвигло вора. А у торговца Клеща было этих апельсинов навалом. Если бы он спал дома и кто-то из его семьи съел один из них, он бы даже не заметил этого.       Райам невольно перенёс свои страхи и переживания на своих детей. Он боялся, что мир будет столь же беспощаден к ним, как был к нему самому. Он чувствовал, что должен защитить их от жестокости реальности, но не знал, как это сделать. Он понимал: чтобы выжить в этом мире, Имри и Эррен должны быть сильными и умными. Они должны были научиться полагаться только на себя и быть готовыми к любым испытаниям. И в этом он с Роном был несколько похож.       Он рассказывал им истории о великих рыцарях и их подвигах. Он хотел вдохновить их на то, чтобы они стали такими же — сильными и смелыми. Но в глубине души Райам знал: эти истории — лишь способ отвлечь их от суровой реальности. Флорент понимал, что будущее его детей будет зависеть не от сказок, а от их способности справляться с трудностями.       — И он не станет, как его мамаша.       В этом шёпоте, добавленном к фразе, Рон скрывал какую-то нотку презрения к женщине, оставившей его наедине с горем. Выходит, что этот ребёнок видел эту трагическую гибель кузины, которую наверняка почитал за старшую сестру — воспитывались-то они вместе! — и с которой мог быть дружен. Райаму хотелось так думать.       — Попался! — закричал уже до боли знакомый голос из-за двери.       Клещ.       — Так это ты подослал ко мне этого пиздюка! Я тебе за это такое устрою!       Дверь осознанно сломали — просто выбили. Помимо этого урода было ещё двое высокорослых и плечистых мужиков.       Рону не повезло. Он оказался прямо перед дверью. В руках у одного из них был кинжал.       — Беги! — закричал он племяннику, прежде чем кинжал вошёл ему в грудь.       — О, дед! И его превратите в отбивную, а я за пиздюком. Сбросим его конечности в море! — посмеивался Клещ.       Оборонительные рефлексы помогли рыцарю лишь увернуться, но сам он упал. Когда один из этих гигантов хотел повалиться на него, пришлось здоровой ногой врезать ему в пах. Руки немедленно потянулись прикрыть больное причинное место, а как же. От второго уже состоявшегося удара Флорента спасло то, что он вовремя перекатился. Пробовать вставать старик и не пытался. Рискнув и резко подвинув больную ногу, у бывшего лорда получилось сбить второго, упавшего следом. Пока те пытались оклематься, это дало ему время.       Райам снял накидку, бросил её на мужиков и кинул свечу. Занялось пламя, а эти двое не понимали, где свет. Тупицы. Хвала Богам, что они тупицы!       Ребёнок закричал.       Клещ мог его найти. Пришлось идти на крики.       — Достань! — шипел на последнем издыхании Рон.       — Но тебе же...       — Мне умирать так и так, пусть он живёт, — с одышкой объясняться у приютившего Райама в Браавосе мужика получалось с трудом. — Уведи его! Защити. Прошу.       Флорент резко достал кинжал, понимая, что жизнь Рона подошла к концу.       — Золото под столом, — было последнее, что прошептал мужчина, но Флорент услышал его уже только краем уха. Всё остальное пространство заполнили крики мужиков, которые уже начали гореть.       А Уилл тем временем замолк. Сир Райам молился Семерым, лишь бы с ним ничего не случилось, а сам с кинжалом поплёлся на больных ногах к выходу. Терять им всем уже было нечего, но больше Флорент не позволит ни себе, ни другим корить себя за то, что он не спас человека от злыдня.       Ребёнка — от твари.       К несчастью, на крики выбежал Клещ, держа нож у горла ребёнка. Флорент забился в угол позади выхода из комнаты в хижине, где Уилл и Клещ были наедине, и преступник не заметил старика из Вестероса.       — Сдавайтесь, или убью! Где деньги?! — орал Клещ, не понимая, что произошло. — Хватит орать, остолопы!       Даже своих соучастников он не сильно уважал. Пока мужчина пытался понять, почему они кричат рядом с умирающим Роном, а сами охвачены пламенем и выбегают, пока он сам не понимает, почему, ведь они так и не договаривались, у Райама был лишь один шанс.       И он нанёс удар.       Клещ не успел ничего сделать. Тощий, слабый, завистливый, трусливый. Но теперь ещё и дохлый. Напоследок он остался без глаза, а часть неприглядной узкой рожи скоро зальётся кровью.       Флорент остановился прямо у лица браавосийца.       — Дядя, — прошептал Уилл, обращаясь то ли к Рону, то ли к Райаму.       Оставив ребёнка стоять и осознавать, что случилось, гость сгрёб то, что ему наказал хозяин дома: там было немного, но им хватило бы на лошадь и несколько ночлежек на пути в Волантис.       — Мы уходим, Уилл, — прошептал Райам и опустился на корточки перед ребёнком, протянув руки. Ребёнок согласился и легко принял жест, оказавшись на руках Флорента. С мальчиком на руках и ещё парой свечей вместе с мешком денег ему было тяжело, но могло быть и хуже, так себя успокаивал Райам, и он вышел из хижины. Часть груза была сброшена — Райам поджог его. Им оставалось только скрыться на ночь и купить лошадь. Но всё пережитое и осознание этого не придавало облегчения.       Уснуть в такую ночь всё равно было невозможно, потому Флорент уложил ребёнка там, где в меру влажно и была уединённая обстановка. Место для ночлега нашлось поодаль от порта, где шлялись всякие контрабандисты. Им не было дела до спящего ребёнка и сидящего с палкой деда. Будить Уилла после нападения Райам тоже не стал и терпеливо дождался его пробуждения, первого утреннего зевка и потягиваний руками и ногами в разные стороны.       Путешествие по Эссосу оказалось не из близких. На пути их встречали разные поселения и регионы. Сначала они пересекли Бархатные холмы в древнем Андалосе, где старик вспоминал о былых временах, описанных в мейстерских работах. Затем они вышли к реке Ройне, которая извивалась среди зелёных лугов и холмов, а вдоль её берегов росли цветущие деревья. Земли вокруг Ройны восстанавливались, как рассказывали местные жители, благодаря Несторису, который щедро делал всё возможное для своего народа. Они проходили мимо Золотых Полей, где золотистые колосья пшеницы колыхались на ветру, словно волны моря. В Селорисе они сделали короткую остановку, чтобы отдохнуть и поесть. Старик помогал местным работягам с разной работой, за что получал немного денег. На эти деньги они могли позволить себе поесть. Райам считал неправильным тратить запасы покойного Рона. Для Уилла же он всегда находил лучшие угощения, несмотря на собственные худобу и истощение.       «Лишь бы не стать тощим и обессиленным», — думал он иногда, но старался не позволять себе слишком много размышлений о собственном состоянии. Чтобы Серена не ужаснулась его внешнему виду, он перестал заказывать только похлёбки и иногда позволял себе что-то более сытное.       Когда они наконец достигли Волантиса, Райам был поражён его величием. Про этот город он читал только в учебниках по истории и трудах мейстеров по географии. Он узнал его по легендарным Чёрным стенам, которые возвышались над остальными постройками и отделяли элиту города от простого народа. Входя в город, они направились к гостинице «Купеческий дом» на Рыбной площади. Сколько времени прошло с тех пор, как его семья здесь поселилась? Сколько они должны? Или Бейлон Грейджой обеспечил и это? С запасами Утёса Кастерли, подконтрольными деснице Визериса Таргариена, возможно, и это было ему доступно.       На удивление в гостинице их встретила пустота: служанка оттирала деревянные столики, стулья были пустые. За стойкой стоял старикан с чёрной бородой, грубой рожей и седыми волосами. Внешность у него была странная и экстравагантная, а редкие голубые глаза и серый фартук лишь добавляли этому образу противоречивости. Мужчина смотрел на них с недоверием, и поэтому Флорент не знал, чего от него стоит ждать.       — Простите, — начал Райам. — Я ищу Флорентов. Они живут или жили здесь…       — Не знаю таких! — отрезал старикан.       — Простите, но мне написали, что…       — Я сказал, не знаю, проваливайте или снимайте комнату.       Флорент обернулся к Уиллу. Мальчик выглядел уставшим после дороги и сидел на деревянном стуле в конце зала. Женщина-уборщица попросила Уилла слезть с него, чтобы оттереть его и стол рядом. Мальчонка послушно слез, а Райам всё-таки подошёл к нему.       — Пошли, Уилл. Будем искать.       В этот момент раздался восхищённо-удивлённый голос:       — Райам?       Флорент обернулся и не поверил своим глазам. Это была Серена, его любовь. Она пряталась под тряпками, но сейчас выглядела так же прекрасно, как в его воспоминаниях. Они бросились друг другу в объятия, и все тревоги и страхи на мгновение растворились в воздухе.       — Я думала, ты не вернёшься! — прошептала она, прижимаясь к нему.       — Я пришёл за тобой, — ответил он с чувством облегчения и радости.       Впереди его ждал расспрос, кто его спутник, где он пропадал все эти месяцы, что с ним было, как он похудел, и она сейчас срочно его откормит. Серена требовала рассказать, что с ним происходило, а жаловаться на свой собственный вид и тяжёлый труд она даже не посмела. Скоро он увидит сыновей и внуков.       Но всё это уже было неважно.       Они воссоединились.