Комната запретов

      Математику я написал с трудом, потому что вечно отвлекался на сестру. Юнон добросовестно исполняла свою часть договора и написала за Эшли всю контрольную. Выглядело это так: она выполняла задание и отдавала свою тетрадь назад, Эшли всё переписывал и возвращал обратно сестре, после чего она продолжала работу. После каждого выполненного задания тетрадь путешествовала на парту назад и возвращалась к хозяйке, как только Эшли всё скатывал. Это не укрылось от бдительного ока Ли Сохи, соседствующей с Юнон. Время от времени я замечал, как Сохи едва заметно оборачивалась, следила глазами за тетрадью сестры, путешествующей туда-сюда между двумя партами, и осуждающе хмурилась, но ничего не говорила. Она всегда осуждала нарушение правил, но никогда не жаловалась учителям. Вот уж не думал, что когда-нибудь разделю чувства Сохи. Мы с сестрой готовились все выходные, а Эшли просто списывал задание за заданием, наверняка даже не понимая, что пишет, и по какой-то непонятной мне самому причине это так меня злило, что я едва ли мог сосредоточиться на собственной работе. «Плевать, пусть становятся парой», — решил я, когда тетрадь сестры под партой в очередной раз аккуратно скользнула в руку Эшли, сидящего прямо за ней. А я… я сделал всё, что мог. Не было моей вины в том, что у Юнон в голове рассадник тараканов. Я постарался изо всех сил, чтобы её не обидеть, а она всё равно решила обидеться. Что до Эшли… я отмахивался от мысли о нём, как от назойливой мухи. Где-то в глубине души я понимал, что не прав по отношению к нему, но в ту секунду мне и не хотелось быть правым.       Единственное, что меня волновало, так это угроза сестры… что ещё она могла потребовать в будущем, шантажируя меня вот так? Я наблюдал за ней со спины: короткая коса с вплетённой белой лентой и ручка с маленьким крабом на конце — она очень старательно склонилась над работой. Прядь волос выпала из косы и касалась парты — сестра то и дело заправляла её за ухо. Мне всегда нравилось, как увлечённо она могла заниматься. Неужели она была способна вот так со мной поступить? «Ладно, хватит, неженка, — фыркнул я сам себе, — поздно задаваться этим вопросом, она уже так поступила». Её присутствие вносило хаос в тихую гармонию моей жизни, а значит, от неё надо было держаться подальше.       На секунду я представил лицо мамы, если она узнала бы, чем я занимался с сестрой в гараже. А потом представил лицо тёти Соль… этого оказалось достаточно, чтобы к горлу подступило чувство дурноты. Это было совершенно недопустимо — они не должны были узнать. «Интересно, мама отвернулась бы от меня или стала бы оправдывать?» — я не знал, что из этого пугало меня больше. И, разумеется, это повлияло бы на сестринские отношения мамы и тёти? Не могло не повлиять… но Юнон это совершенно не заботило, раз она вообще осмелилась заявить подобное. Её заботила только «повреждённая самооценка». Возможно, я был идиотом, но я хотя бы постарался поступить правильно, а Юнон… она просто делала, что хотела. И ни чувства окружающих, ни последствия ни черта для неё не значили.       В то жаркое утро, во время полугодового экзамена по математике я испытывал такую злость, негодование и разочарование по отношению к сестре, что потратил на мысли об этом почти пол-урока. Но в конце концов решив, что просто держаться от Юнон подальше — лучшее решение, я всё же смог худо-бедно сосредоточиться на заданиях. Когда до звонка оставалось пять минут, у меня ещё оставались уверенные сомнения по поводу своего решения последнего номера, так что настроение было чернее чёрного. «Юнон точно знает ответ». Но я скорее вскочил бы с места, разорвал свой лист в клочья и станцевал джигу на парте с криками «улю-лю», чем обратился к ней за помощью. — Пс, — послышалось справа.       Я проигнорировал это и ещё сильнее склонился над партой. Как это не в моём стиле… ну просто Ли Сохи в мужском обличии. — Пс, — шепнул Эш снова, — Печеня… — Я думаю, — прошипел я, не поднимая головы, — не мешай. — Ну ты взгляни на секунду! — пёр он, как бульдозер.       Как же я ненавидел его в тот момент! И всё-таки я поднял голову. Эшли вертел в воздухе заполненным листом и лучезарно ухмылялся во все тридцать два зуба. Я только фыркнул и вернулся к своей работе, но пока поворачивался, заметил, что и Юнон, и Сохи, которые уже закончили писать, искоса наблюдали за мной и Эшли. В лице Юнон читался интерес к происходящему на партах позади, а вот Сохи не скрывала своего презрения к преступлению, свидетелем которого невольно стала. Странно было это понимать, но я чертовски разделял её чувства. Поэтому я взглянул на своё последнее задание, в котором был меньше всего уверен… и потянулся вперёд. — Сохи, — прошептал я.       По её затылку стало заметно, как она напрягалась. Её голова едва заметно развернулась в мою сторону — так, что стало слегка видно оправу очков; полностью обернуться она, конечно, не могла. Тем не менее, этот жест означал, что она откликнулась. — У тебя в последнем минус три? — прошептал я дальше.       Одноклассница наклонилась вперёд, к своей работе. Не знаю, зачем мне так приспичило написать на «отлично», наверное, это глупое нежелание уступать парочке справа… по-детски, конечно, и всё-таки я очень не хотел ошибиться. Сверившись со своей работой, Сохи откинулась на стуле максимально близко ко мне, едва заметно повернула голову и шепнула: — Шестнадцать, — здесь она сделала паузу, явно следя глазами за шевельнувшейся на своём месте старушкой-учительницей, после чего продолжила едва слышно, — у тебя ошибка в третьем столбце уравнения, поэтому получилось минус три. Переделай.       Я склонился над своей работой и действительно обнаружил ошибку, затем метнулся глазами к часам — до звонка было три минуты — и принялся торопливо переделывать неправильное уравнение. «Ай да Сохи! — думал я тем временем и даже постыдился того, что смеялся над ней. — Надо будет купить тебе кимпаб в столовой». Точку я поставил как раз тогда, когда прозвенел звонок. Все ученики отложили ручки. Староста принялся ходить между рядов и собирать работы, но до наших мест ему было далеко, так что оставалось время откинуться на спинке своего стула и довольно размять плечи. Постепенно класс наполнился гулом обсуждений. — Эй, Сохи, — позвал я одноклассницу.       Наконец она, уже не боясь ничего, обернулась полностью, не забыв при этом поправить очки костяшкой пальца. Вид у неё был растерянный и удивлённый. Ещё бы, нечасто я с ней заговаривал. — Спасибо! — улыбнулся я. — Ты меня так выручила, честное слово, я очень не хотел провалить эту работу.       Подумав немного, зануда и главная ворчливая тётка класса… улыбнулась. Совсем слегка, конечно, но улыбка обычно означает поощрение, а Ли Сохи, которую я знал, умела только осуждать. Я чуть не рухнул со стула. — У тебя была распространённая ошибка, — с менторским, пусть и не злым видом сказала она, — но в целом ты решил всё уравнение верно. Сказать по правде, я от тебя совсем не ожидала. — О, я потратил уйму времени и нервных клеток на подготовку к этому аду, — заявил я, гордо ухмыляясь. — Не помню, чтобы раньше ты так готовился к математике, — снова она улыбнулась! С ума сойти. — Скажи же, гораздо приятнее понимать суть заданий, которые видишь перед собой, пусть они и остаются сложными?       Ну, конечно, Ли Сохи «помнила», готовился я раньше к математике или нет. И почему наши с Эшли лентяйства так её беспокоили?.. Подумав об этом, я снова чуть было не пошутил что-то колкое, но остановил себя. — Да, чувствую себя не таким идиотом, — улыбнулся я даже дружелюбно, как настоящий паинька, — но всё равно спасибо… — Обалдеть! — проревел справа от нас, как гром средь ясного неба, голос Эшли.       Я развернулся к нему — он глядел на нас с Сохи с разинутым ртом. — Я в первый раз вижу, чтобы вы двое разговаривали дольше двух секунд, — Эш переводил округлённые глаза с меня на Сохи и обратно, — и Сохи даже улыбалась, Чонгук, ты видел?       Одноклассница, как только к разговору подключился Эшли, помрачнела, удостоила его презрительным взглядом и отвернулась. — Ну вот, — раздосадовано хохотнул Эш, — Чонгук, я заговорил, и мама снова разозлилась. Больше она не улыбается. Походу ты у неё любимый ребёнок в семье.       Тем временем к нам наконец подошёл староста. — Завали пасть, Эшли, — фыркнул я, протянул лист старосте и тут же вскочил с места, даже не дожидаясь ответа.       Тут мне на глаза и попалась сестра, которая отвернулась ото всех, уткнувшись в свою парту, и ничего не говорила. Её рука с листом взмыла вверх и тут же опустилась, когда староста забрал её работу. Но я успел взглянуть на неё только мельком и торопливо выскочил из кабинета. Нужно было купить кимпаб, пока не забыл — а я вполне мог.       В коридоры стремительно повалил народ. Стало тесно, шумно и душно — я вьючными путями плыл в сторону столовой, старательно обтекая кучки людей, как змея. Хван, учитель по психологии, порой говорил, что я боюсь людей, а порой, что я их презираю. Проблема учителя Хвана заключалась в том, что он смотрел на меня со стороны остальных. Если ты не вписываешься, то в их глазах ты либо считаешь себя хуже них, либо считаешь их хуже себя — третьего не дано. Как правило большинство ребят не понимают тех, кто не вписывается, и выдумывают про «белых ворон» всякой отсебятины. Никому и в голову не придёт, что человеку может просто нравиться проводить время в одиночестве. Я их не особо винил: они старались понять — просто у них не получалось.       Поздоровавшись по дороге с парочкой друзей Эшли из баскетбольного кружка, я юркнул в столовую и подошёл к витринам с перекусами. Пара минут ушла на тугие размышления о том, тунец или курица больше придутся Ли Сохи по вкусу. В голове была одна Юнон: она точно предпочла бы курицу. В конце концов я взял и то, и другое, чтобы предложить Сохи выбрать из двух и второе оставить себе. С этим решением я уже направился было к кассе, но притормозил. «Если подумать, Юнон тоже заслужила благодарственный подарок. Это она занималась со мной все выходные». Мне упорно не хотелось дарить что-либо сестре: не хотелось, чтобы она восприняла это как попытку помириться. Всё во мне голосовало за уверенный железобетонный бойкот этой особы после того, что она устроила утром у шкафчиков. Но в этом случае и демонстративно угощать Ли Сохи на глазах у сестры было некрасиво. Как если бы так я пытался показать, что отрицаю помощь Юнон и нисколечко не ценю её вклад в мой результат. Как если бы намеренно пытался задеть… «Проклятая этика, — вздохнул я, — можно хотя бы разок без вот этой двойственности?» Со вздохом решив, что это всего лишь кимпаб, я взял третий контейнер. Это был кимпаб с курицей… Юнон её обожала.       Однако не успел я развернуться, как на меня так навалились со спины, что я чуть было не свалился под тяжестью и всё не выронил. — Привет! — громогласно заорал Эшли мне в ухо, при этом держа мою голову у себя под мышкой.       Я думал, я оглохну. — Эшли, идиот, — я стряхнул его себя, увереннее хватаясь за контейнеры с кимпабом и выравниваясь, — я тебе не батут!       Тут мы наконец встретились глазами, и по серьёзному выражению его лица я понял, что попал впросак. — Давай, — кивнул он, ни секунды не думая, — колись, что происходит.       Я нахмурился, тщетно прикинувшись идиотом, не понявшим вопрос, а сам отчаянно зажужжал шестерёнками. Отговорка, мне нужна была отговорка… — Чонгук, — продолжил Эш, — вы с Юнон даже смотреть друг на друга не хотите, что происходит? — Да ничего не происходит, — фыркнул я, направившись в сторону касс самообслуживания. К сожалению, это самое умное, на что меня хватило. — Кимпаб, вот, покупаю в благодарность.       Эш двинулся за мной с грацией настырной кошки. Я принялся пробивать свои товары и потянулся в карман за картой. — А ещё ты просишь Ли Сохи помочь тебе с математикой, — добавил он, — не Юнон, а Сохи. — Она сидела ближе. — Ты меня за идиота держишь?       Я схватил оплаченные контейнеры с кимпабом и двинулся в сторону класса, и       Эшли шёл следом, приговаривая: — Если ты собираешься ляпнуть нечто вроде «ничего особенного» или «забей», то будь душкой, пропусти эту часть и переходи непосредственно к делу. Мы говорим о девушке, которая мне нравится, так что колись.       Мы вышли из столовой и поплыли по коридору. — Мы поссорились, — коротко объявил я. — Вот удивил! А можно чутка подробнее? — огрызнулся Эш. — Дружище! Привет, — с этими словами он обратился уже к какому-то бугаю, который к нам подошёл.       Я не поздоровался с его другом и преспокойной походкой направился дальше, но про себя лихорадочно старался хоть что-то сочинить. «Он теперь всю душу из меня вытрясет». Я задался вопросом, хватит ли у Эшли мозгов сложить два плюс два и понять, что внезапная теплота к нему со стороны Юнон тоже не возникла из ниоткуда. Спустя пару секунд он нагнал меня и остановил за плечо. — Послушай, — сказал он, — Юнон вчера написала мне ни с того, ни с сего посреди ночи… — Поздравляю, — торопливо ответил я, пряча глаза, чтобы не выказать, насколько сильно зол, — зачем ты мне это говоришь? — Я подумал, это твоя заслуга.       «В каком-то роде так и есть». — Я не говорил с ней о тебе, если ты об этом, — сказал я. — Значит, это не ты, — хмыкнул он, — я все последние дни был уверен, что меня динамят. А тут вдруг… — Слушай, — резко перебил я, — это ваше дело, и извини, конечно, но мне это просто до фени. Я уже сказал: обидишь её — я тебя убью. В остальном — встречайтесь на здоровье. Но необязательно отчитываться о каждой новой стадии ваших отношений, мне это неинтересно. — Да чего ты такой злющий? — недоумевал он. — Это никак не касается обсуждаемой темы! — Хорошо, тогда давай поговорим не о Юнон, — Эшли широко развёл руками и выпучил глаза, — ты мне скажешь, чего ты на меня шипишь всё утро?! А делюсь я с тобой, потому что интересная мне девушка наконец слегка оттаяла, и я радуюсь, извини за беспокойство! Ты такой ублюдок порой.       Я отвернулся и зарычал, зажмурившись, потому что голова раскалывалась. Было слишком много всего. Я обещал помочь другу с сестрой, нарушил обещание и теперь был перед ним виноват, в то же время я злился на него за их с сестрой заигрывания, потому что мне самому она ужасно нравилась, в то же время я злился на неё и сочувствовал другу, потому что сестра использовала его и шантажом заставила меня молчать об этом. Я был в такой ярости, что в ушах гудело. И как я умудрился оказаться посреди этой дурацкой Санта-Барбары? «Это всё Юнон». Я открыл глаза и развернулся обратно к Эшли, который с недоумённым видом ожидал, когда я очухаюсь. — Извини, — заговорил я как можно спокойнее, — ты можешь рассказывать что угодно, у нас никогда не было никаких табу. Но что до нас с Юнон… мы просто, скорее всего, не будем общаться. — Что? — он округлил глаза. — Да что случилось-то? — Она очень… другая, — вздохнул я, — нам тяжело поладить. — Да не говори ерунды, — махнул Эш рукой, — вы все эти дни были не разлей вода.       «Не разлей вода».       В голове возникли очертания хлама в гараже, тонкая талия Юнон в моих руках и наши нетерпеливые поцелуи. Не разлей вода. Я поморщился. — Изначально это не так чувствовалось, — только и мог сказать я, — но чем дальше, тем более очевидно, что мы с ней очень разные.       Эшли помолчал, обмозговывая. — Ты мне можешь сказать, что случилось? — наконец аккуратно спросил он. — Наверное, нет, — вздохнул я совсем обессиленно, — не переживай, это сугубо мои проблемы. Она докопалась до чего-то личного, до того, что я никому не показывал, а потом… короче, я разочарован.       Возникла очередная пауза, а после я почувствовал похлопывание по плечу. — Не знаю, что на вас нашло, но я уверен, вы помиритесь. — Может быть, — это действительно было не исключено, мы же жили под одной крышей, — но мы, наверное, не будем общаться близко. — А ты хотел? — Наверное, да. Она довольно классная, когда узнаешь её поближе. — Это точно, — ухмыльнулся он, — и ещё она красотка. Как я завидую, что не живу с ней! Пошли в класс, счастливчик.       Я проигнорировал его слова и молча поплёлся в кабинет. Бывает такое чувство, когда у тебя есть особенно дорогая сердцу песня, и кто-то другой тоже любит её, но не так, неправильно, не понимая её истинного смысла. То же самое я чувствовал по отношению к сестре, когда Эшли принимался ею восхищаться. Все его похвалы в её адрес были липой. Он просто был на охоте и пускал слюни, вот и всё. Но Юнон, похоже, только жаловала подобное поведение, так что это было совершенно не моё дело. Мы вернулись в класс, и я направился прямиком к Сохи. Она удивлённо вскинула голову, когда я оказался у её парты. — Тебе что больше нравится, — без всяких прелюдий начал я, — тунец или курица? — Тунец, — незамедлительно ответила она, явно заинтересованная, к чему это приведёт.       Её глаза скользнули к моим ладоням, в которых я держал контейнеры. Я поставил на её парту кимпаб с тунцом и заявил: — Это в благодарность за помощь. — Вот это галантность, — ехидно прогудел за моей спиной Эшли.       Сохи взяла контейнер в руки так аккуратно, будто в нём могла быть заложена бомба. После недолгого молчания она всё же очнулась, подняла на меня взгляд поверх своих очков, улыбнулась и сказала: — Совсем не стоило, но спасибо. — Улыбается! — воскликнул Эш за моей спиной. — Опять! Ты видел, Чонгук?       Сохи молча окатила его холодом и занялась своим кимпабом. Эшли беззастенчиво расхохотался, пока проходил к своему месту. Иной раз я поступил бы так же, но в тот момент мне ужасно хотелось двинуть ему по челюсти. Впрочем, заслуги Ли Сохи в таком моём порыве было мало. Кроме того, подобные короткие замыкания случались у меня и раньше, так что Эшли особо не обращал внимания. Периодические приливы злости в то время были для меня частью нормы.       Как бы там ни было, а момент, который я оттягивал, неумолимо наступал. — Вот, — я положил кимпаб с курицей на стол Юнон, — ты мне очень помогла, спасибо, Юнон.       Всё это время сестра сидела молча, как будто её здесь вовсе не было, при этом мечтательно подперев щёку костяшками пальцев. Но она убрала руку и выпрямилась, когда я положил на её парту «подарок». Судя по всему, ей отчаянно не хотелось встречаться со мной глазами. Она совсем не поднимала головы, и всё бы ничего, но чувствовалось в этом жесте какое-то напряжение. Тем не менее, она заговорила: — А почему у меня не спросил, с чем я хочу больше: с тунцом или курицей? — Потому что я знаю, что ты любишь с курицей.       Юнон помолчала. — Ясно, — сказала она наконец и коснулась руками своего контейнера, — спасибо.       Домой после школы мы возвращались вдвоём, потому что у Эшли было собрание с его приятелями из баскетбольного кружка. Я не знал, стоит ли демонстративно отстать от сестры или, напротив, демонстративно идти рядом, и, в конце концов решив, что нам так или иначе в одну сторону, просто плюнул и пустил всё на самотёк. В школе весь остаток дня Юнон провела с Эшли и баскетбольным кружком. Уже после занятий, прежде чем ретироваться, Эш шикнул мне: «Приятель, какая же она стеснительная! Наедине — просто чума, а в компании сразу теряется. Нам с тобой надо что-то с этим сделать». Я бы и рад сообщить ему, что ничего делать не собираюсь и он может катиться к чёрту, но он только похлопал меня по плечу и исчез. Меня бесило быть вспомогательным пунктом в его махинациях. Когда уверенным голосом расчётливого мерзавца он принимался вещать, где и над чем надо «поработать», у меня начинали опасно чесаться кулаки, а дёсны сводило от шипящего слово «сволочь». Однако, почти тут же остыв, я подумал, что он мог говорить это не для себя, а для Юнон: ему и правда хотелось, чтобы она влилась в компанию и чувствовала себя комфортно. Тогда «сволочью» себе казался уже я сам.       Мы с сестрой неторопливо передвигались по пустынным улицам, залитым послеполуденным солнечным светом. Летний зной наводил сонливость. «Сейчас мы могли бы двинуться прямо в гараж, — словно туманной дымкой плыли мои мысли, — там прохладно…» Мне нравился солоноватый вкус её кожи, нравилось, когда она позволяла прислониться носом к слегка намокшему вороту её рубашки и с упоением ею дышать, нравилось, как она остужала раскалённую шею касанием ледяных пальцев. — Знаешь, вообще-то, я думаю, что прокрасться в кабинет его отца — плохая идея, — вдруг заговорил я, — он уважает отца и согласился только для того, чтобы тебе угодить. — Я считаю, идея отличная, — отрезала Юнон.       Я покосился на неё. Белая лента вплетена в косу. На висках, там, где начиналась линия волос, кожа немного вспотела, у основания пряди были влажными. Я чувствовал себя животным всякий раз, когда глаза останавливались на какой-нибудь детали. Вместе с этим она просто до трясучки выводила меня из себя. «Хочу её», — блеснула чудовищная мысль вперемешку со злостью. Она брякнула в голове, как чудовищный нескладный аккорд на самых низких клавишах пианино. Я тут же выбросил её и выругался на себя. — Я решила, что буду много шататься с ним и его друзьями, — продолжала сестра с фальшивым спокойствием, даже не замечая, что едва ли не шипит, — а ты останешься совсем один, никому не нужный. — На здоровье, — у меня даже голос не дрогнул, — делай, что хочешь, я не буду тебе мешать. Твоя угроза утром была вполне доходчивой.       Юнон остановилась и круто развернулась ко мне, вдруг преисполненная обиды и, как мне показалось, даже желания расплакаться. — Почему ты не спросил меня? — надсадно клацнула она. — О чём ты? — я тоже притормозил. — Сегодня на контрольной, — к моему небывалому удивлению, в её глазах всё же блеснули слёзы, — почему ты попросил помощи у Сохи, а не у меня?       «Всякий раз! Она использует этот проклятый приём всякий раз!» Стоило только ей состроить уязвимое личико, как мне хотелось броситься ей в колени и молить о прощении за всё на свете — и за то, что делал я, и за то, что делала она сама. Щёки у неё раскраснелись, а глаза, как два озера, наполнились слезами и казались оттого невероятно чистыми. Что ни говори, а она была прекрасна. «Ну уж нет… я на это не куплюсь». — Ты была занята, помогая кое-кому другому, — холодно напомнил я, — не хотел тебя отвлекать. — Я занималась с тобой все выходные! Я делала тебе массаж! Это у меня ты должен был просить помощи! Ты не должен был дарить ей кимпаб! — Ты приревновала меня? — рявкнул я ни с того, ни с сего такую околесицу, что сам с себя удивился. — К однокласснице? — А ты приревновал меня? — горячим шиком парировала сестра, оскалившись совсем без улыбки. — К своему приятелю?       Мы воззрились друг на друга с молчаливой яростью. Как вдруг, словно по волшебству, обоим нам стало очевидно, что всё так и есть. Я приревновал её, а она — меня. И чем дольше тянулось молчание, тем более ощутимым становился этот факт. Юнон круто развернулась и торопливым шагом двинулась домой. Зачем-то я поспешил за ней, стараясь не отставать. Быстрее всех, однако, держало ход моё сердцебиение. «Мы нравимся друг другу… — подсказывало нутро, — мои чувства к ней взаимны… я нравлюсь ей». Я глядел на её затылок, на прыгающую косичку, с образовавшимся откуда ни возьмись тёплым комком нежности в груди. Мне хотелось догнать её, развернуть к себе, такую милую, и поцеловать прямо сейчас. Меня частенько бросало из злости в ласковую истому и обратно, как на чёртовой карусели. «Я нравлюсь тебе? Ты мне тоже, Юнон», — мурчало в груди. Однако путь преграждало пресловутое желание поступить правильно. «Что потом?» — спрашивал моралист. Сцепив челюсти, я двигался следом и то и дело сдерживал порыв наброситься на неё с шепелявыми признаниями. Должен сказать, я держался молодцом. Скрипя зубами, давя в себе помутнение, а всё-таки держался.       Стоило нам, однако, оказаться во дворе, как безо всяких слов сестра направилась прямиком в гараж. Я застыл, как вкопанный, глядя ей в спину. Но совсем ненадолго. Не осознавая, что творю, и только чувствуя, как с каждой секундой усиливается набат сердцебиения — до того, что, казалось, вот-вот он проломит черепную коробку, я на ватных ногах зашагал следом.       Мы оказались в прохладном полутёмном помещении, том самом, о котором я мечтал по пути домой. Юнон прошла вперёд и бросила сумку на диван. Она долго не оборачивалась, и в её хрупком силуэте я отчётливо разглядел страх вперемешку с решимостью. Её классическое сочетание. — Зачем мы здесь? — подал голос я. — Я — остыть. А зачем ты пошёл за мной, я не знаю. — Мне уйти?       Наконец сестра обернулась. — Ты трус, — заявила она, — почему бы тебе хотя бы раз не взять ответственность на себя, а не перекладывать всё на мои плечи? Хочешь — уходи. Не хочешь — оставайся. Помявшись немного, я всё-таки бросил и свой портфель на диван. Что должно последовать дальше, я просто не знал. Какое-то время Юнон молчала. — У меня появилась идея, — заявила она, — для нового «нельзя».       Я ощутимо напрягся. — Разве с игрой не покончено? — Покончено с поцелуями, а не с игрой. — Мы будем притворяться, что ни вчера ночью, ни сегодня утром ничего не случилось? — Если тебе что-то не нравится, просто уходи отсюда, — хмыкнула Юнон. — Ты сам пошёл за мной. — Да я вот всё жду, когда тебе станет стыдно за весь этот идиотизм, — помрачнел я, — за идею отомстить, за использование других в своих целях, за угрозы. — Почему мне должно быть стыдно, если не стыдно тебе? — Мне стыдно! — рявкнул я и вдруг двинулся на неё.       Юнон резко попятилась, но от растерянности она сделалась неуклюжей, и я настиг её в два счёта, схватил её плечи в ладони и склонился над ней. — Скажи, что тебе стыдно, — с чувством произнёс я, — извинись, и я тоже извинюсь. Хочешь знать, приревновал ли я? Да. Он не знает тебя, он не понимает тебя, он и сам при тебе не может быть собой. От вашей парочки меня мутит. Но я не стану мешать тебе, если ты захочешь встречаться с ним не из мести. Мне стыдно, что я обидел тебя, что некрасиво поступил с ним, что отнёсся ко всему легкомысленно. Скажи, что тебе тоже стыдно, Юнон, — я сжал плечи сильнее; взор сестры же вдруг сделался каким-то затуманенным, — или я в тебе просто разочаруюсь. — Хорошо… — слабо произнесла она, как мне показалось, с досадой, — мне стыдно. Что так отреагировала. Что решила отомстить. Что пригрозила тебе утром. Не поверив ушам, я далеко не сразу ослабил хватку. Отступил на шаг. Расслабленно выдохнул. — Я, наверное, правда попробую встречаться с ним, — тихо продолжила Юнон, — не из мести. Ты не против?       Я покачал головой. Что-то внутри отозвалось тоскливым предсмертным хрипом. Мы плавно возвращались к началу, к отношениям брата и сестры, в которых ей предстояло встречаться с моим одноклассником и водиться с ребятами из баскетбольного кружка, а мне — тихо и мучительно убиваться по ней и сгорать изнутри. «Что ж… — вступил обратно во владение мною холодный, скрипучий голос рассудка, — так всё и должно быть». — Что там за новое «нельзя»? — глухо спросил я.       Юнон уставилась на меня с деланной ребячливой серьёзностью. Мне всегда казалась забавной её попытка состроить из себя нечто умудрённое. — Когда ты ребёнок, — пояснила она, — животрепещущим кажется выкрикивать взрослые словечки, есть сколько угодно мороженого и списывать домашнее задание. Поэтому игра была интересной — она затрагивала животрепещущие темы. Теперь мы подростки. Чтобы игра была интересной, она должна касаться волнующих нас тем. Итак… что является самым волнительным для подростка? Всё время, что она говорила, я тупо пялился в неопределённую точку, однако тут мгновенно стрельнул в неё глазами. Сестра не повела и бровью, не дрогнула, не шелохнулась — не дала мне повода усомниться в ответе, который пришёл на ум. — Секс, — твёрдо произнесла она.       В штанах стало тесно почти моментально. «Проклятая бестия, да что ты со мной творишь…» — Юнон… мы же только что решили… — Мы в гараже. Что тебя ещё не устраивает? Я не предлагаю ничего, что выходило бы за рамки игры. — Что именно ты предлагаешь? — шикнул я, даже не заметив, что делаю шаг в её сторону и на полном серьёзе собираюсь исполнить всё, что ей вздумается предложить. — Разве ты не говорила, что хочешь встречаться с Эшли?       В голове словно бы рассыпался горячий песок. «Секс». Она стонет в моих руках. «Секс». Её молочная мягкая кожа в слиянии с моей собственной, гладкой и раскалённой, как только-только вынутая из печи сталь. «Секс». Я оставляю на ней целую кучу засосов — везде, где захочу. Я вбиваюсь в неё в яростном исступлении. Я в ней — наконец-то, наконец-то, наконец-то. «Секс». Вот и всё, до чего сузилось моё сознание. — Эта игра совершенно не касается Эшли. Она не включает в себя ничего личного, ты же сам сказал. Всё, что происходит в этих стенах, не будет пересекаться с внешним миром. Как только мы покинем сарай, ничего, считай, и не происходило. — Зачем тебе сдалась эта игра?       Я продолжал наступать на неё, теряя себя с каждой секундой. Голос рассудка превратился в невнятное бульканье, поскольку потонул в мареве возбуждения. Юнон пожала плечами — эта дурочка и близко не догадывалась, какое действие на меня оказывала. — Я знаю, что тебе это кажется неправильным, — она вдруг улыбнулась, так же заговорщически и ехидно, как когда бабушка делала мне замечания, — но ты не можешь остановиться. По крайней мере, здесь. Я буду считать это за маленький «снос крыши». — Ты и правда двинутая, — я шепнул это ей в лицо. — А ты, — она встала на носочки, прислонилась своим лбом к моему и выдохнула в самые мои губы, — идёшь у меня на поводу.       Сдуру я чуть не признался ей в любви. Вместе с тем мне вдруг почудилось, что я её почти ненавижу. Сестра отхлынула от меня и продолжила, как ни в чём не бывало: — У каждого из нас будут свои «нельзя», которые мы сможем нарушать по очереди. Начнём с малого. Пусть темы касаются секса: это может быть вопрос, рассматривание, ещё что-нибудь, но ничего серьёзного и только в научных целях. Мы проведём небольшой вводный урок в сексуальное просвещение, прежде чем вступить в настоящую связь с теми, кого полюбим. Как тебе?       Мне? Как кувалдой по голове — вот как. «Настоящая связь с теми, кого полюбим? — я не сдержался и поморщился, до того болезненными были эти слова. — А если в моём случае всё уже так и есть?» По крайней мере, по дороге домой случилась ложная тревога. Я ей всё-таки не нравился. — Окей, — тряхнул плечом я и даже не удосужился влепить себе за это мысленную затрещину. — Начнём с вопросов, — Юнон двинулась к дивану и вальяжно на нём развалилась.       Я прошёл за ней следом и тоже рухнул, только теперь почувствовав, до чего обессилен. Стояк у меня был просто каменный. Я сел вполоборота от неё, запрокинул голову на спинку и прикрыл глаза, тщетно стараясь выбросить из головы ритмичные движения. По правде говоря, в мыслях я уже минут как пять её трахал. Дико извиняюсь и всё-такое, но после слова «секс», произнесённого её губами, со мной было покончено. В ушах разливались её воображаемые стоны, пока я яростно прибивал её воображаемые бёдра к своим — в той самой позе, в которой мы поцеловались здесь во второй раз. Губы мне при этом обжигали её воображаемые соски. Я долго удерживал себя от непосредственно этой картины, но одного слова с её стороны оказалось достаточно, чтобы мне сорваться с петель прямиком в пропасть. — Я первая. Ты меня хочешь?       «Да ты издеваешься», — я сжал челюсти так, что зубы, казалось, вот-вот раскрошатся. Не глядя я нащупал сбоку её руку, небрежно схватил за запястье, придвинул на себя и опустил ладонью себе на ширинку. Поначалу Юнон испуганно вздрогнула — что только доказывало: она не понимала, насколько серьёзные вещи творятся вокруг; а после с осторожностью, смешанной с ошеломлением нащупала сквозь брюки мой отвердевший член. — Это из-за меня? — волнительным шёпотом спросила она. Ладонь её никуда не делась и продолжала нащупывать ситуацию, хотя я больше её не держал. — А ты как думаешь? — процедил я сквозь зубы.       До моего уха донёсся звук её неровного, ставшего вдруг очень громким дыхания. Я попросту боялся выпрямиться, развернуться, даже открыть глаза, потому что контролировать что-либо в этом случае стало бы решительно невозможно. Так и сидел, запрокинув голову на спинку дивана и не размыкая век. Ладонь Юнон продолжала наглаживать член. — Твоя очередь, — сладкий, как мёд, её голос топил уши, — какое твоё «нельзя»? — Я не знаю.       Сестра очерчивала пальцами выпуклые границы, как любопытный учёный перед неизученным объектом, дошла до основания и снова направилась вверх, на этот раз наглаживая член костяшками. — Ты такой зануда, — беспечно хмыкнула она.       Я резко накрыл её ладонь своей, прижал к паху посильнее и принялся водить по члену туда-сюда. Юнон потакала мне в этом. Наконец, не в силах мучиться и дальше, я крутанулся и прихлынул к ней. Однако у самого своего лица она вдруг выставила ладонь, к которой мгновенно припали мои губы. — Нет, — отрезала сестра. — Целовать себя я не позволю.       Ладонь её соскользнула с моего лица, и мы так и застыли на добрые минуты три, глядя друг на друга. Я вскочил с дивана, отлетел от него на пару шагов и рывком обернулся. — Такой, получается, у тебя план? Приводить меня сюда, соблазнять и смотреть, как я мучаюсь? — мне стало как-то даже по-детски обидно; голос то и дело срывался в какие-то хлюпкие нотки. — Да, ты права. Я не смогу от этого удерживаться. Довольна? Юнон, мы же подружились. А теперь ты хочешь использовать меня, чтобы потешить своё самолюбие? Серьёзно? За что ты так со мной?       Юнон осталась сидеть на диване, глядя на меня снизу вверх. Она была немного растрёпанной и взлохмаченной из-за зноя, и в глазах, как мне померещилось, блеснуло отражение моих собственных чувств. Всё, что она делала, было ужасным, но вместе с тем до того преисполненным какой-то умильной искренности, что осудить её было тяжело. «Да что происходит?! — трубило отчаяние. — Я ничего не понимаю!» — Спроси меня, — жалобно попросила сестра, залезая на диван с ногами и подбирая их под себя, — раз у тебя нет фантазии на собственное «нельзя», просто повтори мой вопрос.       Я хотел послать её куда подальше. Открыл рот и уже даже чуть подался вперёд, но так и замер. В груди остро кольнуло. «Спроси меня». До меня дошло, о чём она говорила. Я набрал побольше воздуха и на гортанном выдохе продублировал её вопрос: — Ты меня хочешь?       Юнон волнительно облизнула губу, смущённо потупилась, снова подняла глаза и мягко произнесла: — Да.       По правде говоря, я напрочь забыл испугаться. Радость хлынула в голову, прорвав плотину здравого смысла, словно та была всего лишь соломинкой. Однако я не подал виду даже теперь. Прежде, чем действовать, следовало хотя бы немного протрезветь — эта доктрина гудела поверх всего, как неведомый механизм в моём чреве, управляющий каждым моим движением. Сестра тем временем тоже вскочила с дивана, прихватив при этом портфель, и двинулась ко мне. — Как видишь, мы влипли, — буднично пожала плечами она и, поравнявшись со мной, обвила руками мою шею, — меня уже немного задолбало это чувство, по правде говоря. Засыпаю — перед глазами ты без этой твоей футболки. Сплю — а во сне ты будто бы лежишь позади меня и делаешь что-то неприличное. Просыпаюсь — срочно в душ, потому что вся взмокла. У меня никогда такого не было.       Эти полушутливые причитания взрывались в моей голове маленькими фейерверками. — У меня тоже, — шепнул я, приближаясь к ней на шаг. От желания сводило скулы, сводило бёдра, сводило всё тело. — Я подглядывал за тобой, пока ты переодевалась. Так что ты была права, обвиняя меня вчера. Извини. Вообще-то, это совсем не в моём духе.       Юнон округлила глаза. На щеках вспыхнул румянец. — Даже так… — застенчиво пролепетала она и вдруг весело усмехнулась, — ну, и как нам быть братом и сестрой в таких обстоятельствах, а? Это, мягко говоря, немного отвлекает, — тут она вдруг выдала: воодушевлённо и с лицом гения, — вот что я придумала. Мы будем обычными братом и сестрой, будем общаться и дружить — я очень дорожу всем этим, правда. Мне без тебя скучно. Не хочу я водиться с баскетбольным кружком без тебя, ясно? И чтобы ты покупал кимпаб Ли Сохи, а не мне, я тоже не хочу, — это было сказано в наивысшей степени капризным голосом, но всё что я мог — ухмыльнуться. Тем не менее, Юнон продолжила, — а вот наше маленькое недоразумение… не покинет пределов этой комнаты. Там нам этого нельзя, поскольку мы брат и сестра. Но здесь «нельзя» не существует. Здесь нам можно хотеть друг друга, спокойно говорить об этом и в какой-то степени облегчаться от копящегося напряжения.       Я уже открыл было рот, чтобы усомниться в этом решении, однако Юнон опередила меня и продолжила: — Но есть одно «но», — строго, как-то даже холодно, словно чертила между нами границу, — никаких поцелуев. Я поразмыслила обо всём и поняла кое-что, Чонгук. Поцелуи — это для меня слишком чувственно. А я взяла и пустила их на расход в игру. Получается, что, выходя из этой комнаты, ты выбрасываешь на помойку нечто, касающееся твоих чувств — такое никому не может быть приятно. Ни разговоры о чувствах, ни поцелуи, ни что угодно, что включает в себя чувства, в игре участвовать не будет. Если вдруг тебе сильно приспичит заикнуться о чём-то, что касается чувств — милости прошу, — она убрала руки с моей шеи и сделала шаг в сторону, готовясь уходить, — но только за пределами этой комнаты.