Комната запретов

      Даже не успев подняться над городом, утреннее солнце нещадно пекло, и отовсюду бил в глаза этот отполированный блеск июньского зноя. Порой жара, не издающая ни звука, способна звучать громче собственных мыслей. Мы с сестрой плыли по безлюдному в утренний час району, не торопясь, не разбирая толком улиц, не произнося ни слова. Юнон спереди, я следом. На её сумке-портфеле прыгал туда-сюда подвешенный брелок в виде маленького краба. Она заплела волосы в недлинную косу, в которую вплела белую ленту, и надела школьную юбку по колено. И со мной всё определённо было плохо, потому что я мучился от невозможности к ней прикоснуться.       «Я всё сделал правильно», — холодно напоминал рассудок, но душа и тело негодовали, что всё вот так закончилось. «Засунь себе своё ''правильно'' знаешь куда?» Не лучше ли было ходить в гараж, целоваться, теряться в ней, пустить всё на самотёк? Пусть и давать себя опутывать, но по крайней мере больше не ссориться. Как там говорила мама — «общаться с ущербами». Но этот спор самому себе я всегда проигрывал. Мнимая взаимность хуже полного неприятия, потому что оставляет местечко для надежды. Так я окончательно слетел бы с катушек, и об этот аргумент разбивались все мои аргументы «за». «Так что завалите», — посоветовал я своим хотелкам. Но ветер снова развевал юбку сестры, и её косичка с вплетённой белой лентой временами подпрыгивала из стороны в сторону, и милый крабик на сумке скакал вверх-вниз, и она была так очаровательна, что кошки скреблись на душе — и хотелки снова буйствовали. До тех пор, пока Юнон вдруг не застыла, как вкопанная, и я зачем-то не затормозил вслед за ней. К тому моменту мы как раз дошли до поворота на соседнюю улицу и находились в тени здания. — Хочешь услышать правду? — пробормотала сестра.       Я не был уверен, что хочу слышать правду. Но всё же ответил: — Давай.       Сестра развернулась ко мне с мраморным выражением на лице, и голос её зазвучал тихо и глухо: — У меня в голове полная неразбериха. Мы сделали что-то не так, да? Мы сделали что-то очень нехорошее… но почему я этого не чувствую? Умом, может, пойму, а сердцем не почувствую. Как же так?.. У тебя такого не бывает, Чонгук? Иногда я чувствую подобное, когда вижу открытые витрины с пирожными в магазинах. Эти пирожные лежат и смотрят на тебя, такие пышные, воздушные, с кремом, а есть их нельзя. И это как-то не укладывается в голове: как же нельзя — вот же они лежат прямо перед тобой!.. Неужели будет так плохо, если съесть одно? Умом ты понимаешь, что это воровство, но не сердцем: это же всего лишь несчастное пирожное! Как-то так я себя ощущаю. Может, я что-то упускаю? Поможешь мне понять? — Мне бы самому понять хоть что-то, — задумчиво пробубнил я, но опомнился и добавил, — тебя не смутили слова моей мамы за завтраком? О том, что мы всегда будем друг у друга. Разве мы не испортили это? Не убили друг в друге брата и сестру?       Юнон подумала с какое-то время, но только скептично поморщила нос. — Но разве такое возможно? Видишь ли, даже если бы мы в глотки друг другу вгрызлись, мы бы всё равно остались братом и сестрой. Родственные узы так просто не разрываются — всё равно ты связан, как ни крути. Взять вот меня и моего папашу. Он перед нашим отъездом сказал, что будет писать, что ждёт в гости, что ему очень жаль… и я, вообще-то, не на его стороне, а все равно сердце защемило. И если бы с ним что-то случилось, мне было бы плохо. А бабушка? Она не перестанет быть мне бабушкой, пусть она и тиранша с навязчивой манией всё контролировать. Пускай мы с тобой совсем недавно встретились, но даже так, разве возможно нам перестать быть братом и сестрой? Разве мы теперь не связаны? — Не знаю, — честно ответил я, — я не верю в силу уз так, как ты. — Понятно, — глухо отозвалась сестра, и отчего-то у меня возникло ощущение, что я только что сделал ещё хуже.       Юнон выглядела отсутствующей. Я с первых секунд невзлюбил это её состояние. Казалось, она пребывала в каких-то своих далёких мирах, и ты ничего не мог сделать, чтобы вызволить её оттуда. — Что нам делать? — наконец спросил я.       Сестра посмотрела на меня так, будто только сейчас вспомнила, что я стою напротив. — Ну, ты же сказал, — фыркнула она вдруг с внезапной злобой, — что всё это чертовски неправильно. — Ну, да, — скованно процедил я.       Я всё сказал по совести. «Да же?» — Что всё это плохо, когда мы не в сарае, — продолжила Юнон, выделяя каждое слово с какой-то брезгливой придирчивостью. — Ну, да, было дело, — сказал я ещё более смущённо. — Что всё это нормально, если мы играемся, и плохо, если нет, — выдала она ещё кусок.       Я ненавидел, когда заходили издалека вместо того, чтобы сказать сразу и по делу. — Ты мне пересказ решила сдать, что ли? Я помню, что говорил вчера ночью. — Можно тогда задать один вопрос? — наконец подвела Юнон. — Если я буду встречаться с другим, ты не будешь против?       Стоило титанических усилий никак не измениться в лице. Забавно, тебя бьют под дых коленом, а ты и бровью не ведёшь. Как-то так это ощущалось. — Встречайся, — тут же пожал плечами я, прежде чем начать агрессивно думать об этом и окончательно взорваться.       Но мысли всё равно тут же накатили шквалом. Первым, конечно, заявился Эш. В последнее время я буквально стал походить на одну из его безутешных пассий — настолько часто он захаживал ко мне в голову перед сном. Что ни говори, а с Эшем я поступал по-свински. И в то же время меня терзала какая-то необъяснимая к нему злость. То я мечтал спрятать голову в песок, когда он заговаривал о сестре, то вдруг как-то без причин петушился, думал нечто вроде «да пошёл ты» и представлял, как хорошенько ему врезаю. Сам не знаю, что за карусели.       Уже неделя прошла с тех пор, как мы с ним договорились, что я благословляю их с сестрой. Но всю эту неделю мы с Юнон много целовались. А Эшли всё болтал с ней в школе, восхищался её успехами и даже с друзьями своими не шатался — короче, из кожи вон лез. Становилось жутко не по себе… при этом где-то в глубине души я злорадствовал, и от этого становилось не по себе ещё больше. Много раз я говорил себе, что это не в моём духе — я не сахар, конечно, но не опускаюсь до подобного. Для меня много значило быть нормальным в собственных глазах, и в этот раз я сильно перешёл черту… но никак не мог перейти обратно. «Встречаться с кем-то», — звучало в голове ядовитое шипение. На следующий же день после того, как мы поссорились, она решила встречаться с кем-то.        Одной фразой Юнон официально сравняла меня с грязью под своими подошвами — теперь само наличие чувств к ней, даже если она об этом не догадывалась, было чем-то унизительным и постыдным.       Сколько бы я ни убеждал себя, что для неё всё это несерьёзно, я так и не смог не добавлять после пресловутое «а вдруг». Мы пробирались в кухню по ночам, часами корпели над подготовкой к тестам, я лежал рядом с ней, когда она не могла уснуть. Она любила крабов, проветривала комнату и иногда повторяла одни и те же истории несколько раз. Всё это много для меня значило и не значило ничего для Эшли. Наверное, человеку свойственно какое-то эгоистичное желание иметь столь же большое значение для тех, кто значит много для него самого. Что-то тратишь — что-то ждёшь взамен. Мало кто способен любить безвозвратно, да мне и не казалась правильной такая любовь.       Юнон тем временем скептично двинула бровью. — Что до нас с тобой? — беспечно спросила она. — Мы же будем общаться, как раньше? Это никак не скажется? — Да, — проговорил я, почти её не слыша, — а что, ты хочешь с кем-то встречаться? — Ну-у, — потянула она и вдруг улыбнулась, — дам подсказку… он наполовину американец.       «Вау, вот уж удивила». — Ясно, — большего выдавить я не смог бы даже под дулом пистолета. — Как хорошо, что ты не стал возражать, — вздохнула сестра с каким-то вычурным простодушием. — Видишь ли, Эшли такой хороший парень — с ним мне… легко. Я думаю приводить его домой, ходить и к нему в гости, держаться за ручки в школе и всё такое… кажется, мы будем проводить много времени вместе. Ты точно не против?       Что-то в беззаботном выражении её лица заставило меня насторожиться… что-то было нечисто. Её речь звучала так, словно была отрепетированной. — Не возражаю, — отчеканил я со спокойствием буддийского монаха. Серьёзно, у меня талант.       Сестра долго вглядывалась в моё лицо, как будто выискивая подвох. А после круто развернулась на 180 градусов и обрубила разговор коротеньким: — Чудно.       Мы снова было двинулись вперёд, как вдруг до меня дошло. — Юнон, — резко остановил я, и сестра снова оглянулась, — надеюсь, ты не делаешь это мне назло?       Она мгновенно сделалась мрачнее тучи. Подбородок тут же взлетел вверх. «Я угадал». — Что именно? — резко спросила Юнон. — Ты поняла, что, — надавил я, — ты решила начать встречаться с Эшли… случайно не исключительно мне назло? — Ты говоришь странные вещи, — холодно проговорила сестра, — ты же сам вчера не захотел прикасаться ко мне, с чего бы тебе вообще злиться, что это будут делать другие?       На мгновение я представил, что всё то, что делали мы, она делала бы уже с Эшли, и мне тут же сделалось так тошно, противно и гадко, что едва ли не замутило. Неужели она смогла бы смотреть на него так же? Так же произносить его имя одними губами? Так же целовать, ласкать, прижимать к себе? «Ты сам виноват». «Я сделал всё правильно!» «Вот и полюбуйся теперь на своё правильно». «Что мне было делать, продолжать в том же духе?!» «А что, плохо было?..» — Не надо, это был не категорический отказ… — зацепился я за неверную формулировку, как полный идиот, но тут же осёкся, — постой, это же всё-таки мне назло, да? — Не неси чепухи, — отрезала Юнон, отвернулась и поспешила к школе.       Я поторопился следом, приговаривая ей вдогонку: — Я надеюсь, что мне показалось, Юнон. Потому что Эшли не заслуживает, чтобы его использовали в качестве… — О, — перебила Юнон, вдруг задрала руку и крикнула, — эй! Привет!       …«мести». Я посмотрел вдаль и увидел силуэт Эшли, стоявшего у коротенького моста, что встречается на пути в школу. Это был тот самый перекрёсток, у которого наши пути до дома расходятся. И Эшли не выглядел так, будто только что как ни в чём не бывало направлялся в сторону школы, он стоял, сунув руки в карманы и облокотившись на столб, и выглядел так, будто… — Он что, ждёт нас? — мрачно изрёк я.       Силуэт обнаружил нас и задрал руку в далёком приветствии, и я молча проделал то же самое. — Ага, я договорилась встретиться до школы и пойти вместе, — весело заявила Юнон. Между тем она ускорила шаг. — Когда? — продолжал я.       Юнон принялась вертеть руками в воздухе, что-то изображая — она смотрела только вдаль и время от времени хихикала. Эшли тоже стал дрыгаться в каких-то непонятных жестах в ответ. Словом, они кривлялись по полной. — Юнон, — настойчиво и твёрдо позвал я.       Она обернулась, но на лице её застыло выражение веселья — она всё ещё была там, в своих ритуальных брачных танцах с моим одноклассником. — Что? — весело спросила сестра, всем видом демонстрируя, что она не здесь, что её отвлекли от увлекательнейшего занятия. — К-о-г-д-а? — процедил я. — Что когда? — по-обезьяньи спросила она. — Когда ты попросила его подождать нас?       Сестра нетерпеливо отвернулась, увидела какой-то жест, который Эшли изображал в этот момент, задорно хохотнула и согнулась в три погибели, изображая… я наконец понял — они рисовали английские буквы своими телами, как чирлидерши. — Вчера ночью, — бросила она, не отрываясь от силуэта Эша, и тут же хохотнула снова.       Я остановил её за локоть. Вовсе не резко, но этого оказалось достаточно, чтобы улыбка с её лица мгновенно исчезла. — Что, Чонгук? — прошипела она, резко крутанувшись в мою сторону и сверля меня острым взглядом исподлобья. — Что?       «Вот так, покажи, что ты на самом деле чувствуешь». Холодные волны злости плескались в моём уме. — До или после? — спросил я. — Что «до или после», Чонгук? — пропечатала сестра. — Ты позвала его, — чуть ли не по слогам проговорил я, — до или после того, что было? — А что было? — повторила она, как попугай.       От раздражения я так сжал челюсти, что заскрипели зубы. Сестра это заметила, и на её лице появилось… это что, удовлетворение? «Она же делает это мне назло, мелкая язва, назло!» Или же она попросту решила идти дальше, а я попросту отчаянно не хотел остаться за бортом. — Наш разговор, — тяжело вздохнул я, резко лишившийся закала, — то, что между нами случилось… до или после этого?       Вчера она наказала мне не идти за ней, зашла в свою комнату… и тут же написала Эшли. — Какое это имеет значение? — ехидно хмыкнула сестра. — Имеет для меня, — бесцветно выдал я, отводя глаза и отпуская её руку. — С чего вдруг?       Я снова взглянул на неё. Время от времени что-то вселялось в неё, и она делала необдуманные, глупые и страшно некрасивые вещи, а я не знал, как проводить сеансы экзорцизма. — Юнон, — мягко, как никогда прежде, произнёс я, глядя на неё, как мог глядеть старец на маленького ребёнка, — страсти же рано или поздно поутихнут… и ты пожалеешь о том, что натворила.       Но эти слова подействовали на неё, как спичка на бензин. Она буквально вспыхнула. И, как ни глупо, стала просто до одурения красивой. «Хочу поцеловать тебя ещё раз, — возникла пугающе болезненная мысль совершенно не в тему, — хочу прикоснуться к тебе ещё раз». — Пошёл ты к чёрту, — фыркнула она и не дожидаясь ответа двинулась в сторону Эшли.       У меня случилось короткое замыкание от таких аргументов. Ты вроде во всём прав, но всё равно проиграл, потому что всем до фени. Едва ли не дыша огнём от накатившего тут же раздражения, я рывком двинулся следом, про себя парируя ругательствами. «Вот уж не знал, что ты на такое способна, — возмущался я, сверля глазами её спину, — надо взять тебя мелкую, противную, за шкирку и…» Но как ни крути, хотелось схватить её за эту её косичку, потянуть на себя и целовать, целовать, целовать. И как спокойно мыслить в такой обстановке?.. Парочку ругательств пришлось отсыпать и на собственную персону.       Но мы тем временем неумолимо приближались к ожидавшему нас Эшли. Вездесущий Эш. В-любой-бочке-затычка-Эшли. Не знаю, кого в ту секунду я проклинал больше: себя или его. Его-то проклинать не за что, вот и проклинал себя с ним за компанию в наказание за собственное бесстыдство. «А я же ему помочь обещал… хорош помощник». Но сколько бы я себя ни ругал, смотреть на него было тяжело. Сразу лезли в голову их с сестрой обжимания, и мутило не по-детски. Руки у него грязные, намерения грязные и сам он по уши в грязи. Он бы ей тоже на ухо шептал всякие пошлости? Тоже лез бы своими лапищами не куда-нибудь, а именно в трусы? Тоже клялся бы, что она «та самая», как остальным своим девчонкам? Шельма Эшли. «Не стал бы он делать всего этого, он же обещал, — говорил я сам себе, но в горячей голове всё вертелись картинки, — стал бы, ещё как стал». — Ого, а ты не в духе, — глядя на меня, присвистнул Эш сходу, стоило нам только подойти, — всё думы об алгебре?       Мне сходу захотелось врезать ему так, чтобы у него в ушах зазвенело. Высказать ему всё, что я о нём думаю. Но к этому чувству тут же примешалась вина: какой я плохой друг и всё в этом духе. К слову, выглядел Эш преотлично: не мятый, не зевающий, не сутулый — просто картинка. Давненько он не «включался» при Юнон. Видимо появился повод. Я удержался от колких замечаний, иначе он точно насторожился бы: у него на такое глаз намётан. Мы поравнялись и двинулись через мостик. — Не спал толком, — признался я.       Он и ухом не повёл. Впрочем, у меня всегда вид кислый — вряд ли в то утро что-то сильно изменилось. — Привет, цветочек, — просиял он, глядя на мою сестру, — всё в силе? — Ещё бы! — хохотнула она так звонко, что это резануло по ушам. — Юнон тебе рассказала? — весело обратился Эш ко мне. — Про наш план.       Я не успел было открыть рот, как сестра влезла: — Нет, не говорила. Спорим, — Юнон на пару мгновений развернулась так, чтобы идти спиной вперёд и лицом к нам, — он включит мудрого брата и всё нам испортит? — Да брось ты, — Эш пихнул меня в бок, — не включит, он всегда за пакости. Скажи же, Чонгук?       Я безучастно посматривал на Юнон, вновь спрятавшуюся за беспечной маской. Милая, чистая, невинная овечка… как будто не было ни меланхолии, ни злости в её глазах не далее как нынешним утром.       Тем временем я судорожно размышлял, что мог бы сказать непричастный Чон Чонгук, если бы за всем этим цирком не скрывалось нечто большее. — Вы скажите сначала, — лениво вздохнул я, — а там уж я решу, пас я или нет. — Нашёлся барин, — Эшли закатил глаза. — У нас договор, — всё-таки принялась объяснять сестра, — я помогаю Эшли на контрольной по алгебре… — А я, — встрял Эш, — провожу её в кабинет своего отца, и мы тырим для грядущей вечеринки одну из бутылок его дорогущего алкоголя — на выбор Юнон.       Я покосился на него с недоверием, а после отвернулся и махнул рукой: — Ага, конечно, так и сделаешь. — Эй! — возмутился он. — Это что ещё за выпендрёж? — Я тебя люблю и всё такое, но у тебя кишка тонка, — рассудил я, пожав плечами, — ты не выделываешь такое, ты — золотой мальчик.       В этом мы были похожи — бюрократические шлюшки. — Когда ты успел записать меня в свой клуб зануд? — прогоготал Эш, впрочем, не ставший спорить. — Мой клуб зануд, — слабо улыбнулся я, — это VIP-зона для избранных, и ты туда не проходишь по фейсконтролю, даже не мечтай. — Мы с Юнон долго говорили об этом, — заявил он, — и решили, что немного бунта не помешает… раз уж в конечном итоге меня всё равно свяжут по рукам и ногам, устрою перед этим хорошую взбучку.       На самом деле, как бы они его ни душили — отца Эшли уважал, а мать обожал. Они были странными, далёкими, почти и не родственниками — это семейство Ким, и втайне Эшли мечтал, чтобы все они однажды начали общаться, как настоящая дружная семья из сопливых кино. И ничья любовь: ни учителей, ни друзей, ни всех его девушек — не спасала его от одиночества под крышей собственного дома. Его родителям было просто по барабану: они выращивали галочку в своём социальном статусе «семьянинов». Для таких людей вся жизнь — сплошные галочки: учёба, работа, семья. А Эшли до одурения хотел, чтобы они были близки. Он только отшучивался да театрально вздыхал на эту тему, но я видел, как он убивается. Поэтому странно было слышать что-то там про взбучку. Плохиш из Эшли так себе.       «Слова Юнон, произнесённые твоими губами», — догадался я. И не сидится же некоторым людям на месте.       Участвовать в этом я не хотел: на Эшли такое было совершенно не похоже, как и на меня. Это была игра Юнон, а играть в её игры себе дороже. Да и подумает ещё маленькая прохиндейка, что я без неё жить не могу и всё такое. Оставалось только по-настоящему помочь Эшу сблизиться с сестрой, раз ему так приспичило закрыть гештальт — и моя совесть была бы в шоколаде. Я всегда чувствовал себя лучше, когда знал, что Чонгук-два-года-спустя обернётся и скажет: «Дружище, спасибо, что не натворил чепухи… ты мог, но ты не стал. Ты — железо». Конечно, мне уже было чего стыдиться в будущем, но я вовремя (почти) вернулся на путь истинный. Поэтому я заявил: — Я пас, — и добавил, — но вы, ребята, повеселитесь. — Да ну что с тобой? — канючил Эшли. — Серьёзно, Печеня? — Не называй меня так, — я нахмурился. — Вот так всегда, — пожаловался он сестре, — я зову его куда-нибудь, а он пасует.       Возникла пауза, и мне пришлось всё-таки взглянуть на Юнон. Сестра молчала, искоса поглядывая на меня, а после отвернулась и вздохнула: — Я же говорила, что он не станет. Когда бабушка была здесь, ты был куда веселее, Чонгук. Даже не знаю, что с тобой случилось.       «Со мной случилась ты». — Кто-то же должен быть за здравый смысл, — хмыкнул я, — иначе потом проблем не оберёшься. — О, и эту задачу ты, конечно, доблестно взвалил на свои плечи? — язвительно прошипела Юнон.       «А что, не так? — чуть было не сказал я вслух. — Лучше закрывать глаза и притворяться, что всё это в порядке вещей?» Я не удержался и буркнул: — Получается, что так. — Так, стоять, — вмешался Эшли, — что-то я ничего не понимаю! Вы о чём? — Ни о чём, — резко обрубила сестра, — если не хочет, пусть не идёт.       Эш снова пихнул меня в бок, но на этот раз так, чтобы сестра не заметила. — Да пойдёт он! — уверил он. — Просто корчит из себя неприступную барышню у барной стойки. Красавица, — обратился он ко мне, — давай начистоту: ты одна, в мини-юбке и с глубоким вырезом декольте — не надо уверять, что ты не хочешь, чтобы к тебе клеились.       До меня дошло, что Эшли просил моего участия не ради меня — ещё бы ради меня он так распинался. По какой-то причине он не хотел оставаться с моей сестрой наедине на время их «операции» и теперь исподтишка напоминал, что я обещал помочь ему в его любовном сражении и обязан сделать, как он просит. А значит выбора у меня особо не было. Я вздохнул и украдкой взглянул на Юнон, а она в этот самый момент косилась на Эшли с оттенком презрительного осуждения во взгляде. «Ах, да, — мне с трудом удалось сдержать улыбку, — юмор про красавиц в баре. Эшли, дубина, о чём ты думаешь?» Сестра промолчала, но я был уверен, что парочка резких ответов на эту «шутку» так и вертелась у неё на языке. — Ладно, я в деле, — вздохнул я (обещание есть обещание), но не удержался и добавил с гаденькой ухмылкой, — к тому сведению, дружище, девушки необязательно наряжаются в бар для твоих подкатов.       «А что, не я это начал… с волками жить — по-волчьи выть. Да, Юнон? Хотела встречаться с Эшли — на здоровье. Говоришь, с ним тебе легко? Ты ещё не слышала о классификации девушек по форме бёдер его авторства». Но Эш молниеносно смекнул, к чему я это говорю, резко крутанулся к сестре аж всем корпусом (теперь в сторону школы он направлялся боком), приложил ладонь к груди и проревел: — Юнон, прости-прости! — ах, как это искренне. — Это мой идиотский юмор, ты же знаешь. Я так про всех шучу, когда есть повод, и пол тут ни при чём. Парням тоже достаётся! — Да я вроде и не возмущалась, — вздохнула сестра, — шути сколько влезет. — Неправда, я же знаю, что у тебя какой-то пунктик и что тебя это задевает. При тебе я стараюсь так не шутить… — Серьёзно, не переживай, — спешно перебила сестра, — я не хочу, чтобы при мне вам приходилось десять раз думать, прежде чем что-либо сказать. Если что, лучше будем спорить и ссориться, но говорить всё что хочется, чем поддерживать какую-то лживую дипломатию. — Добрая ссора лучше худого мира? — просиял Эшли. — Вот-вот, — улыбнулась Юнон в ответ. — Разве эта поговорка не звучит наоборот? — вмешался я, неожиданно холодный, в тёплую беседу.       Видок у сестры тут же снова сделался пасмурный, а от Эшли такие мелочи не укрываются. Но он промолчал. Всё-таки с моей сестрой он был слишком вежлив. Но я знал, что допроса не избежать: не сейчас, так потом, когда мы будем наедине. А значит, стоило подготовиться и выдумать что-нибудь убедительное. У Эша была удивительная чуйка на подводные камни, а в то утро в «непринуждённой беседе», завязавшейся между нами тремя, этих камней было завались. Поняв, что ворошить гнездо не стоит (по крайней мере, сейчас), Эшли сместил разговор в сторону намечающейся вечеринки, и Юнон активно его поддержала — воодушевления у них было выше крыши. А я плёлся рядом, глядел вперёд и ждал, когда же в поле зрения появится здание школы. «Что до нашего расследования? — думалось мне. — Оно в силе теперь, когда мы поссорились?» Как ни крути, а докопаться до сути пробелов в альбоме было нужно. Неужели мама действительно скрывала что-то важное? Я убеждал себя, что это наверняка мелочь: мама часто придаёт большое значение незначительному; но проверить всё-таки стоило. Только вот Юнон… «Впрочем, и без неё справлюсь».       Когда мы наконец добрели до школьного двора, эти двое вдруг вспомнили про меня: — Чонгук, — окликнул Эш, и я встрепенулся, — что ты зеваешь, как сонная тетеря?       Сказал тот, кто зевает чаще, чем моргает… разве что не когда рисуется, как вот теперь. — Говорю же, не выспался, — на всякий случай отмахнулся я, чтобы Эшли ещё и на этот счёт не начал строить подозрения, — что такое? — Говорю, если и приходить в костюмах, то тебе подойдёт зомби. Даже наряжаться не придётся. — В каких ещё костюмах? — Ты вообще слушал? — он возмутился. — Мы с Юнон говорим, что подумываем сделать вечеринку костюмированной.       Я взглянул на Юнон, которая тут же обиженно отвела глаза, и мне почему-то стало стыдно. И как у неё это получалось? Её наивному и чистому обиженному взгляду невозможно было не простить всё на свете. Она казалась слишком уязвимой, чтобы считать её злом во плоти. Ты хочешь приободрять этого человека, ты хочешь утешать этого человека, ты хочешь защищать его от любых зол, включая своё собственное.       Тем временем мы подошли к шкафчиками. Юнон добилась от одного нашего одноклассника поменяться местами, и теперь её шкафчик соседствовал с нашими. — Я не ас в таких вопросах, — всё-таки сказал я, — загорелась этой идеей, Юнон? — Даже не знаю, — она открыла дверцу и уставилась на свои школьные чешки, как на врага народа… сестра всегда вымещала злость на вещах, — если можно провернуть что-нибудь экстравагантное, почему бы нет? — Мне стоит опасаться этого заявления?.. — спросил я совершенно без шуток.       Юнон не сдержалась и покосилась на меня с улыбкой. А после схватила чешки, бросила их на пол небрежным движением и принялась торопливо избавляться от уличной обуви. — Может быть, — бросила она тем временем. — Ну а ты? — обратился я к Эшли. — Тоже грандиозные планы? Вы будете прямо наряжаться? Мне всё это как-то западло... — О-о-о, даже не пытайся, друг мой, — гоготнул он, влезая в школьную обувь, — я свой костюм-сюрприз не раскрою. Ну, так как? — Эшли коснулся плеча моей сестры и взглянул на неё с обворожительной улыбкой «ловеласа». — Организовываем костюмы? — Думаю, можно, — Юнон отвернулась к нему, и я не видел её лица, но судя по тону её голоса, она смотрела на него с таким же подтекстом, с каким он смотрел на неё. — Тогда пардоньте, — он схватил уличную обувь с пола, не церемонясь швырнул её в шкафчик и захлопнул дверцу, — пойду скажу своим, чтобы они принялись разносить новость.       Не успели мы ничего ответить, как он в два огромных шага скрылся за стеной. И я наконец обнаружил, что был единственным, кто ещё не сменил обувь. Юнон развернулась ко мне, тоже это заметила и растерялась. Она поглядела на коридор за моим плечом, потом на мою обувь… «Думаешь, ждать меня или нет?» Я с преспокойным видом достал обувь, бросил её на пол, наклонился и принялся переобуваться. — Что, всё-таки как прежде не будет? Теперь мы снова не можем находиться наедине друг с другом? — спросил я, сгорбившись и тем самым очень удобно скрыв свои раздражение и беспокойство. Голос в такой позе становится надрывным, как ни крути. — Даже не знаю, — ответила Юнон.       Боковым зрением я заметил, что сестра прислонилась к шкафчикам плечом. Всё-таки решила подождать. — Очень не хотелось бы, чтобы так случилось, — продолжила она, — но что я могу поделать, если ты ведёшь себя, как придурок? Не закрывать же на это глаза, лишь бы продолжать с тобой общаться…       Я, успевший переобуться, схватил уличные туфли и выпрямился во весь рост. Мы снова стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза, и весь мир снова съехал куда-то на периферию. Мне нравилось это чувство. Я был зол, но даже так мне это нравилось. — Юнон, помоги мне, — твёрдо и решительно сказал я, — если я чего-то недопонял, помоги мне понять. Всякие взаимоотношения мне никогда не давались, тем более… — «с девушкой». Нормально ли называть её «девушкой»? Нет, лучше опустить это слово. — Тем более… в таких ситуациях. Я же изо всех сил стараюсь поступать правильно.       Сестра смотрела на меня, как на дорогую сердцу, но поломанную вещь, которую невозможно было починить. — Ты всё сделал правильно, Чонгук, — вздохнула она, отворачиваясь, — но ты ничего не можешь сделать, чтобы меня не обидеть. — Почему? — я обернулся по сторонам, наклонился к ней ближе и заговорил тише. — Ты хотела продолжать? То, что мы делали… — Перестань, — она поморщилась, отстраняясь, — хватит меня унижать. — Как я тебя унижаю? — искренне не понимал я. — Я просто боялся, что всё это зайдёт слишком далеко… — Ты… — перебила она, глядя на меня со сверкающей злостью в глазах, — держишь всё под контролем.       Я окончательно растерялся. Возникла пауза, во время которой я пытался сообразить, что происходит. — И? — наконец заговорил я, когда ничего не пришло в голову. — Это плохо или как? — Значит, у тебя не «сносит крышу», — сестра гордо задрала подбородок, — значит, я недостаточно хороша, чтобы у тебя «снесло крышу».       На секунду мне показалось, что у меня вышибло дух из тела. «Серьёзно?.. Нет, серьёзно?» — А ты хотела, чтобы у меня «снесло крышу»? — прошипел я так яростно, что сам мог бы испугаться. — Хотела, чтобы я совершил ошибку, сделал что-то плохое, причинил тебе боль? Ты мазохистка, что ли? — Я ничего не хочу, Чонгук, — просипела сестра, ещё пуще отворачиваясь в смущении. — К чему тогда этот цирк с Эшли? — продолжал я. — Зачем ты всё это делаешь? Что, блин, с тобой не так?       Она сверкнула на меня глазами. — Ты меня унизил, — ответила Юнон, — а Эшли поможет мне восстановить повреждённую самооценку.       Я чуть было не разинул рот. — Послушай себя, чёрт возьми. Использовать его — это низко. — Я ему только помогаю, — сестра смотрела на меня холодно из-под тонких густых бровей, а голос её вдруг сделался ровным и монотонным, — ему не помешает ощутить на собственной шкуре, как себя чувствовали все те девушки, которые послужили ему вещами.       Я не мог поверить, что эти слова произносятся её губами. — С тобой у него по-другому, — негодовал я, стараясь отыскать сестру в холодном комке напротив, — ты ему действительно нравишься. — Тем лучше, — ровно ответила она, — он тоже действительно нравился всем тем девушкам, которых использовал.       Мы застыли, глядя друг на друга. — Я не дам тебе сделать это, — наконец произнёс я, опомнившись, — и не ради него, а ради тебя. Ты лучше этого. Поэтому извини, но я расскажу ему о твоём плане. — Нет, — твёрдо обрубила сестра, — скажешь ему хоть слово, Чонгук, и я расскажу ему о нас с тобой…       Наконец я совершенно беззастенчиво отвесил челюсть. — А заодно, — продолжала Юнон, — я расскажу и маме с тётей… им давно интересно, зачем мы так часто шастаем в этот сарай. — Ты будешь шантажировать меня этим? — глухо просипел я.       Пламя вызова мерцало в её глазах… а как выглядел я сам, страшно было и предположить. — Только если ты будешь угрожать мне, как сейчас. — Ты хочешь использовать моего друга, — прошипел я, — просто чтобы отомстить мне. Как, по-твоему, я должен себя вести? — Ой, да брось ты, — усмехнулась сестра, — говоришь, я нравлюсь ему по-настоящему? Спорим, ты понял это не сегодня? Только это как-то не мешало тебе со мной целоваться, Чонгук. Хватит строить из себя святого.       «Туше». Мне было нечего ответить. Я был зол, как чёрт, а ответить было нечего. Гораздо позже, конечно, слишком поздно, но нужные слова всё-таки пришли мне в голову. Ведь этот мой поступок служил прямым доказательством того, что у меня «снесло крышу». Обещать другу помочь с девушкой и целоваться с этой самой девушкой в тот же вечер — это совсем не в моём духе. Но я поступил именно так… просто потому что поступить иначе у меня не хватило воли. Потому что у меня «снесло крышу», как любила выражаться сестра. Мне всегда было интересно, что она ответила бы, скажи я тогда эти слова. Докажи я ей, что у меня от неё очень даже «снесло крышу». Стало бы ей легче?       Юнон обошла меня и двинулась в сторону класса. Я развернулся и бросил ей вслед: — Как мне теперь тебе доверять, Юнон?       Она остановилась. Обернулась и с неизвестно откуда взявшейся улыбочкой прозвенела: — Мы же брат и сестра, Чонгук! Ты не будешь мне никем, хоть придушить меня попытайся. А раз это работает в мою сторону, должно работать и в твою. Всё у нас будет нормально, не дрейфь! Пошли в класс, звонок уже.       Сестра круто развернулась и прыгающей походкой направилась в сторону кабинета, и я, положив на место обувь, неспешно зашагал следом. В голове у меня была какая-то каша. Я прожил тихую и размеренную жизнь, никак не выделяясь — и мне это нравилось. Юнон была опасна, потому что выделялась. Но меня всё равно тянуло к ней, и это было хуже всего. Наверное, нормальных людей тянет к людям с прибабахом — скучных всегда тянет к интересным. Я не знал, как предотвратить весь тот хаос, который задумала сестра. Знал только, что тихой и размеренной жизни мне не видать, если я хочу быть частью её мира.