Подводные камни

      — здравствуйте, следователь Лим, — Чимин протянул руку, но старик на нее даже не взглянул.       — я уже давно не следователь, Пак. А это еще кто такой?       — Хван Юджун, — ответил Юнги, а Чимин обернулся и посмотрел на него, вопросительно подняв бровь. Юнги облизнул губы, откашлялся и продолжил, надеясь, что дрогнувший голос не выдаст его с потрохами, — я адвокат Ким Сокджина. Вы вели его дело не так давно.       — который мальчишку на реке застрелил? — Юнги стиснул зубы, но кивнул. — Так его еще не посадили? Куда мир катится? По улицам разгуливает насильник малолетних и убийца! — старик смачно харкнул под ноги, а Чимин с Юнги отшатнулись назад.       — не разгуливает, — у Юнги сдавило горло, воспоминания обрушились на него лавиной, растревоженные злостью, — его в следственном изоляторе содержат.       — ха! Там ему и место! — Лим вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь, давая понять, что гости они нежеланные и на чай их не пригласят. Хотя Юнги и под дулом пистолета не зашел бы в дом этого человека, от которого смердело не только грязным бельем и немытым телом, но злостью и сгнившей душой. — А ведь и не скажешь по сучонку на первый взгляд! Волком выл, когда понял, что мальчишка умер. В тело его вцепился, к себе прижал, только что зубы не скалил, говорят, врачам пришлось ему успокоительное вколоть. Но когда мать ребенка допросили, сразу все понятно стало! Этот выродок много лет их семью донимал! — и он опять харкнул себе под ноги. — Все с ним понятно, да! Разве же нормальных детей родители в приют сдают? Значит, он с рождения ущербный! За решеткой его место! А лучше — на виселице! — старик потряс кулаком.       Юнги ощутил, как к горлу подкатил горький ком смешанных мыслей и чувств. Такие люди, как Лим, не менялись со временем, а если менялись, так только в худшую сторону. Усилием воли держа себя в руках, Юнги проглотил неприязнь и негодование и решил, что ему важнее получить информацию, чем упиваться расшевеленными обидами. Он хорошо помнил, как старик смаковал негативные человеческие эмоции, а еще лучше — пороки, и не собирался подкармливать его, калеча при этом себя.       — на спусковом крючке ружья не было отпечатков Ким Сокджина.       — на стволе и прикладе были, а с крючка стер, — фыркнул Лим.       — а зачем он тогда скорую вызвал?       — хитрый потому что! Понял, что подозрение на него падет, — хотел выгородиться. Да не тут-то было!       — почему же он молчал и не оправдывался?       Голос Юнги становился все выше, к лицу прилила кровь, а пальцы дрожали. Старик же улыбался все шире и медленно придвигался ближе, так что Юнги начал чувствовать запах у него изо рта, но не мог отойти, будто пригвожденный к месту.       — боялся лишнего сболтнуть, денег-то на адвоката нормального у него нет, — Лим хохотнул и причмокнул губами. — Да никакой адвокат ему не поможет! Люди-то все видят!       Общественное мнение, превратившееся в общественный суд, — ничего нет страшнее и безжалостнее. Сколько человеческих судеб было поломано сплетнями, слухами и оговорами. Юнги вспомнил Сокджина на больничной койке, худого, бледного, почти прозрачного, утратившего всякое желание жизни. Сокджин — легкая добыча, подранок. Затравить его — нехитрое дело.       — вы его допрашивали?       — допрашивал, работа у меня такая была, — старик прищурился, внимательно вглядываясь в лицо Юнги. Этот человек был жестоким, но не глупым.       — какие методы допроса применяли?       Лим помолчал, а потом растянул улыбку шире, обнажая ровные ряды пожелтевших зубов:       — каких этот душегуб достоин.       Юнги затрясло. Краем сознания он понимал, что старик его раскусил и с упоением манипулировал его эмоциями, но поделать с этим уже ничего не мог, словно тормозной тросик обрезали и он на полной скорости двигался к обрыву без возможности остановиться.       — видеозапись сохранилась?       — нет, — протянул бывший следователь, — техника барахлила, такое зачастую бывает, сам понимаешь.       Образ сжавшегося при упоминании следователя Сокджина яркой вспышкой промелькнул у Юнги перед глазами.       — не изменили своим привычкам? — вместо того, чтобы отступить, Юнги шагнул вперед, но почувствовал, как Чимин схватил его за локоть и потянул обратно. — Переломы ребер у парня ваших рук дело?       — это ты на что намекаешь? Как тебя там — Хван — а дальше? Рожа мне твоя подозрительно знакома, будто видел уже раньше, да вспомнить никак не могу, — старик ткнул шишковатым пальцем Юнги в грудь.       — пойдем, — сказал Чимин еле слышно, или это у Юнги в ушах гремело, — гроза начинается, нам пора.       — сколько безвинных по вашей милости в тюрьме оказались? А на том свете? — у Юнги свело челюсть от сдерживаемой злости, а Лим только ухмылялся. — Совесть не мучает?       — сплю хорошо. А ты свои зубы на меня не скаль, адвокатишка вшивый! Я с влиятельными людьми знаюсь, мне такую шавку, как ты, утопить — раз плюнуть!       — Юнги, хватит! Пойдем уже! — Чимин дернул его за руку и силой поволок от дома. — Счастливо оставаться, следователь Лим! — крикнул он на ходу.       — и тебе раньше времени не подохнуть, Пак! И чтоб духу твоего тут больше не было! И Мин Юнги с собой не приводи, если потоптать землю еще есть охота! Я собак заведу, помяни мое слово!       Они услышали грохот закрывшейся двери и раскат грома.       — да ты сам как собака, — проворчал Чимин, дергая на себя калитку.       Большие тяжелые капли упали на дорогу, прибивая пыль. Стало темно, почти как ночью, и только ломаные молнии резали небо и вспышками озаряли узкую дорогу и заборы вдоль нее. Юнги снова почувствовал головную боль, которая притаилась при виде старика, но теперь еще сильнее сдавила виски и затылок, словно железный обруч ему надели и запаяли. К горлу подкатил ком, Юнги согнулся пополам, и его стошнило почти на сухую горькой желчью.       — блядь, Юнги, да что с тобой?       — все нормально, — он встал и вытер рот рукавом. Чимин подбежал к нему, хотя уже был у машины, чтобы спрятаться от дождя, который становился все сильнее — его волосы начали липнуть ко лбу, а футболка на плечах промокла насквозь. — Чимин, ты можешь сесть за руль?       — что? Нет, — он оглянулся на машину и замотал головой, будто та собиралась его съесть, — я не вожу.       — ладно.       Спорить было некогда. Юнги подтолкнул Чимина к пассажирской двери, а сам поплелся за руль. Когда он забрался в салон, то понял, что изрядно вымок. Чимин на соседнем кресле отфыркивался, пытаясь откинуть волосы со лба. Юнги вытер лицо рукавом, пошарил по карманам, нашел ключ и завел двигатель. Пришлось включить фары и ехать очень медленно.       Он вывел машину из поселка. Дождь усилился и заливал дорогу, а ветер с силой бросал крупные капли на лобовое стекло, и они стучали словно рассыпанный горох. Дворники сновали туда-сюда, Юнги наклонился вперед, но все равно почти ничего не видел, а голова от напряжения болела только сильнее.       — Юнги, останови, — Чимину пришлось говорить громко, чтобы перекричать шум дождя и грохот грома, — подождем, когда стихнет.       Юнги кивнул и осторожно съехал на обочину почти вслепую. Он оставил фары и включил аварийку. Порывы ветра толкали машину, дождь стучал по крыше, они молчали. В окнах ничего было не видно, кроме окутавшей машину мрачной темноты, и только изредка вспыхивающие молнии делали их лица неестественно белыми.       — почему ты назвался не своим именем? — спросил Чимин.       — не хотел, чтобы Лим меня вспомнил.       — извини.       — ничего. — Чимин назвал Юнги по имени, когда пытался увести от дома следователя. — Мне кажется, старикашка уже меня раскусил, просто игрался.       — когда он ушел, в следственном вздохнули с облегчением, — кивнул Чимин, — он умел стравить всех вокруг. Но, я думаю, у него действительно есть влиятельные знакомые.       — мне все равно, — Юнги смотрел, как вода стекала по лобовому стеклу, — я не нарушаю закон.       — закон как дышло, — усмехнулся Чимин, — неужели ты все еще этого не понял?       — а ты неужели так быстро подстроился? — Юнги повернулся к нему и посмотрел без улыбки, от чего Чимин тряхнул головой и нахмурился.       — что-то я не заметил твоей смелости, когда ты перед Лимом как осиновый листок трясся.       — не ожидал его увидеть, — пожал плечами Юнги, — забыл его имя.       — а вот он не забыл!       — видимо, он этого не хотел.       — а ты почему хотел?       Чимин отстегнул ремень безопасности и повернулся к Юнги лицом, всем своим видом показывая, что настроен на беседу. Деваться было все равно некуда, а голова продолжала болеть и сил на сопротивление не осталось. Юнги вздохнул, тоже отстегнул ремень и положил руки и голову на руль.       — Лим был следователем в одном из первых дел, которое я вел. Я недавно окончил университет, и на судебный запрос о привлечении государственного адвоката назначили меня. Никто не хочет брать такие дела, это невыгодно. Расследование было проведено формально и субъективно, когда я взял дело, то не сомневался, что мне удастся оправдать своего клиента, в худшем случае — смягчить приговор, — Юнги надолго задумался, покусывая губу. — В итоге обвинение добилось самой строгой меры наказания.       — как это?       Юнги не смотрел на Чимина, не смотрел в окно, он смотрел внутрь себя, а точнее, вспять времени.       — на меня надавили. Я был молод, неопытен, — он помолчал. — Моего клиента посадили, Лим получил повышение. А вскоре я узнал, что мой подзащитный умер в тюрьме. Всплыли какие-то новые доказательства его невиновности, общественность подхватила эти слухи, навострила вилы и меня затравили.       Гром звучал все дальше, молнии почти не сверкали — гроза начала уходить, но дождь лил все так же сильно, и светлее не стало.       — почему ты мне ничего не рассказывал?       Юнги пожал плечами:       — я не помню, Чимин, почти десять лет прошло. Наверное, не хотел тебя волновать, ты писал диплом, готовился к выпуску.       — то есть ты считаешь, что твой отъезд без объяснения причин не должен был меня взволновать?       — я объяснил, — Юнги повернулся к Чимину и наткнулся на озлобленный блеск в его глазах, — заехал попрощаться.       — и на том спасибо! Постоял пару минут на пороге, сказал что-то невнятное про новую работу и был таков!       — папа ждал меня в машине, чтобы отвезти на вокзал. А он боялся оставлять маму одну надолго, какие-то вандалы нам весь забор угрозами исписали!       Чимин прикусил губу и сжал кулаки.       — ладно, хорошо, — он говорил отрывисто, с усилием, — но потом мы общались по телефону, и ты все равно об этом молчал. До меня доходили слухи, что ты якобы позорно провалил дело и потому уехал.       — и ты поверил?       — а что мне было думать? Ты ничего не рассказывал!       — я даже своему врачу долгое время ничего не рассказывал! — вспылил Юнги. — А если бы ты хотел узнать не слухи, мог бы сходить к моим родителям! Но ты мне даже писать перестал! Я подумал, что ты просто больше не хочешь со мной дружить!       — да! Дружить я с тобой не хотел! — за шумом собственных голосов они не заметили, как дождь поутих. — А когда у тебя появилась девушка, решил не мешать вашим отношениям!       Юнги с трудом вспомнил имя скромной секретарши, которая работа в коллегии. На каком-то дурацком корпоративе она выпила лишнего и буквально зажала его в углу. У них ничего тогда не получилось, потому что у Юнги просто не встал из-за таблеток, но ее это не смутило. Она решила, что они встречаются, перевезла свои вещи в его халупу и около полугода они жили вместе, а Юнги по большому счету было все равно. Так же все равно ему было, когда она собрала вещи и съехала, на прощание сказав, что он растоптал ее любовь. Юнги почти не удивился, что Чимин о ней узнал, наверное, добрые люди нашептали.       — я звонил тебе, но номер постоянно был выключен, а потом и вовсе перестал обслуживаться, — сказал Юнги, вспомнив свои тщетные попытки, обернувшиеся горьким сожалением.       Чимин отвернулся к окну и замолчал. Юнги смотрел на него и видел образ улыбчивого светлого мальчика, с которым он познакомился в университетском литературном кружке. Его туда затащил приятель, а Чимин искренне любил книги, кажется, они всегда были его лучшими друзьями. Они учились на одном факультете, но Юнги на два курса старше, и почему-то быстро сошлись, стали много общаться, виделись вне университета. Чимин был очень мягким, нежным и добрым, много читал, любил музыку, окончил музыкальную школу. Юнги вспомнил, как он с грустью рассказывал, что папа не разрешил ему дальше заниматься музыкой и настоял на юридическом факультете. Отцу в их семье не перечили.       Юнги заметил, что Чимин опять щипал себя за запястье. Запястья у него остались такие же хрупкие, а кожа там мягкая, ее легко травмировать и это не редко случалось. Ему хотелось взять Чимина за руки и унять его беспокойство, ведь Юнги знал, что тот калечил себя именно из-за тревоги и каких-то мыслей, что терзали его. Но он не смел.       Да, когда-то давно, кажется, совершенно в другой жизни, они были близки. Юнги чувствовал с Чимином особую связь, которой не ощущал ни с кем другим. Чимина хотелось беречь, чтобы он мог согревать мир улыбкой и озарять светом своего сердца. Но как Юнги мог сделать это, когда сломался? Ему тогда казалось, что он несет смерть всему, к чему прикасается. Это внушало страх, который оказался даже сильнее стыда за его малодушный поступок.       Гроза ушла, и только дождь монотонно стучал по крыше, и дворники гоняли по стеклу туда-сюда с тихим скрипом. Чимин переживал что-то внутри себя, но больше не делился с ним, как раньше. Потому что он больше не был таким, как раньше. Как и Юнги — они оба изменились, жизнь поменяла их. Но красота Чимина не померкла, наоборот, она стала ярче и глубже, и холоднее, как вода на дне реки. Он выглядел сильным, недоступным, и только иногда в гранях его хрустальной брони мелькал образ юного мальчика.       Юнги почувствовал тягость от их затянувшегося молчания:       — почему ты больше не водишь машину? Раньше тебе это нравилось.       Чимин вздрогнул, посмотрел на него и пожал плечами:       — не хочу больше. Тебе лучше? Можешь ехать или аварийку вызвать?       — могу, — голова еще болела, но Юнги немного успокоился, и его перестало мутить, — видимость нормальная.       Он потянул ремень и пристегнулся.       — что с тобой случилось? — спросил Чимин, тоже щелкнув ремнем.       — не ел сегодня, погода дурацкая, стресс, — Юнги завел машину, — может, возраст сказывается.       — тебе всего тридцать три, — фыркнул Чимин.       — мне уже тридцать три. Я достиг преклонного возраста, попрошу это заметить и проявлять уважение, — Юнги хотелось шуткой чуть смягчить общение. Раньше это всегда помогало, но, кажется, пора было перестать оборачиваться на прошлое, потому что прежних их больше не было.       — еще чего! — Чимин закатил глаза, а потом стал снова серьезным. — Проблемы с едой остались? — видимо, не только Юнги мучали призраки прошлого.       — нет у меня проблем с едой, только не самые простые отношения. Но так как мы в этих отношениях уже довольно давно, то свыклись, как старые супруги. Я бываю невнимателен и расплачиваюсь за это, но такое случается редко.       — ясно.       И больше они не разговаривали до самого города. Дождь сильно залил улицы, но ветер разметал тучи, и вышло солнце — его закатные лучи окрасили лужи красным и рыжим.       — ты живешь по прежнему адресу? — спросил Юнги.       — нет, квартиру снимаю.       — я подвезу. Куда ехать?       Чимин указал дорогу, и вскоре они остановились у дома рядом с парком в старом городе.       — может быть, поедим вместе? — Юнги вдруг понял, что не хочет расставаться с Чимином, даже новым, хрустальным.       Он посмотрел на Юнги, пожевал губу и покачал головой:       — нет, мне пора. Спасибо, что подбросил, — вышел из машины, но наклонился, чтобы посмотреть на Юнги, — странно было встретить тебя снова.       — я рад, что мы увиделись, Чимин, — поспешил он высказать мысль, которая казалась важнее всех остальных. — И спасибо за помощь!       Что-то промелькнуло на бледном лице, он грустно улыбнулся и ушел. Юнги смотрел на удаляющуюся фигуру, пока Чимин не скрылся за дверью, а потом еще долго сидел в машине, откинувшись в кресле.       Так много событий и потрясений, будто жизнь решила наверстать за годы упущенное. «Не возвращайтесь в прежние места». А может, у Юнги появился редкий шанс исправить ошибки прошлого? Дело Сокджина чем-то перекликалось с тем делом, которое сломало его. А если Сокджин — это его искупление? Юнги не верил в судьбу и всю эту дребедень, но если ему станет легче, то почему не попробовать? Где-то внутри себя он все больше убеждался в невиновности этого мальчика. Либо хотел убедить себя в этом.       Юнги вдруг подумал, что не взял номер телефона Чимина. Он помнил, как много лет назад прежний номер перестал отвечать, а потом и вовсе был отключен. Он хотел спросить о Чимине у родителей, хотел навестить его, когда приезжал, но так ничего и не сделал, и не знал почему. Тогда казалось, что Чимин от него отказался, а навязываться у Юнги привычки не было. Возможно, он придумал те близкие отношения, которые ощущались глубже дружбы. Наверное, и нужны они были только ему. Иначе, неужели бы Чимин оборвал с ним всякую связь?       Но несмелая радость, что Юнги обрел его снова, появилась сегодня, и отказываться от нее не хотелось. Он скучал по их душевной близости, скучал по улыбке Чимина и его звонкому смеху. С ним было спокойно как никогда и ни с кем не было больше. Но Юнги почувствовал между ними тяжелую недосказанность — Чимин умалчивал от него что-то, он злился, но еще сильнее — грустил.       Им нужно поговорить.       На улице стемнело. Юнги открыл окно и вдохнул свежий воздух, перемешанный с запахом травы и сырого асфальта. Он завел машину и поехал домой, надеясь, что там его ждет теплый ужин.       Папа вышел в прихожую, когда Юнги зашел в дом и устало скинул ботинки.       — ты долго, я уже поел.       — все правильно, не голодать же из-за непутевого сына, — Юнги улыбнулся и прошел мимо папы на кухню.       — непутевому я бы ужин не оставил, — проворчал он, следуя за Юнги на кухню.       На столе, укутанная в полотенце, стояла тарелка. Юнги вымыл руки гелем для посуды и сел за стол.       — папа, — он улыбнулся, — у нас же микроволновка есть. Зачем ты тарелку в полотенце кутаешь?       — умник нашелся, — отец налил воду в чайник и щелкнул кнопкой, — ему тут и кров, и еда, а он над родителем подсмеивается.       — не смеюсь я, не выдумывай, — Юнги впервые за день почувствовал себя по-настоящему хорошо, а от шутливых препирательств еще лучше.       — не нравится мне микроволновка, шума от нее уж слишком много. А так, — он указал на полотенце, — мама делала.       — тогда и мы так будем делать, — улыбнулся Юнги. — Как твой день?       — как? Да никак! — папа сел за стол и нахмурился.       — а что случилось?       — бригаду нашел, а материалов нужных нет. Ну куда это годится? Когда я магазином управлял, у нас всегда все было! А сейчас — бардак! — он махнул рукой.       — и долго ждать? — у Юнги вдруг появилось жгучее желание все бросить и поехать куда угодно, лишь бы достать папе эти материалы.       — дня три.       — ну не три недели и то хорошо!       — я уже не молод!       — папа! Прекрати, я тебя умоляю! — Юнги закатил глаза.       — вот доживешь до моих лет! — но в его ворчании явно слышалось озорство.       — ну началось…       Вскипел чайник, и папа заварил чай. По вечерам он любил пить именно чай.       — а у тебя как дела?       Юнги откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок, раздумывая, как у него дела. В итоге он решил рассказать, что с ним случилось за день, опуская свое эмоциональное состояние, о котором папа и так, вероятно, догадывался:       — был в офисе, но с коллегами так и не познакомился, только одну девушку встретил. Потом в больницу ездил, поговорил с врачом Ким Сокджина и с ним самим. Вчера после заседания тот пытался повеситься. Минхо мне ночью звонил. — Папа кивнул, как будто знал об этом.       — что врач сказал?       — сказал, что сейчас состояние Сокджина стабильное, но у него истощение, и психиатр подозревает у парня депрессию. Кстати, этот врач работал раньше в приюте, где воспитывался Ким, и помнит его маленьким, представляешь?       — ничего удивительного, — папа отпил чай из огромной кружки, которая больше напоминала небольшую миску с ручкой.       — почему?       — город не велик, многие друг друга знают. Особенно если интересуются окружающими, а не себе на уме живут, — и кивнул на Юнги. — Да и вообще, мир довольно тесен, сын, я думал, ты это уже заметил.       Юнги вспомнил все, что случились с ним только за сегодняшний день, и понял, что спорить было бы глупо.       — еще я встретил Чимина.       — сына Пака? Из автобусного парка?       — да, — кивнул Юнги, — он в следственном комитете работает. Мы столкнулись, когда я приехал поговорить со следователем.       — как дела у него?       — я не знаю, — Юнги вдруг понял, что не спросил у Чимина ни про работу, ни про родителей, ни про семью. Может быть, он уже женат, а Юнги и об этом не узнал. Все смотрел на него и сравнивал с прежним мальчиком, которого помнил.       — так вы что, не разговаривали? — нахмурился папа и со стуком поставил чашку на стол.       — разговаривали, — Юнги кивнул, — он мне помог, к следователю со мной ездил.       — разговаривали, но ты не знаешь, как у него дела? Мин Юнги! Вроде взрослый человек, университеты окончил, серьезной работой занимаешься, а с людьми общаться так и не научился! — папа цыкнул и махнул рукой.       Юнги нахмурился и замолчал. Отец все верно сказал, но не очень-то приятно, когда тебя отчитывают как мальчишку.       — эх, — вздохнул папа и отпил чай, — следователь он в комитете. Работник ответственный, хвалят его. Родители здоровы, но он уже давно не живет с ними. Не женат и подружки нет, затворничает.       — а ты откуда знаешь?..       — а телефон людям зачем? Тем более я уже два дня в городе, знакомых встретил, за жизнь поговорили.       — все сплетни собрал? — Юнги развеселился.       — ах вот ты как об отце родном отзываешься! — папа фыркнул. — Ну так я тебе ничего и не расскажу тогда! Сидит, в бумажках своих ковыряется, а про людей под боком и не знает ничего!       — да зачем мне про чужих знать, папа?       — да какие ж они чужие, если на соседней улице живут? — мужчина всплеснул руками, подхватил чашку и с ворчанием пошел к раковине.       Юнги смотрел на него и радовался, как тот оживился, вернувшись домой, хотя он опасался обратного. За пять лет, что они вместе жили в другом городе, папа не обзавелся друзьями. А здесь все ему было родное, всех он знал и все знали его, было с кем поговорить, были общие темы, была общая жизнь. Ничто не сможет восполнить утрату жены, они были знакомы со школы, вместе провели лучшие годы своей молодости, вместе построили дом, воспитали сына. Возможно, первое время, когда рана на сердце была свежей, все напоминания о ней приносили только боль. Но теперь боль отступила и воспоминания о прежнем счастье успокаивали папу. Если бы Юнги дали выбор — не пережить радость, чтобы не испытать боль — он бы отказался. Без радости не жизнь — существование. Папа снова чувствовал себя на своем месте, снова стал жить. Ради этого стоило вернуться.       — от некоторых хотелось бы держаться подальше, — вздохнул Юнги.       — о ком это ты? — папа сел обратно за стол и стал похож на ребенка, которому вот-вот должны рассказать сказку. Юнги улыбнулся, хотя человек, о котором он собирался рассказать, не был достоин ни одной улыбки.       — следователь по делу Ким Сокджина — это Лим Сунг. Я сегодня виделся с ним.       — это тот самый? — папа скривился.       — тот самый.       — вот же нелегкая! А он разве не на пенсии? — Юнги не удивился, что папа и об этом был в курсе.       — на пенсии, но я не знал. Явился в следственный, там Чимина встретил, и мы вместе к Лиму поехали — он за городом живет.       — скажи мне, Юнги, на кой ляд ты к нему сунулся? — папа уже заметно злился.       — да я забыл его имя! Понял уже, когда в глаза его увидел! Некуда было деваться.       — ой, ну и бестолочь ты у меня! Таких бестолочей еще поискать надо и не найдешь! А он что? Он то тебя узнал?       — не сразу. А может, сразу, кто его разберет! Он как был дерьмо-человек, таким и остался!       — с чего бы ему меняться, — фыркнул папа. — И что, поговорил с ним?       — ну, можно и так сказать, — Юнги пожал плечами. — Ты же знаешь, этот старикашка в самую душу залезть умеет и наизнанку вывернуть. Я разозлился, он мне пригрозил какими-то важными людьми и вслед кричал, что если я еще раз к нему сунусь, собак спустит.       — и как таких земля носит!       — да такие как раз живут припеваючи, уж ты, папа, должен знать, — тот покивал головой. — Я только понял, что дело он вел, будучи уверенным в виновности Ким Сокджина.       — я слышал, он давно на пенсию уйти хотел, — папа потер подбородок, — да его все упрашивали остаться, говорили, что работать некому — очередь в следственный из претендентов не стоит. Так он выторговал, что как только последнее дело закроет, так и уйдет. Торопился, видимо, этого Ким Сокджина в суд отправить, чтобы самому пенсию получить.       Они помолчали, думая каждый о своем, а может, и об одном и том же.       — как ты себя чувствуешь? — спросил папа.       — в порядке. Я, конечно, не готов был его увидеть и разволновался, но сейчас нормально. Хорошо, что Чимин был со мной.       — пригласи его на ужин. Я был бы рад увидеться с ним снова, — улыбнулся папа. — Хороший мальчик, порядочный, добрый, маме он нравился.       Чимин часто бывал у них. Мама и правда души в нем не чаяла, а он любил поговорить с ней — они сидели на кухне, пили чай, шушукались о чем-то. Юнги улыбнулся.       — да, хорошо. Но он изменился.       — и ты изменился, и я, но это не значит, что мы стали другими людьми.       — мне кажется, — Юнги ковырял пальцем скатерть, — что он обижен на меня. Но я не знаю почему.       — вот и поговорите. Все обиды от недомолвок.       — ну да, так и есть, — протянул Юнги задумчиво.       Папа налил еще чаю себе и Юнги. Окно на кухне было приоткрыто, и со двора доносился монотонный стрекот насекомых. От этого звука, сытости и уютного молчания с папой клонило в сон. Голова перестала болеть, тело наполнилось приятной тяжестью, и Юнги начал клевать носом.       — иди спать, я сам посуду помою, — папа взял грязную тарелку и встал.       — извини, день сегодня выдался длинный и сложный.       — будильник не забудь завести, а то опять проспишь.       — да, точно, — Юнги достал свой телефон из кармана и поставил будильник на семь утра. — Доброй ночи.       — доброй ночи, Юнги.       Он на автомате умылся, почистил зубы и еле дошел до спальни, по пути задевая косяки. Бросил одежду на стул, голышом забрался в кровать и мгновенно уснул.       

***

      Юнги проснулся до будильника, будто кто-то позвал его по имени, но в комнате, конечно, никого не было. Такое случалось с ним и раньше, он не придавал этому значения. Юнги и без этого был тревожным человеком, а если обращать на все внимание, то можно и вовсе сна лишиться.       Он лежал на спине и смотрел в потолок, медленно приходя в себя после внезапно прерванного глубоко сна. Комнату заливал солнечный свет, потому что занавески он вчера не задернул. Окно тоже оказалось приоткрыто, и с улицы внутрь проникал приятный свежий воздух, сдобренный чириканьем птиц. Мама раньше держала сад, у нее росли яблони, груши и вишни. Деревья остались, но сильно разрослись, потому что за ними никто не ухаживал. Юнги подумал, что надо обрезать их в выходной, а потом понял, что совершенно не знает, когда их можно обрезать и как это правильно делать. Надо было распаковать коробки и найти мамины книги.       Хотя распаковать надо было не только книги. Юнги оглядел свою пустую комнату — чемодан на полу, одежда, сваленная на стуле — он будто не дома жил, а в отеле, а отели он не любил. Юнги перебрал в уме дни недели и прикинул, что сегодня четверг, а значит, послезавтра выходной. Он серьезно настроился отложить работу и заняться домашними делами и помочь папе. Он надеялся, что это поможет ему «заземлиться», потому что в последнее время чувствовал себя подвешенным в воздухе. А быть ментальным висельником то еще удовольствие.       Юнги полежал еще немного, вспомнил Сокджина, стычку с Лимом, разговор с папой и Чимина. Тот жил отдельно от родителей, работал, ни с кем не встречался и был совсем не похож на человека, которого Юнги знал. И сколько раз он еще будет думать об этом? Сам он тоже, несомненно, изменился, но не перестал же он от этого быть Юнги. Значит, и Чимин не перестал быть Чимином. Но все мысли о нем беспокоили, хотелось увидеть его, сказать что-то или услышать, разобраться, разложить все по полочкам и понять. Юнги не знал, что он хотел понять, но знал, что пока не поймет, легче не станет. Таким уж он был.       «Ни с кем не встречается», — снова подумал он.       Сейчас ни с кем не встречается или вообще ни с кем не встречается? А почему? Чимин был молодым привлекательным мужчиной, образованным, без вредных привычек и наклонностей. Вот Минхо, например, совсем не красавец, умом не блистал, хоть и работящий, а уже нажил дом, жену и двоих детей. Юнги представил Чимина с женой и детьми и тут же отбросил эту мысль подальше, не желая ее думать с утра пораньше. Ведь такие мысли возвращали Юнги к себе самому.       У него были связи, все короткие и не очень счастливые. После скромной секретарши, была серьезная женщина на пару лет его старше, которая быстро смекнула, что взять с Юнги нечего, и нашла партию понадежнее. Потом произошла случайная встреча с красивым барменом, после которой Юнги понял, что с женщинами у него получится только дружить. После бармена была еще череда случайных встреч, а потом в их семье произошла трагедия, после которой долгое время не хотелось никаких отношений ни с кем. Но последний его роман продлился довольно долго, хотя был больше похож на деловое партнерство — они созванивались, назначали встречу, так чтобы обоим было удобно, ходили в ресторан или еще куда, разговаривали о том, что нравилось ему или о работе, а потом ехали в его квартиру, где клининговая служба уже постелила чистое белье на кровать. Когда Юнги сказал, что уезжает, то они тепло попрощались и договорились не терять друг друга, потому что работали в близких областях и на двоих имели вдвое больше ценных контактов.       С папой Юнги не обсуждал свою интимную жизнь, никогда даже не думал о том, чтобы рассказать ему о своей ориентации. Тот какое-то время спрашивал, почему сын не водит домой подружек, намекал, что был бы рад увидеть внуков, но никогда не давил, с дочками своих приятелей не знакомил. А потом и разговоры закончились. То ли отец решил не лезть в его жизнь, то ли начал догадываться.       Юнги принял себя на удивление легко, на судьбу не сетовал, хотя понимал, что открытые отношения в нынешнем обществе, которое только хвалилось свободой мыслей и поступков, ему не светят. Он хотел бы найти достойного и доброго человека, с которым ему было бы легко и комфортно, безопасно и спокойно, хотел любить даже сильнее, чем быть любимым.       Трель будильника прервала его размышления. Юнги встал, поискал в чемодане чистое белье и сделал нехитрую гимнастику, чтобы немного размяться. Потом пошел в душ, мылся, брился и приводил себя в порядок. Горячая вода распарила его, прохладная — взбодрила. Когда Юнги вышел из ванной, то услышал шкворчание сковородки и почувствовал запах кофе, видимо, папа решил накормить его завтраком, прекрасно зная пагубную привычку сына не замечать чувство голода, пока не станет совсем плохо. Юнги улыбнулся этой милой заботе, которую нельзя принимать как должное, ведь ничто не будет длиться вечно.       Он вернулся в спальню, выглянул в окно и понял, что день снова обещает быть жарким. Достал из чемодана светлые брюки и рубашку и пошел в прачечную — крошечную комнату за ванной, где была гладильная доска, чтобы отпарить вещи и выглядеть прилично. Юнги планировал написать ходатайство об изменении меры пресечения и отвезти его в суд.       Чашка горячего кофе, спокойно выпитая дома за столом в компании папы, намного приятнее американо на бегу, мгновенно остывающего в бумажном стакане. Из таких мелочей, которые на деле оказывались вовсе не мелочами, и складывалась любовь к жизни, ее ценность и смысл.       До обеда Юнги работал в офисе с бумагами, подготовил ходатайство и поехал в суд, намереваясь после посетить приют, а если успеет, то еще и школу. На улице было невыносимо жарко, все лужи высохли и ничто не напоминало о вчерашних грозе и ливне. Но зайдя в здание суда, Юнги невольно вздрогнул от непривычной прохлады, что царила в его коридорах.       Секретарь взяла его ходатайство, прочитала только шапку, сделала какие-то записи — ни одна эмоция не отразилась на ее лице.       — дата заседания будет назначена позже, смотрите в актуальном расписании на сайте.       — а какие примерно сроки? — осторожно спросил Юнги.       — недели две-три, раньше можете не ждать.       Юнги прикинул, что если прогноз секретаря точен, то заседание по рассмотрению ходатайства может быть назначено чуть раньше следующего заседания по делу.       — спасибо. До свидания!       Юнги улыбнулся, получил в ответ дежурную вымученную улыбку и направился к выходу, когда услышал за спиной знакомый женский голос:       — Мин Юнги! Мы снова встретились, и я убеждена, что это не случайно!       Юнги тяжело вздохнул, закатил глаза, сам натянул дежурную улыбку и повернулся:       — привет, Ёрым.       Женщина была одета не так строго и формально, как на заседании: светлое летнее платье, открытые туфли и распущенные волосы. Она выглядела свежо, молодо и просто очаровательно, особенно если не обращать внимания на цепкий взгляд внимательных глаз.       — что ты тут делаешь? — она подошла к Юнги и обдала его ароматом сладких цветов.       — заехал посмотреть материалы дела, — рассказывать о том, что собирался оспорить решение суда о необходимости содержания предположительного убийцы сына ее клиентки он не собирался. — А ты?       — а я приехала забрать альбом Чонгука, — Ёрым показала уже знакомый Юнги альбом для рисования, — копии приложили к делу, а оригинал госпожа Чон захотела забрать. Не знаю зачем, такая похабщина, — женщина наморщила носик и убрала альбом в сумку, держа его двумя пальцами.       — где она это нашла? Я так понял, что до заседания альбом никто не видел?       — не знаю, — Ёрым пожала плечами, — может, решила разобрать вещи сына.       — спустя год?       — не будь таким черствым, она безутешна, — в голосе Ёрым сострадания не прозвучало, но слова были нужные, правильные. — Может быть, не хотела до последнего поднимать эту тему. Сам понимаешь, это клеймо. Но я не удивилась, когда увидела рисунки.       — почему?       — Ким Сокджина еще в школе подозревали в гомосексуальности, а Чонгук был близок с ним много лет.       — я не слышал, чтобы гомосексуальность передавалась по воздуху, — не сдержался Юнги. — А откуда ты про школу знаешь?       — птичка нащебетала, — хитрая улыбка расцвела на лице Ёрым.       — а что именно эта птичка тебе нащебетала? — Юнги прекрасно знал о ценности таких разговоров за стенами зала суда, а Ёрым будто бы забыла, что они оппоненты, либо наоборот хорошо об этом помнила.       — а что мне за это будет? — она наклонила свою прелестную головку набок и надула губки.       — у меня есть твой номер телефона, и скоро выходные, — улыбнулся Юнги, стараясь не думать о том, как собирался провести свободное время.       — а ты умеешь уговаривать, — она кокетливо захихикала. — И я могла бы сказать тебе, что расскажу все на нашем будущем свидании, но, так и быть, проявлю благосклонность для укрепления дружественных отношений.       — я польщен!       — так вот, — казалось, ей самой не терпелось рассказать об этом, — когда Ким Сокджин учился в старшей школе, ходили слухи, что он встречается с мальчиками.       — рассказывали мальчики, с которыми он встречался?       — господь с тобой, Юнги! Конечно, нет! Просто кто-то видел, как он зажимался и целовался с какими-то мальчиками.       — которых никто не узнал? — уточнил Юнги.       — я не знаю, — Ёрым пожала плечами, — это было так давно. Младшая сестренка моей подруги училась в одном классе с Ким Сокджином. Она вспомнила этот случай и рассказала сестре, а та мне.       «и еще десятку человек», — подумал Юнги и вспомнил разговор с папой — «город не велик, многие друг друга знают». Вот так и складывается общественное мнение.       — вот, значит, что за птичка.       — очень миленькая, но тебе она не достанется, — Ёрым шутливо ткнула Юнги в грудь пальчиком. — Ах, так сложно найти настоящего мужчину, который тоже не искал бы настоящего мужчину! — он картинно приложила руку ко лбу. — Вот встретила я молодого, красивого парня из приличной семьи, серьезного, даже на государственной службе работает. И что ты думаешь? Все мои прелести его совершенно не интересуют!       Описание этого парня было крайне расплывчатым, но Юнги напрягся:       — про кого ты говоришь? Обещаю молчать об этом и заплатить за все твои коктейли на нашем свидании, как настоящий мужчина.       — ах, Юнги! Ты такой забавный! — смех Ёрым раскатился по коридорам зала суда, которым был непривычен подобный звук. — Уверена, я сейчас тебя удивлю! Но помни, что это секретик! Не хочу портить человеку репутацию, он все-таки в следственном комитете работает, — она понизила голос, — это Пак Чимин.       Сердце Юнги пропустило удар. Ёрым удалось его удивить.