Подводные камни

      Голова Джина с глухим стуком ударилась об пол, когда он потерял сознание и упал со скамьи. Юнги наблюдал за ним все заседание и видел, что тот был безучастен к происходящему и лишь иногда фокусировал взгляд на плачущей женщине или людях в зале, больше внимания уделяя бьющейся в стекло мухе и своим мыслям. Его глаза останавливались, стекленели, Юнги был уверен, что Джин смотрел внутрь себя или вспять своей жизни. И чем глубже он погружался туда, тем хуже ему становилось. Он обливался потом, рвано дышал и тяжело сглатывал, ему хотелось пить, но даже получив бутылку воды, он сделал лишь пару глотков. Когда же Джин увидел альбом с рисунками мальчика, то напрягся как струна, прижал руку к груди, словно ему стало нестерпимо больно, и стремительно побледнел. Если бы Юнги в тот момент не замешкался, то успел бы поймать его.       — помогите ему! Дайте воды! Он сейчас потеряет сознание! — Юнги рванул вперед через несколько рядов стульев, расталкивая увлеченных зрелищем людей.       В зале стояла полная неразбериха, охранник конвоя опешил, и Юнги смог подойти к лежащему на полу Джину, пока тот не велел отойти от подсудимого.       — я его защитник, — Юнги показал удостоверение. Он злился, но грубить в зале суда ему не позволяла профессиональная этика. — Позовите врача! У него обморок.       Охранник крикнул секретарю, чтобы та вызвала скорую, и молодая девушка под звонкий стук каблуков выбежала из зала. Юнги перевернул Джина на спину и подложил ему под голову свой пиджак. Он позвал парня по имени, похлопал по щекам, потом схватил лежавшую на полу бутылку воды и немного плеснул тому в лицо.       Судья объявила, что заседание завершено, и попросила всех присутствующих покинуть помещение. Боковым зрением Юнги видел, как проходящие мимо люди глазели на лежащего парня. В обрывках долетающих фраз он не услышал злобы, а только любопытство, перемешанное с ликованием, словно они покидали не зал суда, где перед ними развернулась настоящая человеческая драма, а зал кинотеатра после просмотра увлекательного фильма. Юнги так отчаянно захотелось спрятать от них этого парня, что он заслонил Джина спиной, пообещав подумать о мотивах своего поступка позже.       Секретарь вернулась со склянкой нашатыря и протянула Юнги.       — я вызвала скорую.       — спасибо. Откройте окна, пожалуйста.       Юнги поводил бутылочкой перед лицом Джина. Тот скривился, отвернулся и захрипел.       — выпей воды, — Юнги помог ему приподняться и поднес к губам бутылку.       Джин посмотрел на него мутным взглядом, нахмурился, будто не рад был вынырнуть из забытья, но выпил пару глотков.       В зале никого не осталось, кроме них и двух сотрудников конвоя, один из которых отошел к двери и смотрел в коридор, будто так врачи могли появиться быстрее. Сквозняк раздувал спутанные жалюзи на окнах, стало легче дышать. Джин лежал на полу и не шевелился, глядя в потолок. Если бы он не моргал, Юнги подумал бы, что парень мертв. Его короткие волосы были влажными и взъерошенными, а кожа все такая же бледная, но вблизи Юнги заметил, что ее цвет отдавал серым. Вокруг его глаз залегли глубокие тени и прорезались морщины, полные губы иссохлись и покрылись белесыми корочками. Ему было всего двадцать два, красота молодости была заметна на его лице, но стремительно увядала под тяжестью жизни.       Юнги неосознанно протянул к нему руку и осторожно откинул волосы с высокого лба. Джин вздрогнул и вскинул глаза, а у Юнги по спине пробежали мурашки и сжалось где-то в груди — этот парень напоминал побитую собаку. Он словно ждал, что Юнги сейчас ударит его.       — как ты?       Джин ничего не ответил и снова посмотрел в потолок.       — приехали, — сказал охранник.       В зал вошли двое мужчин в медицинской форме.       — так в сознании он, чего вызывали-то? — недовольно спросил тот, что подошел чуть ближе, но при этом сохраняя приличное расстояние.       Юнги опешил:       — он упал, только что в себя пришел…       — ну мало ли что — душно тут, стресс, — усмехнулся мужчина. — Зря приехали.       — вы обязаны забрать его в больницу, — Юнги начал злиться, — провести обследование, это может быть что-то серьезное!       — да что серьезное-то? Вижу я, что с ним все нормально!       — уклоняетесь от своих профессиональных обязанностей? Может, вам надоела ваша работа? — Юнги встал на ноги. — Так я могу устроить так, чтобы вы освободились от нее.       Мужчина нахмурился, сжал челюсти и обратился к напарнику:       — привези каталку.       Потом он подошел к Джину, опустился рядом и проверил пульс и давление. Парень напоминал тряпичную куклу, казалось, ему было все равно, что с ним делали.       Второй мужчина из скорой вернулся. Вместе с сотрудниками конвоя они открыли обе створки широких дверей и вкатили носилки.       — состояние стабильное, — проворчал врач и обратился к Джину: — Давай, ты сам на каталку ляжешь, и мы не будем тебя таскать? — Тот кивнул. — Ну вот и молодец, поднимайся.       Джин медленно сел, опираясь на руку, подогнул ноги и осторожно встал, но сразу качнулся. Юнги и врач подхватили его под руки.       — голова кружится? — Джин опять только кивнул.       — что с ним? — спросил Юнги.       — в больнице разберемся. Ложись.       Джин лег, куда ему велели, и закрыл глаза. Юнги не хотелось отпускать парня, но он лишь посмотрел вслед удаляющимся врачам и сотрудникам конвоя.       В зале никого не осталось, только шевелились от сквозняка жалюзи на окнах. Юнги поднял свой пиджак, встряхнул его, но надевать не стал, а только перекинул через локоть. Потом он вернулся к своему стулу, забрал блокнот, который оставил там, повернулся к дверям, чтобы выйти, и замер. Перед глазами Юнги яркой лентой слов, криков и рыданий пронеслись несколько долгих часов прошедшего заседания, оставляя за собой неуловимый шлейф недосказанности, который не давал ему покоя. Показания женщины, матери погибшего ребенка, звучали убедительно, складно и очень правдоподобно. Она не скрывала постыдные факты из прошлого, не умалчивала о своих неприглядных поступках, о трудностях, с которыми столкнулась при воспитании сына. Она раскаивалась, горевала, была безутешна — идеальное поведение жертвы. Как по нотам. Юнги нахмурился и сел на стул, снова и снова прокручивая в голове воспоминания. Скромный вид, натуральные слезы, скомканные платочки и дрожащий голос. Она открыто смотрела в глаза присутствующим, только изредка переводя взгляд на своего юриста, а та едва заметно кивала ей головой.       — Мин Юнги! — звонкий женский голос выразительно и восторженно по слогам произнес его имя. — Неужели это и правда ты?!       Юнги поджал губы и посмотрел в проем двери, где, сложив на груди руки, стояла улыбающаяся женщина, что недавно поддерживала свою клиентку, мать погибшего мальчика.       — привет, Ёрым.       Приветствие прозвучало как тяжелый вздох, но красивая женщина, которая уверенным шагом с громким стуком каблуков шла к нему между рядами стульев, этого не заметила, или заметила, но ей это было не важно.       — столько лет ни весточки и вдруг как черт из табакерки! Я еле сдержалась, чтобы не броситься обнимать тебя во время заседания! — она повисла у Юнги на шее, прижимаясь всем телом, и окутала сладким запахом духов. Он скривился, но быстро натянул ненатуральную улыбку. — Когда ты вернулся?       — вчера, — он постарался отойти от Ёрым, боясь задохнуться.       — и уже в суде? Я ничего не понимаю! Расскажи мне все немедленно! — она надула губы и топнула ножкой, и это совершенно не вязалось с ее внешним видом и выглядело скорее отталкивающе, чем мило.       — я здесь по работе. — Она подняла брови. — Буду защищать Ким Сокджина.       — что?.. У него другой защитник, — напускная детскость пропала, как по щелчку, и сменилась профессиональной деловитостью.       — он отказался вести дело, я согласился, — Юнги развел руками, вдаваться в подробности не было никакого желания.       — так мы с тобой, получается, соперники? — она улыбнулась игривой, но хищной улыбкой.       — а ты все еще смотришь на нашу работу как на соревнование?       — я тебя сделаю, Мин Юнги! — Ёрым игриво ткнула его в грудь красным ноготочком. — У тебя нет шансов!       Юнги не успел ознакомиться с материалами дела и лишь догадывался о том, что произошло, со слов матери погибшего мальчика. Несколько дней назад он был в другом городе, укладывал вещи в коробки и на удачу позвонил в коллегию, чтобы узнать не найдется ли для него работа, но Ёрым об этом знать было не обязательно.       — посмотрим, — ответил он с улыбкой, — я не раз слышал от тебя нечто подобное и в итоге выигрывал.       — наконец-то я узнаю прежнего Мин Юнги, — она тоже улыбнулась, — ах, я так скучала! Давай встретимся? Сходим в бар, поговорим! Мы не виделись столько лет! — ее ладонь легла ему на запястье.       Юнги не хотел с ней ни о чем говорить, но, чтобы побыстрее отделаться, проще было согласиться. Она достала из сумочки карточку и быстро написала номер.       — это мой личный номер, — и протянула Юнги, — звони в любое время, — ее голос стал елейным и таким же сладким, как ее духи. Юнги подумал, что еще чуть-чуть — и ему станет плохо от количества сахара.       — увидимся, Ёрым, — Юнги положил карточку в карман, не намереваясь встречаться с этой хищной женщиной нигде, кроме работы. — Мне пора!       — пока, Юнги!       Они вместе вышли в коридор и столкнулись в дверях с секретарем, которая была явно удивлена увидеть их вдвоем в пустом зале. Юнги еще раз попрощался и поспешил к выходу из здания суда, с радостью отмечая, что стук каблуков за ним не последовал.       Перевалило за пять вечера, но на улице было так же жарко и душно, как днем. Юнги вышел на парковку и поспешил к своей машине, стараясь не выходить из тени деревьев, окружающих старое здание. В салоне воздух так накалился, что пришлось открыть передние двери, чтобы немного проветрить — кондиционера в его старушке не было. В такое время Юнги грозило собрать все пробки, и он с ужасом представил, как будет плавиться в машине на каждом светофоре. Вздохнув, он накинул ремень, повернул ключ зажигания и аккуратно выехал с парковки. Ему нужно было заехать в главный офис и подписать бумаги, чтобы официально начать работу по этому делу. Удивительно, что адвокат Ким Сокджина, еще формально находящийся в статусе его защитника, судя по всему, покинул зал суда после вынужденного окончания заседания, потому что больше Юнги его не видел. Государственные защитники редко были заинтересованы в делах, на которые их назначали, только в наиболее быстром их завершении. Хотя, у Юнги сложилось впечатление, что Ким Сокджин и сам не был заинтересован ни в этом деле, ни в его исходе. То, каким пыталась показать его мать погибшего ребенка, никак не вязалось с тем парнем, которого увидел Юнги. А увидел он человека разбитого и опустошенного, будто это он потерял члена семьи.       До офиса Юнги добирался больше часа. Мало того, что он собрал все возможные пробки, так еще и заплутал, потому что за годы отсутствия город его детства и юности изрядно изменился. Появились новые здания, а старые пропали, проезжие прежде улицы стали пешеходными зонами, парки и скверы на месте пустырей и заброшек, и это он еще не совался в высотный район за рекой, который вырос на месте рощи и поля, куда они лет двадцать назад бегали строить шалаши и играть в индейцев. Город стал современнее, удобнее и красивее, но Юнги этот город совсем не узнавал и чувствовал себя в нем чужим. «Не возвращайтесь в прежние места…» — подумал он и припарковал машину в тени раскидистого дерева.       Он приехал в деловой район, где находился главный офис коллегии адвокатов. После окончания университета Юнги работал у них для получения необходимой практики. Глава коллегии не поменялся и Юнги не забыл, потому, вероятно, так легко согласился взять на работу, по старой памяти, как говорится. Связи были самым ценным ресурсом в любой местности и области деятельности, а тем более в такой узкой и специфической, как адвокатская практика. Хотя чуйка подсказывала Юнги, что дело Ким Сокджина просто никто не хотел брать. С другой стороны, государственные запросы вообще никто не хотел брать. Но Юнги выбирать не приходилось.       Он вышел из машины и закрыл дверь ключом. На этой старушке ездил еще его отец, и когда Юнги привозил ее в сервис сталкивался или с недовольством, или с восторгом. Деловой район города сформировался лет тридцать назад, здания были несовременные, но красивой архитектуры и хорошо содержались. Юнги подошел к тяжелым деревянным дверям и вошел в просторный холл, украшенный зеркалами. Напротив входной двери располагались лифты и лестница, в обе стороны расходились широкие светлые коридоры. Юнги подозревал, что аренда здесь была недешевая, но этот офис был не единственный, насколько он знал, коллегия насчитывала несколько десятков адвокатов. Здесь работал руководитель коллегии, и Юнги приехал к нему, чтобы подписать документы о передаче дела, потому что утром его сразу отправили на заседание.       Лифты Юнги недолюбливал и, если была возможность попасть на нужный этаж пешком, пользовался лестницей. Он без труда поднялся на третий этаж и нашел нужный кабинет. Приятная секретарша средних лет встретила его с улыбкой и сказала, что Юнги может войти, его ждут.       — извините. — Худощавый мужчина в очках с толстыми линзами пригласил его сесть. — Задержался в суде, а потом собрал все пробки.       — оставьте извинения, в это время на дорогах всегда так, — он улыбнулся. — А что вас задержало? Заседание затянулось?       — довольно долго, да, — Юнги замялся, но решил не умалчивать, — в конце нашему клиенту стало плохо и я остался до приезда скорой помощи.       — да что вы говорите! — мужчина нахмурился. — Мне совершенно не нравится это дело, Юнги, но сами понимаете, когда приходит судебный запрос, мы не в праве отказаться. Но я не думаю, что оно надолго затянется, так что вскоре у вас появится больше времени для других клиентов, — за словом «других» Юнги услышал «выгодных». — Позвольте спросить, по старой дружбе, — мужчина улыбнулся и Юнги улыбнулся в ответ. Он и правда был рад видеть своего первого руководителя, тот был добрым человеком и хорошим специалистом, который не скупился делиться опытом, — что заставило вас вернуться после столь долгого отсутствия? Сколько лет прошло? Десять?       — около того. Папа захотел вернуться. Мы не продавали семейный дом, сдавали в аренду.       — да-да, я что-то слышал об этом, — конечно, он слышал. Папа Юнги долгое время содержал сеть строительных магазинов и был в городе не последним человеком. — Знаете, Юнги, я рад вашему возвращению! Еще тогда я разглядел в вас огромный потенциал и ценный кадр для нашего дела!       Юнги не мог с этим согласиться, но и спорить, конечно, не стал. Они поговорили еще немного о вещах, не имеющих значения, но важных для поддержания доброжелательных отношений. Такие разговоры перемежались с деловыми беседами, и Юнги иногда казалось, что он разучился разговаривать и мыслить о чем-то красивом, обычном и человеческом.       Подписав все бумаги, он распрощался с руководителем коллегии, пообещал обращаться по любому вопросу и прийти как-нибудь на ужин, хотя совершенно не собирался этого делать. Когда Юнги вышел на улицу, то заметил, что дневной зной сменился вечерним теплом. Он любил это время, но насладиться им было некогда — Минхо, предыдущий защитник Ким Сокджина, позвонил и сказал, что еще час будет в офисе и готов передать дело. Это можно было отложить до завтра, но Юнги хотел почитать материалы дома. Пока он был на заседании, у него появилось много вопросов, которые, оставшись без ответа, не дали бы ему спать.       Юнги открыл машину и сел за руль. Вечером старушка не успела накалиться, и было приятно ехать с опущенным стеклом и чувствовать теплый воздух, касающийся лица и раздувающий волосы. Из делового района он заехал в старый город и почувствовал себя лучше. Юнги вспомнил, что ему всегда нравилось здесь. Старинные здания вместе с теплом камня были готовы отдать все истории, которые они видели за годы жизни, раскидистые деревья с любовью дарили тень, вдоль узких улиц кафе и рестораны с радушием встречали посетителей, а магазинчики приветливо светили уютными витринами. Здесь не было сетевых заведений, только индивидуальность и искренность. Именно в этом районе Юнги и работал в адвокатской конторе после окончания университета, и здесь же располагалось здание суда.       — Юнги!       Они с Минхо были знакомы прежде, хотя близко не общались. Тот был немного младше, Юнги запомнил его очень шумным и беспокойным, но, похоже, со временем его поведение изменилось, хотя прежняя нервозность сохранилась в быстрой и отрывистой манере речи.       — привет. Ты всегда на работе задерживаешься? — Часы показывали около восьми.       — бывает, — он указал рукой на заваленный бумагами стол, — но сейчас не обидно, клиент очень хороший, — и это он точно не про Ким Сокджина говорил.       — много дел ведешь?       — стараюсь больше трех-четырех сразу не брать, иначе меня из дома выгонят, а я и так там не часто появляюсь! — он рассмеялся.       — семья? — Юнги в целом не особо интересовала личная жизнь коллеги, но привычка поддерживать доброжелательные отношения, кажется, стала частью его личности, и не самой ценной, откровенно говоря, но за неимением лучшего он довольствовался тем, что имел.       — двое детей, — кивнул Минхо, — жена дома, воспитанием занимается, так что надо зарабатывать, сам понимаешь.       А государственным защитникам платили мало, так что Минхо был очень рад спихнуть неприбыльное дело на плечи нового старого сотрудника. Юнги не винил его, но осадок, что тот бросил своего подзащитного в обмороке все-таки остался…       — тогда тебе пора собираться домой, — улыбнулся Юнги одними губами.       — да, да! Так, ты хотел материалы взять, — Минхо засуетился и начал перекладывать папки у себя на столе. — Могу на электронку еще скинуть. Надо?       — давай все, — Юнги протянул свою карточку и Минхо сунул ее в карман пиджака. — Можешь мне в общих чертах рассказать, что произошло? На заседании я не все понял из того, что говорила та женщина.       — госпожа Чон, ага, это мать погибшего мальчика.       — как он погиб?       — вот! Нашел! — Минхо протянул картонную папку на завязках, не такую уж толстую для уголовного дела. — Садись! — он освободил стул и Юнги сел, положив папку на колени. — Так, что произошло… Значит, прошлым летом, в середине июля, дату не помню, сам посмотришь, рано утром в скорую поступил звонок. Звонил Ким Сокджин. Он был сам не свой — запись звонка сохранилась, я тебе пришлю — и кричал, что срочно нужна помощь на лодочную станцию на западной дороге. Когда бригада приехала, Чон Чонгук уже умер. Сокджин был не в себе, его забрали вместе с телом мальчика, отвезли в больницу, а оттуда уже доставили в полицию. Началось следствие, возбудили уголовное дело.       — подожди, я не понял, — Юнги нахмурился, — как мальчик умер? Почему уголовку возбудили?       — от потери крови. Пулевое ранение.       — Ким Сокджин в него стрелял?       — следствие постановило, что да. На ружье, из которого стреляли были его отпечатки.       — а чье ружье?       — не зарегистрировано.       — он признался? — Юнги чувствовал себя странно, у него в голове не вязался образ парня, которого он видел в суде, с рассказом Минхо.       — нет, он не разговаривает.       — в смысле? Отказывается давать показания?       — нет, он с того дня вообще ничего не говорит — ни слова не произнес. Так что сочувствую тебе, Юнги, вести это дело крайне не просто! С клиентом буквально нет никакой связи!       Юнги прикусил губу и задумался. За время заседания Ким Сокджина ни о чем не спрашивали, но и потом не отвечал на вопросы Юнги. Тогда он не обратил на это внимания из-за его состояния, но теперь понял, что не слышал голоса этого парня.       — а где все произошло?       — так я же говорю! На лодочной станции на западной дороге! Точнее, — Минхо замялся, — там их нашли.       — а место преступления где?       — скорее всего в лодке.       — скорее всего? — Юнги совсем перестал что-либо понимать. Все, что рассказывал Минхо, звучало расплывчато и мутно, как туман над водой.       — свидетелей нет, Ким Сокджин молчит! — Минхо развел руками. — В лодке была кровь Чонгука, там же осталось ружье, из которого стреляли, а где именно была лодка, когда произошел выстрел, никто не знает.       — их точно было двое?       — они засветились на камере круглосуточного магазина не так далеко от станции в районе трех утра, были вдвоем. Еще есть постановление экспертизы, что троих взрослых людей лодка бы не выдержала, Чонгуку было почти восемнадцать.       Юнги задумался, раскладывая в уме все услышанное.       — нам точно известно, что Чонгук был в лодке, там же он получил пулю. Известно, что Ким Сокджин вызвал скорую и ждал ее прибытия. Известно, что на незарегистрированном ружье были его отпечатки. Так?       — ага, — Минхо почесал подбородок, увлеченно слушая размышления Юнги.       — и это все? На этом строится обвинение? В убийстве?!       Минхо опешил, но быстро нашелся с ответом.       — мать Чонгука утверждает, что Ким Сокджин имел на мальчика большое влияние, а незадолго до смерти угрожал! Даже свидетель есть, женщина слышала их разговор в магазине.       — слова, — отмахнулся Юнги. — А факты?       Минхо еще подумал:       — так она же сегодня альбом показала! Видел? Ким Сокджин растлил малолетнего, вот тебе и мотив! Может, мальчик хотел заявить на него?       — домыслы. Есть доказательства, что над мальчиком совершались действия сексуального характера?       — нет… Госпожа Чон сказала, что подозревала между ними сексуальные отношения, но боялась огласки, не хотела, чтобы у сына появилась такая репутация.       Юнги фыркнул. Разве это может остановить мать, которой нужно спасти своего ребенка?       — Ким Сокджин привлекался ранее? Совершал какие-то правонарушения?       — ничего, — Минхо покачал головой. — Хотя подожди! Четыре года назад они вместе с Чонгуком уже уводили лодку с той же самой станции! Решили прокатиться до острова на реке, а вернулись глубокой ночью. Весь приют на ушах стоял, но они оба были несовершеннолетние и с ними все было в порядке, потому в полицию никаких заявлений не писали.       — но мать Чонгука считает, что уже тогда Ким Сокджин мог что-то сделать с ее сыном, — вспомнил Юнги показания той женщины.       — ага, потому она забрала его из приюта.       — героический поступок, нечего сказать, — проворчал Юнги. Он испытывал к этой женщине неприязнь и был уверен, что причины на это есть, просто он их еще не понял. — А у Ким Сокджина есть семья, родственники?       — никого нет, он сирота, воспитывался в приюте до восемнадцати лет. Там они с Чонгуком и познакомились.       — да, я понял это из показаний матери, — Юнги дергал завязку на папке. Эта история волновала его и тревожила, и ему это не нравилось, он давно не вел подобных дел. — Не понял только, почему при живой матери ребенок три года в приюте жил.       — у нее была алкогольная зависимость, она лечилась.       — ты веришь, что от зависимостей можно избавиться раз и навсегда?       — ну бывают случаи, я бы не был так категоричен, — Минхо пожал плечами.       — Ким Сокджин работал?       — да! С шестнадцати лет в столярной мастерской, а потом еще частные заказы брал. Хорошим специалистом был, мне кажется, я даже слышал о нем, когда мы с женой ремонт делали.       — характеристика из приюта есть?       — есть, хорошая, — Минхо опять пожал плечами, — проблем с поведением не было, школу окончил нормально, работал… Единственное пятно — та история с лодкой.       Юнги помассировал виски, чувствуя подступающую головную боль.       — хороший парень с хорошей репутацией, которую оспаривает только мать погибшего, вдруг убил друга детства? Тебе не кажется это странным?       — Юнги, ты пойми, — Минхо всплеснул руками, — труп есть, а подозреваемых, кроме Ким Сокджина, нет!       — если обвинить больше не кого, не значит, что убийца он. Зачем Ким Сокджин вызвал скорую помощь? Разве это не попытка спасти мальчика. Дело шито белыми нитками! — Юнги терпеть не мог, когда работа, от которой зависели человеческие жизни, выполнялась халатно. — Кто вообще вел следствие?       — не знаю… Я со следователем не общался. Там должно быть имя, — Минхо кивнул на папку.       — похоже, мне придется с ним пообщаться, — Юнги вздохнул, подхватил папку и в сквернейшем расположении духа направился к выходу. — Спасибо, Минхо. Увидимся!       — пока, Юнги! Рад был встрече!       — да, и я рад.       Но на самом деле Юнги был обескуражен, зол и взволнован, а еще он чертовски устал.       Улицу окутали мягкие сумерки. Юнги медленно дошел до своей машины, сел за руль и уставился на живую изгородь, ограждающую парковку. Слишком много событий произошло с ним за несколько дней. Позавчера он укладывал вещи в коробки и искал недорогую службу доставки, вчера почти девять часов был за рулем, чтобы приехать в город, который покинул несколько лет назад без желания вернуться, а сегодня утром оказался в зале суда, где узнал обрывки истории двух мальчиков, одного из которых уже нет в живых, а второй не хочет жить. Именно такое впечатление у Юнги сложилось о Ким Сокджине. А еще он не мог отделаться от ощущения отсутствия целостности. Юнги чувствовал буквально физический дискомфорт от тех разрывов в полотне истории произошедшего. Он прокручивал в голове детали, которые у него были, соединял их друг с другом разными способами, но головоломка не складывалась, данных не хватало, а боль в висках от этого только усиливалась. Здесь прошлое накатывало на него, становилось реальнее настоящего и придавливало сильнее, чем за сотни километров от этого города. «Не возвращайтесь в прежние места», — когда уже эти слова прекратят преследовать его. Может, для этого и стоило вернуться?       Юнги завел машину и вывел ее с парковки. Он медленно ехал по давно знакомым улицам, которые он старательно забыл, но стоило здесь оказаться, как каждое место вспыхивало воспоминанием, как будто вспыхивал софит на сцене его жизни. Только этот спектакль Юнги совсем не нравился, он вообще театр не любил, но приходилось сидеть и ждать антракта, когда чуть отпустит и можно будет уйти из темноты зала и искусственной жизни в свет дня и в реальность существования. Юнги больше не боялся так сильно эпизодов, когда все вокруг казалось картонными декорациями, он научился убеждать себя, что надо подождать и все встанет на свои места. Он был реальным, его машина была реальной, и он ехал к себе домой. В свой настоящий дом.       Они жили в одном из старых спальных районов города, не так близко к центру, но не так далеко, как новостройки. Улицы неширокие и тихие, много зелени, магазины в основном продуктовые, ресторанчики семейные. Но Юнги успел заметить, что среди частных домов появились какие-то интересные общественные пространства вроде галерей, кофеен и винтажных лавок. Они были оформлены со вкусом, и он предполагал, что целевой аудиторией этих заведений были образованные молодые люди, успевшие обзавестись некоторым достатком, но не растерявшие любовь к жизни и красоте.       Юнги почувствовал себя спокойнее, когда оказался в родных местах. Здесь он вырос, ходил в школу, гонял на велосипеде и гулял с друзьями — здесь прошли лучшие годы его жизни вместе с мамой и папой. Он поставил машину перед их домом, потому что не было сил открывать ворота, въезжать внутрь, потом закрывать ворота, а завтра утром повторять все в обратном порядке, чтобы поехать на работу. Юнги толкнул калитку и вошел во двор.       Когда мама умерла, Юнги забрал папу к себе. Он хотел продать дом, но папа согласился только на аренду и только приличным людям. Этих приличных людей они искали долго, но те сами нашли их и пообещали содержать дом в порядке. Слово было сдержано — за пять лет здесь ничего не поменялось, и сад был ухожен, а в доме чисто. Юнги прошел по дорожке и заметил, что на кухне и в гостиной горел свет, а на крыльце стояли коробки.       — папа! Я вернулся! — он положил картонную папку на скамью у дверей, скинул ботинки и почти застонал от удовольствия. — Что там за коробки? Это не доставка.       — доставка будет завтра, — в прихожей показался пожилой мужчина, — а эти я из сарая принес.       — хочешь достать старые вещи?       — других у нас пока нет, — папа развел руками, — а есть из чего-то надо. Да и зачем нам новые, когда и прежние хорошие? — он развернулся и пошел на кухню.       Когда Юнги приехал сюда в последний раз, чтобы забрать папу к себе, он упаковал все, что тот не захотел забрать и не разрешил выбросить. В сарае за домом оказались коробки с посудой и книгами, мебель в чехлах, которая родителям перешла в наследство от их родителей. Мама любила эти вещи, с их помощью она создавал в доме уют, наполняла его любовью и безопасностью и тихо надеялась, что этот дом станет когда-то домом новой семьи, семьи Юнги. Мамы не стало, новая семья не появилось. Но они с папой старались поддерживать друг друга как умели.       Юнги вымыл руки и зашел на кухню, где отец стоял у плиты. Он сразу заметил их старую посуду, папа уже распаковал эти коробки, все помыл, расставил по местам, а некоторой начал пользоваться. Юнги ничего не сказал, только сел за стол и стал украдкой наблюдать за ним. Он помнил, как после смерти мамы тот не мог есть, пить, спать, не мог жить в этом доме, потому что все напоминало о ней и о ее утрате. Тогда Юнги понял, что если не заберет его, то потеряет и папу. Прошло пять лет, и тот смог вернуться в этот дом, смог снова пользоваться посудой, которую покупала мама на кухне, где они все вместе завтракали и ужинали. Но Юнги сомневался, что папа перестал ощущать утрату и скучать по ней. Место ушедшего человека в нашем сердце невозможно заполнить, можно только научиться с этой пустотой жить.       — как на работе дела?       Они вместе ужинали на их старой кухне. Все изменилось, пока дом сдавался, но одновременно было по-прежнему. Юнги странно себя чувствовал, будто вернулся в прошлое, но прошлое оказалось другим.       — получил дело, на заседании был.       — уже в суд ездил? В первый день?       — да, — Юнги нахмурился, ему не хотелось говорить об этом, хотя мысли сами постоянно возвращались к Ким Сокджину и Чон Чонгуку, а ведь Юнги даже не знал, как тот выглядел.       — а что случилось?       — в прошлом году погиб мальчик, сегодня его мать давала показания.       — уголовное дело?       — да. Мальчик умер от потери крови, в него стреляли. Следствие считает, что стрелял его друг. Вот этого друга я и буду защищать.       Папа Юнги нахмурился. Он гордился сыном, но не любил его работу, считал, что тот защищает преступников, не думая о том, о том, что не каждый, кого в преступлении обвиняли, преступление совершал.       — а что за семья? — спросил он.       — обвиняемый сирота, — Юнги заметил, что папа смягчился, — ему двадцать два, вряд ли ты его знаешь.       — такой молодой…       — и совсем один. Даже защитник у него государственный, — Юнги помолчал. — Обвинение против него строится на сплошных домыслах. Я хочу внимательно разобраться в этом деле.       — ты считаешь…       — я не знаю, папа, — перебил его Юнги, — но убежден, что обвинять человека в убийстве можно только в том случае, когда доказательства неоспоримые.       Папа ничего не ответил, и они продолжили есть свой ужин в молчании, но их молчание не было тягостным. Они привыкли так жить, за годы вместе им удалось притереться друг к другу. На самом деле они были очень похожи, и Юнги перестал это отрицать. Просто раньше мама смягчала их и словно склеивала семью воедино. А без нее они с папой знали, что любят друг друга, ценят и дорожат, но не умели этого показывать.       — Юнги, ты вспомнил то дело, да?       Это было даже не его дело, на тот момент он только окончил университет и был помощником адвоката, нарабатывал практику, набирался опыта.       — нет, папа, я подзабыл, — Юнги лукавил, такое не забывают, — это было лет восемь назад, — два из которых он провел в терапии.       — хорошо, — папа кивнул, — не сравнивай дела. Ты знаешь — над каждым работать как над отдельным…       — но опираться на опыт всех, — закончил за него Юнги. — Чем завтра собираешься заниматься? — он сменил тему, и папа сделал вид, что не обратил на это внимания.       — дом требует ремонта. На первый взгляд кажется, что все в порядке, но стоит приглядеться внимательнее! — он махнул рукой. — Хочу нанять рабочих, уже позвонил знакомому прорабу.       — я не смогу тебе помочь, извини…       — прекрати! Этим я могу заняться сам! Я полжизни по стройкам мотался, а еще полжизни продавал стройматериалы. А тебе надо работать, защищать невиновных, — он улыбнулся и неловко взял Юнги за руку.       — спасибо, пап, — Юнги пожал его мягкую руку в ответ. — Я помою посуду, а ты отдыхай.       — я постелил в твоей старой спальне.       — спасибо! А ты?..       — я буду жить в нашей с мамой комнате.       — папа…       — все в порядке, Юнги, не переживай. Спокойной ночи!       — спокойной ночи!       Юнги посидел еще немного на кухне, размышляя о их семье и новой жизни. Он все еще чувствовал себя немного странно, вернувшись в свой старый дом и даже не на выходные к родителям, как когда-то. Во всем угадывались знакомые черты, но они будто выцвели со временем. Юнги уже жалел, что он решил сдавать дом, — неприятно было думать, что эти стены хранили теперь не только воспоминания их семьи. А воспоминания остались только добрые, все плохое забылось. Он скучал по маме. Не так, как отец, но пустота поселилась и в его сердце. Юнги привык чувствовать ее внутри и смирился.       Он вымыл посуду и оставил ее на столе, потому что не знал, куда убрать. Выключил свет и прошел в конец коридора в свою детскую спальню. Комната ничем не напоминала ту, в которой он рос, скорее, просто гостевую — кровать, кресло у окна, шкаф, комод. Дом был пуст, им с папой еще предстояло наполнить его их новой жизнью.       Юнги снял рабочий костюм, достал из неразобранного чемодана шампунь, зубную щетку и белье и пошел в душ. Папа оставил ему полотенце на стиральной машине, а на раковине в стакане уже была одна щетка и тюбик с пастой. Юнги помылся, почистил зубы и в одних трусах прошлепал в спальню. Ужасно хотелось лечь спать, но он вспомнил, что взял с собой материалы дела. Мысли о Сокджине и Чонгуке вряд ли дали бы ему спокойно уснуть, несмотря на усталость. Юнги нашел мятую футболку и треники, оделся и вернулся к входным дверям за картонной папкой. На всякий случай он проверил, запер ли дверь, и прислушался — было непривычно тихо, ни шума проезжающих машин, ни стука шагов, ни голосов, к которым он привык за много лет жизни в другом городе. Он постоял еще чуть-чуть и вспомнил, как в такой же тишине пробирался домой после вечеринок в старшей школе, улыбнулся и вернулся в спальню, не боясь идти всей стопой, а не на цыпочках.       Юнги сел в кресло и открыл папку. Он листал материалы дела и, похоже, задремал. Ему снился Ким Сокджин. Он говорил что-то, но Юнги ничего не мог расслышать, как ни старался, хотя был уверен, что тот говорил что-то важное.       Его разбудил телефон, который ползал по комоду от вибрации.       — алло? — прохрипел Юнги.       — Юнги, привет, — в трубке послышался голос Минхо, — извини за поздний звонок.       — что-то случилось? — просто так коллеги за полночь не звонят.       — кажется, ты зря начал возиться с этим делом.       — почему это зря? — Юнги ничего не понимал, но страх уже мурашкам пробежал у него по спине.       Трубка помолчала мгновение, но потом Минхо ровно сказал:       — из больницы позвонили. Ким Сокджин удавился.       Юнги почувствовал, как картонная папка скатилась у него с колен, и все бумаги рассыпались по полу, как осенние листья на дорожках парка.