Здесь обитают драконы

      Первой Яниной мыслью было немедленно бежать в Эребор — прямо сейчас, сию же минуту, даже не переобув тапки и никому ничего не сказав. Она даже почти сорвалась, но одумалась буквально в последнюю минуту, неожиданно протрезвев несмотря на охватившие ее возбуждение и тревогу.       Это очень, очень плохая идея — бежать в ночь, не предупредив никого, когда где-то рядом бродит твой несостоявшийся убийца. Да, Палландо вроде бы ушел мирно, но кто его знает, насколько он был в этом честен. Яна не очень пока понимала, чего он, черт возьми, хотел добиться, но верить в его добрые намерения теперь было по меньшей мере глупо. Явно не зря он явился так поздно, да еще и в этом драном плаще, как будто не желал быть узнанным… или замеченным рядом с госпиталем.       Впрочем, если бы волшебник замыслил закончить начатое, то уже закончил бы. Ну, или хотя бы попытался: возможность у него была, ведь он думал, что Яна одна…       Нет.       Она запоздало вспомнила, что у истари слух почти такой же острый, как и у эльфов. Палландо знал, что на кухне кто-то есть. Возможно, именно поэтому и убрался так безропотно. Возможно, даже действительно восвояси.       Но, тем не менее, дверь на ночь Яна заперла — и на ключ, и на засов. Неплохо было бы еще и стражников кликнуть…       Ах, неважно!.. быть может, ему и Янина смерть не так важна, как нечто другое…       И, возможно, он прямо сейчас на пути к Эребору!..       Яна снова заметалась, лихорадочно размышляя, есть ли у нее шанс добраться до Горы раньше. Разве что на пони, но для этого надо будет сделать крюк до городской конюшни, растолкать наверняка давно смотрящего седьмой сон конюха и не свернуть себе шею на ночной Пустоши… Скорее всего, нет.       Но и в этот раз здравый смысл оказался сильнее. Ну, доберется волшебник до гномьей цитадели — и что? У ворот такая стража, что и мышь не проскочит, и, уж тем более, не прорвется с боем. Да и открыть снаружи их не так просто. Палландо же не идиот, чтобы в одиночку штурмовать Гору или даже пытаться выкрасть Аркенстон подобно обычному ночному воришке. Тем более, после провала Френны Торин наверняка усилил охрану или, учитывая его нездоровую привязанность к камню, вообще теперь держит его под подушкой…       Да и бессмысленно это все. Саму Яну в Эребор теперь тоже не пустят.       Раздосадованная, она поднялась к себе, но успокоиться так и не смогла.       Слишком уж очевидным было то, что она предпочитала не замечать.       А что, если волшебник с самого начала пытался добраться до камня? Недаром же он тогда так настойчиво уговаривал Барда (да и саму Яну) отдать ему Аркенстон «на хранение». Правда, тогда по городу якобы бродил какой-то неупокоенный орк, но…       Да к черту. Никакой это был не орк. Следов твари так и не нашли и она таинственным образом исчезла тогда же, когда Государев Камень вернулся в Гору!..       Зараза…       Все новые и новые факты всплывали в памяти, с каждой минутой все крепче убеждая Яну в том, что рано объявлять эту историю законченной. Палландо наверняка что-то задумал. Не мог де он просто отступить, в конце концов!       Она решила, что хотя бы ради собственного успокоения все-таки предупредит Торина — напишет ему письмо.       Лист пергамента лег на стол, вспыхнуло пламя под колпаком лампы, перо нырнуло в чернильницу. Яна начала категорично и прямо: так мол и так, довожу до вашего сведения, что за заговором и попыткой похищения Государства Камня стоит некий известный вам маг. Есть основания полагать, что он своих притязаний на вашу собственность не оставил, поэтому крайне рекомендую принять всяческие меры…       Яна поставила точку, перечитала получившийся текст и тут же смяла лист, раздраженно бросив его в мусор. Звучит, как бред параноика. Если Торин действительно назначил кого-то фильтровать Янину корреспонденцию (а не велел сжигать письма еще на подлете), то этот «кто-то» просто покрутит пальцем в виска и выкинет это послание. Нужно быть убедительнее. Осторожнее.       Второе письмо получилось длинным, на три листа (Янин почерк всегда становился размашистым и неаккуратным, когда она нервничала), и очень подробным. Она описала последний разговор с магом, аккуратно изложила все свои подозрения и рассуждения. Перечеркнула абзац, начала иначе, начав с предупреждения. Перечеркнула снова…       В общем, в итоге это послание присоединилось к первому.       Она начала снова, сломала перо. И снова (упомянула, что тревожится за Торина, потом передумала об этом говорить). И снова (разлила чернила). И снова (запуталась в собственных словах, так устала, что перепутала факты). И снова…       В итоге запас пергамента кончился. В ординаторской было еще несколько листов, но, собираясь за ними идти, Яна обнаружила, что уже светает. Вот проклятье… просидела за столом всю ночь и даже не заметила, а в итоге не смогла связать и двух фраз…       К черту. Эпистолярный жанр ей явно не дается. Лучше все же попытаться передать информацию если не лично, то через стражников… или, например, через Балина… любопытно, он согласится выйти к воротам?..       Она вытащила из ведра наименее пострадавший от собственных творческих потуг лист, оторвала чистый уголок и накарябала быструю записку для Аарны, приколов ее к двери своей комнаты. Знахарка еще спала, Сигритт опять ночевала в отчем доме, так что никто и не заметил, как медик, торопливо одевшись, покинула госпиталь.              ***              Это была очень плохая и откровенно глупая затея, но Яна поняла это слишком поздно. Забраться в седло при содействии сонного конюха оказалось несложно, но подумать о том, как она будет из него вылезать, следовало, конечно, заранее.       Ей досталась флегматичная белая кобыла, мерившая дорогу размашистым, но неторопливым шагом. Яна понятия не имела, как переключить ее на рысь — ее саму подхлестывали тревога и нетерпение, и она изъерзалась в седле, в котором и так-то держалась лишь по воле каких-то незримых, но вроде бы благоволящих ей сил. Но до Горы она в итоге добралась уже после рассвета, когда крепостные ворота уже отворили.       Метров за двадцать до пункта назначения Яна натянула поводья (кажется, так у кобылы работали тормоза?), рассчитывая, что пони остановиться не сразу, но животное послушно застыло на месте. Не искушая больше судьбу, Яна неизящно соскочила на землю. О том, что кобылу неплохо было бы привязать, она вспомнила лишь на полпути к воротам, но решила не возвращаться. Скорее всего, много времени это не займет.       Стражники встретили незваную гостью довольно недоужелюбно, перекрестив древки копий перед ее носом.       — Кто такая? — прокаркал один из них, грозно хмурясь под украшенным ажурной чеканкой шлемом.       Яна послушно остановилась, в свою очередь хмуро разглядывая гнома. Лицо его было знакомым — она не раз видела его и в Дейле, и здесь, у ворот, и раньше он тоже очень даже успешно ее узнавал.       Вздохнув, она выставила руки ладонями вперед, всем своим видом пытаясь убедить привратников в отсутствии дурных намерений.       — Могу ли я увидеть советника Балина?       — Нет, — тут же отрезал стражник, чуть выше подняв копье.       — Это срочно и важно, — настояла Яна, стараясь сдержать волнение.       — У нас приказ, сударыня, — словно бы с сожалением проговорил второй стражник, опередив уже открывшего было рот первого. — Вам к воротам приближаться запрещено.       Яна бросила на него короткий взгляд и с удивлением обнаружила, что и его она тоже, кажется, знает… Да точно, знает! Вряд ли в принципе можно забыть лицо благодетеля, некогда подарившего тебе дохлого козла…       Она с надеждой подалась вперед, игнорируя копье его напарника, почти уткнувшееся острием ей в плечо.       — Я не имею ни малейшего намерения проходить через ворота, — проговорила Яна. — Мне просто нужно поговорить с Балином. Передать сообщение…       Ее охватило странное ощущение дежавю: нечто подобное, кажется, с ней уже когда-то происходило. Но все же хотелось бы верить, что гномы окажутся чуть более понимающими, чем надменный Саэль.       Стражник, к которому она обращалась, задумался, с некоторым сомнением глянув на своего коллегу. Тот презрительно фыркнул.       — И что же, по-вашему, сударыня? — сказал он, отпихнув локтем второго гнома. — Мы, стало быть, должны пост свой оставить и бежать за советником, стоит только какой-то человеческой потаскухе пальцами щелкнуть?..       Яна стиснула зубы. Хотелось бы пропустить эту характеристику мимо ушей, но слышать подобные выпады от знакомого, едва ли не каждый день прежде приветливо здоровавшегося с ней, было как минимум обидно. И в другое время Яна ответила бы на этот выпад, но сейчас, пожаоуй, мудрее было бы промолчать, не реагируя на провокацию. Чувствуя, как кровь приливает к щекам, Яна заставила себя отступить на шаг.       — Хрори! — возмущенно воскликнул его напарник, даритель козла, которого эти грубые слова отчего-то тоже задели.       — Молчи, Грерин, — огрызнулся стражник. — Я тут главный, мне и решать! Сказано — не пускать, так пусть убирается восвояси!       Яна растерянно уставилась на его раскрасневшееся от гнева лицо. Ненависть в глазах гнома не то чтобы испугала ее, но словно выбила почву из-под ног.       Впрочем, в этом не было ничего удивительного…       — Может быть, вы тогда передадите ему мое сообщение? — с нарастающей неуверенностью спросила Яна, переводя взгляд с одного стражника на другого.       — Я передам, — вызвался названный Грерином, хмуро покосившись на коллегу.       — Не передашь, — прошипел Хрори через плечо и тут же снова повернулся к Яне, весьма неприветливо потрясая копьем. — Знаете, что, сударыня? Подите-ка вы прочь, покуда в шкуре вашей не наделали лишних дыр. Нам приказано — гнать вас в шею, и лично я с превиликим удовольствием…       — Эй! — Грерин выступил вперед, положив ладонь на древко его копья, отклоняя к земле хищно блестящее острие. — Вообще-то мы должны ее выслушать и доложить десятнику. Так Двалин сказал.       Хрори раздраженно дернулся, стряхнув его ладонь.       — Ничего мы не должны, — заявил он, грубо ткнув копьем Яне в лицо. — Проваливай, ведьма…       — Хрори! — второй стражник, побледнев от ужаса, подался вперед, навалившись на напарника и на этот раз попытался вырвать оружие из его руки.       Дальнейшие события неожиданным образом вышли из-под контроля (как будто он вообще был, ха!).       Хрори, понятное дело, отдавать копье не пожелал, грубо оттолкнув коллегу, но Грерин, по непонятным причинам проявил удивительное и почти самоубийственное упорство, попытавшись то ли повторить маневр, то ли просто стукнуть гнома. За воротами кто-то вскрикнул, послышались торопливые шаги: ситуация для Эреборскрй службы безопасности была явно нештатной, и к воротам спешил второй наряд. Они бы, конечно, разобрались…       В общем, все обошлось бы, если бы Яна, поддавшись неконтролируемому порыву, не бросилась их разнимать…              ***              …в темнице она провела около часа. Хотя, может, и больше — практичные гномы не стали прорубать здесь никаких световых колодцев в своей или тратиться на факелы или лампы ради комфорта узников, а в кромешной темноте сложно не утратить счет времени.       Она не знала, что в итоге стало со стражниками (и почему это вообще, черт возьми, произошло), но, увидев ее, подоспевший к месту происшествия десятник сразу помрачнел и, кажется, испугался. Хрори, крыса этакая, заявил, что она сама к ним полезла, а, поскольку Грерин в этот момент был в полубессознательном состоянии, ему поверили. Яне очень вежливо и подробно объяснили, что нападение на стража при исполнении является очень, очень тяжелым преступлением, за которым обычно следует суровое наказание. Но, поскольку леди не является подданной Короля под Горой, да и свидетель как-то подозрительно предвзят, десятник задумчиво заявил, что «в этом надо будет разобраться» и на всякий случай приказал отвести ее в темницу.       Любопытно, Френну после неудачной попытки выкрасть Аркенстон засунули в такой же тесный, темный и сырой каземат или для нее, как для благородной дамы, в Эреборе нашлась VIP-камера? Наверняка да. По крайней мере, в этой части тюрьмы Яна явно была одна, остальные камеры пустовали. Но, впрочем, надо отдать гномам должное — обращались с ней весьма вежливо, и, можно даже сказать, обходительно.       Через час (или два?..) в безмолвном коридоре снова раздался раздробленный эхом звук шагов, а еще через минуту дверь камеры с оглушительным лязгом отворилась. За Яной пришли. Она не видела их лиц: быть может, привычные ко мраку подземелий гномы и могли различать что-либо в этой непроглядной тьме, но человеческим глазам для работы рецепторов отчаянно не хватало света.       Двое подхватили Яну под локти и очень осторожно вывели из камеры (что было весьма кстати — сама она в такой темноте наверняка промахнулась бы мимо двери). Третий шел впереди, как бы прокладывая путь, хотя, ей-богу, лучше бы он при этом взял в руки факел.       Из темницы они попали в тускло освещенный коридор, потом вернули в другой, точно такой же. Поднялись по длинной и узкой, зажатой грубо отесанными стенами, лестнице и попали в просторную и залитую струящимся из окон солнечным светом галерею.       И Яна уже бывала здесь раньше.       Что ж… возможно, в итоге не так уж плохо вышло. Не случись этой дурацкой драки, у нее не было бы ни малейшего шанса оказаться здесь и поговорить с тем, кого она действительно сейчас хотела увидеть.       Правда, при данных обстоятельствах перспектива новой встречи отчего-то не радовала…       Что-то в этих коридорах неуловимо изменилось с тех пор, как Яна была во дворце в последний раз, но она не сразу смогла понять, что именно. Они стали одновременно и более светлыми, и более мрачными, как бы странно это ни звучало. Притом с освещением сразу было понятно и как, и зачем: вдоль стен расставили кованные треножники с масляными светильниками, своей простотой и, так сказать, дизайном не слишком гармонирующие с роскошной отделкой стен, как будто притащили их сюда в спешке — что первое под руку попалось. Оно и понятно: в этих залах было слишком много темных углов, противопоказанных при королевской паранойе.       А вот почему тут вдруг стало так неуютно и угрюмо, так сходу и не скажешь. Впрочем, это было скорее субъективное ощущение — из тех, что чуешь, как говорят, «хребтом», но не воспринимаешь привычными анализаторами.       Они подошли к двери кабинета, и стражник, к удивлению Яны, стучать не стал — едва ли не на ходу отворил тяжелую дверь и отошел в сторону, пока его товарищи буквально протащили ее внутрь.       Значит, ее тут все-таки ждут. Правда, не совсем так, как хотелось бы…       Но…       Торин сидел за своим столом. Он даже не поднял глаз — по крайней мере, до тех пор, пока не дописал очередное предложение и не поставил точку. И лишь после этого с почти церемониальной аккуратностью отложил перо и оглядел терпеливо ожидающих у двери конвоиров и, собственно, преступницу. Смотрел долго, пристально, словно оценивая картину в музее. А Яна, в свою очередь, смотрела на него, ища на его лице признаки гнева, но не находила их. Торин выглядел спокойным, но при этом очень уставшим.       Он и не сказал ничего — только небрежно кивнул стражникам, и те буквально испарились в мгновение ока, даже дверь за ними не скрипнула.       Образовавшаяся пауза показалась Яне неловкой. Она понятия не имела, как правильно начать разговор из текущей позиции, а сам Торин все еще молчал, раздраженно постукивая пальцем по столешнице.       Но наконец он вздохнул и, откинувшись на спинку кресла, негромко заговорил:       — Если мой писарь извернется и сформулирует обвинение так, чтобы там не было слов «нападение» и «саботаж», тебя обвинят только в учинении мелких беспорядков, — он чуть поднял голову, поймав ее взгляд, отчего Яне сразу стало как-то неуютно. — К счастью для тебя, ты не присягала мне, как своему королю, и это избавит тебя хотя бы от обвинений в измене. Но, даже несмотря на то, что я не твой сюзерен, тебе не избежать суда — слишком много шума подняла твоя глупая выходка. Самое меньшее, что я должен сделать за то, что ты устроила — это прилюдно высечь тебя.       Голос гнома оставался ровным. Торин не угрожал, не пытался запугать, но при этом был так убийственно серьезен, что слова его производили куда более глубокое впечатление, чем гневные крики. Яна почему-то даже и не подумала усомниться в том, что именно так с ней и поступят.       Любопытно только, будет ли писарю настоятельно рекомендовано «извернуться» или все-таки Торин будет последователен до конца?..       — Я полностью признаю свою вину и готова понести наказание, — искренне проговорила Яна, глядя в его лицо.       — Палач не будет милосерден, — отозвался Торин, то ли констатируя факт, то ли предупреждая.       Яна мысленно усмехнулась. Ее палач сейчас сидел перед ней, и, если развивать метафору, вообще-то уже привел приговор в исполнение — еще тогда, в госпитале.       — Ну и пусть, — сказала она. — Делай со мной, что хочешь, но, прошу — выслушай сначала. Это важно.       Торин мрачно сдвинул брови. Яне под этим его взглядом хотелось съежится и заползти в темный угол, как какой-нибудь смертельно раненой твари. Она невольно вспомнила, как он смотрел на нее прежде, когда они сидели на полу в этой самой комнате, и от этого ей стало почти физически больно. Впрочем, она все-таки сдержалась, чтобы не расплакаться. Сейчас, определенно, не время разводить сопли, а уж давить на кого-то слезами — вообще распоследнее дело. Даже если не видишь иного выхода…       Но, видимо, влажный блеск в глазах все-таки ее выдал. Торин поморщился и отвернулся, нехотя проговорив:       — Ладно. Я слушаю.       Яна судорожно втянула воздух сквозь стиснутые зубы, и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Возможно, вся ее жизнь теперь зависела от того, что она сейчас скажет, но вряд ли гномий король позволит ей говорить долго. Время есть только для самого важного — она ведь шла сюда для того, чтобы его предупредить. Вот только в последний момент ее веря в приоритетность этой информации пошатнулась.       Было много других, куда более значимых слов.       Жизненно-необходимое «прости». Бесценное «я люблю тебя»…       Ну нет уж… Это ведь как медицинская сортировка во время ЧС — никто не тратит время на спасение нежизнеспособных.       Она вздохнула и четко проговорила:       — Я знаю, кто подговорил Френну украсть Аркенстон… Это Палландо.       Торин удивленно наклонил голову, недобро сощурившись и задал довольно неожиданный для Яны вопрос.       — Откуда ты знаешь про Аркенстон?..       — Догадалась, — лаконично ответила она.       Сухо усмехнувшись, Торин покачал головой. На его губах застыла странная, неестественная ухмылка, разительно контрастирующая с пустым и холодным взглядом.       — Я всегда восхищался твоим умом, — проговорил он, снова взглянув ей в лицо. — Но ты опоздала.       — Опоздала?.. — удивленно переспросила Яна.       Торин кивнул и поднялся со стула, подошел к окну. Свет, рассеянный кусочками хрусталя, высветил его вороний профиль, и в эту минуту Яне показалось, будто его лицо высечено из мрамора — бледное и неподвижное, застывшее равнодушной маской.       — О том, кто стоял за этим заговором, мне стало известно в тот же день, — ответил он.       — Что?! Как?.. — невольно вырвалось у Яны, совершенно сбитой с толку этим заявлением.       Гном небрежно пожал плечами, даже не повернув головы.       — К счастью, у Френны хватило ума, чтобы понять, на что она обрекла себя и свою семью, решившись на предательство — и все рассказать, чтобы спасти остатки своей чести.       Яна досадливо прикусила губу. Могла бы додуматься и сама… Как бы ни была горда благородная гномка, в данной ситуации не стоило ожидать от нее стойкости пленного партизана. Она ведь не злая и коварная убийца, а всего лишь наивная дурочка, которой волшебник запудрил мозги. Естественно, она выложила все что знала — если не из расчета, то от страха. Палландо, должно быть, и сам это понял, потому и решил поскорее убраться из города… На его месте Яна именно так бы и поступила, не дожидаясь, пока Торин запросит его выдать — ибо ни Хендрик, ни, тем более, Бард, не стали бы укрывать его после того, что он сделал.       Но тогда выходит, что вся эта Янина бравада была напрасной… Побег из госпиталя, рискованный путь через Пустошь, драка со стражниками — все это, получается, было зря?..       И, более того, выходит, что Торин и сам мог сказать ей об этом, мог предупредить — но почему-то промолчал. Яна в изумлении замотала головой, не совсем пока понимая, что это может значить.       — Тогда зачем ты морочил мне голову?.. — едва не задыхаясь от обиды, спросила она.       Гном, наконец, посмотрел на нее, чуть повернув голову.       — Хотел выяснить, в чем была твоя роль.       Яну передернуло от его тона.       Вот черт. Неужели он думает, что и она его предала?.. хотя формально так и есть, но…       Черт. Надо все ему рассказать. Сейчас. Немедленно. И пусть хоть голову ей после этого отрубит!..       — Я… я могу все объяснить, — торопливо выговорила Яна, машинально подавшись вперед, но под взглядом Торина застыла, словно примерзнув к полу.       — И с чего ты взяла, что я захочу тебя слушать? — холодно спросил гномий король. — Я и так уже знаю все, что мне следует знать.       Да, это было глупо. Глупо и жалко. Яна нервно прикусила губу — сильно, больно, почти до крови. В голове у нее была полная каша. Раз уж выпал такой шанс, глупо отступать или тратить время на раскаяние, которому никто все равно не поверит. Так что она попытается снова. И снова. До тех пор, пока Торин не вышвырнет ее отсюда. Хорошо, если через ворота.       — Нет, не все, — она мотнула головой, упрямо выдавливая из себя слова, в которых почему-то сама не видела смысла. — Я давно должна была сказать тебе…       — Лучше молчи, — Торин повернулся, и лицо его скрыла тень — только глаза, казалось, горели мертвыми ледяными огнями. — Всему есть предел, ведьма, в том числе и моей благожелательности. Я пощадил тебя, но могу и передумать.       — Я прошу ни пощады, ни прощения, — храбро заявила Яна, несмотря на то, что в груди в этот момент у нее похолодело. — Просто дай мне хотя бы десять минут…       — Ты утратила право чего-либо у меня просить, — прорычал Торин, шагнув к ней, всем своим видом источая угрозу. — Я и так дал тебе достаточно — куда больше, чем ты того заслуживаешь.       Яна вздернула подбородок, сжав руки в кулаки. Она знала этот взгляд и эти зловещие нотки в его голосе. Торин был в ярости. Собственно, он кипел от гнева с той секунды, когда она только переступила порог — просто сдерживался. И любой в этом мире сжался бы от ужаса, увидев его таким.       Но не Яна. Точнее, не нынешняя Яна — у той, прежней, все-таки оставались хоть какие-то крохи здравого смысла.       А этой было уже нечего терять.       — И зачем? — спросила она. — Если ты так злишься на меня, что даже прощения попросить не позволишь — то зачем явился ко мне, когда я умирала? Зачем сидел у кровати? Или мертвой я тебе нравлюсь больше?       — Мертвая ты мне не перечишь, — презрительно фыркнул Торин.       Яна нервно оскалилась.       — А госпиталь?.. — спросила она, в отчаянном исступлении шагнув ему навстречу. — Ты ведь всегда его ненавидел, но зачем-то оплатил наши долги!       — Я не обязан ничего тебе объяснять! — рявкнул гном, по-волчьи задрав верхнюю губу.       — А я требую объяснений! — воскликнула Яна, в этот момент даже и не подозревая, что загнала его в угол. Только вряд ли бы это ее обрадовало, знай она о последствиях…       Торин болезненно поморщился.       — На каком основании?.. — недобро прорычал он.       — Потому что это важно, черт возьми!       Яна поймала себя на том, что почти кричит на него, и что ногти едва ли не до крови впились в ладони от напряжения. Торин на миг застыл, изумленный ее напором, и медик, воспользовавшись этой заминкой, тайком перевела дух.       Если кто-тот и впадет в состояние аффекта, то не она. Два дракона на одну комнату — это уже слишком.       — Здесь я решаю, что важно, а что нет! — Торин приблизился к ней, цедя слова сквозь сжатые зубы. — Ты напала на моих людей, нарушила мой запрет, а теперь имеешь наглость указывать мне?! И почему я только это выслушиваю?       — Действительно, почему? — саркастично отозвалась она. — Хочешь прогнать меня — так прогони. Хочешь наказать? Твое право. Ты же даже родную сестру щадить не хотел, так чего сейчас медлишь?       — Думаешь, я этого не сделаю? — предостерегающе сощурился Торин. — Что рука моя не поднимется причинить тебе вред?..       — О, я в тебе не сомневаюсь! — все больше распаляясь, воскликнула Яна. — Вот только не надо превращать наш конфликт в публичный цирк с показательной поркой!       …Яна действительно была уверена, что Торин не тронет ее, и потому очень удивилась, когда это все-таки произошло. А еще она забыла, что при желании он способен двигаться очень, очень быстро…       Нет, он не сделал ей больно — просто резко придавил к стене, впечатав в нее лопатками. Яна вскрикнула, больше от изумления — почему-то даже сейчас, когда он мог (и, вероятно, хотел) свернуть ей шею одним движением руки, она не почувствовала страха, только горькую досаду, отзывающуюся саднящей пульсацией внизу живота.       — Не смей обвинять меня в лицемерии, ведьма, — прошипел Торин ей в лицо. — Ты первая начала войну!..       Яна нервно втянула воздух открытым ртом, чувствуя, как дрожат онемевшие губы.       — И ты не понятия не имеешь, как сильно об этом сожалею, — хрипло выговорила она. Почему-то стало трудно дышать, словно горло стиснуло невидимой удавкой.       — От твоих сожалений нет никакого толку, — с горечью произнес гном.       — Я знаю, — выдохнула Яна, потратив почти весь бесценный запас воздуха на то, чтобы сказать это твердо и уверенно, но из горла все равно вырвался какой-то невнятный писк.       Торин несколько секунд гневно сверлил ее взглядом, и Яна за это время все-таки осознала, насколько неуютно вести диалог, будучи размазанной по стенке. А еще — что сейчас Торин может сделать с ней все, что угодно, а она не то что сопротивляться — даже закричать не сможет… Да даже если и смогла бы, вряд ли в Эреборе кто-нибудь кинется ее спасать. Тем более, от короля.       Гном сжал ее чуть сильнее, болезненно оскалился и… вдруг отпустил. В первый миг Яна даже все-таки испугалась, только не за себя: все его тело сникло, напряженные до дрожи мышцы расслабились так резко, что медик успела решить, что он теряет сознание. Широкие ладони скользнули по ее плечам, но пальцы в последний момент сжались чуть ниже локтей, словно за миг до падения ухватившись за единственную доступную опору. Торин ссутулился, опустил голову, почти касаясь лбом ее щеки.       — Зачем ты это сделала?.. — его хриплый шепот прозвучал как предсмертный стон.       Яна судорожно вдохнула, пытаясь унять колотившую его дрожь. Никогда прежде она не испытывала облегчения настолько мощного, что сама едва не отключилась. И дело было отнюдь не в том, что стальная хватка Торина ослабла.       Просто в его голосе наконец-то появилось что-то живое и знакомое.       Яна осторожно наклонила голову, довершая начатый им жест.       — Потому что я идиотка, — честно ответила она, коснувшись лбом его лба.       С его губ сорвался нервный смешок.       — Ты, ведьма, всегда говоришь только правду, — констатировал Торин с едва различимым ироничным упреком.       — Нет, — Яна закрыла глаза, смаргивая проступившие слезы. — Однажды я тебе солгала…       »…и не только тебе».       — Почему?..       Все. Вот она, точка бифуркации. Дальше — либо правда, либо придется как-то учиться жить с метафорической дырой в груди. Забавно: ведь Яна не хотела открыться ему оттого, что боялась, будто Торин не сможет ее такую принять. А теперь все наоборот: он не поймет, если не узнает…       Яна вздохнула и нехотя отстранилась, поймав его взгляд.       — Я давно должна была тебе все рассказать, — тихо проговорила она осиплым, словно чужим голосом. — Выслушай меня, пожалуйста. Это очень важно. Хотя я и сомневаюсь, что ты мне поверишь…       — Говори, — тут же откликнулся Торин, потянув ее обратно, но Яна упрямо вывернулась. Больше всего ей сейчас хотелось ему поддаться — и плевать, что это нелогично и глупо. Но тогда она уже не сможет сказать не слова — а говорить надо сейчас, пока еще не потерян импульс и еще хватает духу на это решиться.       Яна отступила на шаг, выпрямила спину, вытерла глаза ладонью, пытаясь собрать воедино расползающиеся мысли. Она уже как минимум дважды рассказывала эту историю, но сейчас понятия не имела, с чего и как начинать. Ей было мало просто изложить факты — ей хотелось, чтобы Торин, наконец, понял, кто она такая _на самом деле_, вне его сияющих иллюзий и навязанных заблуждений. А уж что он будет с этим делать — пусть решает сам.       Что ж. Кажется, проще всего идти от самого истока, не так ли?..       Яна шумно вздохнула, набрав побольше воздуха в грудь и, наконец, заговорила.              ***              Свет за окном померк — кажется, уже начало смеркаться. Впрочем, может, это просто тень горы заслонила солнце, и на самом деле прошла всего пара часов. А Яне казалось, что целая вечность.       Она начала с того, что изложила всю историю целиком, от событий той судьбоносной ночи и до последнего своего разговора с Палландо, не упустив ни единой детали. Рассказала о своем мире, о своем месте в нем, о том, какой была ее прежняя жизнь. О том, как трудно понять местные правила и что еще труднее — научиться по ним жить, оставшись самой собой. О том, чего боялась и почему боялась, о своей тоске и растерянности, о странном и горьком чувстве внутренних перемен…       Большей степени уязвимости она не добилась бы, даже раздевшись и содрав с себя кожу.       Торин слушал ее очень серьезно и внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. На его лице мертвенной восковой маской застыло мрачное и сосредоточенное выражение, и только плещущийся в глазах ужас выдавал в нем живое существо… Яна видела, насколько дико для него звучат ее слова, но все продолжала и продолжала говорить, ибо начав, уже не могла остановиться. Она замолчала лишь когда окончательно выдохлась и охрипла.       Некоторое время они сидели в полной тишине. В комнате царил угрюмый сумрак — льющийся из окна свет померк, а свечи так и не зажгли, было не до того. Молчание это было невыносимо, и, несмотря на саднящее от перенапряжения горло, Яна не выдержала первой.       — Ты не веришь мне? — прошептала она, чувствуя, как сердце тревожно замирает в груди.       От ответа на этот вопрос зависело примерно всё.       Торин вздохнул, устало покачав головой, отчего несколько длинных прядей соскользнули с плеча.       — Жестоко задавать такие вопросы сразу, — произнес он. — Это непросто осознать…       — Охотно верю. Мне тоже, — Яна нервно усмехнулась. — До сих пор.       Гном поднялся с кушетки, напряженно смерив комнату тяжелыми шагами. В наступившим безмолвии их звук казался неестественно громким. Лица его Яна теперь не видела, а королевская спина была крайне невыразительна, так что сложно было сказать, о чем он сейчас думает или что чувствует.       Яна уже почти смирилась с тем, что сейчас он снова призовет стражников и прикажет увести ее прочь, но Торин подошел не к двери, а к столу. Налил вина из серебряного кувшина и, вернувшись, протянув кубок ей.       — И что дальше? — спросил он, сев рядом, когда Яна с благодарным кивком приняла у него питье. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что она очень обрадовалась бы сейчас, окажись там смертельный яд. — Если ты прогнала волшебника, то как теперь вернешься в свой мир?       Она сделала первый глоток, запоздало сообразив, что жечь этанолом и без того раздраженную слизистую — не лучшая идея, но бархатистое вино мягко обволокло горло, приятно согрев.       — Никак, — ответила она, пожав плечами. — Я не вернусь. Не хочу возвращаться.       — Не хочешь?..       Яна кивнула, ненадолго задумавшись, чтобы подобрать правильные слова. Пожалуй, совсем кратко это объяснить не получится.       — Помнишь, ты однажды сказал, что ожидал найти в Эреборе дом, а нашел лишь пустоту? — спросила она, глядя на темно-бордовое, как запекшаяся кровь, вино в своем кубке. — Кажется, я поняла, почему так получилось.       — И почему же? — заинтересованно спросил Торин.       Яна провела пальцем по чеканной серебряной каемке по краю кубка. Его украшал узор традиционный гномий узор подчеркнутой инкрустацией из мелких самоцветов, искусно вплетенных в угловатую вязь. Ювелирная работа. Роскошная вещь. Страшно представить, сколько такая посудина могла бы стоить в родном мире, учитывая тонкую работу, чистоту металла и антикварность вещицы. Только если налить в нее дрянное вино — никакие изыски тары не исправят его вкус. Но даже самый дешевый портвейн может показаться дивной амброзией, если ты пьешь его в хорошей компании.       — Потому что дом — это нечто бОльшее, чем стены или даже миры. Это вообще не место, — сказала она, подняв глаза на Торина. — Дом — это те, кто рядом. И, если ты чувствуешь себя среди них своим, нужным и любимым — то ты дома. Где бы ты ни был.       Он в задумчивости опустил голову, тоже почему-то уставившись на кубок в ее руках. И медленно, словно сопротивляясь самому себе, кивнул.       Вино, кстати, было превосходным…       Некоторое время Торин так и сидел, разглядывая Янины руки, теперь уже несколько нервно сжимавшие в руках чеканное серебро. Гравировка вдавливалась в кожу, под подушечкой безымянного пальца что-то кололо — должно быть, оправа одного из камней немного разошлась, образовав острый край. Может, кубок уронили. Или со злости запустили им в стену… Но неважно. Яна поймала себя на том, что неосознанно давит пальцем именно на это место, пытаясь продлить и усилить эту маленькую и несерьезную боль. Как будто это было своеобразное лекарство, горькая таблетка, притупляющая более неприятные ощущения.       Она снова взглянула на Торина. Лицо его было задумчивым и отрешенным, он все еще смотрел на ее руки или куда-то еще там внизу, но, похоже, ничего не видел. Какие-то совсем иные образы сейчас проносились перед его глазами. Быть может, это был Эребор времен его деда, величественный и сияющий, где не было горести и забот. А, может, он видел Синие Горы, где его обескровленная семья нашла надежный приют и где родились и выросли его племянники. Или он вспоминал танец пламени походного костра, шорох дождевых капель, негромкие голоса и шипение точильного камня, скользящего по лезвию верного клинка…       Или пустые, пропахшие смертью и горем залы, где в каждом шелесте слышался шепот дракона…       Так или иначе, видения эти он оборвал, неожиданно вцепившись взглядом в Янино лицо. Она вздрогнула, едва не выронив полупустой кубок. Острая кромка оправы слегка царапнула палец.       — Мой дед с тобой бы поспорил, — проговорил он, мрачно усмехнувшись. — Выше всего он ценил свои сокровища, даже через много лет так и не смирившись с их утратой. И я похож на него куда сильнее, чем мне того хотелось бы…       Он протянул руку, осторожно коснувшись ее щеки. Яна так и замерла, судорожно стиснув в руках чертов кубок: заметавшийся в панике разум отчего-то решил, что самое страшное сейчас — это уронить его и разлить остатки вина. Хотя, конечно, это была ерунда по сравнению с тем, чего действительно стоило бояться.       — Я тоже не смог смириться, — шепотом закончил Торин, отодвинув выбившуюся из короткого хвоста и упавшую на ее лицо прядку.       Кажется, кромка оправы прорезала кожу до крови.       — Торин… — растерянно выдохнула Яна, собираясь что-то сказать, но совершенно забыла, что именно. Все слова просто утратили смысл. Ей одновременно хотелось и рассмеяться и завопить от ужаса, податься вперед, обняв его или убежать без оглядки… да что там — она не могла даже решить, хочется ей сейчас дышать или нет.       — Ты предала меня, ведьма, — он обхватил ее лицо обеими руками, не давая вырваться или пошевелиться. Хотя и не держал толком — просто Яну словно парализовало от его прикосновений и звука голоса, полного горечи и боли. — Я должен был тебя за это возненавидеть… и я пытался. Искренне пытался… Я убеждал себя, я лелеял свой гнев, ища в нем лекарство, но напрасно. Я лишь все больше презирал себя самого, за то, что оказался жалким, безвольным глупцом, не способным справиться с желанием обладать женщиной, которая меня отвергла… Уж лучше бы меня снова одолела драконья болезнь, чем это!..       Яна замотала головой, не решаясь отвести глаз. Торин будто бы не обвинял ее, но на нее снова накинулось жгучее чувство вины и досады. Мысли сбились в комок и совершенно перепутались, смешались в кашу.       Было очень страшно, что сейчас он скажет, что несмотря ни на что, простить ее не сможет, а, значит, ей надо уйти и больше никогда не возвращаться.       — Прости. Я должна была рассказать… — залепетала Яна, отчаянно пытаясь донести до него всю глубину своего раскаяния. — Я не должна была его слушать…       — Да пусть он горит в балрожьем пламени, этот твой волшебник! — выдохнул Торин, импульсивно притянув ее к себе. — И весь мир вместе с ним!       …В последний момент он все-таки остановился, чтобы взглянуть ей в лицо, А потом медленно и осторожно наклонил голову, касаясь губами ее губ.       Кубок выскользнул из руки, с жалобным дребезжанием покатившись по каменному полу.       Это было бесконечно долгое мгновение полной неподвижности и тишины — мир словно замер, затаив дыхание. А потом взорвался. Оба впились в друг в друга, так отчаянно, словно это были последние секунды в их жизни. Торин притянул ее к себе, прижав крепко-крепко, и Яна едва не задохнулась, но все равно, ни за какие сокровища мира не согласилась бы быть освобожденной.       Стало абсолютно неважно, какая их окружает реальность — современная Москва, архаичное Средиземье или далекое будущее на неведомой планете — да хоть сама Преисподняя!       Все было так, как должно было быть. И никак иначе.       Через некоторое время Торин нехотя отстранился, хотя и не выпустил ее из объятий.       — Осторожнее, госпожа, — прошептал он, коснувшись губами ее виска. — Ты очень рискуешь, позволяя мне вот так тебя обнимать.       — Это почему же? — Яна зарылась носом в его шею. Ей давно хотелось так сделать. Наверное, с того самого дня, когда они танцевали на празднике Последней Луны.       — Потому что если ты не вспомнишь о приличиях, то одними только поцелуями не отделаешься, — предупредил Торин, и, сам себе противореча, чуть крепче стиснул ее в руках, отчего Яну тут же бросило в жар. — Ты мучала меня так долго, что сейчас я вряд ли смогу удержаться.       Она выпрямилась, ахнув с наигранным возмущением. Значит, «у нас так не принято», да?.. Впрочем, Торин действительно был… скажем так, измучен, и не заметить это было невозможно. Даже непонятно, чему тут удивляться: то ли тому, что он, такой прагматичный и благородный, завелся настолько легко, то ли тому, что при всей своей импульсивности все-таки сдерживался.       Наверное, Яне следовало бы отнестись к этому предостережению серьезнее, прислушавшись к здравому смыслу, но она проигнорировала его невнятный голос. Ей хотелось компенсации — за себя и за Торина, за их вроде бы недолгую, но показавшуюся вечностью разлуку, за грубость Дис, за ревность Френны, за жестокую интригу Палландо…       — Если Ваше Величество так волнуют приличия, — промурлыкала она, коснувшись губами его шеи, — то сам о них и вспоминай…       Торин сдавленно застонал, проведя широкой ладонью по ее спине — уже не так трепетно и осторожно.       — Ты восхитительно бесстыжа, моя драгоценная госпожа, — прошептал он, собственническим жестом стиснув ее бедра. — Махал свидетель мне — я тебя предупреждал…              ***              Последние поцелуи были еще приятнее тех, с которых все началось. Не без труда заставив себя остановиться, Торин обессилено перевернулся, увлекая Яну за собой. На узкой кушетке подобный маневр был довольно-таки рискованным, но в итоге оказалось, что они прекрасно умещаются вдвоем, если прижмутся друг к другу посильнее.       Яна прикрыла глаза и блаженно улыбнулась, пристроив голову на плече Торина. Он тут же обнял ее, несколько рассеянно поцеловав в макушку. Какое-то время они просто так и лежали, восстанавливая сбитое дыхание и приходя в чувства, расслабленные, опустошенные и невероятно довольные друг другом.       — Теперь-то ты выйдешь за меня замуж? — спросил вдруг Торин, как-то умудрившись уместить эти слова между двумя жадными вдохами.       Яна удивленно приподняла голову, в изумлении уставившись на него. Торин очень старался сохранять невозмутимое лицо, но, естественно, ничего у него не вышло.       — Ты серьезно? — Яна негромко рассмеялась. Нашел время, ничего не скажешь!       — Более чем, — он снисходительно ухмыльнулся, пригладив ее растрепанные волосы. — Хотелось бы верить, что мне все-таки удалось тебя убедить.       Она оперлась на согнутую в локте руку, вглядевшись в его глаза.       Любить его — это одно. Это легко. Невозможно не. Но жить с ним, просыпаться рядом каждый день, рожать ему детей (если вообще возможно, что у них будут дети), быть рядом в худшие минуты — и в его, и в свои… это совсем другое. Это значит — навлечь на свою голову миллион проблем; взять на себя ответственность быть не только женой, но и все-таки немножко королевой народа, которому она, скорее всего, не будет нравится; получить фурию Дис в золовки и смириться с тем, что из этого брака можно выйти только вперед ногами. Готова ли она?       Оно вообще этого стоит?..       Яна опустила глаза, и почти неосознанно накрыла ладонью шрам под его ребром. Надо сказать, ей до сих пор было стыдно за этот шов: он получился кривым и неаккуратным, но в тот памятный день, впрочем, было не до косметики, ведь она была уверена, что Торин не выживет. Это был один шанс из миллиона, и дорога к нему тоньше волоска. Один неверный шаг, одно фатальное несовпадение — и ничего этого не было бы. От этой мысли Яне стало страшно.       И ответ на вопрос «стоит ли оно того», стал до боли очевидным.       — Да, — церемониально произнесла она, но идиотская улыбка, проступившая на лице, несколько смазала торжественный эффект. — Я, Яна Дейлская, находясь в трезвом уме и в доброй памяти, официально заявляю, что согласна стать твоей женой, Торин, сын Трайна, внук Трора, Король под Горой… Ух!.. Даже страшно стало!..       Торин, сын Траина, выдохнул с наигранным облегчением и, посмеиваясь, привлек ее к себе.       — Тебе нечего бояться, моя драгоценная госпожа, — прошептал он, втягивая ее в ленивый и нежный поцелуй. — Все будет прекрасно… Так, как и должно быть…       Яна невольно вздрогнула, услышав эти слова, но буквально в следующий миг они вылетели у нее из головы, потому что Торин явно намеревался закрепить достигнутый успех.       Да, впрочем, к черту… Пусть так — как должно быть.       В конце концов, на самом-то деле никто здесь не имеет понятия — как именно.