Анклет

      Тэхён с шуршанием раскрыл большой бумажный пакет: персики, груши, хурма, несколько пачек арахиса с карамелью — всё, что он любит.       — Не надо было, — выдохнул Тэхён, напрягаясь в плечах. — Мама на днях приезжала. У меня всё есть.       — Угостишь кого-нибудь, — бросил Намджун слегка небрежно и после кивнул в сторону коридора, мол, неси к себе.       — Чего так внезапно решил приехать? Что-то случилось?       — Не могу просто так навестить брата? — улыбнулся он. — Давай прогуляемся, там классная погода, солнце. Подожду тебя снаружи.       Тэхён сдержал тяжёлый вздох. Он понимал, что Намджун не собирался специально задеть этим пакетом с дорогими фруктами, поэтому не хотелось выглядеть недовольным в его глазах. Но и радоваться было тяжело — пребывание в рехабе стоит баснословных денег, Тэхёну их возвращать до самой смерти, если успеет, а тут ещё и эти добрые жесты заботы. Приятно ли? Скорее стыдно.       Яркое солнце, как и жёлтые хризантемы с пышными гортензиями и красными астрами, высаженными вдоль высокого глухого забора, раздражали глаза. Ветер, кажется, дул с севера, разнося запах хвои и время от времени роняя пощёчины. Может, Намджуну и нравилось, но Тэхён в такую ясную погоду предпочитал сидеть в комнате, плотно сомкнув жалюзи, чтобы оставаться в полумраке и тишине. Жаль, отступать некуда — брат наверняка еле выкроил время на свой визит.       Намджун принялся рассказывать семейные новости: Сонхи готовится к экзаменам, скоро закончит интернатуру, Мунбёль теперь ходит на танцы и уже через месяц у неё первое выступление, у Намджуна всё по-старому. Тэхён слушал вполуха, но сам рассматривал брата; тот выглядел уставшим, лицо серое, одежда слегка мятая, а не как обычно с иголочки, едва заметная щетина. Не отдыхает, видимо, вообще — и снова укол совести. Потому что не отдыхает из-за никчёмного старшего брата.       Они присели на деревянную скамейку.       — Хотел показать тебе кое-что. Вот. — Намджун протянул свой телефон.       Тэхён прикрыл тусклый экран ладонью от вездесущих солнечных лучей. Мюзикл. Тот самый, о котором брат не затыкается уже… полгода? Больше? Намджун много не снимал, буквально несколько отрывков секунд по тридцать. Огромная сцена, декорации выглядят внушительно, танцевальные номера поставлены с размахом — Тэхёна удивил масштаб. Но ведь и Сокджин вряд ли стал бы участвовать в какой-то ерунде? Вот он, на одном из кадров — даже через динамик смартфона понятно, что его вокал сильный, стабильный.       На долю секунды Тэхёну показалось, что он хочет посмотреть «Плаксу» вживую. Он тут же отмахнулся от этих мыслей, ведь для этого придётся как минимум поехать в Сеул, а значит, столкнуться с кем-нибудь из старых знакомых, да и Джин, наверное, его увидит — не нужно.       Тэхён снова воспроизвёл отрывок из номера Сокджина. Его сценический костюм (всё белое, только акцентный клетчатый пиджак) напомнил о знакомстве — тогда он тоже был в белом, и Тэхён ещё долго гонял потом в чужих брюках. Почему-то ему особенно идёт такое, чистый белый свет, яркий, и Джина эта яркость не перебивает, лишь усиливает.       — Он удивился, когда я передал письмо от тебя, — сказал Намджун, замечая, видимо, то, с каким сосредоточением Тэхён пялился в экран. — Что ты написал, если не секрет?       — Спасибо, — коротко ответил Тэхён.       — М? — переспросил Намджун, будто не расслышал.       — Я написал — «спасибо».       — А-а… Ясно. — Намджун понимающе кивнул.       Может, он подумал, что Тэхён таким образом ушёл от ответа, но нет. Ответное письмо Сокджину состояло из одного единственного слова.       А что Тэхён мог ему рассказать? Оправдывать себя и доказывать, что с наркотиками он давно покончил, что сидел с маленькой племянницей и покрывался плесенью в Кёнсане, пока Намджун и Сонхи учились в Сеуле? Что после прохождения первой реабилитации он почти не работал, следил за домом и двором, построил там беседку, а когда Мунбёль подросла — водил в детский сад? Писать о том, как несколько лет он постепенно пытался вернуться к нормальной жизни, к самому себе, и всё равно облажался?       Тэхён действительно пытался — он мог утверждать это со всей искренностью. Пусть так ни разу и не возвращался в Сеул, но он пошёл работать. Из-за слухов, которые уже давным-давно разлетелись по маленькому городу, он не мог пойти в музыкальную школу, но ничего другого он не умел, поэтому начал играть на свадьбах и корпоративах. У него хорошо получалось развлекать публику, и один коллектив его быстро забрал к себе. Они ездили в Тэгу и близлежащие города, выступали у местных богачей. Несколько лет Тэхён жил относительно нормальной жизнью, хоть его окутывала пустота, но он старался. Вот только не вышло. Прошлое почти один в один повторилось, настигло его, чуть сменив облик и тихо прокравшись через заднюю дверь. Их коллектив стал востребованным, поездки каждые выходные, и все считали своим долгом угощать музыкантов. А потом музыканты по-своему отдыхали от работы и тоже пили, пили, пили. Роскошные дома их клиентов, бары, сауны — алкоголь лился рекой, и Тэхён сам не заметил, как одна зависимость подменила другую. Он снова всё потерял.       Разве об этом он должен был рассказать Сокджину? Или же следовало уходить от правды, писать о чём-то отвлечённом, о волшебных пони? Тут что ни говори — получится жалкое и позорное нытьё, пока Тэхён своими руками не остановит разрушение и не станет нормальным человеком. Возможно, когда-нибудь ему будет не стыдно заговорить с кем-то вроде Джина, успешным и красивым, как Кен из блестящей розовой коробки. Но надежда на это была слабой.       Письма Джина ни тогда, ни сейчас ничуть не помогали. Никакие самые добрые и поддерживающие слова, никакие антидепрессанты, никакие групповые занятия или индивидуальные сессии с психологом — ничего из этого не торкало, потому что депрессия забрала главное: способность проживать эмоции так, как раньше, и любовь к музыке. А без музыки Тэхён — просто никто.       Все эти увеселительные мероприятия, на которых Тэхён играл, вызывали непроходящую тошноту глубоко внутри. Он всегда хотел делать нечто стоящее, важное, говорить через музыку, а стал клоуном, сломанной шарманкой, которую бесконечно заводили и заставляли в тысячный раз за вечер играть Buzz — 가시. И если навыки и ловкость пальцев ещё можно было как-то восстановить, то что делать с эмоциональной инвалидностью — непонятно. Казалось, таблетки лишь усугубили её. Тэхён перестал чувствовать хоть что-то, превратился в пустой сосуд, а потом и вовсе преисполнился отвращением к любой музыке.       Но другого смысла в его жизни не было и найти не получалось, поэтому на занятиях по керамике или рисованию Тэхён немного отвлекался, а потом снова вставлял наушники и пробовал потихоньку слушать что-то любимое когда-то давно, почти в детстве. Что-то раздражающее не так сильно.       Стоило ли говорить об этом с Джином? Нет. Но был ли Тэхён благодарен ему несмотря ни на что? Был, поэтому решил, что простое «спасибо» — единственное, что нужно сказать, и ни словом больше.       Последнее видео снимала Сонхи: на нём племянница неловко вскарабкалась на сцену и вручила Джину пёстрый букет цветов — тот улыбался так широко, что Тэхёну показалось, будто он сам сидит в зрительном зале и слышит знакомый высокий смех. Джин еле удерживал в руках все букеты, которые ему уже подарили — не меньше, чем главным артистам. Тэхён подумал, насколько же тот на самом деле популярен, ведь многие из зрителей наверняка пришли именно на Ким Сокджина. Глядя на них с Мунбёль, Тэхён вдруг неожиданно для себя расплылся в улыбке. Затем камера выхватила Намджуна, который топтался где-то возле ступеней — такой высокий, в костюме, тоже с цветами, после чего видео прервалось.       — А ты кому подарил? Главной героине? Как же её…       — Эллисон, то есть Чиа. Нет, я дарил режиссёру.       — Чимин? — всплыло в голове имя, которое Тэхён уже не раз слышал. В прошлые встречи Намджун много говорил о нём, какая-то история с перепутанными блокнотами или что-то в этом духе. Тэхён не многое запомнил из этих рассказов, но, кажется, этого режиссёра Намджун упоминал даже чаще, чем своего друга Юнги. — Он был на видео?       — Нет.       — Может, на фотках? Покажи мне.       — Да нет у меня его фото. — Намджун сдвинул брови, а затем забрал телефон из рук.       — Он же режиссёр, его можно загуглить. И у него, наверное, есть всякие там инстаграмы.       — Зачем тебе?       — Просто интересно. Я, в конце концов, всю жизнь не мог заставить тебя заниматься музыкой, сколько у нас тусовалось всяких фриков, а ты оставался ботаном со своим экселем. А тут вот какой-то пацан за две секунды с тобой что-то сделал. Хочу взглянуть, что за человек!       — Я же не музыкой занимался, а так, перевёл немного…       — Боже, Намджун, — Тэхён закатил глаза.       В конце концов, Намджун сдался и открыл инстаграм Чимина. Тэхён увеличил последнее фото с какого-то мероприятия, режиссёр там стоял рядом с Юнги.       — Это он? — зачем-то уточнил Тэхён.       — Ага.       Очень молодой. Тэхён вскинул брови: он ожидал увидеть кого-то сильно старше, серьёзного, почему-то режиссёрами в его представлении становились не раньше сорока. Но с фото на него смотрел очень симпатичный парень с серьгами в ушах, похожий скорее на актёра или айдола, но не на театрального режиссёра. Нежные черты лица, полные губы — разрыв шаблона.       — Оу…       Тэхён хотел полистать дальше, но Намджун неожиданно отнял телефон и убрал его в карман.       — А он гей? — пришло почему-то в голову.       Намджун криво усмехнулся.       — С чего ты взял?       — М-м, не знаю, — Тэхён пожал плечами. Не то чтобы он хотел выглядеть как человек, подверженный стереотипам, но ничего не мог поделать со своими ощущениями. — Есть в нём что-то такое.       — Что? Помню, ты когда-то красился и завязывал платки на шее. Это уже не говоря про ваш постоянный гейский юмор на тусовках…       — Дело не в этом, — перебил Тэхён. — Взгляд, подача… — Он приподнял подбородок и взмахнул рукой в попытке передать свои впечатления: Чимин излучал какую-то необъяснимую элегантность, будто бы не слишком свойственную мужчинам. Да и сам Тэхён по молодости немало видел таких миловидных творческих мальчиков, которые были очень общительны и обаятельны, но почему-то не встречались с девчонками. — И серьги у него такие, женские.       — Всё может быть. Не знаю, — Намджун посмотрел куда-то в сторону. — Не проверял, — сказал, как отрезал.       Тэхён пожал плечами и достал из кармана свободных брюк принесённую братом пачку арахиса с карамелью, которую перед этим чисто рефлекторно стащил из пакета.       — Будешь?       — Давай.       Некоторое время они сидели в молчании, хрустели арахисом, а затем Тэхён вновь заговорил:       — Чимин, кажется, собирается новый мюзикл писать?       Намджун повёл бровью.       — Забавно, что ты помнишь это. Собирался вроде как.       — Так ты постоянно об этом говорил. Это ведь оригинальный мюзикл будет, не адаптация? Звал тебя помочь?       — Мгм, — он отправил в рот целую горсть арахиса, и теперь Тэхён терпеливо ждал, пока тот прожуёт.       — А ты что?       — Не знаю.       — Чего так? Тебе ведь понравилось. Переживаешь, что не получится?       — Да нет, не в этом дело.       — Точно, — хохотнул Тэхён. — Ты в себе никогда не сомневаешься.       — Работа, Мунбёль, — Намджун смахнул крошки с ладоней, а затем упёрся локтями в колени и снова сделался ужасно задумчивым. — А там же не просто перевод, нужно писать с нуля, это время.       — Чимин ведь в тебя верит? Соглашайся, — тихо проговорил Тэхён.       Он знал, что не имеет права давать таких советов. На Намджуне держится вся семья, он работает сверхурочно, толком не видит выходных, а Тэхён — слабое звено в их системе, паразит без права голоса, каковым он сам себя считал.       — Сонхи скоро получать лицензию, она дома не бывает, — продолжал Намджун. — Мунбёль ни с кем не оставишь, няню искать — та ещё морока. А когда она дома, с ней рядом невозможно писать. Ну, ты знаешь, — Намджун чуть улыбнулся. Тэхён, конечно, знал. Шумный ребёнок. — Даже если я возьму отпуск… Это не поможет. Пока что я… не знаю. Вряд ли тут что-то получится.       Тэхён поджал губы. Он видел — на самом деле Намджуну очень хочется, раньше он только о театре и говорил. А кто был виноват в том, что он не может себе этого позволить? Будь брат хоть немного свободнее, согласился бы без промедлений, Тэхён был уверен в этом. Забавно наблюдать, как Намджуна настолько сильно увлекло искусство. Он никогда не говорил, что пишет стихи. Тэхён считал его способным, но скучным технарём, и вот как иронично получилось — брат теперь работает над мюзиклом, а сам Тэхён много лет пытается оседлать дохлую лошадь.       — У тебя не с собой стихи? Дашь мне что-нибудь почитать?       В прошлые встречи Тэхёну неловко было спрашивать. Отчасти потому, что слишком личное, раз Намджун никогда не говорил об этом. Отчасти Тэхён боялся своей зависти и желчи, если увидит, как легко Намджуну даётся творчество, что у него получается. Смог бы Тэхён искренне порадоваться? Он не был уверен. Но теперь хотел проверить себя.       — Эм, ну… — Намджун замялся, а затем достал из внутреннего кармана кожаной куртки небольшой чёрный блокнот. — У меня плохой почерк, ты не разберёшь.       — Прочитай вслух.       — Нет, — засмеялся он. — Вот, сам читай, если хочешь.       Тэхён раскрыл блокнот с неслышным вздохом, надеясь, что горечь от осознания собственной немощности не придавит его к земле. Не нужно было глубоко вчитываться, достаточно пробежаться взглядом по некоторым строкам, чтобы убедиться — Намджун пишет хорошо. Лёгкий слог, простой, но цепляющий. Много игры слов. Полистав блокнот, Тэхён остановился на последнем тексте, написанном на английском. Внутри что-то болезненно ёкнуло. Тэхён неплохо его знал: когда-то давно они с рок-группой тоже пытались писать песни преимущественно на английском. Были амбициозны. I keep you right next to me И вот ты рядом со мной Only just in my dream но то лишь мои грёзы, I see you in red, blue, green которые как наяву Don't wake me up from sleep Прошу, не будите меня.       Закусив губу изнутри, Тэхён захлопнул блокнот и вернул брату. Он ощутил нечто очень сильное внутри и побоялся, что если продолжит вдумываться в текст, то не выдержит и расплачется. И хотя он сам обрадовался бы своим слезам, брат мог не понять. Неужели это писал его Намджун? Что-то настолько чувственное? О любви, в конце концов.       — Это здорово… — выдохнул Тэхён. — Правда. Почему ты раньше не показывал? Ты, наверное, пишешь уже давно? Мы могли бы написать столько песен… — Тэхён старался звучать ровно, и голос едва не подвёл его.       — В твоей компании всегда те, кто сочинял тексты, не знаю, вы казались мне такими крутыми. Ну, а я так, баловался. Для себя.       — Вот же дурак, — Тэхён беззвучно усмехнулся и стукнул ему блокнотом по голове. — Соглашайся, Намджун. Пусть хотя бы твой талант не пропадёт зря. А я, как выйду, приеду и помогу с Мунбёль.       Намджун, кажется, оторопел. Он медленно повернулся и сказал с недоверием:       — Ты же не хочешь в Сеул?       И он был чертовски прав. Тэхён всем своим существом ненавидел Сеул, боялся его. Не хотел видеть старых знакомых, не хотел возвращаться в те места, где бывал много раз, и думать о том, сколько всего лишился. И если плохие воспоминания он бы ещё принял, но счастливые — это было выше его сил. Думать о том, каким он был и каким уже никогда не будет — нет, Тэхён этого не хотел. Он не справится, не вывезет, Сеул снова раздавит его: своим грохотом, бешеным темпом и людьми, живущими полной жизнью.       И пусть у Тэхёна хватило сил самому пойти в рехаб и справляться с новой зависимостью, но апатия, сожравшая каждую клетку в теле, замкнутость, нежелание находиться среди людей, тотальное разочарование в своём таланте и в себе — от этого никуда не денешься. Всё это время он старался не заглядывать в будущее, потому что знал: даже когда выйдет отсюда, никакая новая жизнь не будет ждать за воротами.       Но сейчас, прислушиваясь к Намджуну и наблюдая за тем, как в его глазах потихоньку гаснет блеск, Тэхён как никогда прежде ощутил, что просто должен. Если он не смог, то пусть хоть Намджун занимается любимым делом, а Тэхён немного уменьшит свой долг и почувствует себя не таким бесполезным. Снова присматривать за племянницей — меньшее, что он может, и одновременно такое большое дело.       — Тебе явно нужна помощь с Мунбёль, а мне нравится с ней сидеть. Мама всё время говорила, что она больше похожа на меня в детстве, такая же шебутная, — Тэхён улыбнулся, стараясь придать себе каплю уверенности, но затем снова померк: — Если только Сонхи не против. Если она позволит мне, я бы хотел.       Намджун всё так же ошеломлённо смотрел.       — Тэхён, — он положил руку на плечо и сжал. — Это было бы здорово. Я уже и не надеялся, что ты сам захочешь вернуться. — Тэхён замер под его изучающим взглядом. — Ты загниваешь здесь, тебе нужно возвращаться. Возвращаться к музыке в том числе. Мунбёль ужасно скучает. И я бы поговорил с Джином, ну или с Чимином, — он коротко вздохнул, — чтобы занять тебя чем-нибудь в театре. Тебе бы там понравилось.       — Ты правда думаешь, что Сонхи согласится? Мне ведь придётся жить у вас.       — Я уговорю её.       — Ты оптимист, — усмехнулся Тэхён, думая, что ничего не получится. Сонхи не подпустит его к Мунбёль. Но он должен был попробовать.       Неподалёку шумели пациенты на баскетбольной площадке. Тэхён радовался, что благодаря приезду Намджуна у него была уважительная причина пропустить игру — он не любил спорт, но теперь подумал, что постарается успеть сегодня на пару матчей. Нужно начать с малого.       — Всё получится, Тэхён. Ты никогда не был безответственным с ней. Мунбёль тебя любит, и я поддержу тебя.       Тэхён ответил рассеянным кивком.

***

      Убедившись, что Мунбёль уже спит, Намджун спустился на кухню и достал из холодильника банку пива, прислушиваясь, как после щелчка жестяной крышки раздаётся приятное шипение. Наконец, можно было немного расслабиться и посмотреть ютуб в полной тишине. У Сонхи завтра смена, а у Намджуна — долгожданный выходной.       С Мунбёль не всегда получалось толком отдохнуть, она с самого рождения была слишком подвижной и ни на секунду не позволяла отвлечься. Но Намджун и не думал жаловаться, он любил этого ребёнка всем сердцем, даже если злился, уставал от капризов и просил её хотя бы минуту посидеть спокойно. За свой первый учебный год она стала явно взрослее и совсем немного серьёзнее, а Намджун в свою очередь уже привык обходиться без помощи её авторитетной бабушки и постепенно смог найти к Мунбёль подход. Уроками с ней было заниматься тяжело, но вот учить кататься на велосипеде, играть в мяч или запускать воздушного змея — всегда пожалуйста. Намджун решил, что это хорошо — провести выходной активно, ведь в зал он последнее время совсем не успевал, а с пивом расслаблялся почти каждый вечер.       Неожиданно раздался шум дверного замка, и Намджун вздрогнул, не расплескав пиво только потому, что его уже почти не осталось. В доме горела лишь тусклая подсветка кухонных шкафов, но за стеллажом можно было разглядеть тонкий силуэт Сонхи. Она звякнула ключами и шёпотом поздоровалась.       — Разве ты завтра не работаешь? — спросил Намджун, решив, что он уже перепутал дни, ведь перед сменами Сонхи всегда оставалась в университетском общежитии.       — Работаю, просто забыла кое-какие вещи. — Повесив тренч, Сонхи тихо прошла мимо кухни в узкой юбке, которую Намджун раньше не видел. Он надеялся, что она не обратила внимания на кучу грязной посуды в раковине и беспорядок на столе.       — Позвонила бы, я бы привёз.       — Я уже поздно вспомнила и не стала тебя напрягать, — она остановилась возле лестницы. — Ничего страшного, встану завтра пораньше.       — Я смотрю, всё хорошо прошло с…       — Джухёком. Да, неплохо, — смущённо проговорила она.       — Я рад.       Намджун добродушно улыбнулся, наблюдая, как Сонхи, улыбнувшись в ответ, уходит наверх. Единственное, что он успел узнать о Джухёке — Сонхи не была болтлива — он тоже врач. По-другому в её ситуации и нельзя было, она сутками пропадала в клинике и чувствовала себя виноватой за эти редчайшие свидания, но Намджун успокаивал её. Хотелось, чтобы у неё был шанс создать настоящую семью, выйти замуж за любимого человека, которого выбрала она сама.       Пустая банка полетела в мусорку, и Намджун полез за второй, но на несколько секунд замер в сомнениях. Если так пойдёт дальше, то уже недостаточно будет побегать в парке за Мунбёль, катающейся на роликах. С другой стороны — ради чего держать себя в форме? Он уже забросил попытки вернуться на сайты знакомств и восстановить старые контакты, потому что каждый раз засыпал с телефоном в руке. Вопрос с личной жизнью снова откладывался на неопределённый срок. Так что, к чёрту, можно с чистой совестью осушить ещё одну банку.       Где-то в шкафу удачно завалялась вскрытая пачка с острыми чипсами нори, и Намджун, устав сидеть на стуле, зевнул, медленно потянулся и подумал переместиться на диван в гостиной, но его остановила Сонхи — она снова спустилась вниз уже в халате и с полотенцем на голове.       — Джун?       — Да? — Намджун замер на выходе из кухни с пачкой нори в одной руке и пивом во второй.       — Чуть не забыла… Можешь завтра сходить с Мунбёль за серёжками? Я никак не успеваю, она уже обижается. А я в свой выходной отведу её проколоть уши. Пусть она сама выберет, что ей понравится.       — Конечно, без проблем. А что… Как их выбирать? Какие нужны?       — Ну, детские, думаю, продавец вам подскажет что-нибудь. Главное, гипоаллергенные, золотые. Какие-нибудь маленькие гвоздики.       — Ладно. Фото отправить тебе на одобрение?       — Я вам доверяю, — слегка улыбнулась она, пряча руки в карманах.       — Хорошо, — Намджун пожал плечами. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, Джун-и, — она на секунду замялась. — Спасибо.       Намджун разочарованно цокнул и хотел было возразить, что он такой же родитель и что не нужно благодарить за это, но она уже устремилась обратно наверх, шлёпая босыми ногами.       — Сонхи, подожди.       — Что? — послышалось из темноты.       — А, ладно, ничего. Потом… Спокойной ночи.       Нужно было как-то подготовить её к тому, что скоро вернётся Тэхён, буквально через пару-тройку месяцев, и приедет жить к ним, но пока Намджун не знал, как именно заговорить об этом. Она определённо разозлится, но иначе никак.       С тяжёлым вздохом Намджун сел обратно за кухонный стол. Он думал, что уже не вернётся в театр, но именно Тэхён — главная причина, по которой Намджун не готов был пока обрубить все связи с Меллерстейном.       В ту ночь, оставив порванный анклет на столе, Намджун пошёл домой пешком. Город казался тогда нереальным, будто из компьютерной игры. Пустынные улицы, идеально чистый и гладкий асфальт, белые фонари, неподвижные тени редких деревьев. В круглосуточном магазине было настолько тихо, что шум холодильников и кондиционера давил на мозг. Намджун купил пачку сигарет и бутылку самого крепкого соджу, которую он распил по дороге, так и не добившись нужной степени опьянения, чтобы до отключки.       Не было ни гнева, ни горечи, ни досады, ни печали — ничего. Он даже не мог как следует удивиться; ни тому, что Чимин спит с его женатым другом, ни тому, что тот женатый друг оказался геем, а вместе с тем — лицемером, изменником, лжецом и предателем. Намджун будто не мог поверить в это до конца, и всё, что он чувствовал — неприятие, отторжение и отвращение.       Он помнил Юнги ещё совсем мальчиком, тот даже на последнем курсе университета казался подростком со своими худыми ногами в узких джинсах и тёмно-красными волосами. Закрытый, слегка грубоватый в общении, но простой и добрый внутри, таким он запомнился восемь лет назад. Женился почему-то очень рано, неожиданно. Спустя годы, встретив его такого возмужавшего, Намджун даже слегка завидовал — не всем везёт найти свою любовь ещё в юности, построить крепкую семью и сделать двоих детишек. Юнги теперь хорошо укладывал слегка вьющиеся волосы, носил дорогие костюмы, сшитые по фигуре — уже не такой нескладной и худощавой, а вполне мужественной; имел хорошую работу, одновременно и прибыльную, и творческую, и оказался в ней весьма успешен, набил татуировки, и хотя те были спрятаны под одеждой, вместе с серьгами-колечками они выдавали в Юнги сохранившиеся юношеское бунтарство и дерзость. В свой день рождения он танцевал с красивой женой и нежно улыбался ей, придерживая за талию.       Намджун тогда провёл часть вечера в компании ноутбука, согласовывая последние отчёты накануне встречи с инвесторами. Он смотрел на танцующую женатую пару в центре зала, завидовал их счастью и не знал, что перед глазами — оптическая иллюзия, пустая обёртка от конфеты.       Теперь, когда правда открылась, Намджун плевался. Ему снилось, как он хватает Юнги за грудки и швыряет на землю, бьёт кулаком в лицо со всей силы, кричит что-то, и вдруг видит вместо него отца. Ненавижу тебя, лживая тварь.       Намджуну было лет десять, когда он, гуляя в парке, заметил отца с другой женщиной. Его рука лежала у неё на спине. Длинное бордовое пальто, завитые волосы. Они с отцом на долю секунды столкнулись взглядами, и Намджун, растерявшись, просто прошёл мимо со своим одноклассником. Оба сделали вид, что не знают друг друга. Отец никогда не говорил об этом, не просил молчать, но Намджун и не мог ничего сказать. Страх сковывал его. Он был уже достаточно взрослым, чтобы всё понять, но недостаточно уверенным, чтобы пойти к маме и озвучить всю правду, что их отец — предатель.       Долгие годы Намджун жил с этим, пока не осталось никакого смысла ворошить прошлое. У них была нормальная семья. Отец заботился о детях и обеспечивал всем необходимым, чтобы они с Тэхёном могли поступить в Сеул и жить там. Он был даже более спокойным и понимающим, чем мать, которая остро воспринимала каждый промах. Но сколько бы лет ни прошло, Намджун до сих пор ощущал себя преданным.       Ему хотелось обратить сон в явь, прийти к Юнги и высказать всё то, что он так и не решился высказать отцу. Хотелось ударить, унизить, задать тысячу вопросов, не только о жене и детях. Ведь он втянул и Чимина в эту историю. Чимина — того самого, о котором он говорил как о влюбчивом, эмоциональном, увлекающимся. Того самого, кто был под его покровительством, чья карьера напрямую зависела от его решений. Своего подчинённого. Это бесило сильнее прочего.       Но вся эта злость была абсолютно бессмысленной, она иссякла так же быстро, как и появилась. Намджун не смог бы найти слов ни для Юнги, ни для Чимина. Он вообще не думал, что после той сцены с браслетом они хоть когда-нибудь заговорят.       Потом Намджун злился на себя. За глупость, за наивность, за слепоту. Он ведь пытался даже защищать Чимина и Юнги, когда Хосок что-то пошутил про цветы. Абсурд. Сколько же раз он видел, как они шептались, как постоянно держались вместе, заставляя чувствовать себя третьим лишним, но не позволял даже и мысли, что между ними хоть что-то возможно.       Ещё он злился на то, каким сам был в тот вечер. Что не услышал нет с первого раза, настаивал, признавался. Целовал. Такой самонадеянный: я нравлюсь тебе. Успел наговорить чепухи про разбитое сердце, про какие-то шансы, моя фея. Так глупо, что хотелось убиться головой об стену. Но Намджуну не привыкать было к отказам, это не задевало его. Точка поставлена. Пройдёт, забудется: и собственная нелепая самонадеянность, и режиссёры, и театры, и мюзиклы.       Так он думал, пока Чимин не приехал вечером к офису. Намджун узнал его издалека в темноте — по силуэту, по манере держать осанку, по светлым волосам. Вблизи Чимин выглядел поникшим, даже разбитым. Он так отчаянно защищал Юнги, так старался оправдать его, что не оставалось сомнений — Чимин любит его, Чимин ему верит. Неужели он на что-то надеется?       Намджун раз за разом прокручивал в голове то, что Чимин успел рассказать о них. Судя по всему, те спали друг с другом уже два года, и Чимин упоминал, что они что-то там решили окончательно. Окончательно?       Намджун, конечно, плохо знаком был с Юнги, раз даже не догадывался о том, сколько масок приросло к его лицу, но этих скудных знаний хватало, чтобы понять: разводиться ради Чимина Юнги не станет. Пускай Намджун не знал о его ориентации, но знал о страхе перед отцом военным и зависимости от мнения окружающих. Юнги всегда старался казаться дерзким, но на деле его волновало, кто и что подумает. Нет, Юнги не разведётся, это исключено.       Он построил театр для Чимина и тем самым сделал его навсегда зависимым. Идеальные условия, чтобы вести двойную жизнь и не отпускать от себя любовника. Прекрасная клетка для маленькой красивой канарейки. Глупой канарейки. Впрочем, Намджун ничуть не умнее.       После того, как Чимин пришёл за разговором, Намджун понял, что не может так просто вычеркнуть его из жизни. Чтобы убедиться в этом, он поехал к Тэхёну.       Намджун ничего не ждал от встречи с братом, не задавал ему вопросов, не советовался, но решил в последний раз попробовать увлечь его тем, чем увлёкся сам. И вдруг оказалось, что Тэхён хочет собственными глазами увидеть «Плаксу». Он настаивал, чтобы Намджун работал над новым мюзиклом, и впервые за долгие годы высказал готовность поехать в Сеул, даже предложил помощь, а значит, и сам был не так далёк от того, чтобы постепенно возвращаться к нормальной жизни. К такой жизни, которая подходит ему.       Меллерстейн был идеальным местом, чтобы Тэхён мог мягко адаптироваться к Сеулу, и Намджун уже давно размышлял об этом. Там Джин, который поддерживает его, там нужная брату творческая атмосфера, никто не будет давить на него и, что немаловажно, не рискнёт приобщать к выпивке. А если что — Намджун лично проследит.       Может быть, Чимин даже мог бы взять Тэхёна в новый мюзикл, ведь к нему нужно писать не только тексты, но и музыку.       Чимин. Когда-нибудь они снова смогут общаться как раньше. Намджун ждал, пока неприятный осадок немного рассеется, и он с лёгким сердцем сообщит о своем решении насчёт нового мюзикла. Но пока он запретил себе думать о Чимине, возвращаться в ту ночь, раз за разом вспоминая свой провал, решил больше не пытаться поставить себя на место Юнги, не пытаться понять его, понять Чимина, и вообще продолжать свои бесполезные анализы.       Поймав себя на том, что мысли снова ведут не в ту сторону, Намджун решил лечь спать пораньше и выбросил вторую недопитую банку пива. Стоя под душем, он медленно выкручивал кран, чтобы вода понемногу стала холодной, а потом долго рассматривал себя в отражении душевой кабины. Намджуну нравилось его тело, пусть и не было видно пресса — живот пока ещё выглядел неплохо для мужчины за тридцать. А вот грудь и руки нужно ещё подкачать, решил он, и больше никакого пива по вечерам. Слишком расслабился. Похлопав себя по щекам, Намджун отправился спать.       Перед сном, в кровати, в полной тишине, всякие запреты начинали казаться несущественными. Но Намджун был упрям, поэтому включил в наушниках аудиокнигу и уснул крепким сном.

***

      Мунбёль уже добрых минут сорок выбирала между мишками, бабочками, сердечками и звёздочками. Девушка-консультант по имени Джиа, как значилось на бейджике, принесла небольшое ажурное зеркальце взамен обычному и терпеливо помогала с примеркой серёжек. Намджун топтался рядом, неслышно напевая под нос, изучал витрины и время от времени ловил на себе внимательные взгляды.       — Там немного правее есть наша новая коллекция, — сказала Джиа бархатным голосом. — Может быть, присмотрите что-то в подарок для вашей супруги?       — Пап, а кто такая супруга? — спросила Мунбёль, оборачиваясь на Намджуна.       Джиа широко улыбнулась, придерживая зеркальце.       — Жена, — ответил Намджун.       — А… Тогда мама, получается, она не супруга?       — Получается, так, — Намджун едва сдерживал неловкий смех. Мунбёль его сдала с потрохами, хотя Джиа наверняка уже заметила отсутствие кольца.       Намджун в свою очередь успел отметить её красоту. Прямые волосы, собранные в низкий хвост, две пряди, обрамляющие небольшое лицо. Во взгляде читается серьёзность и мудрость, и это единственное, что выдаёт возраст. Минимум макияжа, украшения все миниатюрные — гвоздики в ушах, тонкий браслет, пара простых колец. Белая рубашка, плотно облегающая талию, юбка чуть ниже колена. Интересно, как она оделась бы на свидание. Намджун постарался представить её с распущенными локонами и в более свободной блузке с вырезом. Наверняка ей подошла бы яркая помада. Статная девушка.       С её лица теперь не сходила смущённая улыбка, так завораживающе неподходящая серьёзному образу, и Намджун не мог не переглядываться с ней.       Джиа и Мунбёль отложили мишек и звёздочки, выбирая теперь между бабочками с жёлтыми камушками и розовыми сердечками.       — И правда трудный выбор, — Намджун подошёл поближе. — Я бы тоже не смог определиться. Хочешь, возьмём и те, и те?       — Можно? — засияла Мунбёль.       — Можно, будешь самой модной. Берём, — обратился он к Джиа.       Она занялась упаковкой, и раз уж у них было отдельное красивое зеркальце для девочек, то нашлись, конечно, и две розовые коробочки, и бумажные пакеты с блёстками. Мунбёль подпрыгивала на месте от нетерпения, а Намджун, пытаясь себя занять, всё-таки рассматривал ту новую коллекцию, на которую указала Джиа.       — Если взглянете чуть левее, то там есть мужское и унисекс, — невзначай бросила она. — Носите сами что-нибудь?       — Носил как-то цепочку, но по работе хожу всегда в галстуках, поэтому… — Он слегка усмехнулся. — А с запонками я не особо люблю возиться, подбирать их и всё такое.       — Что насчёт колец? У вас красивые руки, длинные пальцы. Стоит подчеркнуть.       — Спасибо. — Намджун неожиданно для себя немного смутился. Пусть это обычный вежливый комплимент и хорошие навыки продаж, отличные, потому что её слова прозвучали легко и естественно, но было всё равно приятно. Он не мог отделаться от мысли, что Джиа всё-таки немного флиртует — её взгляды говорили за себя, и решил, что попросит номер. — Я подумаю над этим. — Он ответил самой лучшей из своих улыбок, немного прищурившись.       Намджун принялся ещё внимательнее рассматривать витрину, хотя все украшения сливались в единое пятно из-за чувства неловкости. Он отвык от непринуждённого флирта с женщинами и надеялся, что Джиа не обращает внимания на его горящие уши. Она очень привлекательная. Кольца, кольца, где же они. Он слишком давно не знакомился просто так, вживую, не в приложениях. Намджун сделал глубокий вдох, закусил щеку с внутренней стороны и задержал дыхание. Соберись.       Вместо колец ему вдруг попалась симпатичная подвеска: глаз, отделанный россыпью прозрачных камней, а внизу на нескольких крошечных звеньях крепился ещё один камушек — слеза. Намджун замер на минуту, принимая внутри себя непростое решение, но на самом деле оно уже было принято — в то же мгновение, как только он увидел эту вещь.       — Я возьму кое-что.       Закончив с серёжками для Мунбёль, Джиа подошла к нужной витрине.       — Вот тот глаз со слезой, — Намджун даже не смотрел на ценник, не хотел знать. — Подберите, пожалуйста, подходящую цепочку. И подарочную коробку.       — Интересный выбор. Кто будет носить? Потолще, потоньше?       — Что-то… среднее. Это ведь унисекс? Пусть и цепочка будет унисекс. То, что будет красиво сочетаться.       — Хорошо, — теперь она улыбнулась иначе, с очень официальным выражением. — Минуту.       Мунбёль уже крутилась рядом и вставала на носочки, наблюдая, как Джиа открывает витрину и достаёт подвеску.       — Пап, а это кому?       — Меньше знаешь, крепче спишь.       Намджун согласился на первую же цепочку. Он нервно постукивал пальцами по стеклу, а затем быстро приложил карту и вышел из магазина, взяв Мунбёль за руку. Только на улице вспомнил, что хотел спросить номер, но возвращаться не стал. Вздохнув, Намджун мысленно окрестил себя идиотом. Но иначе он не мог.