Анклет

      В ночной тишине раздалось громкое шуршание гравия. Все уже спали, когда Намджун выкатил мотоцикл из гаража. Их район был тихим, частные дома стояли вплотную, поэтому, чтобы не перебудить всех, он отогнал чёрно-красный Kawasaki подальше к перекрёстку, где расположились парочка магазинов и ателье. Он застегнул кожаную куртку и надел шлем. Мотор заревел, и Намджун поморщился от того, что его, пожалуй, слышно на другом континенте.       Поначалу Намджун думал передать подарок курьером, сопроводив запиской, но в итоге решил, что хочет сказать всё лично, поэтому в ночь на тринадцатое октября поехал к Чимину. Не мог не поздравить. Чимин по понятным причинам не приглашал на свой день рождения (Намджун даже не знал, собирается ли тот вообще праздновать), но всё-таки месяц назад записал целый плейлист на CD-диск, потратил на это время, и печатная машинка была его идеей, классной идеей, так что хотелось ответить тем же.       Намджун не привык копить негатив, не любил быть с кем-то в ссоре, это угнетало его. Тем более с Чимином — тот не сделал ничего плохого, и Намджуну уже давно не пятнадцать, чтобы обижаться. Хотя бы ради Тэхёна стоило остаться в нормальных отношениях. Им с Чимином ещё работать вместе над мюзиклом, и чем скорее всё наладится, тем лучше; и Намджун в любом случае поздравил бы с днём рождения, вот только размышлял, что будет уместно, а когда увидел случайно подвеску со слезой — вопрос уместности уже не стоял. Пусть будет сколько угодно неуместно, но зато ровно то, что нужно.       Приехать к нему на мотоцикле, вероятно, тоже крайность, безрассудство и дурость, какая-то подростковщина. Но, чёрт возьми, если это поможет им обоим снять напряжение, как-то рассмешит Чимина или хотя бы позабавит — пусть так. В идеальном раскладе, если тот согласится, они съездят куда-нибудь подальше от центра, возможно, за черту города, и Чимин обязательно сядет за руль хоть ненадолго для поднятия адреналина.       Уже довольно скоро Намджун оказался в знакомом дворе, заглушил мотор и сразу же посмотрел на балкон — свет горел. Поднявшись на третий этаж, он перевёл дыхание и прислушался: из-за двери тихо доносилась музыка. Скоро полночь, настанет тринадцатое. Намджун всё стоял, время от времени задерживая шумное дыхание, чтобы оно не мешало слышать. Он уже подумывал о том, чтобы оставить подарочную коробку под дверью.       Часы показали полночь, и к музыке вскоре прибавились едва слышные голоса, пение и смех. Намджун наверняка помешает им и смутит. Помявшись ещё минуты три, то доставая коробку, то убирая обратно, он всё же позвонил — придётся импровизировать.       Дверь открыл Хосок. Он на секунду завис, а затем округлил глаза.       — Намджун-щи!       Из-за его спины выглянула Аёнг, в её руках был торт со свечками, уже потушенными.       — Ого! — воскликнула она. — Кого я вижу! Намджун-Джобс-щи собственной персоной! Проходи, мы как раз идём резать торт.       — Привет, ребят. Режиссёра позовёте? Я буквально на три минуты.       — Заходи, заходи, — Хосок шире раскрыл дверь и приглашающе махнул рукой. — Он там пока ещё весь в сборах, даже торт не идёт есть с нами.       — Да, грубиян он! — согласилась Аёнг. — Так, я пока на кухню, жду вас там. — Она поспешила уйти.       Намджун не собирался заходить. Он рассчитывал, что Чимин выйдет на лестничную клетку, они перекинутся парой фраз, и, если повезёт, он уговорит его прокатиться. Но теперь отказываться было бы невежливо, и Намджун всё же шагнул внутрь.       — А вы что, вместе поедете? — спросил Хосок, пока Намджун разувался.       — Я просто зашёл поздравить, — он повёл бровью, — не знаю, о чём речь.       — Понял, он просто в Кёнсан собирается, вот я и подумал… Ладно, давай, проходи.       Намджун не стал снимать куртку, прошёл прямо так на кухню — стол не был накрыт, только кое-где стояли вазы с фруктами и открытая бутылка шампанского. Как и всегда, здесь не горел верхний свет, только пара настенных светильников. Аёнг уже разрезала торт и раскладывала его по тарелкам, а Хосок занялся алкоголем. Запах фруктов, шампанского и торта вернул в ту ночь, когда здесь играла песня Duran Duran, и они с Чимином смеялись, танцевали, а потом целовались. Намджун жалел о многих произнесённых тогда словах, слишком поспешных, слишком наивных, но о поцелуе он не жалел нисколько. Пусть любимая песня будет всегда ассоциироваться с Чимином, пусть теперь повсюду будет мерещиться запах ирисов, костра, шампанского — то, что случилось на этой кухне, Намджун не собирался забывать.       Стоило бы и сегодня взять бутылку вина. Намджун совсем не предусмотрел, что его пригласят к столу, и теперь чувствовал себя немного неловко.       — Так. Что у вас тут? — вошёл Чимин, когда все уже стояли с наполненными бокалами.       Свободный серый джемпер, волосы слегка растрёпанные, будто недавно высохли после душа, широкие длинные джинсы скрывают щиколотки. На лице — тень паники, почти как тогда, летним утром в Кёнсане перед прогулкой на озеро; но в тот день Чимин ещё не проснулся толком, до него долго доходило происходящее, а теперь он сразу всё понял и среагировал живее.       — Намджун-хён?       — С днём рождения, Чимин. — Намджун неловко приподнял бокал, словно сказал тост. — Прости, что без приглашения, я на минуту.       Намджун как всегда слишком поздно подумал о том, что Чимин, возможно, не хотел бы его присутствия в кругу своих близких друзей; их последний разговор закончился не очень хорошо, хоть и немного лучше, чем предпоследний. Может, стоило стоять на своём и ждать снаружи, но уже ничего не изменить — Намджун здесь.       — Я рад тебя видеть, — сдержанно улыбнулся Чимин, избегая прямого взгляда в глаза, и принял шампанское у Хосока.       Намджун молча улыбнулся в ответ, стараясь не показывать, что не верит этим словам. Аёнг немного разрядила обстановку, громко произнося тост в честь Чимина: она пожелала, чтобы новый мюзикл был успешным, а ещё чтобы Чимин поскорее встретил свою любовь.       — Прекращай целибат, а то весь серый ходишь, как привидение. Глаз должен гореть! Ох, я бы ещё много чего тебе сказала… но не при Намджун-щи.       — Когда тебя это останавливало, — Чимин с ухмылкой покосился на неё.       — Да прям! Я всегда жалею тебя, даже слишком. Цени! В общем, Намджун-щи пусть там сам разбирается с тобой. Ну, давайте, — она протянула бокал, и все чокнулись.       Намджун залпом осушил шампанское и взял кусочек торта со свежими ягодами.       — Так вы не вместе в Кёнсан? — Аёнг повернулась к Чимину. — Я уже подумала, что Намджун-щи заехал за тобой?       — Нет, не вместе, — ответил он.       — Вас не разберёшь… — Аёнг покачала головой. — Пойдём, — она взяла Хосока под локоть, — покушаем тортик у меня в комнате, а с подарками тогда попозже разберёмся.       — Не надо, не уходите, — Чимин остановил её. — Я всё равно выхожу, мы с Намджуном-хёном поболтаем по пути, а то я уже опаздываю.       — А подарки как же?       — Я тебя подожду внизу, — вклинился Намджун, глядя на Чимина, — и заодно подкину на вокзал. — Не дожидаясь реакции, он поспешил уйти, чтобы не мешать.       «Подкину на вокзал»,— спускаясь по лестнице, он десять раз мысленно обругал себя за то, что как идиот приехал на мотоцикле; Чимин спешит на вокзал, может, у него чемодан с собой будет. Намджун уже почти вызвал такси, но тут дверь подъезда открылась. Чимин, на ходу застёгивая косуху, вышел с кожаным рюкзаком на плече.       — Не могу поверить, — сказал он, направляясь в сторону мотоцикла и прищуриваясь.       — Не спрашивай, — Намджун с усмешкой махнул рукой. — Я его как покрасил после Кёнсана, перевёз в Сеул, он так и стоял в гараже. Не на работу же на нём ездить?       — Айщ… — Чимин подошёл ближе, склонился, провёл ладонью по топливному баку. Кончиками пальцев погладил буквы на корпусе — те самые, над которыми пришлось повозиться при покраске. — Красивый.       Парфюм у него теперь другой. Явно мужской, но не тяжёлый, что-то свежее и одновременно тёплое, восточное.       — Поехали? — спросил Намджун.       Чимин спокойно и уверенно улыбнулся.       — Поехали.       Намджун протянул запасной шлем. Когда они сели, Чимин без колебаний обхватил торс, вопреки ожиданиям не пытаясь держаться за сиденье. Если ему и было неловко, он это не показывал. Может быть, свою роль сыграло то, что они уже ездили так из деревни в город после урагана, и всё же Намджун выдохнул с облегчением.       Дорога пролетела быстро — минут двадцать, не больше. Намджун остановился возле входа в парк напротив вокзала, выключил мотор, и тот постепенно стих, уступая место шуму поездов, слышным отсюда, голосам диспетчеров и проезжающим мимо машинам.       Чимин первым слез с мотоцикла и ловко справился с застёжкой шлема, после чего провёл рукой по волосам. Намджун встал, распрямляя спину и плечи, тоже снял свой шлем, повесив его на руль, и немного осмотрелся. Стволы деревьев здесь были украшены голубыми гирляндами, кое-где горели белые фонари — не темнота, но и не слишком светло. Ночь стояла ясная, тёплая, спокойная.       — Сколько у нас времени? — уточнил Намджун, поглядывая на наручные часы.       — Минут десять-пятнадцать будет.       — Хорошо.       Намджун замешкался на долю секунды, а потом сел обратно на мотоцикл, но теперь уже спиной к рулю, и пригласил Чимина сесть напротив. Тот без лишних вопросов шагнул ближе и легко перекинул ногу через сиденье. Их колени столкнулись, было тесно, и Чимин сдвинулся, пытаясь устроиться поудобнее. Такой растрёпанный, слегка хмурый, волосы после шлема ещё в большем беспорядке. Намджун не сдержал лёгкой улыбки: да, всё-таки он был не в состоянии держать какие-то обиды на эту нахохлившуюся канарейку; и, чёрт возьми, как же ему идёт блонд.       Намджун потянулся к внутреннему карману и достал чёрную бархатную коробку.       — Что это? — почти шёпотом спросил Чимин, заметно напрягаясь.       — Не бойся, руку и сердце не предлагаю. Просто безделушка, тебе вроде нравится такое. Носить не обязательно, это на память.       Чимин посмотрел с недоверием, прежде чем дотронуться, а затем неуверенно потянулся. Когда их пальцы соприкоснулись, Намджун ощутил, какие они холодные. В тусклом свете фонарей подвеска едва уловимо сверкнула на бархатной подложке, но Чимин даже не стал рассматривать её — только выдохнул негромко и сразу же захлопнул крышку. Коробка опустилась на его колени.       — Намджун…       — Подожди, здесь темно.       Намджун снова раскрыл коробку, оставляя её в руках Чимина, и осветил экраном телефона миниатюрный глаз из белого золота, инкрустированный прозрачными камнями, и каплю-слезу, присоединённую тонкими звеньями. Сам он наблюдал за лицом Чимина и, глядя на этот трогательный изгиб бровей и то, как он поджимает полные губы, становясь ещё милее, даже если очень серьёзен, Намджун в чём-то понимал Юнги. Не влюбиться в Чимина просто невозможно.       Будь на месте Юнги кто-то другой, Намджун, возможно, постарался бы отвоевать свой шанс. Но здесь на шанс нет ни намёка. Вся жизнь Чимина строится вокруг театра — разве Намджун в праве пытаться забрать у него карьеру, его мечту? Что он предложит взамен? Стихи? Даже они не нужны, если мюзиклы негде ставить.       Наконец, губы Чимина тронула слабая улыбка.       — Символично, — выдохнул он, не отрывая глаз от подвески. — И я догадываюсь, что неприлично дорого. Я не могу, Намджун. — Он покачал головой и снова захлопнул коробку.       — Дай мне сказать. — Намджун положил ладони поверх его, согревая своим теплом и не давая вернуть коробку. — Я понимаю, как это всё может выглядеть со стороны, но это не совсем то, какой я смысл вкладываю на самом деле. — Он старался звучать твёрдо и убедительно, сжимая холодные руки. — Это не романтический жест. Мне просто нужно было подарить тебе именно это.       Чимин слушал. Постепенно его плечи расслабились, настороженный взгляд стал мягче и сменился внимательным.       — Помнишь, я рассказывал тебе про своего брата? — Чимин кивнул, и Намджун продолжил: — Когда-то он был очень талантливым музыкантом. Но потом случилось горе, от которого он уже много лет не может оправиться. Он вернулся из Сеула в Кёнсан, забросил музыку. Сейчас он борется с тяжёлой депрессией… и не только. — Намджун запнулся, шумно выдохнул. Он вспомнил, каким недовольным и мрачным был Тэхён из-за того, что Джин узнал про рехаб, и теперь Намджун старался тщательно подбирать слова, опуская детали. Но даже без подробностей говорить об этом было тяжело, ведь они с Чимином не близки. — Я много рассказывал ему про «Плаксу» и недавно показал видео с премьеры. И знаешь, что он сказал? Что хочет посмотреть мюзикл вживую.       Взгляд Чимина скользнул вниз, уголки его губ дрогнули.       — Может, тебе это покажется мелочью, но… Впервые за восемь лет он сам захотел поехать в Сеул. Даже сказал, что поможет с Мунбёль, чтобы я мог продолжать работать в театре. Он готов вернуться сюда. Ты не представляешь, как много это значит. И это в том числе — твоя заслуга, Чимин.       Намджун крепче сжал его руки.       — То, что ты делаешь — это очень важно, и для кого-то даже жизненно важно. Я просто хочу, чтобы ты знал об этом и помнил. Твой мюзикл повлиял и на меня, и на Тэхёна. Это мой способ выразить благодарность.       Намджун затаил дыхание, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию. Чимин опустил подбородок ещё ниже, его лица почти не было видно, только то, что он снова прикусывает нижнюю губу.       — Спасибо, Намджун. — Голос его стал тише, а затем он шмыгнул носом, пытаясь сдержать слезы.       — Ну, а ещё ты сам немного плакса, верно? — с улыбкой сказал Намджун. Он всё ещё пытался казаться уверенным, пока его руки лежали поверх рук Чимина, хотя сам весь дрожал изнутри из-за его реакции, и сердце превращалось в топлёное молоко. — Cry-baby, да?       Чимин тихо рассмеялся, а затем высвободил одну руку, чтобы вытереть мокрую щеку тыльной стороной ладони.       — Даже не знаю, что сказать, — хрипло пробормотал он. — Это та самая твоя причина, о которой ты говорил?       — Да.       — Значит, ты согласен писать дальше?       — Да, конечно, я согласен.       Они молчали ещё какое-то время, и Намджун вернул его влажную от слёз ладонь обратно, ожидая, когда тот согреется и немного успокоится.       — Знаешь, я так сильно переживал из-за всего этого… — осторожно заговорил Чимин. — Не из-за твоего участия в мюзикле, а в целом. Мы с тобой много общались в последнее время, я привык к тебе, к нашему общению. И я не знал, как ты теперь будешь относиться ко мне после всего. Боялся, что ты не захочешь меня видеть. Всё время думал об этом. Помню наш разговор после фильма Вонга Карвая…       Намджун тоже хорошо помнил этот фильм про измены и сам разговор, особенно момент, когда Чимин сказал, что боролся бы за свою любовь в любом случае. И вот, он борется за своего продюсера, защищает его, оправдывает, ждёт. Борется с молодой матерью двоих детей. Но Намджун всё равно не в состоянии осуждать его. Слишком уж много всего намешано здесь — мюзиклы, власть Юнги над ним. Пусть борется дальше, Намджун не хочет в это лезть.       — И я правда рад, что ты не стал презирать меня и что мы можем общаться как раньше.       Общаться как раньше. Эта фальшь резанула по ушам.       — Как раньше? — Намджун хмыкнул. — Ну, не знаю…       Прозвучало так, будто между ними не происходило ничего особенного. Как раньше. Такое вот обычное общение? С переписками до утра и бесконечным флиртом, с прикосновениями невзначай, со сном в объятиях друг друга? Или Чимин уже не помнит, как сам тянулся, клал голову на плечо, позволял гладить пальцами свои голые щиколотки? Или как они целовались на кухне, цепляясь друг за друга до синяков на предплечьях? Он решил притворяться, что ничего этого не было? Пускай Намджун сам попросил его забыть о том, что было тогда озвучено, но куда же деть всё остальное? Всё, что привело к этому?       — Oh, shit… — Намджун коротко рассмеялся и убрал руки, сложив их на груди. — Есть вещи, ради которых я готов делать вид, что ничего не знаю о вас с Юнги, но… Как раньше, Чимин? Я согласен только работать над мюзиклом. Я просто хотел поздравить тебя. Поднять тебе настроение. Сказать, что твоё дело — это важно. Мне самому нужно было как-то… ну, знаешь, оставить весь негатив позади, ведь мы будем довольно часто видеться. Но я не могу игнорировать всё остальное. Я не презираю тебя, но… Серьёзно? Ты думаешь, что после всего, что было, мы можем быть такими прям друзьями? Может, будем ещё обсуждать твоего парня? — Он снова невесело усмехнулся.       — Но мы ведь и так не обсуждали ничего личного, это не мешало нам много общаться.       — Мы не обсуждали ничего личного только потому, что ты сам этого избегал, — жёстко отрезал Намджун.       Он потёр переносицу пальцами, выдохнул, поднял взгляд к небу. Всё это было чертовски глупо. Идиот, он хотел поехать на мотоцикле подальше куда-нибудь в поле, где городские огни не мешают увидеть звёзды. Знал, как порой это необходимо человеку, который рос не в мегаполисе. Здесь звёзд не видно, и хорошо.       — Ладно, ты прав, — сказал Чимин. — Как раньше уже не будет. В любом случае, спасибо тебе.       Вот так просто. Без пауз, без неловкости, с лёгкой руки поставил точку и согласился с тем, что противоречит сам себе. Ты прав, всё, тема закрыта.       И ведь Намджун наблюдал это уже не раз — с каким изяществом Чимин уходит от сложных тем, прячется за своими полуулыбками, оборачивает всё в шутку, недоговаривает. То появляется, то неожиданно исчезает, оставляя вечную недосказанность. Никакие его слова нельзя трактовать однозначно. Только в одном он был честен — в том, что ничем не лучше Юнги. Он давно пропитался этим — тайнами, ложью, напускной лёгкостью. Спокойно улыбается в лицо Лиён, скрывая под тканью брюк браслет, подаренный её мужем.       В редкие моменты искренности он заставляет следовать за собой; когда становится импульсивным, не способным скрывать свои чувства, внезапно обрушивает какую-нибудь откровенность — и тогда Намджун, как зачарованный, вновь и вновь оправдывает его.       Но потом звучит случайная нота, не то что явно фальшивая, срывающая всю мелодию, но лишняя, из какой-то другой партии. Чем дольше Намджун вслушивается, тем отчётливее замечает расхождения. И стоит только попытаться уличить в чём-то, ткнуть в эти расхождения, как Чимин делает то, что умеет лучше всего — отделывается общими, ничего не значащими фразами.       Намджун, наблюдая за тем, как Чимин с глубоким вздохом убирает подарок в свой кожаный рюкзак, мысленно пообещал себе больше не вестись на эту игру. Каждая случайно оброненная слеза и импульсивная реакция в итоге неизбежно разобьётся о тысячу защитных слоёв из намёков, полуправды и удобного молчания.       — Ты тоже причастен к «Плаксе», — Чимин заглянул в глаза и, словно невзначай, положил ладонь ему на колено. Намджун тут же напрягся. — Я позвал тебя, когда нашёл твои стихи. Ты сам очень талантлив. И даже если ты пишешь для себя… однажды кто-то увидит. Кого-то исцелят твои слова, кого-то изменят. Ты обладаешь огромным влиянием, Намджун. Я надеюсь, однажды ты это примешь. И если смогу, я помогу тебе в этом. Неважно, почему ты согласился, важно то, что ты продолжишь писать. Я надеюсь собрать самую лучшую команду, и я рад, что ты станешь её частью. — Удивительно, каким проникновенным мог быть его голос, но после всего сказанного ранее эти слова пролетали мимо. Намджун не знал, чему из этого доверять. — Ты очень неординарный человек. В тебе очень много всего, иногда прямо противоположного…       Чимин на секунду замолчал, а затем продолжил слегка дрогнувшим голосом:       — И ещё… Я… Ты замечательный. Если бы…       — Не надо, Чимин, — Намджун резко оборвал его и глянул на часы. — Ты опаздываешь.       Если бы… И так ясно, что за этим последует: если бы в другое время, в другом месте, при других обстоятельствах… Очередной пустой звук. Слова без цели и без смысла.       Чимин коротко кивнул, губы сжались в одну линию. Он слез с мотоцикла — грациозно, непринуждённо. Отточенным движением поправил чёлку, вернул на место сползающую лямку рюкзака, и показалось, будто снова хочет что-то сказать, но вместо этого он смазано попрощался и поспешил в сторону пешеходного перехода.       — Подожди, — Намджун окликнул его, догоняя.       Он решил оставить последнее слово за собой. Ещё недавно он был уверен, что не отдаст, что это будет лишним, чересчур, но теперь захотелось ответить в той же манере — на полутонах, с двойными смыслами. Уж если и разбрасываться словами, то красиво, с рифмами.       — Не придавай этому значения, — сказал Намджун, доставая из внутреннего кармана белый лист, сложенный пополам. — Можешь делать с этим всё, что угодно, хоть выбросить. Это просто глупость.       Чимин молча принял лист, и на его лице отразилось полное непонимание. Как обычно, Чимин не стал ничего спрашивать; бумагу не разворачивал, только сложил ещё раз пополам и убрал к себе. Светофор загорелся зелёным, и Намджун, похлопав его по предплечью на прощание, направился обратно к мотоциклу.       В груди не осталось тяжести, только лёгкое покалывание, странное, непривычное — Намджун впервые делал нечто подобное. Он никогда никому не дарил стихи и Чимину не собирался, но в последний момент рискнул, чтобы закрыть эту страницу для себя. Что Чимин будет с этим делать — не его дело. Удивительно, что пальцы не дрожали, когда он отстегнул свой шлем от крепления на руле. Но едва он потянулся, чтобы надеть его, как на руку легла чужая ладонь, настойчиво останавливая.       — Намджун-щи. — Официально.       Уже не хён. Как и должно быть, Намджун сам это обозначил. Никакого больше неформального общения, никакой дружбы, только работа. Чимин согласился. И всё равно это неприятно царапнуло.       Неожиданно Намджун почувствовал мягкое прикосновение губ к своим губам. Лёгкое, как дуновение ветра. Достаточно долгое, чтобы ощутить тепло и сбитое дыхание, но слишком короткое, чтобы успеть осознать.       — Просто глупость, — прозвучало рядом.       Намджун слегка дрогнул, но его рефлекторно поднявшаяся рука так и зависла в воздухе, не найдя опоры. Когда он открыл глаза, Чимин уже перебегал дорогу на красный, лавируя между машинами, после чего скрылся за высокими дверями вокзала. Вдалеке глухо прогудел поезд.       Стоя в замешательстве, Намджун хотел верить, что это был очередной импульс, момент искренности, как и случайно хлынувшие слёзы, когда он рассказывал про брата, как дрожь в голосе, с которой Чимин произносил своё «если бы»; как знак того, что всё происходящее ранее — не иллюзия, что между ними было хоть что-то.       Но он не мог знать наверняка, потому что Чимин никогда не оставлял после себя завершающих аккордов, а только сплошные неразрешённые диссонансы.