Анклет

      На верхних этажах театра не горел свет, поэтому Намджун, Аёнг и Хосок искали кабинет режиссёра с фонариками на телефонах. Было уже около полуночи, внизу гремела музыка и взрывались пробки от шампанского, Чимин в фуршетном зале прощался с актёрами и со всеми важными лицами, после чего собирался улизнуть с вечеринки. Снаружи их ждало такси, в багажнике — алкоголь, осталось только забрать вещи Чимина и букеты цветов.       — Люмос максима, — пробормотал Хосок, когда, наконец, нащупал выключатель и зажёг люстру.       — Акцио, пальто, — добавил Намджун.       Кабинет Чимина был чуть поменьше, чем у Юнги, и пока ещё не обжитый, полупустой. Стены цвета слоновой кости и такой же камин, паркет с узорами, голые полки книжного шкафе, на круглом столе лежала всякая канцелярия, пахло цветами — несколько букетов в ведёрках с водой, ирисы от Намджуна, а ещё — впечатляющая корзина с белыми розами, возле которой тут же оказался Хосок.       — Интересно, это от Тэмина? Когда он успел? Записки нет… — Он задумчиво осмотрел цветы и с преувеличенным кряхтением поднял корзину. — Нормально весит. Кто его так любит?       — Это от Юнги, — ответила Аёнг.       Она сняла длинные перчатки и убрала их в кожаную сумку Чимина с длинным ремешком вместе с зарядкой, ключами и какой-то мелочью со стола. Они с Хосоком походили на пару авантюристов из старого фильма, которые проворачивали ограбление. Тот будто только вышел из казино: рубашка расстёгнута на пару пуговиц, сверху — жилет от костюма-тройки, рукава закатаны, кудри падают на глаза. Небрежно, но дорого. А ей не хватало лишь тёмных очков для образа профессиональной воровки, выдающей себя за истинную леди: красная помада, высокая причёска в стиле Одри Хепберн, приталенное чёрное платье с V-образным вырезом и короткими пышными рукавами.       — От Юнги?! А мои букеты тогда где? Я тоже старался вообще-то…       — Дорастешь до худрука, может, и тебе перепадёт.       — Актёрам он тоже такие огромные корзины подарил?       — Загляни в гримёрку к Чиа и сравни.       Аёнг накинула тренч Чимина и, дождавшись, когда Намджун заберёт оставшиеся цветы, закрыла кабинет.       Премьера пронеслась стремительно и запомнилась лишь набором отдельных кадров: Юнги представляет спонсоров, те произносят скучные речи, на сцену выходит Чимин в свободном бежевом костюме — рукава и лацканы кое-где расшиты жемчугом и бисером — красиво. Намджун только смотрит, не слушает, и лишь слегка вздрагивает, когда Чимин произносит его имя в числе прочих. Поднимается занавес, звучат песни, записанные уже на подкорке. Меняются декорации: школа, старая американская улочка, кафе, тюрьма; цветные прожекторы загораются и гаснут, всё движется как в калейдоскопе. Весь второй акт Намджун переживает, что возле сцены возникнет столпотворение, и он не сможет протиснуться. Актёры выходят на поклон. Зал встаёт, аплодисменты не прекращаются, и Намджун уносится за двумя букетами. За руку отводит Мунбёль к сцене, помогает ей забраться на ступени, Сокджин уже идёт навстречу, но она не решается подняться прямо к нему — папа просил оставаться на месте. Джин принимает цветы и выводит её на сцену. Мунбёль волнуется, хлопает глазами, актёры добродушно смеются, а Намджун всё ещё стоит возле ступеней, ждёт, когда же выйдет режиссёр. Столпотворения нет, но рядом оказывается красивая женщина (тоже с цветами), и Намджун не сразу узнаёт в ней Пак Саун — маму Чимина. «Это твоя дочка? — спрашивает она, взглядом указывая на Мунбёль. — Какая хорошенькая». Наконец, Чимин. Идёт к краю сцены и его улыбка такая яркая, что внутри всё сжимается. Намджун отдаёт ирисы, слегка касаясь прохладных пальцев, и не находит, что сказать.       После — суматоха, конфетти, диджей, снова долгие речи, Чимин разрезает огромный торт, украшенный сахарными вишнями и нарочито небрежными узорами из крема. Сонхи неловко себя чувствует среди неугомонных актёров, и Намджун старается её познакомить со всеми. Лиён тоже помогает освоиться, а вот Юнги весь вечер держится в стороне. Он как всегда вежлив, но прохладен, и к Намджуну подходит лишь один раз — представить режиссёра Хван Союн. Она оказывается обычной на вид девушкой невысокого роста, в очках. Намджун не запоминает её лица.       — Красота… — Хосок в очередной раз шумно вдохнул запах роз. Он нёс корзину перед собой как собственный трофей, пока Аёнг освещала телефоном дорогу всем троим. — Юнги обожает Чимина больше всех. Не знай я пресвятого Мина лично, подумал бы, что они трахаются.       — Что ты несёшь? — обернулась Аёнг.       Она явно хотела поскорее оказаться дома, поэтому шла быстро, и Намджун с Хосоком едва поспевали за ней в темноте.       — Ну ты посмотри! — Хосок специально слегка толкнул её корзиной в бок, будто розы были неоспоримым аргументом.       — Я видела. Что ты доебался до этих цветов? Мы уже поняли, что тебе завидно.       — Чимин практически соучредитель, верно? — Намджун отчасти понимал, что Хосок имеет в виду, но всё равно решил возразить. — Ему во многом принадлежит концепция «Меллерстейна», он очень много работал. Что тут такого, если Юнги поддержал его таким образом в день открытия? Будь я директором, возможно, тоже подарил бы не просто маленький букетик, а тысячу роз.       — И трахнул бы, — добавил Хосок.       Намджун усмехнулся, промолчав.       — Скажи ещё, что я не прав! — продолжал Хосок. — Нет, ну если бы во мне был хоть один процент гейства, то я бы растратил его на Чимина. У него классная задница, даже архиепископы засматриваются. Кстати, ты ведь его давно знаешь, Юнги раньше нравились мальчики?       — Ему, эм… никто не нравился особо.       В то время Юнги был гораздо более замкнутым, чем сейчас. Он ни с кем не встречался или же просто-напросто ничего не рассказывал, в то время как каждая симпатия Намджуна постоянно обсуждалась. Казалось, понравиться Юнги — невозможно. Если какая-нибудь девушка решалась пофлиртовать с ним у всех на виду, он мог отшить её так искромётно, что больше ни у кого не возникало желания идти на этот риск. Вероятно, некоторых привлекали его саркастичность и отстранённость.       Намджун полагал, что именно это подкупило Лиён — актёрам часто свойственно желание очаровать абсолютно каждого. У неё было всё, о чём обычно мечтают девушки — красота (изящный вытянутый нос, что-то благородное в лице, прямые брови, но также кукольные, капризно изогнутые губы), хорошие роли в театре ещё во время обучения, множество интересных друзей, поклонников и такой же красивый парень из богатой семьи. Многие хотели с ней встречаться. А вот Юнги она была совершенно безразлична, он смотрел на неё свысока и даже снисходительно. Посмеивался над её ужимками диснеевской принцессы, не стеснялся быть дерзким и, видимо, это не могло не зацепить.       Поэтому Намджун очень хорошо понимал, о чём говорит Хосок, почему особое отношение Юнги к режиссёру так заметно, почему так удивляет простой, казалось бы, жест — корзина белых роз в честь премьеры.       Чимин странным образом влиял на Юнги — тот не отличался тактильностью, не любил, когда к нему прикасаются и тем более не делал этого по собственной инициативе, но режиссёру было позволено его обнимать, тискать и игриво трепать за волосы. Намджун вспомнил, как Юнги разминал Чимину плечи — мистика, не иначе. Они всегда сидели рядом, неотделимые друг от друга. Но этому было простое объяснение — сам Чимин. В его присутствии самый угрюмый недотрога станет ручным и ласковым, и если даже сам Мин Юнги смягчается рядом с ним, то что уж говорить о других. Даже его беспокойство отчасти можно понять, когда он просил быть с режиссёром осторожнее, не отвлекать до премьеры. Словом, заботился о его чувствах. Да, Юнги позаботился о чьих-то чувствах, пусть и в контексте работы — невероятно.       Такой уж он, этот Пак Чимин. Слегка холодный и колючий, но в то же время сладкий и желанный, как первый глоток газировки в жаркий день. Ему нужно внимание, очень много внимания, и все, кто его окружает, непроизвольно становятся слабыми перед ним.       Хосок ещё что-то говорил про Юнги, но Намджун слишком глубоко задумался, пока Аёнг не бросила раздражённо:       — Намджун, дай ему цветы и трахни пожёстче, может, он успокоится и перестанет хуйню нести.       — М? Кому?       — Хосоку. Чимину ты ведь уже подарил. Хосок тоже хочет.       — Потерпи, солнце, ещё пару дней, — вмешался тот, — и тебе больше не придётся слушать мою хуйню.       — Не могу дождаться уже, когда ты свалишь, — устало сказала Аёнг на выдохе.       Она начала спускаться по лестнице, видимо, нарочно оставляя Намджуна с Хосоком почти в кромешной темноте, так как их руки были заняты.       — Да подожди ты… — позвал Хосок. — Это ты из-за Чонгука такая злая? Он тебя обидел?       Обернувшись, она направила фонарик прямо в лицо. Хосок зашипел:       — Айщ… Хочешь, я его ударю? Только не по лицу, ему ещё Плаксу играть.       — Причём тут Чонгук? Это не он несёт хуйню двадцать четыре на семь.       — Ну, как причём. Он уже успел с кем-то замутить, вот ты и вымещаешь на мне боль расставания. Кто из вас был инициатором?       — Отъебись, Хосок, — раздражённо бросила она.       Её каблуки быстро застучали по ступеням, и свет фонарика исчез. Намджуну пришлось сложить букеты на лестницу, чтобы снова достать телефон, и он задался вопросом, насколько напряжённым будет вечер. Раньше словесные перепалки Хосока и Аёнг казались совсем невинными, беззлобными, но не в этот раз.       Всего чуть больше месяца назад Намджун столкнулся с Чонгуком в коридоре, когда тот выходил из душа, а теперь он пришёл на премьеру с другой девушкой. Когда слишком долго ни с кем не встречаешься, то не перестаёшь удивляться, как бурно и стремительно развивается личная жизнь у других. Кто-то ведь влюбляется, сходится, расходится, кому-то разбивают сердце. Намджун хотел этого — чувствовать. Сам не знал, зачем, но хотел. Все последние недели какое-то сладостное предвкушение разливалось в груди, в животе, прохладной морской пеной омывало ноги. Даже если это останется невзаимным, невысказанным — он всё равно рад.       Ему впервые нравилось, что кто-то занимает все мысли. Нравилось думать о Чимине перед сном, сразу после пробуждения, на работе, в машине, слушать песни, которые Чимин записал на CD — A-Ha, Duran Duran, Genesis, Лайонел Ричи и много других хитов 70-х и 80-х — всё самое чувственное, романтичное, потому что не мог не подколоть за лёгкую чёрствость и закостенелость вкуса.       Намджуну всегда сложно давались попытки разобраться, как к нему относятся люди. Мысли Чимина разгадать было ещё сложнее: тот всегда и со всеми вёл себя мило, касался плеча, наклонял голову, ластился по-кошачьи. Его ни на минуту не оставляли одного, прощали и необоснованно резкий тон, и любую грубость, проскочившую на эмоциях, потому что в большинстве случаев с его лица не сходила лучистая улыбка. С ним невозможно было определить, где проходит грань между вежливостью и заинтересованностью, врождённой чуткостью и неравнодушием, природным обаянием и флиртом.       Поэтому, когда Чимин, уставший от шума и лишнего внимания, позвал продолжить вечер у них дома в компании Хосока и Аёнг, Намджун сомневался. К этому времени гости разбились на небольшие группы, кто-то остался, кто-то уехал в бары и караоке. Юнги с Лиён ушли домой, Сонхи и Мунбёль уже наверняка уснули — Намджун отвёз их час назад и вернулся на такси в полной готовности отмечать премьеру до утра. Он не ожидал, что поступит более заманчивое предложение. Намджун думал — почему именно он? Может быть, получил приглашение лишь благодаря тому, что случайно оказался поблизости?       — Давай, — настаивала Аёнг, — посидим нашей тихой авторской компанией, заодно расскажем тебе про новый мюзикл. — Кажется, прозвучало вполне искренне.       Теперь они втроём ждали Чимина возле такси, пока тот прощался со своей труппой и гостями. Ветер на улице гулял теплый и сухой, лениво шурша листьями. Хосок сел на переднее сиденье и ему отдали все букеты, чтобы те не помялись, в багажник отправились только розы от Юнги. Намджун по-детски обрадовался — ему останется место позади рядом с Чимином, а пока того нигде не было видно, Аёнг отошла в тень покурить. Захлопнув багажник, Намджун осмотрелся. Пак Суан, закутавшись в прозрачную шаль, тоже ожидала такси неподалёку. Он решил подойти.       — Может быть, вас проводить?       — Нет, Намджун-а, всё в порядке! Присмотри за Чимином, — на её лице отразилась то ли слегка грустная, то ли усталая улыбка, — кстати, мне так понравились твои ирисы! Очень красивые. Удачи!       Оказалось, Пак Суан остановилась в отеле, хотя Чимин настаивал разместить у себя. Его она не дождалась, уехала прежде, чем он выбежал к машине слегка взъерошенный — видимо, они попрощались ещё в театре.       — Как же я устал… — пробормотал он, когда устроился между Намджуном и Аёнг.       От него пахло шампанским и тем парфюмом — свежесть ириса и горечь дыма — одновременно и летний, и такой осенний запах. Он измождённо облокотился на сиденье и прикрыл глаза, а затем положил голову Намджуну на плечо.       — У тебя был долгий день. — Намджун чуть повернулся, касаясь носом светлых волос.       Аёнг уткнулась в телефон, они с Хосоком временно не язвили друг другу. По радио играла приторная попса, и Чимин тихонько подпевал некоторым песням своим мягким, как сладкая вата, голосом. Намджун долго собирался с духом, прежде чем осторожно взять Чимина за руку, переплести с ним пальцы и уложить небольшую тёплую ладонь себе на колено.       Несмотря на этот смелый порыв, Намджун ощущал, как уверенность ускользает от него с каждой секундой. Ещё в начале вечера он и представить не мог, что будет держать Чимина за руку, ощущать тяжесть его головы и наблюдать, как проносящиеся мимо всполохи света скользят по расшитым камнями лацканам пиджака. Даже если для Чимина это всё не значит ровным счётом ничего, для Намджуна это — шанс, и теперь оставалось его не упустить.

***

      В гостиной что-то поменялось. Будто сделали перестановку, хотя диван и кресла были, кажется, на своём месте, но стало как-то слишком пусто, почти как в ещё не обжитом кабинете режиссёра. Намджун никак не мог понять, чего не хватает, пока его взгляд не упал на коробки и пакеты вдоль стен: оказалось, Хосок съезжает со дня на день — вот почему он говорил, что Аёнг больше не придется его выслушивать.       — Надоели они мне, — бормотал Хосок, намекая на своих соседей, когда со стуком выставлял на низкий столик бутылки крепкого соджу и шампанского.       — Можно подумать, ты тут жил. Последний месяц я тебя видела от силы раза два…       Аёнг прихватила несколько контейнеров с фуршета и теперь выкладывала закуски на красивые тарелки.       — И даже так я успел тебя заебать?       — Уйди с глаз моих, — выдохнула она с неожиданной нежностью в голосе.       Хосок в ответ на её смягчившийся тон улыбнулся и подмигнул. Он зачем-то расспросил у всех предпочтения по музыке, но поставил свой плейлист. Впрочем, тот был приятным, ненавязчивым.       — Давайте добавим ещё немного романтики, — сказал он, уходя на кухню, и принялся шуршать в выдвижных ящиках. — Будем считать, что вы меня провожаете. Теперь ещё нескоро, наверное, вот так соберёмся.       Он достал свечи и зажёг их по всей гостиной — и плоские чайные, и обычные в стеклянных подсвечниках. Под бежевым абажуром тускло горела напольная лампа, дополняя мерцание свечей, и расставленные повсюду букеты Чимина создали уют. Получилось и правда романтично, будто вернулись со свадьбы или праздновали день рождения.       Чимин повесил на спинку стула пиджак, как выяснилось, собственноручно расшитый Пак Суан. Теперь ничто не скрывало, как чертовски хорошо на нём сидят бежевые брюки свободного кроя, плотно обхватывая узкую талию — хотелось сжать её в руках и убедиться, что он весь настоящий, из плоти и крови, а не из волшебной блестящей пыли.       Намджун сходил за бокалами, чтобы не сидеть без дела, и когда вернулся, Аёнг уже устроилась в мягком кресле, забравшись на него с ногами, а Хосок сел в соседнее — вероятно, они намеренно оставили диван свободным. После тостов за премьеру и открытие «Меллерстейна», за Чимина и за всех, Аёнг рассказала немного про новый мюзикл — закрученный сюжет с элементами мистики и детектива. Намджун внимательно слушал, готовый на всё.       — Мы можем начать через две-три недели, как Чимин немного отдохнёт. Он любит мозговые штурмы, так что мы, наверное, будем встречаться вместе? — Аёнг посмотрела на режиссёра.       — Да, — кивнул Чимин, удобнее устраиваясь. Сначала он пытался улечься на мягком подлокотнике, но потом тоже поднял ноги на диван и, согнув их, сел боком. — Я хочу, чтобы Намджун полностью погрузился в материал. Наверняка мы не сможем часто их устраивать, но хотя бы раз в неделю. По воскресеньям? Примерно как мы занимались переводом.       — Думаю, будет здорово, — сказал Намджун.       Жизнь, в которую вовлекал Чимин, не могла не захватывать. Театр, библиотеки, уютные бары, бесконечные пьяные вечера с актёрами, стихи, пьесы, разговоры об искусстве. Намджун скучал по этому. А ещё он отчётливо помнил, как обнимал Чимина в его кровати и обещал, что будет писать для него, если нужно, и ни за что не собирался отказываться от своих слов.       Вскоре разговор плавно перетёк к историям из прошлого: как Хосок познакомился с Чимином на студенческой вечеринке, хотя сам он учился в США и попал в ту компанию случайно, приехав на каникулы; как они вместе с Аёнг своровали огромную тыкву у фермера и как она упала и лопнула прямо в электричке; как они для спектакля лепили из папье-маше гроб, а потом имитировали похоронную процессию и пугали прохожих. Даже Тэмин иногда мелькал в этих историях — тот однажды надел длинный чёрный парик, платье и очки, чтобы по пропуску Аёнг проникнуть на целую ночь в корпус общежития, где жили режиссёры и драматурги. Сосед тогда великодушно уступил комнату, и Аёнг сказала, что Чимина с Тэмином слышал весь этаж. Намджун, хоть и посмеивался над этой частью истории, всё равно, к собственному удивлению, ощутил совершенно абсурдный укол ревности.       Погружаясь в чужие воспоминания, он отнюдь не ощущал себя лишним. Разбавлял ностальгию короткими комментариями и наслаждался атмосферой вечера — потягивал соджу и сосредотачивался на том, как босые ступни Чимина упираются сбоку в бедро. Аёнг принесла коллекцию полароидных снимков, и они передавали отпечатки по кругу. Там были их совместные моменты жизни в этом доме, но Намджуна интересовало другое: Чимин в смешной пижаме, спящий на полу Чимин, Чимин варит кофе, пьяный Чимин сидит в ванной, Чимин с розовыми волосами, Чимин брюнет, Чимин на руках у Хосока, Чимин ест, Чимин с ярким макияжем, бёдра Чимина, руки Чимина, улыбка Чимина… Хотелось украсть хотя бы один снимок. Любой.       — Намджуну, наверное, надоело уже слушать наши истории, — сказала вдруг Аёнг. — Может, поиграем во что-нибудь? У нас же были настолки. Или ты их забрал, Хосок?       — Не трогал я никакие настолки!       — Боже, какие ещё настолки, мне думать больно… — Чимин сморщился, заломив брови.       — Мне вовсе не скучно, — запротестовал Намджун.       Аёнг повернулась к Чимину.       — В этом и смысл! Ты будешь проигрывать и исполнять наши желания! Да, Намджун?       — Я когда этим летом заезжал в Окленд, мы там играли в Never Have I Ever, — сказал Хосок. — Отвечаю, в тридцать лет это всё так же весело, как и в двадцать.       — Давайте, — согласилась она.       — Это там, где нужно признаваться во всяких постыдных вещах и пить? — спросил Чимин.       — Да.       Хосок напомнил правила: кто-то один говорит, чего он никогда не делал, а те, кто делали это — выпивают. Он начал первым.       — Пойдём по часовой… Так… — он задумался на пару секунд, — меня никогда не отшивал Чон Чонгук.       Он с хитрой улыбкой посмотрел на Аёнг, и та спокойно выдержала его взгляд, не двинувшись.       — Ну, пей.       — Меня никогда не отшивал Чон Чонгук, — пожала она плечами.       — Я так и знал, что это ты его бросила… — Хосок усмехнулся и заёрзал в кресле. — Зато хоть покормила завтраком и приодела.       — О, так ты обиделся из-за своей футболки?! — воскликнула Аёнг. — Сейчас принесу её. Или купить тебе ещё десять таких? В качестве моральной компенсации.       — Можешь полы ей помыть.       Намджун не понимал, о чём они говорят, но наблюдать за ними было весело.       — Так, стоп, — вмешался Чимин. — Угомонитесь. Сейчас моя очередь? Что там обычно говорят в этой игре… У меня никогда не было секса втроем.       Намджун и Хосок одновременно потянулись к бокалам и, заметив это, улыбнулись друг другу и чокнулись. Аёнг закатила глаза.       — Ну, кто бы сомневался, — сказал Чимин с лёгкой улыбкой.       Это было в студенческое время. Очередная вечеринка у них дома. Юнги уехал в общежитие, а Намджун выкурил косяк и смотрел с друзьями Тэхёна, парнем и девушкой, «Вход в пустоту». Тогда всё началось само собой, как самое естественное и логичное продолжение просмотра Гаспара Ноэ по накурке. И хотя обычно у парней такой опыт происходит с двумя девушками, Намджуна не смутило присутствие парня. Они уделяли всё внимание ей, разве что могли поцеловаться (теперь уже не вспомнить, в памяти остались только ощущения, как всё происходило — медленно, нежно). Тогда Намджун даже не задумывался о том, что у него есть склонность к бисексуальности, а теперь всё будто становилось на свои места. Вероятно, тот факт, что его ничего не смутило, ещё тогда был одним из признаков.       — Это ты оклендских шлюх успел снять, что ли? — спросила Аёнг у Хосока.       — Ревнуешь? — иронизировал он. — Нет, это было ещё давно… Намджун, твоя очередь.       — У меня никогда не было секса с кем-то из присутствующих в этой комнате.       Классический трюк: Намджун хотел проверить, есть ли что-то между друзьями Чимина, и совсем не удивился, когда Хосок выпил соджу с непроницаемым выражением лица. Однако Аёнг не пошевелилась. Неужели… Не может быть. Чимин? Намджун с сомнением глянул на него, но тот тоже не пил, а вместо этого насмешливо сказал:       — Хосок, из присутствующих — имеется в виду с другим человеком, а не с самим собой.       Повисла тишина, а затем послышался короткий вздох Аёнг. Наконец, она выпила.       — Что?! — Чимин чуть не подскочил с дивана. — Когда вы?!.. — Он обеими руками закрыл лицо, а затем протянул: — Ебать мой… Бля. Простите. Пиздец.       Намджун хохотнул, веселясь одновременно из-за предсказуемости ситуации и того, как смешно ругается Чимин.       — Давайте дальше, — Аёнг держалась спокойно, хотя её голос слегка осип, и она сделала ещё один глоток. — Я никогда не испытывала, э… романтического влечения…       — Это мы поняли, — перебил Хосок.       —… к человеку своего пола.       Разумеется, она хотела подловить именно Намджуна, и тот непроизвольно улыбнулся. Один-один. Вот так, в тридцать лет, внезапно пришла и его очередь совершить маленький каминг-аут. Стопка к этому моменту уже опустела, поэтому он неторопливо долил соджу, стараясь не смотреть на Чимина — тот, конечно, уже выпил.       — А я говорила! — Аёнг победно захлопала, когда Намджун выпил следом, не поморщившись.       Хосок махнул рукой:       — Эй, это было и так понятно. Он же ещё в первый день кричал, как мечтает, чтобы Чимин его оседлал.       — Не было такого, — со смехом возразил Намджун.       — Было, было, я свидетель, — ответил Хосок. — Так, продолжаем вас спаивать, голубцы… У меня никогда не было анального секса в пассивной позиции.       — Боже… — Чимин недовольно пробормотал что-то нечленораздельное. Выпивая, он сильно запрокинул голову, и невозможно было не засматриваться на изгиб его шеи. — И дальше что? Господи, как я с тобой общаюсь столько лет…       — Я просто проверял вашу совместимость, — пояснил Хосок.       — Это не так работает… — вздохнул Чимин. — Ладно. Моя очередь.       Намджун снова усмехнулся.       В процессе игры он узнал ещё несколько фактов о Чимине, хотя едва ли их интимность могла затмить собой полароидные снимки, особенно те, где его бёдра в коротких шортах выглядели слишком уж горячо. Итак, если верить Чимину, то он никогда не изменял, но был тем, с кем изменяют; у него не было секса по дружбе, не было секса в самолёте, не было под веществами, но зато он занимался сексом в лифте, фотобудке и на крыше. И, конечно, Намджун не мог не подколоть его фразой «я никогда не седлал кого-то» — Чимину пришлось пить.       В какой-то момент Чимин заёрзал на диване в попытке принять удобную позу, и Намджун, не выдержав, потянул его за щиколотки и заставил распрямить ноги, чтобы уложить их себе на колени. Аёнг, глядя на это, не успела спрятать промелькнувшую улыбку. Главное, что Чимин не сопротивлялся, даже когда Намджун невзначай принялся поглаживать его лодыжки и анклет, скрытый до этого длинными брюками.       Осталась ещё одна маленькая вещь, которую необходимо было проверить, и Намджун сказал:       — Я никогда не хотел снова сойтись с кем-то из бывших.       Он надеялся, что Чимин не потянется к стопке, и когда никто не выпил, с облегчением выдохнул. В прошлый раз Тэмин наделал много шуму, и сегодня весь вечер крутился возле Чимина, общался с его мамой, но шансов у него, очевидно, не было.       — Я придумала. — Очередь снова дошла до Аёнг. — Парни часто так делают, но я не слышала, чтобы девушки занимались чем-то подобным. Так вот… Я никогда не мастурбировала на фотку кого-либо из вас. Вообще, я в принципе никогда так не делала, но решила сузить круг, чтобы было интереснее!       — Да хватит, я уже и так пьяный, — протянул Хосок прежде чем выпить.       — Эй, а как же остальные? — возмутилась она.       Чимин пожал плечами.       — Ну, ты сузила круг, поэтому…       — Ладно… А ты какую фотку осквернял, Хосок?       Ответ Намджун не слушал. Он продолжал сидеть неподвижно и представлял, что сейчас у него на лбу загорится красная надпись «ЛЖЕЦ», а то самое фото автоматически загрузится всем в телефон через блютуз. Но, к счастью, никто не мог знать, что в его галерее хранился незаконный вид Чимина сзади. Намджун вспотел, когда снова подумал об этом, и ослабил галстук. Хотя его пиджак тоже где-то валялся, брошенный, было всё равно душно, захотелось приоткрыть окно, но мешал Блонди, а точнее — его ноги и их приятная тяжесть, придавливающая к дивану. Что ж, можно и потерпеть.       Помимо той преступной фотографии и плёночных кадров с прогулки на озеро, Намджун сохранял скриншоты из инстаграма Чимина, и ему всё равно было мало, всё равно хотелось украсть ещё и полароид. Последнее время он делал это почти каждый вечер перед сном. Просто чтобы расслабиться. А потом даже стал запоминать свои сны, и всё это заставило Намджуна окончательно принять то, что его тянуло к Чимину не только интеллектуально, ментально, эмоционально и как-то ещё, но и вполне физически. Он чуть не пропустил ход, придумал какую-то ерунду и очнулся только когда очередь дошла до Чимина. Тот сказал:       — Я никогда не влюблялся в кого-то из игроков.       Повисла пауза. Даже пальцы, лениво поглаживающие нежную щиколотку, дрогнули и замерли. Намджун мысленно обмотал себя канатами, завязал их на тысячу узлов и надеялся, что Чимин не почувствовал, насколько каменными стали бедра под ним.       Хосок медленно поднёс стопку к губам и с полуулыбкой произнёс:       — Вы сегодня все играете против меня? Я ж уже и так… в говнище… — Он приподнял одну бровь, выпил, а затем расслабленно откинулся на спинку кресла. Его веки были чуть опущены — кажется, он и правда неплохо накидался.       У Намджуна ещё свежи были воспоминания о нелепом падении на лестнице, поэтому он сегодня намеренно не злоупотреблял, пил совсем по чуть-чуть. Боялся, что будет нести чушь, превратится в идиота и упустит возможность. Но была ли она? В лёгких, как едкий дым, расползалось: «Никогда не влюблялся в кого-то из игроков».       Со стороны Чимина неожиданно послышалось громкое и протяжное «о-о-о-о». Намджун свёл брови, осмотрелся, и вдруг до него дошло, что Аёнг выпила следом за Хосоком: она уже поставила стопку обратно и провела указательным пальцем под нижней губой.       — Ух ты. Кто бы знал, что мисс Poker Face способна на такие глубокие чувства. Неужели ты сохла по Чимину? Детка, если ты до сих пор его любишь, то я должен тебя огорчить, — Хосок перешёл на шёпот, — он — гей…       — Это не имеет значения, — Аёнг выдохнула, встала с кресла и расправила юбку. — Я буду его любить до последнего вздоха. Пойду спать.       — Не так быстро. — Хосок потянулся к ней, успев ухватиться за шифоновый подол.       — Отцепись.       — Мне нужны подробности.       — Убери руки.       — Подробности, Аёнг, — повторил он нарочито строго.       — Ну порвётся же!       Наклонившись, она шлёпнула его по тыльной стороне ладони, а Хосок, пользуясь этим, ловко схватил её за руку.       — Стоять, я сказал.       Чимин сидел с раскрытым ртом, прищурившись и нахмурив брови. Значит, не ожидал, как всё повернётся. Тогда зачем сказал это? Хотел подколоть Хосока? Или специально подчёркивал, что не влюблён? Или просто не мог ничего другого придумать?       Хосок резко подскочил, обхватил Аёнг под коленями и с лёгкостью поднял её, забросив на плечо — видимо, он не был пьян настолько, насколько показывал минутами ранее. Аёнг заверещала:       — Ты дебил?! Поставь на место! Я люблю Чимина, дурак… — она стукнула его кулаком в поясницу и не смогла сдержать рвущийся наружу смех.       — Конечно, конечно, соболезную. Пойдём подышим свежим воздухом.       — Хосок!       Ему всё же пришлось отпустить Аёнг в прихожей. Оттуда раздавались шорохи и хихиканье. Намджун с Чимином наклонились, чтобы через арку в стене увидеть, как Аёнг достает пачку сигарет из вороха одежды и натягивает ботинки на грубой подошве. Они с Хосоком вышли за дверь, никак не комментируя уход.       Тихая музыка на фоне стала чуть заметнее: нежные клавиши, перкуссия, что-то афро-тропическое, фанк и немного хип-хопа.       — Чёрт, — прошептал Чимин. — Я такой эгоист.       Всё это время он не менял позу, его ноги оставались у Намджуна на коленях. Со вздохом он сильнее откинулся на подлокотник.       — Я ничего не знал! Вообще. Походу это давно тянется… Мы ведь… Боже, я был так занят самим собой и совсем ничего не замечал.       — Ну, видимо, они не хотели, чтобы ты замечал.       — Но я мог бы! Если бы я был хоть немного более внимательным. Нет, они, конечно, странно себя вели последнее время… и выглядели слишком обиженными друг на друга, но ничего не говорили. Это после того как Чонгук у нас ночевал…       — Чонгук прям сердцеед.       — Ну… Он пытался вытащить Аёнг на свидание, но она постоянно его динамила и, в общем… А с Хосоком она тогда поругалась из-за пепельницы, но дело было вообще не в пепельнице…       Он говорил всё медленнее, а потом тяжело вздохнул и потянулся, закинув руки назад. Его майка приподнялась и оголила мягкий на вид живот. Намджун отвёл взгляд, наблюдая за дрожанием свечи на столе. Голова опустела.       — Хочешь спать? — спросил он Чимина.       — Нет, просто спина немного затекла. Я теперь не усну. Обычно я после каких-то насыщенных событий не могу нормально поспать или поесть. Ну, знаешь, адреналин переполняет, слишком много мыслей крутится и почти ничего не помогает отвлечься.       — Ничего, кроме секса? — Намджун слегка улыбнулся и посмотрел на него.       Чимин хмыкнул.       — Это тоже не всегда помогает. Только если очень долго и… в общем, неважно.       Чимин становится таким болтливыми и открытым всякий раз, когда выпьет. Плохо, что Намджуну это нравится, но что поделать, если пьяный Чимин ведёт себя так глупо, искренне и очаровательно.       — Почему это неважно? — Намджун неосознанно сжал руку на щиколотке, а затем погладил большим пальцем гладкую кожу. Чимин как-то слишком долго молчал. — Я тебя смущаю?       — Нет, Намджун, — он выдохнул и посмотрел в глаза, — если бы я захотел… я бы и сам мог тебя смутить, поверь.       — Так ответь тогда.       — Зачем тебе эта информация? Тебе всё равно ничего не светит, — он с лукавой улыбкой пожал плечами, а затем попытался убрать ноги, чтобы встать с дивана, но только одну опустил на пол.       Вторую лодыжку, с анклетом, Намджун успел перехватить.       — Я настолько не в твоём вкусе? Ты же говорил, что я красивый.       Звякнул замок в двери, и от неожиданности Намджун отпустил его. Вернувшийся Хосок — он был один — успел увидеть, как Чимин встаёт и заправляет майку в брюки.       — Я ненадолго, — сказал Хосок, заглядывая в арку с выставленными вперёд ладонями. Жилетка расстёгнута, волосы взъерошены, а в уголках губ размазана помада. — Если что, меня тут нет, не обращайте внимания. Мы вроде как не вернёмся, так что… чем бы вы там ни занимались — продолжайте.       Он в спешке проскочил дальше в коридор, а Чимин уже оказался на кухне и, судя по звукам, наливал себе воду. Намджун глубоко вздохнул. Упущен такой идеальный момент, чтобы хоть что-то выяснить. Это был мягкий отказ или Чимин играл? Он часто шутил так, с первого дня повторял, мол, «только в твоих снах», «на меня не рассчитывай» и так далее. Это не мешало ему приезжать к Намджуну и засыпать на груди, позволять обнимать себя во сне, устало класть голову на плечо, разрешать держать себя за руку и поглаживать щиколотки весь вечер, не меняя позы. Может быть, Намджун плохо читал эмоции и распознавал мотивы, но вот язык тела он понимал хорошо и ясно чувствовал — физически он Чимину приятен.       Хосок вернулся в гостиную, чтобы забрать телефон, а затем наклонился к Намджуну и тихо заговорил в ухо:       — Брат, не повторяй моих ошибок, не тормози, — от него слегка пахло грейпфрутовым соджу, он опустил ладонь на плечо, — Чимин просто не знал, что ты, ну, это… сидишь на двух стульях. Он постоянно говорит про твои ноги и…       «Ноги?»       — Ты что это там пиздишь, Хоби-хён? — крикнул Чимин из кухни и показался в дверном проходе. — Я всё вижу!       — Не про тебя, угомонись! Мир не вертится вокруг Пак Чимина! — бросил ему Хосок, а затем добавил шёпотом: — Так что ты это, не тупи. Понял?       Намджун кивнул, стараясь держать серьезный вид.       — Я почти поверил, — громко ответил Чимин.       Как только дверь за Хосоком захлопнулась, Намджун чётко осознал: сейчас или никогда. Уже сильно за полночь, он здесь — бесстыдно засидевшийся гость, и нужно либо действовать, либо уходить. И хотя слова Хосока не вызывали особого доверия, Намджун готов был рискнуть. Он слишком долго находился в тени, молчал, наблюдал и ничего не предпринимал. Премьера состоялась, обошлось без нервного срыва, а дальше его могут не дождаться и окончательно перегореть. Если, конечно, там теплится хотя бы одна маленькая искорка.       Пока Чимин всё ходил по кухне, Намджун бесшумно и без предупреждения, прихватив только пиджак, выскользнул за дверь. Где-то рядом должен быть круглосуточный магазин. Тихо, ни ветерка. Несмотря на близость к центру не видно ни одного прохожего, темно, не слышно даже машин, разве что где-то совсем вдалеке. Если Чимин будет волноваться, то пусть считает, что это такая безобидная месть за его исчезновение на озере прямо перед ураганом. Впрочем, волновался сейчас разве что Намджун — это он боялся, что обнаружит Чимина спящим или расстроенным, или слишком уставшим для таких шуток. Но отступать некуда.       Намджун не возвращался добрых полчаса. Свечи, стоявшие в подсвечниках, уже порядком растаяли, со стола в гостиной было убрано, а в колонках играли теперь другие песни, похожие на те, которые Чимин записывал на диски.       Стараясь не сильно шуршать пакетом, Намджун заглянул на кухню. Чимин стоял с идеально ровной спиной и подрезал стебли цветов, которые покрывали всю длинную столешницу. Вопреки ожиданиям, он ничего не спросил про долгое отсутствие, только коротко взглянул и улыбнулся. Упаковочную бумагу и плёнки от букетов он выбросил, формируя новые композиции на свой вкус. С ирисов тоже снял белую ленту — те стояли отдельно в вазе из витражного стекла, видимо, уже подрезанные. Рядом горел настенный светильник и, отражаясь от вазы, озарял всю кухню мягкими цветными бликами. Через открытую дверь балкона шёл прохладный свежий воздух, кое-где на полу лежала пара сухих листьев, занесённых ветром. На барной стойке блестели перевёрнутые чистые бокалы и стопки, и только обеденный стол оставался свободным. На него Намджун и поставил вино.       Обернувшись, Чимин изогнул бровь.       — У нас же там ещё целая куча алкоголя, — он взял бутылку и попытался прочитать по-французски название на этикетке, выделяя мягкую «р», — «Château Gruaud-Larose». Ты специально решил сходить за каким-то изысканным вином? Не думал, что ты такой привередливый.       — Лучшее, что там было. Две тысячи пятый год. Чёрная смородина, эспрессо, табак, кедр, специи…       — Не продолжай, я впечатлён. Что там ещё? — Чимин указал взглядом на чёрный плотный пакет. — Клубника, сливки? Шоколадные конфеты?       Намджун вытащил пачку коги-манду и подержал перед собой:       — С кимчи, — подчеркнул он, а затем убрал в морозилку.       — Ты проголодался?       — Это не нам. И последнее… ментоловые сигареты.       Выложив две пачки на стол, Намджун с улыбкой взглянул на Чимина, гадая, дойдёт ли до него эта долгоиграющая шутка. Тот постоял секунд тридцать, прищурившись, а затем его плечи затряслись.       — Я понял, я понял. Сделка.       Чимин засмеялся так, как умел только он, сразу всем телом. Одной рукой он закрыл лицо, а другой облокотился на край стола, почти падая на него.       — Да, сделка состоялась, — сказал Намджун. — Надеюсь, Аёнг будет не против, если мы откроем её вино. Надо ведь отметить. Но мы ей оставим. Где у вас штопор?       Чимин никак не мог перестать смеяться, поэтому лишь рукой указал на нужный ящик. Намджун нашёл штопор, присмотрел на барной стойке два бокала, подходящих для вина, и наполнил их.       — За самую выгодную сделку в моей жизни.       Чимин принял вино, но отвёл руку назад, когда Намджун потянулся, чтобы чокнуться.       — Подожди, — с улыбкой сказал он, — прошло уже… три месяца? Аёнг могла пересмотреть условия сделки. Плюс инфляция, налоги. Как-то всё подозрительно, в обход арендодателя. Могу я увидеть договор?       — От имени Аёнг-щи действовал Хосок-щи, он показал мне нотариальную доверенность и подписал бумаги, когда заходил забрать телефон. Копию договора он тут же отправил на мой домашний адрес, поэтому показать не смогу, прошу поверить на слово. А что по поводу инфляции и налогов — разумеется, всё учтено, включая затраты на уход. Таким редким породистым питомцам нужны соответствующие условия для содержания. Я всё предусмотрел.       — Складно поёте, Намджун-Джобс-щи. И всё же, — он коротко вздохнул, — я не могу считать эту сделку состоявшейся.       — Как же хорошо, что питомцы, даже самые редкие и породистые, не имеют права голоса и не принимают никаких решений, — засмеялся Намджун и, подавшись вперёд, сам стукнул свой бокал.       — Оскорбительное поведение, — слегка улыбнулся Чимин и поджал губы. — Мошеннические схемы ни к чему не приведут. Меня нельзя ни приручить, ни содержать в неволе.       — Не беспокойся, все дикие кошки и одомашненные породистые питомцы останутся в своей естественной среде обитания. Не живодёр же я, в конце концов. Но я рассчитываю на одну маленькую вещь.       У Чимина расслабились плечи, и он, наконец, пригубил вино.       — Боюсь спросить, какую.       — Ничего страшного или опасного.       — Ну?       Намджун взял телефон Чимина со столешницы и попросил разблокировать, заверив, что всего лишь переключит музыку, а затем перемотал назад пару песен и оставил ту, что играла ранее — она была одной из любимых ещё с детства, к тому же её Чимин тоже записывал на диск. Намджун предусмотрительно запустил зацикленное воспроизведение.

Duran Duran — Come Undone

      — Станцуй со мной.       Он забрал бокал у Чимина и поставил рядом со своим.       — Только танец? Наверняка ты в своем надувательском договоре что-то ещё дописал мелким шрифтом. Хотелось бы всё-таки взглянуть, — Чимин, шутливо прищурившись, приподнял подбородок.       — Перестань, я порядочный человек. Хотя… — Намджун уложил его руки себе на плечи и обнял за талию, внимательно наблюдая за реакцией. На губах Чимина застыла улыбка, как и всегда. Вот бы ещё знать, что означает каждый из тысячи её оттенков. — ...В той игре я дважды солгал.       — Даже не хочу знать, когда именно.       — И не нужно.       Несмотря на все колкости, Чимин казался невозмутимым, расслабленным, не переставал улыбаться, на щеках играл нежный румянец.       Намджун притянул его ещё ближе и, слегка касаясь подбородком светлых волос, сказал:       — Безумно люблю эту песню. Я даже удивился, что ты её тоже записал на диск, хотя в той подборке без неё было не обойтись. Мне нравится и мелодия, и текст. Она не устаревает и никогда не надоедает. Идеальная песня. My immaculate dream made of breath and skin. I've been waiting for you, — он проговорил строчки из песни, не решаясь их пропеть.       Ладони непроизвольно скользили по спине Чимина, осторожно оглаживая всё, куда дотягивались, но не ниже поясницы.       — Какие у тебя планы на выходные? — спросил Намджун.       — А вот и мелкий шрифт…       — Это не мелкий шрифт, а всего лишь вопрос.       — Хочешь пригласить на свидание?       — Да, но оно не прописано в договоре. Ты можешь отказаться, Блонди. — Намджун говорил уверенно, но при этом в груди снова искрилось волнение.       — Спасибо, что оставил мне это право. Увы, я им воспользуюсь.       — Неужели ты уже заключил с кем-то договор? — решился узнать Намджун после паузы. Ноги сделались ватными, и приходилось прилагать усилие, чтобы хоть немного переставлять их в такт музыке.       — Вроде того.       — Просто договорился о свидании или кто-то уже, так сказать, оформил на тебя право собственности?       — Скорее второе.       Внутри что-то надломилось, ладони резко онемели. Намджун усмехнулся своей наивности: волшебная светящаяся пыль померкла и, медленно опадая на пол, приняла тусклый серый цвет.       — Как давно?       — Около двух лет… Но окончательно всё решилось недавно.       — Вот как.       Намджун, конечно, уже думал об этом. Он знал, что возле Чимина кто-то постоянно вертится, раз даже продюсер отгоняет потенциальных поклонников, но самонадеянно отмёл вероятность отношений. Потому что не было ни единого намёка. Ни Юнги, ни мама Чимина, ни его ближайшие друзья, которые подталкивали Намджуна к активным действиям — никто из них, судя по всему, не в курсе.       — Кому-то из вас понадобилось целых два года, чтобы определиться?       — Всё не так просто, Намджун.       — И ты ещё открыто подозревал меня в мошенничестве, пока сам долго и упорно вводил меня в заблуждение? — Намджун слегка засмеялся, делая вид, будто всё это его никак не задевает. — Я подам в суд и заберу своё.       — Ты проиграешь.       Мягкость, с которой он это произнёс, была убийственной.       — А где же твой парень? Он приходил сегодня на премьеру или у вас отношения на расстоянии?       — Он публичное лицо, поэтому мы не можем встречаться открыто. Об этом никто не знает. Кроме тебя — именно по той причине, что я не хочу вводить тебя в заблуждение, как ты выразился.       Он всё так же обнимал Намджуна за плечи, не отстранялся, и едва уловимо покачивал головой вслед за песней. «Два года? — думал Намджун, — он два года скрывает свои отношения вообще ото всех? Или выдумал это ради вежливого отказа?».       — Его публичность помешала ему приехать, когда ты после караоке сидел на берегу в темноте? — не унимался Намджун, напрочь отказываясь признать поражение. — Или когда пошёл со мной по ночным клубам? Из-за его публичности ты потом приехал домой ко мне, а не к нему? Что помешало ему, в конце концов, прийти на премьеру и отпраздновать её с тобой? Может быть, он, конечно, влиятельный человек, но знаешь, я полагаю, что мои шансы в суде весьма неплохие.       Намджун немного отстранился, чтобы заглянуть в глаза, но Чимин опустил голову. Оставалось рассматривать его веснушки, едва заметный след от ожога и то, как его нижнюю губу прямо посередине разделяла маленькая красивая складочка.       — А что ты хочешь, Намджун? — заговорил, он, наконец. — Ты спал с мужчинами? Был с ними в отношениях?       — Нет.       — Выходит, ты не знаешь, чего хочешь.       — Я знаю, чего я хочу.       Намджун выбрал самый идиотский, самый неподходящий момент, но упрямо поцеловал нежные, слегка приоткрытые губы, по которым сходил с ума бог знает сколько недель. И вместо пощёчины в ответ прозвучал шумный выдох. Чимин в его руках неожиданно обмяк, слегка пошатнулся и сильнее ухватился за шею. Он хотел этого. Хотел, и Намджун почувствовал это, поэтому углубил поцелуй, сжимая ладони на узкой талии. Ещё с поездки в Кёнсан постоянно витающее в воздухе напряжение неизбежно вело сюда, чтобы схлопнуться в одной точке: глубокая ночь, третий этаж, небольшая кухня с открытой дверью на балкон, веснушки, запах осенней свежести, смешанный с дымом и цветами, любимая с детства песня и пряный вкус вина на губах.       Чимин целовал в ответ так сладко и так покорно, так невыразимо нежно, что хотелось разорвать его на части. А, может быть, это не Чимин так сладко целовался, а просто Намджуном впервые овладело нечто большее, чем банальная симпатия, и каждой клеточкой тела он хотел остаться здесь, всю жизнь дышать этим запахом волос. Оказалось, целовать человека, к которому что-то чувствуешь, и одновременно с этим осознавать, что его тоже к тебе тянет — не сравнимо ни с чем. Намджун слишком поздно смог, наконец, прожить это.       Он нехотя оторвался от губ, чтобы смазано прошептать:       — Я нравлюсь тебе.       Намджун ещё сильнее стиснул руки на талии и поцеловал порозовевшее ушко с двумя проколами, затем висок, а после снова краешек уха, чтобы спуститься к шее и найти губами маленькую родинку. Чимин рвано выдохнул и склонил голову на бок, словно требуя больше ласки, но ему не нужно было просить. Намджун приподнял его и усадил, разомлевшего и податливого, на столешницу посреди цветов и принялся покрывать поцелуями ключицы, плечи, водить носом по щеке и прижимать всё ближе и ближе к себе.       Чимин невысокий, но выше большинства девушек, его шея совсем не тонкая, а запястья и плечи не хрупкие. Он не слабый ни телом, ни характером. Он маленький, но всё же хищник, что лёг на спину и убрал когти. Не беззащитный, но уязвимый только в эту минуту и по собственной воле — разрешил взять себя на руки и усадить как удобно, и теперь вздрагивает от малейшего прикосновения, подставляется под поцелуи, обнимает за шею. Его сила и нежность срывают крышу. Намджун снова приник к его губам, немного забрался под майку и с нажимом погладил большими пальцами косые мышцы живота, а Чимин ненадолго позволял всё это, готовый в любой момент оставить царапину или укус. Но сейчас он нежный, а его взгляд из-под полуопущенных ресниц — томный, дикий, поплывший.       — Cannot believe you're taking my heart to pieces, — еле слышно проговорил Намджун с лёгким смехом, снова повторяя за песней.       — Прости, — прошептал в ответ Чимин.       Ласковый. Чувствительный. Невыносимый.       — Я так сильно хотел поцеловать тебя, — сказал Намджун на выдохе, касаясь его носа своим. — Между нами ведь что-то происходит, разве нет? Я постоянно вспоминаю озеро, грозу. Очень много думаю о тебе, Чимин. Выбрал ирисы, потому что ты пахнешь ими. — Он снова уткнулся в его шею, целуя чувствительное местечко под ухом: — Это меня сводит с ума. Твои губы сводят меня с ума. Твой голос. Твои руки. То, что ты носишь браслет на щиколотке. Ты безумно красивый. Immaculate dream. Знаешь, что означает? Безупречная мечта. Ты моя фея, моя маленькая хорошенькая фея.       — Намджун…       — Тише, Блонди.       Ещё один поцелуй под линией челюсти — мягкий, короткий. То ли Намджун переоценил свою сопротивляемость алкоголю, то ли был опьянён близостью, но никак не мог остановиться:       — Зачем тебе кто-то, кто не может быть рядом, когда тебе плохо? Или когда ты счастлив, когда ты празднуешь событие, к которому шёл так долго? Если у меня есть хоть малейший шанс, Чимин, я не отступлю.       Плевать, что там за человек, он Чимина не любит, и Намджун разозлился бы — что за вздор, как можно — но он весь превратился в одну вспышку желания и сгорает в ней.       — Дай мне этот шанс, Чимин.       Намджун притянул его за бёдра и снова впился в губы, мягкие, сладкие до невозможности. Влажно, жарко, мало. Его нельзя не целовать, нельзя не хотеть стать ближе, изучать его губами, пальцами, языком, кожа к коже. Намджун без конца сминал крепкие бёдра, ягодицы, а затем обеими руками обхватил за талию, прижимая так сильно, чтобы между ними не осталось воздуха. Лёгкая ткань брюк не скрыла возбуждения обоих, и Намджун непроизвольно толкнулся вперед с неожиданным тихим мычанием в губы. Внизу было обжигающе горячо, Чимин ощущался как пар — жаркий, обволакивающий. Он сильнее сжал ноги вокруг Намджуна, впился пальцами в плечи, а затем с тяжёлым выдохом прервал поцелуй и запрокинул голову. Намджун с жадностью приник к шее, обхватил губами кадык и обвёл его языком.       — Намджун, стой…       Хватка Чимина на плечах стала такой сильной, что там, должно быть, останутся синяки, но Намджун ничего и не чувствовал, полностью отдавая себя открытой шее, целуя развязно, мокро. Его руки гладили спину, лопатки, и майка совсем задралась, снова оголяя красивый живот.       — Отпусти меня, — выдохнул Чимин.       До Намджуна не сразу дошёл смысл, он не мог оторваться от влажной кожи, пока Чимин не упёрся кулаками в грудь. Запоздало, с огромным усилием воли пришлось отпрянуть. Чимин мягко оттолкнул, соскользнул со стола и неровной походкой ушёл в сторону ванной.       Позади на обеденном столе осталось два недопитых бокала, Намджун осушил оба и сильнее распахнул дверь на балкон. Он вспомнил, как прямо на его глазах грозовая молния ударила в столб и вышибла всё электричество в округе. Лёгкий осенний ветер подействовал отрезвляюще.       Намджун понял, что они уже не продолжат. Да и слишком глупо было на это надеяться. Он вернулся в гостиную, сел в кресло с синей бархатной обивкой и протёр лицо ладонями. Несколько свечей уже полностью догорели.       «Ты проиграешь».       На губах всё ещё оставался вкус Чимина, не перебитый вином. Казалось, что даже гостиная была пропитана его запахом, а его пальцы всё ещё ощущались в волосах — Намджун успел мысленно обрадоваться, что этим утром у парикмахера попросил оставить отросшую длину, укоротив только виски и затылок. Очередной ничтожный повод для радости.       Он заранее проиграл, и сейчас ему предстоит ужасно неловкий разговор или ещё более неловкий обмен короткими фразами. Что они скажут друг другу? «Ну ладно, пока, увидимся»? Или Чимин с поникшим видом начнёт рассказывать о своей любви к другому? Наверное, будет переживать из-за измены. Но с другой стороны — что это за отношения? Абсурд. Два года ходили вокруг да около, не могли решиться, а теперь решились и?.. Его никогда нет рядом, а Чимин жмётся к Намджуну в поисках тепла, ищет внимания. А если он богат, почему Чимин живёт втроем с соседями и ездит на такси? Впрочем, что теперь гадать.       Не стоило вообще лезть в это и после прямого отказа идти на поводу у своего упрямства. Что, если Чимин теперь не захочет работать вместе? Или того хуже — откажется даже разговаривать?       Песня всё так же крутилась в зацикленном воспроизведении. Who do you need, who do you love В ком ты нуждаешься, кого любишь When you come undone? Когда отпускаешь себя?       Будто не хватало того, что с Чимином всё испорчено, так теперь и любимая песня будет навсегда ассоциироваться с этой осенней ночью — ночью величайшего провала.       Намджун на несколько секунд зажмурился, тяжело вздохнул и вдруг заметил возле дивана напротив что-то блестящее. Кажется, цепочка. Он встал с кресла, взял её в руки и вернулся обратно, подставив под свет торшера, чтобы рассмотреть. Анклет. Наверное, порвался, когда Чимин резко вырвался из рук, слезая с дивана, либо зацепился ногой за обивку. Наверняка чей-то подарок. Теперь нужно будет отнести в ювелирный, починить, некрасиво вышло. Хотя, если это подарок от того мужчины, то не очень-то хочется этим заниматься. Намджун уже подумал было положить его обратно под диван, но решил, что это совсем уж мелочно и продолжил рассматривать, насколько сильно повредились звенья.       На внутренней стороне анклета он нашёл тонкую гравировку — «MY JM 0913».