Анклет

      На старенькой сковородке потихоньку поднималось тесто — Чимин замешивал его на глаз, не используя мерных стаканчиков, и всё равно панкейки всегда получались мягкими, воздушными, в меру сладкими. Раньше он периодически делал их на завтрак, когда все собирались за столом, лениво переговаривались и потом ещё долго сидели на кухне. Ужины чаще всего готовил Хосок, а иногда они просто заказывали еду и заваливались либо на диван в гостиной, либо на кровать Чимина, самую широкую, включали какой-нибудь сериал и просто обменивались новостями. Они уже давно не проводили время вот так, втроём, по-домашнему. Слишком сильно уставали на работе, по дому передвигались еле слышно, не включали громко музыку, а про совместные завтраки постепенно и вовсе забыли.       Оттого непривычно было видеть Аёнг такой болтливой, энергичной, пока она рассказывала один из сюжетов своих дорам, оживлённо жестикулируя. Обычно если она и выбиралась по утрам из комнаты, то проскальзывала мрачной тенью, чтобы тихо поставить турку на плиту и снова исчезнуть. Но сегодня напротив неё сидел взлохмаченный Чонгук в старой растянутой футболке с изображением Рика и Морти, которая перешла от Хосока к Аёнг, смущённо улыбался и пил кофе маленькими глотками.       — Тебе добавить ещё молока? — мягко поинтересовался у него Чимин.       — М? — Чонгук забавно округлил глаза, а затем помотал головой: — Нет, нет, всё отлично. То, что нужно. Спасибо.       Может быть, оставшись на ночь, он планировал по-тихому улизнуть с утра, не столкнувшись со своим прямым руководством, но теперь ему приходилось не только пить кофе, но и дожидаться панкейков, отказ от которых Чимин воспринял бы как личное оскорбление. Момент их встречи на кухне оказался довольно неловким, и только Аёнг, кажется, ничего не смущало. Она сразу принялась болтать без умолку, уговорила Чимина сделать всем завтрак, сварила ещё кофе, а затем со смехом рассказала, как под утро они с Чонгуком прислушивались к шуму в прихожей. Вряд ли кому-то из труппы стоило знать, что Намджун был здесь, но, как выяснилось, Чонгук успел столкнуться с ним в коридоре, когда выходил из душа. А вот Хосока никто не видел и не слышал — наверное, тот ещё не возвращался домой.       В общем, позднее утро, начавшееся около двух часов дня, оказалось довольно сумбурным. Теперь уже Чимин вошёл во вкус, принявшись смущать Чонгука ещё больше. Тот уже и так ночевал у них дома, пил их кофе с молоком, носил их одежду и даже видел режиссёра Пак Чимин-щи с голым торсом, а значит, формальности ни к чему. Режиссёр разве что футболку надел для приличия, но после продолжил и дальше подкалывать своего подопечного.       Погода выдалась пасмурной и тёмной, за окном моросил мелкий, как пыль, дождик, то останавливаясь, то возвращаясь вновь. Чимин уже успел выпить и таблетки от головной боли, и адсорбент, поэтому чувствовал себя более менее сносно, даже мысль о еде не вызывала отвращения. Мучило только одно — невыносимая тяжесть в груди. Отвлечься от неё никак не получалось. Ни милое щебетание Аёнг, ни стеснительный и взъерошенный Чонгук, ни дрим-поп, тихо играющий в портативных колонках — ничего не помогало заглушить это давящее чувство. Чимин потому и согласился занять руки панкейками, чтобы хоть немного переключиться, вытеснить из головы вчерашний разговор с Юнги, но тщетно.       — Блин, сигареты закончились… — пожаловалась Аёнг, посматривая в сторону балкона на усиливающийся дождь.       Чонгук тут же подскочил со стула.       — Я схожу, какие тебе?       — Да там сейчас совсем ливанёт, куда ты? Подождём, я потом спущусь, — неуверенно ответила она.       — Да он пока мелкий, и я зонт возьму, у вас же есть зонт?       — Чёрт. Очень невежливо тебя выгонять в такую погоду, конечно… — Аёнг задумчиво убрала волосы со лба. — Но я слишком слаба, чтобы отказаться от такой доброты. Пойдём, там на входе лежит.       Когда Чонгук ушёл, она вернулась на кухню и сказала со слабой улыбкой:       — Какая же я сучка, да? Гоняю бедного Плаксу-Чонгук-и.       Затем она, устало потянувшись, встала за спиной Чимина, пока тот переворачивал на сковороде очередную порцию.       — Скажи мне, щеночек… А почему Намджун не отвёз тебя к себе?       — А должен был? — нахмурившись, спросил Чимин.       — Я вам активно намекала не возвращаться.       — Ты это про смс, которое я получил уже утром?       Проснувшись, Чимин не хотел включать телефон по двум причинам: первая — он боялся увидеть сообщение от Юнги, потому что сомневался, что сможет на него ответить, вторая — боялся не увидеть. Позже оказалось, что писали ему только Аёнг (просила не приезжать домой) и Тэмин какую-то милую ерунду с извинениями. Намджун звонил несколько раз, но ещё до того, как они встретились на набережной. От Юнги ничего не было, как и ожидалось — он не разбрасывался словами, не склонен был к импульсивным поступкам, а потому и не извинялся чуть что, не считая каких-то мелких ссор. Значит, и на этот раз ни о чём не жалеет.       — Ты не помнишь, что ли? Я ему говорила, мол, Чимина к себе вези. При тебе было. Чего вы как дураки сюда приехали? Или у него там дома та девушка, которая... мама Мунбёль?       Чимин с неслышным вздохом закатил глаза, пользуясь тем, что Аёнг этого не видит.       — А почему он должен был тебя послушаться? — вырвалось со смешком. — Я без понятия, с кем он сейчас живёт. Он просто проводил меня и всё.       — Да перестань, Чимин! — воскликнула она, легонько толкнув кулаком в спину. — Вы пришли в пять утра, а Чонгук-и с ним столкнулся уже около двенадцати. Хочешь сказать, вы в твоей спальне в шахматы играли?       — В маджонг, блин. — Чимин на время выключил плиту и ловким движением скинул горячие панкейки на тарелку. Теста осталось ещё много — он намешал от души, жарить не пережарить, ещё Хосоку хватит, но руки пока устали.       — Ясно. А мы с Чонгуком раскладывали пасьянсы. — Её сарказм получился каким-то слишком печальным, с оттенками обиды, потому что она понимала, что Чимин слишком уж многое не договаривает, не только про Намджуна, а в целом.       — Мы просто уснули, потому что надрались, как черти, — сказал он, смягчаясь, и переставил тарелку с панкейками на обеденный стол.       Аёнг уселась на своё место, подперев щеку рукой.       — Хочешь сказать, вы пили всю ночь и ни разу не засосались? И он даже не приставал, находясь с тобой в одной постели?       — А с чего ты взяла, что ему нравятся парни? — спросил Чимин, разливая по чашкам вторую порцию пока ещё горячего кофе.       — А ты не замечал, как он кружит вокруг тебя? Он, кстати, первым бросился тебя искать. Но если Намджун спал рядом с тобой и не лапал, то… вероятно, он всё-таки натурал…       Пожав плечами, Чимин сел напротив и отпил горький кофе. Он мог бы перевести тему, спросить про Чонгука, но был не в состоянии о чём-то говорить. Хотелось стереть из памяти вчерашний вечер, влепить себе пощёчину, нырнуть в ледяную воду и желательно захлебнуться, ну или хотя бы сделать укол мощного снотворного. Он так и не попробовал ни одного панкейка, только через силу пил кофе и для вида бросал короткие фразы. Наконец, Чонгук вернулся с сигаретами, новой пачкой молока и парой шоколадок с орехами, предоставляя возможность ускользнуть в свою комнату.       В глаза невольно бросился помятый пиджак, валяющийся на кровати в ворохе простыней. Какое-то неприятное свербящее чувство снова вспыхнуло внутри. Закусив губу, Чимин набрал сообщение.

Jimin

Доброе утро, ты оставил пиджак. Я его отнесу в химчистку и привезу тебе в офис на неделе, хорошо?

      Проснувшись пару часов назад без всякой одежды на себе и даже без нижнего белья, Чимин испуганно подскочил с кровати. Он вроде бы засыпал не один, но рядом никого не оказалось. Сердце гулко и быстро застучало — неужели у них с Намджуном что-то было? Да нет, не может быть. Такое Чимин вряд ли смог бы забыть, сколько бы ни выпил. Но он всё же напрягся, стараясь почувствовать, нет ли дискомфорта в заднице. Нет, всё в порядке. Позже он проверил себя в душе ещё раз, а напоследок осмотрел шею на наличие засосов — ничего такого. Вчерашние события потихоньку восстанавливались в памяти, и Чимин вспомнил, что уже ходил ночью, а точнее утром, в душ. Всё-таки он успел наделать глупостей и наверняка наговорил лишнего. Таскал Намджуна за собой, привёл его в гей-клуб, залез на барную стойку… Каким-то образом оказался потом голым. Ничего удивительного, что Намджун сбежал, не разбудив.       Ответ пришёл почти сразу. Kim Namjoon не стоит заморачиваться, можешь выкинуть его. как себя чувствуешь?

Jimin

Я не могу выкинуть хороший пиджак

Ткань у него добротная, приятная на ощупь, графитового оттенка. Hugo Boss, классика. Чимин примерил бы в иной раз, но теперь ему было неловко даже перед этим пиджаком. Казалось, тот, такой строгий и консервативный, его немного осуждает: тебе скоро тридцать, Чимин, обязательно было трясти задницей на барной стойке? Ещё и тоналку свою разбрызгал. Kim Namjoon я вчера мечтал от него избавиться. а тебе он вроде как понравился, ты даже надевал его ночью       Чимин непонимающе свёл брови, усевшись на край кровати и закинув ногу на ногу. Такого он точно не помнит, ночью было слишком душно, зачем бы он стал надевать пиджак?

Jimin

Я ведь не делал ничего слишком глупого? Извини если что, я вчера перепил

Kim Namjoon ничего глупого. наверное тебе снилось что ты участник какой-нибудь передачи про стиль, решил обновить гардероб. ну знаешь, все эти программы о преображении Kim Namjoon но в итоге тебе ничего из одежды не понравилось. совсем. Kim Namjoon только мой пиджак. ты его очень нежно обнимал, это было мило       Чимин вздохнул, болезненно зажмурившись. Какой стыд. Остаётся надеяться, что Намджун не принял его за назойливого извращенца, который пытается домогаться до всего, что находится в радиусе нескольких метров.

Jimin

Черт

Jimin

Прости. Кажется, я ходил в душ посреди ночи и забыл что не один

Jimin

То есть утром…

Kim Namjoon не смущайся, вся ответственность на мне Kim Namjoon помню что обнял тебя прежде чем уснуть. думаю из-за меня тебе стало слишком жарко Kim Namjoon ну то есть… обниматься с кем-то может быть не слишком приятно когда тебе жарко       Сообщения сыпались одно за другим. Кажется, Намджун и правда пытался поддержать и успокоить даже несмотря на то, что и так почти всю ночь утирал Чимину слёзы и сопли, а ещё старался следить за количеством выпитого (хоть и не слишком успешно). Интересно, был бы он таким же обходительным, если бы знал, что послужило причиной этих слёз? Kim Namjoon одна капля алкоголя и я становлюсь очень тактильным. надеюсь я тебе не сильно докучал Kim Namjoon и ты не ответил. как ты себя чувствуешь? как проводишь выходной?       Но как бы ни пытался Намджун свести всё в шутку, Чимина не отпускало чувство, будто сам он сделал что-то не так, будто есть, за что его осуждать или как минимум посмеяться над ним. Теперь не разобрать, то ли у него внутри — обычный похмельный коктейль из чувства вины и стыда, то ли он действительно вчера выставил себя полным кретином перед Намджуном. Одно известно наверняка — как минимум с Юнги он сильно облажался. Необратимо. Оставив сообщения непрочитанными, Чимин снова поставил телефон на зарядку и вернулся на кухню доделать панкейки из оставшегося теста. Нужно снова занять руки, по возможности не быть одному, даже если он немного смутит Чонгука и Аёнг, увлечённых друг другом.

***

      Выйдя из караоке, Юнги повернулся и сдержанно произнёс, глядя прямо в глаза:       — Это был максимально идиотский поступок, молодец. Провожать не надо.       Его тон был таким холодным и не терпящим возражений, что Чимин на несколько секунд замер, наблюдая, как Юнги быстро уходит.       — Подожди…       — Исчезни, сделай милость, — бросил он хрипло. — Не трогай меня до понедельника.       — Дай мне хотя бы объяснить. — Чимин попытался ухватить Юнги за предплечье, но тот сразу же отдёрнул руку.       — Что объяснять? Ты уже всё сказал.       Юнги промчался мимо ресепшена и едва не пропустил проход, ведущий к лифтам, но вовремя спохватился, в последний момент повернув в нужную сторону. Его губы сжались в тонкую полоску, он часто и неглубоко дышал, стараясь избегать Чимина взглядом, когда тот встал перед ним, преграждая путь.       — Давай поговорим спокойно, потом поедешь.       Юнги нервно усмехнулся.       — А я не могу говорить спокойно, — возразил он всё так же сдержанно, вопреки словам, а затем добавил с каким-то придыханием, почти шёпотом: — Я не спокоен. Уйди с дороги, будь добр.       Юнги с преувеличенным усилием застучал пальцами по кнопке для вызова лифта, и Чимин неуверенно отступил, а затем сказал с горечью в голосе:       — Я тебе настолько противен? Неужели я такое дерьмо, не достойное разговора?       Повисла напряжённая пауза, и звук поднимающегося лифта, разбавляемый глухими басами и пьяными возгласами, что доносились из караоке-залов, показался оглушительным. Чимин уже пожалел, что сказал это — получилась какая-то нелепая манипуляция, самоуничижительная. Но именно так он ощущал себя, пока Юнги молча стоял, засунув руки в карманы, и не оборачивался, потому что не имел привычки реагировать на такие жалкие провокации.       — Видимо, это конец?.. — добавил Чимин еле слышно с какой-то полувопросительной интонацией.       — Да, это конец. Ты всё правильно понял.       Когда раздался сигнал, оповещающий о прибытии лифта, Чимин развернулся и пошёл обратно. Он совсем не ощущал себя пьяным, хотя уже выпил несколько коктейлей и соджу. В груди нарастало какое-то странное напряжение, комком собираясь в районе горла, но оно совсем не причиняло дискомфорта, потому что там, внутри, не было никакой чувствительности, только пустота, как в зубах с удалённым нервом. А может быть, это действовала временная анестезия, пока не пришло осознание происходящего.       Он даже не успел вернуться к ресепшену, как почувствовал хватку на плече и внезапно оказался, судя по всему, в туалете для персонала. Щёлкнул замок. Здесь было тесно, пришлось вжаться в раковину, пока Юнги спиной подпирал дверь.       — Ты хотел что-то сказать, говори, — потребовал он, как обычно сохраняя на своём лице флегматичное выражение. Раньше Чимин постоянно желал содрать эту маску. Иногда получалось.       — Ты ведь уже все решил. Есть ли в этом смысл?       — Давай, я слушаю.       Чимин тяжело вздохнул. Вся решимость что-то объяснять резко иссякла. Он понимал, что Юнги, несмотря на своё показное хладнокровие не готов ни слушать, ни слышать, и сам гораздо сильнее нуждается в том, чтобы выплеснуть всё то, что так упорно сдерживает.       Но сейчас Чимин слишком уязвим, слишком задет и совершенно безоружен. Он только что сбросил свои собственные маски перед друзьями и коллегами, открыл им чересчур много. Он совершенно не готов к продолжению исповеди, не вынесет удара и не выстоит против той волны, которую обрушит Юнги, если выпустит свой гнев.       — Что молчишь теперь?       — Потому что ты не в себе.       — А ты в себе, что ли?       — Хорошо, мы оба не в себе. Ты был прав, в этом разговоре нет смысла.       — Я-то как раз в себе, — уверенно возразил Юнги. — Я могу много чего испытывать, но, чёрт подери, почему-то у меня получается контролировать свои порывы! Почему-то я могу держать язык за зубами, когда надо! Почему-то я умею думать, прежде чем сказать!       «Потому что ты совсем другой», — подумал Чимин. Он и сам не раз приходил к выводу, что не обладает такой выдержкой и далеко не так хорош в том, чтобы скрывать свои истинные эмоции. На эти потуги влезть в шкуру актёра затрачивается столько внутренних ресурсов, что он уже загибается, иссыхает. Юнги в этом плане гораздо проще — ему и стараться не надо, он, кажется, родился со своей маской безразличия.       — Странно, полчаса назад ты был очень разговорчивым. Много чего рассказал. Что же ты про меня заодно не упомянул? Даже удивительно. Всех ведь касается то, с кем ты спишь, — продолжал Юнги в своём напряжённо-нейтральном саркастическом тоне. Его истинное состояние выдавали только взмокшие волосы на висках и заметно подёргивающаяся венка на шее. — Ах, да. Нужно было вывернуть всё своё нижнее бельё во имя Тэмина. А то вдруг он обидится и подумает, что ты его не уважаешь. Как ты там сказал? Из уважения к Тэмину заканчиваешь этот сюрреалистический спектакль? Что ж, тут ты прав, давно пора заканчивать.       — Я сказал правду, о которой все рано или поздно узнали бы, — прозвучало как-то бесцветно, неуверенно.       — Может, узнали бы, а может и нет! Но ты, видимо, решил ускорить процесс, чтоб наверняка. Чтобы эта новость быстрее дошла до Лиён. Из первых уст. Ты правда думаешь, что она не вспомнит все наши с тобой командировки, поездки, ночёвки, дни рождения, бары… — Юнги прервался на полуслове, принявшись растирать лоб пальцами.       — Перестань драматизировать, — попросил Чимин. — Да, пойдут какие-то разговоры, но с чего ты взял, что это затронет конкретно тебя? Откуда им знать, может, у меня вообще есть отношения. Твоё непорочное светлое имя здесь вообще ни при чём. Там были мои друзья, мой бывший, как я мог молчать?       И хотя Чимин пытался возражать, он уже не верил сам себе. Понимал, что поступил слишком необдуманно, импульсивно, определённо сделал глупость. Есть весомый повод предъявлять ему обвинения. Но кто же знал, что Тэмин возникнет так неожиданно и выбьет из колеи?       Юнги снова невесело улыбнулся, хотя его губы подрагивали.       — Ты не мог молчать? А я могу? Я могу молчать, когда Тэмин говорит, что спал с тобой и теперь ты должен ему роли? Я могу молчать, когда вы сосётесь у меня на глазах? Могу ли я молчать, когда Чонгук корчится, пародируя меня, высмеивая мою веру, и в это время все смеются, включая тебя? Особенно включая тебя! Почему же я, чёрт возьми, могу молчать, а ты — нет?! — Едва повысив голос, он тут же осёкся и свирепо уставился на Чимина.       Тот отвёл взгляд. Он ведь и не думал, что эта невинная шутка, совсем не нарочная, так сильно заденет. Чимин смеялся вместе со всеми над партией священника Фролло, талантливо исполненной Чонгуком. Но ведь он знал, как остро Юнги реагирует на всё, что связано с его верой. Что ж, со стороны это, вероятно, выглядело совершенно ужасно. Осознание ещё одной собственной оплошности жаром затопило грудь, шею, ударило по щекам.       — Извини, я не хотел… Прости. Я никогда не смеялся над твоей верой или над тобой, я смеялся над тем, что делает Чонгук… Над его игрой. — Слова даются через силу, с трудом. Ощущение, что связки в горле заржавели, и воздух выходит со скрипом.       В ответ Юнги лишь неопределённо хмыкнул, словно не верил в искренность его слов, и Чимин какое-то время молчал, смотря в никуда, а затем спросил:       — Ты хочешь расстаться?       Юнги не ответил.       — Ладно, я понял, — снова заговорил Чимин. — Только давай сделаем это по-человечески, а не в туалете. Мы же взрослые люди вроде как. Нужно готовиться к премьере… Поговорим завтра, обсудим всё… — он устало выдохнул.       Какой теперь смысл в том, чтобы оправдываться за действия Тэмина и объяснять, почему нельзя было его показательно оттолкнуть? Тот слишком непосредственный, откровенный, выросший в правильном окружении. Да и сейчас он находится в пузыре, снимаясь в фэшн-рекламе. Тэмин и раньше не понимал, зачем что-то скрывать, никогда не принял бы концепции тайных отношений, потому что не сталкивался в своей жизни с прямым давлением, отторжением, непринятием. Он не знал, что такое маленький провинциальный город, не служил в армии, у него не было строгого отца военного, его родители не были религиозны. Откажи ему Чимин в этом шуточном, игривом поцелуе — он сразу принялся бы выяснять, расспрашивать. Им с Юнги и правда оставалось только молчать, подчиниться ходу событий, сделать вид, что ничего особенного не случилось. Но вышло так, как вышло, своих слов назад не забрать. Чимин и не хотел бы забирать их.       Теперь он старался держать лицо изо всех сил, сжимал челюсть, часто моргал, поднимал взгляд к потолку. Странно, что он до сих пор не разрыдался, осознавая, какой некрасивый у них вышел конец. В конце концов, его бросают в туалете без нормального разговора, без желания просто понять.       — Завтра? — сухо переспросил Юнги. — Завтра суббота, — подчеркнул он, подразумевая, что на выходных всегда остаётся с семьей за редким исключением. Теперь исключения невозможны. — По-твоему, все вокруг слепые и глухие. Не делай вид, пожалуйста, что не понимаешь последствий. Ты всё прекрасно понимаешь. Что, если нас кто-то уже видел где-нибудь в ресторане, но не придал этому значения? И как это будет выглядеть после твоих откровений? Хочешь сказать, что не осознаёшь, сколько грязи может политься? Взять хотя бы мой день рождения, когда ты остался у меня ночевать…       — Ты мог не звать всех к себе домой, тогда никто бы не узнал, что я у тебя остался, — перебил Чимин.       — Ты меня вообще не слышишь, что ли?! Я же не об этом говорю!       — Да знаю я, о чём ты говоришь! Рано или поздно все бы и так узнали, кто я, ты ведь тоже понимаешь. Не могу же я вечно это скрывать! Я общаюсь с этими людьми каждый день! Я устал постоянно жить во вранье, это пиздец как тяжело, я не могу больше, правда…       — А я могу? У меня ты спросил, могу ли я? — спросил Юнги изменившимся голосом, обессиленно, горько. Выдержав паузу, он снова стал равнодушным: — Ну что ж, главное, чтобы Тэмин, — он особенно выделил его имя, — был в порядке. Ради Тэмина можно подставить меня, нас, мою семью, всех сразу!       Чимин резко выпустил воздух, словно получил резкий удар под дых. Раскрыв рот, он некоторое время осмысливал услышанное в попытке устоять на ногах. Он ещё сильнее привалился к раковине, чувствуя, как её ледяной край вжимается в поясницу.       — Выходит, я предатель, который тебя подставил?       Он смотрел на Юнги, пытаясь разглядеть что-то в его лице, но не мог считать ни единой эмоции.       — Серьёзно? — продолжал Чимин, — Ты решил обвинить во всём только меня? Как интересно получается… — Он нахмурился, складывая руки на груди. — Я тебя во всё втянул, принудил со мной спать, встречаться, а теперь закончил всё тоже я. Ты, видимо, просто в сторонке стоишь, пока я тут самоудовлетворяюсь.       — Я не говорил такого. Это моя вина тоже. Просто мне почему-то хватает терпения быть осторожным.       — Да нет, не складывается, Юнги. Всё-таки выходит, что виноват один я. Что ж, если ты хочешь расстаться на такой ноте, то… Я даже не знаю. Зачем вообще мы всё это начинали? Ради чего? — Он раскинул руки в стороны, а затем трясущимися пальцами откинул чёлку со лба. Голос дрожал, пришлось прокашляться и нервно сглотнуть. — Просто чтобы я помог тебе принять влечение к мужчинам? Больше я никакой роли в твоей жизни не играю? Можно просто так взять и сказать, что я всё испортил, и бросить меня в туалете?       Теперь уже Чимин остро почувствовал, что находится на грани и едва сдерживается, чтобы не разбить локтём зеркало, висящее позади, не наброситься на Юнги, не схватить его за грудь и не начать трясти.       — Я этого не говорил.       — Ты только что обвинил меня в предательстве, Юнги!       — Я не это сказал, не надо утрировать. — Теперь его натужно спокойные интонации по-настоящему приводили Чимина в бешенство. — Я имел в виду, что ты ставишь Тэмина выше меня, выше нас.       — Так может дело в Тэмине? Тогда просто признай, что ты ревнуешь, зачем выставлять меня ублюдком? — Он сделал последнюю попытку заставить Юнги отказаться от своих абсурдных слов.       — Какая ревность, Чимин?! Что ты несёшь? Я женат! И я предупреждал тебя, что это не изменится! Ты сам согласился на это, а теперь то и дело пытаешься заставить меня ревновать! Сначала Намджун, теперь Тэмин. Дальше что, потрахаешься с кем-то из них у меня на глазах, просто чтобы указать мне на моё место?! Я и так его знаю! Я изначально не должен был допускать этих отношений, это всё огромная ошибка, фатальная. И это даже хорошо, что мы вынуждены прекратить, потому что… Я не могу быть тем, кто тебе нужен. Моя вина, что я позволил этому случиться. Прости. Моя ошибка.

***

      — Никто не против, если я здесь покурю, пока Хосока нет?       Наевшись горячих и мягких панкейков, Аёнг потянулась за сигаретами.       — Окей, — согласился Чимин и снова разлил тесто на сковороду, чтобы сделать вторую порцию. Чонгук тоже не стал возражать против запаха табака. — Куда, кстати, он делся? Говорил что-нибудь?       Снаружи уже во всю шёл ливень, а на балконе никакого навеса не было — давно собирались сделать, чтобы можно было курить в любое время, но руки так и не дошли. Взяв с подоконника симпатичную фарфоровую пепельницу, расписанную птицами и цветами, Аёнг вернулась за стол.       — Я, конечно, больше люблю хоттоки, но эта твоя американщина тоже ничего бывает, — сказала она.       — Зато они без масла, — ответил Чимин.       — Это очень вкусно, — добавил Чонгук. — Спасибо, Чимин-щи.       — Не за что.       — Когда я вернулась обратно в караоке, его уже не было, — продолжила Аёнг после того, как закурила. — И в сети нет со вчерашнего вечера. Может, ушёл с какой-нибудь девчонкой из подтанцовки? Чонгук-и, ты не видел?       — Не-а, не видел.       На кухне смешались запахи ментоловых сигарет, свежей выпечки, кофе и дождя. Чимин плотно закрыл дверь, ведущую в гостиную, чтобы дым не распространился по всей квартире, а вот дверь на балкон приоткрыли, подперев стулом, чтобы случайный порыв ветра не занёс влагу внутрь. Чонгук показывал видео со вчерашнего вечера, и они с Аёнг, не унимаясь, хихикали.       Наконец, собравшись с силами, Чимин ответил Намджуну.

Jimin

Я в порядке, а ты? Как спина, ходить можешь?

      Подумав, он отправил следом фотографию панкейков, которые только что выложил на большую тарелку с узором из бледно-зелёных листьев на кайме — они с Аёнг слишком любили винтажную керамику с барахолок.

Jimin

Кормлю вот Плаксу и его новую подружку

      В ту же секунду Аёнг громко захохотала, заставив обернуться. Она сидела в растянутой чёрной футболке, тоже отобранной у Хосока, та доходила ей почти до колен, волосы были небрежно собраны в пучок, но Чонгук смотрел на неё с широко раскрытыми глазами, словно она только что сошла с подиума.       — Жаль только, что не засняли твою пародию на пресвятого Мина, — сказала она Чонгуку. — Это было шикарно. Кстати, у меня есть приставка. Я уже давно не доставала, хочешь, докурю и поиграем?       Чимин нервно повёл плечами. Воздуха стало не хватать — дождь принёс с собой духоту и повышенную влажность, и теперь это стало слишком ощутимо. Может быть, дело усугублял жар от газовой конфорки. На какое-то время Чимин застыл, глотая ртом воздух, а затем со скрежетом подвинул стул и пошире открыл дверь на балкон. Это не помогло, а вот панкейки чуть подгорели, пока он замешкался. Табачный запах с лёгкой примесью гари стал раздражать слизистую, снова затошнило, как утром после пробуждения.       — Серьёзно? А во что ты любишь играть?       — Во всё. Я ещё не прошла Resident Evil Village. Можем как раз попробовать.       — Не слышал про такую.       Их голоса стали приглушёнными, словно доносились из другой комнаты. Всё казалось каким-то далёким, тусклым. Неудавшуюся партию Чимин выбросил в мусорное ведро. Те двое, кажется, даже не заметили. Аёнг рассказывала что-то про румынскую деревню, мистику и вампиров, но эта история едва долетала до сознания. Конфорка продолжала гореть, раскаляя пустую сковороду, а Чимин всё никак не мог взять себя в руки.       Из оцепенения вывела неожиданно распахнувшаяся дверь — на кухню зашёл Хосок, из-за чего образовался сквозняк, мгновенно сдувший бумажные салфетки с обеденного стола.       — А я всё думаю, чем так воняет…       Его тёмно-каштановые вьющиеся волосы торчали во все стороны, лицо было слегка опухшим, словно спросонья. Домашняя одежда говорила о том, что вернулся он уже давно. Нахмуренный и недовольный, Хосок потянулся к фильтру с водой, который всегда стоял на небольшой барной стойке из светлого дерева, и отпил прямо так.       — Ты когда пришел? — Аёнг тут же потушила сигарету, дёрнувшись, словно её застали за страшным преступлением. Впрочем, в глазах Хосока так оно и было — он ненавидел, когда в доме пахло сигаретами.       — Доброе утро, Хосок-щи, — с беззаботным весельем поздоровался Чонгук со своим хореографом. Тот, обычно строгий со всеми актёрами и танцорами, только с начинающим Чонгуком был более ласков. Плакса всё запоминал на лету и выполнял безукоризненно.       — Доброе. — Хосок мрачно глянул на него, поставив фильтр на место, а затем медленно перевёл взгляд чуть ниже, на футболку с Риком и Морти. — Вчера ночью, — хрипло ответил он.       — Ты что, был дома всё это время? — севшим голосом спросила Аёнг.       Чимин зачерпнул последнюю порцию теста и распределил его по сковороде.       — Садись, я панкейки сделал. Кофе будешь?       — Нет, спасибо.       Хосок на несколько секунд застыл, словно размышлял о чём-то, а затем невозмутимо взял пепельницу со стола и, толкнув дверь ногой, вышел из кухни.       — Ты куда?! — очнулась Аёнг. — Верни на место!       Ответа не последовало, и она подорвалась со стула, бросившись вслед за ним.       — Хосок, блин! Это моя любимая пепельница! Это китайский фарфор!       Вскоре раздался оглушительный хлопок — закрылась входная дверь, отчего Чонгук слегка вздрогнул. Чимин выключил плиту.       — Оставим пока сквозняк? Пусть проветрится.       — Мгм…       Чонгук вызвался мыть посуду, и пока был занят делом, его чёрные глаза оставались комично округлёнными. Непонятно, кто испытывал больше неловкости — Чонгук, заставший непонятную и нелепую сцену, или Чимин за своих соседей.       Прошло пять минут, затем десять, пятнадцать, а те двое никак не возвращались, хотя снаружи всё ещё хлестал ливень. Пришлось открыть все оставшиеся окна и двери, чтобы запах сигарет окончательно выветрился. На улице впервые за долгое время разыгрался ветер и принялся разгуливать по дому, вскидывая шторы и перелистывая журналы. Чонгук залипал в телефоне, и Чимин тоже решил проверить сообщения. Kim Namjoon за что же ты так со мной? Kim Namjoon надо было остаться на завтрак… чимин… Kim Namjoon придется заказывать панкейки или хоттоки

Jimin

Если еще не заказал, то пиши адрес, я привезу

Kim Namjoon серьезно?       В прихожей снова раздался шум. Аёнг вернулась одна, без Хосока и без пепельницы, промокшая до нитки.       — Что у вас там? — спросил Чимин, выглядывая из кухни.       Сбросив тапочки, Аёнг прошлёпала в сторону душа, оставляя влажные следы.       — Он её разбил, — ответила она безэмоционально и прикрыла за собой дверь.       Через несколько минут она, высунув голову, попросила Чонгука принести полотенце, после чего они закрылись в ванной вместе. Что ж, у Чимина был неплохой предлог уйти из дома и никому не мешать. Он на всякий случай попробовал набрать Хосока, переживая о том, куда тот ушёл в такой ливень, но его телефон оказался отключен.       Намджун настоял на том, что вызовет такси, а потом сам отвезёт Чимина домой. Домашняя выпечка, приготовленная собственноручно — лучший способ хоть как-то сгладить впечатления после вчерашнего. В конце концов, им, возможно, ещё предстоит вместе поработать, поэтому не хочется в глазах Намджуна оставаться рыдающим геем после неудачного каминг-аута, слабым и пьяным, перебравшим, придурковатым.       Упаковывая панкейки в контейнер и укутывая их полотенцами, Чимин думал о своём письме. Восемь лет назад он хотел, чтобы его откровения прочитали, а теперь вспоминал их с ужасом и стыдом. Ориентация была последней ниточкой, потянув за которую, Намджун сразу мог бы всё понять, если бы читал. К счастью он, уже видевший татуировку с фазами луны, ни о чём не догадался, и теперь можно было благополучно забыть о том, что когда-то Чимин рассказывал о себе на бумаге всякую грязь. Прошлое осталось в прошлом.       Он на всякий случай взял с собой обезболивающие и рассасывающие мази, если вдруг Намджун не позаботился об этом. Тот однажды передал целый пакет с хорошими заживляющими средствами от ожогов. Вот такая минимальная ответная благодарность, хотя это — совершенный пустяк по сравнению с тем, какую огромную поддержку оказал Намджун. Если отвлечься от самобичевания по поводу вчерашнего, перестать прокручивать в голове всё, что они с Юнги наговорили друг другу, не думать о своём глупом поведении во время захода по барам, то можно увидеть другую картину, абсолютно неожиданную.       Намджун пошёл его искать. Он каким-то образом догадался, что Чимин может уйти на набережную. Обнимал, сидя на траве, и даже грозился разбить Юнги лицо, окажись тот гомофобом (смешно). Говорил, что ему нравится мюзикл, театр и работа с Чимином. Наотрез отказался оставлять одного. Проводил домой и даже поднялся на этаж, хотя сам уже еле держался на ногах. Да и сегодня он как обычно шутил, спрашивал о самочувствии, просил выкинуть пиджак и не париться. Словом, от него исходило так много тепла, что Чимин собирался поехать к нему не только из чувства долга или стыда, но и потому что… просто хотел. Собрался он довольно быстро, оделся по-простому в голубые джинсы и белую футболку, ожог замазывать не стал.