Анклет

      Бар был набит битком, и только благодаря знакомому официанту удалось протиснуться за самый дальний столик в углу. Юнги с волнением оглядел отрешённого, уставшего Чимина, прижимающего к себе шоппер, и сразу же занял место рядом: придётся за ним, как всегда, присматривать весь вечер. Намджун сел напротив, заказал несколько шотов и виски, а затем обратился к Чимину:       — Тебе соджу?       — Мохито. Безалкогольный, — ответил тот, и Юнги ощутимо полегчало.       Намджун приподнял брови, но промолчал и взял ещё закусок. Никто, кроме него, сегодня не собирался много пить. Юнги надеялся, что они не задержатся надолго. Неделя слишком вымотала, хотелось вернуться домой в сознании и нормально провести время с Чимином, поэтому он планировал лишь делать вид, что пьёт. Хотя с Намджуном это может не сработать: у него всё обязательно с размахом, он настойчивый и наверняка заболтает, заставит выпить все эти шоты до последней капли, да и не только их.       Обычно Юнги с математической точностью рассчитывал свою меру, чему вынужденно пришлось научиться в браке. Он знал, сколько нужно выпить, чтобы в достаточной степени расслабиться и отключить мозг, но в то же время не переборщить, избежав проблем с эрекцией. А вот Чимин… своей меры не знал. Если начнёт пить — всё, до свидания. Принесли напитки, и Намджун кинул свой выразительный взгляд на безалкогольный мохито.       Чимин вспыхнул:       — Да хватит на меня так осуждающе смотреть! Ты в прошлый раз заказывал безалкогольное пиво!       — Не сравнивай. Я был за рулём, и мы не отмечали никаких важных событий!       Чимин на это коротко хихикнул, а Юнги нахмурился. Интересно, что за прошлый раз такой? С переводами они вроде как работали в библиотеке, а про бары Чимин как-то не упоминал. Нужно будет спросить потом.       — У нас завтра есть ещё дела в театре, — соврал Юнги, чтобы хоть как-то снизить пыл Намджуна, — так что…       — Вы вообще отдыхаете? Даже у меня бывают выходные.       Юнги невозмутимо пожал плечами.       — Премьера на носу.       Намджун понимающе кивнул и встал, громыхнув стулом. У него была особая страсть к тостам, он любил говорить много, высокопарно, не изменял себе и на этот раз.       — Театр — одна из последних вещей, которые интересовали меня в этой жизни. Сложное искусство, совершенно особый язык, но в то же время универсальный. То, что я внезапно оказался к этому причастным — невероятно странное событие. Но знаете, я не пожалел… — Он долго говорил о том, что последнее время чувствует себя лучше, как театр привнёс в его жизнь что-то новое и правильное, вдохновил и прочее. — И да, Чимин. Спасибо за то, что ты в достаточной степени… своеобразный, чтобы читать чужие дневники. Но, — он выставил одну ладонь в защитном жесте, — это без претензии. Мне эта своеобразность нравится.       — Это я-то своеобразный? — Чимин вскинул одну бровь. — Ты полчаса назад остановился посреди дороги, чтобы ощупать мою ногу на наличие волос.       Намджун засмеялся.       — Ладно, один-один. В общем, за нас всех!       Он почти не изменился. Всегда был таким — простым, без пафоса, слегка чудаковатым, как и его брат. Так что в университете они с Юнги довольно быстро притянулись друг к другу, когда поняли, что отличаются от своих сокурсников. На их специальность было трудно попасть, там учились преимущественно дети богатых родителей, наследники семейного бизнеса, которым не с руки было дружить с представителями самого среднего класса. Да и не вышло бы: разные тусовки, разные интересы и цели в жизни. Единственное, что их более менее объединяло с одногруппниками — баскетбол, после которого одни уезжали отдыхать в элитные клубы, а другие, Намджун и Юнги, шли в ближайшую забегаловку или сразу заваливались домой к Кимам. Двери их крошечной квартирки были открыты для всех желающих. Юнги проводил там слишком много времени, и в какой-то момент они, можно сказать, жили втроём.       Теперь, кажется, Намджун точно так же непринуждённо сошёлся с Чимином и без конца отпускал шутки, понятные лишь им двоим. Из их диалогов легко было понять, что они не только ходили вместе в бар, но и ездили в Кёнсан, гуляли там, да и в целом — весьма много общаются.       Внутри свербило от того, что Чимин ничего не рассказывал об этом. Может, просто не успел? Во время отпуска у них не было возможности толком поговорить, он даже умолчал про ожоги — якобы не хотел заставлять переживать. Но Юнги хотел бы знать, хотел бы переживать. И хотя сам он тоже не посвящал Чимина в свои семейные проблемы, его неизбежно настигало чувство, что они отдаляются с каждым днем всё больше, ведь когда-то Чимин делился любой мелочью.       За весь вечер Юнги, обычно молчаливый и сдержанный, всё же попытался вставить несколько слов, даже тост выдал, хоть и краткий, но каждый раз любая тема сводилась к тому, что Намджун снова и снова говорил о Чимине. Как выяснилось, он посмотрел запись с его дебютного мюзикла, в котором тот спел одну из партий.       — Юнги, поясни как продюсер, почему ты не заставишь его петь?       — Он хороший режиссёр, пусть занимается тем, чем хочет. — Юнги сидел вплотную к Чимину и, пользуясь этим, незаметно положил ладонь на его бедро. В ответ он слегка погладил пальцы, и на губах Юнги скользнула улыбка. — Артистом всегда стать успеет. Он выглядит моложе своих лет, запас у него ещё есть, к тому же театр — не киноэкран. Здесь возраст не принципиален. Будет желание — и в пятьдесят сыграет Ромео.       Артисты всегда выявляются по одной важнейшей черте — они должны притягивать взгляд, даже если просто молча сидят, ничего не делают, смотрят в потолок. Вот и сейчас, когда они праздновали официальное вступление Намджуна в ряды авторов, главным героем вечера явно был не он. Артист должен обладать чем-то гипнотическим, необъяснимым, и Чимин определённо обладал этим. Но если он не хотел раскрывать в полной мере свой талант по какой-то причине — Юнги не смел настаивать.       Да у него и не получилось бы. Характер режиссёра совершенно неуправляемый, совладать с ним невозможно, поэтому когда Чимин всё же захотел выпить, Юнги осталось лишь закатить глаза и проследить, чтобы перед этим он съел хотя бы салат с креветками. После не самого удачного отпуска с попаданием в больницу его щёки почти пропали, брюки сидели слишком свободно, а за неделю бешеной работы он ещё больше иссох, вымотался, но взгляд пока что оставался искрящимся и ярким. Всё ещё красивый.       На Чимина Намджун смотрел с неприкрытым восторгом, как и многие. Он легко увлекался людьми и с такой же лёгкостью забывал о них, отпускал, будучи, как и его брат, таким же простодушным и неразборчивым, стараясь до последнего видеть во всех только хорошее. Но надо сказать, что в дружбе он отдавал себя целиком, без остатка.

***

Сеул, 8 лет назад.

      На улице стояла нещадная жара. Намджун сдвинул плотные шторы, чтобы безжалостное солнце не попадало в комнату, и скрепил их булавкой, не оставив даже маленькой щёлочки. Кондиционера у них в квартире не было, а вентилятор не помогал, поэтому они с Юнги улеглись на кровать и обложились холодными пивными банками. Духота сморила слабостью. На ноутбуке непрерывно шёл детективный сериал, и за день они успели уже прикончить целый сезон. Тэхён пропадал где-то, так что дома было тихо и спокойно.       В то лето Юнги не ездил в Тэгу: он поссорился с отцом, поэтому остался в общежитии, но фактически проводил всё свободное от подработок время у Кимов. Те были не против, наоборот, Намджун сам пробыл у родителей всего неделю, чтобы подольше потусоваться с другом — в Сеуле всё-таки веселее. Юнги не планировал возвращаться домой. Слава Богу, его никто и не тянул. Мать иногда ненавязчиво спрашивала, мол, приедешь ли, но не настаивала.       С заходом солнца стало чуть полегче, и у Намджуна резко появилась энергия. Он порывался сходить то в бар, то на баскетбольную площадку, то на очередной импровизационный концерт Тэхёна, но Юнги категорически отказывался вставать с кровати. Его и так всё устраивало. Наконец, Намджун сдался.       — Давай тогда покурим? — предложил он.       Уже в который раз Намджун пытался уговорить Юнги на травку, заведомо перелопатив не меньше сотни научных исследований о безвредности марихуаны. Он ссылался на какие-то статьи, убеждал, что она не вызывает физической зависимости и что даже алкоголь гораздо больше вреда наносит организму.       — Я же не опиаты тебе предлагаю, а так, лёгкий психоделик. Уж точно не хуже твоего виски и сигарет, даже лучше.       Но Юнги было плевать на науку. Он оставался непреклонным и говорил, что баловство травкой — первая ступень к более тяжёлым наркотикам, и в этом заключается основная опасность. Но в тот день он почему-то уступил. Каким образом Намджуну удалось его уломать — неизвестно. Может быть, невыносимый друг с шилом в одном месте чересчур достал, и Юнги согласился от безысходности, но уже скоро он, как заядлый курильщик, сам скручивал косяк — у Намджуна с его руками из задницы никак не получалось сделать это нормально.       Накрыло их по-разному. Намджун уже минут через пятнадцать глупо смеялся, его глаза покраснели, он нёс какую-то чепуху, но смог при этом позвонить в доставку, чтобы заказать китайской лапши: «Скоро на хавчик пробьёт», — пояснил он. Юнги, в свою очередь, никак не мог откашляться и, казалось, ничего особенного не почувствовал. Но вдруг время замедлилось вместе с течением мыслей, каждую из которых можно было взять и по отдельности рассмотреть. Он будто попал в буллет-тайм как в «Матрице», когда быстро движущиеся объекты застывают в пространстве. Все собственные недостатки сразу стали такими чёткими и явными, как под микроскопом, но они не пугали и не шокировали, наоборот — хотелось разглядывать каждый.       Когда Намджун заметил, что Юнги слишком сильно ушёл в себя, то спросил:       — Ну ты как?       Юнги усмехнулся.       — Да нормально. Как-то слишком много мыслей.       — Расскажи.       И Юнги принялся рассказывать. Кажется, он никогда ещё не произносил столько слов за раз. Говорил о своей семье, братьях и сёстрах, с которыми не общается, воскресных походах в церковь. Отец у него военный, так что всё детство прошло в строгости, и запоздалый подростковый бунт Юнги пришёлся уже на университетские годы. Из-за внутреннего противостояния с отцом он начал забивать на учёбу, каждый месяц красил волосы в разные цвета и проколол уши. Для кого-то, может, это всё мелочи, глупости, но Юнги требовалось набраться храбрости на каждое такое действие.       Последний раз, перед тем, как приехать домой, Юнги вернул волосам чёрный цвет и вытащил серьги. Бунт бунтом, но так открыто отца лучше не провоцировать. Тем не менее тот всё равно заметил по несколько проколов в ушах: «Это ещё что за педерастия? Ты что, содомит?». Он отвесил настолько сильную затрещину, что худощавый и невысокий Юнги отлетел к стене, ударившись затылком. И хотя отец из дома не выгонял, Юнги твёрдо решил, что больше там не появится, пусть даже он не содомит и не педераст, а всего лишь проколол уши. Никакого греха в этом нет.       Разговор плавно перетёк к обсуждению Бога и религии. Намджун, будучи убеждённым атеистом, уважал мировоззрение Юнги и никогда не высмеивал его веру. Наоборот, ему было искренне интересно послушать о том, что это даёт в жизни. К сожалению, их проникновенная беседа прервалась телефонным звонком. Намджун делал вид, что не слышит своего дурацкого рингтона с треком «Superman» Эминема, пока телефон всё звонил и звонил, действуя на нервы.       — Да ответь ты ей уже.       — Не хочу, — расслабленно выдохнул Намджун.       Это была одна из девчонок, с которой он спал последнее время, но до отношений у них так и не дошло. Намджун вообще ни с кем не заводил отношений, как, собственно, и Юнги. Но у последнего даже претенденток не было, а Намджун просто спал со всеми подряд.       — Ты не будешь предлагать ей встречаться?       — Нет.       — Чего так?       — Да потому что… — Он вытянул ноги и закинул руки за голову. — Не знаю, Юнги. Встречаться с Джихо? Ну вот я с первого раза не взял трубку, а она продолжает названивать. Мы ещё не встречаемся, а меня уже трясёт от ее навязчивости. Каждый день: как дела, как прошёл день, чем занимаешься, ясно, понятно, блять. Как будто робот, но только с одним-единственным прописанным алгоритмом. Спрашивает даже: «Что кушал?», — передразнил он тонким голосом. — Блять? Мне неинтересно обсуждать такую хуйню. Какое кому дело до того, что я ел? Вот тебе очень интересно, что я ел на завтрак?       В ответ Юнги молча усмехнулся. Пожалуй, ему тоже быстро наскучило бы подобное.       — Вот если бы мне с ней было интереснее проводить время, чем, например, с тобой, — продолжал Намджун, — именно просто так, без секса, весь день валяться, разговаривать, то я бы стал с ней встречаться. Но мне неинтересно, я через пять минут хочу сбежать. С ней вообще не о чем поговорить.       — Так ты сам выбираешь тех, с кем не о чем поговорить, чтобы тупо потрахаться. Найди ту, с которой будет интересно общаться.       — Ну… это тяжело. Всё время что-то идёт не так. Поначалу, кажется, всё нормально, но потом выясняется, что она либо слишком занудная, либо другая крайность — отбитая на всю голову. Как Чан Ми, помнишь?       Было трудно забыть ту особу с короткой выбеленной чёлкой и татуировкой змеи во всю правую половину тела, от колена до груди. Она играла на бас-гитаре, рисовала огромные стрелки на глазах, громко смеялась, пила как не в себя и материлась похлеще, чем охранник из общежития. Что Намджун в ней нашёл — оставалось загадкой, но они первое время пытались встречаться. Что-то пошло не так, когда она внезапно появилась на тусовке у Кимов после того, как пропала на несколько дней. Намджун сидел на диване с какой-то девушкой, просто разговаривал с ней, даже не флиртовал (удивительно). Чан Ми молча подошла сзади и при всех вылила ему на голову пиво.       — Это было ужасно, — сказал Юнги.       — Не то слово. Но почему мы опять обсуждаем мои похождения? Ты вообще никем не интересуешься, либо мне ничего не рассказываешь. Давай, колись. У тебя хотя бы есть какой-то типаж?       — Да нет… Не знаю… Мне всё равно на внешность.       — Может, хотя бы в плане характера?       — Хм… В меру общительная, наверное, с чувством юмора.       Юнги надолго замолк, задумавшись о том, какие всё-таки девушки ему нравятся и даже не заметил, сколько прошло времени. Уже привезли еду, и они довольно стонали, поедая лапшу с поджаренными до золотистой корочки овощами и щедро политую всякими соусами. Китайская еда ещё никогда не была такой вкусной. Намджун комментировал каждый кусочек шиитаке и хрустящих баклажанов, разбавлял всё своими шутками, которые казались до умопомрачения смешными.       — Хорошо, если она будет похожей на тебя, но только не такой настырной, — ни с того ни с сего сказал Юнги, глядя на Намджуна, пытающегося безуспешно оттереть соевый соус со своей футболки.       — Кто? — переспросил он, сощурив и без того узкие от марихуаны глаза.       — Моя будущая жена.       Намджун хохотнул.       — У неё должны быть такие же ямочки на щеках? Или, может, пухлые губы? — Он вытянул губы трубочкой. — Или спортивное тело? А может… большой и красивый хуй?       Они зашлись в новом приступе смеха.       — Характером, придурок, — сдавленно проговорил Юнги, продолжая посмеиваться. Когда они немного успокоились, он добавил: — Ты умный, но не нудный, э… процентов шестьдесят времени. Весёлый. И… добрый. Только слишком настырный, да. Заебал меня уже, — заключил он с усмешкой.       В семье Юнги не принято было говорить о своих чувствах, поэтому он не умел делать комплименты, не знал, как показать, что ценит их дружбу. Но сейчас, когда он смотрел на Намджуна, то не мог перестать думать о том, что им и без всякой травки было хорошо вдвоём, они всегда находили, что обсудить. Он ведь и правда отличный друг, который всегда выручит, выслушает и с пониманием отнесётся к чужому мнению. Они с Тэхёном часто настаивали, чтобы Юнги у них оставался почаще, подольше, делились едой и пивом, в конце концов.       — Ого… Надо почаще тебя накуривать. Это первый раз, когда я слышу от тебя что-то хорошее. — Теперь Намджун повернулся на бок, опершись на локоть, и завис прямо над его лицом. — Я тоже тебя люблю. Пососёмся?       Несколько бесконечно долгих секунд Намджун выглядел серьёзным, а у Юнги всё постепенно расплывалось перед глазами.       — Чего, блять? — хрипло спросил он.       Намджун резко откинулся назад и закрыл лицо руками.       — Сука… — высоким голосом пропищал он. — Ты бы видел своё табло. Я щас откинусь…. — Он никак не мог перестать хохотать.       — Еблан, — ответил Юнги с коротким смешком и ударил его кулаком в плечо.       Они включили музыку, которая теперь иначе ложилась на обострённое восприятие, и лениво переговаривались. Кажется, Юнги никогда не чувствовал себя настолько безмятежно. Он словно раскачивался на волнах посреди спокойного океана, лёжа на мягком матрасе, в пальцах ног ощущалось приятное покалывание, мысли текли медленно, плавно. Теперь они с Намджуном синхронизировались — тот тоже успокоился и поймал дзен, с закрытыми глазами прислушиваясь к глубоким битам. Ко всему прочему он внезапно стал чересчур тактильным: сначала попытался улечься головой на живот Юнги, а когда тот его спихнул, то просто обнял руками и ногами, прижавшись сбоку.       В конце концов, Юнги сдался. Он уже сам поудобнее прилёг на плечо друга и оказался стиснутым в крепких объятиях.       — Круто, да? — спросил Намджун и осторожно прошёлся рукой вдоль спины. Его ладонь ощущалась адски горячей даже через футболку. — Марихуана пробуждает тактильность. Секс под ней вообще крышесносный, рекомендую.       Юнги лишь сдавленно хмыкнул. Он до сих пор был девственником в свои двадцать три, о чём Намджун даже не подозревал.       А вот дальше — провал. Теперь уже не вспомнить, как случилось так, что в какой-то момент Юнги ощутил на своих губах губы Намджуна. О чём они перед этим говорили? Или молчали? Что к этому привело? В памяти осталось только то, как Намджун целовал — неглубоко, без языка, тихо посмеиваясь в приоткрытый рот и невесомо касаясь поясницы.       У Юнги это был, конечно, не первый поцелуй. Он целовался с девушками и не раз, но подобного ещё никогда не испытывал. Легко было объяснить свои ощущения эффектом от травы: он буквально плавился, растекался медленно и тягуче, как мёд на солнце. Ему казалось, что он вот-вот отъедет, потеряет сознание и уже никогда в него не вернётся. Но в глубине души Юнги знал, а марихуана эту правду лишь вытолкнула на поверхность: дело вовсе не в психоделиках.       — Как ощущения? — спросил Намджун, когда прервался.       Юнги не смог выдавить ни слова. Пошатываясь, он встал с кровати и на трясущихся ногах кое-как дошёл до кухни. Он слышал свое гулко бьющееся сердце и чувствовал невыносимую жажду. Пиво, которым обычно был заполнен весь холодильник, уже закончилось, поэтому Юнги склонился над раковиной и начал пить воду прямо из-под крана, набирая её в ладони. Он все никак не мог напиться, намочив и свою майку, и чёлку цвета красной ржавчины. Затем он сел где-то в углу и смотрел на пол, по которому, казалось, пошла лёгкая рябь.       Юнги знал. Прекрасно помнил, как постоянно смущался и засматривался на парней после тренировок по баскетболу, как избегал того, чтобы вместе с кем-то принимать душ. Он помнил, как его простреливало возбуждением, когда он видел чей-то вспотевший голый торс или тёмную дорожку волос от пупка, спускающуюся к кромке шорт. Как в начальной школе завидовал девочкам, потому что они вырастут и выйдут замуж за мужчин. Теперь все эти воспоминания, которые ранее заметались под ковёр, оказались перед ним как на ладони. «Содомит», — раздался в голове свирепый тон отца.       Юнги знал, но упорно игнорировал тот факт, что его привлекают парни. Всегда привлекали. Сколько раз он исповедовался своему духовнику, о чём только ни рассказывал, но никогда не озвучивал самые тёмные, самые отвратительные фантазии. Казалось, если он произнесёт это вслух, то обратной дороги уже не будет. Останется лишь одно направление — прямиком в ад.       Он боялся вернуться в комнату, боялся Намджуна, боялся самого себя и того, что Бог сейчас читает его мысли. Только когда действие травы уже окончательно отпустило, и он всё же решился отворить дверь в комнату Намджуна, то увидел, что тот уже умиротворённо спит. Для него, пожалуй, не было ничего особенного в том, чтобы по накурке поцеловаться с лучшим другом — невинное баловство. Непонятно даже, было ли ему приятно или нет. Потом он то ли не помнил, то ли не придавал значения тому, что делал под травой. А Юнги вот забыть уже не мог. Не получалось у него списать всё на марихуану. Он всё помнил, он себя контролировал, осознавал даже лучше, чем в трезвом уме.       Спустя примерно месяц своих душевных метаний Юнги не выдержал и пошёл в церковь. Он выбрал небольшой католический приход где-то на окраине Сеула, куда ещё ни разу не заходил. В исповедальной было темно и душно, Юнги никак не мог решиться. Он долго молчал, беззвучно плакал, и священник терпеливо ждал. Наконец, кое-как Юнги выдавил из себя то, что терзало его на самом деле уже далеко не месяц, а почти всю сознательную жизнь.       — В послании к Коринфянам говорится, что мужеложники не унаследуют Царства Божьего, — звучал за перегородкой спокойный, сочувственный тон. — Главное, ты понимаешь, что мужеложество — грех. Кто-то может оказаться больше подвержен дурным мыслям, кто-то меньше, но даже если ты предрасположен к этому греху, это тебя не оправдает, поэтому не поддавайся. Таково твоё бремя — бороться со своими страстями, у каждого своё бремя. Бог увидит твоё стремление освободиться. Ты женат, сын мой?       — Нет.       — Женись. Сочетайся священными узами брака и продолжай бороться с греховными мыслями. Читай Божье Слово, познавай истину, и через истину к тебе придёт освобождение и исцеление. Проси Господа о помощи, и он не откажет.       Каждый день Юнги просил. Он искренне верил в своё освобождение, поэтому когда встретил Лиён, которая тоже оказалась католичкой и явно ему симпатизировала, то увидел в этом знак судьбы. Сам Бог послал жену, и всё сложилось само собой. Юнги помирился с отцом, и хотя тот говорил, что все актрисы — вертихвостки, брак он всё же одобрил, пусть и нехотя. Юнги надеялся, что этот союз окончательно избавит его от дурных наклонностей.       И ведь получилось. Брак вышел на редкость удачным, у них с Лиён царило полное взаимопонимание и любовь. С тех пор он почти каждый год набивал на своём теле католические символы как напоминание, что он на верном пути. На предплечье с внутренней стороны — непорочное сердце Девы Марии, пронзённое мечом и увитое лилиями, на груди — херувимы, на другом предплечье — крест святого Петра, а чуть выше — «Я дам вам покой» (Мф 11:28). Последняя цитата была выбита на плече незадолго до того, как Юнги встретил Чимина: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1-е Кор. 10:13).

***

      Опьянев даже совсем слегка, Намджун начинал болтать без умолку, поэтому Юнги пришлось его перебить, чтобы спросить, не встречается ли он сейчас с кем-нибудь.       — Пока нет. Но Чимин сказал, что меня окрутит стервозная женщина.       Юнги усмехнулся. Забавно, что любой человек из их старой компании сейчас, пожалуй, сильно удивился бы тому, что нелюдимый Юнги уже как несколько лет женат на красивой актрисе и обзавёлся детьми, а Намджун с его успехом у девушек до сих пор один. Ну а Чимин в чём-то прав: Намджуна и правда всегда привлекали холодные и несколько стервозные девушки.       — Он понимает в таких вещах.       — Я не против, — с расслабленной улыбкой сказал Намджун. — Мне кажется, слегка стервозные всем нравятся. Ну, умеренно. Всего должно быть в меру, конечно.       — Мне больше нравятся милые, — возразил Юнги.       — Ну, да. Лиён уж точно не стерва. А тебе, Чимин? Какие девушки нравятся — стервозные или милые?       Чимин на секунду задумался.       — Умные.       — Красиво ушёл от ответа, но, в целом, можно понять. Ты же встречаешься с драматургом. Интересно, а на нас, мужиках, работает такое деление? Можно ли нас поделить на стервозных и милых?       — Может быть, — ответил Юнги, снова опуская руку под стол, чтобы в очередной раз огладить пальцами колено любовника. Да, конечно, с драматургом тот встречается.       — Думаю, можно, — сказал Чимин, неторопливо отпивая соджу. Он неплохо справлялся, всего две стопки, что для него совсем ни о чём. — Я, пожалуй, милый.       Юнги не сдержал смех.       — Нет, Чимин. Ты однозначно стервозный.       — В смысле? — Его возмущению не было предела.       — Иногда ты бываешь милым, но это лишь декорации и не более, — объяснял Юнги. — Милые — просто милые по своей природе, а ты милый только тогда, когда тебе надо.       Очень хотелось сейчас щёлкнуть Чимина по его маленькому носу, особенно когда он в своей дурацкой манере надул губы.       — Неправда. Я всегда милый.       — Да что ты? — Юнги закатил глаза.       Чимин развернулся к нему всем корпусом, чтобы использовать одну из своих самых сладких улыбок.       — Вот про это я и говорю, — кивнул Юнги. — Это не делает тебя милым. Это делает тебя дьяволом, волком в овечьей шкуре.       К этому моменту бокал с виски уже опустел — за глупыми разговорами и своими воспоминаниями Юнги и не заметил, как выпил уже больше нужного. А ещё ведь за Чимина переживал…       — А ты что скажешь, Намджун? Разве я не милый?       На этот раз Чимин повернулся к Намджуну, упёрся локтями в стол, подбородок положил на сложенные ладони, слегка обхватив ими щёки, и посмотрел на него со своим излюбленным щенячьим выражением. Что ж, Чимин всегда любил внимание к себе. Раньше это не смущало, напротив, в этом было нечто трогательное, но конкретно сейчас хотелось осадить. Более того — это, оказывается, может сильно раздражать.       — Ох, — Намджун выдохнул, приложив ладонь к сердцу. — Если ты продолжишь так смотреть на меня, я скажу всё, что ты хочешь услышать. И даже больше. — Он улыбался, не отводя глаз от Чимина, который, судя по довольному виду, был полностью удовлетворён таким ответом.       Некоторое время они смотрели друг на друга, и во взгляде Намджуна промелькнуло нечто такое, чего ранее Юнги никогда там не видел. У него самого, тем временем, уже ускорялся пульс. Весь вечер он почти не придавал значения их переглядываниям, улыбкам и взаимным восторгам. Ровно до этого момента он с благородным спокойствием реагировал на их внезапно разгоревшуюся дружбу. Но сейчас… сейчас это уже был флирт. Откровенный, ничем неприкрытый флирт.       — Собственно, про это я и говорил… — сдержанно произнёс Юнги, подразумевая попытки Чимина быть милым, чтобы снискать чужое одобрение.       — Хорошо, что Мунбёль пока ещё так не умеет. То есть умеет, но не осознаёт своей силы. — Намджун, наконец, перевёл взгляд на Юнги. — Как ты с ним работаешь? Или у тебя уже иммунитет?       — Иммунитет, да.       Юнги залпом осушил очередной бокал виски. На этом пора было остановиться — он всё ещё надеялся нормально провести время с Чимином, хотя уже не верил, что остаток вечера пройдёт хорошо. Внутри поселилось неприятное предчувствие.       — А если серьёзно, — продолжал Намджун, — он бессовестно милый. И если он немного использует это для того, чтобы уломать своего продюсера на какие-то художественные решения, то кто посмеет его осуждать?       — Вот видишь. Я милый, — победным тоном заявил Чимин, снова обращаясь к Юнги.       «Нет, дорогой, это самое настоящее сучье поведение — делать вид, что ты только что не флиртовал с моим другом у меня на глазах», — мысленно ответил Юнги, а вслух сказал другое:       — Просто Намджун тебя плохо знает.       Нельзя сказать, что сам Чимин не вёл себя раньше подобным образом. Напротив. Он заигрывал со всеми подряд, пользуясь тем, что никто не воспримет это всерьёз, ведь сам точно так же сидит в шкафу и якобы встречается с Аёнг. Он не стеснялся иногда и с Юнги откровенно флиртовать на виду у всей труппы — никто ведь не подумает лишнего. Не заподозрит. Но… всё это смотрелось иначе, когда речь шла о Намджуне, в гетеросексуальности которого лично у Юнги не было никакой уверенности.       Они оба продолжили рассуждения, кто здесь милый, кто стервозный и тому подобное. В конце концов, эти бредни слушать уже надоело. Сложно сказать, как Юнги вытерпел остаток вечера, не переставая давить из себя улыбки и короткие фразы. Ему еле-еле потом удалось спровадить Намджуна домой. Тот всё никак не унимался, предлагал продолжить веселье где-то ещё и не переставал повторять, как он благодарен Чимину. Как будто бы не Юнги открыл театр, как будто бы не он дал возможность Чимину ставить его мюзиклы, как будто не он купил права на адаптацию «Плаксы», как будто бы не он их познакомил, в конце концов.       — Спишемся, — сказал Намджун, удерживая Чимина за руку перед тем, как сесть в такси.       — Спишемся? — не сдержался Юнги, когда захлопнулась дверь машины. Пара бокалов виски его подкосили — видимо, возраст уже даёт о себе знать. Нужно пересмотреть свою идеальную меру.       — М?       — Вы так часто списываетесь?       Он прекрасно знал, что Чимин не любит переписки, а ещё заранее знал ответ — конечно, они часто списываются, но ему необходимо было услышать это.       — Последнее время да. Он присылает мне свои стихи. Ну, знаешь, всё такое философское. Хочу взять его на следующий мюзикл, который мы пишем с Аёнг. Кажется, ему понравилось.       — Не забывай, что он — финансист в крупной фирме. Вряд ли у него будет столько времени.       По дороге до квартиры Юнги не проронил ни слова. Уже дома, пока они разувались, Чимин навалился на него, прижимая к стене в тёмной прихожей, и вкрадчиво спросил:       — Юнги-я… А ты что, ревнуешь? — в его тихом голосе послышался намёк на улыбку.       — А есть повод?       — Не думаю. От него же во все стороны фонит натуральностью.       — Да уж, конечно… — Он слабо отстранил от себя Чимина, чтобы скинуть второй ботинок и закрыть дверь на ключ.       — Разве нет?       — Не знаю. А что, не терпится проверить?       — Ревнуешь. — Он уже откровенно веселился. Пиздец, как забавно, оказывается. Юнги определённо клоун, ведь вполне возможно, что его выводили на ревность абсолютно осознанно и намеренно. — Я в душ, — бросил Чимин и скрылся за дверью.       Слава Богу. Ещё немного и Юнги точно ляпнул бы что-нибудь. Неожиданно тот гнев, что так тщательно подавлялся весь вечер, накрыл тяжёлой волной. Юнги достал из личных запасов Джек Дэниэлс и, усевшись на диван в гостиной, выпил полбокала. А потом ещё. Когда телефон Чимина, оставленный на журнальном столике, завибрировал, Юнги даже не думал останавливать свою руку. Он криво усмехнулся, когда на заблокированном экране высветилось сообщение от Намджуна. Kim Namjoon как добрался?       Нельзя сказать, что это не было в стиле Намджуна — тот всегда излишне опекал всех, кто входит в его близкий круг. И всё же Юнги пребывал в замешательстве. Долгие годы в нём брезжило едва уловимое чувство вины из-за того, что он когда-то сам разрушил их дружбу. Именно это дурацкое чувство и заставило восемь лет спустя позвать Намджуна на свой день рождения, когда они случайно встретились.       После тех злополучных посиделок с марихуаной и нелепого поцелуя он шарахался от Намджуна как чёрт от ладана. А когда сошелся с Лиён, то и её убедил больше не тусоваться у Кимов, ссылаясь на то, что там часто мелькает её бывший, и это неловко.       Впрочем, вскоре компания распалась сама по себе. Мало кто знал причину, куда исчезли братья, почему съехали, поначалу не знал и Юнги. Но потом через Сокджина, с которым Лиён пересекалась в театральной студии, всё же просочилась правда: брат Намджуна подсел на тяжёлые наркотики. Как Юнги и говорил: марихуана была лишь ступенью. Предсказуемо. Он корил себя за то, что избегал Намджуна в тяжёлое для него время, он должен был оставаться рядом с лучшим другом несмотря ни на что. Должен был поддержать и помочь, но не смог. А Намджун даже и не подозревал, что Юнги в курсе происходящего — на тот момент они уже слишком сильно отдалились.       Очередной глоток виски приятно обжёг горло. И за что он так корил себя всё это время? Не стоило идти на поводу у своего ложного чувства вины и спустя столько лет пытаться возродить дружбу, которая давно мертва. Юнги ни в чём не виноват, если подумать. Намджун сам оттолкнул своим легкомыслием, идиотским поцелуем и такой удобной забывчивостью. Он даже не пытался выяснить, почему Юнги вдруг начал отдаляться — эмпатия ему явно не свойственна. А теперь спустя восемь лет он решил, что может вот так просто прийти и завести крепкую дружбу с Чимином?       С его Чимином. Тем самым Чимином, у которого, несмотря на его общительность, было мало друзей. Хосок и Аёнг, на этом всё. Новых он не заводил из понятных соображений — ему, такому открытому и непосредственному, свою ориентацию скрывать довольно тяжело. Раньше он её и не скрывал. В театральной среде о нём до сих пор ходили неоднозначные слухи, просто сейчас им не придавали особого значения — для сферы искусства это не такая уж большая редкость. Благо против него никто не строил козни, иначе было бы, что рассказать. Удивительно, что в их собственной труппе пока ни о чём не догадывались, но это был лишь вопрос времени.       Не нужно обладать сверхспособностями, чтобы предугадать: если Намджун уже успел познакомиться с Аёнг, то рано или поздно он узнает, кто такой Чимин. А, может, уже знает или догадывается — теперь тот факт, что он трогал Чимина за щиколотку и подчёркивал наличие эпиляции, представляется в абсолютно ином свете. Они продолжат работать, будут вместе с Аёнг устраивать мозговые штурмы, проводить много времени друг с другом и…       В Чимина слишком легко влюбиться, и кому как не Юнги это знать?       Он ничего не сможет с этим сделать. Ему останется наблюдать со стороны, как Чимин выбирает кого-то другого. Даже если и не Намджуна: он не может убить всю свою молодость на женатого мужчину, который не способен ничего ему дать. Не как продюсер, а как партнёр, как любящий человек.       Смешно. Сколько раз Юнги сам отталкивал его, сколько раз предлагал найти кого-то другого, сколько раз говорил, что никогда не бросит семью… Но одно дело говорить, а другое — быть свидетелем тому, какими глазами на Чимина смотрит Намджун, даже если сам ещё не осознаёт этого.       Гнев постепенно схлынул, осталось лишь горькое осознание: Юнги, оказывается, совершенно не готов к такому раскладу. Не сможет отпустить. Не сможет.       Он подскочил с дивана, чуть не опрокинув бокал с виски, когда Чимин вышел из душа в одном полотенце на бёдрах. Юнги впервые видел его ожог без повязки: огромный, глубокий, от солнечного сплетения уходящий прямо под сердце.       — Надо, наверное, помазать чем-то на ночь? — хрипло спросил Юнги, подходя ближе.       — Я ничего не брал с собой, — отмахнулся Чимин.       — Сейчас поищу, у нас должно что-то быть.       Вскоре нашлась детская мазь от ожогов — благодаря Лиён у них повсюду были распиханы аптечки. Чимин к тому моменту уже переоделся в домашние шорты и лёг на кровать. Он вздрагивал, когда Юнги принялся осторожно, насколько мог, наносить мазь. Волдыри в основном уже сошли, но кое-где ещё оставались. В целом, рана выглядела скверно, но раз повязку сняли, он шёл на поправку.       — Больно? — спросил Юнги, когда Чимин снова дёрнулся.       — Нормально.       — Вижу, что больно. И вот с этим ты пришёл ко мне и просил быть жёстче…       — Я был пьяный, плюс адреналин в крови, я волновался, скучал, поэтому не чувствовал боли.       — Ну, немного-то можно думать головой? Ты был не настолько пьян, бывало и хуже. Скорее всего, тебя развезло, потому что ты ничего перед этим не ел. Ещё и уставший был с дороги. Как обычно, наплевательски относишься к себе, — Юнги хотел сказать это мягко, но последняя фраза прозвучала куда более раздражённо, чем изначально в голове.       — Юнги, не начинай…       — Чимин, я… — Он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями. Язык стал тяжёлым, и Юнги чувствовал, что шепелявит больше обычного, но решил высказаться как на духу: — Просто представь себя на моём месте. Я и так немного охренел, когда увидел твой ожог в пол-лица и ещё на шее, а ты вдобавок просил тебя ударить. Потом я поднимаю худи, а там — какая-то ебаная мумия. К тому моменту, как я это увидел, ты уже кончил. Давай начистоту. У тебя какие-то особенные предпочтения, что ли, о которых я не знаю?       — Я люблю разнообразие. Или ты этого не заметил за два года, что мы трахаемся?       — Заметил, но это был не просто один из твоих экспериментов. Ты никогда не кончал так быстро только от проникновения.       — А у тебя никогда так быстро не падал. — Его глаза расширились и стали какими-то совершенно холодными, а грудь часто вздымалась. — Ну, не считая нашего первого раза.       — Блять, Чимин. Извини, но это не очень возбуждает — заниматься сексом с бездыханным телом. В какой-то момент мне показалось, что ты вообще отключился. А потом я вижу эти бинты, и всё… Меня как током прошибло. Так, подожди минуту.       Юнги медленно, чтобы не оступиться, пошёл в ванную вымыть руки, и Чимин тут же двинулся следом.       — Окей, давай разговаривать откровенно, если ты так хочешь. Да, мне нравится грубость. Да, мне нравится это! Нравится! — Он почти перешёл на крик, заглушая шум воды, и его дыхание ощущалось на затылке. — Но раз так — честность за честность. Скажи, пожалуйста, — Чимин оттолкнул Юнги от раковины и открыл шкафчик над ней, — что у вас тут делает вскрытая упаковка антидепрессантов? Чьё это?       Он достал блистер и помахал им перед лицом. Юнги молчал, сжав челюсть.       — Насколько я знаю, никто из актёров тут давно не ночевал, — продолжал напирать Чимин. — Это Лиён?       — Нет.       — Только не говори, что… что это ты пьёшь их. Может, ты поэтому не хочешь меня?       — Во-первых, откуда ты взял, что я не хочу? — Юнги выключил воду, а затем захлопнул дверцу шкафчика. — Я уже объяснил… Во-вторых, я бы не пил алкоголь, если бы сидел на антидепрессантах.       — Тогда чьи они?       — Ничьи. — Он коротко выдохнул. — Я говорю Лиён, что пью их. Именно по той причине, что их побочный эффект — аноргазмия и снижение либидо. Догадываешься, зачем я это ей говорю? — Юнги насухо вытер руки полотенцем, после чего посмотрел Чимину в глаза. — Очень просто: потому что я больше не могу спать с ней. Раньше ещё как-то получалось, последнее время — я не могу. Просто не могу. Какое-то время ей самой было не до этого после родов, но сейчас уже прошло достаточно времени. И я не хочу, чтобы она думала на себя. Чтобы она думала, что с ней что-то не так.       Плечи Чимина опустились, и он присел на край ванной с упаковкой таблеток в руках.       — Это пиздец… — Он глубоко вздохнул и принялся рассматривать белую плитку на полу. — Ты понимаешь, как далеко мы зашли?       «Во всём этом вранье», — имелось в виду.       А что Юнги оставалось делать? Он свою битву уже давно проиграл, теперь до конца жизни каяться и не раскаяться. Лиён не заслуживала всего этого. Она — прекрасный человек, и Юнги будет любить её до гроба, пусть и по-своему. Так что лучше уж она будет думать, что её муж страдает от депрессии, нежели она начнёт сомневаться в своей женственности, красоте, привлекательности. Она — актриса. Нельзя ей сомневаться в себе.       — Я не собирался заходить так далеко. — Юнги всё ещё пытался звучать ровно. — Я сотню раз пытался прекратить это... Ты прекрасно знаешь, — добавил он, переходя практически на шёпот.       — Да, я знаю. Знаю, что сам втянул тебя. Спасибо, что напоминаешь об этом. Но теперь тебе будет легче прекратить. — Чимин поднял голову и невесело улыбнулся.       Юнги уже почти не чувствовал ног, стоя посреди ванной как парализованный. Что значит прекратить?       — Почему? — только и смог выдавить он не своим голосом.       — Потому что я ненормальный. Я больной псих. — Его подбородок задрожал, хотя он продолжал натянуто улыбаться. — Ты ведь это хотел мне сказать? За этим затеял весь этот разговор?       — О чём ты, Чимин? Я не собирался этого говорить, и я вообще так не думаю. Я просто хотел понять, что тогда произошло. Я... — оборвался он на полуслове, наблюдая за тем, как Чимин сжимает блистер с таблетками и впивается пальцами в свои бёдра. — Может, тебе стоит поговорить об этом с кем-то… ну, с психологом.       — А, вот как? Я нормальный, но мне нужен мозгоправ. Понятно. — Он усмехнулся и развёл руками.       — Да Господи, Чимин! — теперь и Юнги сорвался на крик, сотрясая руками воздух. — Я вообще не это имел в виду! Я же переживаю за тебя! Мягко говоря, я был удивлён…       До него и правда только сейчас начало доходить, насколько диким был Чимин в тот вечер. Разнообразие? Нет. Он не просто умолял ударить, он с этим огромным ожогом разлёгся на столе и просил его придавить посильнее. Он стонал так отчаянно, как никогда раньше. Что он чувствовал тогда, если несколько минут назад вздрагивал от лёгких прикосновений?       — Переживаешь обо мне?! А о себе? — Чимин встал, поравнявшись лицом с Юнги. — Может, ты лучше будешь переживать о своей душе? Не думал поговорить со священником? — Он ткнул блистером в грудь Юнги. — Вот об этом, например. Как там говорится? Благими намерениями вымощена дорога в ад?       Юнги ошарашенно смотрел в безумные глаза напротив. Вот как? Удар по самому слабому месту? Нет, сразу по нескольким местам. Его жена и его вера. Воздух в лёгких неожиданно закончился. Юнги выскочил из ванной и вышел на застеклённый балкон, достал из кармана пачку сигарет и только сейчас заметил, как сильно трясутся руки — не получалось даже нормально щёлкнуть зажигалкой. Наконец, он глубоко затянулся и присел на стул, который специально тут стоял вместе с пепельницей. Чёрт возьми, это было чертовски больно. Настолько, насколько может ударить только тот, кто лучше всех знает, куда бить. Юнги ждал, когда услышит звук захлопывающейся двери. Ему хотелось, чтобы Чимин сейчас убрался прочь.       Да, он ткнул Юнги носом прямо в его собственное ничтожество. На правду не обижаются? Его Ангел, его милая Лиён вынуждена переживать за ментальное здоровье мужа, не зная, что антидепрессанты — просто уловка, призванная отвлечь её внимание от того, что этот самый муж трахается с другим мужчиной. Это грязно, это низко. Но не сам ли Чимин убеждал Юнги, что Бог любит его несмотря ни на что, что с ним всё в порядке, что он не будет гореть в адском пламени только за свою природу, что Бог поймёт и простит? И что же теперь? Чего стоили теперь эти утешения?       Вместо хлопка входной двери скрипнула дверь балкона — Чимин почти неслышно проскользнул сюда и встал рядом.       — Юнги… Извини. — Он говорил приглушённо, тускло. — Я был не прав. Я на эмоциях…       — Мгм. Да, Чимин. Ты всегда на эмоциях. Я заебался уже от твоих эмоций… — сказал Юнги срывающимся голосом. — У меня, блять… По-твоему, у меня их быть не может? — Он шмыгнул носом и, удерживая в пальцах тлеющую сигарету, приложил запястье к лицу.       Юнги зажмурился изо всех сил, чтобы не дать слезам пролиться, но вскоре противная влага поползла по щекам. Он впервые заплакал при Чимине. Будучи женатым, он не мог предъявлять никаких требований, у него не было права ни на ревность, ни на упрёки, ни на обвинения. Но, чёрт возьми, было же у него право хоть на какие-то чувства?       Чимин несколько секунд стоял в замешательстве, а потом рухнул на колени, силой убрал руки Юнги от лица и прислонился лбом, зарываясь пальцами в тёмные волосы.       — Прости, прости, прости… — выдохнул он. — Клянусь, я не хотел… Слышишь? Какой же я придурок, ну прости меня… — Он сам громко зарыдал и хотел уже было отстраниться, но Юнги не выдержал, притянул обратно к себе.       Уже простил. Сигарета упала, пришлось потушить её босой ногой, раздавливая прямо на полу. «Не уходи от меня, не оставляй меня», — тоскливо просил Юнги в мыслях, но не смел озвучивать.       Утром ему ехать к Лиён. Он не просто содомит, он — прелюбодей, предатель и лжец. Но как бы то ни было, он не может отказаться от своего главного греха по имени Чимин. Мог ли он отпустить человека, который, несмотря на свой взрывной характер, был таким отходчивым и ласковым? Будь Юнги хоть тысячу раз беспросветным эгоистом и ничтожеством, он всё равно постарается выиграть немного времени для себя. Пока Чимин готов будет отдавать своё драгоценное время, свои чувства — Юнги будет брать, потому что он, как выяснилось, слишком слаб, чтобы отказаться.       Они кое-как вернулись в кровать, но оба были слишком вымотанными для близости.       — Говори мне всё, — шептал Юнги в его светлые волосы, когда Чимин уже засыпал. — Пожалуйста, котёнок. Не отдаляйся от меня.       — Ты тоже не отдаляйся, Юнги… Ты мой самый родной, я… ты мне нужен.

***

      На следующей неделе в Меллерстейн заходила режиссёр Хван Союн. На ней был чёрный костюм от Alexander Wang, в руках — тяжеловесная папка с материалами для будущего мюзикла. «Хочу сделать что-то зрелищное, — говорила она, — мне нужно перевести Шекспира, но простым, современным языком. Можешь кого-нибудь порекомендовать?». От неё пахло дорогим парфюмом, уверенностью и счастливым шансом.       Юнги однозначно знал, кого порекомендовать. Прекрасно, если Намджуну понравилось переводить тексты. Отлично, если он найдёт время на своё новое увлечение и будет иногда работать в театре. Идеально, если не с Чимином.