Анклет

      Пока все вокруг литрами скупали американо со льдом, ели холодную лапшу и мечтали, чтобы невыносимая августовская духота поскорее закончилась, Намджун не мог никому сочувствовать. Жару он переносил неплохо, а самое главное — свободные летние вечера, безмятежно тихие, ощущались как редкие частицы золота в речном песке. Конечно, он скучал по Мунбёль, пока она проводила у бабушки каникулы, говорил с ней по телефону и тосковал, но в то же время эгоистично и бессовестно наслаждался этим временем. Можно было заниматься чем угодно: спокойно читать, смотреть скучное кино, ходить на ни к чему не обязывающие свидания и проводить время в театре.       Последнее время Намджун частенько напрашивался на репетиции. Раньше он никак не мог понять, что такого интересного находил Юнги в театральной жизни, но теперь, к собственному удивлению, всё больше и больше погружался в неё. Атмосфера закулисья, ощущение чего-то настоящего, подлинного, вечного, разлитого в этих стенах — всё это завораживало и пленяло. Место для такого архаичного искусства, как театр, было выбрано идеальное. Намджуну нравился вид потрескавшихся фонтанов, старинная мебель и фрески на потолке, тёмные коридоры, ведущие в разные цеха, в каждом из которых происходило какое-то своё волшебство. И, конечно же, у него присутствовало желание обрести новых друзей, пусть даже в лице старых — Юнги и Сокджина. Может быть, если Намджун вольётся заново в их компанию, то и Тэхён легче адаптируется, когда приедет в Сеул. Хотелось верить, что он вернётся и, может быть, тоже заразится этой театральной магией. Всё станет как раньше, и в то же время по-новому.       Но существовала ещё одна причина, из-за которой хотелось всё чаще присутствовать на репетициях — режиссёр Пак Чимин. Он определённо выделялся из всей компании хотя бы по той причине, что с ним Намджун общался больше всего. С Чимином можно было быть абсолютно открытым, свободным в выражениях, смешным, глупым, наивным, серьёзным, занудным — любым. Непонятно, как так получилось, но они переписывались каждую ночь, и длилось это до того момента, пока Намджун не заметил, что совсем перестал высыпаться, а продуктивность на работе уже стремилась к нулю. Приходилось задерживаться и перерабатывать, из-за чего времени на сон не оставалось вообще. Тем временем у Чимина подготовка к премьере шла всё более интенсивно, и в итоге их чат совсем стих. Последние сообщения в какао снова оставались без ответа, но Намджун не обижался: кому как не заместителю директора знать, что такое сдача большого проекта? Тут уже нет особой разницы, в театре ты работаешь или в аудиторской фирме.       Так или иначе, Намджун уже слишком привык к их общению, поэтому просто приходил смотреть репетиции, а если режиссёр не хотел зрителей, то можно было прогуляться вокруг поместья с Сокджином, если тот не был занят на сцене, либо провести время с Юнги у него в кабинете. Последний недавно удивил: решил подсунуть новый перевод, причём не просто кого-то там, а Шекспира. Оказалось, некая Хван Союн вскоре будет ставить мюзикл в «Меллерстейне».       — Переводить нужно вольно, современно, не прям уж близко к тексту.       — Ох… Не слишком ли большая ответственность? — Намджун задумчиво нахмурился.       С одной стороны, идея казалась захватывающей и интересной. Но с другой стороны, для начала хотелось посоветоваться с Чимином. Справится ли Намджун с такой задачей? Хватит ли ему навыков? Что вообще Чимин думает о Хван Союн и её новой постановке?       — Чимин говорил, что после премьеры у него тоже будет для меня работа, — пытался возразить Намджун. Он всё же сомневался в своих силах. — Не слишком ли много всего?       — До премьеры ещё целых два месяца, а после неё нужно ещё время для работы над сценарием. До текстов песен там ещё далеко. К тому же тебе придётся писать их самому, с нуля. Как раз наберёшься опыта, пока будешь переводить для Хван Союн. Если, конечно, у тебя вообще будет время на это.       Юнги с ответом не торопил, и Намджун спокойно обдумывал. Он даже прикидывал в голове, как выстроить график, чтобы потом потратить накопившийся отпуск на театр, но сначала нужно обсудить это с Чимином. Правда, возможность всё никак не предоставлялась: тот вечно был занят и ходил весь взвинченный. На днях Намджун собирался снова заглянуть к Юнги, но не успел постучаться в кабинет, как оттуда вылетел Чимин, едва не сбив с ног. Он оглушительно хлопнул дверью и пронёсся мимо со скоростью шквального ветра, что застал их тогда на озере, а взгляд его, яростный и ледяной, даже не задержался на Намджуне. Осталось лишь наблюдать, как Чимин уносится куда-то вдаль по коридору. Видимо, таковы последствия пресловутых продюсерско-режиссёрских споров: Юнги объяснил потом, что кое-кто чересчур сильно переживает из-за открытия первого сезона.

***

      — Джун-и, ты тоже здесь! — Лиён обрадовалась, словно увидела хорошего друга.       Лёгкое сиреневое платье с акварельно-цветочным принтом, распущенные волосы. Она весело помахала рукой, остановившись возле главного входа с массивными резными дверями. Рядом бегал Юджун, их старший сын, своей большой и широкой улыбкой похожий на мать. Намджун открыл для них дверь, и мальчик тут же ринулся вперёд, собирая ковры в гармошку, но Лиён его не останавливала.       — А где твоя маленькая? — спросила она.       — В Кёнсане у бабушки, — улыбнулся Намджун.       — Наша младшая тоже у бабушки. Надеюсь, Юджун продержится хотя бы час.       Этим вечером Намджун, чудом отмахнувшись от посиделок в баре с коллегами, снова пришёл на репетицию, и на этот раз особенную. Сегодня состоится первый черновой прогон — весь мюзикл будет сыгран от начала и до конца со всеми спецэффектами. Как объяснил Юнги, нужно посмотреть, как между собой согласуются все элементы: световая партитура, музыка, шумы и так далее.       В зрительном зале постепенно собирался персонал — инженеры, заведующие передвижными декорациями, художник по костюмам, рабочие и все те, чья помощь могла бы потребоваться в случае каких-то изменений. Намджун сел вместе с Лиён и ребёнком, чтобы не мешать Юнги и Чимину. Те лишь кивнули издалека — они заняли места в пятом ряду, а чуть позже к ним присоединился Хосок, главный хореограф. Занавес был опущен, вокруг царила суета, и Намджун невольно ощутил лёгкий трепет, словно это была не репетиция, а самая настоящая премьера. Вскоре подошла и Аёнг, но она предпочла одиночество, устраиваясь где-то позади. Неизвестно, приходила ли она раньше, так как Намджун с ней не пересекался, но сегодня Аёнг, видимо, решила поддержать Чимина то ли как драматург, то ли просто как девушка режиссёра.

Cry Baby — The Honey Sisters

      Наконец, над немногочисленными зрителями погасла люстра, и вместе с первыми вступительными аккордами медленно поднялся тяжёлый занавес. Весёлая рок-н-ролльная музыка заполнила пространство. Когда Чонгук эффектно появился посреди сцены в красной косухе, Лиён с улыбкой зааплодировала, и её подхватили почти все, кроме режиссёра и продюсера. Намджун не видел их лиц, но видел напряжённые спины и то, как Чимин время от времени склонялся над своим блокнотом. Несколько раз он останавливал действие, чтобы по рации сообщить правки художнику по свету, посоветоваться с костюмером насчёт общего цветового ансамбля (оказалось, что пару костюмов придётся полностью переделать), но, в основном, приходилось вносить изменения из-за передвижения декораций, потому что добиться синхронности с музыкой и репликами актёров было невероятно сложно. То кто-то вступал не вовремя, то подтанцовка не успевала занять правильные места на сцене или, наоборот, опережала движущиеся декорации. Режиссёр держал себя в руках, не показывая нервозности, но стальные ноты всё же проявлялись в его голосе по мере обнаружения всё новых и новых неточностей. Уже на втором часу прогона стало понятно, что из-за остановок они не скоро доберутся даже до середины.       — Надеюсь, успеют до ночи… — прошептала Лиён.       Юджун уже устал и начал капризничать, поэтому они, так и не дождавшись окончания репетиции, ушли домой без Юнги.       Намджун не знал, как проходят прогоны и на какое время обычно растягиваются, но ни одно режиссёрское «стоп» не могло хоть как-то повлиять на то, в какой восторг приводила каждая сцена. Причудливая хореография, сложные трюки и необычные режиссёрские находки — всё это вызывало восхищение. Чимин ведь сам придумал всё вплоть до мельчайших деталей, раздавая указания хореографу и остальным цехам, чтобы воплотить своё видение. Мюзикл Пак Чимина сильно выделялся на фоне других постановок «Плаксы», которые Намджун нашёл в сети и смотрел ради интереса.       После репетиции режиссёр был полностью вымотан. Его опущенные плечи и потухший взгляд говорили о том, что он остался не доволен проделанной работой. Актёры не разделяли его настроения: они во главе с Чонгуком и Чиа, исполнительницей главной роли, принялись уговаривать команду пойти хорошенько отметить прогон. Все, у кого были хоть какие-то силы, отправились в караоке-бар, и Намджун не мог не присоединиться. Он надеялся, что в расслабленной обстановке сможет поговорить с Чимином, попробует подбодрить его и заодно спросит, наконец, совета насчёт Хван Союн и Шекспира.

***

      Вместо ожидаемого крошечного караоке-бара где-то поблизости, что распиханы на каждом шагу, водитель довёз всю труппу на автобусе прямо до «Lotte World Tower». Такому большому количеству народа пришлось разделиться. Основной состав занял уютную комнату на умопомрачительно высоком этаже, где через панорамное окно открывался вид на реку Хан. Невозможно было не засматриваться на вечернее небо и красно-фиолетовую полосу заката, исчезающую над горизонтом.       Намджун всю дорогу задумывался: почему именно караоке? Неужели после изнурительной репетиции актёры не устали напрягать связки? Неужели кому-то из них всё ещё хотелось петь?       Вскоре эти вопросы отпали сами собой, когда Чиа первой взяла микрофон и, не вставая с места, зачитала «Shoop» от женского хип-хоп трио из девяностых. Её миловидная внешность забавно противоречила голосу, что неожиданно изменился — тембр стал ужасно дерзким, низким, с легкой хрипотцой. Намджун не мог сдержать улыбку и засматривался на её волнистые локоны, окрашенные в блонд специально для роли. Остальные мигом подхватили настроение трека и хором подпевали «shoop, shoop ba-doop…».       Как оказалось, никто здесь не планировал хвастаться своими вокальными данными, и уже в начале вечера Намджун мог поклясться, что это будет его лучший поход в караоке, особенно когда он наблюдал, как Чонгук поёт «The Ketchup Song» на своём выдуманном языке, а Хосок и Сокджин ему подтанцовывают, причём один исполняет самбу, а второй — комичную пародию на неё. И только два человека не вливались в общую атмосферу: Юнги с Чимином сидели где-то в углу и постоянно перешёптывались, изредка подключая Хосока к своим диалогам. Вероятно, они обсуждали прошедшую репетицию и то, сколько изменений потребуется внести. Чимин всё ещё выглядел озабоченным и хмурым, даже если старался иногда отвлекаться, посмеиваясь над ребятами. Видимо, поговорить с ним снова не получится — пока что он обсуждает свои важные режиссёрские дела за стопкой крепкого соджу, а потом с вероятностью сто процентов будет уже слишком пьян.       Наконец, микрофон дошёл до Намджуна. Так как «Rap God» он уже зачитывал на дне рождения Юнги, в его репертуаре остался только один трек, слова которого более менее остались в памяти — снова Эминем, но теперь уже его фит с Рианной — «Love the Way You Lie». Когда-то давно это был излюбленный метод пикапа: предложить какой-нибудь девушке спеть с ним дуэт, продемонстрировать свою великолепную читку, дать ей себя тоже почувствовать великолепной (партия Рианны не такая уж сложная), а потом уже она согласится на что угодно. Сегодня Намджун никого не собирался соблазнять, да и смотрелось бы это смешно в его возрасте, но зато он помнил, как прекрасно Чимин справляется с высокими женскими партиями. Увы, режиссёр такое предложение вежливо отклонил, не поддаваясь ни на какие уговоры. А вот Чиа и уговаривать не пришлось. Намджун не подал виду, что слегка расстроен отказом Чимина, ведь дуэт с ней вышел очень даже неплохим.       — Вау, это было круто! Эм… — она вопросительно склонила голову на бок.       — Намджун, — представился он, опережая вопрос.       Чиа смущенно засмеялась.       — Точно, да. Наш переводчик! Прошу извинить, запаса памяти хватает только на тексты ролей.       — Так. Я, конечно, всё понимаю, — прервала Аёнг милую и неловкую беседу. — Вы все на приколе, туда-сюда… У нас тут даже поэты-финансисты рэп читают, классно. — Принимая микрофон от Намджуна, она поднялась со своего места и вышла на середину. — Но лично я хочу почувствовать себя в мюзикле! Смотрите, товарищ режиссёр! Может, вы проглядели самый настоящий алмаз!       Аёнг теперь была почему-то в чёрной широкополой шляпе, и где она её успела найти — оставалось загадкой. На шее блестел маленький кулон с голубым камнем, который Намджун прежде видел у Чимина. Откинув назад длинные прямые волосы, спускающиеся до самой поясницы, Аёнг острым взглядом прошлась по своим зрителям. Когда заиграло вступление с узнаваемой фортепианной мелодией от легендарных ABBA — «Money, Money, Money», Чонгук спросил:       — А разве это из мюзикла? Я думал, просто песня.       — Мальчик, ты что, не смотрел «Mamma MIA!»? — ответила Аёнг в микрофон. — Чимин, уволь его.       — Да, Госпожа, — тут же отозвался он.       Чонгук широко распахнул глаза.       — Эй!       — Чур я тогда Плакса, — вызвался Хосок, с улыбкой подмигивая Чиа.       — Тихо! — Аёнг осадила всех, кто мешал её выступлению, и едва успела вступить: — I work all night, I work all day to pay the bills I have to pay. Ain't it sad?       Песня отлично подходила её диапазону. Большую часть времени Аёнг была погружена в себя, как уже успел заметить Намджун, но в определённые моменты раскрывалась и ярко проявляла свою харизму. У неё было то самое своеобразное обаяние, каким обладают порой только интроверты — уверенность и самодостаточность, смешанные с колючей прохладой. Чимин, наконец, больше не переговаривался с Юнги, а смотрел на неё с нежной улыбкой. Странно, что весь вечер они развлекались по отдельности, даже не сидели рядом, но Аёнг это, кажется, не смущало, она казалась абсолютно расслабленной.       Вспомнились слова Чимина о том, что ему важно всё время быть влюблённым. Очевидно, что они с Аёнг встречаются уже давно, потому как от них исходит та самая энергия устоявшейся пары со взаимными подколами и общением без слов, с помощью взглядов. Они почти не прикасались друг к другу, и Намджун предположил, что причина тому — японское происхождение Аёнг, ведь в Японии не принято открыто проявлять чувства. Возможно, что и сам Чимин на самом деле является куда более закрытым человеком, чем может показаться на первый взгляд. В какой-то степени это даже здорово — быть вместе, но в то же время давать друг другу пространство. Такой вот интеллектуальный союз режиссёра и драматурга.       Хотел ли Намджун таких же отношений? У него не находилось ответа. Он не знал, какие отношения ему нужны и нужны ли вообще. Иногда он смотрел на своих коллег, которые приносят на обед контейнеры с домашней едой, и слегка завидовал, но в то же время не мог представить себя с кем-то. С одной стороны, ему не хотелось заставлять свою девушку мириться с тем, что каждый вечер он забирает Мунбёль из школы и кружков, а по выходным у них дома ночует её мама, молодая и красивая. С другой стороны, он уже так свыкся с одиночеством, что чувствовал себя в нём абсолютно комфортно и не хотел что-то менять. Он с трудом смог выкроить время на своё новое неожиданное увлечение — театр, и жертвовать этой приятной отдушиной ради кого-то не хотелось, а пары лишних часов в сутках, к сожалению, не было.       Все свистели и громко аплодировали Аёнг, когда она грациозно поклонилась и сняла шляпу. Актёры устроили небольшой перерыв, принялись меняться комнатами и слоняться туда-сюда. Кто-то выходил покурить, кто-то отправился искать официанта, чтобы заказать холодные напитки, а в случайном воспроизведении продолжали звучать песни из мюзиклов. Чимин запричитал, как только услышал «Belle» из «Нотр-Дам де Пари». В этот момент они с Аёнг, Хосоком и Юнги как раз вернулись из курилки.       — О, боже. Переключите, умоляю…       — А что не так? — спросил Намджун, отвлекаясь от своего обсуждения с Джином креветочных закусок, которые очень уж понравились им обоим.       — Я его ненавижу. Ну, то есть как… Просто переслушал в детстве. Воспринимаю только живое исполнение на французском.       — Здесь english language, банальщина… — цокнул Хосок, а затем пропел наигранно-хриплым голосом: Belle Красавица… Is the only word I know that suits her well Это единственное слово, что так подходит ей       Чимин закатил глаза и демонстративно заткнул уши. Хосок тем временем поднялся со своего места и уселся на пол возле Аёнг — единственной девушки, что осталась в комнате. A free bird trying out her wings to fly away Свободная птица, расправляющая крылья, чтоб улететь прочь And when I see her move, I see hell to pay. И когда я вижу её движения, я понимаю, что цена этому — ад       Намджун снова поражался тому, что не только актёры, но каждый человек в этом помещении звучал приятно, даже если кривлялся, как Хосок сейчас: он пел партию Квазимодо нарочито хрипло, придавая своему лицу крайне блаженный вид. Слишком уж забавно было наблюдать за всеми этими выступлениями после просмотра настоящего мюзикла, словно остаёшься в кинозале после титров и смотришь нарезку со смешными сценами, которые всё никак не заканчиваются.       — Дальше священник, кто за него? — спросил Хосок, когда закончил партию Квазимодо, и приготовился передать микрофон.       — Может, директор Мин Юнги-ним? — предложил Чонгук, и по комнате прошёлся смешок.       — Воздержусь, — предсказуемо отказался Юнги, который весь вечер уворачивался от микрофона, как от куска раскалённого железа.       — Тогда я!       Чонгук оперся локтем на стол и слегка сгорбился. Стало понятно, что он зеркалит позу Юнги, когда Чонгук запел тихо, намеренно проглатывая слова, и в его изменившемся тембре можно было отчётливо узнать продюсера: The sin of Eve she has in her I know so well Как хорошо я знаю тот первородный грех, что заключён в ней For want of her I know I'd give my soul to sell Знаю, ради неё я бы душу продал Belle… Красавица… This gypsy girl, is there a soul beneath her skin? Эта цыганка, есть ли душа под её кожей? And does she bear the cross of all our human sin? И несёт ли она крест всех людских грехов?       Это было так чертовски похоже на Юнги, что Хосок, и так сидевший на полу, уже буквально растёкся по нему, а Чимин закрыл лицо обеими ладонями и беззвучно сотрясался от смеха. Даже в приглушённо-синем свете было заметно, как покраснели его лицо и уши. Глядя на это, Намджун и сам не сдержался. Тем временем Юнги, наблюдая за искромётной пародией на самого себя, лишь слегка ухмыльнулся. Oh Notre-Dame О, Богоматерь Please let me go beyond God's law Позволь мне пойти наперекор божьему закону Open the door of love inside Esmeralda… И открыть дверь любви Эсмеральды…       Как только Чонгук затих, сидящий рядом Сокджин буквально взорвался, оглушая всех своим пронзительно высоким хохотом. Юнги размеренно похлопал в ладони, не давая понять, понравился ли ему этот перформанс или нет, пока Чимин стирал слёзы, обмахивал раскрасневшееся лицо руками и пытался отдышаться — его размазало даже сильнее, чем валяющегося на полу Хосока. А вот Чонгук, кажется, застеснялся самого себя и поджал губы, невинно улыбаясь.       — Это было великолепно, — сказала Аёнг Чонгуку, который оказался достаточно дерзким, чтобы подшутить над своим начальником и его католическими татуировками. Вот уж действительно очаровательный бандит по кличке Cry-baby.       — Спасибо, нуна. Я ведь могу называть тебя нуной?       — Конечно, Чонгук-и.       О партии красавца Феба, что должна была идти следующей, все уже забыли, пока пытались отсмеяться и прийти в себя. Намджун тоже хотел было сходить за каким-нибудь крепким напитком, но не успел встать, как внезапно распахнулись двери — вернулась Чиа.       — Смотрите, кого я встретила!       Из-за её спины выглянул невысокого роста молодой человек в чёрной атласной рубашке. Его лицо с приятными чертами показалось смутно знакомым, но вряд ли то был один из танцоров, что развлекались в соседней комнате. В глаза бросилась модная стрижка — длинная тёмная чёлка с несколькими высветленными прядями. Скорее всего, тоже какой-нибудь актёр.       — Обалдеть! — закричала Аёнг и тут же подскочила со своего места. — Какие люди! Моя ж ты радость!       — Привет, Ённи!       Они крепко обнялись. Пока неожиданный гость здоровался с теми, кого знал, Чонгук тихонько спросил у Сокджина: «Это что, Ли Тэмин?». Намджун не ошибся в своих догадках — актёр и модель, судя по обрывкам фраз. Его друзья отдыхали где-то здесь, и Тэмин сказал, что они ничуть не обидятся на уход, если узнают, кого он здесь встретил. С Чимином он поздоровался особенно тепло, со смехом приподняв его над полом и кружа в воздухе. Следом подошёл Юнги и представился, протянув ладонь для рукопожатия:       — Мин Юнги, продюсер.       — Ох, продюсеры здесь. Это я удачно попал, — улыбнулся Тэмин. У него была мягкая, но уверенная манера держаться. — Выходит, вы тут первый прогон отмечаете? Молодцы! Но… — Он сделал небольшую паузу. — Я чувствую себя слегка оскорблённым. Пак Чимин!       — Да?       — Ты настоящая задница, Пак Чимин! Как ты мог меня не позвать в свой мюзикл?       — Это… это большое упущение с моей стороны, — Чимин сдержанно улыбнулся, снова располагаясь на диване рядом с Юнги. — Как я могу загладить свою вину?       — Никак. Это смертельная рана, её просто так не загладить! Но ты можешь спеть со мной. Требую нашу песню. Где тут у вас пульт?       Сокджин придвинулся ближе к Намджуну, освобождая место для Тэмина, а затем торжественно объявил:       — Пульт у меня! Что за песня?       — Нет! Не надо! Только не это! — запротестовал Чимин.       — Наш режиссёр сегодня слишком капризный, не обращай внимания, — махнул рукой Джин. — Так что за песню ты хочешь?       — Мадонну он хочет, — подсказала Аёнг.       — Верно! If you want it, you've already got it! — пропел Тэмин.       Намджун с первых нот узнал мелодию, и обратился к Чимину:       — Это та песня, которую ты пел по дороге в Кёнсан?       Тэмин не дал ответить, возмущенно вскинув брови.       — Вот как? Значит, в каких-то машинах поёт, а со мной отказывается?       — Он сказал, что эта песня напоминает ему о первой любви.       За весь вечер они с Чимином и парой слов не обмолвились, не считая момента, когда Намджун пытался его уговорить на дуэт. Не то чтобы он обижался на игнор или хотел безраздельно владеть вниманием режиссёра, но всё же… Теперь он чувствовал своим долгом хоть как-то поддеть Чимина, и раз уж речь зашла о том, во что Намджун хотя бы слегка посвящен, он воспользуется своим шансом и встрянет в разговор.       — Вау, — Тэмин расплылся в улыбке. — Прям так и сказал?       — Разве я говорил конкретно про эту песню? — Чимин выглядел на удивление растерянным. Видимо, всё же удалось его подколоть.       — Я запомнил именно так, — ответил Намджун.       — Я всё равно не буду её петь. Джин, не ищи. Можно как-то иначе компенсировать ущерб? — Он жалостливо посмотрел на Тэмина. — В следующий раз я попрошу Аёнг написать роль специально для тебя!       — Ой, да когда он будет, следующий раз? Я хочу песню. Давай хотя бы Моцарта?       Чимин цокнул.       — Я сегодня определенно Сальери…       — Ты всегда был Моцартом. Был и остаёшься. Но так уж и быть, я человек добрый, петь будем Сальери. Возражения не принимаются. — Тэмин снова поднялся, чтобы встать напротив Чимина, а затем слегка наклонился и по-джентельменски протянул руку.       — Манипулятор, — выдохнул Чимин, после чего положил сверху свою ладонь.       — Учился у лучших, — прозвучало в ответ с улыбкой в голосе.

Mozart L'Opera Rock — Le Bien Qui Fait Mal

      Они, держась за руки, прошли на середину. Песня оказалась очень экспрессивной, из рок-оперы, и Тэмин принялся двигать бёдрами, постепенно вовлекая Чимина в свой танец. Тот поначалу сопротивлялся, вцепившись в свой микрофон, как в спасательный круг, и только слегка кивал головой в такт, но вскоре уже с широкой улыбкой повторял движения за Тэмином. Они смотрелись одновременно и похожими друг на друга — одного роста, комплекции, даже энергетика у них была в чём-то схожа — и в то же время абсолютно контрастными. Тэмин весь в чёрном, взгляд прямой, открытый, словно он управлял ситуацией. Чимин, вопреки всем ожиданиям, был немного скованным на его фоне, то и дело смущённо прикладывая к лицу ладонь с мерцающими серебристыми кольцами. В своей белой рубашке и бежевых брюках с подтяжками, светлой чёлкой, разделённой прямым пробором и падающей по бокам, он напоминал то ли хорошенького студента, то ли Джека из «Титаника».       Тэмин вступил первым, бархатно выводя строки на хорошем французском. Когда Чимин ответил, глядя ему в глаза, Намджун почувствовал, как по коже бегут мурашки, потому что его французский звучал ещё прекраснее. Основные партии отошли Тэмину, а Чимин в большей степени подпевал, иногда переходя практически на шёпот или очень высокие, нежные ноты. Ужасно хотелось, чтобы он сильнее раскрылся, больше показал себя, а ещё хотелось записать его на диктофон. Нет, лучше на винил. Намджуну хватало поверхностных знаний, чтобы разобрать примерный перевод: La blessure traverse mon coeur Рана пронизывает мое сердце Et j'ai la joie dans la douleur И я нахожу радость в страданиях Je m'enivre de ce poison Меня опьяняет этот яд A en perdre la raison До потери рассудка       На припеве они полностью повернулись друг к другу и стояли так близко, что оставалось лишь удивляться тому, как легко актёры (и почти актёры) создают химию между собой, полностью настраиваясь на партнёра. Казалось, они растворились друг в друге, и голоса их сливались в какой-то невероятный микс. Чимин откидывал со лба влажную чёлку, а его шрам на щеке, уже не такой заметный, но всё ещё розовый, ещё больше подчёркивал румянец.       Каким бы захватывающим не было их исполнение, Намджун поймал себя на том, что в груди разливается не только восхищение, но и какое-то непонятное ядовитое разочарование, чем-то похожее на то, о котором они пели. Он так удивился этому второму чувству, что даже не сразу смог понять его природу. Намджун напрягся в попытке отследить собственные странные эмоции, а главное — мысли, которые их вызвали. Неужели это из-за того, что изначально Чимин отказался спеть с Намджуном, а теперь стоял вплотную к Тэмину и так пристально смотрел на него? Ерунда какая-то, Намджун не способен обижаться на такую чепуху. Он же не ребёнок.       Может быть, дело в том, что Чимин был холоден с ним весь вечер? Или не вечер. Последние дни и даже… недели? Да, они уже давно не говорили толком, не переписывались, но на то были понятные причины. Чимин сейчас слишком занят премьерой, Намджун тоже перерабатывает, отдуваясь за непродуктивно потраченное время до этого. Разве есть повод вот так по-детски обижаться?       Повода нет. И всё же Намджун чувствовал предательскую досаду. В тридцать лет слишком сложно заводить новых друзей, но он думал, что получилось. Казалось, он впервые за много лет смог кому-то открыться, рассказывал всякую ерунду о прошедшем дне, отправлял свои никчёмные стихи, глупо шутил. Он задавал много вопросов, хотел узнать Чимина поближе, но тот всегда сохранял дистанцию. Вокруг Чимина полно людей, у него есть отношения и свои близкие друзья, даже с Юнги они очевидно плотно общаются. Намджун никогда не впишется в этот круг, ему просто не хватит места. Нужно было идти с коллегами в бар, а не представлять себя частью творческого коллектива, от которого он бесконечно далёк. Если взглянуть правде в глаза — Намджун здесь абсолютно чужой. Он тридцатилетний финансист, и его дочь уже ходит в школу. Какие ещё театры, мюзиклы, мотоциклы, стихи? Бред, конечно. Намджун слегка разозлился на свои неуместные эмоции, но смог принять то, что они — лишь звоночек. Пора уходить с чужой вечеринки.       Он решил, что тихонько попрощается с Сокджином и как-нибудь незаметно ускользнёт сразу после окончания песни, но, к сожалению, Тэмин нарушил планы, собравшись так не вовремя сказать тост. Прерывать его будет не вежливо.       — Последнее время я часто… снимаюсь в рекламе, — сказал он сбивчиво, ещё не успев отдышаться после песни, — одежда, парфюм и всё такое. Я люблю свою работу, у меня всё замечательно, но… я разорву любой контракт на маленькие кусочки, даже самый перспективный и выгодный, если Чимин пригласит меня играть в театре. Да, иногда он та ещё заноза в заднице! Но в то же время он видит людей насквозь и может достать из них всё, что угодно. Мне кажется, он даже табуретку заставит играть. Вот только одно меня задевает! — Он слегка усмехнулся, взмахнув свободной от бокала рукой. — Слышали, что актёры спят с режиссёрами ради ролей? Конечно, всем известны эти прописные истины. Так вот, Пак Чимин. Где мои роли?       Намджун свёл брови и усмехнулся: видимо, не он один здесь любил отпускать неоднозначные шутки. Смело, однако. Чимин, кажется, даже смутился. Он уже сидел за столом с какой-то искусственной улыбкой и крепко сжимал в руке свою стопку.       — Не говорю уже про главные, хоть какие-то! Какого чёрта я даже не знал, что ты ставишь «Плаксу»? — не унимался тот, возмущаясь то ли смеха ради, то ли взаправду. В ответ Чимин пожал плечами, но не успел ответить, как Тэмин продолжил: — Знаешь, я тебя прощаю. Несмотря ни на что, я чертовски рад тебя видеть. Давай на брудершафт.       — Мы уже пишем новый мюзикл, и я тебя обязательно позову. — Чимин медленно поднялся, чтобы переплести руки с Тэмином.       — Отлично!       Они выпили, а затем Тэмин потянулся за традиционным поцелуем, и хотя ему подставили щеку, он как-то ловко вывернулся и поцеловал прямо в губы. И… нет, он не чмокнул со смехом. Он вполне себе нежно прислонился к губам оторопевшего Чимина. И тот не засмеялся в ответ, не хлопнул по плечу, лишь слегка улыбнулся и опустил голову. Он продолжал стоять с пустой рюмкой, пока Тэмин уже расцепил их руки и приобнял за спину.       — Ну что ты как не родной-то? — Он принялся раскачивать Чимина из стороны в сторону. — Или где-то тут твой…       — Тэмин-и, — Аёнг возникла словно из ниоткуда и коснулась его предплечья, — пойдём покурим.       — Я уже давно бросил, солнце.       — Постоишь за компанию.       Чимин, не двигаясь с места, взялся за ближайшую к нему бутылку и наполнил несколько стопок. На лицах всех присутствующих застыло замешательство, и Намджун тоже ничего не понимал. Вряд ли кому-то показалось странным поведение Тэмина, поскольку пьяные актёры способны и не на такие выходки, но реакция самого Чимина, его растерянный вид и Аёнг, которая почти силой увела Тэмина под руку — вот что было действительно странно.       — Пойду тоже покурю… И поеду уже, — со вздохом сказал Юнги, поднимаясь с дивана.       — Останься на минуту. — Чимин опустил ладонь на его плечо, усаживая обратно. — Все останьтесь, пожалуйста. Сейчас будет ещё один тост. — С этими словами он внезапно опустошил свою стопку, но тут же снова с размахом плеснул соджу, проливая на стол.       В ушах Намджуна звенела напряжённая тишина, несмотря на то, что на фоне продолжала играть музыка. Кажется, никто не обращал на неё внимания. Чимин приковал к себе сосредоточенные взгляды.       — Впрочем, что тут говорить? Всё и так очевидно, но я объяснюсь. Некоторые уже давно знают, — он коротко посмотрел в сторону Хосока, — а некоторые лишь догадываются, либо начали подозревать что-то сегодня, буквально несколько минут назад. Как бы то ни было, я упорно делал вид, что все эти домыслы основаны на пустом месте. Я мог бы и дальше играть в это, мол, вам померещилось, это была очередная шутка, просто Тэмин — такой вот экстравагантный человек. Но я не могу. — Его голос звучал тяжело, словно он говорил через силу, и даже дышать ему было трудно. — Я не стыжусь того, кто я есть. У меня, как и у мне подобных, есть свои причины скрывать это. Мне не стыдно за это, но мне стыдно перед Тэмином. И немного перед вами, потому что здесь не только мои коллеги, но и друзья. — Чимин прервался ненадолго и сделал шумный вдох. — Я больше не намерен делать из вас идиотов, потому что настоящий идиот здесь только я. Из уважения к Тэмину я заканчиваю этот сюрреалистический спектакль. И да, мы с Аёнг не встречаемся, — он издал короткий смешок и развёл руками, — простите. Извините за такой вот обман.       Намджун неотрывно смотрел на Чимина и ждал, когда уже он рассмеётся, запрокинет голову и скажет что-то вроде: «Ну что, повелись?». Ещё в первый день знакомства, на дне рождения Юнги, он отпускал подобные шутки. Это ведь очередной розыгрыш, верно? Но Чимин всё ещё не смеялся, и его друзья — тоже.       — Хватит, Чимин. — Хосок, не поднимая взгляда, ухватился за локоть Чимина. — Хватит, — мягко повторил он, — не извиняйся за это.       — Да, Чимин. Мы все здесь адекватные люди, — поддержал Сокджин.       — Я ещё не договорил. Юнги… — Чимин повернулся к своему продюсеру. — Прости, если мой вынужденный каминг-аут как-то отразится на «Меллерстейне». В нашей сфере чуть более традиционные нравы, хотя казалось бы…. Это, конечно, не фэшн-реклама, в которой снимается Тэмин. Не припомню, чтобы ему приходилось что-то сильно скрывать и ломать комедию перед друзьями. И когда-то мы с ним никого не стеснялись. Что ж… Предлагаю выпить за любовь, как бы это ни было банально. За любовь, за свободу любить и быть собой.       — За любовь, — повторили все хором, но без особенного энтузиазма.       Намджун чокнулся вместе со всеми, продолжая что-то искать в лице Чимина или выжидая ответного взгляда, но не находил ничего, кроме напускного спокойствия. Только едва заметные дёрганые движения выдавали его взволнованность. Это не розыгрыш.       Получается, Чимин только что сделал настоящий каминг-аут? Чимин — гей? Серьёзно?       Наконец, Намджун обратил внимание на Юнги. Тот не пил вместе со всеми и, судя по его серьёзному виду, вовсе не был удивлён, разве что слегка растерян. Дождавшись Чимина, он молча вышел с ним вдвоём и закрыл дверь.       Всё ещё пребывая в состоянии лёгкого шока, Намджун не мог разобрать своих чувств по этому поводу. Первая мысль: «А ведь я знал».       Знал с самой первой встречи.       Разве Чимин не был очевиден? Кажется, был, но он так упорно подчёркивал свой факт отношений с Аёнг, что Намджун списывал все улики на режиссуру. Великолепно одевается, носит множество украшений, серьги в обоих ушах и красивый браслет на щиколотке? Он творческий человек, это самовыражение. Тэхён тоже подводил глаза, для музыкантов это вообще часть имиджа. Мастерски флиртует, заигрывает, смотрит с вызовом? Обаяние, харизма, артистизм. Двигается так плавно и грациозно, что хочется наблюдать за каждым поворотом головы? Бывший танцор. Преступно изящный и трогательный, как фарфоровая балерина из музыкальной шкатулки? Такая уж внешность. Пахнет летним вечером, ирисами и костром? Но ведь ему подходит. Гладкие ноги? Эстет. Всё это — лишь косвенные улики, мы живём в современном мире, мужчинам не обязательно… И так до бесконечности.       Нагромождение декораций, которое Намджун выстраивал поверх того, что уже знал, чувствовал, видел — всё это рухнуло в один момент, поднимая пыль и рассеивая в воздухе смятение.       Вторая мысль доходила до Намджуна медленно, постепенно, но была куда более ошеломляющей. Вероятно, это странное напряжение, которое он постоянно ощущал рядом с Чимином — никакая не иллюзия. Постоянная неоднозначность шуток, взглядов, случайных прикосновений, двойственные фразы в их переписке — всё это не было дурацкими фокусами собственного сознания. И ведь по какой-то причине Намджун с самого начала играл в эту игру именно с Чимином ровно с того момента, как тот подошёл к нему на вечеринке. Теперь всё предстало в ином свете. То, что было на озере… То, как Чимин из последних сил сопротивлялся, сомневался, даже злился из-за того, что ему придётся лечь спать с Намджуном, соприкасаясь голой кожей. Выходит, за этим скрывалось самое банальное смущение? Ведь Намджун не был бесполым существом для Чимина, и его последующее стеснение и даже робость уже в машине, на обратном пути в Сеул — неподдельные.       Осознание этого факта подарило в некотором роде облегчение: Намджун не сумасшедший, ему не мерещилось.       Где-то на фоне ребята обсуждали произошедшее, кто-то был удивлён, кто-то насмешлив, кто-то делился своим опытом. Краем сознания Намджун уловил слова Сокджина: «…люди бисексуальны по своей природе, а гетеронормативность — надстройка социума. Не знаю, так ли это, но лично я распознал свою бисексуальность примерно лет в двадцать». Чонгук следом признался, что ему однажды парень делал минет. «Но я гетеро», — твёрдо убеждал он, а Хосок почему-то смеялся. Никто больше не брался за микрофон. Намджун бессмысленно смотрел на их лица, наблюдая, как по ним бегают цветные точки, отражённые диско-шаром.       — У кого-то походу перезагрузка системы, — сказал ещё Хосок, но Намджун так и не понял, к чему это было.       Теперь уже не получится просто так покинуть караоке-бар, ведь молчаливый уход Намджуна будет выглядеть так, словно он не поддерживает Чимина и его каминг-аут. А это совсем не так. Теперь нужно его как минимум дождаться и лично сказать, что… Намджун ещё пока не знает, что скажет, но он должен определённо выразить хоть какую-то поддержку. Хотя бы жестом или взглядом. Бежать следом за Юнги и вмешиваться в их разговор тоже будет бестактно. Намджун подождёт, пока Чимин проводит Юнги. Судя по тому, как Чимин отдельно извинялся перед своим продюсером, им есть, что обсудить.       Первыми вернулись Аёнг и Тэмин. Им тут же объявили, что скрывать теперь нечего, и Хосок кратко пересказал сцену, которую они пропустили.       — Ребят, в любом случае простите! Я не хотел тут наводить переполох, думал, все свои… Очень неловко вышло, — извинялся Тэмин, кажется, вполне искренне.       — Так что, нуна, — подал голос Чонгук с какой-то весёлой интонацией, — выходит, у тебя нет парня?       — Даже не думай, — тут же вмешался Хосок. — Она тебя съест прямо с косточками и выплюнет. Твоя нуна — абсолютно бессердечная женщина.       — Ты обалдел совсем?! Я сердечная и нежная, просто ты не заслуживаешь меня такую.       — Что же я такого плохого сделал? — спросил Хосок уже без смеха, понизив голос.       — Ох, действительно. Ты ничего не сделал, Хосок. — Аёнг натянуто улыбнулась, а затем сняла свою чёрную шляпу и положила её на стол.       — А можно тебя угостить коктейлем? — Чонгук оказался настойчивым, очень вовремя переводя тему.       — Можно.       — Пойдём вместе к бару? Выберешь.       Она кивнула, улыбнувшись Чонгуку. Тот придерживал её за талию, когда они уходили, и обернулся через плечо, чтобы победно подмигнуть Хосоку.       — Бедный ребёнок, он не знает, на что подписывается, — наигранно вздохнул тот. — Моё дело предупредить…       Тэмин снова устроился рядом с Джином и насмешливо прокомментировал:       — Какие страсти тут у вас…       — И не говори. Вечер страстей, — ответил ему Джин. — До твоего появления мы тут тихо-мирно мурлыкали песенки. Ни амурных, ни огненных стрел тут не пролетало.       Тэмин легко рассмеялся.       — Ох, надеюсь я сегодня буду не только зачинщиком этих страстей, но и стану их непосредственным участником. Я недавно в самолёте смотрел дораму с твоим участием. Могу ведь тоже на ты?       — Без проблем. И как я там?       Намджун оказался невольным заложником и свидетелем этого разговора, так как сидел, к счастью или нет, слишком близко по другую руку от Джина.       Тем временем, Хосок, наконец, прервал традицию с песнями из мюзиклов и включил Eagles — Hotel California. Невозможно было не любить эту мелодию, особенно под градусом: чувственные гитарные переливы, простой, но эффектный меланхоличный мотив. Хосок сделался серьёзным и так пронзительно пел, что Намджун и сам погрузился в горечь, подобную той, что остаётся на дне бокала после приторного коктейля, пока двое мужчин рядом продолжали свой неожиданно разгоревшийся флирт.       — Вот бывают же лица, созданные для большого экрана…       Джин усмехнулся на комплимент.       — Без ложной скромности благодарю. Честно говоря, знаю только одного мужчину, красивее меня.       — Кто же он? Крис Хэмсворт? Джонни Депп? Зак Эфрон? Ли Дон Ук? А, может быть, я? — на последних словах Тэмин слегка посмеялся.       — Вряд ли ты его знаешь, — бессердечно бросил Джин.       Видит бог, Намджун не хотел вмешиваться, но тут не смог удержаться, поражаясь внезапно вспыхнувшей догадке:       — А я, случаем, не знаю его?       — М? — Джин то ли не расслышал вопроса, то ли сделал вид.       Тэхён говорил, что Джин пишет ему письма даже спустя восемь лет с того момента, как они виделись последний раз. Если принять во внимание всё то, что Джин говорил ранее… Если учесть, что Тэхён нравился многим, и очень многие находили его красивым… Неужели? Будет забавно, если так. Однако Джин ничего не подозревает о том, что Намджуну известно о его письмах, ведь, по словам Тэхёна, тот хотел остаться анонимным. Пожалуй, не стоит так опрометчиво выяснять подробности. Да и вообще, слишком много открытий за вечер. Пожалуй, какие-то вещи лучше не знать.       — Интересно стало, кто твой типаж, — расплывчато сказал Намджун.       — С какой целью интересуешься? Тоже хочешь узнать, в моём ли ты вкусе?       Намджун рассмеялся, и вышло гораздо громче, чем он планировал.       — Да нет, любопытно просто. Мне кажется, у меня никогда не было типажа.       — Как насчёт кого-то блондинистого и с милым личиком?       — Чимин-то? — Намджун снова хохотнул. — Да, он определённо симпатичный. Куда только он запропастился? — Он поднёс запястье к лицу, чтобы посмотреть на часы.       — Вообще-то, я имел в виду Чиа… — ответил Джин. — У вас был такой замечательный дуэт. Ну, ладно. Кажется, в нашем бисексуальном полку прибыло.       Тэмин резко оживился.       — О-о-о, это интересно! Это мне нравится. Давайте выпьем!       — Да я… Я не это, я просто в шутку называю его… не важно.       Намджун быстро осмотрелся, убеждаясь, что Чиа не слышала этот странный обрывок разговора. Он явно не готов был рассуждать на тему собственной бисексуальности, что уж говорить, думать об этом тоже не был готов. Не сегодня. Намджун хотел лишь дождаться Чимина, попрощаться с ним нормально и уйти, а в итоге влез в какой-то чужой флирт и чуть было не начал оправдываться, почему на словах «милый и блондинистый» никто, кроме режиссёра, не мог прийти в голову. Блондиночка потому что, вот почему. Правда, Блондиночки этой нет уже больше часа. Последнее Намджун заметил уже вслух, и Сокджин сказал:       — Телефон здесь, вернется, значит. Наверное, с Юнги заболтался, как обычно.       — Наверное. Пойду прогуляюсь.       Намджун, наконец, вышел из комнаты. Теперь приглушённые песни и пьяные голоса, что доносились из-за закрытых дверей, смешались в один неразборчивый, но уже не такой громкий хор. Можно было спуститься вниз и поискать Чимина где-то возле главного входа, но вероятность разминуться казалась слишком большой, поэтому, недолго думая, Намджун набрал Юнги.       — Ты не с Чимином? Мы его потеряли.       — Я уже дома. Приехал минут десять-пятнадцать назад, — Юнги отвечал очень тихо. Видимо, действительно был дома и не хотел будить своих.       — Ясно. Не знаешь, куда он мог деться? Телефон не взял.       — К сожалению, без понятия.       — Ладно…       Намджун собирался уже отключиться, но Юнги добавил:       — Намджун?       — Да?       — Напиши мне, как найдётся. А лучше позвони.       Намджун всё же спустился вниз и не сразу нашёл выход из этого огромного здания. По пути он заметил мелькнувшую белую рубашку, и на секунду ему показалось, что это был Чимин. Сердце почему-то пропустило удар. Он совершенно не знает, что скажет и как теперь будет смотреть в эти внимательные, тёмные, большие глаза. Всё изменилось. Всё безвозвратно изменилось, и пока совершенно неясно, что с этим делать дальше.