Анклет

      Женский заливистый смех проник прямо в сон, заставляя вздрогнуть и растерянно распахнуть глаза. Машина Намджуна, точно. Дверь с водительской стороны была открыта, пропуская в салон вечернюю прохладу. Смеху вторил мужской голос, кажется, не один, но спросонья Чимин не мог уловить суть.       — …он нам много чего рассказывает, этот сплетник. — Так. Это определённо была Аёнг, хотя её слова звучали приглушённо и разносились эхом по двору. — Где там наш домашний питомец?       Чимин кое-как вышел из машины, чуть пошатываясь на затёкших ногах, откинул чёлку со лба и осмотрелся. Дождь к этому моменту закончился, но асфальт оставался мокрым, а на скамейках блестели капли. Намджун стоял возле багажника со спортивной сумкой и смотрел наверх. Там, с открытого балкона, с ним разговаривала Аёнг, свесившись через перила. В её руках тлела сигарета, мерцая красным огоньком, чуть позади неё сидел Хосок, которого не сразу можно было разглядеть в сумерках.       — А вот и он, — улыбнулся Намджун, коротко взглянув на Чимина. — Возвращаю имущество в руки владельца, — обратился он к Аёнг.       — Предлагаю сделку, — она выдержала паузу и глубоко затянулась. — Две пачки ментоловых сигарет, порция коги-манду с кимчи и… что-нибудь по мелочи. Если цена устраивает, можешь запихать его обратно в машину и оставить себе.       — А можно и мне какой-нибудь процент? — вклинился Хосок, пытаясь теперь усесться на перилах сбоку.       — Ты не входишь в число собственников. — Чимин слегка откашлялся, забрал сумку из рук Намджуна и снова посмотрел в сторону балкона: — А ты, милая, не слишком дорого берёшь? Целых две пачки сигарет, к ним коги-манду, какие-то мелочи сверху…. Я бы продал тебя за баночку колы зеро.       — Говорящей мебели слова не давали, не мешай мне заключить выгодную сделку. Что скажешь, Намджун-Джобс-щи?       Чимин шлёпнул ладонью себе по лбу. Не только Намджун любил направо и налево раздавать прозвища. Выходит, теперь он знает, что Чимин разболтал историю их знакомства и свою дурацкую шутку про реинкарнацию Стива Джобса.       — Хм… — Намджун сделал вид, что внимательно рассматривает Чимина. — Учитывая колебание уровня инфляции, сделка может оказаться выгодной. Питомец из него, в целом, неплохой. Ест мало, иногда бывает игривым, в нужные моменты спит и не надоедает. Повадки, правда, диковатые. В общем, мой ответ будет зависеть от того, что подразумевается под «мелочами». — Он пальцами показал кавычки.       — Ну… у нас закончилось вино, — ответила Аёнг.       — Итак. Две пачки сигарет, коги-манду и вино… Допустим, мы исключаем «Бургундское» урожая тысяча восемьсот… какого-то, которое стоит дороже всех нас вместе взятых. Но и дешёвое пойло за Чимина я бы предлагать постыдился. Тут нужен добротный, хороший вариант.       — Спасибо, — Чимин повернулся к Намджуну и слегка поклонился кивком головы.       Намджун почти неуловимо улыбнулся ему, а затем снова обратился к ребятам на балконе:       — В общем, мне следует глубже изучить винный рынок и провести тщательный анализ сделки. Тогда смогу дать точный ответ.       — Мне нравится ваш серьёзный подход к делу, Намджун-Джобс-щи, — одобрительно заключила Аёнг.       — Как насчёт того, чтобы прямо сейчас приступить к изучению винного рынка? Вместе с нами, — предложил Хосок. — Мы ещё не успели как следует отметить моё возвращение из Калифорнии. Заодно послушаем о ваших приключениях в Кёнсане!       Намджун задумался.       — Прошу прощения, но вынужден отказаться. — Он чуть небрежно взъерошил волосы на затылке. — Может быть, в другой раз?       Неслышно выдохнув, Чимин ощутил облегчение. Он хотел сейчас выпить, даже очень, но знал, что не сможет расслабиться в присутствии Намджуна. Между ними теперь застыла неловкость. Чимин надеялся, что после очередной совместной поездки он перестанет чувствовать себя таким напряжённым, а произошедшее в Кёнсане — сотрётся и потускнеет, затерявшись в последних свободных деньках перед работой, но пока что план провалился. Намджун протянул руку, и его рукопожатие оказалось каким-то неестественным и даже не совсем рукопожатием. Он лишь мягко подержал Чимина за руку, словно боялся задеть один из ожогов. Чимин в свою очередь не мог как следует обхватить слишком большую ладонь, чтобы крепко сжать. Долгие секунды они стояли неподвижно, и казалось, что один из них вот-вот подастся вперёд, чтобы обняться, но никто не двинулся. Наконец, они неловко разошлись, и Чимин поспешил зайти в подъезд, не оборачиваясь.       В гостиной уже стояла открытая бутылка вина, а рядом — два бокала, что невольно вызвало улыбку. В больших тарелках с узорами, приглянувшихся когда-то на барахолке, оставались фрукты и немного сыра, на фоне играла приятная музыка, что-то латиноамериканское, но спокойное. Хосок бросился обнимать, но Аёнг крикнула, чтобы он не травмировал «больного человека».       — Красавчик какой, — прокомментировал Хосок ожоги. Сам он выглядел свежо после отпуска, и кудри эффектно обрамляли его загоревшие скулы. — Ну, ничего, до свадьбы заживёт.       — Развлекались тут без меня? — спросил Чимин, взглядом указывая на низкий столик возле дивана.       — Обсуждали, получилось ли у твоего Хоби-хёна с кем-нибудь потрахаться, — пожав плечами, ответила Аёнг.       — И как?       — А ты-то почему во мне сомневаешься? — деланно оскорбился Хосок, но тут же расплылся в таинственной улыбке и ушёл в магазин, чтобы взять ещё вина и соджу.       Чимин оторвал от виноградной грозди одну крупную тёмно-фиолетовую ягоду и уселся на пол возле стола, бросив сумку рядом. Сил после дороги не осталось. В машине спалось плохо, тревожно, и в ушах до сих пор стоял шум мотора.       — Так. Ты, наверное, голодный.       Аёнг босыми ступнями прошлёпала на кухню, и Чимин очнулся только через несколько минут, когда запищала микроволновка. В нос ударил запах еды, неожиданно вызывая неприятный спазм в животе. Первая мысль — наверное, укачало в дороге, хотя бывшему танцору такое не было свойственно. Вторая — аппетит пропал настолько, что тошнит даже от упоминания о еде. Когда Аёнг поставила на стол рис с соусом карри, всё резко стало понятным. Бесконечно долгую минуту Чимин смотрел на тарелку перед собой, стараясь дышать часто и неглубоко. Он чувствовал, как постепенно немеют ладони и ступни, а затем поднялся с пола.       — Прости…       Он едва успел добежать до туалета. Нависнув над унитазом, Чимин содрогался в сухих спазмах и радовался тому, что весь день ничего не ел. Кровь отхлынула от лица, оставляя покалывание в щеках. Пресный рис и тошнотворно-склизкое карри. Бог знает, почему в те годы именно это блюдо чаще всего подавали в армии.       Последние несколько дней Чимин доводил себя до полного физического истощения, чтобы поспать хотя бы часа четыре. Тогда ему снилось прошлое. В основном, это была их военная часть, по которой он блуждал, как по бесконечному лабиринту, прятался в дверных проёмах или шкафах, залезал под двухъярусные казарменные кровати, чтобы остаться незамеченным своим преследователем. Он видел берцы, слышал лязг бляшки от ремня, чувствовал шершавые пальцы, сомкнутые на горле.       Иногда посреди казармы возникали интерьеры балетной школы. Словно наяву Чимин ощущал ледяную поверхность зеркала, к которой его плотно прижимал бывший сослуживец. Стекло трескалось и впивалось глубоко в мышцы, оставляя бескровные порезы, однако больно не было. Чимин подавался вперёд, насаживаясь на осколки изо всех сил, чтобы почувствовать хоть немного боли, но не мог. Зато ощущение толчков сзади было таким правдоподобным и ярким, член двигался внутри так тяжело, хорошо и правильно, что Чимин просыпался, залитый собственной спермой, как подросток. Смахивая холодный пот со лба, он слабо надеялся, что не стонал во сне.       После похода на озеро триггеры были повсюду. Неожиданные запахи или звуки, случайные голоса — всё что угодно могло вызвать вихрь воспоминаний. Казалось, к нему возвращается память после длительной амнезии. Он снова и снова неотвратимо погружался в то время, когда ему было чудовищно плохо и болезненно-хорошо.       Умывшись холодной водой, Чимин нехотя посмотрел в зеркало. Лицо заметно осунулось, сухие губы потрескались, веки снова припухли. Вид был гораздо хуже, чем сразу после больницы. Уперевшись руками в керамическую раковину, Чимин мысленно попросил себя отвлекаться всеми силами. Нельзя. Нельзя возвращаться в это состояние. Только не сейчас, только не перед премьерой в Меллерстейн. Он легонько похлопал себя по щекам, а затем вернулся в гостиную и распахнул все окна.       Несмотря на протесты Аёнг («Куда ты на голодный желудок?!»), Чимин мешал вино и любимое вишнёвое соджу, вполуха прислушиваясь к рассказам Хосока о белых пляжах, огромных волнах, сексуальных американках и его довольных жизнью приятелях. В голове помутнело, и Чимин растёкся по полу, укладываясь на колени к подруге. Язык развязался, и он зачем-то ляпнул не в тему разговора:       — Оказывается, моя мать всё это время знала, что я — гей.       — О, мне больше не нужно быть бородой! — обрадовалась Аёнг.       — Опа-а… — Хосок замер, приподняв брови. — Как она… что она думает об этом?       — Она решила, что я хочу её познакомить со своим парнем. — Чимин смазано улыбнулся. — Намджун утром заехал за мной, чтобы дойти до озера. А я проспал… В общем, они там мило пообщались, пока я собирался. А потом…       Он принялся рассказывать, как они с матерью поехали на море, и как у них там неожиданно завязался слишком откровенный разговор. Когда мать стала расспрашивать о Намджуне, чем он занимается и из какой семьи, Чимин решил, что она интересуется для себя, поэтому сказал:       — В следующий раз снова попрошу его зайти к нам на чай. И тогда уж не теряйся, спроси номер.       — Мне-то он зачем?       — Эм… В смысле — зачем? За тем самым?       Со своей потрясающей внешностью она вполне могла сойти за ровесницу Намджуна и определённо заслуживала как необременительного, так и серьёзного романа с кем-то молодым и страстным. Мать довольно рано забеременела Чимином, и сейчас ей было всего сорок шесть, а на вид — тридцать с небольшим. Максимум.       — Я думала, он нравится тебе? — Она подняла солнечные очки на макушку и удивлённо посмотрела на Чимина.       Тот опешил. В горле пересохло и захотелось срочно глотнуть газировки, но было тяжело пошевелиться. Слегка влажные бёдра и поясница намертво прилипли к нагретому пластику шезлонга.       — Чимин-а… Я уже давно догадалась. Подозревала примерно с твоего подросткового возраста. А потом ты приезжал с Тэмином, и я сразу поняла, что он… не совсем друг. — Она лукаво засмеялась. — Не бойся, я не переживаю о внуках или о чём-то подобном. Мне главное, чтобы ты был счастлив и нашёл своего человека. Так разве вы с Намджуном не встречаетесь?       — Н-нет… Он просто переводил наш мюзикл… — проговорил Чимин, еле двигая онемевшим языком.       — Вот как… — Она поджала губы и посмотрела на едва заметную линию горизонта, где море переходило в голубое небо. — Просто мне показалось… что ты хотел его познакомить со мной? Думаю, наконец-то, решился сказать мне. Я ведь ждала, пока ты сам созреешь. И вот, наконец, дождалась?.. Почему вы не встречаетесь? У вас всё только начинается?       — Э-э… нет? Не думаю, что ему… нравятся парни…       В горле запершило, и Чимин всё же дотянулся до газировки.       — А мне показалось, что очень даже нравятся, — сказала мать. — Поверь, моё материнское сердце чувствует такие вещи.       — Я… На самом деле, у меня уже есть кое-кто.       — Ох! — Она резко оживилась. — И давно? Как его зовут? Ты познакомишь нас?       — Да, наверное. — Чимин намеренно пропустил мимо ушей первые два вопроса. — Как-нибудь… попозже. Я пока не уверен, что всё сложится, — он неопределённо пожал плечами.       Хорошо, что она не стала спрашивать лишнего. Что он мог ей рассказать? «Мой парень — это мой продюсер, он женат на актрисе, и у них двое очаровательных малышей». Разумеется, он никогда их не познакомит. Не сможет даже назвать его имя.       Он пока ещё неплохо контролировал себя, чтобы не проболтаться друзьям об этой части их разговора с матерью. Сколько же тайн у него было ото всех?       Несмотря на приятный хаос в голове и тяжесть в теле, сонливость не наступала. Напротив, мозг оставался слишком бодрым и переполненным мыслями, но думалось вовсе не о теме разговора. Когда шутки про Намджуна или очередной рассказ о красивых американках уже не долетали до сознания, Чимин встал, вышел на балкон, и его пальцы сами собой набрали нужный номер.       — Я приехал, — сказал он, когда взяли трубку.       — Как добрался?       — Нормально, — он старался говорить ровно, не выдавая, что немного переборщил с вином. — Ты дома?       — Пока в театре.       — Ого… — Губы непроизвольно растянулись в широкой улыбке. — Я приеду?       — Сейчас? Я собирался домой. Лиён просила сегодня уложить Юджуна.       — Пожалуйста… — Чимин выдохнул прямо в микрофон. — Я очень хочу приехать. Ненадолго.       — Чимин-а… Подожди. Ты что, пил?       — Хосок вернулся, мы выпили немного соджу. Пожалуйста, Юнги-и, — протянул он отчаянным шёпотом.       В ответ Юнги лишь молча вздохнул.       — Я соскучился, — продолжил настаивать Чимин. — Ты мне нужен…       — Ладно. Только быстрее.       Чимин принял душ и спешно подготовился. Растягивая себя, он едва сдерживался, чтобы не кончить прямо в душевой кабине. Юнги его ждёт, и эта мысль ужасно заводит. Смазка и защита уже распиханы по карманам, на ходу Чимин что-то бросает ребятам про «дела» и вызывает такси. Возбуждение накрыло его мощной волной как маленького щенка, который то и дело пристраивается к ноге хозяина.       — Чимин?! — Аёнг попыталась остановить его в дверях. — Куда ты собрался в домашних шортах? Ты же пьяный, где тебя искать потом…       — Пожалуйста, родная, присмотри лучше за Хоби-хёном. Я о себе позабочусь. Честное слово. — Он рассеянно чмокнул воздух и быстро сбежал по ступенькам, почти ни разу не споткнувшись.       Уже в такси он нервно покусывал губы и отделял кожу с подсохших ожогов, которые ещё остались кое-где на руках. Чимин нуждался в том, чтобы снять напряжение. В том, чтобы ощутить сильную до невозможности хватку на рёбрах, чтобы задыхаться, чтобы запястья стиснули до синяков и кровоподтёков, чтобы шея напряглась от грубого рывка за волосы. Он растрачивал всю свою волю, стараясь не запустить руку под оверсайз худи и не касаться себя через шорты прямо в такси. Он устал, он слишком долго сдерживался и терпел, извёлся, измучился один. Будь проклят этот отпуск, этот Намджун, все эти воспоминания…       Юнги вздрогнул, когда дверь открылась, а после запоздало улыбнулся и захлопнул ноутбук. В его кабинете было уютно: полумрак, мебель из тёмного дерева, винтажная настольная лампа, бархатные шторы на окнах и сохранившаяся амурная лепнина под потолком.       — Что это? — спросил он, нахмурив брови, когда Чимин подошёл ближе.       — Ничего. Не смотри.       Чимин присел на край стола и щёлкнул переключателем, чтобы погасить настольную лампу. Стало совсем темно, только из окон едва долетал рассеянно-жёлтый свет фонарей.       — Это ожог? — Юнги снова включил лампу и присмотрелся к пятну на щеке, что спускалось на шею. — Это было в тот день, когда у вас трубу прорвало? Дай посмотрю.       Он подался вперед, но Чимин остановил его, не давая встать с кресла.       — Не надо. — Свет снова погас. — Просто представь, что я… Призрак Оперы, — проговорил Чимин чуть тише и хмыкнул, а затем пересел на колени к Юнги. — Я скучал…       Ухватившись за напряжённые плечи, Чимин легонько прижался губами к мочке уха и вобрал в рот пару серёжек, от чего Юнги прерывисто вздохнул. Ему нравились нежности, и Чимин это знал, поэтому запустил пальцы в волосы и принялся мягко перебирать пряди, что на ощупь казались сухими после морской воды.       — Чимин… — Юнги осторожно взялся за его предплечья. — Почему ничего не рассказал?       — Я рассказал, — прошептал Чимин, продолжая медленно целовать нежную кожу за ухом. — Просто не всё.       — Ты был в больнице?       — Мгм… Всё нормально уже, Юнги… — Он высвободил свои руки из некрепкой хватки, чтобы расстегнуть несколько верхних пуговиц на рубашке Юнги, ослабляя ворот.       — Я должен был знать.       Чимин вздохнул.       — А что ты сделал бы? Развернул бы самолёт или что?       — Я мог хоть как-то позаботиться о тебе, хотя бы на расстоянии. Ты же знаешь, я могу решать вопросы и по телефону, — сказал Юнги. Тыльной стороной ладони он коснулся щеки, что не была затронута ожогом, и Чимин подался головой навстречу прохладной руке.       — Давай не будем спорить…       Не дожидаясь ответа, Чимин прильнул к тонким губам и скользнул по ним языком. Юнги целовался медленно, и Чимину пришлось сдерживать напор. Не стоило показывать свой дикий голод, сводящий с ума. От нетерпения он сжал волосы Юнги на затылке, а затем оставил влажные следы на ключицах, заставляя тело под собой слегка вздрагивать. Наконец, он выждал момент и почти незаметно опустил свою ладонь вниз, к паху, но Юнги перехватил запястье.       — Котёнок… Мне нужно домой, — хрипло сказал он.       — Я что, зря приехал? Мы быстро…       Чимин мокрыми губами поцеловал шею и немного прикусил кожу, совсем слегка — она была слишком тонкой, слишком чувствительной, и на ней чуть что расцветали красные пятна. У Юнги не оставалось выбора, и он с тяжёлым дыханием запрокинул голову. Чимин так быстро и ловко расстегнул его ремень и ширинку, будто вовсе не был пьян.       — Чёрт… — прошипел Юнги, когда настойчивая тёплая ладонь проникла под брюки и обхватила его полутвёрдый член.       Воздух постепенно становился густым. Чимин умело водил рукой, мягко сжимал яички, пока его язык невесомо ласкал шею. Как только Юнги тихо и сдавленно простонал, подаваясь бёдрами вверх, Чимин отстранился. Он слез с колен и чуть не потерял равновесие, тут же упираясь в стол совершенно не грациозно. Что-то свалилось на пол с громким стуком, и Чимин выдохнул с коротким извиняющимся смешком. Хотелось как в кино — резко махнуть рукой и одним мощным движением скинуть всё, что лежит на столе, но он пытался выглядеть чуть более трезвым, поэтому аккуратно переложил бумаги на ноутбук и перенёс всю стопку на диван в углу. Оставшееся он сдвинул на край, а затем встал перед Юнги, повернулся к нему задницей и лёг на стол.       — Ох… — болезненный вздох вырвался сам собой, когда грудь, всё ещё перебинтованная под одеждой, столкнулась с твердой поверхностью.       Внутри поднялась волна эйфории, выбивая весь кислород из лёгких. Вот бы можно было снять и худи, и бинты, чтобы оголенной кожей прочувствовать каждую трещинку на столе.       — Я готовился, — сипло сказал Чимин.       На самом деле, он растянул себя недостаточно хорошо, но так было нужно. Он услышал, как скрипнуло кресло, а затем Юнги мягким прикосновением смял ягодицы, не торопясь снимать шорты.       — Ну вот что ты делаешь… — тихо сокрушался он.       — Можешь ударить, — неразборчиво пробормотал Чимин куда-то в стол.       — Что?       — Ударь. Шлёпни, — тут же добавил он хриплым шёпотом.       На заднице отпечаталась пара вялых шлепков, почти не ощутимых — алкоголь сильно снизил чувствительность, поэтому Чимин завёл руки назад, сам стянул шорты и попросил ещё. Мало, мало, мало. Сильнее, пожалуйста. Желание почувствовать вместо руки ледяную бляшку ремня разрасталось внутри, становилось оглушительным, но Чимин молчал. Ему не нужны были никакие ролевые игры, его не нужно было фальшиво называть деткой или строить из себя папочку, он не нуждался в четырнадцати видах хлыстов и плёток, не собирался надевать ошейник и договариваться о стоп-словах. Всё это ему представлялось слишком наигранным — постановок хватало в театре. Он просто хотел немного обжигающей боли (или много). И да, он не отказался бы быть связанным.       Но пока ему хватало выдержки, чтобы не озвучивать ничего из этого. Он терпел, пока Юнги медлил и поглаживал задницу после каждого слабого шлепка. В животе накапливалось раздражение от того, насколько незначительными они ощущались.       — Там в шортах, в кармане… — сказал Чимин, когда ему надоело. Лучше никак, чем так. — Н-не разогревай, — добавил он, прислушиваясь, как Юнги трёт ладони друг о друга, чтобы нагреть смазку.       — М? Ладно, — прозвучало с сомнением.       — Без пальцев, — уточнил Чимин на всякий случай.       Одной рукой Юнги ухватился за бедро, а второй начал помогать себе осторожно проталкиваться внутрь и, цокнув, прошептал:       — Плохо готовился. Ты уверен?       Вместо ответа Чимин резко подался назад, глухо вскрикнув. Юнги зашипел — ему было слишком тесно даже несмотря на обильное количество смазки. Привыкнув, он постепенно начал медленные и плавные движения. Боялся навредить. Чимин же получил, что хотел: он повернул голову и прижался к столу обожжённой щекой.       — Сильнее, Юнги…       Толчки стали жёстче, обеспечивая нужное трение ожогов о твёрдую поверхность и выбивая всё новые и новые всхлипы, когда Чимин проезжался грудью и лицом по столу. Кожа приятно горела, было хорошо. Но всё ещё недостаточно.       — Ляг на меня…       Юнги опустился на его спину и опёрся на локти, но Чимин сразу же спихнул его руки, чтобы оказаться полностью придавленным.       — Д-да-а… — надрывно протянул он.       Теперь от соприкосновения со столом ожоги не просто горели, они пылали. Стало мокро — текло из глаз, из распахнутого рта, но он не обращал внимания. Лицо исказилось от мучительно-жгучего удовольствия, он кричал, будучи уже не в силах контролировать свою реакцию. Скрип стола сливался с его громкими стонами и учащённым дыханием Юнги.       Неожиданно ударил гром. Кажется, снова началась гроза.       Не кажется.       Захотелось перекричать грохот или заткнуть уши, но было поздно: в голове яркими вспышками зажглись воспоминания, от которых Чимин бежал последние дни. Он зажмурился до цветных пятен, но всё равно перед глазами возник деревянный причал, а вместе с ним — синяя озёрная гладь, загорелая шея с каплями воды и мощные, сильные руки. Совсем не те, что сейчас держали его запястья. Чимин стал задыхаться. Он пытался отогнать от себя непрошеные образы и непрерывно бормотал:       — Чёрт, чёрт, чёрт…       Затем он начал звать Юнги, выстанывая его имя, но и это не помогло. Чем больше разрасталась жаркая боль в солнечном сплетении, тем отчётливее он видел другого. Всё перемешалось. Казалось, Чимин лежит уже не на столе. За стенами — гроза, непрекращающийся ливень. Большие и сухие ладони блуждают вдоль поясницы, снизу — горячее сильное тело. Он напрягся, не дыша. Кулаки сжались, и тело зашлось в конвульсиях.       Юнги поначалу даже ничего не понял. Он продолжал размашисто двигаться ещё некоторое время, пока не заметил, что Чимин не реагирует. Не выгибается под ним, не стонет, не царапает стол.       — Ты что… уже? — Юнги замедлился, а затем полностью вышел.       Чимин отозвался не сразу.       — М-хм…       Он был оглушён внезапным оргазмом и сам толком не осознавал, что произошло. Сердце стучало в горле, его стук отдавался в висках, а руки непроизвольно скользили по столу. Мышцы сводило. Чимин очнулся от того, что до его нагретой влажной спины дотронулись холодные пальцы.       — Это что? — тихо спросил Юнги.       О чём он? Непонятно. В голове пустота, всё вокруг движется, и сам Чимин будто медленно кренится куда-то вместе со столом. Сквозь пелену слышно звякнувшую молнию на брюках.       — Я спрашиваю, что это? Чимин? Встань, пожалуйста.       В ответ Чимин издал разочарованный стон. Какой вставать? Куда? Юнги потянул за локти, пришлось медленно подняться. Вот только голова закружилась сильнее. Чимин каким-то чудом оказался на ногах, упираясь бедром в край стола.       — Подними руки.       Во рту — пустыня, хочется пить. Чимин позволил стянуть с себя худи. Он чувствовал себя так, будто накануне пропустил не просто пару бокалов вина и соджу, а опустошил как минимум ведро чего-то крепкого. Мышцы бёдер всё ещё непроизвольно подёргивались.       — Ты ненормальный? — еле слышно спросил Юнги.       С трудом разлепив глаза, Чимин уставился на свою забинтованную грудь. Наверное, Юнги спрашивает именно об этом.       — А, это… Снимут на днях, — почти не двигая губами, промямлил Чимин. — Айщ… — шикнул он и скривился, когда по глазам снова ударил свет настольной лампы.       — Одевайся, я отвезу тебя домой.       — Мы же не закончили, — Чимин ухватился за воротник рубашки и потянул Юнги на себя. — Точнее… ты…       Юнги увернулся от поцелуя, который пришёлся в щёку. Чимин непонимающе выдохнул и опустил руку на его пах, но там оказалось мягко. Вау. Рассудок постепенно возвращался, принося с собой осознание: у них только что был страстный секс на столе, но у Юнги упал прямо в процессе. Юнги его не хочет. Не то чтобы раньше такого никогда не случилось, с кем не бывало, но… сейчас? Именно сейчас? Разве он не скучал, не хотел? Разве…       — Продолжим в другой раз. Прости, Чимин, но тебе явно надо отдохнуть. И мне правда нужно ехать. Тебя завтра утром отвезти на перевязку? — говорил он спокойно и ровно.       — Нет. Окей.       Юнги ещё несколько минут суетился вокруг, что-то спрашивал, затем собрал одежду и сунул в руки, но Чимин только бессмысленно кивал и смотрел в пустоту перед собой.       — Так ты одеваешься или нет? — поторопил Юнги.       — Мгм, — Чимин в очередной раз кивнул, но не двинулся с места, продолжая прижимать к себе шорты с трусами и кофту.       — Чимин?       — Иди, я доеду на такси.       — Ты уверен?       Чимин снова невнятно промычал, а затем всё же одёрнул себя и ответил твёрдо:       — Да.       — Ты же не собираешься здесь ночевать? У вас репетиция уже с утра, ты…       — Я уеду, Юнги, — перебил он. — Иди.       — Точно?       — Точно.       Чимин не хотел думать о том, что сейчас произошло. Впрочем, голова и так была совсем пустая, словно из неё как из пыльного мешка вытряхнули разом всё содержимое. Вот только жажда всё ещё мучила, поэтому он бросил одежду и налил себе воды из хрустального графина. Когда шаги за дверью стихли, он лениво порылся в выдвижном ящике стола и нашёл там, как и ожидалось, запасную пачку сигарет. На улице шумел ливень. Чимин раскрыл тяжёлые ставни, а затем лёг на диван и закурил, наблюдая, как ветер треплет белый тюль. Крепкий табак обжигал не привыкшее к нему горло, запах тоже оказался чересчур резким. Противно со всех сторон. Чимин откашлялся, но упорно заполнил лёгкие дымом. Докурил до самого фильтра, после чего неимоверным усилием поднял себя с дивана и уехал домой.

***

      В театре всё шло своим чередом. Актёры вернулись отдохнувшими, посвежевшими, но их нужно было как следует встряхнуть, чтобы настроить на интенсивную подготовку к премьере. Чимин пустил остатки своей энергии на то, чтобы зарядить остальных. Помутнение последних дней немного схлынуло. Он знал, что вскоре напряжение снова начнёт нарастать, тело будет просить новой дозы удовольствия, но пока что наслаждался полным опустошением. Кабинет Юнги он обходил стороной и всю неделю делал вид, что тем вечером ничего не произошло. Напился и напился, мало ли, что взбрело в голову. А пока — мюзикл превыше всего.       Юнги и сам не стремился обсуждать их недавний странный секс. Между ними всегда оставалось много невысказанного, но так им было проще. Они оба загрузили себя работой и как ни в чём не бывало говорили по поводу «Плаксы», если пересекались где-то в коридоре.       — Готовы новые декорации по тюрьме, посмотри.       — Иду.       Иногда Юнги вмешивался и сам заканчивал репетицию, чтобы режиссёр не мучил актёров допоздна, а ещё просил Джина проконтролировать, чтобы Чимин ходил на обед — тот имел привычку забывать поесть. Но на этот раз дело было в другом — Чимин не забывал, просто аппетит к нему так и не вернулся. Как и нормальный сон.       Он ощущал смутное облегчение, получив разрядку и погрузившись в мюзикл. Но вместе с этим Чимин стал много думать по ночам, и если ему удавалось заснуть, то сон то и дело прерывался от укола тревожных мыслей.       В армию он пошёл незрелым, несформированным. Естественно, что мальчишка, никогда прежде не получавший мужского внимания, сразу же зацепился за те крохи, которые бросал ему тот самый сослуживец. Однажды они оказались вдвоём в душе, и Чимин всё понял. Понял, что в тёмном взгляде было не только презрение и снисхождение, но ещё — интерес, желание и даже похоть. Наивный мальчик, отдаваясь, верил, что это может перерасти в симпатию, и поэтому позволял всё. У него не было никакого опыта отношений, и он был беспросветно глуп.       Годами Чимин предпочитал думать, что просто не уважал себя тогда, вляпался по неопытности и что теперь, после такого опыта, ему нравится погрубее. Однако сейчас приходило понимание: все эти годы он ворохом листьев пытался прикрыть глубокую яму, огромный нарыв. Сам от себя прятал нечто такое, что уже никогда не вытравить.       В тот день, когда они с матерью лежали на пляже под большим зонтом и дышали морским воздухом, Чимин спросил, наконец, о своём отце. В его детских воспоминаниях запечатлелись только счастливые моменты: как отец катает его на широких плечах, как встречает из детского сада, как покупает новое пирожное после того, как собака вырвала первое из рук. Но оказалось, что его психика многое вытеснила — человеческая память имеет свойство утаивать особо болезненные моменты. Мать всю жизнь молчала о том, что отец был пьяницей и тираном, поднимал руку на неё саму и даже на ребёнка, что стало последней каплей. Вот почему они оказались в Кёнсане, а вовсе не из-за её работы.       Психика ещё с раннего детства уже была надломлена, но так, что Чимин и не догадывался. Жестокое искусство — балет — оказалось идеальным поприщем для того, чтобы его ненормальные склонности расцвели пышным цветом, как в оранжерее. Чтобы маленький мальчик, который уже и так адаптировался к стрессу и унижениям, взрастил в себе настоящее удовольствие от боли. Его организм получал порцию эндорфинов каждый раз, когда мышцы растягивались чуть ли не до разрывов, когда каждая клеточка тела дрожала от напряжения, когда на коже оставались синяки и шрамы.       Но глупым он всё же не был.       После службы он переосмыслил то, что с ним происходило. Чимин кристально ясно понимал: если застрянет в позиции жертвы, то полностью потеряет себя как личность. Он избегал всего, что прямо или косвенно связано с темой, которую даже в мыслях страшно называть. Он не хотел на себе клейма мазохиста. Это — болезнь, извращение, перверсия. Ему было достаточно уже того, что он — гей.       Позже Чимин благодарил самого себя за то, что не стал тогда потакать своему телу, не лазил по анонимным сайтам, не искал встреч с себе подобными и не интересовался БДСМ, объясняя это тем, что ему не нравится сама эстетика. Подобные практики могли подменить собой всё — сначала отпали бы друзья, потом учёба и работа, и не осталось бы ничего другого, кроме саморазрушения. Последующий жизненный опыт показал, что такие, как он, обычно не реализовываются. А у Чимина была любимая работа и даже любимый человек, о чём он и мечтать не мог.       Он также догадывался, что если найдёт себе доминантного партнёра, сильного и властного, то всё когда-нибудь скатится в абьюз. Он просто погибнет рано или поздно, а у него почему-то была жажда жить. Чимин родился слишком любопытным, он хотел взять всё и сразу, и именно любопытство стало той силой, ограждающей его от деструктивного поведения. Страх навечно остаться ведомым и зависимым от кого-то, быть чьим-то ковриком для ног — этот страх оказался сильнее, чем потребности тела. Лучше уж оставаться вечно неудовлетворённым, чем его удовлетворят так, что от него самого уже ничего не останется.       Работа над собой принесла свои плоды. Он учился быть лидером, брать инициативу, доминировать самому (пусть даже и снизу, если в постели) и понемногу получать от этого удовольствие. В этой гиперкомпенсации он мог перегибать палку, когда слишком сильно давил на свою труппу, но его быстро останавливали. Чимин даже и не думал, что с ним до сих пор что-то не так.       Он никогда и никому не признавался в своих постыдных склонностях, не считая одного маленького забытого письма.

***

Kim Namjoon не спится?       Уведомление пришло посреди ночи, и Чимин слегка вздрогнул, чуть не уронив телефон на лицо. Он бездумно листал новостную ленту, ворочался в постели и, видимо, где-то отобразилось, что он онлайн — то ли в Инстаграме, то ли в Какао. Они с Намджуном ещё ни разу не разговаривали с той поездки, так что сообщение было неожиданным.

Jimin

Вроде того. Тебе тоже?

Kim Namjoon ага. как ты, как ожоги? не снял бинты?       Чёрт. Из головы совсем вылетело, что сегодня утром у него должна была быть последняя перевязка. Придётся подвинуть часа на два завтрашнюю репетицию — актёры наверняка обрадуются, что можно поспать подольше. Чимин кинул сообщение в общий чат, а затем вернулся в диалог с Намджуном, и у них развернулась довольно приятная переписка. Тот просил почаще звать его на репетиции — Мунбёль осталась на лето у бабушки, и по вечерам ему было скучно. Kim Namjoon вообще… я тут кое-что написал хочешь посмотреть?

Jimin

Конечно!!!

Kim Namjoon чёрт. сейчас перечитываю и это звучит так будто я хочу покончить с собой (нет)

Jimin

Как раз такое пишут в 15 и 30 лет. Показывай.

Kim Namjoon 비가 오면 조금은 나 친구가 있다는 기분이 들어 Когда идёт дождь, становится легче 자꾸 내 창문들을 두드려 잘지내냐면서 Кажется, что у меня есть друг, который стучится в окно 안부를 물어 И спрашивает, как мои дела. <…> 나도 너처럼 어딘가 두드릴수만 있다면 Если бы я мог, как ты, постучать в чьи-то окна, 온세상에 진하게 입맞출수 있다면 Если бы я мог, как ты, целовать этот мир 그 누군가 나를 마주칠까 Надеюсь, что кто-нибудь принял бы меня 내 고된 몸을 어쩜 받아줄까 Может быть, обнял мое усталое тело 제발 아무것도 묻지마 Пожалуйста, не спрашивай ничего 그냥 영원히 내려줘. А просто продолжай лить вечно 네가 내리면 외롭지 않아 Я не одинок, когда ты идёшь       Чимин несколько раз перечитывал. Пока лежал на животе в кровати, пока выходил на балкон к Аёнг, чтобы одолжить у неё сигарету («Как-то часто я стал курить»), пока доставал из холодильника колу. Талант Намджуна так очевиден, чёрт возьми. Странно думать о том, что напоминание о нём будет до конца жизни вытатуировано на собственной спине. Но ещё более странно то, что это уже не просто сентиментальный порыв юности — набить что-то в честь строк неизвестного автора, а буквально — татуировка, связанная с человеком из его окружения. С человеком, о котором он, пожалуй, думает слишком много последнее время.       От его стихов сквозит беспросветным одиночеством. Что в старом сборнике, что в новом — это единственная неизменяемая величина. Его можно понять. Намджун воспитывает дочь с женщиной, которая не захотела выйти за него замуж. Он поглощён работой. Судя по всему, у него почти нет друзей. Он тянется к общению и, на самом деле, абсолютно открыт. Он делится чем-то очень личным, что не может не трогать.       Чимин ловит себя на мысли, что чувствует нечто похожее. Да, сам он, казалось бы, окружён близкими людьми — у него неплохие отношения с матерью, прекрасные друзья и даже любимый человек. Но никому из них он не может открыться до конца и вынужден в какой-то степени постоянно обманывать их всех. Даже Юнги, с которым страшно поговорить и рассказать о том, какой Чимин на самом деле. Объяснить, почему приехал к нему пьяный и лёг травмированной грудью на стол. Нельзя даже просто признаться, наконец, в любви — это может выглядеть как давление, как просьба: я люблю тебя, выбери меня, будь со мной. Это наглость.       По сути, они с Намджуном оба ужасно одиноки.

Jimin

Красиво

Jimin

Нет, не так…

Jimin

Это талантливо

Jimin

Нет

Jimin

Это заставляет меня чувствовать чувства

Jimin

!!!

Jimin

Я сегодня такой красноречивый…

Namjoon :)

Jimin

Знаю, я много прошу, но

Jimin

Можешь оставить его мне?

Jimin

У меня есть одна идея

      Эти строки вполне могли бы стать песней для нового мюзикла. Чимин не хотел строить тексты вокруг сюжета, он готов был строить сюжет вокруг текстов Намджуна. Он хотел, чтобы песни и сценарий взаимно влияли друг на друга. Namjoon ты ещё не передумал со мной работать?

Jimin

Почему это?

Namjoon не знаю. ты хотел что-то рассказать, но так и не рассказал

Jimin

Расскажу после премьеры

Namjoon хорошо. в таком случае я прошу аванс. беру дорого

Jimin

Мне нужно сделать звонок продюсеру

Namjoon не обязательно. договоримся без посредников Namjoon кто-то обещал мне видео со своим выступлением Namjoon жду ссылку       Чимин цокнул, рассмеявшись себе под нос. Намджун всё-таки вспомнил. Пришлось рыться в старых диалогах и искать ссылки, большая часть из которых уже не работала, даже покопаться в ноутбуке. Первый и последний раз Чимин выступал в своём дебютном мюзикле, который ставил ещё в институте. Записей было несколько, включая единственный раз, когда они с этой постановкой ездили в Пусан. Он пел там всего лишь одну партию, но многие раскритиковали его слабый вокал и говорили, что танцует он лучше, чем поёт. Кто-то говорил, что даже лучше, чем ставит мюзиклы. Тем не менее, Чимин обещал показать.

Jimin

*видео*

      В ожидании ответа Чимин отбросил телефон и снова принялся ходить по дому. Более того — помыл посуду, переборов свой страх открывать кран. Отчего-то было волнительно. Не самое удачное выступление, ещё и старое, да и вообще… Наконец, он вернулся в комнату и прочитал новые сообщения. Namjoon вау... Namjoon хотел бы я увидеть это вживую Namjoon ты планируешь ещё выступать в своих мюзиклах?

Jimin

Спасибо.. Не планирую

Namjoon А кто писал текст?

Jimin

Моя команда. Аенг, ещё один человек и немного я.

Namjoon ВАУ Namjoon так ты всё умеешь, просто отлыниваешь от работы Namjoon нет, правда, это же очень круто он такой идеально простой Namjoon Don’t be like a prey Не уподобляйся жертве (Be) Smooth like a like a snake Будь скользким, как змея Namjoon даже на английском можешь… я увольняюсь. больше не зови меня работать

Jimin

Поздно, ты уже получил аванс

Jimin

И я же сказал, что писал с командой! От меня там разве что сами идеи

Namjoon уверен, ты преуменьшаешь свой вклад чтобы и дальше лениться       Отчасти он оказался прав: Чимин преуменьшал. Тогда он вложил в этот текст всего себя без остатка. Он верил, что нужно обнажаться, вытаскивать на поверхность весь ил, скопившийся на дне души, чтобы получилось нечто настоящее. Тот персонаж был прямым отражением его самого, но с тех пор Чимин решил никогда не вкладывать что-то слишком личное в своё творчество. Это оказалось слишком тяжело и далеко не всегда эффективно. 순결했던 날 찾아줘 Прошу, найди того меня, невинного 이 거짓 속에 헤어날 수 없어 Не могу выбраться из этой лжи       Каждое слово, звучащее из динамика телефона, до сих пор отзывалось. Поступив в институт после службы, Чимин был раздавлен. Тогда он совсем замкнулся в себе, перестал даже красиво одеваться, выбирая только чёрные толстовки и кепки. Хотелось исчезнуть, но вопреки этому желанию его заметили: Тэмин проявлял внимание так, как никто до этого — водил на свидания, держал за руку, был чутким и внимательным. Чимин думал, что влюбился.       Позднее он два года лгал. Самому себе лгал, что любит. Перед Тэмином притворялся самым обычным парнем и делал вид, что без ума от медленного нежного секса, долгих прелюдий и робкой ласки. Делал вид, что он — совсем не тот парень в камуфляжных штанах, которому нравится, когда его берут жёстко, душат и называют грязной шлюхой. С Тэмином он притворялся до тошноты, и это был новый своеобразный акт мазохизма, весьма затянувшийся. Но тогда Чимин даже не представлял, что слова из дебютного мюзикла станут пророческими, и он погрязнет в собственной лжи ещё больше. 예전과 똑같은 나는 여기 있는데 Я здесь, такой же, как раньше 너무나 커져버린 거짓이 날 삼키려 해 Но гигантская ложь намерена меня поглотить       Намджун и дальше спрашивал про мюзикл, про сюжет, но Чимин поспешил свернуть диалог. Ему не хотелось рассказывать про тот период и вообще думать о нём. В одном Чимин изменился: обманывать самого себя с каждым годом было всё сложнее, а смотреть на себя настоящего — абсолютно невыносимо.

Jimin

Спать не собираешься?

Namjoon смысла уже нет. отосплюсь после работы Namjoon ты очень красиво танцуешь. я даже не знал, что так можно. и поёшь тоже, но это я уже говорил       Внезапно перехватило дыхание. Чимин прекрасно знал, что танцевал он тогда не очень, ведь к тому моменту растерял свои навыки, а пел и того хуже. Но простые слова почему-то так сильно влияли на него, что хотелось биться головой об стену из-за собственной слабости. В глазах Намджуна он был крутым режиссёром, хорошим артистом, интересным человеком… Чимин сжался на кровати от ощущения, что продолжает водить за нос всех вокруг. Никакой он не режиссёр. Ставит адаптации и лишь притворяется им в большинстве случаев. Все его оригинальные работы разнесены критиками в пух и прах. Уж тем более он не артист и вовсе не интересный человек. Он — ничтожный моллюск, что прикрывается водорослями вместо крепкого панциря, он весь — напускная уверенность и фальшивые улыбки. Но Чимин готов был дышать этой приятной лестью и притворяться, что верит. Namjoon кстати, там на фоне упавшая люстра Namjoon я же говорил что ты призрак оперы!!!       Невольно вырвался лёгкий смешок. Чимин только сейчас понял, что за всю ночь, что они переписывались, это был первый раз, когда Намджун пошутил. И даже без подтекста. Невероятно.       Так прошла почти вся неделя. Днём Чимин забывался в работе и носился по театру как ненормальный, а по ночам не мог уснуть и сидел в Какао с Намджуном. И хотя последний был тем самым триггером, из-за которого Чимин проживал весь этот стресс от напоминания о том, кем он является на самом деле, их переписки помогали отвлекаться, как ни странно. Они общались о всякой ерунде: Намджун всё-таки показал свой новый мотоцикл, немного делился тем, как проходят дни и постоянно восхищался режиссёрской профессией. В этих переписках он был таким простым, комфортным и располагающим, что однажды Чимин не удержался и спросил:

Jimin

Твои шутки стали слишком милыми. Не как обычно. У тебя всё хорошо? Ты даже не вспоминаешь про наездника

Jimin

Кто ты и где Ким Намджун? Говори пароль, живо

Jimin

Имя ягнёнка?

Namjoon блондиночка

Jimin

Кто ты и откуда знаешь пароль?

Namjoon ну просто я подумал что тебя это достало?

Jimin

шути, если очень хочется. мне всё равно

Namjoon когда мы ночевали в амбаре, мне не показалось, что тебе всё равно :)       Чимин заблокировал телефон, положил его экраном вниз, а сам остался лежать с открытыми глазами. Ту самую ночь они ни разу не обсуждали. Сердце зашлось в быстром ритме — он о чём-то догадался? Спрашивал про татуировки… Чимин вёл себя, мягко говоря, странно. После озера он еле пришёл в себя и в целях самозащиты стал агрессивным. Ну не мог же он сказать: «Извини, я полчаса назад удовлетворял себя в кустах. Ты меня стриггерил, и я вспоминал, как сильно мне нравится грязный секс и крупные мужчины с большими бицепсами, поэтому мне не очень комфортно будет уснуть на тебе, будучи почти голым». Была мысль оставить сообщение непрочитанным, но тут снова послышалась вибрация: Namjoon ты кричал на меня и говорил что тебя достали мои шутки       Кажется, он подумал, что дело в его юморе. Что ж, так даже лучше.       Намджун снова раздвоился в голове. Один, который из чата, был открытым и даже милым, как его самые романтические стихи вроде «Moonchild». Второй, из реальности, был саркастичным, шумным, шутил пошлые шутки и источал такую мощную энергию, что сбивала с ног.       Чимин понимал, что его внезапное бесконтрольное влечение было вызвано не столько самим Намджуном, сколько обстоятельствами. Да, от него ощущалась некоторая властность. В Намджуне это присутствует, но он явно не собирался направлять свою силу на Чимина. Тогда, на озере, он просто был таким, какой есть. Намджун никак не виноват, что в какой-то момент всколыхнул старые травмы. То, что Чимина влекло физически к более доминантному мужчине — просто побочный эффект не совсем здоровой психики. И то, что Чимин один раз представил его во время секса с Юнги — ни о чём не говорит. Чимин уже не подросток с бушующими гормонами, он в состоянии с этим справиться. Так что… пусть тот шутит сколько угодно.       В субботу Чимин с самого утра пропадал в театре на дополнительной репетиции с Чонгуком. Из коридора могло показаться, что там, за дверью, — кабинет пыток: сцена, над которой они работали, начиналась с истошного вопля главного героя. Это была самая агрессивная и энергичная песня со сложной хореографией, и пока они раз за разом искали нужные элементы, незаметно наступил вечер. Их прервал Юнги:       — Когда у вас последний раз был перерыв? — спросил он, продвигаясь к сцене.       Чонгук задумался, а затем пожал плечами с усталой улыбкой, и продюсер тяжело вздохнул. Он посмотрел на Чимина, который от неловкости пытался слиться с креслом.       — Себя не жалеешь, но других зачем доводить? — обратился Юнги сначала к Чимину, после чего повернулся к несчастному актёру, убедительно делающему вид, что его всё устраивает: — Чонгук, ты свободен.       Тот вопросительно взглянул на режиссёра, и Чимин кивнул:       — Юнги-щи прав. На сегодня всё.       Измотанный Чонгук ушёл, а Чимин, посмеиваясь, закрыл лицо блокнотом, чтобы не смотреть в глаза Юнги, когда тот встал перед ним со сложенными на груди руками. Сейчас должна была быть лекция о своевременном отдыхе и необходимости полноценного питания, но вместо этого Юнги сказал:       — Там ждёт Намджун. Мы подписали договор, и он зовёт нас отметить это в баре.       — Сейчас?       — Да.       — Можно я не пойду? — спросил Чимин, прижимая записи к груди. — Я… мне сейчас нельзя пить. Меня развезёт как в прошлый раз. И я… я устал. Скажи ему, что я плохо себя чувствую.       Юнги сдвинул брови.       — Не ты ли его уговаривал на всё это дело? Он там весь светится от радости, что официально стал автором.       — Но я правда уже никакой...       Во время работы Чимин забывал о всякой усталости, будучи слишком увлечённым, но стоило ему прерваться и перевести дух, как слабость придавливала к полу.       — А ко мне ты тоже не поедешь? — уточнил Юнги.       Чимин вздохнул, задумавшись. Им редко выдавалась возможность ночевать на съёмной квартире перед выходными, и было бы глупо упустить шанс.       — Я могу дождаться тебя там.       — Ты уже будешь спать, когда я приду. В общем, ладно. Не хочешь в бар — иди и скажи ему сам.       Юнги вышел за дверь. Он явно не обрадуется, если после тяжёлой недели они не смогут побыть вдвоём, хотя виду не подаст. Что ж, придётся идти в бар с Намджуном. Собравшись с силами, Чимин сложил в шоппер блокнот и сценарий, а затем медленно двинулся в сторону коридора. Он почувствовал, как дрожат руки и потеют ладони.       Намджун стоял полубоком, разговаривая с Юнги. Он подстригся, и теперь волосы были совсем короткими. Кажется, он тоже немного похудел с того момента, что они не виделись, но всё равно выглядел намного более внушительным по сравнению с Юнги. Обернувшись, он не сдержал своей широкой улыбки с ямочками.       — Мистер Джейлер, — Намджун кивнул в знак приветствия. — Снова сияешь. Не боишься, что украдут? — Какой же он громкий.       Чимин подошёл к ним на негнущихся ногах и растерянно спросил:       — Кто украдёт?       — Цыгане, например. Сдадут в ломбард.       Как и в самую первую встречу, он намекал на украшения. Когда бóльшая часть ожогов сошла, Чимин снова надел всю свою самую любимую ювелирку.       — Выходит, я теперь вырос в цене? — Чимин взмахнул рукой, на которой блестели браслеты. Удивительно, что он был в состоянии шутить в ответ. — Всё ещё раздумываешь над сделкой?       — Предложение оказалось более выгодным, чем я думал, — весело сказал Намджун. И откуда у него столько энергии? Как будто не переписывался ночами, а спал самым сладким сном. — Анклет тоже при тебе?       Чимин выставил одну ногу вперёд и чуть приподнял штанину. Да, анклет при нём. Летом его было гораздо удобнее носить с белыми кроссовками, и Чимин почти не снимал украшение. Если сесть, закинув ногу на ногу, то брюки немного задираются, и анклет становится видно, а это — один из доступных способов ненавязчиво демонстрировать свои чувства тому, кто сделал подарок.       — Может, посвятите меня в свои шутки? — Юнги включился в диалог с нескрываемым замешательством, когда все трое направились к выходу.       Чимин оказался посередине и теперь жался ближе к Юнги.       — Аёнг хотела продать меня за пачку сигарет, — пожаловался он.       — Вообще-то, две пачки. А ещё вино и коги-манду…       — Когда ты уже успел познакомиться с Аёнг? — Юнги вскинул брови.       — Недавно, когда подвозил Чимина. Подождите. — Намджун сделал несколько широких шагов вперёд, резко остановился и развернулся. — Меня мучает один вопрос. На озере я об этом как-то не думал, а теперь… подумал.       Чимин уже успел непонимающе переглянуться с Юнги, а затем произошло нечто странное: Намджун опустился на корточки.       — Можно? — Он указал ладонью на ту ногу, где был анклет.       Чимин замешкался и даже не успел ничего ответить, растерянно глядя сверху вниз на то, как длинные пальцы потянулись к его щиколотке.       — Не снимай! — выпалил он, когда Намджун уже коснулся анклета.       — Не буду.       Намджун зачем-то ощупал ногу над браслетом и легонько прошёлся по коже, забираясь под штанину. Чимин покрылся мурашками то ли от неожиданности, то ли от волнения, то ли от прикосновения горячих пальцев. Что он делает? Чимин стоял, беспомощно раскрыв рот, и мечтал расщепиться на мельчайшие частицы, чтобы раствориться в воздухе. Юнги смотрел на это со стороны с абсолютно каменным выражением лица.       — Гладко, — заключил Намджун со странной улыбкой. Наконец, он поднялся и снова двинулся вперёд.       — И что? — спросил Чимин своим самым низким голосом.       — Ничего. Просто хотел убедиться, что ты — настоящий эстет.       Да, Чимин ещё давно прошёл курс лазерной эпиляции, когда понял, что анклет будет некрасиво смотреться на волосатых ногах, а носить его хотелось. Но Намджун… О, боже. Чёрт. Что он хотел этим сказать? Что это по-гейски? Кажется, Чимин покраснел от макушки до пят.       Юнги никак не комментировал, даже не посмеялся. Просто сделал вид, что ничего не было.       — Предлагаю пойти в «Redmoon», — сказал он, чуть прокашлявшись.       — Ага.       Чимин уже пожалел, что разрешил Намджуну шутить, как вздумается, и тем самым стёр и так едва наметившиеся границы. Слова о том, что ему всё равно, были восприняты слишком буквально. Нужно будет как-то пережить этот вечер в баре. Сам он пить точно не будет. Оказывается, Чимин всё ещё не готов к Намджуну номер два — тому, что из реальности.