Анклет

      Сезон дождей пришёл раньше, чем обещал прогноз погоды, и со вчерашнего вечера моросило, не переставая. По небольшому ухоженному двору расползались лужи. Намджун до беспамятства любил родительский дом именно за этот простор: земли хватало и для детских качелей, и для собачьей будки. После обеда время тянулось лениво, и вся семья собралась на террасе, чтобы выпить чая с вареньем из каштанов. Слегка колыхалась белая занавеска на входе, а из глубины дома было слышно бормотание телевизора и приглушённые звуки расстроенного пианино — Мунбёль баловалась с клавишами.       Мать и Сонхи переговаривались о чем-то повседневном, отец прислушивался к новостям по телевизору, даже не стараясь выглядеть вовлечённым в беседу, ровно как и Намджун, который сидел со своим молескином.       — Что ты там всё пишешь? — спросила мать, нахмурившись.       Намджун закрыл блокнот и отложил в сторону. Слова не шли, он лишь бессмысленно закрашивал листы чёрными квадратами, соблюдая шахматный порядок.       — Да ничего.       Сонхи уже допила чай и принялась убирать со стола пустые чашки. Прежде чем уйти на кухню, она повернулась к Намджуну:       — Мне завтра нужно выезжать в Сеул, ты поедешь?       — Я ещё не был у Тэхёна, собираюсь к нему на днях.       Намджун уже давно не показывался в рехабе. Он оправдывался перед самим собой, говорил себе, что времени не хватает, но вместе с этим понимал: ему тяжело видеть Тэхёна, а точнее то, что от него осталось — совершенно безжизненные глаза и застывшее в них безразличие ко всему.       — Ясно. Доеду на электричке. — Сонхи пыталась выглядеть нейтральной, но её мрачное настроение ощущалось ещё с утра.       Мунбёль совсем не вовремя выбежала на террасу, чуть не запутавшись в занавеске, подлетела к Намджуну и упёрлась в его колено маленькими ладошками.       — Ты поедешь к дяде Тэ? Я с тобой!       — Малыш, я не могу взять тебя с собой. Это очень далеко.       — Но почему всем можно, а мне нельзя? Я хочу к дяде!       Она продолжала настаивать на своем, пока не вмешалась Сонхи:       — Тебе же сказано: ты не поедешь!       Слишком строгий тон матери довёл Мунбёль до слёз, и Намджуну пришлось успокаивать её, усадив к себе на колени. Сонхи разозлилась ещё больше:       — Конечно, мама всегда плохая…       Она была категорически против поездок Мунбёль в рехаб. Больше всего в жизни Сонхи сожалела о том, что не могла быть рядом с дочерью, пока та жила у бабушки. Даже сейчас они виделись в основном на выходных, а раньше и того реже. Зато Тэхён, который после первой реабилитации вернулся в родительский дом, видел Мунбёль каждый день, и, по мнению матери, плохо влиял на неё. Он видел, как она растёт, делает первые шаги, в то время как Сонхи приходилось учиться и работать сутками. Он не заслуживал быть рядом с Мунбёль. Но больше, чем Тэхёна, Сонхи укоряла саму себя. Она жила с ощущением, что не справляется, и Намджун мог её понять, так как чувствовал то же самое.       Постепенно все ушли с террасы, бабушка забрала плачущую Мунбёль к себе на руки, и Намджун остался один. Пока строчки не шли, он бессмысленно смотрел на пустые страницы, а затем принялся рисовать: листья с каплями дождя, круги на воде, лотосы — то, что он пытался изобразить, но получалось совсем коряво.       Образы вчерашнего похода на озеро крутились в голове, он старался что-то ухватить из них, но не мог. После перевода «Плаксы» хотелось всё чаще браться за блокнот, давняя привычка постепенно возвращалась, но писать стало тяжелее. Возможно, кое-кто ненароком повысил планку и заставил иначе посмотреть на свои стихи. Теперь хотелось писать что-то исключительно хорошее, и прежних навыков было уже недостаточно.

***

      Где-то вдалеке слышались приглушённые раскаты грома. По озерной глади уже потянулась рябь, листья зашелестели, и лодки у причала тихонько постукивали друг о друга. На траве под деревом лежали полотенце и хлопковый шоппер, на ветке сушились шорты, но Чимина там не было. Уже на подходе к месту Намджун напрягся, ощущая, как его постепенно охватывает тревога: нечто подобное он испытывал, когда Мунбёль неожиданно терялась из виду.       — Чимин! — крикнул он, но никто не отозвался.       Чтобы унять преждевременную панику, Намджун принялся быстро складывать вещи в свой рюкзак. Он уже успел найти воду, а именно — попросить бутылку у случайных прохожих. Но выяснилось кое-что ещё: судя по предупреждению, пришедшему на телефон, в ближайшее время ожидалось усиление ветра. Очевидно, что Чимин не мог уйти далеко, и в озеро он бы не полез, но иррациональное чувство оказалось сильнее логики.       В небе над берегом можно было увидеть вихревое облако. Солнце ещё не зашло, подсвечивая из-за горизонта завораживающее, но в то же время жуткое в своей красоте движение воздушных масс. Потоки воздуха в облаке кружились вокруг своей оси, и это означало, что совсем скоро подует шквальный ветер, сметая всё на своем пути. Всё, что оставалось — ждать на месте. Намджун смотрел по сторонам и продолжал звать Чимина, настороженно приглядываясь к каждому кусту.       Наконец, откуда-то издалека раздался слабый возглас. Намджун двинулся в сторону звука, и вскоре на него чуть не налетел Чимин, который выбежал из-за деревьев в одной рубашке, босиком.       — Нужно уходить. Будет ураган, — сказал Намджун, изо всех сил стараясь игнорировать то, как Чимин выглядел.       Тот посмотрел на небо и застыл, как вкопанный. Первая крупная капля дождя упала на его лицо, но он и не заметил. На не затронутой ожогом щеке полыхал нездоровый румянец, веки были припухшими, волосы растрепались, некогда белая рубашка — вся в грязи и паутине. Намджун сдерживал желание крепко схватить его запястье и силой потащить к ближайшей автобусной остановке.       — Подожди минуту, — заторможено проговорил Чимин, а затем резко развернулся и кинулся обратно в те заросли, откуда пришёл.       — Нет времени, Чимин!       Но тот уже бежал по едва заметной тропе, петляющей между небольших деревьев и кустов, а затем снова скрылся из виду. Намджуну пришлось броситься за ним, сжимая лямку рюкзака.       — Да чтоб тебя…       Небо потемнело, высокая трава пригнулась к земле, и среди облаков блеснули первые удары молнии. Раскаты грома, последовавшие за ними, были оглушительными. Вскоре Чимин снова появился, но на этот раз он держал в руках крохотного ягнёнка, крепко прижимая его к себе. Увидь Намджун эту картину при других обстоятельствах, непременно бы пошутил про то, что Чимин спас своего младшего брата — настолько они были похожи.       — Я не могу его бросить, он тут один совсем.       Так и побежали в сторону станции: Намджун — одетый, с рюкзаком и тканевой сумкой, Чимин — в одной рубашке, босой и с ягнёнком в руках. Его шорты, так и не высохшие, лежали в рюкзаке, а обувь потерялась неизвестно где. От сильного порыва ветра поднялось пыльное облако. Ягнёнок непрерывно блеял, вырывался из рук, но Чимин только сильнее прижимал его к груди и жмурился из-за пыли, двигаясь почти вслепую. Он не увидел, как молния ударила в фонарный столб у перекрёстка, выбивая целый вихрь электрических искр.       — Стой! — крикнул Намджун, но вновь прогремевший гром заглушил его голос.       Чимин растерянно обернулся.       — Давай свернём в деревню, — предложил Намджун.       Теперь это казалось разумнее. До остановки добираться в их темпе ещё минут тридцать, а то и сорок, лучше поискать укрытие прямо сейчас, пока не поздно.       Чимин не стал спорить, на этот раз молча следуя за Намджуном. Не успели они дойти до деревни, как ливень припечатал всю летающую грязь к земле. В ту же секунду они полностью промокли. Намджун забрал ягнёнка, а взамен отдал свой рюкзак, чтобы Чимин держал его над головой, хотя это не сильно спасало, а точнее — не спасало совсем. Кое-как они добежали до ближайшего дома с полуразвалившимся каменным забором и встали под козырёк черепичной крыши.       Это был настоящий сохранившийся ханок, позади которого возвышался холм. Спереди во дворе виднелся небольшой заросший пруд. Пока Намджун осматривался, по крыше что-то звонко ударило — вместе с дождём посыпался и град. Крупные льдинки стучали по черепице, попадали по лотосам, затерявшимся в пруду среди камышей и ряски. Порывы ветра забрасывали шарики льда прямо под ноги. Намджун вернул ягнёнка Чимину, а затем принялся громко барабанить по окнам и звать хозяина.       — Да нет здесь никого… — тихо сказал Чимин.

***

      Удивительно, но крохотный магазин фотосувениров, расположенный на центральной улице города, всё ещё работал. Прежде чем войти, Намджун встряхнул чёрный зонт, сбивая лишнюю воду. Дома все поругались, Мунбёль по второму кругу закатила истерику, и находиться в этой тяжёлой атмосфере было уже невыносимо — не хватало ещё упрёков в том, что он снова играет роль «хорошего» папы.       — Здравствуйте. У вас всё ещё можно проявить плёнку? Или уже нет? — спросил Намджун с вежливой улыбкой.       — Проявляем, проявляем, — приветливо ответила пожилая женщина, сидящая за прилавком в мягком платке канареечного цвета. — Оставляйте.       Интерьер здесь так и не изменился с тех пор, как Намджун заходил сюда после уроков, чтобы выбрать маме очередную безделушку на день рождения. Казалось, что даже фоторамки до сих пор стоят те же, и всё так же пахнет старым линолеумом.       — Успели поймать солнечные деньки? — спросила продавщица, принимая фотоаппарат с плёнкой внутри.       — Успел, — снова улыбнулся Намджун, а затем добавил: — Напечатайте каждый кадр в двух экземплярах, пожалуйста.       Не верилось, что ещё вчера днем все прятались от палящего солнца, спасались холодным чаем и кондиционером, подростки собирались возле водоёмов, прыгали с тарзанки, и даже Намджун вместе с ними нырнул в холодное озеро. Но уже вечером ураган заставил всех запереться по домам и плотно закрыть окна. Теперь по всему Кёнсану можно было наблюдать поваленные деревья, помятые машины и оборванные провода, хотя центр города пострадал гораздо меньше по сравнению с окраинами.       После магазина фотосувениров Намджун отправился в сторону книжного, снова раскрыв зонт. Он обошёл лист железа, который ещё не успели убрать с тротуара, и вдруг усмехнулся собственным мыслям: Чимин своим походом обещал помочь отвлечься от проблем на работе — Чимин исполнил обещание на все двести процентов.

***

      — Есть одна мысль…       Намджун, не обращая внимания на град, что хлестал по лицу, выбежал к небольшой деревянной постройке рядом с ханоком, похожей то ли на сарай, то ли на амбар. Он схватил булыжник с земли и принялся бить им по кованному навесному замку, пока тот не отвалился вместе с ржавыми креплениями, раскидывая щепки во все стороны.       Ветер поднялся уже настолько сильный, что сгибал деревья, и Намджун с трудом смог закрыть дверь за Чимином с ягнёнком на руках. Теперь нужно было соорудить надёжный упор. Вскоре нашлась длинная палка, похожая на черенок от лопаты или вил, и Намджун подпёр ею дверь, а затем снял промокшую насквозь футболку и принялся стаскивать к выходу тяжёлые ящики с инструментами. Ягнёнок скакал вокруг и путался под ногами, напоминая теперь большого крысёныша из-за своей мокрой слипшейся шёрстки.       Тусклый свет пробивался сюда через небольшое оконце прямо под крышей, стоял плотный запах пыли. Чимин окоченевшими пальцами расстёгивал прилипшую к телу рубашку и вдруг чихнул как-то совсем мило.       «Как котёнок», — подумал Намджун, но озвучивать не стал, только слегка улыбнулся краешком губ.       — Остаётся надеяться, что нас не унесет в страну Оз, — сказал он вслух, когда дверь была надёжно зафиксирована. — Не зря же умные люди построили ханок с этой развалюхой прямо возле холма.       Чимин пробормотал что-то невнятное, продолжая свою борьбу с пуговицами, в которой он, очевидно, проигрывал. Град, не прекращаясь, колотил по стенам и крыше. Ягнёнок перестал носиться по амбару, забился в угол, и его уши подрагивали каждый раз, когда снаружи слышались то раскаты грома, то какой-нибудь внезапный скрежет или удар.       — Вот, держи. — Намджун достал из рюкзака полотенце, которое чудом не промокло, и протянул Чимину. — Только сильно не мочи, оно нам ещё понадобится.       — Ага… Попробую… — ответил он, прикладывая краешек к лицу.       Избавившись, наконец, от рубашки, Чимин как следует отжал её. Он остался совсем раздетым, стоя в одних трусах посреди сквозняка с перебинтованной грудью. Даже смотреть на него было холодно. Когда он отвернулся, чтобы расправить рубашку и повесить её на пустую птичью клетку, Намджун заметил, что сверху и снизу от повязки виднеется татуировка, набитая вдоль позвоночника. Правда, бинты скрывали почти всё. До этого момента Намджун видел только небольшую верхнюю часть у основания шеи, но он и представить себе не мог, что рисунок тянется почти до поясницы. Одно дело — скромное маленькое тату, спрятанное где-то под воротом одежды, но во всю спину… С тем образом Чимина, который Намджун уже выстроил в своей голове, это как-то не вязалось.       Но пока было не до этого. В первую очередь Намджун решил осмотреться — скорее всего, застряли они здесь надолго. Он достал телефон со дна рюкзака и включил фонарик, продвигаясь вглубь амбара. Кроме раскиданных инструментов, клеток, кормушек и ещё горы деревянных ящиков здесь ничего не было, разве что под крышей обнаружился антресольный этаж и лестница к нему.       — Ты что, носишь с собой фонарик? — спросил Чимин, выжимая светлые волосы, завившиеся от влаги.       — Это телефон. Прости, я не мог согласиться на твоё условие и не взять его, — слегка улыбнулся Намджун. — У меня есть ребёнок. Мало ли, что может случиться… — Он махнул рукой в сторону окна.       — Да, ты прав. Я сглупил.       Теперь Чимин пытался развязать узел, чтобы снять мокрые бинты. Намджун подошёл к нему посветить и увидел, как тот всё ещё дрожит от холода. Пальцы не слушались его, вода капала с кончиков волос.       — Давай помогу.       Намджун отдал телефон Чимину, а сам наклонился пониже, чтобы попробовать самому справиться с узлом. Оказалось, это действительно не просто.       — А царапины-то у тебя откуда? — спросил Намджун, бросая взгляд вниз, на голые ноги: по левому бедру тянулись опухшие красные полосы. — С кем подрался, пока меня не было? С ягнёнком?       — С колючим кустом.       Намджун хмыкнул и решил больше не приставать с расспросами. Один Бог знает, где носило этого чокнутого — у творческих натур, видно, свои причуды. Плюнув на безрезультатные попытки развязать пальцами, Намджун нашёл среди инструментов нечто похожее на плоскогубцы. С небольшим усилием он разодрал чёртов узел и начал осторожно разматывать бинты, пока Чимин стоял с поднятыми руками, шумно выдыхая через нос. Мокрая ткань уже довольно сильно прилипла к коже, и как только Намджун дошёл до глубоких слоёв повязки, Чимин резко дёрнулся:       — Всё, всё… Дальше я сам.       Он морщился, шипел и кусал губы, отлепляя от раны последние слои бинта.       — Вы полны сюрпризов, мистер Бэггинс, — со вздохом сказал Намджун, поражённый двумя вещами. Он не мог решить, которая из них удивляла больше: та, что Чимин весь день ходил с таким глубоким ожогом в районе солнечного сплетения, чуть смещённым влево, под сердце, и молчал об этом; или та, что с другой стороны от ожога обнаружилась вторая татуировка во всё ребро — «NEVERMIND».       После открылась третья вещь. Теперь, когда бинты не прикрывали татуировку на спине, оказалось, что там набиты лунные фазы: два растущих серпа, полнолуние и убывающая луна.       Намджун хотел было что-то сказать, спросить, но пребывал в замешательстве от едва уловимого чувства дежавю. Он молча наблюдал, как Чимин сматывает бинты и укладывает их поверх рубашки, пока за дрожащим от ветра окном то и дело вспыхивала молния.       — А я так старался не намочить повязку… — горько усмехнулся Чимин.       Теперь прикрыть рану было совсем нечем. Вся одежда — мокрая, а более менее сухое полотенце — уже довольно грязное. Намджун отвлёкся от странных ощущений и принялся мысленно корить себя: он недостаточно часто проверял телефон, чтобы вовремя увидеть штормовое предупреждение, не продумал маршрут. Какого чёрта он доверился прогнозу, прекрасно зная, что творится с их климатом в июле?       Но и Чимин тоже хорош. Он должен был предупредить, что ожог у него не только на щеке. Им следовало взять с собой как минимум бинты и антисептик, да и вообще не уходить настолько далеко. Его организм ещё не восстановился. Неудивительно, что Чимину сделалось плохо на берегу.              Чтобы не стоять без дела, Намджун решил с фонариком посмотреть антресольный этаж. Забравшись по шаткой лестнице, он увидел, что там всё застелено сеном — вот почему в амбаре приятно пахло, даже несмотря на залежавшуюся пыль.       — Повезло, — сказал Намджун и посмотрел сверху на Чимина, который уже развесил бинты и теперь искал что-то в рюкзаке.       — О чём ты?       — Тут полно сена. На нём спать явно помягче, чем просто на полу.       — А… Ну, да, наверное…       Не было никакого смысла отрицать, что теперь они здесь застряли как минимум до утра, о чём Намджун успел предупредить Сонхи по смс, пока сеть ещё ловила. Даже если вдруг ураган прекратится и остановится дождь — уже стемнело, транспорт не ходит, и Чимин слишком ослаблен, чтобы идти пешком. Оба ведь знали, что в это время бури и тайфуны на полуострове — не редкость, но… Оставалось принять всё как есть.       Согнувшись, Намджун осторожно исследовал подобие чердака. Некоторые доски скрипели, но, в целом, вся конструкция казалась прочной. Тем временем, Чимин снизу продолжал чем-то шуршать. Когда раздалось громкое пыхтение и раздражённое цоканье, Намджун в очередной раз обернулся и застал следующую картину: неловко подпрыгивая, Чимин пытался надеть мокрые джинсовые шорты, что теперь никак не налезали на его довольно упругую задницу.       — С-сука… — он чуть не упал, едва удерживая равновесие, а затем ногами отшвырнул шорты в сторону. Немного поразмыслив, он со вздохом поднял их, отряхнул и разложил на каком-то ящике, после чего сел сверху.       Намджун прикрыл лицо рукой, чтобы подавить порыв смеха. Он знал, что если издаст хоть один звук, то последствия могут быть непредсказуемыми. Возможно, Чимин и выглядел как нахохлившийся воробей, но по своему опыту Намджун уже мог немного определять его настроение, а потому догадывался, что тот действительно зол и расстроен. Не стоило обманываться его милыми щёчками и мягким голосом.       — Знаешь, мы в детстве ездили к прадеду на ферму, — начал Намджун, когда убедился, что может говорить ровно. — У него дом был деревянный, и мы с братом всё время просились ночевать на чердаке, но нам не разрешали. Не ждал, что эта мечта исполнится в мои тридцать…       — Не свалишься?       — Да нет, вроде нормально. Меня выдерживает, а ты весишь почти в два раза меньше, так что…       — Нет, спасибо. Я внизу лучше побуду.       — Что значит внизу? А как ты спать будешь?       — Никак, ну или сидя, — ответил он уставшим, тусклым голосом. — Я не полезу туда.              Намджун спустился по лестнице, скрипя ступенями, и направил фонарик в сторону Чимина, который сидел на ящике в странной позе — с прямой спиной, закинув ногу на ногу и обхватив себя руками. От него буквально исходила тёмная аура, поглощая всё пространство вокруг. Ещё совсем недавно он прыгал по берегу, веселился, шутил, шлёпал по заднице, а теперь его словно подменили. Иногда Чимин уходил в себя, погружаясь в собственные мысли, мог эмоционально ругать свою команду, не скрывая злости и раздражения, но Намджун ни разу не видел, чтобы он зацикливался на негативе. В любой момент Чимин мог неожиданно засмеяться своим заразительным смехом, и напряжение рассеивалось в ту же секунду. Поэтому сейчас, когда он казался абсолютно холодным и отстранённым, было неуютно. «Совсем устал, наверное», — подумал Намджун.       — Так не пойдёт. Ты уже слишком ослаблен, чтобы не спать всю ночь. К тому же у тебя открытая рана. Хочешь заразу занести?       — По-твоему, лёжа в сене, я не занесу её? Там тоже пыльно, — возразил Чимин.       — Я предлагаю так: мы постелим полотенце на сено, я лягу, а ты ляжешь на меня. И ожог будет прикрыт, и в целом теплее…       — Спасибо, конечно, за заботу, но я здесь останусь. Облокочусь на твой рюкзак и нормально.       Намджун тяжело вздохнул. Его по жизни напрягали люди, которые по каким-то неведомым причинам выбирают страдать вместо того, чтобы поступить по уму. Что ещё за глупости — вредить себе?       — Я не согласен. Внизу пыли и грязи ещё больше. Сено, конечно, тоже не стерильное, но там явно почище, это первое. Второе — я не собираюсь лежать там один и всю ночь думать о том, что утром придётся везти тебя в больницу с заражением крови. Ты ляжешь спать наверху. Это даже не обсуждается.       — Намджун, остынь. Какое тебе дело до того, как я буду спать?              — Большое, блять, дело.       Намджун схватил полотенце, лежащее на рюкзаке, закинул себе на плечо и полез вместе с ним наверх. Он не мог смириться с решением Чимина, поэтому продолжил настаивать, расстилая полотенце на сене:       — Ты в любом случае будешь спать здесь. Только вот я не пойму… В чём твоя проблема? Дело во мне? Не бойся, мои шутки — просто шутки, я не планирую тебя трахать. Ей-богу, я не понимаю, что в твоей башке, если ты готов рисковать своим…       — Ты что несёшь? — перебил Чимин, и его голос прозвучал неожиданно низко и твёрдо. — У тебя всё к ебле сводится? Заебал уже со своим недотрахом, вот правда. Девушку найди себе. И отъебись, пожалуйста, от меня и моего сна. Моё здоровье — мой выбор, мне не пять лет. Не развалюсь, не сахарный.       — Как скажешь, — ответил Намджун. Он понял, что спорить с этим придурком — бесполезно. Пусть делает, что хочет.       Воцарилась напряжённая тишина. Спустившись, Намджун нашёл ягненка и сел на корточки рядом с ним. Тот уже уснул, и Намджун осторожно погладил пальцами его носик, а затем выключил телефон, чтобы поберечь заряд.       — Не хочешь ложиться со мной — ложись один, — снова заговорил он. — Но наверху и на полотенце. Так тебя устроит?       Чимин долго тянул с ответом, но всё же промычал что-то, похожее на согласие.       — Вот и договорились.

***

      В отцовском гараже пахло бензином, растворителем и краской, а стены были завешены полиэтиленовой плёнкой. Намджун надел перчатки и респиратор. Перед ним лежали части от старенького мотоцикла Kawasaki, которые он уже обезжирил наждачной бумагой, осталось только обновить глубокий бордовый цвет. На фоне играл приятный хип-хоп, и весь процесс покраски оказался довольно медитативным занятием. В перерыве захотелось узнать, как дела у Чимина. Сверху уже висело непрочитанное сообщение, но Намджуна это не остановило: ответит сразу на все, как освободится.

Kim Namjoon [14:02]

ну что, как ты? был в больнице?

Kim Namjoon [19:37]

завтра поеду забирать пленку из проявки. интересно, что там получилось

Kim Namjoon [19:37]

я попросил в двух экземплярах напечатать

Kim Namjoon [19:38]

когда ты обратно в сеул? могу подбросить. только не завтра

Kim Namjoon [19:38]

завтра мне нужно в тэгу. потом можно вместе.

Kim Namjoon [19:45]

почти докрасил мотоцикл. надо будет его потом в сеул пригнать. одно это уже стоило того, чтобы попасть в ураган и спать в том сарае с пауками и не только

Kim Namjoon [19:46]

я бы даже еще раз послушал, как ты меня кроешь матами

      Он невольно улыбнулся своим последним сообщениям и подумал, что нужно не забыть отправить фото мотоцикла, когда тот будет уже покрашен и собран полностью.       — Подбросишь до вокзала?       Намджун вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив телефон из рук. Сонхи стояла на входе в бежевом кардигане, придерживая небольшой чемодан. И давно она здесь?       — Да, иду.       Намджун стянул старую футболку в пятнах краски, чтобы ничего не запачкать в доме, и ушёл переодеваться. Уже в машине, по дороге на вокзал, Сонхи вдруг спросила:       — Можно задать личный вопрос?       — Конечно.       — У тебя кто-то появился?       — С чего ты взяла? — Намджун повернулся к ней, изучая серьёзный, сосредоточенный профиль. У неё был симпатичный прямой нос, мелкие, но правильные черты лица. Простая, не слишком яркая красота, которая по-особенному раскрывается, если знать о силе характера.       — Последние… несколько месяцев, — она чуть задумалась, — ты часто где-то пропадаешь. Сначала в Сеуле, теперь даже в Кёнсане. Вчера ушёл с самого утра, потом этот мотоцикл…       — Что такого в мотоцикле?       — Да не в нём дело, — коротко вздохнула Сонхи, — а в целом. В тебе что-то изменилось. Мы стали гораздо реже разговаривать. С блокнотом ходишь всё время, из рук не выпускаешь.       Намджун как-то рассказывал, что снова общается со старыми знакомыми из театральной сферы, да и Мунбёль только и делала, что через каждое слово упоминала дядю Сокджина. Однако никто не знал, чем именно Намджун занимается в театре. Как-то неловко было говорить: «Мне тридцать один год и я пишу стихи». Звучит несколько… ущербно?       — Помнишь, я говорил, что помогаю друзьям в театре? Так вот, если конкретно — я помогал с переводом мюзикла. Я раньше… кхм… тексты немного писал. Вроде того. — Намджун почувствовал, что ему даже говорить об этом тяжело, словно он расписывается в каком-то преступлении. Увлечение поэзией в его возрасте — куда более странно, чем какой-то мотоцикл. Кажется, даже кровь хлынула к лицу.       На удивление, Сонхи почти проигнорировала это признание.       — Вот как, ничего себе… Ты с кем-то переписывался, когда я зашла. Улыбался весь.       Намджун вздохнул и постучал пальцами по рулю.       — С режиссёром. Из того самого театра. Помнишь, я просил тебя передать хорошие средства для заживления?       — Помню… Чимин, кажется? Так ты с ней вчера был на озере?       — Пак Чимин — это он. Именно ему я помогаю с переводом. — Намджун не стал уточнять, что как таковая работа уже закончена, и теперь он пишет стихи просто так. Неожиданно ему стало не по себе, что Сонхи так наседает с расспросами. Прежде она не интересовалась его личной жизнью. — Мунбёль же рассказывала, как мы ходили в театр. Ким Сокджин, помнишь? Ну вот, Чимин там режиссёр. Он тоже из Кёнсана, так что… да. Вчера я был с ним.       — Понятно, — Сонхи, казалось, вздохнула с облегчением, но затем снова принялась что-то обдумывать. — Извини, что я так… Просто я переживаю…       Они уже доехали до вокзала, и Намджун заглушил мотор. Тишина стала более ощутимой, как и неловкость от разговора.       — В общем, что я хотела сказать… — Она смотрела на свои руки, сжимающие бежевую сумочку в цвет одежды. — Я и так чувствую, что мы с Мунбёль мешаем тебе строить личную жизнь, может, ты уже давно хочешь каких-то стабильных отношений… А тут мы, в общем. И я, с одной стороны, всё понимаю, но с другой стороны — если вдруг ты захочешь съехаться с какой-нибудь девушкой, что мы будем делать? То есть, я препятствовать не буду, найдём няню и всё такое. Но я хочу быть готовой к этому заранее, понимаешь? Конечно, потом учёба закончится, будет уже легче, я потяну одна, но пока слишком сложно. Странно, что мы раньше это не обсуждали, всё было как-то… словно само собой разумеющееся, что мы живём так. Но время идёт, тебе наверняка уже хочется…       — Сонхи, перестань, — Намджун прервал её. — Я не планирую никаких отношений. Я очень дорожу тобой и Мунбёль. Пусть даже мы не в браке, но вы — моя семья, и я буду заботиться о вас в любом случае.       — Ладно. Хорошо…       — Я скажу, если что, — на всякий случай добавил Намджун.       Кажется, это убедило её. Сонхи кивнула, слегка улыбнувшись, и вышла из машины.       — У тебя самой там пока ничего не намечается? — весело спросил Намджун, вытаскивая чемодан из багажника.       — Да ну, ты же знаешь… Когда мне…       — Знаю.       Они обнялись на прощание. Неожиданно Сонхи потянулась к щеке и коротко, едва ощутимо поцеловала. Намджун сходу не мог вспомнить, чтобы она делала это раньше.       — Напиши, как будешь в Сеуле, — сказала она, обернувшись, и зашла в поезд.       Он некоторое время стоял на перроне, обдумывая их разговор.

***

      — Хён… — тихо раздалось сверху.       Сначала Намджун решил, что задремал, сидя на ящике, и ему показалось. Всё это время они провели в молчании, и оставалось лишь прислушиваться к тихим вздохам и шуршанию, которые доносились с антресольного этажа, а также к стуку дождя по крыше. Намджун и сам не мог уснуть. Зато получилось уложить ягнёнка к себе на колени — хоть кто-то из них троих беззаботно сопел. Сидеть без одежды внизу было весьма прохладно, но тепло ягнёнка немного согревало.       — Хён, — повторил Чимин чуть громче.       Выходит, не приснилось.       — М?       — Давай… поднимайся сюда, — проговорил он почти шёпотом.       — Что ты придумал? — нахмурился Намджун. — Хочешь поменяться местами?       — Нет, — ответил Чимин. — Хочу попробовать лечь, как ты сказал. Я просто уже не могу. Здесь всё колется, и мне кажется, что по мне кто-то ползает, и что пыль летит на меня. А ещё… Ну, как бы ты сидишь там, и мне… немного совестно? — Он выдержал паузу. Видимо, долго решался на этот разговор. — Знаешь, иногда бывает со мной такое. Но редко. Я всё-таки единственный ребёнок в семье.       Что ж, если Чимин снова стал способным на лёгкую иронию, значит, с ним всё в порядке. Наверное.       — Я не могу теперь, — так же шёпотом ответил Намджун. — На мне уже спит другой малыш. — Он запустил пальцы в мягкую кудрявую шёрстку, поглаживая теплый бок ягнёнка. — Я придумал ему имя.       — Какое?       — Блондиночка.       — М-м… — Чимин коротко хмыкнул. — Я думал, у тебя получше с фантазией как-то.       — Ну, если ты хочешь, можем оставить это имя исключительно для тебя. Эксклюзивно.       — Уступаю.       — Не сомневался в твоем великодушии. Ладно, я иду. Блондиночка, придётся тебя будить… — Намджун вздохнул с ягнёнком на руках, напоследок прижимая его к себе, отчего тот проснулся и недовольно заблеял. — Я бы забрал его к нам наверх, но, боюсь, он оттуда свалится.       Пришлось снова включить телефон, чтобы подняться по лестнице. Намджун поправил полотенце и лёг на спину, пока Чимин, согнувшись, ждал с фонариком.       — Давай, — сказал Намджун и протянул руки.       Чимин некоторое время неподвижно стоял, видимо, размышляя, как будет лучше лечь. Наконец, он еле заметно выдохнул и почти опустился на Намджуна, расставляя колени по обе стороны от него, а затем снова завис.       — Да не бойся ты, ложись и всё.       «Как девственница, ей богу», — подумал Намджун, но промолчал, чтобы не разозлить ненароком. Оказалось, то, как Чимин иногда может прикрикнуть на актёров в театре — ерунда, по сравнению с тем, как он умеет отчитывать безапелляционным ледяным тоном, от которого даже Намджун чувствует себя щенком.       Чимин упёрся ладонями в полотенце и медленно лёг сверху. Чтобы не давить на ожог, он попробовал устроиться немного боком, и Намджуну пришлось придерживать его руками за спину. Под горячими ладонями кожа ощущалась прохладной, а тело очень напряжённым, и хотелось его немного встряхнуть, промять пальцами окаменевшие мышцы.       — Не волнуйся, Аёнг ничего не узнает о нас, — не удержался Намджун.              Чимин поначалу молчал, пока до него доходил смысл шутки. Наконец, он раздражённо вздохнул и ответил:       — Давай хотя бы один раз обойдёмся без твоего остроумия?       — Я пытаюсь хоть немного разрядить атмосферу. Может, мне тоже неловко. Не каждый день на мне лежат голые мужчины.       Несколько часов назад, на берегу озера, Чимин выглядел таким открытым и непринуждённым, когда смеялся, запрокидывая голову, и подбивал прыгнуть с причала в воду, что его настроение передалось и Намджуну. Но теперь всё ощущалось иначе. То ли тому виной была неожиданная скованность Чимина, возникшая из ниоткуда, то ли само ощущение его голой кожи на собственном торсе, то ли темнота вокруг. Странно было это признавать, но Намджун действительно чувствовал себя смущённым, хотя и старался прикрыть неловкость своими шутками.       — Я не голый, — возразил Чимин, и это прозвучало слишком забавно, чтобы не ответить ему коротким смешком. По факту он был в одних трусах, а Намджун только в шортах, которые всё ещё оставались влажными.       — Тебе удобно? Нормально?       — Ну, как сказать… — Чимин уложил свои руки на грудь Намджуна и лёг головой на них, но всё время заваливался куда-то в бок.       — Давай попробуем по-другому…       Намджун развёл ноги, позволяя Чимину устроиться поудобнее между ними, чуть сползти вниз и положить голову на плечо.       — Ты сегодня совсем не в настроении. — Намджун не оставлял попыток хоть как-то развить диалог. На него слишком сильно влияло чужое подавленное состояние.       — У меня есть хоть один повод для радости?       — Не знаю. Лично мне здесь нравится. Иногда я на ночь включаю себе звуки грозы, чтобы уснуть, а тут — живой оркестр. И когда бы ещё я ночевал на сеновале? Здесь классно пахнет и вообще… уютно.       Намджун вдохнул глубже. Запах и правда был приятный, будто он снова оказался в детстве на ферме у прадеда. Правда, теперь к нему добавился запах волос Чимина. Они пахли сыростью после дождя и совсем немного шампунем. Парфюма никакого не было, видимо, из-за ожогов он его не наносил.       — Здесь как будто не существует времени, — продолжил Намджун. — У меня такое бывает, когда останавливаюсь где-то на трассе и захожу в закусочную у дороги с таким старым интерьером… Там ещё обязательно играет радио с ретро-музыкой и лимонад продают со вкусом детства. Думаю, ты бывал в похожих местах. Согласись, время там ощущается иначе, ты сразу и в прошлом, и в настоящем, и даже в далёком будущем, в старости. Вот у меня сейчас примерно так же, только ещё острее. Словно временные промежутки, между которыми ты скачешь, составляют не десять или двадцать, а сотни лет. Например, мы сейчас могли быть в эпохе Силлы. Такие амбары с зерном, сеном и запасами риса были и тысячу лет назад. Наверняка кто-то пережидал в них дождь…       И хотя Чимин молчал, Намджун почувствовал, как тот постепенно расслабляется, и голова его становится всё тяжелее.       — Вот представь, — продолжил Намджун. — Какой-нибудь девятисотый с чем-то год, ты — обычный крестьянин, которого ничего не ждёт кроме возделывания риса и редких поездок в соседнюю деревню. Но ты всегда чувствовал, что рождён для большего, что вот-вот произойдёт что-нибудь эдакое… И вдруг это «что-нибудь» произошло. Однажды ты на заднем дворе тренировался стрелять из лука, и ровно в этот момент мимо проезжал молодой господин на лошади. Он заметил, что у тебя неплохо получается, и сложен ты хорошо, и лицом вышел. В общем, он решил, что тебя нужно взять в ряды хваран. Ты попрощался с маменькой и отправился далеко-далеко в город за лучшей жизнью: побывал во дворце, примерил красивый шёлковый ханбок. Теперь вы с остальными хваран отправитесь на границу государства, чтобы учиться военному делу. В перерывах вас будут обучать поэзии, пению и всяким моральным принципам, чтобы вы могли вдохновлять сердца людей…       — А ты? — спросил Чимин. — Ты, конечно, тот самый господин на лошади?       — Да, разумеется.       — Я, значит, простолюдин, а ты — какой-то крутой аристократ?       — То есть то, что тебя одного из тысячи заметили и решили взять в элитные войска хваран — этого тебе мало?       — Так с хрена ли я обычный крестьянин? У меня, может, тоже голубая кровь…       — Конечно, голубая, — согласился Намджун. — Я знал это с самого начала. Ты — незаконнорождённый сын императора, поэтому в любом случае стал бы одним из хваран, только это секрет. Так вот, не мешай. Я — Вон Санхва, старший офицер. Именно я буду тренировать вас, зелёных юнцов, на побережье восточного моря, чтобы сделать из вас хороших воинов. Но туда ещё нужно добраться. Мы уже почти месяц в пути, и вот однажды нас настигает буря…       — Не может быть… — тихо отозвался Чимин. — Мы решаем переждать её в деревне на сеновале?       — Именно так. Тайфун унёс жизни десятков хваран и лошадей. Ты так хотел стать цветочным юношей, благородным воином, но всё грозит пойти крахом. Ты даже не успел толком обучиться верховой езде…       — Кошмар какой… — Его голос постепенно становился всё тише, а паузы между словами — дольше. Хотя слушал он с интересом, Намджун чувствовал, что Чимин скоро уснёт.       — Не переживай. Вон Санхва заметил твой талант к этому делу. Он решил, что не обязательно дожидаться прибытия на тренировочное поле, чтобы обучаться верховой езде. В общем, он начал урок прямо на месте…       Намджун замер в ожидании ответа. Ему показалось, что Чимин уже спит, потому что тот молчал слишком долго.       — Ты серьёзно? — наконец, прошептал он.       — Прости, не сдержался.       — То есть весь этот сценарий многосерийного блокбастера на самом деле был всего лишь подводкой…       — Оно само, я клянусь! — Намджун беззвучно засмеялся, вздрагивая торсом.       Чимин в шутку попытался приподняться, будто возмутился, но у него не было никаких сил на это, поэтому он устало опустился обратно. Сказал, что не хочет слушать дальше, однако Намджун продолжил рассказывать про конных лучников и что хваран — всегда хорошие наездники. Чимину было лень отшучиваться, и он лишь невнятно поворчал. Вес его расслабленного тела ощущался даже приятно.       Наверное, Намджун слишком давно ни с кем не лежал вот так. Он соскучился по тёплым прикосновениям, по самым обычным объятиям. По телу медленно расходились мягкие волны. У Чимина очень нежная кожа, как будто он каждый день втирает в себя лосьоны или принимает медовые ванны. Появилось странное желание провести руками вдоль спины, которое пришлось сдерживать. Его дыхание стало чуть громче, но отчего-то Намджуну не хотелось, чтобы он сейчас просто уснул.       — Чимин…       — Что…       — А что означают твои татуировки?       — М?..       — Татуировки. Что они означают?       Он недовольно вздохнул и продолжил сопеть.              — Отстань, хён… Я сплю…

***

      Намджун едва не опоздал. Из-за проливного дождя и тумана было темно, как вечером, несмотря на обеденное время, и машина еле ползла по шоссе. Обычно они с Тэхёном прогуливались по аллее, но сегодня пришлось занять место в общей комнате для гостей. Правда, в такую дрянную погоду не оказалось других желающих посетить рехаб, и они здесь были одни.       Тэхён нехотя пил безвкусный зелёный чай и просто слушал последние новости, практически никак не поддерживая разговор. Черты его лица, обычно заострённые, всё ещё выглядели слегка поплывшими, но уже не так сильно, как несколько месяцев назад.       — Кстати, — Намджун решил перевести тему и отвлечься от семейных проблем. — Весной я случайно встретил Юнги в баре. Теперь периодически видимся, но общаемся всё равно мало. Нам как-то… не о чем стало говорить? Не знаю. Даже с Джином мне как-то проще общаться, он сейчас играет в театре Юнги. Я был на репетициях несколько раз, меня позвал их режиссёр…       — Подожди, — неожиданно перебил Тэхён, стукнув чашку о стол. — Ким Сокджин? Ты рассказал ему обо мне?       Намджун растерялся.       — Что рассказал?       — Что я снова в рехабе. — Тэхён посмотрел серьёзно. — Не отвечай. Знаю, что рассказал… — Он разочарованно выдохнул и скрестил руки на груди, откидываясь на спинку кресла. — Конечно, ты умолчал то, что я не употреблял всё это время. Не сказал, что второй раз я здесь по собственной воле и по другой причине. Нет. Ты рассказал ему, что я снова здесь, и он думает, что за эти годы ничего не изменилось. Что я там совсем снюхался…       — Откуда ты знаешь, что он думает?       — Он написал мне письмо.       Намджун свёл брови и вопросительно посмотрел на Тэхёна.       — И раньше писал, когда я попал сюда в первый раз, — продолжил он. — Мне приходили анонимные письма, и я даже не догадывался, кто это. Но теперь всё сошлось. Только два человека из Сеула знают, что я в рехабе: Джин и Юнги. Юнги бы не стал мне писать.       — Прости. — Намджун растерянно посмотрел в окно, избегая пристального взгляда напротив. — Я… Это был день рождения Юнги, точно. Мы вспоминали былое, и Джин спрашивал о тебе. Мы выпили, и я, наверное, сказал лишнего…       — Я понял, Намджун. Чёрт… Я хотел, чтобы он запомнил меня нормальным… — Его и без того печальный взгляд ещё больше потускнел.       — Говоришь так, как будто помирать собрался, — выпалил Намджун, а затем осёкся. Тэхён уже долгие годы страдал депрессией, вдруг он… — Ты же не?..       Тэхён неопределённо хмыкнул.       — Пока нет. Просто понимаешь… Я хотел, чтобы он думал, что у меня всё в порядке.       — В чём проблема приехать в Сеул и встретиться с ним? Чтобы он не думал, а знал правду. От тебя.       — Я не сказал, что хочу, чтобы он знал правду. Как ты себе это представляешь? Я больше не наркоман, Джин. Я — алкоголик и полный неудачник. Это я должен сказать?       Намджун молчал. Тэхён принёс ещё кипятка и свежие чайные пакетики, наполнил их чашки, а затем снова заговорил.       — Джин он… добрый, как ангел. В день, когда мы познакомились, он был одет во всё белое: белые брюки, белая рубашка. Только туфли бежевые. Я не мог попасть в одно место, не проходил по дресс-коду. Жара стояла дикая, и я был в шортах, а клуб приличный. В общем, не пустили, а вся моя компания уже прошла. Я сел там недалеко на набережной и даже заплакал. Бред, конечно, но мне было так грустно в тот момент, ты не представляешь. И тут — он. Со своей Лиён шёл мимо. Они были очень красивой парой, и мне никогда не понять, почему она потом выбрала твоего товарища. Сокджин весь такой статный, красивый, из хорошей семьи. Херувим. Спросил, всё ли у меня в порядке, и отдал свои брюки. А ведь он был на свидании, понимаешь? — Тэхён чуть наклонился вперёд и снова заглянул в глаза, будто ждал ответа. — То есть он гулял с девушкой своей, но остановился из-за того, что плакал какой-то парень там, ещё и брюки дал свои брендовые. Такой он человек. Что она нашла в твоём Юнги? Правду, наверное, говорят, что любят чаще плохих. Хотя меня вот никто не полюбил, — он грустно усмехнулся.       Намджун долго не находил, что ответить. Он даже не знал о неком особенном отношении к Сокджину. Когда-то они все вместе общались, но это было так давно, да и компания слишком большая. С Тэхёном многие хотели дружить, он никому не отказывал в общении. Но больше всего удивляло то, что Джин писал ему письма. До сих пор.       — Я переводил мюзикл, где он играет, — сказал Намджун после длительной паузы.       — Правда? Какой? Почему ты мне рассказываешь какие-то глупости про Юнги, а про самое важное умолчал? — Кажется, Тэхён даже слегка оживился.       — В общем, у них в театре есть режиссёр, Пак Чимин…       Намджун говорил долго: как Чимин перепутал их блокноты и прочитал стихи, как пришлось сначала отказаться, а затем — согласиться, как было трудно писать в перерывах между работой и Мунбёль, как даже после окончания переводов Намджун стал приходить в театр и разбирался в сметах вместе с Джином…       — Всегда знал, что ты талантливый, — единственное, что сказал Тэхён по окончанию рассказа.       — Откуда?       — Просто знал и всё.       — Не хочешь вернуться в Сеул? — Намджун решил воспользоваться шансом и направить разговор в другое русло, пока Тэхён выглядел хоть каплю заинтересованным.       — Мне нечего там делать.       — Ты мог бы работать в театре. Вместе с Джином, Юнги.       — Хах, — Тэхён широко улыбнулся, и в этой улыбке можно было узнать Мунбёль. — И кем я буду работать? Билетёром?       — У них музыкальный театр. Ты мог бы писать музыку, — осторожно предложил Намджун.       — Я не могу. — Он снова сделался серьёзным.       — Значит, билетёром.       — Самому не смешно?       Вместе с музыкой из жизни его ушёл смысл. Он, конечно, брался за саксофон или клавиши, даже пробовал давать уроки, но писать музыку или петь Тэхён больше не мог. Возможно, узнай он, что Мунбёль его дочь — всё сложилось бы иначе, однако Сонхи была против того, чтобы открыть правду. Намджун поначалу пытался переубедить, но она не соглашалась, а пойти наперекор он не смел. Иногда он думал, что вписать себя как отца было ошибкой. Разумеется, Намджун никогда бы не отказался от девочки и ни разу не пожалел, что она называет его папой. Но Тэхён… Возможно, родная дочь привнесла бы новый смысл в его жизнь.       — Подумай об этом, Тэхён. Даже если не хочешь работать в театре. Просто возвращайся в Сеул. Здесь тебе всегда будет тесно и плохо, — Намджун боялся произносить эти вещи, поднимать трудные темы, но по-другому было нельзя. — Здесь нет никого, близкого тебе по духу. Даже если сейчас тебя пока ещё тошнит от этой мысли… ты всё равно не уйдёшь от себя. Я много думаю о тебе, пока общаюсь с Чимином. У вас нашлось бы много общего.       Намджун снова говорил о театре. О том, что он расположен в здании дворца, и там очень красиво. О том, как хорошо Сокджин смотрится в роли Болдуина и как ему идёт петь песни пятидесятых. Тэхён слушал, подперев щёку рукой, и на его лице иногда проявлялась тень улыбки. Намджун хотел верить, что ему хотя бы любопытно, и он всё же подумает насчёт возвращения в Сеул.       — Посмотрим, — расплывчато ответил Тэхён. По крайней мере, он уже не так категоричен, и это уже что-то, даже если просто хотел отвязаться.       Если только бы они снова смогли собрать какую-то творческую компанию, где Тэхён почувствовал бы себя, наконец, своим. Но чтобы это были не всякие праздные пустословы и пафосные лицемеры, какие-то торчки и самовлюблённые идиоты, а нормальные, адекватные люди. Такие как Джин, Юнги и Чимин, которым можно было бы доверить Тэхёна. Оставалось только надеяться на едва заметный интерес, мелькнувший в его глазах.       Домой Намджун отправился уже гораздо более воодушевлённым. По дороге он заехал в магазин фотосувениров, чтобы забрать проявленную плёнку и два конверта с напечатанными кадрами. Один он сразу убрал в бардачок, а второй положил себе на колени и достал оттуда фото: кёнсанская природа, ящерица греется на камне, кошка спит среди камышей, спелые сливы в ладонях Чимина, несколько портретов Намджуна. Он и правда получился неплохо, хотя всё ещё не нравился себе.              Наконец, те самые кадры, где Чимин держит в руках цветок лотоса. На первом фото он смеётся, чуть откинувшись затылком на дерево, поэтому немного в расфокусе. У него очень яркая улыбка, совсем мальчишеская.       На второй фотографии фокус настроен идеально. У Чимина полностью расслабленное лицо, губы приоткрыты, их почти касаются нежно-розовые лепестки. Кадр настолько крупный и чёткий, что можно увидеть маленькие веснушки на носу и немного неровный передний зуб. Солнце падает прямо на тёмные глаза, отчего те становятся янтарными, и Намджун впервые замечает, что у Чимина зрачки разной формы: один совсем слегка расплывается по радужке. Ни это, ни ожог на щеке ничуть не отталкивает, скорее, наоборот — хочется бесконечно рассматривать.       За окнами машины уже совсем стемнело. Намджун перебирал фотографии под жёлтым освещением салона и не мог оторваться от того, сколько деталей, которых он сам не замечал, попало в объектив. Дождь прекратился, скорее всего — ненадолго.

Kim Namjoon

забрал пленку и вспомнил кое-что. я когда-то давно был на выставке искусства кинцуги. оно появилось чисто из бытовой потребности: одному человеку нужно было склеить разбитую чашу, и он отдал ее мастеру, но тот сделал это уродливо с помощью железных швов. так появилась идея делать трещины более эстетичными, и другой мастер нашел решение. он смешал лак с золотым порошком и склеил чашу с помощью этой смеси. в итоге чаша с золотыми трещинами смотрелась еще лучше, чем когда была целой. отсюда родилось целое искусство и философия. хотя зачем я тебе это рассказываю, ты лучше меня разбираешься в этом. но не важно. я смотрел на фотографии и думал о том, что любое искусство как таковое рождается из ошибки, изъяна. если бы на тех кадрах не было твоих шрамов, они не были бы такими красивыми, так что

Kim Namjoon

в общем, я хотел сказать, что я крутой фотограф и теперь продам твои фотки за миллион баксов

Kim Namjoon

ну точнее они мои, получается, я же сфоткал

      Намджун несколько раз перечитал все свои отправленные и неотвеченные сообщения, после чего удалил у обоих последние три.

***

      Сначала свежий воздух вскружил голову, а затем разыгравшаяся буря заставила все лишние мысли отойти на второй план. Усталость навалилась такая сильная, что ни колючее сено, ни слишком маленькое для высокого роста полотенце, ни Чимин, который давил сверху собой, ни завывания ветра или сквозняк по ногам — ничего не помешало провалиться в глубокий сон. Намджун так и проспал бы до самого утра, если бы не почувствовал что-то очень щекочущее на шее. Сначала он неосознанно попытался увернуться, но был слишком стеснён в движениях.       Глаза давно привыкли к темноте, и лунного света хватало, чтобы увидеть спутавшиеся влажные волосы, маленькое ухо и сухие выделяющиеся мышцы рук. Чем-то щекочущим оказалось тёплое дыхание рядом. Оно было тихим и прерывистым, и Намджун чувствовал, как его шеи практически касаются губы Чимина. Тот всё ещё умещался между ног и очень сильно давил на пах, а там оказалось горячо, очень горячо и твёрдо.       Намджун предположил, что ему снилось что-то приятное. Сны редко посещали его, но, видимо, это был тот самый случай. Он засыпал, крепко сцепив в замок руки на спине Чимина, не давая ему съехать набок, но за время сна хватка ослабилась, и теперь ладони слегка касались поясницы. В талии Чимин был меньше раза в два, и эта разница показалась слишком заметной и неожиданно волнующей.       Намджун посмотрел в потолок и глубоко вздохнул. Чимин прав. Нужно срочно найти девушку и желательно постоянную. Тактильный голод, кажется, сводит с ума.       Да, Чимин объективно хорош собой, это глупо отрицать. Он в прекрасной форме, и нет ничего необычного в том, что невольно обращаешь внимание на его тело. Всем людям нравится рассматривать красивое. К тому же Чимин занимался танцами в прошлом, и нужно быть слепым, чтобы не заметить эту плавность движений и ровную осанку. Даже если он стоял босиком среди амбара, вешал рубашку на птичью клетку или швырял свои шорты, он всё ещё оставался каким-то ужасно изящным. И не было ничего странного в том, что взгляд сам собой задерживался на его бёдрах и ягодицах.       А ещё Чимин настолько миниатюрный, что его с лёгкостью можно подхватить на руки. Он легко помещается, если лежит сверху, и обнимать его очень удобно. Ему странным образом идет всё то, что обычно Намджуну не нравится или не вызывает эмоций — татуировка во всю спину, слишком большое количество украшений. Даже шрам на щеке. И неудивительно, что у него, в отличие от Намджуна, с личной жизнью всё прекрасно.       Теперь нужно разбудить, но так, чтобы он ничего не заметил. Хотя Чимин наверняка всё поймёт и простит, с кем не бывает такого во сне… Но смущать этим явно не хочется.       — Чимин…       Впрочем, Намджун зря беспокоился. Чимин отозвался не сразу, а когда проснулся, то ещё долго не мог понять, что от него хотят — пришлось буквально растолкать его. Он, кажется, до конца не осознавал, где находится и что происходит.       Намджун спустился и долго стоял на улице под прохладной моросью, пока возбуждение не ушло. Чимин потом тоже выходил, прежде чем снова лечь спать. На этот раз они, укладываясь на полотенце, обнялись молча и без какой-либо неловкости, чтобы быстрее согреться, но несмотря на внешнюю расслабленность, Намджун уже не чувствовал себя так уверенно и непринуждённо. Он с трудом заснул снова.

***

      Сумка на сегодня была собрана, мотоцикл — покрашен, все дела в Кёнсане — закончены. Сообщения так и висели непрочитанными, и Намджун больше не писал новых. Он стал задумываться: может, сделал что-то не так?       В то утро их разбудил громкий мотор подъехавшей ко двору машины — вернулся хозяин дома. Он смачно ругался на сломанный замок амбара, на них обоих, даже на ягнёнка, но потом всё же смягчился. Намджун применил все свои навыки ведения переговоров, клятвенно обещал возместить ущерб, и это сработало. В итоге бывший фермер даже покормил их завтраком, а затем и вовсе навязал старый мотоцикл своего сына: «Он ему уже давно не нужен, а все автобусы отменены до завтра». Говорил, что потерявшегося ягнёнка он пристроит в хорошие руки. Намджун незаметно оставил на комоде у входа всю наличку, которую брал с собой. Попрощались они почти как родные.       А вот Чимин выглядел ещё более вялым и отрешённым, чем накануне вечером. Он отказался заехать к Сонхи, чтобы поскорее продезинфицировать ожоги и сделать перевязку, и настоятельно попросил отвезти его сразу домой. Они разошлись довольно сухо. Намджун объяснял себе это измотанностью и полным отсутствием сил у обоих, а теперь сомневался, только ли в этом было дело.       Но неожиданно Чимин ответил прямо накануне отъезда в Сеул. Jimin Привет, хен. Извини, что долго не писал, мы с мамой ездили к морю. Все-таки успели на пару дней. Jimin С ожогами все в порядке, был в больнице, мажусь теми штуками Jimin Мотоцикл!!! Это круто, покажешь фото? Я теперь хочу такой же, буду в театр на нем гонять. Не, я прям серьезно задумался над этим… Жаль, круглый год не покатаешься Jimin Я буду завтра выезжать. Ты уже в Сеуле?       Намджун выдохнул с облегчением — он зря себя накрутил. Иногда он с трудом понимал, как к нему относится человек, поэтому предпочитал выяснять напрямую, но с Чимином всё не так просто: тот умел мастерски уходить от любых вопросов. В общем, было решено отложить отъезд ещё на сутки. В конце концов, вдвоём в дороге будет веселее.       На следующий день Намджун, уже по традиции, заехал за Чимином. Тот был в тёмно-зелёном свободном худи и спортивных шортах, на его коленях виднелись ранки и царапины, оставшиеся ещё с их похода на озеро. Пак Суан вышла проводить сына и заодно поздороваться. Приятная женщина.       Намджун заранее поискал диски, которые могли бы понравиться придирчивому режиссёру, отобрал что-то более спокойное, чем экспериментальный джаз, но более мелодичное, чем привычный хип-хоп. В итоге его выбор пал на психоделичных Tame Impala. Он также взял кофе в термосе, пару ттокпокков и приготовился к душевным разговорам, как в прошлый раз. Намджун не мог не признать, что действительно ценил компанию Чимина и хотел бы видеться с ним чаще. Он думал, как все эти годы мог ограничивать себя общением с коллегами, которые только и делали, что жаловались на политику и своих жён. В отличие от них, с Чимином и его друзьями было интересно. Кажется, Намджун слишком отвык от нормального общения.

Tame Impala — Borderline

      — Ничего, если на этот раз я посплю? — Чимин смущённо улыбнулся, пристёгивая ремень. — Мы только вчера ночью вернулись с моря, я ещё не ложился даже…       — Конечно. Давай откину сиденье.       Намджун любил свою старенькую Ауди, но в такие моменты стыдился того, что кресло опускалось механическим рычагом, который не с первого раза поддавался. Пришлось неловко потянуться через Чимина, чтобы добраться до нужной кнопки и по-особенному надавить. Резко повеяло незнакомым парфюмом: наверное, Чимин распылил его на одежду или волосы.       — Необычно. Как будто пахнет летним вечером, костром и немного травой… И чем-то свежим, цветочным. Ирис? — попробовал он разгадать ноты, нависая над Чимином.       Наконец, рычаг поддался, и спинка кресла слишком резко опустилась вниз, а Чимин дёрнулся вместе с ней. Ну и колымага, стыд-то какой… Уже когда Намджун отпрянул, чтобы завести машину, он заметил, как Чимин весь сжался на сиденье. Он смотрел куда-то в одну точку, его уши покраснели, и ответил он как-то сдавленно:       — Не знаю, я не читал, какие там ноты. Просто понравились. Не особо разбираюсь.       — Тебе идёт, — сказал Намджун прежде, чем успел подумать, а затем медленно выехал на дорогу. Боковым зрением он наблюдал, как Чимин отворачивается к окну, слегка согнув колени, и натягивает капюшон на лоб.       И тут Намджуна осенило.       Чимин его стеснялся.       Возможно, именно поэтому он был таким замкнутым последнее время. Внезапно каждый их разговор, каждая встреча и каждый неоднозначный момент стали складываться в единую картину. Всякий раз, когда Намджун шутил свои дурацкие шутки, Чимин пытался дать понять, что ему это не нравится. Да, он мог отшучиваться в ответ, потому что привык быть доброжелательным со всеми, но единственный раз, когда он сорвался, относился всё к той же теме:       «Заебал уже со своим недотрахом, вот правда. Девушку найди себе».       Намджун уже давно перегнул палку со своим юмором. Сколько раз Чимин намекал, но… что, если в ту ночь на сеновале он что-то почувствовал? Что, если не так понял все эти истории про конных лучников, наездников, блондиночек? Что, если Чимин неправильно трактует все действия в свою сторону? И теперь, когда Намджун так неожиданно приблизился, задержался чуть дольше, чем нужно, и сделал неоднозначный комплимент…       Часто ли мужчины говорят своим друзьям, что им подходит запах ирисов и летнего вечера? А ведь это наверняка прозвучало куда более неоднозначно, чем «пойдём обучаться верховой езде, Блондиночка».       В бардачке лежали два конверта с фотографиями, один из которых Намджун собирался отдать, но лучше бы о них никто не вспомнил. Чимин говорил, что хочет и дальше работать вместе, однако потом и словом не обмолвился об этом. Однозначно передумал.       Тем вечером, когда они впервые встретились, на Намджуна свалилось так много работы, что он не мог расслабиться даже в выходной. Проверял какой-то отчёт, когда Чимин подошёл к нему, чтобы завести непринуждённый разговор. В глаза сразу же бросилось его украшение на щиколотке, а ещё — множество браслетов и лёгкий макияж. Намджун готов был дать голову на отсечение, что Чимин с ним флиртует, но как выяснилось позже — ошибся.       Таков уж был Пак Чимин. Он со всеми общался в подобной манере, но делал это ненавязчиво, изящно, а Намджун решил ответить ему тем же. Только вышло слишком уж грубо и неумело. Он действительно просто шутил и не думал о Чимине в каком-то недружеском ключе.       «Не думал?»       Отчего-то в груди начал расползаться холодок. В чём именно Намджун ошибся? Мог ли он ошибаться в самом себе? Мог ли он, рассматривая веснушки на лице Чимина или вдыхая его запах, оставаться в то же время таким глухим и слепым?       Tame Impala на фоне тем временем словно намеренно иронизировала: Gone a little far       Я зашёл далеко Gone a little far this time for somethin’ В этот раз я зачем-то зашёл слишком далеко       Все оставшиеся четыре с лишним часа в машине Намджун пытался думать о работе, о завтрашнем дне, но не выходило. В голове заезженной пластинкой крутилось всё то, что произошло на озере и в амбаре во время урагана. А ещё вспоминалось детство, подростковый возраст, студенчество, ночёвки с Юнги и вечеринки, которые устраивал Тэхён. Все девушки и юноши, повстречавшиеся в жизни. Что вообще Намджун знал о себе?       Чимин так и проспал всю дорогу вплоть до Сеула. Нельзя было наверняка сказать, действительно ли он спал или только делал вид.