Анклет

      В доме матери у Чимина была одна самая любимая вещь — огромная, растянутая футболка с изображением Мадонны. Он спал в ней, убирал в ней, помогал копаться в клумбах под окном и не брезговал добежать за кимчи до ближайшего магазина. Само лицо Мадонны уже почти стёрлось, и мать каждый раз грозилась пустить на лоскутки эту застиранную бледно-розовую тряпку с мелкими дырками, но Чимин не разрешал. Он ещё до армии носил её и требовал похоронить себя в ней.       Можно было, конечно, купить новый мерч, но зачем? Что десять лет назад, что сейчас Чимин каждый раз пускал слезу над клипом «Vogue», особенно после пары стопок вишнёвого соджу. На Мадонне, в конце концов, строилась большая часть его идентичности: она тоже начинала с балета, пела в мюзиклах и вообще — икона. Так что это не просто старая вещица, это воспоминания, инициация, ритуальная одежда и будущий саван.       Чимин не ждал, что будет мечтать, как эта футболка воспламенится прямо на его теле и рассыпется в прах. Утром он проснулся и пошёл на кухню, чтобы налить стакан воды. Доносившийся оттуда неразличимый шум не насторожил его (наверное, мать включила какой-то сериал), поэтому он влетел туда в одних трусах и той самой футболке, доходящей почти до середины бедра.       — Вот и солнце встало, — с ласковым упрёком сказала мать, пока крутилась возле столешницы, разрезая сочный апельсин на четыре части и складывая дольки в пластиковый контейнер. У неё всё получалось чётко, быстро и как бы между делом.       — Мгм, — хмуро промычал в ответ Чимин, шаркая тапочками по полу.       Внезапно он заметил краем глаза что-то необычное. Повернувшись, Чимин застыл, позабыв, зачем пришёл. За обеденным столом почему-то сидел Намджун и улыбался невыносимо бодрой улыбкой.       — Доброе утро.

***

      Днём ранее Намджун заехал за Чимином, забрал у него из рук спортивную сумку с вещами, а взамен сунул пакет, в котором были коробочки с мазями и кремами, а также лист с пояснениями, когда и в каком порядке этим пользоваться. «Я спросил у Сонхи, она сказала, что эти штуки — лучшие в заживлении», — добавил он. Это было неожиданно. Чимин смутился, но пробормотал слова благодарности и убрал средства себе в сумку.       Они выехали после обеда, и путь предстоял неблизкий. На этот раз в машине играл мощный, зубодробительный джаз. Трубы, саксофоны и другие неразличимые духовые, подгоняемые барабанами, сливались в сумасшедший визг. Обычно Намджун предпочитал что-то более спокойное, и Чимин ждал, пока безумный инструментал закончится, но минут через десять не выдержал:       — А мы можем переключить волну?       — Ой, извини. — Он тут же убавил громкость, посмеиваясь. — Я обычно такое включаю перед долгой дорогой, чтобы не уснуть за рулём. Как-то не подумал… Можешь порыться в бардачке, там есть разные диски.       — Что есть?       — Диски.       Чимин с недоверием нахмурился, а затем открыл бардачок, который выглядел уже не таким захламлённым по сравнению с прошлым разом. За кипой документов и визиток действительно обнаружились стопки с одинаковыми дисками без обложек, но зато каждый из них был подписан чёрным маркером.       — Ты серьёзно? — Чимин не смог сдержать смеха.       — Как видишь. Я ещё давненько записал себе всякого. Под разное настроение.       Коротко хмыкнув, Чимин принялся перебирать прозрачные сидибоксы. Никакого порядка или логики в них не наблюдалось. Где-то обозначался просто исполнитель, где-то только один альбом, где-то жанры: гангста-рэп, мемфис-рэп, неосоул, фьюжн. В основном, всё, что связано с джазом и хип-хопом, что-то между ними, а также куча непонятных названий, которых Чимин не знал. Однако один альбом выбивался: Kaytranada — «99.9%». Это была стильная электронщина, Хосок частенько включал подобное у них дома.       — Что ж… — Чимин остановил воспроизведение, чтобы заменить диск.       Намджун собирался помочь открыть дисковод, но Чимин настоял, что сделает всё сам, и довольно быстро нашёл нужную кнопку. То было особенное удовольствие — наблюдать, как диск медленно выезжает с характерным звуком. Кто бы мог подумать: дисковод!       Наконец, в салоне старенькой Ауди заиграл приятный слуху Kaytranada.       — А попсу ты вообще не слушаешь? — спросил Чимин.       — Только до восьмидесятых примерно, дальше звук стал не тот. Плоский какой-то. — В ответ на это Чимин чуть не закатил глаза. Конечно, Намджун ведь любит намекать на свою примитивность и простоту. Да он тот ещё сноб. — Если хочешь, там валяется где-то подборка всякого разного из нулевых. Он должен быть подписан двумя нулями.       — Послушай альбом Мадонны «Ray of Light» девяносто восьмого года. И он прекрасный. Может, ты будешь не так категоричен, — посоветовал Чимин.       — Я не категоричен, это факты. Мне кажется, на том диске был один трек с Мадонной… Сонхи просила записать что-то ностальгическое. — Лицо Намджуна всякий раз светлело, когда он упоминал её.       — А вот это уже интересно.       Диск, отмеченный двумя нулями, действительно включал в себя всё подряд от 50 cent до Рианны. Чимин перелистывал набившие оскомину песни, пока не добрался до нужной.

Madonna — 4 Minutes feat. Justin Timberlake & Timbaland

      — Боже! — вскрикнул Чимин и заёрзал на сидении, пряча лицо в ладонях.       Второй курс. Новые друзья, которых раньше никогда не было, дешёвые задымленные клубы, танцы на всю ночь, а утром — сразу на скучные пары, не завтракая. Первые взаимные чувства, настоящие. Чимин в то время старался выглядеть брутально, носил чёрные толстовки и бейсболки задом наперёд. Тэмин был старше, опытнее, круто одевался. Ему безумно шли брендовые шапки и длинная крашеная челка. Он не стеснялся густо подводить глаза, открыто флиртовать. Чимин поддался этой открытости. Из памяти не стёрся горьковатый вкус лайма и рома, когда они впервые целовались на виду у всех — Тэмин купил ему дайкири. А потом кричали в караоке «4 Minutes»: Чимин пел за Мадонну, Тэмин невпопад читал за Тимберлейка. Безумное время. Возможно, самое счастливое.       «4 Minutes» стала их той самой песней. Они так много раз пели её перед друзьями, что Чимин уже никогда не смог бы забыть слова. Come on boy Давай, парень. I've been waiting for somebody to pick up my stroll Я ждала, пока кто–нибудь не подбросит меня на прогулку.       Едва отмахнувшись от воспоминаний, Чимин с улыбкой пропел первые строки вместе с Мадонной, а потом с такой же лёгкостью начал подражать манере Тимберлейка, опуская голос и добавляя больше воздуха. Ему удавалось копировать оба тембра, и он откровенно веселился, повторяя все отрывистые «ха» и «о», а также протяжные «м-м-м» и «е-е-е» между словами. Now don't waste time, give me desire, Не трать время, разбуди во мне желание, Tell me how you wanna roll Скажи, как ты хочешь «покататься».       Чимин не был бы собой, если бы не привнёс ещё один элемент в шоу. Он дерзко стянул с Намджуна его солнцезащитные очки и надел на себя, чтобы успешнее справляться с партиями Тимберлейка. Когда вступала Мадонна, Чимин поднимал очки наверх, оставляя их в волосах.       В ответ Намджун лишь сощурил глаза, покачав головой со снисходительной полуулыбкой, а затем выкрутил громкость почти на максимум, чтобы Чимин мог как следует оторваться. Тот чуть ли не насиловал сидение, извиваясь в такт музыке и размахивая руками. В конце концов, он открыл окно, высунул голову и прокричал припев: If you want it Если ты хочешь этого, You've already got it Считай, что уже получил.       — Теперь можно не переживать, что я усну за рулём, — сказал Намджун, когда песня закончилась.       — Вот видишь, какой я полезный?       — Мой видеорегистратор пишет звук. Я сохраню это на память.       — Не смей показывать музыкальным продюсерам, иначе за моим тенором откроется охота.       Намджун повернулся, чтобы посмотреть в боковое зеркало, а затем произнёс:       — Боюсь, они уже выехали.       Мелькавшие перед глазами картинки прошлого никак не уходили. Тэмин всегда представлялся Чимину горячим песком, в котором можно было греться сколько угодно и не ждать, что солнце, накаляющее его, когда-нибудь остынет. Они были свободны, ничего не скрывали, по крайней мере от друзей, искренне отдаваясь своим чувствам. В окружении Чимина все замечали, что Тэмин действительно любит его. Недавно Аёнг сказала: «Я знаю, почему у тебя не клеится ничего с личной жизнью. Это тебя настигла карма за то, что ты бросил Тэмина». И хотя она не знала ничего о насыщенной личной жизни Чимина, глубоко внутри он ждал возвращения бумеранга. Тяжело не ощущать вины, если отказываешься от хорошего человека и его любви.       — О чём задумался? — спросил Намджун, уже вернувший свои очки обратно.       — Вспомнил первую любовь, — сказал Чимин, не отводя взгляд от проносившихся мимо хвойных деревьев.       — М-м-м… — Намджун некоторое время молчал, но потом всё же задал вопрос: — Чем всё закончилось?       — Мне было… Не знаю. — Чимин коротко вздохнул. — Стало скучно со временем? Сначала мне казалось… Я был очень сильно влюблён. Но это прошло как-то слишком быстро, и ещё два года я убеждал себя, что такими и должны быть нормальные отношения. Спокойными. Основанными на дружбе. А потом я понял, что не могу так.       Именно поэтому он выбрал Юнги, пусть даже ради их отношений приходилось многим жертвовать. Это было сложно, но не скучно. Скука — самая неприятная пытка на свете.       — Мне важно всё время быть влюблённым, — добавил Чимин. — Я вообще очень влюбчивый.       Он подумал о том, что восемь лет назад, в армии, был в некотором роде влюблён и в самого Намджуна. Точнее, в его придуманный образ, никак не соприкасающийся с реальностью, но Чимину хватало даже такой малости, чтобы разговаривать с ним перед сном.       — Аёнг не ревнует тебя?       — Нет, — отмахнулся Чимин. — Я же говорю не только о романтической влюблённости. Я могу быть просто очарован, например, когда мой актёр безупречно справляется с ролью. Когда он находит какое-то классное решение, попадает в архетип, и вдруг случается волшебство. Я могу залюбоваться до мурашек.       — К Чонгуку это тоже относится?       — Конечно, — сказал Чимин с легким смешком. — К нему особенно.       Намджун усмехнулся в ответ, а затем сказал:       — Возможно, я тебе даже завидую. Моя способность испытывать что-то подобное исчезла после… лет двадцати трёх, наверное. Чувствую себя ужасно старым, если честно. С возрастом всё тяжелее быть очарованным, ты видишь слишком многое. Мне кажется, в этом плюс ранних браков — лет в двадцать люди ещё готовы терпеть чей-то характер, готовы подстраиваться. И потом им легче сохранить отношения. К тридцати годам ты уже становишься слишком привередливым. Думаю, я вряд ли женюсь теперь.       — Поверь мне, найдётся та, которая тебя окрутит. И сделать ей это будет очень легко, — сказал Чимин с полной уверенностью.       — Почему это?       — Насколько я понял, у тебя не так много опыта в отношениях. И ты типа такой… ах, я ужасно холодный и привередливый, мне так тяжело! Такие, как ты, чаще всего и попадаются. Я прям вижу какую-нибудь женщину, которая из тебя всю душу вынет.       — Ну, что ж, буду ждать. Где ты, стервозная женщина? — Намджун уже откровенно смеялся. — Знаешь, с капризными всё-таки интереснее. Мне всегда нравились девушки с характером.       — Мне уже жалко тебя, — сочувственно произнёс Чимин. Очевидно, Намджун не доверяет его мнению и очень зря. — На тебе ездить можно только так.       — Что верно, то верно. — Намджун проговорил это нарочито медленно, с вызовом. Он посмотрел на Чимина и вскинул одну бровь, намекая, что воспринимает слово «ездить» по-своему.       — Ты опять…       — Ну, ты первый начал.       Чимин откинул голову на сидение и закатил глаза.       Вскоре машина остановилась возле заправки. Через минуту после того, как Намджун ушёл оплатить бензин, неожиданно позвонил Юнги. Неужели они совпали? Впервые за две недели. Чимин тут же выскочил на улицу и отошёл подальше. Он так давно не слышал Юнги, что даже почувствовал лёгкое волнение, нервно облизывая сухие губы. За заправкой виднелись кукурузные поля, над которыми уже раскинулся закат. Чимин неосознанно вздохнул поглубже, любуясь видом, но его лёгкие заполнил лишь запах бензина.       — Ого, ты ответил, — прозвучал в трубке родной хриплый голос. На фоне слышалась живая музыка — видимо, Юнги прогуливался где-то вдоль набережной рядом с открытыми кафе. Наверное, там сейчас пахнет морем и уличной едой.       — Наконец-то, ты позвонил вовремя. Как отдыхаете?       — Нормально. Расскажи лучше, что у тебя происходит? Как ты? — Юнги затянулся сигаретой, а затем шумно выдохнул дым.       — Слишком много всего… — Чимин задумался, с чего начать. Сейчас его волновала Союн, но он сомневался, стоит ли заводить этот разговор. — «Сказание» сняли с репертуара. Но зато Аёнг начала работать над новым мюзиклом.       — Буду ждать подробностей. Почему ты вечно без связи?       Чимин пролепетал что-то про сломанный телефон.       — В чём проблема мне сказать? Пак Чимин, ты единственный, кому я позволяю себя так игнорировать. — В его голосе послышалась улыбка.       — Как будто ты сам часто звонишь…       Юнги снова затянулся. Чимин почему-то представил его тёмные волосы, которые сейчас наверняка выглядит пушистыми и кудрявыми от влажного морского воздуха.       — Я правда соскучился, очень, — сказал Чимин. — Скинь мне хотя бы парочку селфи с пляжа.       — Какие ещё селфи… Ты сам говорил, что я не умею себя снимать.       — Сейчас меня устроят даже плохие селфи.       — Гм… — неопределённо хмыкнул Юнги. — А ты мне что?       — А я в долгу не останусь, — ответил Чимин, прижимая телефон к уху и оглядываясь на Намджуна, который уже вернулся к машине и заправлял её. Тот хоть стоял достаточно далеко и не мог слышать разговор, лёгкая паранойя не отпускала. По неизвестной причине не хотелось рассказывать Юнги о том, что сейчас они вместе едут в Кёнсан.       — В таком случае, я тоже хочу фото.       — Зачем? — Чимин непроизвольно вздохнул. — Чтобы ты сразу удалил мой шедевр?       Разумеется, Юнги не мог хранить в телефоне ни переписок, ни фотографий.       — Моё фото в обмен на твоё. Таковы условия, — прозвучало тихо, но твёрдо.       Юнги довольно редко мог быть игривым по телефону, да и вообще, не слишком часто флиртовал, так что Чимин расплылся в улыбке.       — Нет. Мои селфи круче твоих. Я, значит, подберу ракурс, свет настрою, буду сексуальным… А ты… Не равноценный обмен.       — Не спорю. Но я верну разницу на карту.       — Ты дурак, — Чимин засмеялся, запрокинув голову. — Не строй из себя sugar daddy. Купи лучше детям мороженое.       Они ещё недолго спорили, прежде чем положить трубку, но Чимину этого было достаточно, чтобы с самым счастливым выражением лица вернуться в машину. Намджун уже ждал внутри.       — Ты весь светишься, — сказал он, поворачивая ключ зажигания. — Аёнг звонила?       — Ага.       Вместе с шумом мотора в салоне снова зазвучали песни нулевых, и Чимин решил ещё раз покопаться в дисках. Он никак не мог определиться, что ему нравится, поэтому менял один плейлист на другой. За этим копошением Чимин не заметил, как большая часть пути осталась позади. Намджун выглядел сильно уставшим. Он не так активно поддерживал разговор, а его взгляд становился всё более стеклянным.       — Ты засыпаешь. Я могу сесть за руль, — предложил Чимин, заметив, что Намджун чуть не забыл сбавить скорость, когда их подрезал серый Хёндай. — Права с собой. В Кёнсане у меня есть машина, а в Сеуле я обычно в центре зависаю, там и парковаться негде…       — Мгм. Да, давай…       На удивление, Намджун слишком легко согласился и, как только пересел на пассажирское сидение, то сразу уснул. Небо постепенно заволакивала тёмная синева. На открытом пространстве даже виднелись кое-где редкие вечерние звёзды. Оставалось ехать около часа. Намджун спал со сложенными на груди руками, его губы забавно приоткрылись, а нижняя чуть выпячивалась вперёд. Чимин не сдержал слабую улыбку. Он даже испытывал какое-то щемящее чувство внутри, глядя на этот измученный вид.       Сам Чимин наслаждался дорогой, сжимая руль. Параллельно он переключал песни, а затем набирал максимально допустимую скорость, чтобы ощутить покалывание в груди от адреналина. Он почти забыл, каково это — вести машину. Казалось, слишком быстро возникли родные кёнсанские пейзажи с узкими улицами. Когда Чимин добрался до дома, ему пришлось тронуть Намджуна за плечо. Тот вздрогнул, а потом растерянно посмотрел по сторонам. Уже стемнело.       — Боже, я реально заснул, — прохрипел Намджун, а затем зажмурился, потёр пальцами веки и похлопал себя по щекам.       — Подбросить тебя? — спросил Чимин насмешливо.       — Нет, всё, дальше я сам. Спасибо.       — Тебе спасибо, — ответил Чимин, но не спешил освобождать место водителя. Он некоторое время наблюдал, как Намджун постепенно приходит в себя и пытается окончательно проснуться. — Знаешь, у меня есть один способ отключаться от работы. Перезагружаться.       — Да?       — Если я бываю в Кёнсане, то устраиваю себе долгие пешие прогулки. Очень долгие. Воздух здесь чище, зелени больше, а зелень — это важно для мозга. Если много думаешь, то нужно есть сладкое и гулять на природе. В общем, я беру с собой воду, наушники и иду. Когда возвращаюсь обратно, ноги уже отваливаются. А на утро я как новенький.       Несмотря на их разговоры в пути, Чимин не решился затронуть тему с новым мюзиклом. Он чувствовал чужую усталость и понимал, что момент не самый подходящий. Но и полное отступление — тоже не вариант.       — Звучит неплохо…       — Хочешь, пойдем вместе?       — Поход?       — Вроде того. Но будет условие. Никаких телефонов. — Эта мысль пришла Чимину внезапно. Он вспомнил, что действительно чувствовал себя лучше, когда Аёнг запрещала проверять рабочие чаты.       — Раз уж я устроил себе отпуск… Почему бы и нет. Я не прогуливался пешком уже несколько лет, наверное. Вот чтобы по-настоящему гулять, а не пройтись десять минут в парке с ребёнком. Можно даже искупаться где-нибудь. — Намджун потянулся за стаканчиком давно остывшего кофе. — Я заеду утром? Выйдем пораньше, до солнцепёка.       — Ну, мне купаться нельзя, — Чимин указал рукой на ожог. — Но если ты хочешь, то да, лучше выйти утром. В десять?       — Значит, в десять.

***

      И вот Чимин стоит в одних трусах и старой дырявой футболке посреди кухни с уютным голубым интерьером. Лицо с утра распухшее, как забытое в кастрюле тесто, которое чересчур сильно поднялось на дрожжах. Что там с волосами — Чимин не видел и смотреть не хочет. Хорошо ещё, что задница немного прикрыта, хотя кому есть до этого дело? Хуже всего тот факт, что на нём половая тряпка, пусть даже со стёршимся изображением Мадонны. Лучше бы она сгорела вместе с ним.       — Доброе утро, — прошелестел Чимин. — Сколько сейчас времени? — Сделав над собой усилие, он прошёл через всю кухню прямо к фильтру с водой, что стоял возле раковины, и неторопливо налил себе стакан.       — Обед уже почти! — ответила мать.       — Половина двенадцатого, — уточнил Намджун.       — Чёрт… Можно было и разбудить.       Чимин бросился в сторону ванны. Уже через рекордные пятнадцать минут он вернулся с мокрыми волосами, зачёсанными назад, в белой лёгкой рубашке и джинсовых шортах.       — …И я забыла её прямо в машине, и через час она уже совсем сгорела, представляешь? Но я её восстановила! Пересадила в другой горшок, и она за пару дней почти зацвела.       — Повезло, шеффлера неприхотливая. Но у меня всё равно засохла. Даже шеффлера… — говорил Намджун, с неподдельным интересом рассматривая горшки на подоконнике.       — Вы и правда тут сидели полтора часа вместо того, чтобы разбудить меня?       — Мы так заговорились, что и не заметили, — весело сказала мать. — Ох, ну ты и нарядился. Я думала, вы куда-то на озеро идёте? — Она положила в рюкзак Намджуна ещё один контейнер с ягодами, а затем обратилась к нему: — Вот он всегда такой, даже мусор выносит при параде. Только дома ходит чёрти в чём.       Чимин тяжело вздохнул.       — Ну, и здорово, — ответил Намджун, на котором была простая чёрная футболка. — Я как раз взял фотоаппарат с собой.       — Что? — Чимин усмехнулся. — Лично я вот с этим, — он указал на правую сторону, покрытую ожогами, — сниматься не готов.       — Ты и так красивый. Мои гены ничем не испортишь, — добавила мать.       Она действительно была очень хороша собой, обладая нежной, тёплой, искрящейся красотой, и многие удивлялись, почему Пак Суан не вышла замуж во второй раз. Когда она улыбалась Намджуну, Чимин поймал себя на мысли, что её вполне легко представить рядом с парнем лет тридцати.       — Не поспоришь, — Намджун улыбнулся ей в ответ, и его уши чуть покраснели.       Чимин, пожалуй, впервые видел Намджуна таким смущённым, и его взгляд метался между ними обоими. Чёрт, неужели они тут флиртовали без него? Он пока ещё не понял, что думает по этому поводу, и кивнул в сторону двери.       Пришлось выходить на улицу в разгар полудня. На удивление, вместо испепеляющей жары в воздухе ощущался приятный ветерок, прохладный, не обжигающий. Он тормошил разноцветные флажки, протянутые через узкую улицу, где бегали дети и с весёлыми криками бросали друг другу мяч. В середине июля вместе с созреванием слив начинался обычно сезон «сливовых» дождей, которые заливали всю южную часть полуострова. Намджун сказал, что проверял прогноз: в ближайшие несколько дней осадков не ожидается. Закинув за спину тяжёлый рюкзак с запасами воды и контейнеров с фруктами и овощами, он пнул мяч, прилетевший ему под ноги. Дети были вынуждены бежать за ним куда-то на соседнюю улицу.       Осенью в Кёнсане, конечно, и погода приятнее, и виды живописнее, но сейчас Чимин впервые за долгое время чувствовал себя особенно умиротворённым. В руках он нёс хлопковый шоппер с дополнительным тюбиком солнцезащитного крема, чипсами из морской капусты и ещё одной бутылкой воды. Плотная застройка постепенно сменялась зелёными холмами и реками. Все эти родные глазу пейзажи вызывали и прилив нежности, и какую-то смутную тоску. Когда из-за поворота показался тот самый каштан, где был закопан первый сборник Rkive, а после — письмо, Чимин покосился на Намджуна, нервно высматривая хоть какую-нибудь реакцию. Может быть, он решится рассказать, что когда-то оставил здесь свои стихи? Или что нашёл потом письмо какого-то психа? Намджун лишь вытащил плёночный фотоаппарат, сделал общий кадр с природой, но ничего не сказал. Зато он много болтал про детство, старшего брата, иногда останавливался, чтобы поздороваться с проходящей мимо кошкой и сфотографировать её.       Никто не взял ни телефона, ни наручных часов, поэтому за временем можно было наблюдать только ориентируясь на солнце. Когда они вышли к деревне, у Чимина уже гудели ноги. После небольшого отдыха он попросил показать, как снимать на плёночный фотоаппарат.       — Что ты делаешь? — спросил Чимин, настраивая фокус.       Он стоял перед Намджуном на согнутых ногах, чтобы быть с ним на одном уровне: тот сидел на корточках в траве и зачем-то закрывал руками нижнюю часть лица.       — Позирую.       — Опусти руки.       — Нет.       — Почему?       — Я плохо получаюсь на фото.       — Значит, тебя ещё не снимал человек с прямыми руками.       Намджун оказался слишком уязвимым перед камерой. Его мимика стала неестественной, мышцы одеревенели, и он уже готов был отобрать фотоаппарат, лишь бы закончить пытку. Но Чимин не сдавался: отвлекал, расслаблял с помощью своих режиссёрских техник, заставлял бесконечное количество раз менять позы, а затем переключился на комплименты.       — У тебя красивая внешность. Если бы ты не был таким деревом, мог бы хоть Стэнли Ковальски играть.       — Кого-кого? — переспросил Намджун, ухмыляясь. — Подожди, это из «Трамвая желания»? Которого играл Марлон Брандо?       — Да, тот самый, который кричал «Стелла! Эй, Стелла!». У тебя есть что-то общее с Брандо… Сложно сказать. Я про энергетику.       — Нашёл с кем сравнить. Брандо буквально эталон красоты. Он встречался с Мэрилин Монро! — Намджун поднялся, отряхнулся от травинок и снова закинул рюкзак себе на плечо. Получилось сделать от силы пару кадров, и Чимин надеялся, что не промазал по фокусу. — И не только с ней, кстати. Насколько я знаю, у него были романы с известными мужчинами — режиссёрами, актёрами. И всё это в семидесятые! Он был настолько крут, что мог сказать: да, я сплю и с мужчинами тоже, и что? В семидесятые. И никто не рисковал ему предъявлять. Секс-символ.       Чимин резко остановился и полез в шоппер, чтобы достать бутылку воды. Он неторопливо откручивал крышку и подумал о том, что не готов. Не готов развивать эту тему. Не станет задавать уточняющие вопросы. Никаких комментариев. Никаких мыслей. Намджун в своё время много общался с актёрами, они наверняка рассказывали ему море случайных фактов. И сейчас он вспоминает эти факты с такой лёгкостью вовсе не потому что хочет поговорить именно об этом с Чимином.       — Я режиссёр. Я так вижу. И попробуй мне предъявить. — Чимин улыбнулся. Он мог бы стать политиком со своим умением ловко выбирать ровно ту часть монолога, на которую ответить безопаснее, игнорируя всё остальное.       — Ты явно сказал это в каких-то своих целях. Признайся, ты снова хочешь меня использовать.       — Здесь спорить не стану.       — Думаешь, ты такой крутой манипулятор, да? — глумился Намджун, не способный просто принять комплимент. — Знаток человеческих душ? А используешь такие очевидные приёмчики. Откровенная лесть. Слабовато.       — Значит, я решил, что с тобой это сработает.       — Вот как? Думаешь, прочитал пару моих стихов и всё обо мне знаешь?       — Конечно.       — И что же ты понял обо мне?       — Много чего.       — Я слушаю.              Чимин сделал паузу, собираясь с мыслями. Намджун смотрел на него выжидающим, острым взглядом, явно намереваясь опровергнуть каждое слово или просто молча посмеяться.       — Ты мог бы стать очень талантливым автором. Но вряд ли ты готов это признать. У тебя есть много предубеждений по поводу творчества. Ты всегда иронизируешь над этой своей стороной, обесценивая всё, будто ты занимаешься чепухой, которая ничего не стоит. Тебе трудно поверить, что твои способности кому-то действительно нужны и что за это готовы платить. Думаю, когда Юнги положит перед тобой договор с суммой гонорара, тебе это всё ещё будет казаться просто шуткой, — Чимин развёл руками. — За той же маской иронии ты прячешь и другие свои стороны. Да, я читал твои стихи, и читал очень внимательно. Ты достаточно чувствительный, тонкий человек. Чем больше я с тобой общаюсь, тем яснее вижу это. Но рациональная сторона побеждает, и какие-то страхи мешают тебе в том, чтобы принять себя как творческую личность. Там находится твоя сила, но ты считаешь это своей слабостью.       — Я понял… — Намджун задумчиво остановился. Он потянул на себя ветвь, которая висела над тропой, пробившись из-за деревянного забора, и сорвал с неё спелую сливу. — Планируется ещё один перевод?       Чимин цокнул. Разумеется, весь его монолог был воспринят с иронией и скепсисом. А он, между прочим, говорил это искренне.       — Не перевод, но кое-что планируется. Я пока не готов рассказать. Ну а ты… пока ещё не готов слушать.       Минуя деревню, они увидели небольшую рощу и решили пройти через неё, прислушиваясь к птицам. Откуда-то доносился запах костра, а солнце постепенно уходило за горы. Здесь было уже не так жарко, что могло указывать на близость водоёма. Вскоре они и вправду вышли к озеру, затенённому раскидистыми кронами деревьев. Всю поверхность возле берега покрывали большие ярко-зелёные листы, над которыми возвышались крупные цветы всех оттенков розового.       — Лотосы уже зацвели, — сказал Намджун, опуская рюкзак на землю.       Чимин остался стоять поодаль, наблюдая за тем, как Намджун осторожно нащупывает край берега и держится за ближайшую ветку, чтобы наклониться. Он сорвал нежно-розовый цветок на длинном стебле, а затем, недолго думая, протянул его Чимину.       — Ох. — Чимин осторожно взял в руки хрупкий бутон. — Он погибнет через две минуты. Стоит ли его смерть такого банального подката? Намджун пропустил вопрос мимо ушей, снова доставая фотоаппарат, и Чимин добавил:       — До сих пор не оставляешь попыток? Даже когда я такой некрасивый?       — Я уже давно отчаялся. Не выдумывай, это реквизит.       — Твои чувства оказались такими же мимолётными, как и цветение лотоса… — на выдохе произнёс Чимин и погладил пальцами лепестки, покрытые перламутровой восковой плёнкой. — Символично. Я не буду фотографироваться.       — Перестань, один кадр.       — Не хочу я никакого кадра. Ты меня видел вообще?       — Я, конечно, не режиссёр. Но не ты ли только что говорил, какой я чуткий человек с тонкой душевной организацией? Или как там было… На правах своей творческой натуры говорю, что это интересный образ. Ожоги добавляют таинственности. Лотос и шрамы — красивый контраст. Или хочешь поспорить? Я же согласился на твои манипуляции, теперь твоя очередь.       Вздохнув, Чимин уселся под деревом, на которое указал Намджун. Здесь лучи просвечивали через листья, создавая неравномерный световой рисунок на лице и рубашке. Сначала Чимин использовал лотос, чтобы прикрыть шрам, но встретил осуждающий взгляд и опустил цветок. Теперь лепестки слегка касались нижней губы.       — Подбородок чуть выше. Улыбнись, — скомандовал Намджун. — Нет… Скорее подумай об улыбке. — Он говорил нарочито манерно, изображая фэшн-фотографа, и Чимин захохотал.       Послышался щелчок затвора, а затем лёгкое жужжание — смена кадра.       — Попробуй сделать задумчивое лицо.       Чимин не мог перестать смеяться, но всё же усилием воли принял серьёзный вид. Плёнку приходилось экономить, поэтому Намджун каждый раз тщательно подготавливался. Пока он проверял экспозицию, Чимину пришла идея: он достал воду из шоппера, немного вылил себе на ладони, а затем аккуратно смочил волосы и чуть примял их. Он шумно выдохнул, как следует настроился: томно приоткрыл губы и посмотрел в объектив своим самым загадочным взглядом, на который был способен.       Щелчок и жужжание.       — Люблю снимать на плёнку, — сказал Намджун. — Никогда не знаешь, что в итоге получится, пока не проявишь. Я взял просроченный Кодак, тут могут быть засветы.       — Я думал, ты рэпер, а ты — настоящий хипстер. Диски, просроченная плёнка…       — Не осуждай.       — Ну, что ты… Как я могу? Мне нравится. Ты выписываешь Kinfolk? А какой у тебя телефон? Раскладушка?       Намджун и в этот раз проигнорировал подколы, убирая фотоаппарат в рюкзак. Пожалуй, он сегодня был куда менее саркастичным, чем обычно. Крупные лепестки лотоса тут же опали, стоило только второй раз разжать ладони.       Где-то вдалеке раздавались голоса и плеск воды. Намджун первым двинулся вдоль берега, чтобы найти подходящее место для купания. Смех и крики становились всё громче: шум создавала группа загорелых подростков, ныряющих в воду с тарзанки. Щуплый мальчишка стоял на толстом суку и сжимал над головой палку. За ним уже выстраивалась очередь, его друзья забирались на дерево по приколоченным к стволу брускам и жаловались, что тот слишком долго решается. Они подначивали его, пока самый высокий и плотно сбитый пацан не толкнул товарища в спину, и тот полетел над водой с протяжным криком «банзай!». Намджун с улыбкой наблюдал, как тощий мальчишка выпускает из рук палку и с приличной высоты падает в воду.       — Хочешь так же? — спросил Чимин.       — Боюсь, я им дерево пополам сломаю.       — Да перестань, там вон какая ветка, твой вес уж точно выдержит.       — Пойдём уже.       Намджун настоял на том, чтобы поискать более подходящий спуск к озеру. Они шли довольно долго, пока перед ними не возник деревянный причал. Кто-то уже оставил на нём мокрые следы — видимо, здесь тоже купались. Слева было привязано несколько старых лодок, а с другой стороны тянулся песчаный берег. Намджун тут же отправился исследовать дно, а Чимин дошёл до середины причала и свесил ноги вниз, касаясь ступнями поверхности озера, которое оказалось неожиданно холодным. Скорее всего, где-то здесь бил родник.       Намджун заключил, что дно хорошее. Вернувшись на берег, он скинул футболку на траву, а затем стремительно зашёл в воду и поплыл бодрым брассом.       — Как тебе водичка? — спросил Чимин, наблюдая с причала. Он бы и без ожогов не рискнул лезть туда.       — Отличная.       — Я считаю, ты должен разбежаться и прыгнуть отсюда. Вместо тарзанки.       Чимин не был уверен, расслышал ли Намджун его предложение, пока тот плыл всё дальше и дальше. Через минуту он прокричал:       — Ладно, это чертовски хорошая идея!       Намджун не стал отнекиваться и вылез из воды, чтобы подойти к деревянному помосту. Видимо, тоже насмотрелся на буйных подростков и заразился желанием выкинуть какую-нибудь глупость. Чимин поймал себя на мысли, что хотя абсолютное большинство корейцев боялись загорать, он находил бронзовый оттенок кожи, как у Намджуна, невероятно красивым, отчего взгляд невольно цеплялся за подтянутый торс.       Намджун выглядел таким сосредоточенно серьёзным, прежде чем разогнаться, что своим видом спровоцировал на очередную выходку. Чимин, всё ещё сидя со свешенными ногами, развернулся корпусом назад, и когда Намджун пробегал мимо, рука сама собой потянулась к его заднице. К сожалению, Чимин слегка промахнулся, с громким хлопком шлёпнув Намджуна чуть ниже по бедру.       — Для ускорения!       От неожиданности Намджун поскользнулся на мокрых досках и чуть проехал вперёд, а затем с высоким вскриком плюхнулся в воду самым неловким образом, боком ударившись о край. Раздался оглушительный всплеск. Чимин прыснул, запрокидывая голову назад.       — Тебе пиздец! — послышалось откуда-то снизу из-под причала.       Чимин даже не двинулся с места и зашёлся в новом приступе хохота. Он упёрся ладонями в доски позади себя, болтая ногами в озере.       — Ты мне ничего не сделаешь. Я неприкосновенен.       Намджун уже выплыл сбоку и нащупал дно, с непроницаемым выражением лица двинувшись в сторону Чимина. Здесь вода доходила ему всего лишь до колен.       — Ты не посмеешь обрызгать меня. Если хоть одна капля коснётся моей щеки, я…       Говоря это с самодовольным выражением, Чимин совершенно не ожидал, что Намджун подойдет совсем вплотную и внезапно обхватит под рёбрами, потянув на себя и легко поднимая на руки. От такого резкого столкновения в груди вспыхнула жалящая боль — под бинтами всё ещё заживал самый глубокий ожог. Чимин сдавленно ахнул и непроизвольно отпрянул назад, чуть не свалив их обоих, но Намджун смог выстоять, будто не чувствовал никакой тяжести. Он только сильнее прижал к себе, вынуждая хвататься за шею.       — Не дёргайся, я тебя немного искупаю.       Намджун стал медленно продвигаться вглубь озера, удерживая Чимина за талию, который из-за страха упасть обвил вокруг него ноги. Холодная вода уже дошла до щиколоток, и хватка Намджуна стала сильнее, вызывая новый прилив боли.       — Доигрался? — тихо произнёс Намджун рядом с ухом.       По коже пронеслась стая мурашек. Намджуна было чересчур много, и Чимин потерялся в ощущениях: крепкое прикосновение холодных рук к пояснице, тяжёлый запах одеколона, смешанный с водорослями и терпкими нотами пота, влажные плечи и бархатный голос, бьющий прямо в мозг. Он зажмурился, чувствуя, как тупая тянущая боль в груди распространяется по всему телу, превращаясь в раскалённый свинец внизу живота. Сознание словно отключилось на несколько секунд.       — Ты чего такой напряженный? Боишься воды? Или меня?       Голос звучал слишком близко, пока ледяная волна поднималась до колен и выше. Чимин молчал. Он попытался оттолкнуться от плеч Намджуна, чтобы приподняться над озером, но кожу над солнечным сплетением ещё сильнее стянуло, и живот снова напрягся в сладком спазме боли и удовольствия. То было знакомое чувство опьянения от внезапной потери контроля и чужой власти. Чимин уткнулся щекой в мокрые волосы, и с его губ слетел рваный вздох.       — Быстро ты растерял свою дерзость… — издевался Намджун.       Чимин не мог выдавить из себя ни одного слова, пока не почувствовал, как вода доходит уже до пояса.       — Стой! Стой, дальше нельзя! Назад!       — Ещё немного.       — Блять, стой! — Он почти закричал, а затем продолжил хрипло, сбивчиво: — У меня на груди… ожог на груди. Я только вчера был на перевязке. Там бинты.       — Правда?       — Блять, зачем мне врать? — Получилось слишком жалобно, и Чимин ощутил, как его начинает сковывать стыд.       Из-за плотности воды он стал совсем лёгким, и теперь не было нужды так сильно цепляться за Намджуна, но расслабить руки на шее не выходило. Неожиданно он почувствовал, как пальцы Намджуна проскальзывают прямо под рубашку и касаются кожи на спине, доходя до бинтов, которые пока ещё оставались сухими.       — У тебя реально вся грудь перебинтована? Чимин… Ты почему меня сразу не предупредил? Чёрт.       Намджун медленно двинулся к берегу, осторожно прощупывая дно, чтобы не оступиться. Как только они вышли из озера, джинсовые шорты Чимина стали неприятно тяжелыми, с них потоками лилась вода. Оставленные вещи лежали в тени под деревом, но расстояние до туда казалось непреодолимым. Пошатываясь, Чимин сделал несколько шагов, обессиленно опустился на траву и приложил обе влажные ладони к лицу, забыв про ожог. Он даже ничего не почувствовал кроме того, какой горячей была кожа. Тело охватила дрожь, дыхание стало частым и неровным.       Заметив его странное состояние, Намджун присел рядом и коснулся плеча.       — Чимин, ты в порядке?       — Голова… кружится.       Несмотря на жаркую погоду, он весь трясся от холода. Кровь ушла из ног и прилила к щекам. Все чувства разом перемешались, создавая в ушах неприятный гул, пока тело бил озноб. Чимин обхватил себя руками и опустил голову между коленей, стараясь не выдать сильную дрожь.       — Давай пройдём в тень, тебе нужно лечь, — сказал Намджун с волнением в голосе.       — Сейчас… Я сам встану.       — Я принесу воды.       Чимин продолжал сидеть с опущенной вниз головой, обнимая себя, и пытался дышать глубже. Ноги охватил холод, словно их опустили в сугроб, в то время как во рту раскалённый песок обжигал слизистую, от сухости не получалось даже сглотнуть. В висках стучало, но Чимин изо всех сил старался взять контроль над собой. Расслабиться, нужно расслабиться. Челюсть была сильно сжата, но зубы всё равно стучали друг о друга.       «Сделать глубокий вдох…»       «…и медленно выдохнуть».       Когда Намджун вернулся, озноб почти спал. Рука дрогнула, принимая бутылку с водой, но это осталось незамеченным. Огромным усилием воли Чимин поднялся, на ватных ногах дошёл до тени и кое-как стянул с себя мокрые шорты, потому что до сих пор чувствовал холод под кожей. Намджун заставил его лечь на расстеленное полотенце, под ноги положил рюкзак, а затем уселся рядом и взял ледяные ступни Чимина в свои руки.       — Ты должен был предупредить меня, Чимин. Твой организм сильно ослаблен, а ты решил отправиться в поход, да ещё и без телефона… — Он начал читать нотации, параллельно растирая ноги тёплыми ладонями.       Чимин резко напрягся и дёрнулся, ощущая на себе прикосновение сильных рук. Намджун всё ещё оставался без футболки, и можно было увидеть, как сокращаются его бицепсы. Чимин попытался вырваться под предлогом, что ему щекотно. До этого момента от неуместной эрекции его спасало холодное озеро, но сейчас он лежал в абсолютно уязвимой позе. Лишь бы не накатило снова несвоевременное и отвратительное чувство. Ему нужно ещё время, чтобы полностью прийти в себя. Желательно, чтобы Намджуна не было рядом.       — Мне лучше. Не волнуйся. — Чимин осторожно поднялся на локтях и притянул к себе колени, а затем сел, облокотившись на дерево. Он залпом выпил оставшуюся в бутылке воду.       Пока Намджун, повернувшись спиной, искал что-то в рюкзаке, Чимин незаметно опрокинул на траву последнюю бутылку. Ему нужен был любой предлог, чтобы побыть одному.       — У нас питьевая вода закончилась. Там по пути был небольшой фермерский магазинчик. Можешь сходить? Пожалуйста.       Намджун вытащил контейнеры с апельсинами и черешней — всё, что осталось от их запасов, которые утром казались чрезмерными.       — Разве у нас не оставалась ещё одна бутылка? Тц. Я не могу бросить тебя здесь, — возразил Намджун, усаживаясь напротив. — Ты весь бледный. Мы целый день не ели толком.       — Всё нормально, я побуду здесь. — Чимин принялся через силу пережёвывать черешню.       — Идти туда и обратно около сорока минут. Слишком долго… И у тебя нет телефона. Это плохая идея. Может, подождём пока тебе станет получше и пойдём вместе?       Чимин кивнул, сдерживая разочарованный вздох. Он прислонился затылком к стволу и закрыл глаза. К горлу неотвратимо подступал ком. Чимин знал, что его приступ не был ни панической атакой, ни обычным головокружением, ни тепловым ударом. Так его тело реагировало на триггер. Боль и потеря контроля над ситуацией, возбуждение, смешанное со стыдом, а в итоге — отвращение к себе. Сейчас он старался не думать и не анализировать, он хотел лишь вернуться в своё нормальное состояние. Им ещё возвращаться домой. Вместе.       — Может, тут есть у кого попросить воды? Где-то поближе. Чтобы не ходить далеко, — прозвучало достаточно хрипло, и Намджун сдался.       — Хорошо, я поищу. Только не вставай, ладно?       Наконец, Чимин остался один. Он посмотрел на свои голубые шорты, которые Намджун когда-то уже успел выжать и повесить на солнечную сторону.       Годы заботы о себе и кропотливое высекание характера из камня, постоянный самоанализ, выстраивание границ и попытки затолкать в подвал свою ущербную часть — всё это снова показалось бессмысленным. Уродливое существо внутри мигом отозвалось, стоило только на секунду случайно проехаться по слабым местам.       Он не знал, в какой момент оно появилось. Ни тяжелого детства, ни телесных наказаний, ни жестокого обращения родителей — ничего этого не было. Разве что балет сделал его таким. Или он уже родился с этим?       Так или иначе, осознанное наслаждение болью впервые пришло за балетным станком. Боль — это правильно, боль — это норма, без боли невозможно сделать танец таким обманчиво лёгким и невесомым. Если у тебя ничего не болит с самого утра, значит, с тобой что-то не так. Ты делаешь недостаточно.       Чем старше, тем более зависимым он становился от смертельной усталости, головокружения, невероятного напряжения каждой мышцы в теле, от ссадин и кровоточащих ран. Связь боли и удовольствия стала неразрывной. Возможно, он не оставил бы балет в старшей школе, если бы такой подход не привёл его к травме голени прямо перед экзаменами.       Когда Чимин попал в армию, то уже чувствовал себя залежавшимся яблоком с гнилым бочком. Он с унизительной покорностью сносил насмешки по поводу своей не мужественной внешности, беспрекословно делал всю грязную работу. Один из сослуживцев, младший сержант, донимал больше остальных: постоянно цеплялся, заставлял драить туалеты каждый день вне зависимости от того, кто стоял в наряде. Но вышло так, что позже он запирался с Чимином в том же туалете во время каждого совместного дежурства. За внешней агрессией Чимин разглядел что-то ещё. Он сам пришёл к нему и сам отдался, а потом просил больше. Жёстче, сильнее, грубее. Он провоцировал, кусался, царапался и давал пощёчины, лишь бы получить необходимую дозу, и оказался по уши в грязных, абьюзивных отношениях. Тоже тайных. Днём его унижали при всех, а ночью — наедине.       Он никак не мог напиться состоянием разрушенности, но когда срок службы истёк, уже дома, в Кёнсане, с него постепенно сошло помутнение. Два года пронеслись перед глазами в виде ежедневных истязаний. Он по собственной воле сдался в руки какому-то ничтожеству, моральному уроду, почему-то жалел его, а не себя, и от этой мысли Чимина впервые захлестнул гнев. Ему нужно было подавать документы в университет, становиться личностью, пробиваться, но он застрял в позиции жертвы, чувствуя себя раздавленным и ни на что не способным. Он оказался надломленным и пустым, болезненно никаким. Чимин не мог пойти с этим к психологу, даже сама мысль об этом вызывала панику и тошноту, поэтому он самостоятельно каждый день по капле выдавливал из себя это мерзкое существо.       И он правда смог.       Режиссура требовала от него лидерства, смелости и умения вести за собой. Терпение и покорность здесь — провал. Люди должны верить в твою идею, верить в тебя и позволять командовать. Чимин работал над собой так усердно, что со временем почти забыл о том, что когда-то им управлял кто-то другой, кто-то жалкий и ничтожный. Он больше никому не позволял контролировать себя. Перерос.       Да, ему не подходили отношения с кем-то слишком мягким вроде Тэмина, но с Юнги получилось выстроить неплохой баланс: он мог дать необходимую степень удовольствия от грубоватых прикосновений, укусов, лёгкого удушья или жёстких толчков. Границы Чимина при этом оставались нетронутыми. От Юнги не исходило ни власти, ни опасности. С ним можно было не бояться, что старые травмы снова загноятся.       Чимин больше не нуждался в этом.       Так он думал.       Но стоило только оказаться в руках кого-то, кто способен резко забрать контроль, заставить почувствовать себя тряпичной куклой, пусть даже в игровой форме, он в одно мгновение откатился к заводским настройкам.       Нет, дело было совсем не в Намджуне. Ожоги, переутомление, внезапность, сила в чужом теле и издёвка в голосе — всё это сработало вместе, как один большой триггер.       Сидя на полотенце в мокрых трусах и с дрожащими коленями, Чимин ещё раз прожил тот момент, когда Намджун легко схватил его, как вещь, и завладел ситуацией. Снова накрыло возбуждением. Неправильным, неуместным, бесконтрольным. На трясущихся ногах он поднялся, опираясь на дерево, и не разбирая дороги пошёл куда-то в сторону самых густых зарослей. Мелкие камни и сухая торчащая трава кололи стопы, но он ни на что не обращал внимания, пока не добрался до высоких кустов лимонника.       Продравшись сквозь него, Чимин рухнул на колени и с судорожным вздохом сильно сжал твёрдый член через ткань трусов. Закрыв глаза, он видел крепкие руки, смуглую шею с каплями воды на ней, слышал низкий, насмешливый голос. Одной рукой он впился в бедро, раздирая его ногтями, пока второй рукой быстро удовлетворял себя.       — Чёрт, чёрт, чёрт…       Потребовалось не более минуты, чтобы излиться в собственный кулак, и ещё несколько, чтобы сознание вернулось. Напряжение спало, оставив после себя только горечь и бессилие. Теперь Чимин чувствовал себя ещё более жалким. Отдышавшись, он вытер ладонь о листья лимонника.        Рубашка в грязных разводах помялась, к ней налипла труха и паутина. На бёдрах краснели длинные царапины, глубокие вмятины от ногтей. Выбравшись на поляну, Чимин осмотрелся, чтобы понять, в какую сторону идти обратно, но перед глазами всё поплыло. Он смахнул горячие слезы.       — Я не псих, я не псих…— шептал он сам себе.       Солнце заволокло облаками. Птицы затихли, вокруг внезапно повисла полная тишина. Чимин слышал только своё прерывистое дыхание и стук сердца. Казалось, что сейчас он остался совсем один.       Наконец, Чимин сориентировался в пространстве и нашёл тропу, по которой можно было идти. Нагретая сухая земля приятно ощущалась под ногами. Не успел он сделать и пары шагов, как слева мелькнуло что-то белое, и Чимин испуганно обернулся.       Между зарослями лимонника и тощими деревьями стоял маленький белый ягнёнок.       — Ты откуда взялся?       На секунду Чимину показалось всё ненастоящим, как во сне. Поблизости не наблюдалось ни фермы, ни каких-либо полей для выпаса — только озеро, небольшие рощи и холмы. Ягнёнок ничуть не испугался, когда Чимин неторопливо подошёл ближе и сел перед ним на корточки, только продолжал смотреть любопытными глазами. Но стоило ещё чуть приблизиться, животное дёрнулось назад.       — Потерялся, да?       Чимин почувствовал необъяснимую тягу к этому беспомощному созданию, а вместе с этим испытал очередной прилив тошноты. Ягнёнок был таким крошечным, таким милым с прямыми ножками и розовым носом, что Чимин, глядя на него, чувствовал себя мерзким насекомым. С тяжелым вздохом он вернулся на тропу и ушёл, не оборачиваясь.