Анклет

      В просторном холле раздавалось тихое щёлканье — двое мужчин молчаливо играли в го, стуча по доске чёрными и белыми фишками. На противоположной стороне, забравшись в тёмно-зелёное кресло и подтянув ноги к груди, сидела тощая девушка, совсем подросток на вид, и закрашивала огромного дракона. Тэхён тихо прошмыгнул мимо, ещё из окна заприметив свободную лавочку во дворе. На это место падала большая тень, так что там можно было удобно разместиться, спрятавшись от раздражающего солнца.       Тэхён достал из кармана брюк старенький MP3-плеер, тускло-серебристый и знатно покоцанный. Намджун ещё давно привёз его вместе с нотными тетрадями, которые так и остались нетронутыми — за несколько лет Тэхён не написал ни единого такта. Плеер тоже лежал в тумбочке до сегодняшнего дня, пока не показалось, что уже можно попробовать. Тэхён всё ещё плохо воспринимал новую музыку или те плейлисты, которые составлял в Сеуле — они не вызывали ничего, кроме отторжения. То ли дело песни времён старшей школы: может, там найдётся хотя бы одна, что не будет раздражать?

      In My Bed — Amy Winehouse

      Тэхён краешком губ улыбнулся своему тинейджерскому вкусу. В наушниках заиграло вступление — до сих пор актуальные барабаны и перкуссия, одна из любимых песен у Эми Уайнхаус. Тэхён никогда не романтизировал образ жизни рок-звёзд и саморазрушение, не планировал вступать в пресловутый «Клуб 27», но всё равно едва ли не повторил судьбу Эми. Он жалел, что не умер тогда, потому что висел теперь бесполезным грузом на шее брата в свои тридцать с лишним. С таким прошлым ему не светит быть даже простым учителем музыки, так будущее что после рехаба — туман. Сложно будет вернуться играть по выходным в захудалый кёнсанский бар или ездить по свадьбам и корпоративам, где алкоголь льется рекой и каждый норовит угостить.       Неожиданно Тэхёна мягко тронули за плечо, пришлось вытащить один наушник. Тренер по йоге передала письмо. Конверт выглядел знакомым: такие стабильно приходили несколько лет назад, когда он оказался в рехабе впервые. Отправитель ни разу не представился, и сложно было вообразить, кто это мог быть из бесчисленных сеульских знакомых. Судя по всему, неизвестный не знал домашний адрес Тэхёна, потому как письма перестали приходить, стоило только завершить первую реабилитацию. Теперь он снова здесь, снова получает неподписанный конверт.       Здравствуй, Тэхён.       Давненько я не писал тебе. Думал, что уже никогда не напишу, но вот узнал, что спустя столько лет ты опять вляпался в это дерьмо. Прости за прямоту.       Раньше мне искренне хотелось отвлечь тебя своими письмами, поэтому я рассказывал всякую чепуху только с одной целью: показать, что есть люди, которым не наплевать. Что не все бегут, как крысы с корабля. Что я буду присутствовать рядом хотя бы в письмах, пусть даже без твоего участия и ответа.       На этот раз я не скажу тебе чего-то весёлого или ободряющего как раньше, но и читать мораль я тоже не буду. Думаю, твои родственники и психологи центра справляются с этим лучше.       Зачем же тогда пишу, спросишь ты? Так получилось, что я снова вспоминал тебя не так давно. Сам не знаю, почему, ведь мы никогда не общались близко, хоть я и считал тебя своим другом. Иногда мне снится, как мы снова собрались на вашей старой квартире. На днях я думал о том, бывал ли ты в Сеуле за эти годы и как часто, как твои дела. Как здорово было бы зайти в какую-нибудь кофейню, то есть в чайную (я слышал, вам даже кофе нельзя), бессмысленно поболтать о том, какими мы были раньше. За эти годы я многого добился, если быть честным и не скромничать, но с наибольшей теплотой вспоминаю то время, когда мы не думали о будущем и просто делали то, что нравится. Все близкие люди, которые сейчас рядом со мной, так или иначе связаны с тем периодом, когда братья Ким закатывали свои вечеринки. Именно ты собрал их вместе, пусть даже не все прошли проверку временем. Я, чёрт возьми, просто хочу посидеть с тобой где-то, поговорить и, может, не увидеть тебя ещё много лет. В любом случае я хотел бы знать, что ты будешь в порядке. И я всё ещё считаю, что ты необыкновенный человек, который многое изменил во мне.       И да, чёрт возьми, я всё ещё хочу повидаться. Даже несмотря на то, что очень зол из-за этой новости. Вот так. Прекращай строить из себя слабака, Тэхён. Буду рад увидеть тебя в Сеуле.

***

Сеул, 8 лет назад

      Из открытой форточки доносились весёлые крики и смех детей со двора. Затхлая комната в арендованной двушке понемногу проветривалась, но хотелось, чтобы июльский ветер дул посильнее. Намджун осторожно перешагивал коробки и синие сумки из Икеи, нехотя пробираясь к шкафу в спальне брата. Раньше он изредка таскал оттуда одежду Тэхёна, но только в самом крайнем случае, когда собственные немногочисленные толстовки и худи все сразу оказывались в стирке. Всё-таки их стили сильно отличались. Тэхён носил что-то слишком… Слишком.       Места в отцовской машине было не так много, чтобы забрать все вещи, поэтому Намджун озадаченно застыл перед раскрытым шкафом. Связаться и спросить нельзя — телефоны в рехабе забирают. Допустим, кожаные штаны или концертная накидка с золотой вышивкой ручной работы ему долгое время не понадобятся. Но как можно их выкинуть? Намджун отложил принятие таких сложных решений и продолжил разгребать остальные завалы в этой «выручай-комнате».              Тэхён раньше говорил, что в день переезда они устроят бесплатную ярмарку для друзей, но теперь было не до этого, и Намджун собирал вещи в одиночестве, без вечеринки в честь нового этапа жизни. За несколько лет здесь оставили и забыли столько ненужного и даже нужного хлама, что квартира постепенно превратилась в склад. Чья-то убитая доска для скейтборда, кинохлопушка, африканский барабан и маракасы, настоящий раритетный полароид, японский набор для чайных церемоний… Под кроватью нашёлся альт-саксофон, на котором Тэхён играл ещё в средней школе. Зачем он вообще оставил его здесь, если уже давно обзавёлся дорогущим «Сельмером» — загадка. Кажется, отцу придётся сгонять в Сеул минимум два раза, желательно на грузовике.       Задержав дыхание, чтобы не наглотаться пыли, Намджун вытащил на свет футляр, который как-то слишком легко поддался. Инструмента в нём не оказалось. Неужели Тэхён его продал? Но тогда почему без футляра, что сам по себе стоил хороших денег? Сейчас уже таких не делают. Намджун шумно выдохнул, вспоминая, в какую передрягу он когда-то попал из-за этого альт-саксофона.       Они с братом всегда были слишком разными. Зачастую младший ребёнок будто нарочно растёт полной противоположностью старшего. Намджун любил свободное время проводить дома за компьютером или книгами и только два раза в неделю ходил на тхэквондо. Он отличался спокойствием и вдумчивостью, не дерзил учителям и не бросался стульями в одноклассников, в отличие от Тэхёна, который относился безучастно ко всему, что не касалось репетиций его рок-группы с лёгкой примесью джаза в чьём-то гараже. Мать говорила, что Тэхён уже в животе проявлял свой характер, толкаясь особенно сильно.       Перед выпускными экзаменами ему пришлось взяться за ум — для поступления в Сеульский институт искусств нужны и хорошие оценки, и рекомендательное письмо. Ради этого пришлось уйти из группы, которая была для него всем, и остальные участники затаили огромную обиду. Лишившись негласного лидера, группа начала постепенно распадаться.       Намджун в эту драму не вмешивался, только знал, что Тэхён не со всеми участниками разорвал общение. Он продолжил дружить с барабанщиком, который иногда провожал из музыкальной школы до дома и носил футляр с альт-саксофоном. Намджун не видел в этом ничего необычного, никакого подтекста, но другие видели, и слухи об особой дружбе Тэхёна с барабанщиком доползли до школы. Старший брат и так своим характером напрашивался на конфликты, а тут появился идеальный повод, чтобы начать травлю.       То, что это был лишь повод, Намджун не сомневался. Самая глупая причина, по которой можно докопаться до Тэхёна — предполагаемая гомосексуальность. Бред, да и только. Даже если это окажется правдой, Намджун никак не мог усмотреть в этом почву для ненависти. Тому барабанщику, например, так сильно не доставалось. Истинная причина заключалась в другом: Тэхён всегда ставил себя выше, чем уроки, тесты и домашние задания, он никогда не пытался быть услужливым с учителями, а что самое ужасное — всё это сходило ему с рук. По необъяснимой причине учителя его любили, несмотря на разные дерзкие выходки вроде опозданий, прогулов, цветных волос или пирсинга, а также низкой успеваемости. Было в нём что-то такое, из-за чего можно махнуть рукой на мелкие недостатки и не назначать слишком строгого наказания. То ли всё дело заключалось в обаятельной улыбке, то ли в той самой дерзости на грани фола. Пусть сидит в наушниках на контрольной, но зато как выступает на школьных концертах! Даже если Тэхён перекрашивал волосы обратно в родной цвет, вынимал пирсинг из губы и ходил в выглаженной форме, он всё равно отличался, и другие это чувствовали.       Когда позвонили из школы и сообщили, что Ким Намджун до потери сознания избил старшеклассника, мать осторожно переспросила, не путают ли они двух братьев. Намджун хоть и занимался единоборствами, но никогда не позволил бы себе поднять руку на кого-то. К тому же драки строго запрещены для тех, кто занимается боевыми искусствами. Тем не менее речь шла о Намджуне.       Прямо перед поступлением у Тэхёна, который после учёбы по пять часов занимался музыкой, украли инструмент. Намджуну не привыкать было вытаскивать брата из разных ситуаций, так что он довольно быстро разузнал, кто за этим стоит — абсолютно серый, незаметный одноклассник Тэхёна, даже не отбитый хулиган. Просто никто. Намджун, всю свою жизнь сдержанный и терпеливый, утратил контроль над собой, пока не выбил признание. Он осыпал того придурка бесчисленными ударами по всему телу, вымещая на нём злость, которая как будто годами копилась и не находила выхода. Пытаясь спасти поступление Тэхёна и его будущее, Намджун чуть было не перечеркнул своё.       Мать, поджав губы, сказала, что Намджун больше не её сын. «Ты едва не покалечил человека из-за какой-то вещи! Саксофон можно было бы взять напрокат в музыкальной школе!».       Всё обошлось, скандал удалось замять: виновник вскоре сознался перед всеми, что продал инструмент местным алкашам по цене тарелки рамёна. На его лицо было страшно взглянуть, но в целом отделался парень лишь лёгким сотрясением, а сверху ещё и от родителей досталось за воровство. Саксофон вернули, Намджуна оставили без телефона и компьютера, и Тэхён из солидарности перестал выходить на улицу, занимаясь в своей комнате. «Я бы не смог играть на школьном саксофоне, привыкание к чужому инструменту занимает кучу времени. И тот урод заслуживал, чтобы ему наваляли», — сказал он. С того момента братья сильно сблизились, и уже после переезда Тэхёна в Сеул Намджун не мог дождаться, когда отправится следом за ним.       Во время учёбы в институте искусств Тэхён начал подрабатывать в известном джаз-баре, где получал неплохие деньги. Он сам загорелся идеей снять квартиру на двоих, чтобы Намджун не мучился в общежитии. Красивый, талантливый и свободный во всём Тэхён неизбежно стал центром притяжения для разнообразной сеульской богемы. На его вечеринки невозможно было попасть, если ты не принадлежал творческой профессии или не имел какого-то интересного бэкграунда, и только младший брат Тэхёна со своим другом Юнги стали исключением. Намджун, который в этой компании ощущал себя бледным пятном, изо всех сил старался компенсировать посредственность. Он жадно вслушивался в чужие разговоры на вечеринках, читал то, что обсуждали, смотрел то, что советовали режиссёры и сценаристы, слушал то, что слушали музыканты и пытался разобраться во всём.       Как бы Намджун ни старался избавиться от комплексов, его больно ударял тот факт, что девчонки часто общались с ним только из-за старшего брата, чтобы чаще мелькать на их тусовках. Единственная девушка, Талула, которая понравилась по-настоящему за свою харизму, предсказуемо выбрала Тэхёна. Но сильно расстраиваться из-за этого, ныть или замыкаться в себе Намджун не стал. Он учился шутить и вызывать интерес через общение и флирт, стремился быть более смелым, дерзким, пробовал изучать психологию, искренне старался чувствовать партнёра в постели и улавливать его реакции, и всё это окупилось сполна. Правда, банальная потребность в самоутверждении обернулась таким количеством ненужных связей, что вскоре стала тяготить, а после некоторых событий всё само сошло на нет.       Внезапно раздался звонок в дверь, и Намджун напрягся, ведь ждать было некого. Он не планировал открывать — с Юнги они уже не общались, а друзей Тэхёна видеть совершенно не хотелось. Может, это вообще полиция. Противная трель долго не замолкала, а когда всё же прервалась — застучали кулаками. Когда и эти звуки стихли, Намджун бесшумно подошёл к двери и прислушался: снаружи послышались сдавленные всхлипы. В глазок никого не было видно. Впрочем, прошлое Тэхёна наверняка будет продолжать преследовать их, так что лучше узнать всё сейчас.       Приоткрыв дверь, Намджун увидел на лестничной клетке девушку, не похожую на тех, с кем обычно общался брат. Она тут же подскочила, но растерялась и какое-то время молча смотрела по сторонам, украдкой вытирая слёзы. Про таких обычно говорят «серая мышь», и дело тут не только в отсутствии макияжа и невзрачной одежде, но и в осанке, и в мимике, и в бегающим взгляде.       — Мне нужно увидеть Тэхёна, — заговорила девушка, когда перестала вздрагивать от рыданий. Она не походила на наркоманку, но Намджун уже знал, что это впечатление может быть обманчиво. — Он ведь живёт здесь?       — Больше не живёт. Он переехал.       — Но что мне делать? Я нигде не могу его найти, телефон не отвечает, и никто из наших общих знакомых ничего не знает…       — Боюсь, с ним сейчас нельзя связаться.       Девушка снова бессильно опустилась на бетонный пол и обхватила себя руками. Как бы ни хотелось захлопнуть дверь, Намджун всё-таки помог ей подняться и пройти в квартиру. Сунув в дрожащие руки стакан воды, он усадил её на кровать и принялся молча распределять вещи по коробкам, терпеливо ожидая, когда ему смогут объяснить, в чём дело.       — Меня зовут Сонхи. Ты что-то знаешь о нём? — ровным голосом спросила девушка, когда немного пришла в себя.       — Я Намджун, его брат. Тэхён вернулся в Кёнсан. Он… болеет.       — Что-то серьёзное? — испуганно прошептала Сонхи.       — В общем, да.       — Ох… — Она потянулась к бокалу с водой, и её руки снова задрожали. Кажется, она ничего не знала о Тэхёне.       Прошёл ещё час, и Намджун почти забыл о присутствии Сонхи, пока вещей в комнате становилось всё меньше. Наконец, она начала свой рассказ. Второй курс медицинского, вся в учёбе, но подруга неожиданно потащила на вечеринку в незнакомую компанию. Там Сонхи встретила Тэхёна, а через два месяца узнала о беременности.       — Мне так стыдно… Я же медик. Но не стала делать тест. У меня уже бывали задержки — много стресса из-за учёбы, не всегда успеваю нормально питаться, так что не привыкать. Я не обращала на это внимание. Мы вроде предохранялись… но я не уверена до конца. И ненавижу себя за это, — Сонхи нервно сжимала покрывало и слишком часто хваталась за бокал, который был уже пустым. — Для медикаментозного аборта теперь поздно, а к хирургическому есть противопоказания…       — Подожди. Тебе нужно отдохнуть.       У Намджуна и самого бешено зашлось сердце, но он не подавал виду, пройдя на кухню за вторым бокалом воды. Вернувшись, он заставил Сонхи лечь на кровать и подложил подушку под ноги.       — Мне совсем не к кому пойти. Моя семья… Мне придётся отчислиться...       — Не волнуйся, хорошо? — Намджун присел рядом на кровать и осознал, что определённо не знает, как успокаивать. — Ты возьмёшь академ, мы что-нибудь придумаем. Это же мой племянник, да? Или племянница.       Она не лгала, это Намджун определил сразу, но он не верил в то, что сам говорил. Ещё слишком свежи были впечатления, как он вытаскивал Тэхёна из какого-то притона и насильно вёз к родителям, чтобы потом отправить в реабилитационный центр. Всё это обрушилось так внезапно, что Намджун чуть не завалил экзамены в магистратуру, еле набрав минимальное количество баллов.       Намджун оказался слишком наивным, чтобы заподозрить что-то неладное, когда Тэхён начал вести себя странно. Слишком уж всё было хорошо. Они успевали и тусоваться, и учиться, а будущее представлялось безоблачным. Всё изменилось, когда Тэхён ушёл из своего джаз-бара, чтобы пойти вокалистом в малоизвестную, но перспективную рок-группу. Их менеджер повторял, что нашёл настоящий бриллиант, и теперь популярность не за горами.       Тэхён тогда вновь вернулся к образу буйного подростка — сделал химию, начал подводить глаза, заново проколол губу. Он почти перестал появляться дома, полностью сменил круг общения, и Намджун не то чтобы огорчался — в тишине стало проще учиться, а Юнги мог чаще оставаться с ночёвкой. Когда брат изредка приходил поспать, он уже ничего не рассказывал, ничем не делился. Возможно, его речь стала более медленной и заторможенной, но Намджун не обращал внимания. К тому же Тэхён много времени проводил с Талулой на её собственной квартире. Отношения, новая группа и друзья — всего этого, казалось, было достаточно, чтобы братья отдалились.       Намджун забил тревогу только в тот момент, когда Тэхён не появлялся уже больше недели и вдобавок пропал из сети. Пришлось звонить Лу среди ночи.       — Кто это?       — Привет, нуна, это Намджун. Тэхён сейчас не с тобой?       — Не звони сюда, — Намджун впервые слышал такой ледяной тон, — я вас обоих знать не хочу. Ебанутая семейка. Наркоман и грёбаный неудачник, который трахает всё, до чего не успел дотянуться старший братик.              Послышались короткие гудки и Намджун ещё некоторое время бессмысленно смотрел в одну точку. Лу никогда не разговаривала так резко. О чём она вообще? Пока не пришла идея, куда двигаться дальше, Намджун прошёл в комнату брата и перевернул всё вверх дном, изучая каждый сантиметр, пока среди виниловых пластинок не обнаружился маленький прозрачный пакет с белым порошком. Все дальнейшие события происходили словно во сне — Намджун кому-то звонил, обошёл все известные и неизвестные бары, подвалы, дома. То, что он потом увидел, ещё долгие месяцы мучило кошмарами ночью. Намджун думал, что брат мёртв, он почти не дышал.       Как выяснилось позднее, Тэхён тогда совсем слетел катушек и начал изменять Талуле у неё на глазах. Пока Намджун ничего не подозревал, он успел опуститься до самого дна.       Намджун уговорил Сонхи поехать с ним в Кёнсан к родителям, настоял на том, чтобы она не отчислялась и помог оформить академический отпуск. Он рассказал ей о Тэхёне всё как есть, и когда родилась Мунбёль, сам предложил вписать своё имя в графу «отец». Решение было спонтанным, но казалось самым логичным, и Сонхи согласилась. Намджун понимал, что с этого момента перестаёт принадлежать себе. Всё, что он потом зарабатывал, уходило на реабилитационный центр, названную дочь и поддержку Сонхи.       Вся прошлая жизнь с дурацкими вечеринками и лицемерным окружением теперь воспринималась иначе, от людей тошнило. Пусть до семи лет ребёнок воспитывался бабушкой, в свои двадцать с небольшим Намджун всё же ощутил тяжесть отцовской ответственности и стал опорой семьи. Не зря говорят, что мечтать нужно осторожно.

***

      Репетиция проходила на основной сцене театра, который во всём Сеуле был единственным в стиле ампир с присущими ему высокими колоннами и триумфальными арками. Изначально здание служило резиденцией для одной знатной семьи, которая пригласила архитектора из Праги. Некоторое время дворец пребывал в запустении, затем там работал музей, пока его не собрались выкупить под снос. Кто-то поднял шум, а Юнги обошёл сотни инстанций, чтобы городские власти дали своё согласие переделать дворец под театр. Работы предстояло крайне много, но это того стоило. Вокруг здания расположился парк с потрескавшимися каменными фонтанами и статуями муз, так что когда Намджун привёз сюда Мунбёль посмотреть репетицию, она выразила высшую степень восторга и полную уверенность в том, что попала в волшебный мир, где за деревьями прячутся феи и фавны.

Sh Boom — Baldwin And The Whiffles

      По всей сцене были расставлены столы и стулья, заменяющие настоящие декорации, а в некоторых местах и вовсе натянули верёвки, чтобы обозначить границы действия. Посреди всей конструкции раскачивался в такт музыке Ким Сокджин в простой чёрной одежде, исполняя "а капелла" в неработающий ретро-микрофон на вертикальной стойке. Жизнь могла бы стать мечтой Если бы я мог поднять тебя на небеса, в рай Если бы ты сказала мне, что я единственный, кого ты любишь Жизнь могла бы стать мечтой, милая       Время от времени он вместе с подтанцовкой делал простые движения, но не слишком синхронно. Ему улыбался и кивал Чимин, который, как и актёры, пришёл на репетицию во всем чёрном, и теперь стоял возле третьего ряда, делая пометки в толстой тетради. Намджун мог видеть его профиль, сидя в зрительном зале с Мунбёль и Юнги чуть дальше, чтобы не мешать. Волосы Чимина уже слегка отросли и были собраны в небольшой хвостик на затылке, но светлые пряди выбивались по бокам, падая на лицо.       Намджун не мог не отметить про себя, что за те пару месяцев, прошедших со дня рождения Юнги, его восприятие Чимина поменялось уже несколько раз. Изначально он казался не в меру общительным и заносчивым, жадным до внимания и каким-то наигранным. Когда они встречались в библиотеке, Намджун увидел его другим: комфортным в работе, спокойным, деликатным. Но всё же по-настоящему Чимин раскрывался здесь и сейчас, в своей стихии, раздавая указания актёрам. Он мог шутить, смеяться, изредка отвлекаться на короткие диалоги с Юнги или Мунбёль, но при этом держал всех в тонусе, ни на секунду не позволяя расслабиться. Стоя напротив Сокджина, Чимин как дирижёр размахивал руками и показывал только им двоим понятные знаки. Мунбёль завороженно наблюдала за происходящим и, кажется, была абсолютно очарована Сокджином.       — Чудесно! — выкрикнул Чимин, когда музыка стихла. — Джин, превосходно. Дальше «Король-Плакса», ждём Чонгука.       Чимин опустился на ближайшее к себе кресло и продолжил делать записи, не замечая никого вокруг, а Джин сошёл со сцены в зал, чтобы подойти к немногочисленным зрителям.       — Что за чудесная принцесса к нам пришла?       — Меня зовут Мунбёль, — еле слышно ответила она, не поднимая взгляда.       Вообще-то она была не из робких, но тут внезапно застеснялась. Мунбёль сидела с краю, и Джин опустился рядом на корточки, принявшись расспрашивать её о всякой всячине. Словно из ниоткуда появилась Чиа, и теперь они на пару развлекали ребёнка, пока Хосок и ребята из подтанцовки передвигали декорации.       — Чонгук, чёрт тебя дери! — неожиданно закричал Чимин, после чего поспешно обернулся в сторону гостей. — Ох, простите. Когда не надо, он мешает, а когда надо — как сквозь землю провалился…       — Здесь я!       Намджун оглянулся на парня, который забежал в зрительный зал с основного входа. Перелетев через ступеньки, он застыл посреди сцены, подтянул штаны и невинно посмотрел на режиссёра. Юнги рассказывал, что «Плаксу» должен был играть Джин, и теперь Намджун начал понимать, почему его заменили.

King Cry-Baby — James Intveld, Tony Brown

      Хосок включил музыку, и Чонгук мгновенно перевоплотился. Пока звучало вступление, он незаметным движением руки чуть взлохматил волосы и стал ещё больше похож на милого негодяя. Что ж, один за всех, и все за одного Всё, чего мы хотим — немного веселья       Он идеально двигался, идеально звучал, даже атмосфера в зале поменялась. Под сводами расписного потолка распространялась какая-то особенная энергия, присущая исключительно театру, и Намджуну казалось, что он ощущает на коже какое-то лёгкое покалывание, будто погружается в ванну с шампанским.       — Стоп! — Чимин прервал сцену, едва успел закончиться первый куплет.       Музыка стихла, рассеивая наваждение.       — Как у тебя это всё время получается? Я уже и скотч наклеил в той точке, куда ты должен прийти, но ты всё равно оказываешься в другом месте! Покажи, где это место.       Намджун не мог увидеть лица Чимина, но в его голосе чувствовалось недовольство, и приятные пузырьки шампанского сменились укусами пираний. Чонгук сделал несколько шагов и растерянно вздохнул.       — Мне не хватает слогов. Я делаю так. Ес-ли встре-тишь ко-ро-ля, — он медленно повторил несколько движений, — бу-дешь пла-кать.       — Это никуда не годится, Чонгук. Мало того, что ты двигаешься как робот, никакой жизни в тебе нет, так ещё не можешь запомнить простейшее движение, — раздражённо говорил Чимин, поднимаясь на сцену.       Они несколько минут шагали с места на место и спорили, пока Чимин не перешёл на крик:       — Вот сюда, Чонгук! Глаза разуй, ноги развяжи, вытащи кол из задницы!       Намджун искренне не понимал, зачем так орать. Сам он никогда не повышал голос на подчинённых, предпочитая красноречивое молчание и тяжёлый взгляд. Джин, наблюдавший за всем с лёгкой улыбкой, шёпотом предложил Мунбёль посмотреть рыбок в кабинете Юнги и за руку увёл испуганного ребёнка подальше. В конце концов, режиссёр сдался.       — Хосок, помоги особо одарённым посчитать шаги и слоги. Перерыв пятнадцать минут.       Чимин швырнул тетрадь на одно из сидений и подошёл к Намджуну с Юнги, присаживаясь на кресло перед ними. Хосок тем временем подбадривал растерянного Чонгука, и теперь они оба тихо напевали мелодию, перемещаясь по сцене. Они выглядели довольно бодрыми и даже весёлыми, будто секунду назад режиссёр не ругался и не давил своей мрачной аурой. Чимин поднял локти и ухватился за одно предплечье, немного растягивая руки, словно они затекли.       — Даже не думай, — неожиданно сказал Юнги.       Чимин откинул голову, облокачиваясь на спинку кресла. Теперь он смотрел снизу вверх.       — Пожалуйста.       Юнги закатил глаза, на что Чимин улыбнулся и сел прямо. Намджун понял, о чём они говорили, только когда Юнги принялся разминать плечи режиссёра.       — Неужели Чонгук действительно так плох? — решился спросить Намджун, стараясь не обращать внимания на действие, которое разворачивалось перед ним.       — Нет, конечно. Ты бы знал, как я добивался его участия. Просто с ним нужно построже.       — Вот как…       — Это единственное, в чём по-настоящему заключается моя работа. Найти особенный подход к каждому. Кто-то реагирует на похвалу, кто-то на критику, кто-то на… грубость, — дыхание Чимина немного сбивалось, когда Юнги сильнее сжимал его плечи, — с кем-то нужно часами разбирать задачу и мотивацию, а некоторым не обязательно даже читать пьесу полностью. На Чонгука, например, нужно орать, иначе никак.       — Выходит, ты хороший манипулятор, — сказал Намджун.       — Выходит, что так. Я не использую свои навыки в личных целях, только ради искусства! Честное слово.       — Да что ты говоришь… — скептически произнёс Юнги.       — Смеешь возразить? — В голосе Чимина слышалась улыбка, и хотя он сидел спиной, Намджун был уверен, что его глаза сейчас хитро прищурены.       Намджун с первой встречи заметил, что у Чимина такая особенная манера общения — флиртовать со всеми. Всегда. Неважно, с кем он говорил — с актёрами, Юнги или даже Мунбёль — уголки его губ игриво ползли вверх, а голос звучал мелодично, словно каждая фраза для него являлась отдельной песней. Ещё Чимин имел привычку пристально смотреть в глаза с этим самым лёгким прищуром, и когда он при этом наклонял голову чуть вбок, могло показаться, что ты — единственный человек во всём мире, и внимание Чимина целиком и полностью сфокусировано на тебе. Намджун в таких ситуациях начинал бросаться двусмысленными фразами в целях самозащиты, надеялся хоть немного смутить этим, отвести от себя любопытный взгляд, но каждый раз проигрывал.       — Ты только что заставил меня делать массаж, — Юнги проигрывал тоже, и его можно было понять.       — Значит, вы, господин Мин Юнги, отрицаете у себя наличие собственной воли?       — Иногда.       — Получается, я кукловод самый настоящий.       — Пойду посмотрю, как там Мунбёль, — Намджун натянуто улыбнулся.       Уже в коридоре Намджун осознал, что не знает, в какой стороне находится кабинет с рыбками. Замешкавшись, он решил просто подождать Джина и Мунбёль, подойдя к большому сводчатому окну, за стеклом которого, впрочем, просматривалась лишь темнота. Почему-то ему неловко было наблюдать за тем, как легко общаются между собой Чимин и Юнги, заставляя чувствовать себя лишним. После всего, что случилось с братом, у Намджуна ни с кем не получилось выстроить более-менее близкие отношения, и он с трудом мог видеть в людях что-то помимо напускного дружелюбия, общаясь время от времени только с парой коллег. Неприятно признаваться себе в этом ребяческом, эгоистичном раздражении, когда ловишь себя на мысли, что не имеешь ни девушки, ни полноценной семьи, ни друзей. Конечно, он сильно привязан и к племяннице, и к Сонхи, но разве их жизнь можно назвать нормальной? Рано или поздно она кого-то встретит, заберёт Мунбёль, а что останется Намджуну?       — Я тоже хочу научиться танцевать, — послышался за спиной тонкий голосок Мунбёль.       — Обязательно научишься. Кажется, папа твой нас потерял, — сказал Джин. — Мунбёль спела мне песню, у неё талант!       «Ещё бы его не было», — подумал Намджун.       — Какую песню пела, про трёх медведей? — Он обернулся на племянницу, которая смотрела на Джина снизу вверх, улыбаясь во все зубы.       — Да! Я ещё хочу играть, как мой дядя Тэхён! Буду играть на всём, на гитаре, на флейте. Дядя Тэхён обещал мне подарить большое пианино, которое у бабушки!       За закрытыми дверями вновь послышалась музыка, оповещая о том, что репетиция продолжилась.       — Детка, нам уже пора, — Намджун протянул руку девочке, чтобы она, наконец, отцепилась от несчастного актёра, который на свою голову вызвался побыть нянькой. — Позовёшь Юнги? — обратился он к Джину. — Надо попрощаться, и мы поедем.       — А танцевать? Дядя Джин обещал показать мне…       — Мы с тобой обязательно станцуем в следующий раз, хорошо? — Джин снова присел перед Мунбёль, чтобы оказаться с ней на одном уровне, и с улыбкой заправил волосы ей за ухо.       Затем он поднялся, пожал руку Намджуну, наговорив напоследок комплиментов для смущённой девочки, и ушёл. Вскоре появился Юнги, проводил их до машины, и Намджун уехал домой в смешанных чувствах. Последние годы он твердил самому себе, что находит в одиночестве особую прелесть, но это оказалось глупой, неработающей аффирмацией.