Анклет

      По дороге домой Чимин весь продрог, поэтому зашёл в случайный магазинчик в поисках тепла. В тесном помещении на деревянных стеллажах стояли плёночные фотоаппараты, виниловые проигрыватели, радио, видеомагнитофоны и даже кассеты для них. Чимин разглядел на полке «Олдбоя», парочку неизвестных боевиков из 90-х и диснеевские мультфильмы.       В детстве он часто оставался один, если матери приходилось задерживаться в швейной мастерской. Тогда он сидел перед небольшим телевизором с выпуклым экраном и пересматривал одни и те же кассеты, среди которых была запись «Нотр-Дам де Пари» на французском с корейскими субтитрами. Ни текста, ни сюжета он в свои шесть лет не понимал, но попросил маму сшить ему наряд Эсмеральды. Видимо, тогда и зародилась тяга к мюзиклам. Решено было отдать Чимина в балетную школу, а вместо цыганского платья шить костюмчики принцев, Щелкунчика и разных сказочных персонажей.       К пятнадцати Чимин пересмотрел все мюзиклы, записи которых нашлись в сети, и мечтал увидеть вживую хотя бы один. В то время на весь мир гремела французская рок-опера о Моцарте, и Чимин где-то нарыл целых два плаката — с самим Моцартом, конечно, и Сальери. Он никак не мог определиться, кто из двух актеров ему нравится больше. Полчаса Чимин перевешивал плакаты, ведь место над кроватью должно было достаться самому любимому. Старый матрас жалобно вскрикнул, когда Чимин резко осел в осознании: ему нравятся мужчины. Давно можно было догадаться, но теперь, держа в руках плакат с горячим брюнетом Флораном Мотом, он впервые окончательно признал это перед самим собой.       Если в детстве занятия балетом только добавляли Чимину очарования в глазах одноклассниц, то в старшей школе всё предсказуемо изменилось. Когда пацаны стягивались к облезлым кустам за спортивной площадкой, чтобы покурить и обсудить девчонок, Чимин натягивал наушники и пытался слиться с бледными стенами коридоров. Высокий голос, что никак не ломался, лёгкая манерность, подсмотренная у актёров, длинное пальто необычного кроя поверх школьной формы — всё это раздражало кёнсанских подростков. Чимин понимал, но ничего в себе не менял и менять не собирался.       В армии Чимин так сильно старался не отсвечивать, что это в итоге привело к эффекту кобры. В ожидании худшего, он заранее надевал защитную броню, отмалчивался, игнорировал и огрызался. Собаки, как известно, чуют страх. Всё, что там происходило, он уже давно забыл, переступил, но одно осталось непоправимо: блокнот забрали. Все стихи были утеряны безвозвратно. Почти все.       Чимин записал единственный текст, который помнил наизусть, убрал в конверт и отправил на свой домашний адрес, приказав матери не вскрывать. Moonchild don't cry Не плачь, лунное дитя When moon rise, it's your time С восходом луны наступает твое время       Стихи предназначались тем, кто не может дышать при свете дня, кто вынужден все время прятаться, скрывать мысли и чувства. «Моя жизнь похожа на твою, — писал Rkive, — нам придётся танцевать под дождём, танцевать в этой боли». В маленьком ненавистном Кёнсане с его закостенелыми жителями Чимин нашёл то, что было так сильно нужно любому человеку: принятие. Неважно, кем был автор, чей голос звучал с потрёпанных страниц, исписанных дурацким почерком. Он понимал. It's okay to shed the tears Плакать — это нормально But don't you tear yourself Только не терзай себя       Как дети придумывают воображаемых друзей, так Чимин нарисовал образ Rkive, мудрого, чуткого человека, и перед сном частенько вёл с ним мысленные диалоги. Вернувшись домой после изматывающих двух лет службы, он написал большое откровенное письмо, приложил к нему единственный сохранившийся текст — «Moonchild» — и закопал под большим каштаном. Чимин писал о том, как стихи помогли пережить ему разное дерьмо, просил прощения. Он впервые сделал каминг-аут, хоть и анонимно, а также пообещал, что обязательно набьёт себе что-нибудь связанное с луной.       Чимин вышел из магазина винтажной техники и решил ещё немного пройтись на холоде, чтобы привести мысли в порядок. Дома сейчас ждут Хосок с Аёнг, начнут расспрашивать, как он там выспался у продюсера. Скрывая половину жизни от самых близких друзей, Чимин тем самым обрушил между ними и собой бездонную пропасть. Юнги ещё тяжелее, ведь тому приходится врать в лицо жене, матери своих детей. Возможно, именно поэтому они не могли оставить друг друга: даже после расставания у них останется одна тайна на двоих. Это лишь заморозит и кристаллизует их связь.       Вернувшись домой, Чимин выпил снотворное и прям в одежде рухнул на мягкое покрывало. Он надеялся проспать до самого утра. Слишком уж насыщенными выдались последние недели с подготовкой к премьере, ремонтом в театре, а теперь ещё этот блокнот и нелепая ссора. Но планам всё-таки не суждено было сбыться: вечером Юнги разбудил звонком и попросил прийти в сквер рядом с домом, как всегда соблюдая чрезмерную осторожность. Да к чему эти скверы? Казалось, что даже если он поднимется в квартиру и они с Чимином потрахаются на глазах друзей, это всё равно не разрушит его образ примерного семьянина. Аёнг с Хосоком махнут рукой, решив, что им все привиделось.       Чимин накинул пальто спустился. Вырванный из крепкого сна, он чувствовал себя ещё более паршиво, чем утром с похмелья. Юнги, со вздохом осмотрев его потрёпанный вид, молча обнял.       — Котёнок… Прости, ладно?       — Не надо, Юнги. Ты же знаешь, что я сам виноват, наехал с пустого места. Я просто устал, — ответил Чимин, с закрытыми глазами утыкаясь в родное плечо.       Юнги всегда пользовался одним и тем же ненавязчивым парфюмом, что теперь действовал как успокоительное.              — На следующих выходных куда-нибудь вырвемся.       Напряжение последних дней отступало, пока Юнги медленно целовал, сжимая талию. Знакомый вкус его сигарет заводил уже почти рефлекторно. Чимин мысленно ругал себя за то, что устроил сцену и испортил редкий совместный выходной. В неприветливую мартовскую погоду вокруг не было ни души, пока они стояли вдали от фонарей, затерявшись среди голых деревьев. Прервав поцелуй, Юнги взял со скамейки небольшую крафтовую коробку, предварительно оставленную там. Внутри оказалось несколько пирожных, украшенных сверху свежей малиной, которую в Корее было невозможно достать.       В то утро, когда Чимин проснулся на холодном паркете в кабинете продюсера и заставил того почувствовать себя растерянным и даже слегка виноватым, репетиция могла быть сорвана. Юнги настаивал на её отмене, отправлял режиссёра домой, но тот уговорил пойти вместе позавтракать в ближайшем кафе и заставил ещё раз выслушать все свои идеи, пока ел малиновый чизкейк. С тех пор совместные поздние завтраки стали традицией.              Уже потом Чимин, который за годы обучения на режиссуре развил наблюдательность, стал замечать, что продюсер смотрит на него как-то иначе. Не так, как на остальных. Стоило задержать на нём взгляд в ответ, Юнги тушевался и смущался. Конечно, дело было не только в натренированной наблюдательности: Чимин не только режиссёр, но и гей. Ему и вне стен университета приходилось учиться определять значение обращённых на него взглядов, ведь только так зачастую можно было вычислить «своих». Чимин стал постепенно проверять свои смутные предположения.       Иногда на репетициях, где изредка присутствовал продюсер, Чимин мог показать актёрам какое-то действие на нём только ради того, чтобы уловить тень смущения. Затем он ставил ему в пару актёра и не наблюдал похожей реакции. А ведь Юнги не был слишком застенчив — стеснительным людям не место в продюсировании. Выбивать деньги у спонсоров под силу лишь тем, у кого длинный язык и умеренная дерзость. К тому же, находясь постоянно среди актёров, привыкаешь к тактильности. Даже Юнги привык, но только не к Чимину. Тисканье актёров из труппы он легко терпел с натянутой улыбкой, но если это был режиссёр, Юнги либо отшатывался, либо задерживал дыхание и старался игнорировать. Чимин наблюдал, следил, и каждый раз убеждался, что ему не мерещится.       Разумеется, ни о каких шагах или более явных проявлениях друг к другу речи не шло. Дело требовало выдержки и осторожности. Подходящий случай подвернулся спустя год совместной работы, во время гастролей в Тэгу. Труппа собралась в баре на первом этаже гостиницы отметить удачно прошедшую постановку, Юнги же поднялся в номер после первого тоста. Все знали, что продюсер не выносит шума и не всегда способен выдержать мощь неиссякаемой артистической энергии. Чимин, захватив бутылку виски, решился пойти за ним. Он вовсе не собирался бессовестно спаивать продюсера — алкоголь был лишь предлогом. Чимин внутренне готовился к тому, что его развернут у порога, но слегка растерянный Юнги впустил к себе.       — Ребята отлично справились, да? — как будто непринуждённо говорил Чимин, усаживаясь на кровать.       Они оба не решались обсуждать что-либо, кроме прошедшей премьеры. После переезда в Сеул Чимин сильно раскрепостился, научившись без труда проникать в чужие границы, но с Юнги эти фокусы не сработали бы. Страшно было всё испортить.       — Согласен.       Юнги почти не прикасался к виски, пока фоном по кабельному телевидению шёл какой-то старый фильм. Чимин изображал заинтересованность сюжетом, по миллиметру отвоёвывая чужое личное пространство. Посмеиваясь над диалогами из кино, он как бы невзначай падал головой на плечо Юнги. Тот не отстранялся и даже устроился так, чтобы Чимину было легче облокачиваться на него. В конце концов, Чимин сделал вид, что задремал. Через некоторое время телевизор замолк, затем погас свет. В характере Юнги было бы разбудить или уйти прогуляться, но этим вечером он снова обманул ожидания, когда лёг рядом. Так близко, что Чимин ощутил на своём лице его дыхание.       После всех многозначительных взглядов, избегания друг друга, постоянной неловкости и напряжения, это могло значить лишь одно — зелёный свет.       — Юнги, — прошептал Чимин, впервые обращаясь к продюсеру без использования уважительной формы.       — Ты не спишь, — тихо отозвался Юнги, озвучивая очевидное.       — Я не знаю…       Чимин подался вперёд, оглушаемый стуком собственного сердца. Теперь ему уже было всё равно. Несмотря на излишнюю осторожность, он точно не был трусом. В конце концов, можно будет списать всё на алкоголь или режиссёрские странности... Прикоснувшись к тёплым губам, Чимин услышал несдержанный вздох и углубил поцелуй. Он не ошибся. Его резко притянули к себе, и Чимин запрокинул голову. Юнги покрывал робкими поцелуями щёки, линию подбородка, шею. Его дыхание было громким, казалось, он взволнован куда сильнее. Просунув руку снизу, под талией, он снова прижал Чимина к себе ещё крепче, уткнувшись носом где-то возле уха. Несколько минут они лежали неподвижно, прислушиваясь друг к другу, и Чимин готов поклясться, что ощутил тогда чужую дрожь.       До утра они целовались как обезумевшие подростки, не заходя дальше. На рассвете, когда Юнги, наконец, уснул, Чимин ушёл в свой номер и испытал один из ярчайших оргазмов от собственных рук.       Хватило ещё пары таких пьяных поцелуев, чтобы продюсер заговорил о смене работы. Чимин тогда с силой сжал его запястье и попросил не делать глупостей.       — Перестань смотреть на меня так, — отвечал Юнги. — Что ты от меня хочешь? Найди себе кого-нибудь.       — Прости. Это и правда… Глупо всё. Хорошо, я найду.       И Чимин действительно искал. Стал раньше уходить с репетиций, пить кофе с какими-то скучными парнями. Один из них иногда встречал его возле театра, что не осталось незамеченным для Юнги. Вероятно, это его и подкосило, хотя он никогда бы в этом не признался.

***

      — Ты забрал блокнот с собой? — спросил Юнги перед тем, как уехать к семье.       — Да, — признался Чимин, поёживаясь от холода, — мне нужен номер Намджуна.       — Что ты ему скажешь? Привет, я тут споткнулся и задел ногой твой блокнот, который подлетел в воздух и потом открылся на странице со стихами. Кстати, я как раз собирался выебать мозг своему продюсеру! Мне нужен новый переводчик… Так?       — Примерно так, — на выдохе улыбнулся Чимин.       — Это бессмысленная затея. Пусть даже он неплохо пишет, переводить английский на корейский так, чтобы оставалось примерно столько же слогов… Даже Джебому тяжело.       — Юнги, мы просто попробуем, окей? Никто не умрёт, если он попробует перевести хотя бы четверостишие.       — Ты всё равно добьёшься своего, — махнул рукой Юнги.       — Иначе мы бы и не сработались. — Чимин оставил короткий поцелуй на холодной щеке.