Анклет

      Через приоткрытую дверь, ведущую на балкон, в квартиру пробирался холод ранней весны. Чимин проснулся от лёгкого сквозняка и попытался сообразить, какое сейчас время суток. Свет не проходил через зашторенные окна, а телефон валялся неизвестно где. Все мышцы затекли и ужасно хотелось пошевелиться, но мешало что-то тяжелое — Юнги всю ночь крепко прижимал Чимина во сне, закинув на него руку. В полумраке комнаты проглядывались следы вчерашнего праздника: огромное количество бутылок, включая два ящика пива, грязная посуда и какие-то яркие круглые пятна на полу. Чимин долго вглядывался в эти цветные круги, пока не пришло, наконец, осознание: вчера пятеро мужчин около тридцати лет решили поиграть в твистер.       Скорее всего, игру оставила Лиён с детьми, и едва ли она могла предположить, что пьяные театралы посчитают её самым удачным способом убить время в три часа ночи. Обнаружил твистер, конечно же, Хосок, но подначивал всех сыграть именно Чимин, которому не терпелось выбить из Юнги хоть какие-то эмоции. Несколько парней, сплетённых в один клубок тел и пьяный Чимин — разве может быть зрелище более провокационное? Так думалось вчера. На утро же эта мысль не вызывала ничего, кроме едкой вспышки стыда. Самое ужасное, что теперь Чимин не помнил, удалось ли ему добиться хоть какой-нибудь реакции от Юнги, что с большим трудом согласился хотя бы на роль ведущего, крутящего стрелку.       Выбравшись из-под тяжёлой руки, Чимин нашёл телефон, дисплей которого показал девять утра и тут же погас из-за нехватки заряда. Юнги даже не шелохнулся, когда послышался неприятный скрежет — Чимин подвинул штору, впуская в комнату немного тусклого света. Ох уж эта завидная способность дрыхнуть мёртвым сном после любой тусовки хоть целые сутки. Чимин ей не обладал: обычно он подскакивал с похмелья рано утром от лёгкого укола тревоги и стыда, даже если не делал накануне ничего предосудительного.       Прикрыв дверь на балкон, Чимин приступил к уборке, перетаскивая бутылки на кухню и стараясь несильно греметь — он не боялся разбудить Юнги, просто каждый лишний звук отдавался невыносимым ударом по мозгам. Рядом с клеёнкой от твистера он нашёл кем-то оставленный небольшой чёрный блокнот и уже собирался переложить вещь на журнальный столик, но резко остановился, едва не распластавшись на полу.       «Я ещё не проснулся, сейчас открою глаза», — пронеслось в голове, но пространство застыло и никак не рассеивалось. Чимин смотрел сверху вниз на блокнот и пытался подвергнуть сомнению то, что видел. Он слегка ущипнул себя за руку, попробовал рассмотреть линии на ладонях — чёткие, не расплываются. Не сон.       Осторожно подняв с пола молескин, Чимин прошёл на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и сел за стол. Может, всё-таки привиделось с похмелья? Теперь он уже вблизи взглянул на обложку ещё раз. На ней белыми чернилами отчётливо была выведена подпись — «Rkive».

***

город Кёнсан, провинция Кёнсан-Пукто

8 лет назад

      Через три часа Чимин должен был явиться на сборный пункт, откуда автобус увезёт его в тренировочный лагерь. Впереди ждал месяц изматывающих тренировок, занятия по обращению с оружием, слишком короткие ночи, строгие командиры, а после — распределение в батальон, где придётся отслужить два года до конца призыва.       В ночь перед сборами не спалось. Как это всё перетерпеть? Как скрывать ориентацию, как не сближаться ни с кем из сослуживцев и держать дистанцию, как не дать себя в обиду, что сказал бы сейчас отец… Когда за окнами начало светать, Чимин тихо вышел из дома и решил пройтись до набережной. Недалеко отсюда протекала горная речушка, на берегах которой прошло всё детство. Он дошёл до большого старого дерева, на котором часто сидел в хорошую погоду, рисуя какие-нибудь наброски для своих историй, или просто слушал музыку в наушниках. Однако сегодня здесь было что-то не так, местный пейзаж слегка отличался. Подойдя к огромному стволу, чтобы ухватиться за самую надёжную ветвь, Чимин почувствовал, как его кроссовки слегка проваливаются в рыхлую почву. Кажется, земля была вскопана.       На том месте, где почва была мягкой, лежали сверху ветки и листья. Чимин улыбнулся, предположив, что кто-то мог зарыть здесь клад, совсем как в американских фильмах для подростков. Может, там какие-нибудь безделушки или послание в будущее? Он бы и сам себе написал письмо, чтобы прочитать его лет через десять, когда уже будет играть в театральных постановках или даже ставить их сам.       Чимин присел на корточки, принявшись постепенно убирать ветки и листья руками. Сухую ветку потолще он использовал как лопату, чтобы вырыть ямку и наткнуться на клад, если повезёт. По правде говоря, он и не надеялся ничего найти, механически разгребая землю и думая о детстве, об отце, которого почти не знал. Почему-то именно сейчас хотелось поговорить с ним, несмотря на обиду. Мать мало что рассказывала о нём. Год назад, когда Чимину исполнилось восемнадцать, он внезапно позвонил и поздравил, даже пригласил в гости к своей семье. Выяснилось, что у него есть ещё двое детей, с которыми он живёт в Пусане. Чимин бросил трубку.       Неожиданно под палкой возникло препятствие. Чимин начал энергичнее рыть землю уже одними ладонями, пока не нащупал нечто твёрдое, завёрнутое в полиэтиленовый пакет. Небольшой свёрток был весь перемотан скотчем, который Чимин нетерпеливо разорвал. Внутри находился чёрный блокнот, на обложке которого значилось: «принадлежит Rkive». Пачкать находку совсем не хотелось, поэтому для начала пришлось спуститься к воде и вымыть руки, вытерев их о домашние штаны.       Чимин ожидал увидеть если не письмо в будущее, то хотя бы личный дневник или даже какой-нибудь детский рассказ о единорогах, но никак не сборник стихов на корейском и английском. Неужели в наше время кто-то пишет стихи? Почерк не везде был читаемым, но те четверостишия, которые удалось разобрать, оказались очень недурными. Некоторые страницы были полностью перечёркнуты, иногда встречались какие-то корявые рисунки и короткие бессмысленные фразы. Толстый и разваливающийся блокнот выглядел так, будто в него вставили страниц куда больше, чем мог выдержать переплёт.       В то утро перед сборами, ещё не прочитав толком блокнот, Чимин представил образ автора: худощавый юноша с изящными запястьями, обветренными губами и меланхоличным взглядом. Жил он, конечно, не в приевшемся Кёнсане, а в далеком городе, где шёл вечный дождь, стоял густой туман, и фигура поэта двигалась в нём плавно, как бесплотный дух с грустными серыми глазами.       Позднее, когда сборник уже был изучен вдоль и поперёк, чтобы убить скучные армейские вечера, этот романтический образ пошатнулся. Добрая половина текстов оказалась хип-хопом по типу «Я самый пиздатый, даже у парней встаёт от звучания моего голоса» или «Детка, что ты делаешь в моей постели? Добро пожаловать в мое любимое местечко». Без лирики, правда, тоже не обошлось: некоторые стихи отличались такой проникновенной искренностью и романтикой, будто их написал совсем другой человек.

***

      Оставалась маленькая вероятность, что причудливое сочетание букв «Rkive», которое Чимин потом много раз забивал в поисковик — какое-то совпадение, а не авторский псевдоним. Мало ли что оно может означать? Не мог же загадочный «Rkive» из прошлого вчера играть в твистер на дне рождения Юнги.       Проверить легко: протяни руку, открой, проверь содержание, сравни почерк. Этот блокнот выглядел новым, по размеру меньше того, что нашёлся под деревом в Кёнсане. Чимин помедлил, но всё же взял записную книжку в руки и пролистал до момента, где заканчивались исписанные страницы. 또 멋쩍은 나의 웃음 Вспомнил свой неловкий смех, 낡아빠진 추억들 и нахлынули старые воспоминания. 할 말이 없는 사람들의 О пустых людях 돌고 도는 liquor talks с их пьяным трёпом. 하루 더 죽어가는 느낌 Очередной день, когда хочется умереть.       Не дочитав до конца, Чимин отбросил блокнот, встал из-за стола и вышел на балкон. Его загадочный и противоречивый поэт, окутанный туманами выдуманного города, оказался двухметровым финансистом. Нетрудно догадаться, что из всех гостей блокнот мог оставить только Намджун, упоминавший, что родился в Кёнсане. Взгляд его отнюдь не был меланхоличным и мечтательным, как когда-то представилось, скорее, наоборот. Верхние веки казались тяжёлыми, будто он устал смотреть на глупость и заранее ставил под сомнение твои интеллектуальные способности. Обхватив себя руками, Чимин поёжился в надежде, что холод немного приведёт в чувство.       Дожидаясь, пока Юнги проснётся, Чимин успел встретить курьера с двумя похмельными супами из тофу, сварил кофе и принял душ, всё это время сравнивая романтические фантазии из прошлого с реальностью. Чужой сборник стихов, случайно найденный прямо перед армией, стал для Чимина в какой-то степени опорой. Он засыпал с ним в руках, пытался переводить строчки на английском, что-то учил наизусть.       Чимин сидел на стуле, упёршись пяткой в сидение и обнимая колено. Головная боль била по мозгам, но он надеялся на исцеляющий суп, поэтому одной рукой держал ложку, а второй перелистывал жёсткие на ощупь страницы блокнота. Тот был заполнен не более чем на четверть — скорее всего, его начали вести не очень давно, но даже по этим записям было заметно, как изменился Rkive за эти годы. Было странно думать про Намджуна. Вдруг остаётся какая-то вероятность, что владелец сборника не он? Однако любые подобные домыслы тут же разбивались о Кёнсан. Почерк стал ещё хуже, а тексты — депрессивнее, в большинстве своём про одиночество. Новые стихи не были похожи ни на хип-хоп, ни на куплеты для песен.       — Что читаешь? — послышался хриплый спросонья голос Юнги, заставив Чимина слегка вздрогнуть.       — М-м… — Чимин задумался и съел еще ложку супа, растягивая паузу. — Стихи.       Юнги нахмурился, взглянув на блокнот, а затем открыл холодильник и выпил молоко прямо из пачки.       — Ты нормальный? Оно же холодное. Я кофе сварил, и суп есть ещё, — оторвавшись от чтения, Чимин, наконец, посмотрел на Юнги.       На его ключицах и предплечьях были разбросаны католические символы: херувимы, священное сердце и некоторые цитаты. Все они означали что-то своё, но Юнги предпочитал не раскрывать смысл даже Чимину. Будучи верующим католиком, он не любил говорить о религии. Слишком личное.       — Ты знал, что Намджун пишет стихи? — вдруг спросил Чимин.              — Ты что, читаешь его блокнот? Откуда он тут вообще…       — Наверное, выронил, когда мы играли в твистер, — Чимин сделал акцент на последнем слове, усмехнувшись.       — И ты решил полистать чужой дневник?       Юнги всегда возмущался тому, что для режиссёров, порой, не существует никаких личных границ. То есть, свои-то у них есть, а что касается других людей — здесь они самые грязные шпионы, способные в поисках вдохновения пролезть в любую потайную щель. Аёнг, например, зачитывала им свои заметки в телефоне, состоящие сплошь из чужих подслушанных диалогов.       — Это не дневник, а сборник, — заметил Чимин, но его это, разумеется, никак не оправдывало.       — Чимин, — Юнги облокотился руками на стол и пристально посмотрел в глаза, — ты же не собираешься предложить ему переводить «Плаксу»?       Чимин вдруг задумался.       — Нет, — продолжил Юнги. — Мы больше не будем ничего менять. Джебом перевёл уже половину… — он продолжал говорить, но Чимин уже не разбирал слов.       — Слушай, это очень, очень хорошая мысль, — еле слышно проговорил он. — Думаешь, Намджун согласится?       Юнги со вздохом отвернулся к плите, чтобы перелить кофе из турки в чашку. Он громче, чем нужно, хлопнул дверцей холодильника, когда убирал молоко. Прошла всего неделя, как он успел успокоиться после снятия Сокджина с главной роли. Все были утверждены, начался репетиционный период. Пока готовились декорации и костюмы, ставилась хореография, а Джебом переводил песни, можно было репетировать некоторые разговорные сцены. Сокджин, снявшийся в нескольких популярных дорамах, по старой дружбе согласился на главную роль, и его лицо помогло бы заполнить залы на весь сезон.       Но всё пошло не по плану. Были уже заказаны баннеры с Ким Сокджином, когда Чимин звонил Юнги и радостно кричал в трубку, что нашёл «настоящего Плаксу». Рано утром он влетел в кабинет, где ещё стоял запах свежей штукатурки, и в состоянии абсолютного счастья сел на краешек стола, объясняя, почему им срочно нужно заменить главного актёра. Разумеется, идеальным кандидатом на роль был пока ещё неизвестный выпускник актёрского.       Юнги долго пытался переубедить. Пустой зал на премьере, подпорченные отношения с Ким Сокджином, коммерческий провал. «Провал — это Джин, — с жаром настаивал Чимин, — у него совсем не та психофизика, и не говори, что ты этого не замечаешь! Джин — консерватор и чистюля, аристократ по природе. Я надеялся, что раскачаю его как-то, но это невозможно. Да никогда зритель не поверит, что он отвязный хулиган. Пусть играет Болдуина!».       Чимин всегда готов был до самого конца стоять на своём, если дело касалось его работы. Когда-то Юнги в принципе не хотел браться за мюзиклы, они совсем не вписывались в репертуар Национального театра — слишком пошлый формат для них, Чимину давали только детские спектакли. И тогда он решил идти напролом: пришёл в кабинет Мин Юнги, лёг на пол посреди его кабинета и заявил, что не двинется с места, пока тот не согласится хотя бы попробовать. Продюсер демонстративно звякнул ключами от кабинета, положил их на стол, а затем уехал. Чимину пришлось спать всю ночь на холодном полу, но это сработало — они поставили пусть и не мюзикл, но музыкальную драму. Юнги потом говорил, увидел тогда в глазах Чимина особенное мерцание, на которое с тех пор ориентировался, потому что с мюзиклами они в итоге не прогадали.       — Кстати, — сказал Юнги, выходя из душа и промакивая полотенцем вьющиеся волосы, — торт был очень вкусным.       — Правда? Тебе понравилось? — Чимин домывал посуду и внезапно обнаружил, что вообще забыл про торт. Как его выносили, какой он был на вкус, задувал ли именинник свечи…       — Очень. — Юнги подошёл сзади, прижимаясь влажной грудью к спине Чимина и запуская прохладные ладони под его футболку. — Торт для меня ещё никто не пёк... — Он нежно коснулся губами уха, пальцами ведя вверх по торсу.       Чимин повернул к нему голову, отвечая слабой улыбкой, после чего продолжил мыть тарелки чересчур тщательно. Юнги только сильнее прижался к нему сзади бёдрами, давая почувствовать, как твердеет в паху. От мочки уха он губами спустился к шее, оставляя мягкие поцелуи. Не дождавшись реакции, Юнги остановился и осторожно спросил:       — Всё нормально?       Чимин выключил воду и ускользнул из объятий. Вытирая руки полотенцем, он со вздохом сказал:       — Не сейчас, Юнги.       — А когда?       — Без понятия.       Пройдя мимо него, Чимин зашёл в ванную, забирая с полки все оставленные украшения и переодеваясь в бордовый костюм, который лежал на стиральной машине, аккуратно сложенный — повесить его в шкаф вчера не хватило ума.       — Что не так? — Юнги открыл дверь ванной и облокотился на косяк, сложив руки на груди.       — Я думал, ты мне скажешь.       — Котёнок, давай прямо.       — Вот ответь мне… У нас что, дохуя свободного времени, чтобы разбрасываться такими возможностями, как вчера? Ты хоть помнишь, когда мы последний раз оставались вдвоём? Нахуя было звать всех друзей, даже каких-то левых?       Юнги шумно выдохнул.       — У нас впереди весь день. Лиён ждёт меня не раньше семи вечера.       — Я очень рад, что ты выспался и готов трахаться целый день, — закончив со всем, Чимин накинул пиджак и вышел из ванной, — но у меня лично голова сейчас треснет, я поспал от силы часа три. В ночь перед твоим днём рождения я не спал тоже, потому что собирался. Ты ведь не мог объявить пораньше, что будешь праздновать. Даже мне. Потом я с раннего утра носился с тортом… — уже громче говорил Чимин, пройдя на кухню, чтобы забрать блокнот.       — Никто не заставлял пить как не в себя, — перебил Юнги, отвечая из коридора.       Чимин сжал губы и задержал дыхание. Он положил блокнот во внутренний карман пиджака, ничего не отвечая.       Юнги зашёл на кухню и уже мягче добавил:       — Я не хочу ругаться. Пожалуйста, останься. Мы можем просто полежать вместе, ты поспишь…       — Поспи, Чимин, а я полежу рядом и подожду, пока ты будешь готов подставиться, — медленно протянул он на распев. — То, что мне херово, тебя вообще не волнует?       — Почему не волнует-то?       — Да тебя вообще ничего не ебёт, Юнги, — раздражённо высказал Чимин.       Он пронёсся в прихожую, на ходу надевая пальто. Чимин не собирался устраивать сцен и очень хорошо понимал, что не имеет права предъявлять претензий. Он сам выбрал женатого мужчину, прекрасно зная, что может довольствоваться только редкими встречами и убеждал себя, будто его это полностью устраивает. Но всё же он был обычным молодым человеком, которому требовались внимание и любовь. Любовь, о которой они оба никогда не говорили вслух. И хотя Чимин видел её в глазах Юнги, чувствовал и понимал, что к нему относятся с особым трепетом, иногда в нём включалась жадность. Юнги почти никогда не показывал своих эмоций, даже в моменты ссор оставаясь предельно спокойным настолько, что Чимин от этого заводился ещё сильнее.       Чимин далеко не слепой, он заметил вчера, что Юнги был нервным, хоть и пытался это скрыть. Но этого мало. Хочется открытости, хочется его злости и ревности, хочется всего и побольше. Ну или хотя бы самой простой вещи: вдвоём задуть свечи и услышать то, что ещё ни разу не было озвучено.