Лиши меня всего

«В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток»

— «Братья Карамазовы», Ф.М. Достоевский.

      — Долго ты будешь избегать интересующуюся тебя тему?       Всё тело Гарри вибрирует. Наверное, он единственный, кто думает, что ему больно. Наверное, он не задумывается, что на свете существуют одинаково испорченные души, ушибленные и сбитые с толку.       — Ты убил моих родителей?       В глазах Гарри печаль и муки выбора: покойные родители или Том. Гарри всё ещё думает об их совместном будущем, всё ещё надеется. Так наивно и по-детски, что Волдеморт, изучая лицо напротив, на мгновение хочет солгать…       — Нет.       Гарри, кажется, готов упасть в обморок. Его кожа сереет, и он придерживает тело, положив ладони на пол.       Какого это — облегчение? Когда груз, лежавшей на душе, покидает тело, когда последующие вдохи легче предыдущих?       Волдеморт наблюдает за Гарри и сам не может сказать, что испытывает. Он хотел солгать. Всего на мгновение, но мелочное желание отплатить за предательство было столь велико. Волдеморт не считает сожаление за вещь, которую когда-либо мог бы примерить на себя, но теперь он чувствует что-то близкое и похожее, думая: «А что было бы дальше?». Как бы сложилась история, если бы он стоял за убийством близких Гарри?       — Ты отдал приказ их убить? — хрипит Гарри, всё ещё не поднимая головы. Его пошатывает из стороны в сторону.       — Нет.       — Ты виноват в их смерти?       — Нет.       — Ты знал, что их убьют?       — Не знал.       И Гарри сдувается. Он опускается на колени, скрючивается, прижимает голову к ногам и… кричит. Крик раненого животного, предсмертный и мучительный. Волдеморт непроизвольно вздрагивает: озноб пробирает до самых костей. Он не тот, кто готов проявить жалось, но то, как Гарри сжимается, как дёргает волосы, вырывая их, как дрожит, — это всё заставляет Волдеморта наклониться и прижаться носом к макушке Гарри.       И, только наклонившись, он слышит отчаянное бормотание:       — Я просто… я так надеялся, что это не ты. Я даже знал, что это не ты. Слишком грязно… слишком просто, — бормотание переходит в отрывистое хихиканье. Гарри не хватает воздуха, он задыхается, захлёбывается своими словами.       — Посмотри на меня, — шепчет Волдеморт в макушку Гарри и, поцеловав её, отодвигается. — Подними голову, Гарри.       Из ран на запястьях стекает кровь по пальцам и, скопившись на кончиках, каплями падает на пол. Волдеморт даже не замечает, как дёргает руками, он просто хочет коснуться Гарри, чтобы успокоить его и прижать к себе, как одичавшего пса, попавшего в капкан.       — Мне кажется, я слышу твои мысли, — усмехается Гарри, когда затихает смех. — Что было бы, будь это ты, не так ли?       Он поднимает голову и натыкается на внимательный, прожорливый взгляд Волдеморта.       — Ты бы убил меня?       Гарри не отводит взгляд. У него всё ещё подрагивают пальцы — нервно, тревожно. Он обдумывает вопрос, не бросается первым попавшимся эмоциональным ответом.       Волдеморт представляет себя на месте Гарри: вступить в отношения с убийцей семьи, прикасаться, целовать… разрешать поклоняться. Радоваться похвале, извращённо наслаждаться тем, как в любых ситуациях тебя ставят на первое место, упиваться властью. И в один день узнать, что это иллюзия и блеф.       — Я бы убил тебя, — наконец говорит Гарри.       Ох. Смог бы Волдеморт?       — Твой ответ ранит.       Гарри опять хихикает, и этот звук выходит чересчур неправильным, искажённым, как в кривом зеркале. Так смеются люди в смирительных рубашках.       — Думаешь, я бы встречался с убийцей своих родителей?       В кого бы превратился Гарри, если бы влюбился в человека, лишившего его всего? К чему бы привели его страдания? Насколько силён был бы излом в его душе, и чем бы он заполнился?       — Ты прав, Гарри. На самом деле, любопытно, как сложилась бы наша судьба, будь у неё другие знаменатели.       Гарри прикрывает глаза и трёт их, затем проходит ладонями по всему лицу, растирая до красноты и бьёт себя по щекам. Волдеморт моргает от неожиданности, и его запястья снова ноют от непроизвольного движения. Как сильно придётся тереть, чтобы освободиться и коснуться Гарри?       — Твоё любопытство — это слишком.       — Мне попросить прощения?       Гарри убирает руки от лица, открывает глаза и выдыхает. Его лицо уставшее, пыльное и покрасневшее, как и глаза, в которых лопнуло несколько капилляров. Изнеможённый и отчаянный. Жалкий.       — Не извиняйся за природу своих мыслей.       Волдеморт улыбается кончиками губ.       Гарри встаёт, пошатываясь, и берёт бутылку с водой, чтобы сделать несколько глотков и промочить раздражённое горло. Волдеморт внимательно наблюдает, затем переводит взгляд на рюкзак, из которого торчит карта, пустая небольшая канистра и какой-то мусор.       — Развяжешь меня?       Гарри берёт стул, но все силы уходят на крик, поэтому он волочит железные ножки по бетонному полу, заставив Волдеморта стиснуть зубы от режущего слух звука.       — Позже.       Гарри ставит стул перед Волдемортом и садится на него, широко расставив ноги. Теперь это и правда выглядит как преклонение. И Волдеморт изо всех сил сдерживает себя, чтобы не склониться ниже.       — Как жестоко с твоей стороны.       Гарри ставит локоть на подлокотник и кладёт голову на ладонь. Из-за позы он загораживает единственную лампу, отчего вокруг его головы образуется мягкий оранжевый ореол света. Тени съедают черты его лица.       — Никогда не поверю, что тебе не нравится, — отвечает Гарри. Его отчаяние покрывается налётом жёсткости, вся его поза, тембр голоса — всё это приобретает твёрдость. И Волдеморт понимает почему, когда Гарри спрашивает: — Где ты был во время убийства?       — Имеется несколько вводных. Это не быстрая история.       Гарри хмыкает.       — Ты куда-то торопишься?       Волдеморт вынуждает себя вспомнить о самоконтроле и воле, чтобы не двинуться ближе.       — Ты помнишь, что накануне Хэллоуина Фадж закрыл Нурменгард, психбольницу для преступников, и тех, кто смог доказать свою вменяемость, выпустили на свободу?       — Твой приказ?       — Что ты, Гарри… какое низкое обо мне мнение.       — Том, — устало роняет Гарри.       — Это не мой приказ. Нахождение психбольных на улицах города — не то, что я поддерживаю, — Волдеморт продолжает: — Хэллоуин — дата рейда по неугодным политическим фигурам. Всё шло довольно гладко, пока не оказалось, что новоприбывшие люди, завербованные моими последователями, оказались не совсем вменяемыми. Мне пришлось лично зачистить несколько отрядов в ту ночь. Вернулся я только под утро и по новостям увидел сюжет о твоей семье.       Гарри каменеет на стуле, единственный признак его жизнедеятельности — поднимающаяся вверх вниз грудная клетка. Ох, милый Гарри. Его голос тих:       — Я не спросил, были ли это твои люди.       — Не спросил, — подтверждает Волдеморт. — Возьму на себя смелость опередить тебя и ответить на последующие вопросы. Нет, Гарри, твоих родителей не было в списке, и нет, Гарри, это не были мои люди. И да, Гарри, тебе стоит искренне ненавидеть Корнелиуса Фаджа.       — Значит, это сделали психи?       — Да.       — Просто психи захотели просто ограбить моих родителей?       Вот почему Волдеморт желает примерить на себя сожаление. Смерть хочется возвысить, тем более хладнокровное и случайное убийство всей семьи. Гарри полегчало бы, услышь он о тёмном замысле против родителей или о коварном плане их кончины. Но это: «Просто психи захотели просто ограбить моих родителей». Случайность, оплошность, ограбление, вышедшее из-под контроля.       Кошелёк или жизнь, Гарри?       — Несправедливое стечение обстоятельств, — подытоживает Волдеморт.       Гарри всё ещё не двигается.       — Так ты называешь резню троих человек? — хлёстко спрашивает он.       — Так я называю жизнь. Ты хочешь мести, и где-то в глубине души ты хочешь, чтобы она была справедливой. Но, зная, что это была парочка психов, которые, возможно, не мыслили здраво… Что ты чувствуешь, Гарри?       Что чувствует родитель, когда его годовалый ребёнок, не познавший мир, пережимает ручками шею птенца до хруста?       — Думаешь, меня это остановит?       — Надеюсь, нет, — честно отвечает Волдеморт. Гнев Гарри — его личная молитва, как он смеет желать, чтобы её перестали петь в храмах?       Ладонь Гарри перемещается в волосы, пальцы зарываются в пряди и тянут их.       — Я в замешательстве, — хрипит он. — Сейчас мне кажется, что я ничего не чувствую.       Волдеморт склоняет голову к плечу.       — Это исправимо.       Гарри хмыкает.       — Скажешь, что всё ложь и убийство совершил ты?       — Нет. Скажу, что знаю, кто убил твою семью.       Вот оно.       Дьявол, поднявший голову. Гончая, учуявшая след. Намного приятнее, чем развалившееся нечто, потонувшее в несбыточных теориях и мечтаниях.       Гарри резко наклоняется и хватает Волдеморта за заднюю часть шеи так, что теперь их лица разделяет один вдох. Волдеморт, наконец, может упиваться выражением лица Гарри, его огнём, яростью и одержимостью.       — Говори, — скорее шипение змеи сквозь стиснутые зубы, чем речь человека.       Это его Гарри. И для него он сделает всё что угодно.       — Сколько сейчас времени?       Гарри моргает. Его хватка на шее Волдеморта усиливается, пальцы сжимают сонную артерию.       — Ты издеваешься?       Волдеморт не обращает внимания на нехватку воздуха.       — Время, пожалуйста.       Гарри, понимая, что не получит свои ответы, пока не скажет время, раздражённо бросает:       — Возможно, где-то три часа ночи.       Волдеморт прочищает горло. Из-за стальной хватки у него снова пульсирует в висках.       — С днём рождения, Гарри, — сипло шепчет Волдеморт. — Имена убийц — твой подарок от меня.       Гарри, как по команде, разжимает пальцы, и Волдеморт, отвернувшись, начинает кашлять. Но Гарри не даёт ему возможности привести себя в порядок, он возвращает голову Волдеморта к себе за подбородок.       — Где они? — ещё один грубый и резкий вопрос. Волдеморт хочет целовать эту злость с поджатых губ Гарри.       — Я скажу. Но для начала с твоей стороны было бы вежливо развязать меня.       Влажные от крови верёвки, обмотанные вокруг изуродованной кожи на запястьях, — не приносили удовольствие.       — И ты ничего не сделаешь? — несмотря на сухость в вопросе, пальцы Гарри мягко обводят челюсть Волдеморта. — Разве я не задел твоё эго?       Гарри задевает не эго, он задевает уязвимую душу Тома, выворачивает её наизнанку и, как годовалый ребенок, тянет её по швам. Но Волдеморт прощает, как и многое, что не прощает никому другому.       — Я говорил, что мне нравится потакать тебе, Гарри. Я не забираю свои слова обратно.       Пальцы Гарри останавливаются. Между бровями появляется складка от размышлений, но не проходит и секунды, как она разглаживается. Гарри прислоняется своим лбом ко лбу Волдеморта и выдыхает со смешком:       — Возможно, мы просто два помешанных человека.       Слова Гарри заставляют Волдеморта мягко спросить:       — Мы всё ещё вместе?       — Я не собираюсь тебя отпускать, — приходит незамедлительный ответ.       Волдеморт прикрывает глаза, впитывая обещание Гарри. Возможно, стоит разрешить себе испытывать эти израненные и мёртвые чувства, которые Том хранил в себе все годы. Возможно, отношения стоят того, чтобы ослабить защиту и впустить кого-то, даже если этот кто-то будет сносить внутри всё, рвать и переворачивать вверх дном.       — Ты не единственный, кто зол, Гарри, — открывается Том. — И ты не единственный, кто думал, что его предали.       Слышен шум ножек стула по полу, его кожа теряет контакт с Гарри, но Том не открывает глаза, предпочитая минимизировать ущерб в случае, если это отказ. Но не проходит и секунды, когда присутствие Гарри снова ощущается рядом. С особой аккуратностью касаются его рук, ножом проходятся по верёвке на запястьях и ногах, и она падает с глухим стуком.       — Открой глаза, пожалуйста, — просит Гарри.       Том открывает их как раз в тот момент, когда Гарри садится перед ним на колени, с особой осторожностью берёт его запястья в свои ладони и нежно целует их.       — Я знаю, что твоё детство было испытанием. Я знаю, что ты скрываешь всё так глубоко внутри, что никому не пробраться. Я знаю, что ты жестокий человек, что ты убивал, манипулировал и лгал. Но я также знаю, что ты нежен ко мне, что ты готов посвятить свою жизнь, чтобы сделать меня счастливым. Я знаю, Том. И я вижу тебя.       Как мало нужно для прощения? Щепотка нежности, приправленная пониманием.       Гарри оставляет израненные запястья покоиться на своих коленях. Они оба смотрят на застывшую кровь.       — Я убил миссис Коул.       Воображение играет злую шутку, и подвал на мгновение превращается в маленькую комнатушку приюта, обвешанную крестами. В груди начинает жечь с такой интенсивностью, что Том думает, что это прожжёт ему сердце.       — Том? — спрашивает Гарри, когда не получает реакцию.       Возможно, у него слуховые галлюцинации.       — Повтори.       — Я убил твою воспитательницу и поджег приют.       — О.       Том поднимает взгляд от своих рук на лицо Гарри и просто смотрит. Становится понятен его внешний вид и запах пепелища, пропитавший кожу и одежду.       Гарри, зная, что Том — это Волдеморт, всё равно едет в приют и убивает ради него. Для него. Жестокость Гарри — это симфония. Это его песня, и он прекрасно знает, какие ноты нужно брать, чтобы заставить Тома обожествлять его.       — Позже я расскажу во всех подробностях, — обещает Гарри.       Том облизывает сухие губы.       — Тебе понравилось?       Гарри сглатывает и тихо признаётся:       — Да.       Жжение в грудной клетке переходит по всему телу. Вот какого это — знать, что твоё сердце живёт в чьей-то другой груди.       Не успевает Том открыть рот, как Гарри торопливо говорит:       — Это ещё не всё. Ты же знаешь реку, что течёт возле моего дома? — после кивка Тома Гарри нервно продолжает: — На её дне тело Скитер вместе с машиной. Она пришла ко мне, говорила, что раскроет тебя всему миру. Я расколол ей череп клюшкой для лакросса. И я слышал, что к Волдеморту обращаются, если нужна помощь в сокрытии убийства, и я просто…       — Поцелуй меня, — обрывает его Том. Этот приказ не звучит мягко.       Гарри шумно выдыхает и беспрекословно исполняет. Их губы соприкасаются поздней ночью после смешанной злобы и боли в окружении бетонных стен, израненных запястий и признаний в убийствах.       Гарри сносит Тому крышу, срывает дыхание с нормальной частоты и заставляет задыхаться.       Том отстраняется и, посмотрев в глаза Гарри, широко по-мальчишески улыбается.       — Я влюблён в тебя, Гарри Джеймс Поттер. Я безумно в тебя влюблён.       Том хочет всё, что Гарри может дать ему, а потом и всё остальное, пока не останется ничего, что он не мог бы назвать своим.